Глава 1

Даже через тысячу лет он не утратит своего очарования.

Воин пробежался глазами по лезвию клинка, наблюдая за отражающимся от металла светом. Этот меч испил много крови, как ксеносов, так и людей, и все же оставался таким же безупречным, как и в тот день, когда покинул кузнечный горн. Двести лет воин заботился о нем, как мать заботится о ребенке, восстанавливал, уважал, возвращал в ножны, благословляя душу оружия, которое не подвело его ни разу.

И сейчас он снова повернул клинок, глядя, как свет люмена бежит по штампованной стали. На легком изгибе не было ни изъяна, ни даже зарубки, которая указывала бы на годы службы.

Воин держал меч свободно, полагаясь на его вес, чтобы сохранять балансировку. Как-то он сражался с ксеносами эльдар в мире, где камни пели, а небеса кричали, и потом всё никак не мог забыть, как фехтовали те воины. Чужаки превосходили его братьев в скорости и точности, и с тех пор этот факт не давал ему покоя, ведь его Легион ценил такие качества. Поэтому он учился, изучал и оттачивал мастерство. Каждый час в тренировочных клетках приближал его к совершенству, хотя воин прекрасно понимал, что никогда не достигнет такого предела.

Так или иначе, дни сражения с ксеносами прошли. Война изменилась, и теперь ему предстояло опробовать лезвие своего клинка на тех, кого он прежде считал сородичами. Вначале было сложно, теперь становилось привычным делом. Меч рубил все так же хорошо, и он научился находить суровую красоту в убийстве себе подобных.

Мысли воина прервала мягкая пульсация люмена над металлической койкой. Ему не нужно было проверять идентификационную руну, чтобы понять, откуда пришло сообщение. Только капитан корабля мог осмелиться выйти на связь во время медитации.

– Да? – спросил он, плавно возвращая меч в ножны.

– Прошу прощения, повелитель, – раздался голос Харкиана, капитана «Сюзерена». – Прорицатель обнаружил приближающиеся варп-следы. Требуется ваше присутствие.

Прежде чем человек успел договорить, префектор Палатинских Клинков III Легиона Раваш Карио уже тянулся за шлемом. Его керамитовая защитная маска была покрыта фиолетовым и синим лаком, инкрустирована золотыми полосами и украшена платиной, но не осквернена в отличие от масок братьев. Возможно, время для этого ещё придет, но пока рано. Сначала он должен стать самым быстрым и точным.

– Что он прогнозирует? – спросил Карио, направляясь к двери комнаты медитации.

– Неизвестно, – ответил Харкиан. – Хотя по всей вероятности…

– Боевого Ястреба, – закончил Карио и вышел в коридор, защелкнув атмосферные замки шлема. – Хорошо. Тогда, начнем сначала.

Боевая группа «Осколок сокровища» вошла в реальное пространство, оставляя в пустоте след сверкающей молекулярной интерференции. Эскортные корабли устремились вперед, словно брошенные копья, повернув, как только их плазменные двигатели набрали полную мощность. За ними в физический мир проскользнуло ядро боевой эскадры. На усеянные тяжелыми пушками борта опустились пустотные щиты.

Каждый корабль этой флотилии находился в состоянии перерождения: некоторые выглядели почти так же, как в начале Великого крестового похода, другие вообще было не узнать. На наиболее изменившихся судах орудийные порты увенчали извивающимися золотыми горгульями, на корпусах газоотводов платиновой филигранью запечатлели устрашающие фигуры, а на плиты плугообразных носов нанесли образы извращенных пыток. Самые большие изменения коснулись командных шпилей: их вершины соединялись кристаллическими мостиками, а среди коммуникационных антенн извивались колдовские энергии.

На мостике головного крейсера-ветерана «Восхищающий», относящегося к типу «Мститель», консул Легиона и оркестратор Азаэль Коненос поерзал на командном троне и изучил поступающие руны позиционирования. Громкий шум на мостике сменился приглушенным ропотом. На шее и верхней части спины воины вздулись сплавившиеся воедино органы слуха, способные воспринимать звуки на гораздо большем расстоянии, чем раньше. Но ценой за увеличенный диапазон слуха стало ухудшение его в пределах обычных частот.

– Подтвердить, – сказал Коненос. Отдававший металлом голос отфильтровывался скрученными трубками, которые со времен Исствана III пронизывали его горло.

– Стоящая охота, – раздался ответ знаменосца Галиана Эрато, который стоял в метре от трона и внимательно изучал данные на инфоэкранах в бронзовой оправе.

Эрато был красавцем, даже по стандартам своего Легиона. Знаменосец был высок и строен, с золотистой кожей и белоснежными волосами. После очищения Халлиад Тогат он увлекся нанесением узоров на кожу при помощи черной проволоки боли. Его щеки и лоб исчертили швы, время от времени вспыхивающие тускло-красным цветом, реагируя на случайные болезненные импульсы.

Все люди на мостике, будь то легионеры или обслуживающие их сотни смертных рабов и сервиторов, были усовершенствованы. Их кожа была сморщенной и рваной, туго натянутой или проколотой, покрасневшей, загрубевшей, выщипанной и усеянной омытыми кровью драгоценностями. Тихий гул главных двигателей прерывался ритуальными воплями с нижних палуб, отмечая выход корабля из эмпиреев.

Эрато перевел гололитическое поле в носовую часть мостика, сопоставляя с астропатическими текстами, записанными из бормотаний заточенных звездных сновидцев.

– Сообщение от «Сюзерена», – доложил он. – Они обнаружили цели и идут на перехват. Я предупредил, чтобы они оставались на месте, но реакции не последовало.

– Ну, конечно, – пробормотал Коненос. – Что еще?

Губы Эрато скривились, зацепив стежки в углу его рта.

– Три соединения быстро движутся к мемносскому конвою.

Коненос откинулся назад. Фронт III Легиона стал запредельно огромным, растянувшись гигантской дугой по галактической плоскости от Тараса до Морокса. Пополнение припасов стало нерегулярным, терзаемое потерями в варпе и контратаками частей лоялистских Легионов, которые остались, чтобы бороться за сокращающиеся границы их Империума. Конвои сухогрузов подвергались постоянным нападениям, суда грабили либо уничтожались. Тем самым замедлялось неумолимое продвижение к Тронному миру и отвлекались с передовой боевые подразделения.

Эти налетчики могли быть кем угодно. Остатками Легионов, разбитых на Исстване. Частями Имперской Армии, все еще настолько огромной, что в живых оставались триллионы, несмотря на более чем четырехлетний беспрестанный отсев. Ксеносами, хотя этих выродков уцелело очень мало.

– Выходит, он, – произнес Коненос.

– Да, – согласился Эрато.

Джагатай. Долгие годы Белые Шрамы были чем-то неуместным, о чем вспоминали в перерывах между великими начинаниями. Но сейчас, когда мощь Ультрамара находилась в заточении Гибельного Шторма, а преторианцы Дорна сидели на привязи в укреплениях их повелителя, только игнорируемый V Легион все еще оставался значительной силой, способной создать трудности главному наступлению магистра войны.

– Ты проанализировал атаку? – спросил Коненос.

Эрато кивнул.

– Да, но…

– Целью является не конвой.

Эрато склонил голову в знак согласия, и Коненос поймал себя на том, что отвлекся на узоры из проволоки на золотистой коже. Консул видел, как знаменосец кромсал врагов одной силой звука, и смерть в таком вихре божественно отточенного звука была замечательным зрелищем.

– Они сначала ударят сюда, – сказал Эрато, не отрывая мягких глаз от гололитов. – Атакуют конвой, но только, чтобы выманить нас. Попытаются соединить флот, подальше от того места, где хотят нанести главный удар.

– И где это случится?

Эрато улыбнулся.

– Есть сотня целей, оркестратор. Ты хочешь, что бы я выбрал одну наугад?

– Мы выясним. Трюки ястреба устаревают. Сообщи «Сюзерену», что мы отправим три эсминца к его позиции. Если они хотят защитить мемносский конвой, на здоровье. Я не стану выделять больше сил, пока мы не поймем истинные намерения врага.

Эрато поклонился.

– А потом мы сообщим… ему?

Коненос поднялся с трона, почувствовав натяжение зазубренных гвоздей, введенных под каждое ребро сплавленной грудной клетки.

– Сделаем это сейчас же, – сказал он. – Заставлять ждать Разделенную Душу – не самая лучшая идея.

Корабль назывался «Гордое сердце», заслужив это имя в прежние годы. Его командир никогда не отказывался от подобной чести, даже в смерти, которая больше не была препятствием для служения.

Борта линкора изменились так же сильно, как и у любого другого боевого корабля III Легиона: теперь они были залиты цветом пролитого масла. Древние двигатели несли через пустоту огромный корпус корабля типа «Диктатус», усеянный орудиями с серебряными жерлами. На позолоченных бортах все еще оставались шрамы сотни кампаний: Йовиана, Апт вар Апшн, Далинитская туманность, Лаэран, Убийца, Исстван III, Исстван V. В прежние годы целые армии пустотных дронов удалили бы с адамантиевых пластин эти старые плазменные ожоги и выбоины от попаданий снарядов. Теперь же они оставались на месте, превращенные в украшения бригадами рабов-ремесленников. Годы войны остались запечатленными в огромном металлическом гобелене.

В глубинах внешнего корпуса «Гордого сердца» по коридорам разносились эхом новые звуки. Бесконечные иступленные вопли поднимались по транзитным шахтам из недр корабля до самого верха. Каждый крик изменялся и дорабатывался многочисленными слуховыми процессорами, пока стены не затряслись от наслаивающихся слоев отборных страданий. Зеркальные панели помещений были забрызганы темными полосами старой крови и освещались парящими лампами из бумаги, проволоки и жемчуга. Все, что происходило на корабле, сохраняли и демонстрировали.

В прошлом «Гордое сердце» ничем не отличался от других имперских линкоров. Используемый на нем суточный цикл родного мира Легиона давал огромному космическому городу необходимый ритм света и темноты. Теперь люмены не гасли, а шум вечного дня никогда не стихал. Слугам зашили веки и отрезали уши, чтобы они не сходили с ума среди вечного блеска, хотя многие все еще не выдерживали. Их заменяли улучшенными на стадии эмбриона аналогами, чтобы выдерживать какофонию, яркость и ужас.

Окружив себя этой уродливой толпой, Дети Императора демонстрировали собственные пережитки: некогда самый безупречный Легион слишком близко подлетел к солнцу. Они очистили свои ряды от нерешительных на кровавых полях Исствана III и теперь брали в свои ряды только приверженцев, братьев, принявших новый путь, наслаждавшихся им и стремившихся к ощущениям со всем фанатизмом, с которым ранее совершенствовали боевое мастерство.

Утраченное достоинство они компенсировали причиняющими боль возможностями. Мутация принесла с собой дары. Изменения, от вида которых легионеры прежде содрогнулись бы, теперь сделали их проводниками еще большей смертоносности. Доспехи космодесантников деформировались, потрескавшись и вздувшись, так как плоть и железо внутри сплелись в новые формы. Воины играли со своим священным генетическим строением, охотно идя под ножи апотекариев, которые в свою очередь стали самыми возвышенными из их числа. Эта жреческая каста мастеров плоти распоряжалась силой, стоявшей над жизнью, смертью и различными условными состояниями между ними и за их пределами.

Принадлежавший к их числу и, помимо этого, являвшийся советником лорда-командора Вон Калда относился к возвышению со смешанными чувствами. Он вышел из расположенных под мостиком «Гордого сердца» покоев и направился вверх по спиральной лестнице из стекла и камня. Липкие из-за внутренней пленки боевых перчаток пальцы по-прежнему блестели от работы. Доспех сохранил прежний цвет слоновой кости, но теперь был покрыт полосами багрового лака. Удивительно невинное лицо апотекария оставалось сосредоточенным. Воин думал об одной священной задаче, которую он себе поставил, копошась по локоть во внутренностях трупов.

И все же, когда Разделенная Душа требовал присутствия, отказать было нельзя. Вон Калда добрался до вершины лестницы и прошел через хрустальный дворик под пристальным взором отполированных изображений змей и орлов. Перед апотекарием бесшумно открылись двери в святилище лорда-командора.

Внутри, под светом синих ламп, что беззвучно парили на антигравитационных подушках, плясали тени. Металлические переборки вверху скрипели и сгибались, словно под порывами сильного ветра, хотя отфильтрованный воздух был неподвижен. «Гордое сердце» теперь был домом не только для смертных душ: в каждой щели и шахте шипели и скользили тени обитателей эмпиреев.

Разделенная Душа, как и все Дети Императора, перенес долгий период изменений. Он сидел на троне из жидкой бронзы, которая сливалась с его облаченным в броню телом. Лорд-командор прим был без горжета и шлема, демонстрируя длинный шрам на шее, который он, видимо, считал признаком силы. Смерть от руки самого примарха, а затем воскрешение по приказу того же палача поразило многих в Легионе, как символ новых даров, которые они заслужили немалым трудом. Эйдолон был первым из бессмертных, первым, кто показал, что жизнь и смерть всего лишь грани более глубокого бытия.

Поначалу его называли Воскресшим. Это прозвище быстро вызвало ощущение несоответствия для описания лорда-командора.

Эйдолон смотрел с трона тусклыми глазами и равнодушной миной кемошского аристократа на лице. Каждый взгляд, каждый жест указывал на чувство собственности и превосходства, не терпевшее ни споров, ни несогласия. В той военное иерархии, что осталась в III Легионе, это все еще многое значило. Хотя были и такие, прежде всего Люций, кто относились к ней с презрением, проистекавшим из не меньших амбиций.

Вон Калда понятия не имел, почему Эйдолона воскресили. Возможно, это был каприз скучающего новорожденного бога. Какой бы ни была причина, лорд-командор недолго оставался подле Фулгрима и, приняв под свое командование почти треть сил Легиона, получил полную свободу действий. Таким сейчас было положение вещей в галактике – верность сразу нескольким повелителям стала обычным явлением, а неспокойный варп и невозможность поддержания дальней связи только усугубляли ситуацию. Армии сражались во мраке, прогрызая путь к Терре, словно рассеянные ветром слепцы.

– Пришло сообщение от Коненоса, – произнес Эйдолон все еще сдавленным из-за разреза на горле голосом, лениво взглянув на Вон Калду со своего трона.

– Что он нашел? – спросил Вон Калда, официально поклонившись.

– Мемносский конвой привлек варп-следы. На него нападут.

– Он просит корабли?

– Нет, – радужные оболочки Эйдолона заменили переливающимися драгоценными камнями, и теперь они сверкали энтузиазмом тактика. – Он верно оценил обстановку. Следы смердят варварами.

Пока он говорил, из мраморного пола поднялась серебряная купель грез. Вон Калда отступил, позволив пятиметровой ширины колонне из кости с решетчатым орнаментом подняться на полную высоту. По водной поверхности прокатилась рябь, а по тронной комнате разнеслось тихое шипение.

– Мы слишком долго ждали шанс схватить его за глотку, – протянул Эйдолон, наблюдая за волнением воды.

Купель грез была недавним дополнением к его арсеналу мистических устройств. В ней утопили астропатов и связанных с демонами псайкеров, заключив их видения в воду. Теперь она только отражала сны душ, извергающих безысходные кошмары в бурлящую воду.

– Этой вещи нельзя доверять, повелитель, – предупредил Вон Калда.

– Верно. Но чему можно?

Вода пролилась через края, пеной стекая по костяным изгибам. Под потолком плясал, словно болотный газ, отраженный свет. Шипение стало громче, ему вторило затухающее эхо старых воздушных заслонок.

Довольно скоро появились образы. Вон Калда смотрел на призрачные сферы сожженных ими миров, перемолотых в пыль армий. Ненадолго показались символы – паучий знак мира-кузни Горентес, шевроны рыцарского дома Прастер, бесконечные эмблемы полков Имперской Армии, к этому времени полностью уничтоженных. Проплывали города, планетарные системы, базы в глубоком космосе, флотские доки – все были разрушены и превращены в прах безжалостным наступлением магистра войны и его братьев.

– Скажи, что ты чувствуешь, когда видишь это? – спросил Эйдолон бесцветным голосом, который больше подходил машине.

– Только гордость, – ответил Вон Калда. – Перед концом еще много предстоит сжечь.

Лорд-командор мрачно взглянул на него.

– А Терра – суровое испытание. Фабий уже проводит эксперименты для этого. Я видел их.

Вон Калда не стал спрашивать, как это удалось Эйдолону, и что планировал апотекарий-генерал Легиона. В данный момент Фабий оставался с примархом, который находился далеко и безмолвствовал среди ярости варпа. Вместо этого строящий свои планы Вон Калда сосредоточился на образах купели грез, зная, что Эйдолон в отличие от него верит ей. В ней было так много связанных душ провидцев, что она непременно скажет воинам хоть что-нибудь, пусть даже это и близко не будет правдой.

– Перед нами бесконечная вселенная, – пробормотал апотекарий, – а мы по-прежнему стремимся к этой цели? Терра, Тронный Мир, и ничего другого.

На иссеченном, надменном лице Эйдолона играл мерцающий свет купели.

– Так в этом все и дело, мой брат, – сказал он. – Мы пришли с Терры и возвращаемся на нее.

Щека лорда-командора дернулась, показав стянутый клубок сухожилий, который Фабий старательно сшил.

– И, кроме того, мы меняемся. Наши удовольствия скоро станут нами повелевать. Пока мы помним, как повелевать Легионом, мы должны многое сделать.

Образов стало больше. Из эфира появлялись новые планеты, многие были окутаны холодным серебристым пламенем. Вон Калда увидел миры, которые они совсем недавно покорили во имя магистра войны – Лермия, Эрва Нха, Гобалл, Эревайл, Мхореб X. Сферы прочертили рваную линию в физической пустоте, растянувшееся по спирали галактики ожерелье из угольков. Большая часть боев шли в данный момент на галактическом западе – самом удаленном фланге растянутого фронта Гора. В центре наступали крупные силы, ведомые лично магистром войны.

– Мемносский конвой, – сказал Эйдолон, прищурившись. – Куда он направляется?

– В теснину Гейст. Техника, солдаты, продовольствие. Теснину взяли только пару терранских месяцев назад, и она не защищена. Если пополнение не прибудет…

– Значит, ничего важного не потеряем, – перебил лорд-командор. – Сухогрузы будут атакованы, что вызовет ответные меры, а затем будет выбрана настоящая цель. Но какая? Где, по их расчетам, мы должны ослабить себя?

В зоне досягаемости находилось свыше дюжины гарнизонных миров, сотня крепостей, двадцать неприкрытых участков фронта, каждый из которых обладал собственной стратегической ценностью.

Вон Калда не видел связи. Ослабление контроля над тесниной можно было парировать и отвлекало небольшие силы из окружающих регионов. Это мог быть символичный ход, свидетельствующий об истощении ресурсов врага.

– Подумай о нашем враге, – сказал Эйдолон. – О его сильных и слабых сторонах.

– Боевой Ястреб, – догадался Вон Калда.

– Больше некому. Что там с его диспозицией?

– Его силы рассредоточены. Стратегос регистрирует девятнадцать ударов за три месяца, тринадцать из которых отбиты. Потери будут чувствительны для Шрамов. Несомненно, сейчас Хан готовит силы для решающего удара.

– Который будет направлен против четырех Легионов, а в распоряжении Хана силы, которых хватит только на один. На его месте я бы искал выход из этой ситуации.

– Но он не сбежит.

– Ему придется. Как и все мы, он хочет перед концом увидеть Терру. – Эйдолон сжал пальцы. Вон Калда видел, что старый разум все еще деятелен и не затуманен сотворенными Фабием физическими изменениями. – Он понимает истинное положение, даже если это тебе не под силу. Исход этой войны решится во Дворце, и Хан не станет рисковать вероятностью оказаться в стороне, пока мы ломаем стены. Взгляни на пустоту его глазами, апотекарий. Увидь то, что видит он.

Вон Калда вернулся к купели грез. Он увидел протоки варпа, пути, вложенные в похищенные разумы утонувших навигаторов. Он увидел дислокацию сил магистра войны, окружающих, отсекающих, перекрывающих пути к отступлению. Батальоны Эйдолона не были единственными, кто пытался уничтожить Белых Шрамов – тысячи клиньев вонзились в пустоту, блокируя все пути через бушующий эфир. Всем им дали однозначные приказы: уничтожить угрозу с флангов, очистить путь в Солярную систему и ускорить наступление Исхода.

– Калий, – сказал, наконец, Вон Калда. – Он попытается прорваться через Калиевы Врата.

Эйдолон поднял сшитую бровь.

– Скажи, почему.

– Мемносский конвой находится в глубоком тылу завоеванного космоса. Его потеря отвлечет силы из трех секторов наступления. Если Хан спровоцирует их на полномасштабный ответ, это ослабит сектор Гарматес, но он не станет атаковать этот регион, так как он опустошен и не представляет ценности ни для него, ни для нас. Но Хан может использовать периферию Гарматеса, чтобы прорваться под галактической плоскостью. Если Шрамов будет достаточно много, они смогут захватить систему Калий и добраться до Врат, которые свободны от эфирного шторма. Если он захватит субсектор до того, как последует реакция, то добьется своей цели.

