Порыв холодного ветра обдувает моё лицо. Я выбегаю на балкон и, тяжело дыша, дрожащими пальцами набираю СМС Артёму. Я знаю, он ненавидит меня после того, что я сделал, но мне срочно нужно отправить ему СМС. Мне срочно нужно предупредить его.

Сегодня брат приходит домой в удивительно хорошем настроении. Родителей нет, он влетает в комнату — я едва успеваю закрыть сайт с порнушкой — и воодушевленно так рассказывает о новом увлечении в его фашистской компании. Они решили последовать всеобщей истерии и наказать как можно больше геев. Я не понимаю, что за соревнования могут быть в том, кто больше изобьёт парней, но у Серёги, кажется, железная мотивация. Он взахлёб рассказывает мне, что они нашли какой-то сайт знакомств и уже сегодня один из их пацанов начинает выискивать там парней в нашем районе. Они решили действовать по стандартной схеме, о которой я уже знаю: знакомиться, втираться в доверие, назначать свидание, а потом, как выразился мой старший брат, «ломать рёбра пидорам». Он рассказывает мне это, через слово матерясь и захлёбываясь праведным гневом. Он хлопает меня по плечу, ждёт ответной восторженной реакции, а я застыл на месте. У меня ком встал в горле, спина покрылась мурашками. У меня вместо сердца и всех внутренностей теперь только страх.

— Да на фиг вам они сдались… — Почти ощущая боль в горле, выдавливаю я.

— Кто? — Переспрашивает брат. — Пидоры что ли? Ты чо, Диман! Они ж не люди! Извращенцы долбанные! Общество надо лечить от этой заразы! Ты чо! — Он толкает меня в плечо довольно сильно. — Не врубаешься что ли!

Я оцепенел и не могу двинуться. Мне кажется, мой страх и застывшая в глазах паника сейчас выдадут меня. Мне кажется, сейчас Серёга обо всём догадается и убьёт меня прямо тут.

— И чо за сайт? — Тихо, почти по слогам, спрашиваю я.

— Ща покажу, — брат садится за мой комп и набирает буквы в строке браузера.

На экране открывается тот самый сайт, на котором я познакомился с Артёмом. У меня голова кружится, я едва не теряю сознание. Я вспоминаю, что удалил свой профиль. Точно удалил. Но вдруг что-то ещё сохранилось? Вдруг как-то можно выйти на меня? Да нет, я же точно всё удалил и проверял сто раз. Но там же есть Артём, и у него указан родной город.

— Фу, долбанные пидарасы, позор, — бурчит Серёга, кликая на фотографии парней, — Чтоб вы все сдохли!

— Я покурить пойду, — выдавливаю я и выхожу на балкон.

Я быстро набираю СМС Артёму, нажимаю «отправить» и тут же звоню ему. Он снимает трубку, но ничего не говорит.

— Некогда объяснять, — быстро говорю я, стараясь, чтобы брат не услышал. — Сейчас же удали свою страницу с того сайта знакомств! Быстро! Это очень важно…

Я хочу объяснить ему ситуацию, но тут на балкон выходит брат. Я быстро вешаю трубку и убираю телефон в карман.

— Ты сигареты забыл! — Говорит Серёга и протягивает мне пачку.

— Точно, — киваю я.

— Чо позеленел-то, Диман? — Спрашивает он. — Ты, я надеюсь, не за пидоров выступаешь?

— Да мне по фигу, — отвечаю, потом, после долгой паузы обращаюсь к брату. — Ну а если бы твой друг оказался… — я запинаюсь, понимая, что слово «гей» сдаст меня с потрохами, как и слово «гомосексуал», как, может, и любое другое слово, — таким, ты бы как поступил?

— Ты чо! — Серёга толкает меня. — Среди моих друзей пидоров нет! А если б и оказался, убил бы извращенца. А ты чо это спрашиваешь?

— Да ничо, ничо, — отвечаю я, стараясь поскорее замять тему. — Забей!

— Ты, надеюсь, с такими уродами не общаешься?

— Нет, не общаюсь. Не волнуйся.

