Мы лежим на газоне на заднем дворе нашего дома, я, Рита и Шон, соприкасаясь головами, и смотрим на проплывающие облака. Это Шон, конечно, нас вытащил. После того, как я пришел к нему в больницу, он думает, что мне стало очень просто уговорить себя выйти, но это не так. Почти ничего не изменилось, но, по крайней мере, мне захотелось уговаривать себя.

— Когда так касаешься головами, — говорит он, — можно угадать мысли другого человека.

Это, собственно, и была причина, зачем нам всем непременно нужно было вылезти из дома. На свежем воздухе лучше думается, сказал Шон.

— Какая-то фигня, тебе не кажется, — смеется Рита.

— Точно, — подхватываю.

Сестра держит меня за руку, и в том, как она слегка сжимает мне пальцы, я чувствую ее радость. В последнее время у них в школе просто жуть что творилось из-за того случая с Фитцджеральдом, поэтому видеть Риту действительно радостной, чувствовать это через ее руку — для меня много значит.

— Да точно! — настаивает Шон, он щурится, закрывается рукой от солнца, — Ну давай, Рита, попробуй угадать мои мысли. — Ты, вот, наверняка думаешь, какое платье надеть на выпускной, — Шон поворачивается, приподнимается на локтях и смотрит на Риту.

— Ну конечно, — она толкает его легонько, чтобы он вернулся в положение лежа, — только об этом я и могу по-твоему думать!

Она достает телефон, поднимает его на вытянутую руку и фотографирует нас. Я успеваю повернуться левой стороной лица, чтобы не испортить кадр.

— Не надо, Рита! — говорю.

Сестра долго всматривается в фотографию на экране.

— Брось, Питер, — отвечает, — здорово получилось! Правда!

— Хватит! — обрываю. — Надеюсь, ты нигде не собираешься выкладывать это.

— Не волнуйся, не буду. Но смотри, как здорово!

Я только морщусь, мельком взглянув на экран. Да, моей уродливой половины не видно, но это не значит, что ее нет. Раньше Рита не снимала меня. Да никому это даже в голову не приходило.

— Ну-ка, дай-ка посмотреть! — Шон неожиданно вскакивает и наваливается на нас. — Круто! Скинь мне фотку, — просит он сестру.

— Вот только ты не выкладывай в Инстаграм! — шиплю, раздражаясь и поднимаясь, отталкиваю Шона. Я знаю, он может что угодно сделать.

— Да у меня и нет Инстаграма!

Он налетает на меня, обнимает за шею и показывает фотографию. Он говорит, что фотка, правда крутая, и улыбается. А я смотрю, как его веснушки светятся на солнце, делая Шона еще более рыжим, чем он есть на самом деле, как искрится его улыбка. Я мог бы позавидовать ему, если бы не знал, что прячется за ней.

— Я поставлю ее на твой звонок, — сообщает Шон.

Эта фотография — один миг, такой короткий, ускользающий, когда мы все трое кажемся беззаботными и счастливыми. Солнечный луч широкой полосой лежит на лице Риты, ее голубые глаза кажутся из-за этого очень светлыми. Веснушчатое лицо Шона и его ярко рыжие волосы прямо горят. От такого количества света даже весенняя трава кажется по-осеннему желтой. Если бы мы могли застыть в этом миге и остаться такими навсегда. Если бы, как на фотографии, никогда никому не была бы видна правая сторона моего лица. Если бы не были заметны порезы и шрамы на руках Шона. Если бы не вечные прятки и усталость Риты, потому что в школе черти что творится. В общем, если бы не тысяча уродливых обстоятельств, мы могли бы быть такими счастливыми всегда.

 

*** *** ***

— У нас будет выпускной, — сообщает Шон. — несмотря на всю эту заваруху. В итоге же никакой полиции…

— И я этого не понимаю, — говорю как могу холодно.

— Да ладно! — он машет рукой и потом резко меняет тему, как только он один умеет. — Рита сказала, что хочет пойти со мной.

— Круто.

— Но я думаю, тебе надо пойти…

— Нет! — сразу обрываю.

— Но Питер!

— Даже не думай!