Эйдолон медленно кивнул. Купель грез забурлила, словно поздравляя.

– Хорошо. Но это все же ложная надежда, потому что Врата нельзя пройти. Их основы разрушил Пертурабо и теперь шторма так бушуют с той же яростью, что и в любом другом секторе.

Эйдолон сделал долгий, хриплый вдох, от чего дернулись швы на шее.

– Но Хан не знает этого. Он провел ложную атаку и надеется заставить нас отправиться в погоню за ним в Мемнос, открыв путь в Калий.

Лорд-командор прим поднялся с трона и выпрямил свое сгорбленное тело. Когда-то Эйдолон двигался плавно, но сейчас походил на старика, в котором жизнь поддерживали яды, что текли в его искалеченном теле. Только голос все еще оставался смертоносным: раздутая слуховая аугметика и такие же гортанные мешки могли выпустить разрывающий плоть звуковой ураган.

Вон Калда смотрел на господина с чем-то вроде восхищенной ненависти. Он бы с радостью отправил лорда-командора под ножи, изучил бы оставшиеся после воскрешения шрамы и раскрыл бы секреты, создавшие такое восхитительное чудовище. И подобный экземпляр преумножил бы уже пережитое им видение, хотя это было невозможно. Возможно, однажды, когда война закончится и появится время для этого… Но в данный момент он просто поклонился.

– Соберите флот и отправьте сообщение Коненосу, – приказал Эйдолон и, прихрамывая, сошел с тронной площадки. – Пошлите на помощь «Сюзерену» символический отряд, а затем назначьте встречу со всеми соединениями в сенсорной тени Врат. Мы отправимся в Калий, как только к нам присоединяться наши братья.

– Ваша воля, – Вон Калда последовал за Эйдолоном – Прошу прощения, а как же примарх?

Эйдолон сухо улыбнулся Вон Калду.

– Если ты сможешь найти нашего возлюбленного Отца, тогда, всенепременно, сообщи ему. Возможность прижать Хана может отвлечь его от потакания собственным желаниям, хотя я сомневаюсь в этом.

Он захромал дальше, явно все еще страдая от боли преобразования.

– Настанет день, когда мы не будем связаны волей этих незрелых богов. Сейчас же мы должны поступать так, как нас научили: вести их войны, притворяясь, будто мы хозяева собственной судьбы.

По мрамору заскрипели сапоги с золотыми краями.

– Но что за злые шутки играет с нами эта вселенная, – прохрипел Эйдолон. – И каких же глупцов выбирает для общения.

Капитан сухогруза «Терце Фалион» – головного корабля мемносского конвоя дальнего плавания III Легиона – Элеанора Кульба направлялась к наблюдательному мостику. Сервитор-подъемник убрался с ее пути, по-дурацки фыркая через железные защитные жвалы. Капитан подошла к двери и постучала по кнопкам панели доступа. Электроника дважды щелкнула, прежде чем поршни, наконец, заработали и покрытый ржавыми пятнами металл открылся.

На дальней стороне ее ждал старпом Фаэль Алобус и одетый в черное навигатор Кавелли. За их спинами слегка изогнутая крыша мостика спускалась к рядам бронированных иллюминаторов.

– Господа, – обратилась капитан твердым голосом. – За мной.

Троица спустилась на главную платформу. Тонкая полоса штампованного металла висела над ямами, в которых копошились законтрактованные матросы. В воздухе стояла вонь коррозии, человеческого пота и машинных смазок. Впереди, через освинцованные иллюминаторы, на людей взирала пустота.

Кульба ненавидела ее. Она проводила большую часть времени во внутреннем корпусе сухогруза, избегая смотреть в бесконечное небытие, которое было ее проклятье. Капитан никогда не хотела бороздить просторы космоса, но так как Великий крестовый поход высасывал ресурсы с каждого мира в растущем Империуме и забирал с планет всех, кто обладал хоть крупицей таланта или ума, то, в конце концов, она получила вызов, и агенты Администратума объяснили, какая судьба ее ждет.

И что хуже того, Элеанора выяснила, что хороша в этом деле. Управление сухогрузом было специфическим искусством, нечто средним между администрированием шпиля и каперством. Она была крепкой, в меру упитанной и вечно злой – все эти качества отлично служили ей во вспомогательных флотах Имперской Армии среди звезд.

Конечно же, старая Армия и ее командные структуры остались в прошлом. Кульба была предана картелю Мемнос, который давно присягнул на верность секторальному командованию в Лёбе, который в свою очередь некогда находился под властью терранской префектуры Федес, но последние два стандартных года входил в растущие внутренние районы миров-данников III Легиона. Капитан полагала, что через них ее верность теперь принадлежала верховной власти магистра войны, но по правде говоря, ей было все равно, от кого исходили приказы. Она зарабатывала на жизнь, продовольственные контейнеры продолжали прибывать по месту назначения, корабли ремонтировались и находились в рабочем состоянии. Имела место опасность, но так было всегда. Ее хозяева всегда были далеко, а их цели – непонятны. Она делала свою работу, дни шли, и другие люди строили великие планы об имперской мечте.

Но пустота оставалась ненавистной. Ничто и никогда этого не изменит.

– Так вы говорите о сигналах, – сказала Кульба, извлекая из покрытого маслянистыми пятнами кителя инфопланшет.

– Они не наши, – ответил Алобус, почесав один из своих подбородков. – Вторичные, от нашего флота.

– Кого именно?

– «Сюзерена». Корабля Легиона.

– Распознали сигнал.

– Нет. Он все еще передается.

Они дошли до главной обзорной платформы. Над ними простирался кристалфлексовый купол с металлическим переплетом, исполосованный тысячелетней пустотной грязью. Кульба вздохнула и посмотрела вверх.

Отсюда была видна половина ее конвоя, зависшая необъятной процессией над «Терце Фалион». Угловатые и широкоскулые транспорты уходили в темноту, испуская темно-оранжевое пламя двигателей. Длина каждого корабля превосходила пять километров, хотя большую ее часть занимали колоссальные ряды модулей и контейнеров. Никто из членов экипажа не заходил туда, так как единственными заселенными секциями судов являлись крошечные блистеры в носовой части корпусов, где находились главные мостики. Все остальное пространство кораблей были безмолвным, изолированным и запертым.

Кульба увидела скользящее над ними днище «Рево Сатисы», наблюдая, как с величественной неторопливостью проплывают бесчисленные ряды грузовых модулей. За эти кораблем находилась «Дочь Лёба», а за ней – «Холод звезд».

– Сколько времени до входа в варп? – спросила Кульба.

– Три часа, – тихо ответил Кавелли.

Кульба не смотрела на него. Навигаторы ей тоже не нравились. От их третьего, закрытого повязкой глаза, ксеродермы и шаркающей походки у нее бежали мурашки по спине. Кроме того, от Кавелли плохо пахло, причем всегда. Вонь была слабой, неопределимой, какой-то феромон или другой признак мутации.

– Мы могли бы совершить прыжок сейчас, – сказала капитан.

– Тогда потеряем треть конвоя, – ответил Кавелли с извиняющейся улыбкой. – У меня нет манифольдов для девяти транспортов.

– А у нас есть приказы, – напомнил капитану Алобус. – Приказы Легиона.

Кульба смачно сплюнула за край платформы. Внутренности скручивало от пустотной тошноты. За кристалфлексовым пузырем на нее смотрели звезды – злые и вечные.

– Насколько близко они? – спросила Элеанора, смирившись с необходимостью ожидания в реальном пространстве. Чем раньше конвой войдет в бушующее пекло варпа, тем раньше они узнают, сколько из них доберутся до теснины в целости и сохранности.

Алобус сверился с змеиноголовым хроноавгуром, встроенным в тыльную часть волосатой руки.

– Менее чем… Ого, я ошибся. Поступают новые данные. Они должны быть раньше.

В этот момент Кульба все поняла. Они никогда не прибывали раньше времени: воины III Легиона были ошеломительно быстрыми, но все еще сохраняли свою педантичность. Если у них была хроноотметка, то они должны придерживаться ее.

– Высылайте все дозоры, – приказала капитан и, прищурившись, уставилась во тьму. – Передайте им, если что-нибудь увидят на курсе перехвата, пусть открывают огонь.

Она нажала тревожную бусину на ладони и почувствовала, что руки вспотели.

Алобус с сомнением взглянул на капитана.

– Госпожа, вы…

– Ничего не говори.

Кульба увидела, как вспыхнули плазменные факелы двигателей, и эскортные корабли конвоя по спирали устремились к границам конвоя, занимая боевые позиции. На мостике вспыхнули красным цветом боевой готовности люмены, а на когитаторах появились блики-метки.

– Если ты хочешь что-нибудь сделать, перепроверь это сообщение Легиона и надейся, что оно окажется точным.

Пустотные гиганты не изменили курс. Только на подготовку кораблей к смене траектории уйдут часы, и пока это не случится, они будут идти тем же курсом, пока не взорвется последняя сверхновая в галактике. Дозорный флот, насчитывающий около пятидесяти вооруженных лэнсом субварповых корветов, заняли позиции по периметру защитной завесы.

Кавелли сделал вдох и закрыл естественные глаза. К нему повернулась Кульба.

– Ты что-нибудь чувствуешь?

Он ответил очередной из тех чертовых полуулыбок, но не открыл глаза.

– Я – старик. По правде говоря, я чувствую себя везучим от того, что забрался с вами так далеко.

В этот момент экраны всех когитаторов на мостике погасли. Символы пустотной навигации исчезли, а люмены зашипели.

– Перезапустить! – закричала Кульба, повернувшись на шум, поднятый членами экипажа в ямах. Пока они старались восстановить управление, пустоту осветили безмолвные вспышки лазерного огня.

Экраны когитаров включились и на них появились три строчки текста на стандартном готике. Достаточно отчетливые, чтобы Кульба прочитала даже на расстоянии.

КЛЯТВОПРЕСТУПНИКИ.

ВЫ ОСУЖДЕНЫ.

МЫ – КАРА.

Кульба знала, что каждый офицер на каждом сухогрузе читает то же самое.

– Оставаться на постах! – закричала она, отвернувшись от иллюминаторов и спускаясь с платформы. – Активировать манифольды! Приготовить варп-цикл к запуску!

Последний приказ был абсурдным. Даже если бы Кавелли начал подготовительные процедуры, они все равно заняли бы слишком много времени для активации варп-двигателей. Но капитану нужно было что-то сказать. Впервые за свою долгую и по большей части ненавистную карьеру она совершенно растерялась.

Кульба спустилась на пять метров с платформы, прежде чем последовал первый физический удар. Она услышала резкий стук где-то в районе передней группы щитов мостика, за которым последовал визг разрываемого металла.

Текст на экранах исчез, сменившись изображением стилизованного разряда молнии поверх горизонтальной полосы.

– Что это? – спросила Кульба, подойдя к ближайшему экрану и схватив его обеими руками.

Сверху последовали новые удары, а окулюс раскололи серебристые вспышки. Алобус застыл, не зная, что делать. Кавелли же начал смеяться.

Капитан вырвала экран из гнезда и развернула его к навигатору, ткнув пальцем в эмблему.

– Что это? Ты ведь знаешь?

Кавелли кивнул.

– Если бы ты изучала символику Легионов человечества, сестра, то тоже знала бы. Но какое это имеет значение? Любого из Двадцати Образов Картоманта хватит нам с головой.

Кульба швырнула экран вниз и схватила навигатора за одежду. Тело старика по ощущениям напоминало мешок костей под дорогим бархатом.

– Что это означает? – прошипела капитан.

Кавелли открыл глаза смертного и посмотрел на нее твердым взглядом, лишенным как страха, так и надежды.

– Ничто созданное руками человека не движется быстрее, – пробормотал он, погрузившись в какое-то благоговейное состояние. – Они великолепны. И позволь сказать еще кое-что о них. Последнее, что ты узнаешь в своей жизни.

Навигатор наклонился поближе, и его благоухающее гвоздикой дыхание коснулось лица капитана.

– Они все еще смеются.

 

Глава 2

Шестьдесят перехватчиков «Ксифон» модели Шу’урга с воем покинули ангары «Калджиана» и «Амуджина», резко ушли вниз, чтобы не попасть под факелы главных двигателей кораблей-маток, а затем разогнались до полной скорости. Позади перехватчиков гудели двадцать штурмовых кораблей «Грозовой орел», менее скоростных, но лучше вооруженных. Налетчики разделились на охотничьи стаи и легли на плановый атакующий курс.

Перед ними находился медлительный и неуклюжий конвой, окруженный защитным кордоном эскортников. «Калджиан» поднялся над конвоем, накрывая бортовыми залпами далекие левиафаны. Меньший из двух атакующих фрегатов Белых Шрамов «Амуджин» отошел, заняв защитную позицию ближе к местной точке Мандевилля.

Шибан-хан взглянул на строй своих кораблей, оценивая скорость, ракурсы и слаженность, и принял решение.

– Будто спящий скот, – сказал он, уводя свой перехватчик в восходящую спираль.

Мчащийся менее чем в тридцати метрах от его правого крыла Джучи рассмеялся.

– Значит, мы их разбудим.

Клиновидный строй пустотных истребителей V Легиона прорвался через внешний периметр кораблей-защитников. Дозорные корабли основных защитных заслонов не могли угнаться за ними. Лучи лэнсов безвредно проносились выше и ниже пикирующих перехватчиков, освещая белоснежные корпуса, эмблемы молнии, золотисто-багровые цвета.

Впереди маячило ржаво-красное днище головного транспорта, освещенное полумесяцем плазменных двигателей. Его длинные ряды бронированных грузовых модулей уходили во тьму, словно тело огромного ползущего насекомого.

Эскадрилья Шибана проскочила под приближаюшимся краем обтекателя кормового двигателя, уворачиваясь от смазанных пятен лазерного огня из курсовых орудий, которыми управляли сервиторы. На носовом обзорном экране кружились и прыгали значки наведения, цепляя тысячу целей, прежде чем выделить наиболее эффективную точку прицеливания.

Шибан проигнорировал полученные данные и навел лазпушки вручную. Доведя мощность двигателей до максимально допустимой, он обстрелял защищенный пустотными щитами борт, выискивая разрывы в местах попадания.

– Мостик в зоне видимости, – передал хан.

Его истребитель выскочил из тени корабля и взмыл вверх к верхней кромке плит корпуса. Вслед за ним по пустотным щитам сухогруза побежала волна разноцветных разрядов, словно поднятые океанским скороходом брызги. Остальные корабли эскадрильи последовали за командиром, держась плотно за ним.

– По моей команде, – приказал Шибан, переключившись на систему управления ракетами.

Размытые пятна перехватчиков «Ксифон», уворачиваясь от лазерного огня, вышли на дистанцию стрельбы. Джучи летел выше, отвлекая на себя заградительный огонь зениток.

Нападающие уничтожили последнюю преграду. За ней открылся комплекс мостика, возвышавшийся на горбатом хребте сухогруза.

– Огонь.

Роторные ракетные установки выпустили ослепительно-белые полосы к линии металлического горизонта. Безмолвные взрывы прокатились по щитовым генераторам корабля. Перехватчики прорвались через град взорванных бронеплит, уклоняясь от калейдоскопа обломков.

– Хай Чогорис! – выкрикнул Джучи, круто развернув свой истребитель к охотничьей стае.

Похожие взрывы по всей длине неуклюжего конвоя осветили пустоту, отключая пустотные щиты и оставляя тяжелые адамантиевые корпуса беззащитными. Крохотные черточки лазерного огня и крупнокалиберных снарядов продолжали сыпаться с бортов судов, но ни одна из них и близко не попадала в цели.

Шибан отвернул, сбросил скорость ровно настолько, чтобы не проскочить мимо цели, а затем направил нос истребителя на зияющую пасть ангара.

На миг ему показалось, что он узнал профиль корабля: мигающие габаритные огни, сигнальная окраска с шевронами, огромные стальные борта. За прошедшие месяцы он атаковал сотню подобных целей, и для него они слились в одно целое. Вот в кого превратились Белые Шрамы: стремительных падальщиков, убивающих слабых и медлительных, сковывающих гигантский фронт и сбегающих, прежде чем к ним приблизятся огромные клещи. Каждый рейд наносил ущерб врагу, лишая его коммуникационных линий, необходимых пополнений и снабжения. Но и лоялисты несли потери, ведь у магистра войны были свои зубы.

– За мной, – приказал Шибан, разгоняясь до максимальной скорости.

Впереди их ждал лабиринт из сверкающих лазерных лучей. Экипаж сухогруза попытался опустить противовзрывные ворота ангара, и Шибан открыл огонь из лазпушек. Поршневой механизм разлетелся, оставив двери наполовину опущенными. Белым Шрамам придется на полной скорости проскочить щель меньше восьми метров высотой. Такое испытание заставило Шибана улыбнуться впервые за время атаки, и его пальцы чуть крепче сжались на пульте управления.

«В другую эпоху мы бы сделали это ради забавы».

Он дал полный газ и с воем проскочил оставшуюся дистанцию. Перед ним появился вход в ангар, и Белый Шрам развернулся перед ним, а затем устремился через узкий проем.

Шибан оказался в огромном пространстве, которое с легкостью вместило бы корабли в сотню раз больше его собственного. С установленных под крышей направляющих свисали огромные когти транспортера, освещаемые красной дымкой боевых фонарей. Во мраке терялись многочисленные посадочные платформы.

Шибан скорректировал смещение в гравитационном колодце сухогруза, переключился на атмосферные двигатели и активировал воздушные тормоза. «Ксифон» развернулся вокруг оси и грузно приземлился на ближайшую платформу, окутанный паром и лентами распыляющейся плазмы.

Замки кабины истребителя выбило, и Шибан выбрался со своего места. Схватив любимую гуань дао, он спрыгнул на рокрит. Навстречу уже волочились сервиторы-охранники, наведя автоганы и прикрепленные к конечностям карабины. Шибан бросился вперед, впечатав пятку глефы в окольцованное сталью горло ближайшего противника, оттолкнул его и пронзил живот следующего. Затем развернулся и подрубил ноги третьего, после чего отбросил и обезглавил четвертого.

По всему ангару его братья делали то же самое: выскакивали из своих истребителей и мчались по гулкому помещению. Но ни один не двигался подобно Шибану. В то время как их удары были плавными, его – прямолинейными. Там, где они кружили и делали ложные выпады, он громил и раскачивался. Их доспехи были точно такими же, как и в дни посвящения в братство Бури на Чогорисе: цвета слоновой кости с красной и золотой окантовкой и тремя молниевыми разрядами – эмблемой мингана. У брони Шибана только правый наплечник все еще носил старые метки и цвета. Остальной доспех был серо-стального цвета, покрытый грязью и отметинами от попаданий болтов. Соединенные кабелями, фиксаторами и замками пластины брони были толще, чем у других воинов. Он называл эти штуки Оковами. Чертовы устройства Механикум сохраняли ему жизнь и давали возможность двигаться и сражаться. Внутри них находилось гибридное тело сверхчеловека и калеки.

Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как сы Илья сказала ему:

– Мне говорили, что в другом Легионе тебя могли бы поместить в дредноут.

К воину с грохотом направился полугусеничный сервитор с железными клещами вместо рук. Белый Шрам прыгнул, используя металлические стимуляторы мышц, размещенные среди сухожилий тела. Гуань дао крутанулась, оставляя идеальную дугу в задымленном воздухе, и разрезала верхние кабели питания механического человека. Инерция принесла Шибана в объятия сервитора, и сжатый кулак легионер раскроил череп противника, уничтожив команды в его рудиментарных импульсных модулях. Такая атака была вызвана вспыхнувшей яростью, что прежде с воином никогда не случалось.

Он отшвырнул дергающийся труп и продолжил путь. В двухстах метрах находились первые из множества дверей, ведущих внутрь огромного корабля. За Шибаном по пятам следовали девять боевых братьев его арбана, останавливаясь только чтобы покончить с оставшимися защитниками ангара. Они сошлись у дверей в шахту лифта. Броня легионеров была забрызгана разжиженной кровью и густыми машинными маслами. Все Белые Шрамы были в шлемах, а доспехи украшали уникальные боевые знаки – черепа, куски кожи, символы побежденных, привязывая тем самым к броне того, кто их убил.

Джучи подошел с отсеченной головой смертного солдата и бросил ее на палубу.

– Не думал, что они заметят наше приближение, – сказал он.

– Они многое увидели, – сказал Шибан, примагнитив клинок и вызвав схему из вмонтированного в стену когитатора. – Они слабы, но не слепы.

Хан вставил контрольную пластину в когитатор и по дисплею шлема побежали коды доступа лифта. Воин взял под контроль входные шахты, щитовые подсистемы корабля, шесть других важных сетей и основную навигационную систему.

– Что-то еще, Тахсир? – спросил без прежнего воодушевления Джучи, стряхивая кровь с клинка.

Тахсир. Именно так его упорно называли братья, причем все без исключения. И противиться этому уже не было никакого смысла.

Шибан обратился к авгурному узлу, имплантированному в черепной интерфейс. Это вызвало заметную боль, впрочем, как и любое другое действие – движение, дыхание, убийство. Какой-то миг все, что они видел – тактическую сферу местного космоса, засоренную пылающими остовами конвойных сторожевиков. «Калджиан» оставался поблизости, а «Амуджин» на удалении. Шибан собрался было ответить отрицательно и приказать направляться к мостику, когда почувствовал приближение первого сигнала.

– Не очень далеко, – пробормотал он так, словно когда-то было иначе. Он посмотрел вверх и потянулся за примагниченной глефой. – Они все так же быстры.

– У тебя есть отметка корабля? – спросил Джучи.

– Да какая разница? – ответил Шибан, вызывая платформу лифта и активируя расщепляющее поле глефы. – Они придут, и мы с ними разберемся.

Он помедлил, прежде чем переступить через порог. Сигналов было меньше, чем он ожидал. Это сулило проблемы для противоположного фланга маневра. Все уловки устаревают, и, возможно, враг научился просчитывать даже действия Хана, как, казалось, просчитывал все остальное.

Появилась трясущаяся платформа лифта на окутанных паром металлическим колоннах, и противовзрывные двери со скрипом и, брызжа искрами, открылись. На дисплее шлема вспыхнул идентификатор корабля, обозначенный имперскими готическими рунами, которые когда-то были символами господства человечества, а теперь представлялись эмблемой его глупости.

«Сюзерен».

– Вперед, – сказал хан и зашел в лифт, осветив темноту электрической синевой глефы. – Распутники идут по пятам.

Ни одному кораблю не было дозволено пронзить пелену раньше флагмана. «Гордое сердце» разбил барьер между мирами первым, а вслед за ними появились эскортники. Как только переход в материум завершился, они рассредоточились и заняли точно определенные атакующие позиции.

Эйдолон наблюдал за развертыванием своего флота из наблюдательной башни личной цитадели. Капитальные корабли построились кемошскими боевыми порядками, которые применяли с самых ранних дней крестового похода. Они скользили по бездне, словно акулы в океанских волнах, прикрывая траектории друг друга и передавая расчеты стрельбы.

Дети Императора сохранили свойственную им точность маневрирования. Пурпурно-золотая волна растеклась по пустоте, набрав крейсерскую скорость согласно стандартам Легиона. Благодаря отражавшим свет звезд украшениям кристаллические шпили сверкали подобно замерзшим слезам. Прекрасное зрелище завораживало.

Несколько секунд спустя к «Гордому сердцу» присоединились прибывшие «Осколок сокровища», «Лепидан» и три другие боевые группы, покорные воле лорда-командора. Четыре линкора и многочисленные корабли поддержки от эсминцев-охотников до артиллерийских фрегатов составляли эскадру, которая когда-то покоряла целые сектора, а теперь уничтожала сородичей, отвергших зов эволюции.

Эйдолон почувствовал, как дернулись его новые гланды. Он провел пальцем по линии раздутого горла, кожа на нем была натянута, как на барабане. Вены ритмично пульсировали, отмечая нерегулярное биение двух сердец.

Слуги принесли новые детали доспеха. Шестиногий аугментированный дрон процокал по мрамору, неся расширенный горжет Эйдолона в трех железных когтях. Элемент доспеха был гравирован серебром, украшен изображениями зверей Древней Терры и Кемоша, а также мелким рифлением, и отполирован до требуемого блеска. Когда дрон приблизился, Эйдолон поднял подбородок, терпя заботу механического слуги, словно какой-то древний монарх внимание цирюльника. Горжет водрузили на место, и Эйдолон почувствовал, как волокна-иглы скользнули в деформированный черный панцирь, быстро защелкнулись и крепко притянули керамит к плоти.

Когда звуковые преобразователи подключились, в оружейной комнате раздался громкий щелчок. Это был всего лишь сбой в обратной связи, тем не менее, от этого черепные коробки нескольких сервиторов лопнули, и они повалились на пол, беспомощно дергаясь.

Эйдолон, подняв бровь, повернулся к техножрецам. Ближайший из них – сгорбленный урод, увитый кабелями и проволочной сеткой, извиняясь, поклонился.

– Усовершенствования еще не закончены, – пробормотало существо.

Лорд-командор вытянул перед собой руки, и выжившие слуги засеменили к нему, чтобы приладить пластины брони. Каждый элемент доспеха приносил новую вспышку боли – токсичный сплав его генетической основы принимал новые и запретные формы. Некоторыми из них Эйдолон научился наслаждаться. Другие были менее желанны, но со временем он, несомненно, найдет способ обратить этот опыт себе на пользу.

«Мы еще не закончены, – подумал он. – Еще предстоит сделать немало шагов по стезе чувств».

На дисплее шлема замигала руна, указывая на прибытие Азаэля Коненоса и его кораблей. Эйдолон вспомнил, как загоралась та же отметка перед Исстваном, когда Коненос еще не был оркестратором какофонов, а он сам только прожил одну жизнь. Верность Азаэля была полной и абсолютной, и тогда и сейчас.

– Тебе рады, мой брат, – произнес Эйдолон под вой дрелей, затягивающих покрепче крепления доспеха.

– Лорд-командор, – поздоровался Коненос, его голос также был искажен аугметикой собственного искалеченного горла. – Варвары?

– Они придут, хоть мой советник сомневается в этом.

Уголком глаза Эйдолон заметил через кристалфлексовые иллюминаторы силуэт «Восхищающего» во главе недавно прибывшего соединения. Охотники собирались.

– Займи позицию за подветренным краем Врат. Соблюдай тишину и жди сигнала атаки. Ты прежде видел Калий, мой брат?

– Нет.

К Эйдолону приковыляли техножрецы, неся на золотом подносе его шлем. Тот стал вдвое больше прежнего и был нашпигован слуховыми глушителями и каналами, а также волокнами, которые входили во внутреннее ухо лорда-командора и обвивали носовые пазухи. Слуги подняли шлем, и Эйдолон посмотрел в его удивительную внутреннюю часть.

– Тогда, тебе повезло, – сказал лорд-командор прим, когда шлем опустился на место, запечатав его внутри керамитной брони. В костные разъемы скользнули дополнительные кабели, пронзая тело раскаленными иглами боли. – Когда мы уничтожим то, что некогда создали, останется немного из прежних чудес. Наслаждайся этим чудом, и когда мы устроим резню в его тени, помни о том, что мы – дети Терры – когда-то мечтали совершить.

Никто не знал создателей Врат Калия. Все записи сгинули, утерянные в долгом раздоре, охватившем галактику перед прибытием Императора. По крайней мере, в одном не было сомнений – они были древними, воздвигнутыми во времена, когда технология человечества стремительно развивалась, творцами, которые не страшились богохульного союза разума и металла. Возможно, это стало его погибелью: те, кто поместил Врата в этом районе космоса стали жертвой святотатственных духов машины, пылающих в мистическом ядре сооружения.

Никто не скажет, в какой момент их покинули. Врата бездействовали, по крайней мере, тысячу лет, пока исследовательский флот вольного торговца Иосии Халлиарда не прошел через них, скитаясь далеко впереди боевых флотов Первого Легиона. Халлиард изучил Врата собственными силами, считая, что в сооружении есть стоящие сокровища, но нашел во тьме только эхо и ржавчину. Разочарованный торговец позже отправил сообщение командованию Льва, что в свою очередь привело в Калий Темных Ангелов. Они заявили права Терры на весь субсектор, заблокировав его и отправив сюда собственные восстановительные части. То, что они нашли, навсегда останется неизвестным, хотя записи о рейсах между Калием и Калибаном сохранились в архивах Навис Нобилите на Терре, ни одна из которых не была официально санкционирована, а позже все сожгли.

Со временем в систему прибыл лично Лев, сразу после завоевания дюжины миров. Говорили, что когда его серые глаза впервые увидели Врата, он не вымолвил ни слова. Примарх словно мог заглянуть за громаду конструкции, за огромный полумесяц внутренней луны, и проникнуть взором в скрывавшуюся за ней бездну. Когда он, наконец, пошевелился, то, как обычно, был немногословен.

– Укрепите это место. Оно защищает множество путей.

Возможно, он почувствовал то, что позже доказали Дома навигаторов или же ему просто повезло догадаться. Так или иначе, решение Льва было озвучено. Система Калий находилась на пересечении девяти крупных маршрутов через варп. Огромные течения чистого эфира омывали ее, влекомые капризами Незримой Бури. Флот мог войти через этот вход в глубокие потоки и оказаться выброшенным далеко в плоскости галактике на значительно большей скорости. Путешествие, на которое уходили терранские месяцы, могло занять считанные недели, что привлекло большой интерес стратегов Администратума, которые планировали операции на безостановочно растущем фронте Великого крестового похода. Подобные порталы и проходы находили и в других районах космоса, но именно эти были стабильными и находились в центре расширяющейся сферы крестового похода, и это имело главное значение.

Первый Легион не оставил в своем владении Врата Калия. Они перешли под прямое управление к флотскому звену Имперской Армии. Прибыли новые эскадры, сначала по налаженным варп-линиям, а затем используя пути под самими Вратами. Старые сооружения обезопасили и изучили, а затем поверх них начали строительство. Древние бастионы исчезли под новыми горами из адамантия и железа. Незнакомые волновые стабилизаторы заменили батареями макроорудий и пустотных лазеров. Шахты неизвестного происхождения заполнили освинцованными камерами для тысяч рабочих, в скором времени перевезенных с ближайших приведенных к согласию миров. Прибыли механизированные команды Механикума, быстро исчезнув в глубинах ядра. Они появились спустя месяцы, нагруженные закрытыми ящиками и готовые к внеплановым и недокументированным обратным рейсам на Марс.

На пике крестового похода каждую неделю через Врата проходила сотня линкоров. За этим процессом следили пятьдесят тысяч людей, обслуживающих новые ремонтные верфи, крепости, сенсорные башни и доковые причалы. Искусственный мир рос, как коралл на старом основании, уничтожая следы прежней цивилизации, пока не осталось всего несколько архивариусов и командиров сектора, которые знали, что мощный перевалочный пункт когда-то был творением эпохи полузабытого ужаса и высокомерия человечества.

И все же, в глубине души все знали, что это место не могло быть создано в другую эпоху. Его размеры не поддавались описанию – колоссальный эллипс вращался вокруг горловины входа в варп, достигая максимальной ширины в девятьсот километров. Издалека оно напоминало сверкающее ожерелье, одновременно хрупкое и прочное. Приблизившись, можно было рассмотреть так называемое Ожерелье, состоящее из сотен узловых станций, соединенных тяжелыми секциями усиленной цепи. Каждая из этих станций по праву считалась грозной звездной крепостью, ощетинившейся оборонительным вооружением и увенчанной доками для штурмовых кораблей. Тем не менее, все они меркли в сравнении с венцом загадочного сооружения Врат – Основой.

Это имя дал Лев. На самой вершине огромного изгиба кольца Врат в бездну выступала Основа – выпуклая, раздувшаяся, гигантская. Понадобилось два года, чтобы составить полный план ее внутреннего лабиринта, и даже после того, как Армия принял командование над Вратами, крупные секции сооружения оставались фактически законсервированными и неизвестными. Вместительность доков была достаточной для звездного форта и его эскорта, а башни, теснившиеся на их вершинах, не уступали размерами шпилям миров-ульев. Основу окружали огромные защитные дуги, заключая обитаемые секции в нашпигованные пушками адамантиевые концентричные круги. Щитовые генераторы использовали археотек, который был гораздо эффективнее стандартного имперского пустотного щита, постоянно обеспечивая все сооружение полупрозрачной серебристой оболочкой.

Говорили, что Основу невозможно разрушить. Что даже флот Легиона не в состоянии пробить ее защиту, и что при должном снабжении и комплектации личным составом Врата Калия можно удерживать неопределенно долго против любых осаждающих сил, известных высшему имперскому командованию.

Вероятно, слухи об этой хвастливой точке зрения достиг ушей Владыки Железа Пертурабо, повелителя IV Легиона, и, возможно, это задело его вечно уязвленную гордыню. Когда на апогее существования Империума произошло предательство, именно его Легиону достался участок фронта в субсекторе Калий. В те первые месяцы неразберихи, слухов и контрслухов, немногое было известно о передвижениях тех примархов, которые связали свою судьбу с магистром войны, и поэтому защитники Врат вполне обоснованно могли считать себя в безопасности. Опережая жесткие приказы с Терры, были проведены приготовления и военные учения, усилен базирующийся здесь флот.

Впоследствии говорили, что Пертурабо нашел мало удовольствия в быстром и полном разрушении Врат.

– Я жажду падения только одной крепости, – заметил он, когда Ожерелье все еще горело под ожесточенным обстрелом «Железной Крови». – До того момента победы не считаются.

Когда IV Легион снова отправился в пустоту, он оставил за собой дымящуюся могилу Врат, медленно вращающихся вокруг свой громадной оси, лишенных жизни и почти вернувшихся в то состояние покоя, в котором их нашел Халлиард.

И все же, среди буйства охваченной огнем галактики, разрушение Врат Калия было всего лишь еще одним статистическим фактом среди тысяч других катастроф. Различные разведки и контрразведки многое упустили и еще больше не учли. Хотя конвои снабжения перестали прибывать, а доступ к крупным варп-линиям был заблокирован минами и обломками внутреннего кольца, на внешних границах галактики немногие знали о падении Врат, пока борьба за выживание того не потребовала.

Поэтому они оставались призом для неосмотрительных, связующей нитью, ведущей в никуда, руинами, владение которыми ничего не давали победителю.

Но это не остановило появление гостей. В тот момент, когда боевые корабли Детей Императора заняли оборонительные позиции над вершиной спящей Основы, в дальнем космосе появились новые варп-сигнатуры. Их были дюжины, и они двигались быстро, как и полагалось Легиону Джагатая.

 

Глава 3

Шибан добрался до противовзрывных дверей мостика, присел и дал знак Иманю. Боевой брат бросился вперед, прикрепил три крак-гранаты на уровне головы между адамантиевыми пластинами двери и установил взрыватели на последовательный подрыв. Затем вернулся и вместе с остальным арбаном укрылся за линией низких несущих конструкций в пяти метрах от тикающих зарядов.

Раздались взрывы, разбившие замочный механизм и вдавившие тяжелые плиты внутрь. Шибан тут же бросился вперед, сжимая обеими руками гуань дао, но его опередили. Джучи, Имань и двое других Шрамов оказались быстрее, упиваясь силой своих генетически улучшенных тел в отличие от хана, который теперь полагался на гибридные механизмы.

– За Кагана! – закричал Джучи, врываясь внутрь через неровное отверстие и стреляя из болт-пистолета.

Следом, прямо через разлетающиеся осколки, последовал Шибан. За проемом открылся мостик в тумане мерцающих люменов. Помещение тянулось на сотню метров, плавно поднимаясь к кристалфлексовому наблюдательному куполу в дальнем конце. По обеим сторонам в глубоких ямах толпились перепуганные смертные матросы и стрекочущие сервиторы. С верхних площадок посыпались пули, но из-за дрожащих рук стрелков огонь был неточным. Охрана сухогруза не была ровней даже солдатам Имперской Армии. Не будь на Шибане его превосходного доспеха, он бы все равно мало беспокоился по поводу такой неприцельной стрельбы.

В этот момент Джучи уже был возле наблюдательной платформы. Шибан следовал сразу за ним, чувствуя, как металлическая палуба прогибается под его весом.

– Капитана не убивать, – приказал он.

Помещение со сводчатой крышей наполнилось грохотом болтерной стрельбы. Двое воинов спрыгнули в ямы и принялись вырезать толпы матросов изогнутыми клинками. Еще двое полезли наверх, их вес не помешал им взобраться на металлические балки, где укрылись стрелки. Взрывались линзы когитаторов, осыпая палубу шипящими кристаллическими осколками. В воздухе стоял смрад кордита, человеческого страха и смазки лопающихся кабелей.

Шибан подошел к платформе под куполом. Его приветствовали двадцать три трупа. Каждый человек был убит одним точным выстрелом. Над покойниками стоял в едва поцарапанном доспехе Джучи, выискивая вокруг уцелевших врагов. Остальные воины арбана рассыпались в поисках новых жертв для своих клинков.

Двух членов экипажа пощадили. Смертная женщина, она же капитан сухогруза, стояла на коленях и тряслась. Рядом стоял ее бесстрашный навигатор.

Шибан наклонился, подняв подбородок капитана одним пальцем.

– Куда вы направлялись? – спросил легионер.

– В теснину, – выпалила женщина, тараща глаза. – Милорд.

– Я не твой лорд. Что за груз на борту?

– Мы не…

– Какой у вас груз?

На какой-то миг она впала в ступор, ее зрачки бегали от возвышающегося над ней гиганта к его разбушевавшимся на мостике товарищам.

– Я… Мы не…

Шибан отпустил ее подбородок и повернулся к навигатору, который витиевато поклонился.

– Видеть вас в бою – это честь для меня, хан, – обратился он. – Меня зовут Кавелли. Мы везем продовольствие и сухпайки для девяти полков Армии, служащих Третьему Легиону. Немного пехотного вооружения, штурмовый корабль, тяжелое штурмовое снаряжение. Остальное – стандартная хозяйственная документация, медицинское оборудование, детали, станки. Одним словом, малоценный груз. Честно говоря, я удивлен, что вы пришли за этим.

Шибан рассмотрел старика. Навигатора оставят в живых, потому что такую редкость никогда не убивали без необходимости. От этой мысли воину стало тошно. Ведь агентов Навис Нобилите использовали обе стороны войны, и даже предательство не лишало их неприкосновенности. Их жизни оберегали как древнее правило, так и практическая необходимость путешествия в варпе. В конвое должны находиться пара десятков таких мутантов, по крайней мере, по одному на каждый сухогруз. И всем сохранят жизнь. Возможно, многие из них уже служили лоялистам и раньше, а возможно – никто.

– Как быстро ты сможешь дать полную мощность двигателям? – спросил Шибан.

Кавелли склонил голову, видимо принося извинения.

– Как я говорил капитану Кульбе, на подготовку всех кораблей понадобится некоторое время.

– У тебя есть час. Приступай. И у меня будут дополнительные требования.

Кавелли снова поклонился, затем вдруг замер.

– Ну конечно, у нас может не быть столько времени.

В этот момент Шибан получил те же данные по радиосвязи. Он переключился на тактические авгуры широкого диапазона и отметил идентификаторы всех отрядов, ведущих бой. Все сухогрузы были взяты на абордаж, а их экипажи – нейтрализованы. Последние эскортники были уничтожены, и два фрегата Белых Шрамов вышли в кильватер конвоя, чтобы забрать легионеров.

Но это было еще не все. На границе радиуса действия сенсоров появились варп-сигнатуры. Десятки отметок приближались в плотном строю, двигаясь по самому краю точки Мандевилля.

Джучи вернулся на командную платформу.

– Они здесь?

Шибан кивнул, пытаясь прикинуть, сколько времени у них есть, какова численность врага, как лучше распорядиться своими силами. Сроки проведения операции уменьшались, как и время реагирования.

– Это все еще мой корабль… – раздался дрожащий голос Кульбы.

Шибан обернулся и увидел, что капитан в вызывающей позе встала между ним и командным троном. Ее челюсть немного дрожала, а по щеке стекала капелька пота. Кульба не стала вынимать оружие, но руки в перчатках сжались в кулаки.

В этом было что-то благородное. В свои юные годы на Чогорисе, когда Шибана звали Таму, а границами бытия были небо и земля под ним, он всегда восхищался непокорностью.

Болт попал Кульбе в грудь раньше, чем она увидела, как легионер вытащил оружие. Капитан отлетела к трону, раскинув руки. А Шибан уже шел прочь, вернув болтер на место и не обращая внимания на растекавшуюся у основания трона лужу крови.

– Оберегайте навигаторов, – приказал он, переключившись на канал арбана. – И позаботьтесь о двигателях, как было приказано.

Треск радиопередачи принес новую информацию: многочисленные боевые корабли Детей Императора. Как обычно в идеальном строю. Выходит, этот бой станет для него испытанием, обещанным Есугэем.

– Так дайте им бой, – приказал хан, зная, что каждый воин братства был готов к нему. – И как следует пустите кровь этим клятвопреступникам, погубившим мечту человечества.

Шибан снова активировал энергетическое поле гуань дао и почувствовал, как внутри нарастает дикое и острое предвкушение убийства, которое в последнее время приходило только во время боя с сородичами.

– За Хана, – прошептал он. – За Императора.

Нападавшие прибыли настроенными на сражение. Если они и рассчитывали, что силы прикрытия Врат Калия будут отвлечены рейдами в Мемносе и девяти других разбросанных местах, то не подали виду.

Главный удар возглавлял линкор типа «Диктатус» – «Копье Небес», один из основных боевых кораблей Легиона, ветеран дюжины крупных сражений, произошедших после получения известий об Исстване. Его борта больше не были безупречно белыми, а обводы – кроваво-красными. По всей их длине тянулись старые плазменные ожоги, наспех залатанные и поврежденные повторными попаданиями. Двигатели почернели от постоянного форсирования, мостик был обезображен коричневой патиной от попаданий лэнса. Незапятнанной оставалась только одна часть – огромный символ Легиона на самой вершине корабля. Разряд молнии, означавший возмездие небес. Этот образ, отделанный золотом и залитый светом прожектора, восстанавливался после каждого боя, чтобы не было ни обмана, ни попытки действовать неопознанным или пренебречь воинской честью.

Мы – V Легион. Мы – орду Джагатая, Белые Шрамы Чогориса.

Мы держим клятвы.

За четыре года яростных сражений под взором этого знака сгинули миллионы душ, и каждый умирал с отраженным в их глазах золотисто-красным цветом небес. Когда-то это было радостное воззвание, диковинное заявление о свободе в условиях безжалостной машины имперского послушания. Сейчас же этот символ приобрел кровавое и яростное значение, став отражением забытых варварских душ, отпечатавшимся в камне, стали и шкурах.

Вслед за «Копьем Небес» появилось еще семь боевых кораблей: «Намаан», «Хаманог», «Родословная», «Небесный», «Стрела судьбы», «Умаал», «Кво Ама», представляющие все типы линейных крейсеров Легионес Астартес. Все корабли перенесли настолько сильные повреждения, ремонт, изменения и переоборудование, что оригинальная марсианская классификация стала практически бесполезной для определения их возможностей. «Умаал» когда-то назывался «Упорным» и принадлежал Гвардии Смерти. «Небесный» не сменил имени, но ранее входил в состав соединения Несущих Слово по приведению к согласию. Корпуса обоих кораблей, некогда носивших цвета других хозяев, теперь были покрыты тонким слоем белой боевой окраски. Другие корабли всегда принадлежали V Легиону.

Все семь кораблей держались близко к находившемуся в центре «Копью Небес» и, сверкая щитами, направились полным ходом к Ожерелью. Эскортные корабли – эсминцы, орудийные фрегаты, ракетные катера – разошлись от направления главного удара, отказываясь от защиты линкоров ради возможности форсировать ход. Каждый маневр выполнялся на высокой скорости и был рассчитан нанести максимальный урон артиллерией, прежде чем последует ответный удар.

Четыре года назад подобная стратегия остановила наступление магистра войны. Предателям, привыкшим исключительно к нескоординированным атакам разгромленных простаков Исствана, понадобилось время, чтобы приспособиться к более организованному контрнаступлению Хана. Особенно сильно досталось Гвардии Смерти, неспособной сравниться с мастерством ведения пустотной войны V Легиона, но все изменники – подсевшие на химикаты искатели новых ощущений Фулгрима, одержимые инженеры Пертурабо, зловещие пехотинцы Мортариона и даже сами Сыны Гора – получили свою долю потерь.

Но это было четыре года назад. Каждый Легион был живым существом, одаренным командирами с безграничной хитростью и тактической проницательностью. Гвардия Смерти усовершенствовала флотскую стратегию, задействовав против диких всадников Хана дополнительную огневую мощь. Железные Воины добавили своим кораблям достаточно мощной бронезащиты, чтобы превращать атакующих врагов в огромные куски сожженного плазмой шлака. Сыны Гора делали то же, что и всегда, отвечая с такой исключительной жестокостью и отточенной дисциплиной, что два Легиона, некогда понимающие и симпатизирующие друг другу, стали кровниками из-за взаимной ненависти, взращенной на почве накопленных бесчинств.

Дети Императора учились не менее быстро, и со своих позиций в системе Калий они распознали чогорийскую схему развертывания «Ложное Копье». Они знали, что мощь «Копья Небес» и его эскортников не настолько велика, как представлялась, и что более слабые крылья эсминцев и фрегатов загружены сверх пределов проектной вместительности. Также они знали, что отражение главного удара противника равными силами приведет к катастрофе, и что они должны ответить равноценно приближающейся эскадре – как маневром, так и скоростью.

И именно так они и поступили. Флагман «Гордое сердце», не уступавший тоннажем и славой «Копью Небес», вышел из тени Основы со своим крейсерским эскортом: «Безжалостным великолепием», «Непомерным», «Бесконечным разнообразием» и «Орлиным». Эти тяжелые боевые корабли уступали в численности приближающемуся к ним соединению V Легиона, но были поддержаны оборонительными установками на Опоре и Ожерелье. Стационарные орудийные батареи открыли огонь, выпуская сверкающие пунктиры бронебойных снарядов в сферу битвы. Пронзив сверкающую паутину, подошли эскортники Детей Императора, готовые к стремительным атакующим маневрам.

Один человеческий вдох пустота между двумя флотами оставалась нетронутой. Пусть и исчерченной безмолвными, словно могила трассерами снарядов, и связанной маневрами, но невинной. Открыли огонь дальнобойные орудия, расчеты генераторов щитов отправили последние запасы энергии в гигантские прометиевые катушки, штурманы на мостике провели окончательные расчеты дистанции, веса, массы и скорости.

Затем брешь сомкнулась.

Снаряды врезались в броню, лазерный огонь исполосовал пустоту, штурмовые лодки вонзились в борта кораблей, копья лэнсов с шипением поражали цель. Переборки ломались, плазменные каналы взрывались, бронестекло лопалось, хребты кораблей содрогались от попаданий, бимсы сминались. Пустоту осветили огромные клубы пламени, пронзаемые новыми сверкающими копьями. Поверхность Основы покраснела, изгоняя вечную тень пустоты вспыхнувшей мощью звезд.

Корабли превратились в пышущие пламенем котлы, окольцованные очаговыми паутинами разрушения. Небольшие суда проносились вокруг этих узлов, осыпая их снарядами. Разносились вопли тысячей смертных. Из-за шума внутри каждого корабля их не слышали, но в потустороннем царстве имматериума ими наслаждались.

И бездна снова стала свидетелем мучительной гибели древних машин, устроенной лучшими представителями человечества с такой свойственной им идеальной эффективностью. Они уничтожали друг друга в пламени гнева, амбиций и мести.

Карио влез в фиксирующую клеть абордажной торпеды, вложил меч в стальной футляр и почувствовал, как на доспех опускаются скобы. Оставшиеся четверо воинов его подразделения уже заняли свои места перед ним. Их темные силуэты выделялись на фоне приглушенных люмен-полос. Прежде чем люк торпеды с шипением закрылся, префектор пересчитал всех братьев, загрузившихся в остальные торпеды, а также отметил размещение слуг «Сюзерена», чьи веки были зашиты, а движениями управляли пространственные сигналы когитаторов.

Большинство легионеров не отличались от своего префектора. Они носили точно такие же старые доспехи Кемоша, их очертания остались почти такими же, что и в начале, эмблемы – неизменными, клинки – прямыми, а золото – отполированным. Тем не менее, даже среди его братьев начинались перемены. Керамитная пластина здесь, линзы шлема там, застывший вопль, запечатленный в вокс-связи, блеск никогда не высыхающей крови на нагруднике.

Она придет. Мутация генетического отца распространится как яд в ране, и все Палатинские Клинки станут полукровками, застряв между физической и демонической формами.

Но не сейчас. Сначала он достигнет смертоносного совершенства. В умении безукоризненно убивать и добиваться идеальной агонии.

Крышка захлопнулась, и Карио закрыл глаза.

– За возлюбленного примарха, – тихо произнес он, обращаясь по закрытому воксу к темным силуэтам внутри абордажной торпеды, и ко всем остальным братьям. – Чтобы мы оставались достойными его бессмертного доверия.

Он услышал, как снаружи торпеды лязгнули закрывающиеся противовзрывные двери и втянулись крюки подъемников. Грохот и вой вытекающего воздуха сменились тишиной. Остался только стук сердец и тихое дыхание Карио.

– В этом деле, как и во всем прочем, будьте искусны.

Внутри торпеды воцарилась кромешная тьма. Корпус задрожал, направляясь по рельсовым направляющим к пусковым механизмам на краю корпуса.

– Это наши дикие кузены. Пустите им кровь, как в прошлые века мы пускали кровь мертвым, чтобы сохранить живых.

Карио почувствовал, как торпеда смещается на позицию старта, и приготовился к резкому ускорению. И тут же снова услышал старый шепот, кружащийся внутри шлема. Мышцы левого плеча дернулись, и перед глазами мелькнул старый образ – рогатое существо, огромное, обольстительное, манящее, облизывающее длинным черным языком мясистые ярко-розовые губы.

«Не сейчас».

– Мы остаемся такими же, как и всегда, – сказал он, мысленной командой изгоняя призраков. – Истинными и единственными детьми Императора.

Двигатели вспыхнули, и торпеда устремилась вперед. Карио отбросило назад на фиксаторы, и он расслабился, позволив силовому доспеху принять на себя нагрузку. Воин почувствовал резкое смещение траектории. Торпеда покинула корабль и нырнула вниз: к плоскости сражения. От какой-то мощной детонации снаряд резко дернуло в сторону, затем он вернулся на траекторию захода на цель.

По внутреннему дисплею шлема Карио текли данные, показывая продвижение всего братства. Префектор невозмутимо отметил, как торпеда с отделением брата Рамарды была уничтожена огнем тяжелых болтеров с штурмового корабля V Легиона, и с тем же равнодушием отреагировал на гибель такого же штурмового корабля под яростным огнем ближней оборонительной сети «Сюзерена». Благодаря этим данным Карио мог отслеживать ход всего сражения. Громадные сухогрузы пытались оторваться, чтобы войти в варп, два фрегата Белых Шрамов терзали подходящую эскадру, а девять кораблей Детей Императора неумолимо приближались, чтобы предотвратить бегство конвоя.

Затем торпеда достигла цели, и все информация на дисплее расплылась в дрожащем потоке помех.

Карио бросило вперед, когда торпеда пробила плиты толщиной с руку человека и проползла вперед сквозь массу расплавленного палубного настила.

Карио активировал руну пуска еще до того, как абордажная торпеда остановилась. Мельта-блистеры на внешнем корпусе вспыхнули, выжигая пространство вокруг. Включились внутренние люмены, и со щелчком поднялись скобы фиксирующей клети. Люк открылся, впуская ревущий поток жара с запахом расплавленного металла. Палатинские Клинки выбрались наружу.

Карио извлек меч, прошептал благословение над длинным стальным лезвием и поднялся из раскачивающегося корпуса торпеды. Дисплей шлема тут же переключился с широкоугольного формата дистанции атаки на внутреннее тактическое считывание данных, выделяя позиции боевых братьев и отмечая их маршруты движения к цели.

Он оттолкнул пылающую балку и пошел прочь от остова торпеды. За спиной осталась длинная брешь во внешнем корпусе сухогруза с дымящимися краями. Впереди лежали искореженная масса сломанных стоек и пылающие потоки вытекающего кислорода.

Отделение Палатинских Клинков шагало через руины, расчищая себе путь мечами. Легионеры достигли нетронутого перехода с работающими пустотными люками и опустили заслонки, остановив бурю. Там они встретили второе отделение из пяти легионеров и перешли на бег, сжимая потрескивающие энергией длинные мечи. Две истребительные команды вошли в напоминающие могилу внутренние помещения сухогруза. Путь в темноте освещали отблески расщепляющих полей.

Карио на бегу посмотрел на огромные опорные колонны, что возвышались над грудами контейнеров, достигавших высоты пятисот метров. Дети Императора добрались до уходящей вверх пустой шахты лифта. Они проигнорировали турбоплатформы и выбрали направляющие кабины, проворно взбираясь по ним. Легионеры быстро поднялись и оказались поблизости от мостика, ни разу не обнажив клинок и не сделав ни единого выстрела.

Только ближе к концу пути, когда они достигли вершины шахты и пробились через закрытые переборки, появились следы недавней бойни. Воины осторожно продвигались с обнаженными мечами из одного отсека в другой. Карио продолжал идти первым, волосы на руках встали дыбом от предвкушения схватки. Перед ними тянулась длинное и широкое помещение, в стенах которого через каждые пять метров находились двери. По обе стороны лежали тела, небрежно сваленные в кучи под рядами арок, их руки и ноги были согнуты, а глаза невидяще уставились в сводчатый потолок. Мерцающие узкие люмены отбрасывали глубокие тени, которые растворялись в постоянной темноте.

Палатинские Клинки бесшумно построились ромбом с Карио во главе, за которым следовал субпрефектор второго отделения Аванарола. Третьим шел Хайман, а тыл прикрывали остальные легионеры с немногословным Урелиасом. Линзы шлемов отбрасывали дрожащие пятна света на сваленные в кучи трупы под сводами, показывая разнообразные выражения ужаса, удивления, шока и отвращения. Матросов сухогруза вырезали гораздо больше, чем того требовало установление контроля над судном. Затем людей побросали в сторону, как какие-то куски мяса.

Карио изучил показания ауспика. В конце помещения находилась лестница, которая вела к дверям с ржавой эмблемой грифона картеля Мемнос. Что находилось за ними, сказать было сложно, но префектор все-таки обнаружил источники тепла и движения и остаточный сигнал энергетического оружия.

Не сбиваясь с шага, он дал боевые сигналы братьям, и ромб перестроился в двойную линию. Первое отделение уничтожит двери и откроет проникающий огонь. Как только враг начнет отвечать, пятеро легионеров быстро уступят дорогу, но их прикрытие позволит второй линии атаковать помещение за дверьми. Там Дети Императора смогут задействовать свою истинную силу – чарнабальские сабли, считавшиеся лучшими представителями клинкового оружия.

Карио остановился у подножья лестницы с болт-пистолетом наизготовку, собираясь отдать команду. И в этот самый момент он заметил лицо в тенях справа от него. Он немного повернул голову и увидел тело смертной женщины на куче трупов. Ее убили тупым ударом, из-за чего большая часть лица осталась нетронутой.

Вдруг он почувствовал укол тревоги.

– Отступа… – только успел сказать Карио, и в помещении загремела болтерная стрельба.

Префектор бросился на пол, чувствуя сильный стук болтов по броне. Он пополз на четвереньках вперед, стреляя вслепую из болт-пистолета.

Его братья сделали то же самое: разбежались из центра помещения в поисках укрытий, ведя по мере возможностей ответный огонь. Раффель не двигался, его тело изрешетили попадания болтов. Еще несколько Детей Императора получили ранения.

Карио прорвался к лестнице и попытался сориентироваться. Им нужно было убраться с открытого пространства и пробиться к склепам, где лежали груды трупов, но это было невозможно. Стрельба велась как раз оттуда.

Префектор добрался до нижних ступеней, развернулся и прижался к перилам, непрерывно стреляя. Вокруг него лопалась и разлеталась каменная кладка, отбрасывая во мрак помещения облака пыли.

Наконец появились Белые Шрамы, отталкивая трупы, за которыми они спрятались. Воины в перепачканных кровью доспехах вели непрерывный огонь из болтеров. Погиб еще один легионер из отделения Карио, истерзанный массой болтерных снарядов.

Но шок прошел. Отделение Карио дисциплинированно открыло ответный огонь. Их доспехи сделали то, для чего и предназначались: защитили от большинства попаданий, выигрывая драгоценные секунды для поиска укрытий. Префектор бросился прочь от лестницы, уворачиваясь от большинства болтов и высматривая среди теней Белых Шрамов в окровавленных доспехах.

Врагов было девятеро. Даже с учетом двух убитых Палатинских Клинков, такой перевес противника был для Карио приемлем.

«Вы не знаете, с кем связались», – подумал он, сближаясь на дистанцию меча.

Воин, на которого он напал, отступил и взялся за свой изогнутый клинок. Карио атаковал его нисходящим ударом. Два клинка зарычали, высекая лезвиями каскад искр. Враг префектора ответил мастерски и быстро, погасив энергию удара. Легионеры обменялись новыми ударами. При каждом столкновении вращающиеся клинки со звоном отскакивали.

Карио хватило пяти ударов, чтобы оценить легионера. Он провел едва заметный ложный удар слева, сыграв на движении противника в другую сторону, выждал осознанной поправки, отскочил, а затем выбросил саблю вперед.

Острие оружия сверкнуло, войдя под нагрудник и погрузившись в живот врага. Воин покачнулся, пытаясь удержаться на ногах, но Карио сразу же вырвал клинок и одним взмахом отсек голову противнику. По палубе поскакал окровавленный шлем.

Префектор собрался броситься в схватку, но в этот момент задрожали и открылись двери на вершине лестницы, и из них вышла фигура в серо-стальной броне и с боевой глефой, лезвие которой было окутано расщепляющим полем. Новый противник двигался иначе – резко и грузно, словно машина.

Распознав вражеского командира, Карио отдал честь по старинке, быстро опустив клинок, прежде чем снова принять боевую стойку.

– Как храбро оставаться в безопасности, пока твои воины умирают, – сказал он.

Его враг тяжелой поступью приблизился, взмахнув глефой для удара. По всему длинному помещению не утихал грохот и треск выстрелов, прерываемый скрежетом и звоном сталкивающихся клинков.

– Ты прибыл слишком поздно, – сказал с сильным акцентом противник. – Эти корабли скоро будут в варпе.

Карио провел окончательную оценку, черпая информацию из манеры держаться врага, смысла его речи, сотни мельчайших признаков, говоривших о силе и слабости.

– Тогда не будем упускать шанс, – сказал префектор, ухмыляясь под личиной шлема. – Ну и? Кого я должен здесь победить?

 

Глава 4

Эйдолон смотрел, как горят и гибнут корабли, но не теми глазами, которыми когда-то обладал. Теперь он видел мир в более насыщенных красках и смаковал его агонию с помощью более острой чувствительности. Его доспех ничуть не мешал этому. То, что ткачи плоти сделали с его древними механизмами, усилило поток чувств, направляя их, отфильтровывая несущественное и оставляя для наслаждения только саму суть.

Он стоял на пороге телепортационного зала, не желая ступать в охваченные энергией участки. Смотровые иллюминаторы позволяли видеть истинную картину происходящего у Врат Калия.

В пятидесяти километрах от Эйдолона, что было каплей для масштабов космического сражения, на Основу пикировал эсминец Белых Шрамов. С переломанным хребтом и объятыми пламенем бортами. Его терзали штурмовые корабли, разрывая ту немногую броню, что еще оставалась на его теле. Все это время эсминец продолжал вести огонь, пока его корпус не расплавился на атомы.

Эйдолон чувствовал исходящий от этого корабля ужас. Ощущал источаемый им голый страх, который выделялся вместе с потом канониров и смертных офицеров на мостике. Лорд-командор представил себя на их месте: под рушащимися палубами, раздавленными и искалеченными, как они жадно ловят вытекающий через пробоины воздух.

От этого у него участилось дыхание.

«Я хочу, чтобы это происходило со мной, – подумал Разделенная Душа. – Хочу переживать все эти ощущения».

Вокруг него братья готовились к битве. Они носили те же самые доспехи, которые некогда назывались «Тип IV», украшенные золотом Легиона, но к настоящему времени лишившиеся всех характерных черт. Их горжеты и нагрудники были чрезмерно увеличены и соединялись извивающимися кабелями с гроздьями усилителей, расположенными среди соединенных внахлест пластин богато украшенного керамического доспеха. Все воины были вооружены одним и тем же оружием – разновидностями какофонов, массивных органов с раздутыми отражающими камерами и психозвуковыми резонаторами. Оружие гудело низкой, сотрясающей палубу гармоникой, от чего неприкрепленные предметы тряслись и подпрыгивали.

Изначально звуковые культы были созданиями Мария Вайросеана, но сейчас они распространились по всему Легиону. Их популярность росла по мере того, как губительная сила даров становились все более очевидной. Эйдолон, который после воскрешения принял мутации больше любого другого легионера, сжимал тяжелыми перчатками громовой молот. Его рычащий боек был окутан темной психической материей, которая отбрасывала тошнотворное зеленое свечение на железную поверхность внешних дверей, пульсируя в унисон с бездействующими органными орудиями.

Лорд-командор продолжал ждать. В пустоте над Калием все больше кораблей разрывало на куски, а их обитателей выбрасывало в вакуум. Эйдолон наблюдал за передовыми кораблями Белых Шрамов под обстрелом, и чего это им стоило. Видел, как верный Коненос вырвался из спасительной тени Ожерелья и присоединился к пляске смерти. Следил за рассыпавшимися, словно битое стекло посреди вихря торпедами, зная, что каждая из них несет груз из живых воинов.

Эйдолон закрыл ноющие глаза и прислушался к звукам. Вне зависимости от того, в пустоте он находился или нет, они продолжали приходить к нему, передаваемые через эфир демонами-шептунами.

– ержать строй! Держать строй! Не нарушать – Во имя Императора! Надир! Больше мощ…

– сят пять румбов разворот. Дать еще один залп. Следите за контратаками с…

– ам больше не выдержать этого, лорд. Корпус пробит, промети…

– о! Нет! Пока нет! Что это? Что за чертовщина…

Эти голоса сплетались, словно нити, вдохновляемые страстями и желаниями, которые были пустяком на лике имматериума. Скоро эти голоса утонут в его огромной волне и станут пищей для голодных разумов, обитающих в варпе.

– Лорд, – раздался по связи голос Вон Калды.

Эйдолон уже знал, что скажет советник, но позволил воину заговорить.

– Да?

– Они прорвут оцепление, – неохотно доложил Вон Калда. – Они теряют множество кораблей, но мы не сможем помешать им высадиться. Основа укреплена, но если он с ними…

Эйдолон уловил едва заметную паузу в голосе советника, и решил, что накажет его за это. Примарх – это примарх. Но и они совершали ошибки. И их убивали.

– Спокойно. Я отправляюсь туда, – сказал Эйдолон, наконец, шагнув через железные врата в зал телепортации. Когда он занял свое место, какофоны вокруг него отдали честь. Из-за боевых стимуляторов их движения стали дерганными, а линзы шлема переливались, словно полированный перламутр. – Чего ты боишься, Вон Калда? Смерти?

– Мы теряем здесь солдат, мой командор, – ответил Вон Калда. – Мы знаем, что они не смогут воспользоваться Вратами. Не позволить ли им…

– Каждый убитый нами здесь уменьшает число защитников Терры, – ответил Эйдолон, чувствуя нарастание эфирной энергии в помещении. Вокруг него по колоннам поднимались рычащие разряды молний, искажая реальное пространство. – И, кроме того, ты упустил самое важное.

Воздух задрожал, сжавшись перед вспышкой, которая вывернет реальность наизнанку и метнет живое копье варпа в мир чувств. Эйдолон поднял громовой молот, ожидая кратковременный перенос, а вместе с ним мимолетную передышку от вечной агонии его жизни.

– Что именно? – спросил Вон Калда. Его голос становился все тише по мере нарастания телепортационного заряда.

Эйдолон улыбнулся.

– Что мы живем ради этого.

Затем помещение залил свет, чувства погасли, и какофоны отправились через миры и разумы в ревущее сердце битвы.

Шибан нанес мощный удар, надеясь, что вес гуань дао позволит сломать вражеский меч. Противник мастерски парировал, не обращая внимания на засыпавшие его доспех искры расщепляющего поля. Вокруг них продолжался ожесточенный ближний бой, распавшийся на отдельные поединки в затененных уголках зала. Под ногами оглушительно выли двигатели «Терце Фалион».

Легионер Детей Императора был силен и искусен в обращении с мечом. Как все сыны Кемоша он использовал классическую технику фехтования. Их клинки снова столкнулись, не принеся ни одному из противников преимущества. Воины разошлись, двигаясь осторожно и высматривая бреши в почти идеальной защите.

– Что с тобой случилось? – спросил его враг, бросив взгляд на нескладные конечности и грубую броню.

Шибан промолчал, сохраняя концентрацию. Он нанес хлесткий удар, целясь в шею мечника. Чемпион Детей Императора отступил, избежав удара, и тут же контратаковал.

– Ты двигаешься, как машина, – снова заговорил противник, сблизившись и обрушив шквал ударов. – Я убил много твоих сородичей, и они сражались больше как люди.

– Мы все изменились, – прохрипел Шибан, начиная восхищаться упорством своего врага. Он был на голову выше тех, кого прежде убивал Белый Шрам, и мастерски владел своим оружием.

– Верно, все до последнего.

Они снова сошлись, принимая удары на доспехи, когда гуань дао и сабля отскакивали друг от друга.

Шибан ударил пятой глефы, но на волосок промахнулся. В результате ему пришлось защищаться, остановив лезвие сабли в последний момент. Белый Шрам отступил на шаг, выигрывая пространство и используя мощь своей аугметики.

«Я тоже привык сражаться мастерски и красиво».

– Ты не болен, – заметил Шибан. Слова сорвались с его губ почти непроизвольно.

Болезнь. Так орду стала называть разнообразные мутации и самокалечение, практикуемые в Легионах Предателей. Многие воины теперь больше походили на зверей, нежели людей. Их генетически усовершенствованные тела портили и извращали в добровольном аду постоянных выдумок.

Чемпион Детей Императора свирепо рассмеялся.

– Как мои братья? Нет. Пока нет. Но буду.

Шибан продолжал отступать, увлекая противника за собой. Уголком глаза он заметил, что его воины делают то же самое, как и планировалось. Белые Шрамы отходили к командному мостику.

Вой двигателей под ногами становился все громче.

– Я никогда не пойму этого, – сказал Шибан.

Из-под шлема раздалось фырканье. От кружащегося меча закованное в броню тело словно окутала серебристая дымка. Клинки с лязгом сталкивались снова и снова.

– Чего ты не можешь понять, дикарь? Что мы захотели чего-то большего? Вам предложили дар, а вы оказались слишком просты, чтобы понять его. Ваша битва уже завершена, все, что у вас осталось – это ограничения. – Клинки кружили вокруг друг друга, уклонялись, кололи, рубили. – А вот для нас… Для нас ограничения перестали существовать.

Шибан добрался до подножья лестницы. Он чувствовал усталость в мышцах, которые у него все еще оставались. По внутренней поверхности горжета стекал пот. Враг был быстрее, сильнее, искуснее и сражался саблей так, словно та ничего не весила.

«Прежде я был бы быстрее. И сильнее».

Выжившие Белые Шрамы продолжали отступать, поднимаясь все выше по лестнице. Преследовавшие их Дети Императора сражались так же превосходно, как и их командир. Вокруг них разлетались каменные осколки, отсекаемые от балюстрад неточными ударами. Пульсирующий вой двигателей превратился в звуковую стену, которая поднималась из глубин корабля.

– Так почему вы не воспользовались шансом? – спросил противник с искренним любопытством. – Вы не могли любить Терру, подобно занудам Дорна. У вас и в самом деле был шанс.

У Шибана начала сбиваться дыхание. Глефа словно превратилась в свинцовый прут. Воин все больше пропускал удары, пока несмертельные, но постепенно уничтожающие его защиту.

– Я дал клятву.

Снова раздался смех.

– Ах, клятву! Да я клянусь с каждым своим вдохом.

Дверь на мостик – широкая арка, украшенная грифоном Мемноса – теперь была в зоне досягаемости. За ней находилась платформа, залитые кровью ямы сервиторов, труп капитана сухогруза на ее собственном троне. И вот уже Джучи бьется рядом, как когда-то в каньонах Чондакса. Там Белых Шрамов тоже превзошли.

– Ты не даешь кляты, – проскрежетал Шибан, с трудом отбивая удар сабли и смутно осознавая, что высоко над ними раскинулся кристалфлексовый звездный купол. Хан услышал приглушенный крик боли. Это был воин его братства, проигравший врагу. Еще одна утраченная душа. – Не так, как мы.

Враг раздраженно зашипел. Он усилил натиск, чувствуя приближение конца. Их клинки снова сцепились, издавая гул свирепых энергетических полей.

– Да, да, конечно, вы лучше нас, – язвительно бросил предатель. – Мы сделали то, что сделали, потому что слабы и самодовольны, и только вы – обреченные защитники этого прогнившего Трона – добродетельны.

Ни на секунду не останавливаясь, противники продолжали сражаться, окруженные разлетающимися керамитными осколками.

– Сколько слов, – фыркнул Шибан, изо всех сил стараясь не дать перерезать себе глотку.

– Сколько высокомерия, – выпалил его враг, вкладывая все больше холодной ярости в атаку. – Мой господин сейчас говорит с богами. Ты знаешь, что вам лгали, и продолжаешь цепляться за свое невежество.

Чарнабальская сабля заскрежетала по рукояти глефы. Шибан пошатнулся, едва не упав. Ему пришлось отбивать направленный в горло удар.

– Тогда почему ты не принимаешь дары твоих новых богов? – выпалил Шибан, снова отступая. – Чего же боишься?

Враг ударом сверху прижал гуань дао к доспеху Шибану. Лицевые пластины шлемов оказались на расстоянии ладони друг от друга, освещаемые снизу выбросами расщепляющих полей.

– Когда придет час, я приму их обеими руками, – произнес чемпион Детей Императора с яростным убеждением. – До того времени не говори о том, чего не понимаешь.

– Мы знаем, что стоит за изменениями, – сказал Шибан.

– Ты знаешь, что значит умирать.

– Ты прав. Но не сегодня.

В этот момент вой двигателей достиг своего пика, от чего задрожали стены мостика. Шибан схватил своего противника и отбросил его на шаг назад. Легионер Детей Императора немедленно отреагировал на ослабленную защиту Шибана, направив острие меча ему в грудь.

Но удар так и не достиг цели. Кристалфлексовый купол над ними лопнул, засыпав весь мостик ливнем сверкающих осколков. Воздух устремился в пустоту, унося с собой вращающиеся трупы матросов.

Подготовленные Белые Шрамы позволили урагану подхватить себя. Дети Императора среагировали инстинктивно, активировав магнитные подошвы сапог. Два сражающихся отряда оказались разделены потоком вытекающей атмосферы.

Над рваными краями разбитого купола зависла «Грозовая птица» V Легиона. Ее спаренные болтеры засыпали снарядами опустошенный мостик.

Шибан развернулся и, достигнув открытого десантного отсека, вцепился в его край. Кроме хана только Джучи и еще двое братьев смогли выбраться из сухогруза. Когда Шибан посмотрел вниз, то в первую минуту не видел ничего, кроме хоровода из окровавленных трупов вперемешку с мусором и обломками. Все это вылетело в пустоту вместе с воздухом.

Затем он увидел мечника, прижавшегося к командному трону и уставившегося на него.

– Белый Шрам! – закричал сквозь грохот чемпион. По открытому вокс-сигналу отчетливо слышалось раздражение. – Мне говорили, что вы храбрецы.

Вместо ответа Шибан направился внутрь корабля. «Грозовая птица» отошла от разрушающегося мостика и направилась в гущу пустотной войны.

– Сколько кораблей конвоя захвачено? – спросил воин у пилота, устало закрепив глефу на настенной оружейной стойке.

– Сейчас они все в руках врага, – раздался бесстрастный ответ.

Шибан кивнул. В дальнем конце десантного отсека сидел Джучи, прислонившись к стене и тяжело дыша через поврежденную вокс-решетку.

– Передайте всем подразделениям отступать к фрегатам. Мы уходим в пустоту.

Хан снова мысленно вернулся к последнему взгляду на воина, который так легко его победил. Он мог бы поддаться искушению и отдать честь или же бросить какую-нибудь дерзость.

«Не сейчас. Мне все до смерти надоело».

– Хватит, – прорычал Шибан, ударив по рычагу, поднимающему рампу. – Запускайте двигатели. Убираемся отсюда.

Пертурабо навсегда уничтожил неприступность Основы, но укрепления, сооруженные впоследствии Детьми Императора, оставались грозными. Цепь орудий, расположенных на выступах доковых уровней, опутала космос переплетающимися лазерными лучами и сверкающими шлейфами противокорабельных ракет.

V Легион бросил эскадрильи пустотных кораблей прямо в ураган снарядов. Первыми летели перехватчики. Волны кораблей пикировали на орудийные позиции, поливая их огнем. Пилоты безумно тесно прижимались к изогнутым бронированным стенам Основы, с ревом проносясь вдоль адамантиевых плит, выпуская ракеты из вращающихся пусковых установок. В скором времени внешний корпус был охвачен огнем и начал раскалываться по мере того, как стали взрываться склады боеприпасов и воспламеняться топливопроводы.

После легких атак настал черед тяжелых штурмовых кораблей с десантом из пехотинцев. «Громовые ястребы», «Грозовые птицы» и «Огненные хищники», выбрасывая яркие факелы из посадочных двигателей и ведя огонь из болтеров, прорвались через оборонительные позиции. Множество кораблей было уничтожено снарядами стационарных орудий, но десятки других проложили путь под сенью огромных корабельных доков.

Миновав проходы, «Огненные хищники» задействовали свое оружие ближнего действия, и вражеские позиции тут же исчезли под ослепительно-белыми волнами. «Громовые ястребы» пронеслись через разлетающиеся обломки, садясь на колоссальные площадки для выгрузки отделений прорывателей. «Грозовые птицы» с более тяжелой броней и вооружением последовали еще дальше, принимая на себя концентрированный огонь, чтобы достигнуть точек развертывания. Транспортные корабли сели позади плацдармов, выгружая штурмовые танки, бронетранспортеры и мобильные орудийные платформы.

При растущей огневой поддержке стационарных орудий мобильные подразделения Белых Шрамов устремились сквозь ливень оборонительного огня. Они прорвались через первые бастионные ярусы, штурмом взяли орудийные позиции и устремились вперед, расчищая пространство для подкреплений, которые подходили для поддержки наступления. Из открытых отсеков зависших транспортников сбросили более тяжелые орудия, и ливню артиллерийского огня из глубины порта ответил уничтожающий огонь нападающих. Каждый удар был быстрым, сильным, безжалостным и скоординированным. Чем всегда и наслаждался этот Легион, хотя годы в горниле изматывающей гражданской войны закалили его характер.

Самые крайние выступы – Доки Четыре и Пять – были захвачены быстро. В швартовочных зонах лоялисты устроили опорные пункты. В Доке Три скоро начался жестокий бой, и яростное сопротивление окопавшихся легионеров Детей Императора остановило наступление. Вскоре сражение перекинулось на верфи, предназначенные для ремонта пустотных гигантов, освещая гигантские гравитационные краны и площадки перегрузки. Громадные летающие платформы и спирали грузоподъемников озарялись вспышками взрывов, а затем затмевались клубами дыма, поднимающихся с атмосферных пузырей доков.

Когда Дети Императора высадили дополнительные силы в доке Пять, образовав второй фронт против правого фланга наступающих Белых Шрамов, дикие всадники V Легиона бросили в бой запланированную вторую волну – эскадроны грависпидеров и гравициклов, которые находились в резерве во время первого удара. Спидеры пронеслись над пылающими причалами и наступающей пехотой и устремились в ожидавшую впереди тьму. Более тяжелые суда бесстрашно направились в ураган зенитного огня для укрепления растущего плацдарма. Из отсеков транспортных «Громовых ястребов» сбросили «Лендрейдеры». Машины с грохотом приземлились на палубу и покатились вперед, плюясь лазерными лучами в сердце вражеских линий. Боевые танки «Сикаран» набрали атакующую скорость, сильно раскачиваясь при прорыве через дымящиеся руины стационарных укреплений. На позиции спустились новые спидеры и немедленно открыли огонь, маневрируя под встречным огнем.

В скором времени сражение достигло Внутренних доковых врат. Шесть увенчанных аквилами и готическими арками порталов могли пропустить внутрь Основы пустотный корабль эскортного класса. Сейчас Врата пылали, высоченные колонны раскалывались, а внешние бастионы освещались многократными попаданиями снарядов. Когда V Легион приблизился к своей цели, против них была брошена вся имеющаяся пехота – тактические отделения Детей Императора, усиленные батальонами смертных солдат из полков Предательской Армии и их собственными поспешно высаженными танковыми группами и бронированными шагоходами. Отделения опустошителей в лазурных шлемах заняли выгодные позиции по обе стороны Врат и быстро превратили их в заваленные металлоломом зоны поражения. Закаленные в боях пехотные группы III Легиона сошлись в ближнем бою с подразделениями братств, и в тени возвышающихся порталов вспыхнули рукопашные схватки. Среди воя и грохота артиллерийского обстрела более старое оружие – клинки и болтеры – пожинали жатву в жестокой и вечной симметрии убийства.

V Легион направил главные усилия сюда, продвигаясь в аванзалы самой Основы, захватывая одну огневую позицию за другой и обращая орудия против отступающих защитников. Фаланги «Лендрейдеров» двинулись в центр поля битвы, перемалывая трупы убитых и настигая тех, кто избегал вихря истребления. Следом за бронетехникой в бреши хлынуло еще больше пехоты, выжигая огнем то, что уже было уничтожено лазпушками. Над дымящимися смертоносными площадками парили штурмовые отделения, их прыжковые ранцы завывали в мерцающем мареве, прежде чем воины обрушивались на землю, орудуя цепными мечами и болт-пистолетами.

И все же, как только авангард приблизился к захвату первых из Внутренних доковых врат, ударили ледяные копья, разорвав ткань реальности и обретя физические формы молнии и штормового ветра. Палубное покрытие рассыпалось. Радиальные ударные волны пронеслись по полю боя, сбивая с ног воинов и раскачивая бронированных шагоходов. Сверкнули пляшущие зигзаги, а на фоне пожаров заклубились зеленоватые облака плазмы.

Из эпицентра чудовищного шторма шагнули воины в пурпурном и золотом, двигаясь целеустремленно и неторопливо. Они медленно разошлись веером, не пытаясь избежать бронетехнику, что направлялась к их позициям.

Новоприбывшие носили древнюю символику Кемоша, хотя и более богатую, нежели их братья из тактических отделений. Доспехи этих воинов мерцали из-за тошнотворной вони варпа. Каждый сын Фулгрима держал в руках органное орудие, увитое цепями и сверкающими кабелями. Причудливые мутанты-какофоны четким строем заняли отведенные им позиции, опустили стволы устройств, прицелились и открыли огонь.

То, что появилось, не заслуживало называться звуком.

В языках смертных людей не было слов, способных описать то, что сейчас обрушили ученики Фулгрима на своих врагов, так как инструменты сверхчувствительности создавали нечто большее, нежели просто акустическое пекло. В искусственной атмосфере пустотного порта пронеслось множество искажающих реальность волн, уничтожая все на своем пути на молекулярном уровне. Наступающие отделения гравициклов V Легиона были отброшены назад. Оказавшиеся слишком близко воины тут же погибли, исчезнув в кружащихся вихрях из крови и осколков доспехов. Посадочные плиты безумно раскачивались и лопались, а их гравитационные компенсаторы выли, борясь с выпущенными на волю ужасающими силами.

Наступающие бронетанковые части остановились среди немногих оставшихся укрытий и открыли огонь из всего, что у них было, по головному отряду какофонов. Под слабым прикрытием танков перешла в наступление вторая волна тактических отделений Белых Шрамов. Шлемы легионеров автоматически уменьшили калечащий уровень искажения, прокатившегося над полем битвы. Но даже этого было недостаточно, когда звуковые волны попадали точно в цель. В этом случае силовые доспехи разрывались на части, линзы шлемов взрывались, а внутренние органы воинов лопались, от чего те впадали в кому.

Штурмовые отделения Детей Императора перешли в контратаку под прикрытием излучаемой перед ними ненасытной завесы психозвуков. Выпущенная столь чудовищным оружием адская волна остановила продвижение Белых Шрамов. Лоялисты были отброшены, неся большие потери на только что захваченной территории. Все больше эфирных лучей било в расколотый рокрит и разорванный адамантий, и после каждого появлялась новая волна элитных воинов.

Из самого крупного разлома шагнула сверкающая фигура Разделенной Души. Ее доспех окутало послесвечение нематериального мира, громовой молот мерцал, а по золотому шлему плясали блики света.

Лорд-командор Эйдолон, самый гордый из своего гордого племени, обвел взглядом из-под жуткого шлема руины, открыл рот и закричал.

Вызванное им опустошение превзошло все, что учинили его братья. Реальность раскололась, опаленная до основания выбросом варп-звуков, попирающих законы физики. После воскрешения Эйдолон стал сильнее, его возросшая мощь сравнялась с его же прежним высокомерием. Свирепая ударная волна опустошительным катком прошла по всему, что преграждало ей путь, разрезая корпуса застрявших танков, раскалывая доспехи, круша черепа и взрывая кровеносные сосуды. Весь палубный уровень закачался, от чего воины были сбиты с ног, а грависпидеры врезались в металл. Над побоищем поднялась пелена дыма, освещаемая растущими пожарами и разрываемая последующими взрывами.

На этом штурм должен был закончиться. Столкнувшись со столь стихийной разрушительной силой, плацдарм должен был пасть, лоялисты – отброшены в точки высадки и сброшены в пылающую пустоту. Тем не менее, передовая волна выиграла для V Легиона достаточно времени, чтобы «Копье Небес» достиг зоны досягаемости телепорта. Пока Эйдолон опустошал доки, из-за пожаров показались огромные очертания линкора с бело-золотым носом. Его орудия вели огонь по окружившему его рою вражеских кораблей.

Закружились и зашипели новые столбы иносвета, в этот раз среди окруженных Белых Шрамов. С ревом возникли колонны из чистого эфира, внутри каждой вырисовывался силуэт воина. Они превосходили ростом всех прочих легионеров и были облачены в жемчужно-белые доспехи, отмеченные золотыми и красными завитками. Один за другим воины заняли позиции, сжимая силовые глефы, чьи изогнутые клинки из чистого серебра пылали синим светом. Вопреки окружавшей терминаторов крови и грязи, их белая броня, украшенная племенными знаками Утраченного Чогориса и развевающимися свитками с клятвами, светилась.

Когда они вышли из огненных коконов, множество легионеров орду воздели тальвары к пылающим небесам. Целое море сверкающей стали.

– Каган! – взревели Белые Шрамы. – Орду гамана Джагатай!

Лицо величайшего из только что прибывших воинов было скрыто под вычурным, с золотой чеканкой драконьим шлемом. Он не произнес ни слова, но направил свой окутанный пламенем клинок в сердце вихря. Вокруг него материализовались задын арга орды, которых в Империуме называли грозовыми пророками и вестниками бури. Они подняли свои посохи с черепами против звуковой бури, и ее разорвало на части, когда две стихи столкнулись. Среди облаченных в белоснежную броню псайкеров шагал один, отличный от всех. Его броня была алой, а по перчаткам текли языки пламени. Ветра вокруг воина неистовствовали особенно яростно, и когда он поднял руки, бросая вызов звуковому безумию, столкновение противоборствующих варп-сил снесло все в радиусе пятидесяти метров.

Как только все силы были собраны, воин в драконьем шлеме, наконец, заговорил. Его пронзительный и чистый, как сапфировые небеса Алтака, голос без труда пронзил ураган шума, захлестнувший поле боя.

– Враг перед вами, – сказал Белый Шрам и тяжелой поступью устремился к лорду-командору. – Его горло обнажено. Так перережьте его.

 

Глава 5

Карио не двигался, парализованный холодной яростью. Вокруг него в буре, поднятой улетевшей «Грозовой птицей», кружили осколки бронестекла.

В конце концов, одному из его легионеров удалось найти пульт управления атмосферными заслонками. Яростный кислородный ураган стих, оставив вместо себя только вакуум. Последние из частей тел и корпусов когитаторов бесшумно ударились о палубу.

Префектор медленно расслабил сжимавшую меч руку. К нему подошел Хайман, практически не получивший ни единой царапины. Он почти всегда так выглядел после боя.

– Я думал, что их будет больше, – передал легионер по внутреннему каналу связи.

Карио сделал глубокий вдох и кивнул. Он встряхнул себя и отправил саблю в ножны.

– Я тоже, – согласился он. – Зачем утруждать себя захватом этих судов, если тут же бросать их?

Он подошел к нескольким все еще функционирующим линзам ауспика, находящимся на краю командной платформы. На темных экранах все еще мерцали тактические схемы, отмечая траектории сухогрузов среди кружащихся военных кораблей. Общая ситуация теперь стала ясна: сильно уступавшие в численности Белые Шрамы отошли на свои фрегаты и направились к точке Мандевилля. При отступлении они потеряли большое количество штурмовых кораблей, но оба боевых судна сумели обойтись без повреждений.

Карио почувствовал первые приступы тревоги, когда смотрел на скользящие по кристаллу точки света.

– Эти транспорты приготовились к варп-прыжку, – пробормотал он, припоминая слова противника.

Хайман кивнул.

– Я отправил Вораинна деактивировать процедуру.

С самого прибытия на сухогруз такт работающих двигателей становился все громче. Ближе к концу его звук не соответствовал ни одной подготовительной процедуре, которую доводилось слышать префектору. Теперь же вакуум не давал оценить, продолжала ли расти громкость.

«Зачем утруждать себя захватом этих судов…»

Он развернулся и посмотрел через разбитое перекрытие наблюдательного купола. Огромные корпуса других сухогрузов были все еще видны. По их внешнему виду едва ли можно было сказать, что на них обрушилось. На мостике каждого корабля находились Дети Императора. Их бои закончились быстро.

«… если тут же бросать их?»

Карио зашагал прочь. Уцелело шестеро легионеров абордажной партии.

– Все за мной, – приказал префектор. – Свяжитесь с Вораинном. Пусть возвращается.

Отделение подчинилось немедленно, и они поспешно направились назад путем, которым сюда добрались. Когда легионеры прошли через атмосферные заслонки в задней части мостика в герметизированные зоны, вернулся вой двигателей. Оглушительный и хриплый, словно глубоко внизу корабля в клетках ярился безумный зверь.

– Приоритетный сигнал. Всем истребительным командам вернуться на свои корабли!

Он бросился бежать. Из одного из многочисленных боковых помещений выскочил Вораинн и присоединился к ним.

– Сколько? – спросил Карио.

– Считанные секунды, – невозмутимо ответил Вораинн.

Карио выругался. Они были далеко от ангаров, да и в любом случае Белые Шрамы не оставили бы там свой абордажный корабль. Они либо улетели на нем, либо уничтожили. Префектор ускорился, вспоминая каждую деталь пути, которым они добрались до мостика.

«Неподалеку должны быть спасательные капсулы для команды мостика».

Палуба под ногами содрогнулась. Шум двигателей превратился из хриплого скрежета в нечто напоминающее вопль, отражаясь от высокого потолка зала.

Карио добрался до пересечения с боковым коридором. Один путь вел прямо по дороге, которая привела к мостику, другой – налево, в неизвестные секции корабля.

Префектор пошел налево. В этот момент раздался первый взрыв, разрушивший стены позади легионера. Урелиаса накрыло ударной волной и раздавило двумя столкнувшимися секциями стены. Остальные воины ускорились, побежав по рушащимся коридорам. Из выбитых взрывом панелей били огненные струи.

Загремели вперемешку новые взрывы. Карио стало не по себе, когда он подумал обо всех тех боеприпасах, что хранились в отсеках.

– Комплекс спасательных капсул, – доложил Вораинн.

Как только он это произнес, потолок над легионерами Детей Императора рухнул под напором горящей плазмы. Вораинн и трое других воинов исчезли в обвале, полетев в недра корабля, когда палуба превратилась в пылающие обломки.

Все, что могли сделать Карио с Хайманом – это попытаться обогнать растущую волну разрушения. Балки ломались и гнулись, едва различимые в мареве запредельного жара. За легионерами по пятам следовал ад.

Они ворвались в узкий отсек, в дальней стене которого находился длинный ряд капсул. Большинство были разрушены многочисленными взрывами или, возможно, теми, кто неправильным запуском двигателей вывел их из строя.

Карио и Хайман побежали вдоль ряда, выискивая целые устройства. К тому времени, когда они добежали до конца комплекса, стало очевидным, что осталась только одна одноместная капсула, сверкающая первыми вспышками пламени. Через несколько секунд она тоже начнет плавиться и станет непригодной.

Карио бросил быстрый взгляд на боевого брата.

Хайман обнажил меч и отсалютовал им.

– Дети Императора, – сухо произнес он.

Карио ответил тем же.

– Смерть врагам Его.

Затем он влез через воздушный шлюз капсулы и активировал стыковочные зажимы. Снаружи, пока конструкция сухогруза превращалась в жидкое пламя, Хайман работал над тем, чтобы вручную включить механизм разблокировки, гарантировав спасение своему префектору.

Карио затянул фиксирующие цепи, активировал процедуру старта и отправил команду запуска.

Двигатели капсулы ожили, затопив отсек позади префектора плазмой. Карио на долю секунды показалось, что он услышал мучительные крики Хаймана. Затем врата в корпусе корабля открылись, и капсулу выбросило в пустоту.

Скорость была ошеломительной, почти такой же, как у абордажной торпеды, но менее управляемой. За несколько секунд Карио полностью потерял ориентацию в пространстве, пока крошечный адамантиевый шар безумно мчался в бездну. Через круглые иллюминаторы Палатинский Клинок мельком видел кружащиеся в пустоте огромные очаги пламени и силуэты разбитых боевых кораблей.

Карио постепенно взял под контроль вращение, используя едва работающую систему управления двигателями. Легионер сделал глубокий вдох и попытался сориентироваться. Огромная стена из красно-ржавого металла стремительно удалялась от него. Префектор увидел значки картеля Мемноса и старых имперских судоходных гильдий. Каждый символ отмечали следы вытекающей плазмы.

Затем «Терце Фалион» взорвался.

Удар последовал тут же. Из эпицентра взрыва разошлась волна из разорванного металла, затмив все вокруг вихрем кружащихся обломков. У Карио было время, чтобы прижаться к фиксирующей клети, прежде чем волна обушилась на капсулу. Она снова закружилась под ударами потоков раскаленных газов.

Хотя Карио не мог знать об этом, но каждый сухогруз конвоя был подготовлен к взрыву в одно и то же время, превратив всю цепь громадных судов в миниатюрные солнца. Казалось, сам космос воспламенился, разъярился, превратился в растущий ураган жара, света и ошеломительной скорости. Все, что мог префектор видеть через кружащийся иллюминатор – это кувыркающиеся массы красного и оранжевого цветов. Грузовые суда обладали огромными размерами, намного превосходящими даже самые могучие линкоры Легиона, и их предсмертная агония напоминала гибель миров.

К тому времени, как ураган стих, капсулу Карио отбросило далеко от ядра сферы битвы, ее оптические приборы раскололись, а двигатели сгорели. Хотя толстая обшивка выстояла под натиском самых мощных ударных волн, внутри узкого отсека уже мигали сигнальные руны, указывая на многочисленные сбои в системах капсулы.

– «Сюзерен», – вызвал воин по воксу, гадая цел ли его корабль.

Некоторое время ответом было только шипение. Затем, после еще нескольких попыток, связь с треском ожила.

– Мы определили вашу позицию, префектор, – раздался голос Харкиана.

Карио устало откинул голову на металлический нашейник внутренней клетки.

– Статус. Что с фрегатами?

– Один уничтожен. Другой поврежден.

Карио холодно улыбнулся. Он знал, точно знал, что воин в доспехе стального цвета вернулся на выживший корабль.

– Как называется?

– «Калджиан», повелитель.

– Из транспортов кто-нибудь уцелел?

– Никак нет. Три корабля взорвались. Число жертв все еще…

– «Калджиан». Сохраните это имя и передайте всем нашим прорицателям разыскать его след в эфире. Сообщите всем братствам, что их долг чести найти и уничтожить этот корабль. Вызовите апотекариев и передайте, пусть придумают новые пытки.

На другом конце возникла заминка.

– Будет сделано, господин.

– Я снова с ним встречусь! – громко закричал Карио, хотя больше не обращался к Харкиану. Влекомая силой инерции вращающаяся спасательная капсула мчалась вперед.

Он был невредим. Как и его клинок.

Хотя враг и был побежден, но остался жив. И это было недопустимо. Карио должен закончить все дела до того, как слухи о судьбе Легиона окажутся правдивыми.

Перед глазами появилось смутное рогатое видение из снов. Похотливое, уверенное и сильнее прежнего. И оно будет становиться только сильнее, используя каждую неудачу, чтобы обосновать необходимость возвышения.

Карио закрыл глаза. Он вошел в состояние боевой медитации, чтобы погасить свой гнев и вернуть холодный рассудок дуэлянта. Он мысленно повторил то, что сделал и где допустил ошибку, и твердо решил сделать выводы из нее, чтобы стать более проницательным, сдержанным и еще более совершенным.

Вращающаяся словно снаряд капсула летела все дальше, в охваченную войной пустоту.

– Я еще увижусь с ним, – произнес префектор, зная, что так и будет.

Ощущение.

Ощущение.

Возбуждение, волнение, отвращение, восторг, бесконечность ощущений.

Не было ни слов, ни образов, ни возможности объяснить эту всеобъемлемость. Для этого нужно было прожить ее, позволить жидкости течь по венам и наполнить их огнем, который был и болью, и удовольствием и забвением.

Боль никогда не уходила. Она росла и стала настолько мучительной, что его крики превратились в реальные, срываясь с потрескавшихся губ и рождаясь в окровавленных голосовых связках. Но это не имело значения, так как боль напоминала ему, что он все еще жив, а леденящий холод потустороннего мира был раздражителем для следующей жизни. Каждый вздох был доказательством этого. Он оправдывал лорда-командора, добавлял ему величия, подпитывал ту адскую топку, что горела в его набухших, деформированных сердцах.

Эйдолон бросился в битву. Каждый взмах громового молота, каждая вспышка при ударе металлического бойка, каждая отдача от тяжелой рукояти, когда оружие ломало кости и броню сливались в смесь свежего опыта.

И лорд-командор желал большего.

Большего.

Разделенная Душа рванул вперед. Зрение расплылось цветными пятнами, став рваным и сверхчувствительным из-за обрушившегося на поврежденные авточувства доспеха огромного потока входящих данных. Эйдолон чувствовал, что его смертное тело значительно превзошло свои изначальные, генетически улучшенные пределы. Сейчас в его крови свирепствовали стимуляторы Фабия. Однажды они убьют его, если это не выйдет у врагов, но лорду-командору все равно нравилось то, что они сделали с ним.

Это было наградой. Бессчисленные страдания его новой жизни находили свое вознаграждение в таких моментах. Фулгрим не был глупцом. Как и не был слабым или обманутым. Он увидел это раньше любого из них: горизонт событий, протянувшийся далеко за пределы того, что ложь Единства приготовила им. Человечество и было создано ради этого: измениться, вырасти, принять мантию чего-то большего. Темная судьба была жестокой, но и, кроме того, алтарем творения, превращавшим вместилища слабой плоти в носителей новых и деятельных божеств.

«Мы не вырождаемся, – подумал Эйдолон, раскрутив молот и пробив им грудь легионера Белых Шрамов. – Это – то самое совершенство, в котором нам всегда отказывали».

На линзы шлема брызнула кровь, залив мир тонким слоем багрянца. Раздувшиеся ноздри лорда-командора уловили ее запах, сверхнасыщенный адреналином и питательными веществами. Продукт биотехнологического гения Ложного Императора.

«Мы улучшаем его, – рассмеялся вслух Эйдолон. Этого звука было достаточно, чтобы разбить стекло и смять свинец. – Мы улучшаем его!»

Переполненный эмоциями, лорд-командор наклонился вперед и широко ухмыльнулся. Выпущенные на волю мириады чувственных возможностей почти полностью захватили его, и ему пришлось приложить усилия, чтобы удержать себя в руках.

Стену шума разорвало на части, словно огромный занавес. Что-то бросило вызов какофонической ауре, притупляя ее грани и отталкивая назад.

Эйдолон сильно моргнул, заставляя себя вернуть самообладание. Он увидел приближающихся воинов в терминаторских доспехах в сопровождении ткачей варпа в тускло-белой броне. Увидел, как по венам последних струятся необузданные энергии, сияя, словно фосфор во тьме.

«Они сильны», – отметил он, напомнив себе, что не стоит удивляться. Шаманы Белых Шрамов были могучими псайкерами. Такими же, как и читающие по рунам Фенриса, только более честными.

– Прочь! – закричал Эйдолон, и мир вспыхнул от величия его смертельного крика.

Но они продолжали прибывать, выдерживая ураган разрушения, вызванный психозвуковым взрывом. Они ступали в него, защищенные силой своей странной магии и физическим великолепием боевых доспехов.

Самый могучий из этих воинов носил золотой шлем с гребнем в виде дракона, который для размытого зрения Эйдолона казался живым: челюсти зверя щелкали, а глаза сверкали золотом. Этот воин превосходил ростом всех прочих и сражался с грацией, выдерживая звуковую бурю так, словно был рожден для этого. Лезвие его длинного изогнутого меча пылало отражениями пожаров.

Эйдолон рассмеялся. Он едва замечал своих братьев, безудержно устремившихся в бой. Элитные воины двух Легионов обрушились друг на друга. Тяжелая броня зазвенела от удара штампованной стали, а воздух зашипел от мощных эфирных выбросов. Вокруг противников полыхнула неистовая магия, вспыхивая при столкновении с расходящимися волнами демонических воплей.

Враг ждал лорда-командора, пронзая кривым мечом тех, кто бросался на него, с почти небрежной безупречностью. Было что-то поразительное в его движениях – свобода, которую ни один из рожденных на Кемоше никогда бы не позволил себе.

Эйдолон поднял молот, оценивая дистанцию сквозь туман шума и цвета. Искаженные тактические данные говорили ему о растущей в доках битве: целые отделения сгорали, штурмовые корабли падали, шагоходы уничтожались. Наступление захлебнулось в болоте позиционного сражения. Этот враг не мог захватить Основу. При всей своей агрессивности ему недоставало численности. И отступление было всего лишь вопросом времени.

Эйдолон улыбнулся, чувствуя, как трескается кожа на губах.

– Смелая попытка! – выкрикнул он. – И все же ты пришел не туда.

Противник промолчал. Стяги с молитвами хлестнули о доспех цвета слоновой кости, когда воин развернулся, переходя в атаку. Такой быстрый, такой раскрепощенный.

Они сошлись. Эйдолон поднял молот, чтобы встретить удар, и два оружия зазвенели от столкновения. Разделенная Душа отшатнулся, преследуемый огненным клинком. Эйдолон снова закричал, от его вопля задрожал воздух, но на врага это не подействовало. Молот и меч снова скрестились.

В этот раз удар причинил Эйдолону боль. Лорд-командор отступил, в глазах у него потемнело. Противники продолжали обмениваться сокрушительными ударами, от которых раскалывалась палуба, оставались вмятины в древней броне и пузырился пылающий воздух.

– Ты не сможешь сбежать через Врата Калия, – прошипел Эйдолон, чувствуя вкус крови, как собственной, так и тех, которых уже убил. – Эта дверь закрыта для вас.

По-прежнему никакого ответа. Воин в драконьем шлеме возвышался над ним.

«Уклон, удар, отступление, снова уклон. Потрясающий воин».

Эйдолон вынужден был отступать, в то время как его воины удерживали позиции. А возможно, штурм был затеян именно для этого: снова покончить с ним, лишить III Легион его лучшего тактика.

Молот и тальвар звенели и дрожали при столкновении, отбрасывая разряды расщепляющих полей во все стороны. Раздутый нагрудник Эйдолона треснул, исторгнув белый шум из поврежденных усилителей. Лорд-командор упал на одно колено, глядя, как приближается воин в драконьем шлеме, чтобы нанести завершающие удары.

Когда тень врага упала на Эйдолона, он криво ухмыльнулся. Быть убитым двумя примархами – кто еще мог заслужить такую честь?

Однако, среди рева огненного шторма, воплей мертвых и умирающих, взрывов снарядов и крак-зарядов, его вдруг осенило.

– Но ты не он, – сказал Разделенная Душа, крепко сжимая громовой молот. – Ты не можешь им быть, иначе я бы уже был мертв.

Он поднялся и, сжимая обеими руками молот, выбросил его перед собой. Два оружия снова столкнулись, сгибаясь от убийственных повторяющихся ударов. В этот раз отчаяние Эйдолона придало ему сил, и он чуть-чуть оттеснил своего противника.

Поток ощущений вернулся, словно в награду за догадку. Эйдолон снова рассмеялся.

– Так почему же он отправил тебя? Ты ведь не знаешь, с кем сражаешься?

Его враг удвоил свои усилия, отвечая колдовским, бешеным от стимуляторов ударам своими яростными атаками. Его скорость была великолепной, а расслабленная манера сражаться почти напоминала ксеносов.

– Ты всего лишь один из его чемпионов, – проскрежетал Эйдолон, вынуждая противника отступать. Он вполуха слышал растущий шум битвы – какофоны оттесняли грозовых пророков, а Дети Императора по всем докам отбивали разрушенную территорию.

Эйдолон нанес свирепый удар наотмашь, угодив в золотую маску, от чего противник пошатнулся. Лорд-командор перехватил инициативу, снова попав в цель – на этот раз боек молота врезался в рельефный доспех. Тальвар контратаковал, зацепив ведущую руку и разрезав керамит, но это не остановило яростную атаку. Эйдолон сделал выпад и попал в вокс-решетку драконьего шлема. Маска из золота и слоновой кости раскололась, обнажив лицо.

Эйдолон выбросил свободный кулак, и тот с хрустом врезался в открытое лицо врага. За первым последовал шквал новых ударов: в шею, плечи, горло. Лорд-командор Детей Императора сражался, как первобытный дикарь, полагаясь только на грубую силу. Два воина сцепились словно звери, и Белый Шрам в драконьем шлеме, наконец, поскользнулся на окровавленной палубе.

Разделенная Душа запрыгнул на него, как лев на свою добычу, и наклонился к изувеченному лицу врага.

– Ты проиграл, чогориец, – прошептал Эйдолон. – Более мудрый Легион давно бы сдался.

Впервые его враг вроде бы пытался заговорить. Рваный шрам на щеке был едва виден через расколотую лицевую пластину.

Эйдолон еще больше приблизил лицо.

– Что ты сказал?

Слова было не разобрать. Только хриплый шепот. Эйдолон, теряя терпение, схватил обнаженное горло и приготовился сдавить его.

– Знай, путь через Врата разрушен, – сказал ему Эйдолон настолько тихо, насколько позволяла аугметика, глядя на то, как густая кровь стекает по пурпурной перчатке. – Даже если бы ты победил здесь, это было бы бесполезно. Вам не сбежать на Терру. Все пути под присмотром и все они охраняются.

Его враг все еще пытался заговорить. Эйдолон еще больше сжал хватку, выдавливая из него жизнь.

– Ты проиграл. Знай. Ты проиграл.

И тогда, вопреки всему, воин заговорил, выдавливая слова сломанной челюстью.

– Это… – прохрипел он.

Заинтересованный Эйдолон ослабил давление.

– Это…

Издалека раздался гул, возвещая о новых разрушениях. Доки продолжали разрушаться, причал за причалом.

– Говори! – прошипел Эйдолон, сдержав смертельный удар еще на минуту.

Белый Шрам сумел сфокусироваться на своем враге. На изувеченном лице сияли ясные карие глаза, все такие же бесстрашные и пылающие все той же холодной яростью.

– Это отвлекло тебя… от… Эревайла.

От этих слов Эйдолон разжал хватку и выпрямился. Ему вдруг стало не по себе, как будто рокот и эхо в ушах одурманили его разум.

Он знал это название. Или нет? В горле пульсировали стимуляторы, мешая вспомнить. Эревайл. Воин? Еще один варп-канал.