— Смотри мне! — Угрожающе говорит брат и уходит.

А я только думаю: хоть бы Артём серьёзно всё воспринял и удалил этот свой профиль с сайта.

Вечером я остаюсь дома. Мне не хочется никуда идти, не хочется видеть Влада и Пашка. Мне, если честно, хочется просто тихо и быстро сдохнуть, но приходится составлять компанию маме и смотреть дурацкий телек. А там как по заказу опять какие-то идиоты в каком-то ток-шоу обсуждают, как геи развращают нашу невинную молодежь. И какая-то толстая баба со слезами на глазах рассказывает про своего сына, который «стал геем» после того как попал в «плохую компанию». Меня прямо на куски разрывает, а мама всё охает и ахает, всё причитает, всё говорит, какие же эти гомики негодяи, преступники и больные уроды. Спасибо, мама, такие нужные слова, такие вселяющие надежду. Твой сын педик, да. Грязный извращенец, больной преступник и моральный урод. И знаешь, мама, меня ведь никто не развращал, никто вообще никогда не говорил со мной о сексе. Никто не говорил — уж тем более — об однополом сексе. У меня, милая мама, и родной брат фашист. У меня, по вашему, и шансов-то быть не могло где-то эту гомосексуальную заразу подцепить… А вот оно как вышло, мама. Но ты никогда не узнаешь. Мне хочется встать перед ней сейчас и рассказать. Хочется признаться, кто я. Хочется увидеть её глаза, услышать, скажет ли она, какое я дерьмо, глядя мне в лицо, плюнет ли, выгонит ли из дома… Но я никогда не скажу тебе, мама. Никогда. Я закусываю губу, стискиваю зубы и молчу. Я думаю об Артёме и том, какой же я трус. Я думаю о том парне, которого бил вместе со всеми. Я могу очень легко оказаться на его месте. А на моём тогда окажется мой родной брат. Только его не будет потом так мучить совесть, у него не будет щемить сердце. Он же всё сделает правильно — избавит мир от мусора. Мне снова хочется умереть. Теперь так сильно, как никогда раньше. Я ухожу в свою комнату, не говоря ни слова, и всю ночь притворяюсь спящим.

На следующий день я не иду в школу. Я забираюсь на крышу, сижу там несколько часов, а потом решаюсь снова позвонить Артёму. Если я и хочу чего-то больше, чем умереть, то оказаться снова рядом с ним, почувствовать, как он обнимает меня, почувствовать его поцелуй на своих губах…

— Привет, — тихо говорю я, удивлённый, что он вообще ответил на мой звонок.

— Привет, — сухо отвечает он.

— Ты чо в школу не пришёл?

— Не чокай! — Отрезает он. — Сто раз говорил!

— Прости.

— Что за фигня с моим профилем на сайте?

— Ты удалил?

— Да.

— Слава Богу.

— Что за фигня?

— Артём, прости меня…

В трубке повисает тишина. Такая напряжённая, что перепонка у меня вот-вот лопнет.

— Прости меня… — Повторяю. — За того парня… Я трус, но я тебя люблю…

— Так что за история с сайтом? Что за срочность? — Левин как будто не слышит меня.

— Ты можешь приехать? — Спрашиваю я.

— Зачем?

— Я расскажу.

— О чём?

— О сайте и вообще, обо всем…

— Где ты?

— На крыше.

— Сейчас приеду. Жди меня.

И он приезжает. Минут через двадцать. Я как раз докуриваю последнюю сигарету. Она тлеет в моих замёрзших от холодного ветра пальцах. Я слышу скрип открывающейся двери, которая ведёт на крышу, оборачиваюсь и вижу Артёма. Он кутается в воротник куртки и дрожит от холода.

— Ты что опять без шапки? — Спрашиваю я, когда подхожу к нему.

Левин только морщится, пожимает плечами и засовывает руки в карманы.

— Сигареты есть? — Спрашиваю я.

Он достает из кармана ещё не начатую пачку «Парламента», открывает и протягивает мне. Мы садимся и курим сначала молча.

— Прости меня, — прерываю тишину я, — за того парня и вообще… Я не должен был…

— Ладно, — обрывает Артём. — Проехали. Забудь. Ты меня тоже прости. Не надо было так реагировать. — Он молчит некоторое время, докуривает, потом поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. — У меня же никого нет, кроме тебя. Понимаешь, вообще никого!

— Да ладно… — машу я рукой.

Я думаю, что Левин уж сильно переигрывает. Перегибает — это точно. У него и друзья есть, которые в теме, и родители знают и поддерживают, у него есть это его фигурное катание.

— Что ладно? — Очень серьёзно продолжает Левин.

— У тебя же даже родители знают, и друг этот…

— Да какая разница! — Снова не даёт договорить он. — Родители, это всё не то. Прости меня, конечно, но у них своё к этому отношение. И знаешь, я очень жалею, что сказал им. Очень жалею, что сказал маме. Она теперь волнуется по всякому поводу, смотрит эти тупые передачи, читает тупые новости о том, где кого убили… Лучше бы было мне молчать… У тебя есть деньги? — Внезапно переводит тему Левин.

Я растеряно пожимаю плечами.

— Ну, есть немного, — отвечаю, — а что?

— Сколько?

Я выгребаю из карманов мятые купюры, Артём делает то же самое. Мы считаем деньги — получается немало. Конечно, львиная доля Артёма, он ведь работает на нормальной работе, а не машины на мойке моет с друзьями-гопниками.

— Давай квартиру снимем? — Предлагает он. — Тут дня на четыре хватит. Только ночевать будем по домам, чтобы вопросов лишних не задавали. А так, на фиг эту школу. Просто будем вдвоём. Давай?

У меня мурашки по спине от такого предложения. Я не боюсь прогуливать школу или врать родителям — это не проблема. Я просто поверить не могу, что Артём Левин предлагает мне такое, что кто-то вообще мне такое предлагает! Тем более человек, которого я люблю.

Уже через час мы находим квартиру, а через полтора — валяемся там на большой кровати и едим картошку фри из Макдоналдса. Артём рассказывает мне про его партнёршу по фигурному катанию, про то, что она всё узнала, и как теперь плохо к нему относится.

— А как она узнала? — Спрашиваю я.

— Да как-то случайно вышло, заподозрила что-то… — отмахивается Артём.

Да это и неважно, как кто узнаёт. Важно только, чтобы теперь не убили. Я успокаиваю Левина, а потом перехожу к своим откровениям.

— Мне так хреново из-за того парня, — говорю. — Я поступил как трус. Я испугался… Но что мне было делать?

— Всем страшно, — снова очень серьёзно произносит Левин. — И я тоже трус, не меньший, чем ты. И я боюсь. Но так нельзя сейчас. Нельзя быть трусами. Нельзя каждому самому по себе. Если мы все будем по одиночке, нас точно перебьют. Так нельзя. Надо держаться друг за друга, понимаешь!

Я киваю, двигаюсь ближе к Артёму и обнимаю его.

— Я больше никогда не буду таким трусом! — Говорю ему на ухо. — Обещаю. Никогда больше так не поступлю. Лучше признаюсь, чем снова вот так… — я касаюсь губами его щеки. — Мой брат, они с друзьями нашли тот сайт и теперь хотят устроить что-то типа охоты на геев. Поэтому я и попросил тебя срочно удалить анкету. Я не знаю, что я мог ещё сделать. Что я могу сделать, чтобы прекратить всё это, эту травлю, эту ненависть, чтобы они хоть чуть-чуть стали понимать? Я правда хотел бы что-то сделать, но не знаю, что…

— Ничего ты не сделаешь, — отвечает Левин. — И я ничего не могу сделать. Никто ничего не может. А тем, кто мог бы, это всё не надо.

Мы живём так четыре дня: приходим в квартиру утром, уходим вечером, ночуем каждый у себя дома, а дни проводим вместе. И это самые прекрасные дни. Я так долго притворялся перед всеми, так долго был тем, кем не хотел быть, делал то, что мне не нравилось. А теперь, эти четыре дня с Артёмом, я впервые чувствую себя по-настоящему свободным.