— Тебе вообще-то нужно пойти…

— Хватит! — я разрыдаться готов прямо перед ним. Ненавижу, когда он начинает давить. В итоге я всегда ломаюсь и уступаю, хотя и не хочу. — Нет! То, что я пришел навестить тебя в больнице, ничего не меняет! Я не выхожу из дома…

— Да сто раз уже выходил! Даже в торговый центр…

— Ты не сравнивай! — огрызаюсь. — Это долбанная школа!

— И что?

— То!

— Да брось! Они уже всё погуглили и знают про тебя. И им всем знаешь как стыдно!

— И что?

— То! Они глаза на Риту поднять боятся. Ты в курсе вообще, они ей даже письмо написали, коллективное, ага, с извинениями!

— А перед тобой…

— Я другая история, — он машет рукой как всегда.

— Не другая!

— Брось, Питер! Не увиливай! Пойдем с нами на выпускной! Рите будет приятно…

— Заткнись, Шон! Я сказал нет!

— Ты сказал в больнице, что в долгу передо мной и что угодно для меня сделаешь, — продолжает он, — ну, или что-то в этом роде. Так вот…

— Так вот, ты охренел! — срываюсь и сильно повышаю голос. — Я ни-ку-да не пой-ду. Всё. Точка. Конец дискуссии.

Это просто выводит из себя. Честное слово. Зачем он так, эгоист долбанный! Зачем ему вообще вытаскивать меня постоянно. Я в ужасе до сих пор от того похода в молл. А тут, школа. Школа, где последние полгода надо мной издевались, где гадких мемов со мной появилось больше, чем во всем интернете с Леди Гагой. А теперь мне что, самому к ним явиться? Шон спятил. Извинились они, ну и что! Не понимаю, зачем он так, зачем все время пытается растормошить. Неужели ему никак не смириться, что его друг затворник и урод. Тогда зачем было вообще заводить дружбу? Я опять останавливаюсь на мыслях о Рите. И Шон делается вдруг очень серьезным, садится на кровать, запускает руки в свои короткие рыжие волосы, как будто хочет их вырвать.

— Я влюблен в Риту, — говорит он, и это для меня не неожиданность.

— Ну и отлично, — отвечаю, — Что мешает пойти с ней на выпускной?

— Она заслуживает лучшего.

— Ой, только не начинай опять! Не надо разыгрывать из себя жертву!

— Я не разыгрываю! Блин, при чем тут жертва! Ты прекрасно знаешь, кто я! И кто твоя сестра! Ничего хорошего нет в том, чтобы явиться на выпускной с таким, как я. Как бы ты ко мне ни относился, у меня есть определенная репутация, которая как грязь, уже впиталась в кожу, и не отмыть. В общем, радости мало со мной прийти на главный праздник школьной жизни. А вот если бы ты там был…

— Стоп! Хватит!

— Да послушай! Если бы ты там был, они бы свои языки сожрали вместе со всем говном, которое на нее вылили. Прости, Питер, что я не заступился за тебя раньше… Надо было…

— Да перестань, говорю же!

Он не отстает с выпускным. Все давит и давит, прет, как танк. Кажется, его остановить можно только ядерным авиаударом.

— Ты эгоист! — неожиданно заявляет Шон. — Думаешь только о своих страхах! Да при чем тут я, вообще! Да насрать на меня! Рита заслуживает быть гордостью школы на своем выпускном. Особенно уж после того, что на нее свалилось. А явится со мной, так будет в уголке стоять. Ради нее, Питер!

— Она об этом не просила.

— И не попросит! Ну что ты как маленький! Ты же понимаешь, что твоя травма и для нее тоже травма.

Утром за завтраком, перед тем, как Рита уезжает в школу, я спрашиваю, хотела бы она, чтобы я был на ее выпускном. Ну, если бы у меня было все нормально с лицом, конечно. Она обнимает меня и отвечает, что, безусловно, хотела бы. Я не даю ей договорить, убегаю к себе. Я знаю, что расстроил ее, сорвавшись так на полуслове.

Я думаю об этом весь день, говорю с психологом, и она, естественно, поддерживает Шона. Смотрю на себя в зеркало и решаю, что ни за что не пойду. Я даю себе обещание, что никогда больше ни по какой причине не выйду из дома. Это мое решение, и никому его не понять, никому его не изменить. Потому что никто не был на моем месте.