Да, да. Он знал. Планета. Но Эревайл, вне всякого сомнения, не представлял никакой ценности. Всего лишь мир, захваченный несколько месяц назад. Он располагал сильным гарнизоном и находился далеко от главных варп-маршрутов. Но он был там. Ради этого со всего сектора стянули силы: для атаки на мемносский конвой, для других рейдов, для этого штурма.

– Что находится на Эревайле? – спросил Разделенная Душа, снова присев и обращаясь частично к побежденному воину, а частично к самому себе. Перед глазами плыли размытые цветные пятна. Эйдолон снова потянулся к шее воина, собираясь поднять его. Белый Шрам был все еще жив. Его можно было допросить, причинив невообразимую для смертного боль. Даже сейчас его можно было заставить говорить.

В тот момент, когда пальцы Эйдолона коснулись расколотого горжета, в него врезалась ударная волна, отшвырнув прочь. Когда он поднялся, палубные плиты вокруг него были скручены. Боек громового молота снова ожил, роняя искры. Лорд-командор прим стремительно обернулся, выискивая источник атаки.

В окутанных дымом доках сражение неуклонно склонялось в пользу III Легиона. Целые подразделения Белых Шрамов отступали под прикрытием сильного огня зависших штурмовых кораблей. Внутренние Врата продолжали пылать, но так и не были захвачены. Продолжали подходить тактические отделения Детей Императора, наступая из внутренних помещений на уровень пустотных причалов.

Перед Эйдолон стоял псайкер в багровом доспехе, в то время как его боевые братья медленно отступали. Библиарий возвышался над телом сраженного воина в драконьем шлеме. Закованная в броню фигура потрескивала серебристо-черной энергией.

– Нет, – произнес неизвестный. – Не для тебя.

Его голос отличался от прочих. Интеллигентный, правильно произносящий слова на готике и без такой выраженной чогорийской интонации. На миг Эйдолон не мог разобраться, пока, наконец, не соотнес воедино противника и цвета его доспеха.

– Неожиданно, – пробормотал он, накапливая энергию для смертельного крика, который расколет доспех легионера Тысячи Сынов и превратит его тело в пылающие ошметки кожи. – Я думал, что вы на нашей стороне.

У чародея не было оружия, но его перчатки шипели искажением, словно наполовину погруженные в другой мир. Даже посреди тумана химических стимуляторов, его мощь для Эйдолона была очевидна. Чародей Просперо, которого каким-то образом забрали из руин родного мира, теперь сражался вместе с бандами пустотных варваров.

– Не пытайся подойти к нему, – предупредил сын Магнуса, – или твоя нить оборвется здесь.

Эйдолон почувствовал, что улыбается, раньше, чем сделал первый шаг. В аугментированных легких накапливался смертельный крик, раздувая грудь и готовясь вылиться в опустошительный атмосферный пузырь.

– Оборвется снова, – поправил лорд-командор, сделав первый вдох.

Но чародей опередил его. Его движение было сложно отследить, как будто оно было задумано еще до первых слов врагов. Подготовленное вне времени и теперь выброшенное в настоящее, оно оказалось быстрее самой мысли. Раскинутые в стороны мерцающие перчатки сына Просперо были обвиты видимыми вихрями, которые вытягивали из реальности свет и форму.

Эйдолон раскрыл рот в тот самый миг, когда все рвануло. Его подбросило высоко в воздух, голова ударилась о внутреннюю поверхность шлема. В ушах снова заревели беснующиеся ветра. Затем он рухнул на палубу в тридцати метрах от места, где стоял.

Оглушенный лорд-командор поднял голову и постарался найти точку опоры. Громовой молот куда-то подевался, а весь панцирь по ощущениям залило кровью. По дисплею шлема зигзагами пробежались трещинки помех, от чего поле битвы плясало и прыгало.

Он в последний раз увидел чародея, который в одиночестве стоял посреди опустошения. Психический удар сравнял с землей огромный кусок поля битвы, разбросав какофонов и превратив адамантиевые плиты в тлеющий лом. От сжатых кулаков, словно в такт пульсирующему сердцу продолжали расходиться вторичные волны его мысленного удара.

Эйдолон попытался закричать, но в результате его чуть не стошнило из-за влажных волн абсолютной боли. Он посмотрел вниз и увидел, в какую развалину превратился его безупречный доспех, к тому же весь залитый кровью. В рваных отверстиях блестела обнаженная плоть, не утратившая своей бледности даже в свете прометиевых пожаров.

Поморщившись, Разорванная Душа поднялся на ноги в тот самый миг, когда чародей телепортировался вместе с раненым подопечным. Вне всякого сомнения, они оказались на одном из тех громадных кораблей, которые все еще оставались на близкой позиции над Основой. По всем швартовочным зонам части Белых Шрамов эвакуировались четко отлаженными рейсами грузовых судов при поддержке непрерывных атак многочисленных пустотных истребителей.

Силы III Легиона отреагировали, передислоцируя части и артиллерию, чтобы сбить как можно больше кораблей. Они добились определенного успеха, и потери врагов оставались тяжелыми, но этого было недостаточно, чтобы остановить отступление.

– Вот, что они делают, – пробормотал себе под нос Эйдолон. – Никогда не остаются неподвижной целью, приходят и уходят, как птицы над падалью. Но ради чего?

Доклады начали поступать, как только системы доспеха отреагировали на шок. Эйдолон чувствовал, как с отступлением врага быстро падает содержание боевых стимуляторов в крови.

Поступали сигналы от Коненоса и Вон Калды. Охотники рвались с поводков, жаждая свободы, чтобы бросить в погоню за дикарями.

Эйдолон не обращал на них внимания. Он смотрел за пылающие доки, туда, где идеально сконструированными изгибами возвышалась сверхмассивная громада Основы. Лорд-командор мог представить тысячи душ смертных, как тех, кто был под его командованием, так и тех, кто поклялся убить его, увязшие в маневрах и контрманеврах…

Все они были уловками. Уловки в Мемносе скрывали новые уловки над Калием. Хан показал правую руку, затем левую, но клинок все так же оставался невидимым.

Эйдолон облизал губы, едва заметив вкус свернасыщенной кислородом кровью.

– Так что же есть на Эревайле? – задумался он, не обращая внимания на пылающие вокруг доки. – Что он там нашел, а я – нет?

Ревюэль Арвида бросает вызов предателям

 

Глава 6

У Вейла было ощущение, будто он очень долго бежал.

Возможно, он всегда бежал, сначала из едва сохранившегося в памяти дома, затем из Алаталаны, после с Терры, и далее отовсюду, где появлялся из черной пасти пустоты и обращал все в пекло. Да, черт побери, даже имя Вейла не было его собственным. Он получил его от Ашелье, и оно к нему прилипло. А теперь он никак не мог вспомнить прежнее.

Но при всей своей практике, Вейл до сих пор плохо бегал.

Теперь он был стариком, а здоровье уже долгое время оставляло желать лучшего. В Коллегиа Имматериум почти отвергли его кандидатуру, а тогда он был как никогда пригодным: натренированным в схолам, закаленным подготовкой офицера ауксилии, упитанным и ухоженным.

Но это было много, много десятилетий назад. Старые легкие пропитались грязью дюжины миров, которая пожирала его внутренности, как трюмные грызуны – старый галеас. Он чувствовал раздражение глаз из-за токсичных веществ в воздухе, и задумался, как Ашелье и другие справлялись с этой проблемой. Они всегда так заботились о гигиене, ведь иначе было нельзя. Вейл всегда старался быть полезным им и долгое время верил, что служба приносила пользу, и ею стоило гордиться.

Он остановился, прижавшись к покрытой плесенью стене, и попытался восстановить сбившееся дыхание.

Из-за непрекращающихся пожаров небо все еще сохраняло оранжевый цвет. Под ногами дрожала земля, сказывались последствия землетрясений. В ночное небо поднимались мокрые от дождя и зловонные стены. Он даже не знал название города, в котором находился, и всего два дня назад выяснил название княжества – Наванда. Тогда отряд охраны еще был с ним, по крайней мере, те, кто выбрались из Ворлакса. Они бежали вместе, передвигаясь по ночам, пытаясь раствориться в общей неразберихе.

Тем не менее, отряд уменьшался. Солдаты умирали именно так, как их обучали умирать: бросаясь навстречу опасности, принимая на себя предназначенные ему пули. Все они были так хорошо натренированы, так фанатично преданы Дому. Благодаря боевой подготовке и воспитанию, но не только. Ашелье пробуждал в людях любовь. В самом деле. Иногда эта его способность пугала. Даже сейчас, вопреки всему случившемуся, Вейл не мог его все время ненавидеть.

Он почувствовал, что пульс начал замедляться, а напряженное горло – прочищаться. Дождь лил, просачиваясь под воротник одежды, из-за чего его трясло. От зданий на дальнем конце улицы остались руины, все еще дымящиеся после бомбардировки. Укрытия, под которыми он прятался, были всего лишь фасадами пустых, взорванных каркасов. Повсюду была пустошь, или же убежище для преследуемого и обездоленного.

В первые дни, после того как Администратум передал приказ покинуть городские центры, он видел направляющиеся на север колонны беженцев, гадая, как они выживут в каменных пустошах, где воздух был насыщен токсинами, а земля светилась радиоактивным излучением. Питер Ашелье перед своим отъездом оставил им распоряжения: во что бы то ни стало оставаться на своих постах. Они доверяли Питеру, ведь он был Ашелье, тем самым Ашелье. Поэтому они остались на месте еще долго, после того, как замолчали воксоприемники и шла орбитальная бомбардировка.

Тогда бежать уже было поздно, но они все равно попытались.

Вейл вздрогнул. Согреться было невозможно. Он не ел три дня, а из-за вонючей дождевой воды ему стало плохо. Он оттолкнулся от стены и снова вышел на улицу. Некоторые из натриевых ламп в нескольких метрах по направлению к заводскому сектору все еще работали, и Вейл обошел пятна тусклого света.

Он увидел их через несколько дней после первых атак. К тому времени большая часть городов пылала, их пригородные районы превратились в шлак и развалины. Центральные шпили были спасены генераторами пустотных щитов, и поэтому враг высадил войска для их зачистки. Они спустились с небес в позолоченных капсулах, чтобы вонзиться в сердце планеты. Из этих коконов появились чудовища – космодесантники, Ангелы Смерти. Прежде он видел их только издалека и в праздничные дни, облаченных в доспехи различных цветов.

Но в этот раз космодесантники пришли с оружием, готовым открыть огонь не по врагам Империума, а по ним.

Самым ужасным был шум. Перед врагами катилась волна из воплей, смеха и безумного рева. Вейл видел, как от нее рокрит превращался в пыль, как у людей из лопнувших барабанных перепонок текла кровь, как глаза выходили из орбит, и отвисали челюсти от абсолютного, жуткого шока.

К тому времени все они перестали обращать внимания на распоряжения Питера. Они сняли защитное оцепление и стали спасать свои жизни. Охрана отправилась вместе с ними – тридцать солдат для старших магистров, двадцать – для технического персонала. Сам Вейл командовал четырьмя десятками, каждый из них поклялся защищать его до последнего вздоха. Он видел, как они умирали, большинство в первых перестрелках за пределами Ворлакса. Тогда их преследовал всего один легионер, самонадеянно полагавшийся на свою неуязвимость.

Чтобы убить его, командир группы охраны Хорафф взял половину своих людей – в самой лучшей броне и с лучшим вооружением.

Вейл попытался отговорить его.

– Вы не сможет его остановить, – сказал он. – Ни одного из них.

Хорафф кивнул, прекрасно понимая, что Вейл прав.

– Мы задержим их, магистр. Дадим вам время уйти.

– Лучше сбежать.

– Отправляйтесь на гравитранспортах на запад. Не идите за толпами. Это злодеяние не останется без ответа. Возмездие последует.

«Это злодеяние не останется без ответа».

Вейлу было интересно: в самом ли деле Хорафф имел это в виду. Последнее, что он помнил о командоре – это как он со своими людьми уходил в тени, решительно настроенный убить чудовище, которое преследовало их. Вероятно, он знал, что у него ничего не выйдет.

Сам же Вейл просто продолжал бежать. Он даже не слышал крики. Он ушел с остальными солдатами, которыми теперь командовала младший офицер Хораффа по имени Арьет. Дородная дама с голосом и манерами драчуна. К тому времени они добрались до бункеров гравитационных машин. Большинство транспортников исчезли или же были уничтожены. Арьет реквизировала один из них, подняв при помощи карабина перепуганных пассажиров и выбросив их за борт. Затем они отправились в путь над каменными пустошами. Что ж, Хорафф, по крайней мере, сдержал свое слово: дал им время.

После этого они перелетали от города к городу, стараясь оставаться впереди цунами разрушения. Чудовища все время шли за ними по пятам, истребляя все на своем пути. Вейл никогда не мог понять смысл этого. Они пришли не ради завоевания, а только уничтожения. Он видел страшные, ужасные вещи: целые поселения с жителями вырезались и оставлялись умирать под открытым небом, на грязных улицах пылающих шпилей-ульев потоки крови доходили до лодыжек, долгие ночи оглашались бесконечными криками, которые даже звери не смогли бы повторить.

Питер должен был предупредить их. Знал ли он, что это случится? Сложно было представить, что нет. Ашелье всегда производил впечатление всезнайки.

– Скоро это все рухнет, – как-то сказал ему Питер, когда их работа только началась. – Система нестабильна. Не думаю, что он сможет контролировать все элементы.

Вейл не понял, о чем шла речь, и так и не спросил об этом. Питер мог быть загадочным. Таковой была цена его гения, но он к тому же культивировал эту ауру.

А теперь, двадцать семь дней спустя, кто-то все еще следовал за Вейлом. Он начал прислушиваться к шагам за спиной. Теперь он был один, между ним и монстром не было никого, даже Арьет, которая погибла последней, защищая его.

Из-за несмолкающих криков в ушах бежать было трудно. Эти чудовища не просто убивали. Они оскверняли все, к чему прикасались. С ними произошло нечто ужасное, нечто из самых глубин кошмаров. За ними следовало зло. Эревайл всегда было непростым для жизни местом. Теперь он стал настоящим чистилищем.

– Черт бы тебя побрал, – прошептал Вейл, думая о Питере и сильнее кутаясь в плащ. Он должен был знать. Для такого человека не было тайн, он питался ими так, как обычные люди поглощали еду и воду.

Вейл снова заторопился, вяло побежав по безжизненным улицам. Теперь он ориентировался только на отголоски старых криков. Вейл знал, что преследователи всего в нескольких шагах позади, а также отчетливо понимал, что скоро они схватят его.

Наступила ночь, но она мало что изменила. Орбитальное разрушение такого масштаба затмило солнечный свет черными, как сажа облаками, которые протянулись от горизонта до горизонта. Вейл, в конце концов, нашел убежище в руинах старого мясокомбината, надеясь, что покрывавший пол слой жира был остатками прежней деятельности.

Человек сильно дрожал, опустившись на корточки и прижав локти к бедрам. Его одежда совсем не подходила для постоянной зимы, приход которой возвестила война. Так или иначе, она превратилась в лохмотья. Стуча зубами, человек нервно оглядел пустой этаж выбойных аппаратов. Из выбитых окон бил тускло-оранжевый свет, обнажая очертания ржавых тяжелых механизмов. Сложно было представить, что они когда-нибудь функционировали, хотя всего месяц назад весь комплекс работал на полную мощность, поглощая усилия тысяч рабочих, производящих консервы для миллионов людей.

Он почувствовал горячее давление в висках и узнал первые симптомы лихорадки. Облучение убивало его быстрее, чем это удастся преследователям, и у него было мало возможностей бороться с ним. Он не был настоящим солдатом, несмотря на пройденное полжизни назад обучение. Поиски еды не увенчались успехом. Пустой желудок ныл, а сухой рот дергался.

Ему нужно было поспать. Тяжелое бремя усталости давило, соревнуясь за контроль с холодом.

Вейл знал, что если заснет, то увидит сон. Вряд ли было что-то хуже. Он увидит лица умерших. Помощники, несомненно, все сгинули, как и стража Дома, и законтрактованные рабы. Они прибыли на Эревайл три года назад, чтобы избавиться от «мертвой руки» Нобилите, его агентов и отвратительных раздоров. Так им говорил Ашелье. Они прибыли сюда ради важного дела, для которого уединение было преимуществом.

Когда начали падать нейронные бомбы, Вейл на какой-то миг подумал, что это может быть какой-то план Питера, результат одного из более глубоких исследований. Конечно, к тому времени Питера уже давно не было на планете, но все ждали, что он вернется. Это имело большое значение. Была ли это какая-то уловка? Умер ли он? Стоял ли за происходящим? Узнать было невозможно, только не в его случае.

«Мы одни видим мир за пеленой, – вспомнил Вейл, повторяя про себя слова внушения Дома Ашелье. Жалейте тех, кому это не под силу. Не презирайте их. Мы их проводники».

Теперь его трясло безостановочно, от вибрирующего ритма открылись раны на спине.

Что случилось? Что обратило Легионы Императора против миров, которые они покорили ради человечества? Из всего прочего, наибольшее разочарование вызывало понимание того, что смерть придет к нему раньше, чем он найдет ответы и получит шанс достичь своей цели. Человек мог смириться со своей кончиной, особенно тот, кто прожил так долго и видел так много, как Вейл, если только знал ее причину.

Он сильнее укутался в одежду. В этот момент на темнеющих небесах снова вспыхнули тускло-красные полосы. Он почувствовал, как тряхнуло землю, и снова услышал далекий рокот десантных капсул. Странно. Он считал, что враг высадил все, что собирался. На Эревайле осталось очень мало жертв, и отправка дополнительных палачей для продолжения террора казалась расточительной.

Он позволил глазам закрыться. Далекая дрожь не стихала. Эти удары напоминали последние уколы в остывающее тело и были такими же бессмысленными. Но они продолжались и продолжались, лишая его сна, в котором он так нуждался.

Но было невозможно уснуть под шум этих звуков, напоминавших удары молота судьбы. Они отмечали конец старых представлений, выпестованных за века до его рождения. Он знал кое-что о них. Другие знали больше. Возможно, именно по этой причине легионеры пришли на Эревайл. Возможно, их послали покарать честолюбивый замысел.

Как бы то ни было, теперь все погибло. Все потеряно.

– Не презирайте их, – прошептал он беззвучно, постепенно поддаваясь сну и пытаясь успокоить трясущуюся от холода челюсть, понять, простить. – Мы их проводники.

Он проснулся внезапно.

От движений плечами по сгорбленной спине пробежались холодные уколы. Вейл осторожно открыл рот, проведя языком по пересохшим деснам. Медленно, очень медленно он расцепил руки. Должно быть, он отключился, когда прислонился к металлической стене, свернувшись калачиком.

Освещение не сильно изменилось, возможно, немного уменьшилась облачность. Легкие тени укрыли пол, растянувшись от гигантских процессоров, которые стояли стражами вокруг Вейла. Должно быть светало. Он почувствовал легкое изменение в воздухе – слабое увеличение температуры, притупившее убийственный холод ночи.

Он попытался подняться, и боль в суставах заставила его захрипеть вслух.

Он замер, прислушиваясь изо всех сил. Вместе с ним что-то еще пошевелилось.

Он ждал под глухой аккомпанемент своего пульса, не двигаясь, едва дыша и приготовившись.

Рассветную тишину больше не нарушал ни один звук. Через неровные края выбитых окон, он увидел бегущий облачный покров. В дальнем конце зала переработки время от времени мерцал разбитый люмен.

Вейл осторожно оторвался от стены, поднявшись на корточки. Почувствовал, как ладони начали покрываться потом.

Он поднял голову, сосредоточенно прислушиваясь. Ему никак не удавалось определить, откуда послышался звук – глухой машинный рык, едва слышимый и постепенно стихающий.

Поднявшись во весь рост, он начал красться вперед. В ногах закололо, когда застоявшаяся кровь вновь потекла по ним. Из-за холодного ветра его снова затрясло, и он сжал зубы.

Он добрался до окраины города накануне вечером. Арьет посоветовала продолжать идти, направляясь в пустоши, за радиационные барьеры. Для его слабого здоровья это будет плохо, но ведь и для монстров тоже. Там он может выживать несколько дней. Он не стал у нее спрашивать, будет это лучше или хуже, нежели быстрая смерть в городе, как и в чем смысл оставаться чуть дольше в живых.

В конечном счете, это был просто инстинкт.

Продолжать идти. Продолжать дышать, не позволять холоду вытягивать из него силы и убивать его.

Вейл приблизился к выходу из зала, всматриваясь во мрак и держась в чернильных тенях колонн процессора. Когда он прошел под притолокой ворот, достаточно широких и высоких, чтобы пропустить гравикраулер из центра распределения, перед ним раскинулись окраины города: мешанина малоэтажных домов и заводов, едва различимых в поднимающемся рассветном тумане. Оранжевое небо пульсировало словно рана. Над восточным горизонтом извивались тонкие столбы дыма – черные и мрачные.

Он выполз наружу, осматривая улицы впереди. Самая широкая вела вниз долгим спуском, вдоль которой тянулись фасады пустых складов. Посредине улицы тек ручеек маслянистой воды. Другие расходились в лабиринт межквартальных проездов. Он выбрал небольшие улицы, они, по крайней мере, давали хоть какое-то укрытие, даже если не позволяли согреть окоченевшую спину теплом скрытого солнца.

А потом, когда он снова пополз, то снова услышал рев машины. В этот раз ближе. Он замер. Затем огляделся и увидел то, чего боялся с момента ухода из Ворлакса.

Он стоял в двадцати метрах и наблюдал за Вейлом. Огромный, намного больше, чем он себе представлял. Пурпурно-золотой доспех стандартной версии «Тип II» нес символику III Легиона. Шум, который Вейл слышал раньше, спорадически исходил от горба силового ранца. У обнаженного лица был бледный и болезненный вид.

Монстр не шевелился. Он просто смотрел на Вейла, жадно улыбаясь. Абсолютно черные глаза вызывали у человека желание кричать до посинения.

Каким-то чудом Вейл нашел в себе силы и бросился бежать. Он неуклюже нырнул в ближайший переулок. Услышал, как чудовище идет за ним: тяжелый топот в пыли, ленивый шаг, хриплое дыхание сквозь зубы.

Вейл безумно огляделся, выискивая хоть какое-то спасение, какую-нибудь дыру, через которую он мог пролезть. Все, что он видел – это пустые рокритовые стены, некоторые разрушенные, большая часть опаленные старыми пожарами. Пустые окна, через которые были видны безлюдные жилые комнаты. Ему показалось, что он слышал грохот вдалеке и новый треск стрельбы.

«Он не один, – горько подумал Вейл. – Клянусь Патерновой, есть еще…»

Он добрался до конца аллеи, где она уходила налево между двумя покачивающимися разбомбленными жилыми зданиями. Он слышал дыхание монстра за спиной. Подгоняемый страхом, он повернул за угол, едва не врезавшись в противоположную стену. Он оступился и разодрал колени в пыли.

На плечо опустилась перчатка, пригвоздив его. Даже через одежду это прикосновение напоминало укус насекомого, и он закричал.

Чудовище подняло Вейла с земли и развернуло. Человек уставился прямо в изувеченное лицо. На нем еще сохранялись следы прежней человечности, но на шее теперь пульсировали прозрачные и дрожащие мешки. Глаза напоминали колодцы в пустоте. От тошнотворно-ароматного дыхания Вейла стошнило.

– Тебе помогали, – сказал монстр, усиливая хватку. – Почему? Кто ты такой?

Вейл должен был ответить. Голос существа пронзил его, ломая волю к сопротивлению.

– Я…

Это было все, что он смог выдавить из себя. Мир вдруг взорвался вспышкой ярко-золотистого света, подняв его в воздух. При приземлении он сильно ударился, почувствовав, как сломалась ключица. От головокружения в глазах все поплыло, в слепящем блеске он видел только размытое движение. Через золотую пелену шагнул монстр похожих размеров, но облаченный в белый доспех. Два воина сцепились, поднимая пыль своими ударами.

Вейл попытался отползти, но боль в шее стала невыносимой, и он свернулся дрожащим калачиком. Первое чудовище, наконец, рухнуло в дальнем конце улице. Его доспех раскололся и трещал слепящей золотой аурой. Второе воин подошел, чтобы покончить с ним. В руках он держал тяжелый посох, увенчанный черепом и украшенный полосками кожи. Пятка посоха опустилась на шею монстра, пронзила мешки из плоти и вонзилась в пыль. Монстр еще несколько секунд в бессильной ярости сжимал кулаки. Он испустил дух, пуская грязную пену из крови и жидкости и проклиная на языке, который Вейл не понимал.

Он чувствовал, что теряет сознание. Боль была жуткой. Сердце колотилось, как пойманная в ловушку птица. Когда Вейл почувствовал прикосновение руки к своему плечу, он инстинктивно попытался отпрянуть, но даже это ему не удалось. Он поднял глаза и шокировано уставился на человеческое лицо, наполовину скрытое дыхательной маской. Это была пожилая женщина, затянутые назад седые волосы открывали тонкие черты лица. В схватке таких ужасных существ он даже не заметил ее. На ней была серо-зеленая форма армейского генерала, а к груди приколото изображение аквилы.

Незнакомка была обеспокоена.

– Ашелье? – спросила она, пытаясь не дать Вейлу упасть. – Где он?

Не будь он в таком плохом состоянии, то рассмеялся бы.

«Кто знает? Кто знает, где этот ублюдок закончил жизнь? Если бы я знал, думаешь, все еще сидел бы в этом чертовом мире?»

Но он не мог говорить. Он повис у нее на руках. Его накрыло удушающим покровом головокружения, и он почувствовал, что теряет сознание.

Какой-то миг он гадал: умирает ли. Если да, то это, наверное, к лучшему. Что теперь осталось, помимо всего того, что они пытались сделать?

Затем в глазах потемнело, боль ушла, и он провалился в блаженное забытье.

 

Глава 7

Шибан посмотрели на свои руки и ноги, избавленные от брони и освещенные пламенем церемониальных свечей. В нишах дуэльной комнаты медленно горели курильницы, источая аромат священных масел. Воин расслабленно держал деактивированную гуань дао.

Между обнаженными мышцами, сросшимися с краями черного панциря и все еще густо покрытыми рубцовой тканью, блестел металл. Белая роба, которую носил воин, ничуть не скрывала весь набор его аугметики: исчезли предплечья и икры, бедра усеивали поршни и фиксаторы, а шея превратилась в нагромождение блокировочных клапанов. Из глубин корабля доносился гул двигателей, несущих его через вечно неспокойный эфир.

Во мраке висели знамена, на которых каллиграфическим письмом были нанесены названия битв братства. Ритуальные имена отмечали прежние славные победы с кульминацией на Чондаксе и до решающего перелома на Просперо. После этого символы указывали чаще поражения или пирровы победы, которые в конечном итоге не дали никаких плодов. Их вид свидетельствовал о медленном упадке некогда гордых традиций. В прошлом знамена создавали с почти безграничным усердием, но сейчас не находилось времени, чтобы изготовить их должным образом, поэтому строки были торопливыми и несовершенными.

Все делалось, как и прежде, но уже без души. Дым курильниц был ее лишен в той же мере, что и холодный воздух – песен.

Шибан снова сделал выпад глефой, повторяя движения в схватке с чемпионом III Легиона. Он уже проделал это с дюжину раз, пытаясь найти совершенную ошибку. Пока у него ничего не выходило. Его враг просто был лучше: быстрее, сильнее, с лучшими инстинктами.

Ничего нового он уже не узнает, только подтверждение своей слабости.

Хан догадывался, что бы в этой ситуации сделал Есугэй. Грозовой пророк одним неодобрительным взглядом заставил бы его вернуться в тренировочные залы, снова и снова, пока изъян не был бы исправлен. Цинь Са никогда не проиграл бы так легко. Как и Джубал. И не доживший до этих дней Джемулан.

Было время, когда Шибан стремился сравниться с деяниями этих воинов, стать одним из великих в орду. Просперо покончил с этими шансами и вместо этого дал ему Оковы. Таковой была война, таковой была удача, и в болоте больше не осталось желанной добычи.

Гуань дао просвистело во тьме, рассекая воздух. Шибан перешел в атаку, сражаясь по памяти с врагом, который больше не стоял перед ним. Он делал так много лет назад, на Чогорисе, с врагами из архивов, по многу часов за раз. Тогда удары его клинка были такими же точными и непринужденными, как и мазки кисти для каллиграфии. И тогда ему хватало смелости писать стихи в старинной традиции.

После Чондакса Шибан не написал ни строчки. Насколько он знал, никто из прежних поэтов не написал. У них больше не было слов.

Теперь его называли Тахсиром, Возродителем.

Он пользовался все большим расположением Кагана, а его братство увеличилось, принимая новобранцев из братств посрамленных ханов. Наряду с Джубалом, Гинаком, Огом, Есугэем и Цинь Са он возвысился на советах примарха, принимая участие в курултае, на котором планировались удары по неумолимо наступающему фронту Гора. Только проклятые из сагьяр мазан брались за более опасные задания, очищая себя своими жертвами.

Клинок отклонялся, нырял, отступал. Шибан приспособил свой вес, компенсируя каждое движение глефы. Когда он отвел ведущую ногу назад, один из механических протезов в лодыжке заело. Всего микросекундная задержка, едва заметная, но вполне достаточная.

Он замер, оценивая, насколько уязвимее он становится из-за этих микрозадержек.

«По крайней мере, корпус дредноута сделал бы меня сильнее, – подумал он. – Черт бы побрал наши суеверия».

Он медленно расслабился. Курильницы погасли, от чего чуть колыхнулись знамена.

Больше ничего нельзя было сделать. Скорее всего, сам чемпион Детей Императора погиб вместе со всем конвоем. Конечно же, утешения в этом было мало, ведь лучше было бы убить его лицом к лицу, как было принято в степях.

Шибан опустил острие глефы и отвернулся от центра дуэльного круга. В этот момент он заметил в тени очертания человека, который терпеливо ждал за пределом света свечей.

Прежде Джучи никогда бы не стал прятаться. Он бы сразу окликнул командира и присоединился к оттачиванию фехтовального мастерства.

– Принес новости, – сказал Шибан, немного тяжело дыша. Он направился к висевшему футляру из палисандра.

– Говорящие со звездами закончили работу, – сказал Джучи, поклонившись. – Мы получили приказ от Кагана отступить к внутреннему кругу.

Шибан кивнул. Он положил гуань дао в выложенную войлоком шкатулку, затянув кожаные ремни.

– Что с другими рейдами?

– Захватили и увели в варп три конвоя. Один был с личным составом, так что для флотских экипажей есть новые рекруты.

– А другие?

Джучи помедлил с ответом.

– Хэйюй схвачен. Сянь Камаг молчит. Потери тяжелые, хан.

Шибан вместе с Джучи направился к выходу из дуэльной комнаты.

– Такова война, – ответил он.

– Да, но… – Джучи неуверенно взглянул на него. – Так уже продолжается долгое время, хан. «Амуджин» погиб.

– Мы сделали то, что нам приказали. Погибло много предателей.

– Наших больше.

Шибан потянулся к занавесу у входа. Мягкий свет люменов в коридоре просачивался через порог, освещая строчки выведенного чернилами текста.

– Мы больше не сражаемся с ксеносами. Наши враги такие же смертоносные, как и мы сами.

– Мой хан, я должен сказать, – стоял на своем Джучи, не переступая порог. Шибан остановился, затем наклонил голову. – Больше четырех лет назад на Просперо мы дали клятву Терре. Многие пожертвовали собой ради этого. А мы по-прежнему в пустоте, истекая кровью под клинками врага, которого не можем победить.

Шибан нетерпеливо слушал. Он все это прекрасно понимал.

– Мы пробуем уловки за уловками, – продолжил Джучи. – Мы оставляем им следы и надеемся получить небольшое преимущество, но они уже научились нашим правилам игры. У нас должно было быть еще много времени до прибытия врага. Они отправили едва достаточное число кораблей, чтобы противостоять нам, и этого хватило. Сколько крейсеров мы отвлекли от Калия? Удалось ли Цинь Са взять Врата? Мы уже знаем?

– Пока нет.

– Предателей больше. Против одного нашего Легиона воюют четыре их. Выходит, нам нужно убивать четырех воинов за одного нашего, и даже в этом случае этого будет недостаточно.

– Мы замедлили наступление, – объяснил Шибан.

– В начале так и было, – в свете свечей на загорелом и отмеченном ритуальным шрамом лице Джучи было заметно напряжение. – Да, я видел это. Но ты и сейчас так считаешь, мой хан? Скажи мне честно, и тогда я и сам в это поверю.

Шибан сделал долгий вдох. Его собственное мнение, которого он по мере роста списка павших твердо придерживался, не имело никакого значения. Стратегию Легиона определил Каган, и только он изменит ее. Даже если Орды потерпят поражение и будут обескровлены, они не пойдут против приказов Джагатая. Только не снова.

– Каган прислушивается к тебе.

Шибан фыркнул.

– Ты так думаешь?

– Скажи ему…

– Сказать что? – выпалил хан, чувствуя, как усталость, наконец, берет свое. После Мемноса он потратил многие часы на серьезную тренировку. И уже не спал три дня. Все это не могло не сказаться на и так вспыльчивом нраве. – Мы – воины. Наш Каган бросает нас в пасть зверя, и мы находим в этом радость. Мы разбиты и смеемся над этим. Нам не дают ни отдыха, ни передышки, и это очищает наши души. Вот и все. Или же ты надеешься, что я найду для тебя безопасное местечко?

Джучи вспыхнул, и его пальцы на миг дернулись. Мышечная память мгновенное отреагировала на импульсивный порыв обнажить оружие.

– Ты знаешь, что мне не это нужно.

Шибан отвернулся, уже жалея о своих словах. Дело было не в нехватке мужества у братства, а в долгом изматывающем процессе непрерывного отступления. Во время своих медитаций он озвучивал те же сомнения, и каждый раз осуждал себя за это.

«Когда-то у нас был шанс уйти. Мы слишком долго откладывали его. Враги окружают нас, следуя по пятам. Все, что нам осталось – это подпитывать свою ненависть».

– Будет курултай, – сказал Шибан. – Потери увековечат. И в нужный час Каган примет решение.

Джучи поклонился. Его недовольство не прошло.

– Я знаю, и все же… Есть те, кто…

Шибан сурово взглянул на него.

– Говори, брат. Между нами нет секретов.

– Говорящие со звездами докладывают, что наша численность уменьшилась до критической величины. Мы не можем сохранить даже наше ядро. Идут разговоры об… изменениях.

Шибан внимательно посмотрел на своего заместителя. У Джучи всегда было честное лицо. На Чондаксе, когда они в последний раз сражались без ограничений, оно было таким же ясным, как небеса, и готовым в любой момент расплыться в смехе, которым когда-то славились.

– Клятвопреступники, хан, – сказал Джучи, искоса взглянув на него. – Их отзывают.

Шибан сжал его руку механическим кулаком.

– Сагьяр мазан платят за свои преступления жизнями, – сказал он тихим голосом. – И заплатит каждый из них.

– Не все.

– Откуда ты знаешь?

– Созывают тех, кто еще может сражаться, – сказал Джучи. – Всех.

Шибан выдавил улыбку, хотя она больше походила на гримасу.

– У тебя неверные данные, брат. Эфир неспокоен. Когда бушуют шторма, говорящих со звездами посещают неверные видения.

Джучи эти слова не убедили.

– Но слухи не прекращаются.

Шибан выдержал его взгляд.

– Тогда вот тебе новый слух, от меня – твоего хана. Неужели ты считаешь, что я ничего не знаю об этих недостойных сплетнях? И неужели ты мог подумать, даже на один миг, что я позволю им вернуться? Тем, кто забыл о своей верности. Этого никогда не случится. Лучше умереть одному, чем вместе с сагьяр мазан.

Джучи опустил глаза, и Шибан отпустил его.

– Но знаешь, ты правильно поступил, что сказал мне об этом, – сказал Шибан, пытаясь подбодрить воина. – Пойми, у нас с тобой нет вражды, брат. Как и с теми, кто всегда следовал под знаком мингана, кто сохранил верность, когда ложь распространилась по всему флоту. И никогда не было. Когда-то мы поклялись здесь, на этом корабле. Помнишь? Вот, что остается.

Джучи кивнул.

– Но клятвопреступники изгнаны, – продолжил Шибан. – Они не вернутся.

В этот момент Шибан почувствовал новый болевой спазм, вызванным онемением из-за механизмов Механикума, которые сохраняли ему жизнь. Это напомнило ему, чем он заплатил за предательство других: своей скоростью, своей радостью, своим будущим.

Столь многое уже было разрушено, и предатели орду сыграли в этом свою роль.

– Поэтому они не вернутся, – повторил хан, отвернувшись от дуэльного круга. – Цена будет заплачена. Будь уверен, если другие дрогнут, то я лично прослежу за этим.

Переборки дрожали от повторяющихся попаданий. Их было слышно даже в глубинах линкора, за многочисленными слоями усиленного палубного настила.

Ревюэль Арвида быстро шел по коридорам «Копья Небес», направляясь в главный апотекарион. Его руки все еще пылали от применения энергии варпа. Он чувствовал обострение и понимал, что с каждым циклом будет становиться только хуже. Уже горело в глазах и участилось сердцебиение. Для Арвиды было бы лучше уединиться в прохладном покое своей каюты, борясь с изменением, но известия не могли ждать. В тот самый момент, когда потрепанная ударная группа Белых Шрамов, преследуемая флотом Эйдолона, прорывалась к точке Мандевилля на первый план вышли другие дела.

Он добрался до двери, охраняемой двумя громадными воинами кэшика, и прошел мимо них.

Внутри, вокруг главного медицинского стола, собралось множество людей. Большинство были смертными из экипажа линкора. Из-за исключительно высоких потерь специалистов чогорийцев среди них оставалось менее половины, а большинство составляли подобранные и насильно рекрутированные техники из других Легионов и армейских полков.

У изголовья стола стоял с обнаженной головой и скрестив руки Джубал-хан. Лицо воина было окровавлено, а с бритой головы свисал поникший чуб. В зале находился Намаи, протеже и заместитель Цинь Са, а также другие воины кэшика и ханы многих братств. Они расступились, пропуская Арвиду, и тот наклонился над раненым.

Цинь Са извлекли из его доспеха. Обнаженное тело под светом медицинских люменов представляло массу из обугленной плоти и переломанных костей. Лицо удерживалось вместе наложенными крест-накрест штифтами, а в многочисленных разрезах, сделанных эмчи-апотекарием линкора Джайджаном, булькали питательными растворами трубки. Доспех магистра кэшика был свален в сторону, окровавленный и пустой, как куча металлолома. Сверху лежал расколотый надвое драконий шлем.

Цинь Са увидел приближающегося Арвиду одним целым глазом и кровавые полосы вокруг рта скривились в слабую улыбку.

– Чародей… – прохрипел он едва слышимым шепотом.

Арвида наклонился поближе. Снова использовать варп после столько короткого перерыва было опасно, особенно в окружении элиты Легиона, но в данной ситуации выбора не было.

+Не ослабляй себя+ передал он мысленным голосом. +Говори со мной этим способом+

Для обоих воинов апотекарион растворился в белой дымке, а затем они оказались лицом к лицу с восстановившимися телами.

Мысленный образ Цинь Са рассмеялся. Освобожденный от ужаса изувеченного тела он звучал, как обычно при жизни – звонко, беззлобно, сверхъестественно спокойно. Все воины старой гвардии степей обладали подобными голосами, хотя Цинь Са, не считая Есугэя, был последним из них. Последним из тех, кто сражался вместе с Джагатаем на Чогорисе, не побоялся пройти Возвышение, несмотря на неподходящий возраст, и выжил.

«Мы проиграли» – сухо сообщили мысли Цинь Са.

+Это была невыполнимая задача+

«Я должен был выбить их из этого места. Увидеть, как они бегут, как тогда, на Перессимаре».

Это случилось два года назад. Великая победа, одержанная благодаря внезапности и скорости. Возможно, последняя.

+Ты исполнил свой долг, кэшика. Это все, что он захочет знать.+

В мысленном мире грубые черты Цинь Са растянулись в улыбке, словно слишком яркое солнце родного мира отразилось от бесконечных лугов.

«Он будет винить себя. Будет считать, что мы слишком долго оставались в пустоте».

Арвида кивнул.

+Если он поговорит со мной, я скажу ему обратное.+

«Все пути под присмотром. Даже если мы бы хотели, то не смогли бы прорваться».

+Он знает об этом.+

«Все те годы, что я служил ему, он был справедливым повелителем. От самобичевания сейчас нет никакого проку. Для всех нас. Поиски необходимо продолжать».

+Раваллион говорила, что знает путь. Вот почему мы делали все это. Возможно, она все же окажется права.+

«Так или иначе, – вздохнул про себя Цинь Са, – он дал клятву на руинах царства своего брата, и она подстегивает его. Он должен добраться до Терры».

+А если не останется путей?+

Очертания Цинь Са начали расплываться. Ветер стал холодным, а небеса потемнели до ночной синевы. Улыбка кэшики исчезла, сменившись гримасой растущей боли. Его душа готовилась покинуть тело.

«Ты не видишь ни одного? Ты ведь предсказатель судьбы».

Арвида не знал, что ответить на это. Он не мог увидеть даже пряжу собственного будущего, за исключением видений, которые приходили к нему во время варп-переходов. А их он не желал вспоминать.

И все же, бывали времена, когда истина оказывалась жестокой.

+Путь будет найден+ заверил он. +Если Раваллион ошибается, будет найден другой способ. Каган – это сила самой вселенной. Мы оба знаем это. Его не остановить.+

Цинь Са попытался снова улыбнуться и не смог. Боль реального мира стала проявляться в этом царстве грез, и некогда здоровое лицо старого воина начала растворяться.

«Как и тебя, чародей. Вот тебе последний приказ: исцели себя, прежде чем кого-то еще из нас. