Урод. Чудовище. Ужас. Вот ведь не повезло быть таким монстром. Гадость. Только и слышу я со всех сторон. Оскорбления, адресованные моему брату, летят в меня короткими частыми очередями и попадают в самое сердце. Как будто это все говорится про меня. Хотя, может, если бы все это относилось ко мне, было бы проще. Когда оскорбляют тебя, ты можешь в крайнем случае отвернуться, сделать вид, что не слышишь, научиться не обращать внимания. А когда это касается самого дорого человека, почти твоего близнеца (а именно так мы с Питером всегда себя называли — почти-близнецы), не замечать не выходит и отвернуться не так-то просто. Урод, франкенштейн, чудовище. Всё это произносится не громко — скорее, доверительным шепотом, как будто, чтобы я не услышала. Но как же так выходит, что я слышу каждое мерзкое слово!

— Эй, Рита, он таким уродом родился?

— Вы поэтому переехали?

— Поэтому его прячете в доме?

— А гулять его выводите по ночам, чтобы не распугать людей?

— А вы же близнецы с ним?

Да заткнитесь! — хочется крикнуть мне, но вместо этого я трусливо утыкаюсь в свой мобильник, надеясь укрыться в ленте Инстаграма. Но там наш школьный блогер Зак Циммер уже написал мерзопакостный опус на тему непреодолимости тягот внешнего уродства и наделал унизительных мемов. И мои одноклассники с удовольствием комментируют это. Да там под постом уже целая дискуссия!

Мне не хочется сидеть прямо за Памелой, потому что она постоянно торчит в телефоне, и мне из-за ее плеча видны эти дурацкие мемы. Изо дня в день одно и то же. На меня даже начинают смотреть с какой-то жалостью — вроде как, бедняжка, жизнь с чудовищем, должно быть, совершенно невыносима. А у Тима лицо искажается таким презрением, когда я прохожу мимо, что хочется сквозь землю провалиться. И это бубонной чумой передается его друзьям и всей футбольной команде.

Я не хочу быть в зоне их прямой видимости все время и поэтому решаю пересесть на последний ряд. Да еще чтобы подальше от этих «не-обращай-ты-на-них-внимания» Памелы.

— Неожиданно, — аж присвистывает Шон Фитцджеральд, когда я сажусь за последнюю парту, слева от него.

Вот же и он теперь может поучаствовать, может плюнуть мне в спину. И ухмыляется, будто жутко рад всему этому идиотизму.

— Посмотрите, да ты оказывается говорить умеешь! — бросаю ему.

— Вот сейчас прямо офигенно сострила! — Фитцджеральд строит недовольную физиономию.

Все рушится, как хиленький домик во время сильного землетрясения, и обломками его заваливает меня все больше. Скоро уже нечем будет дышать.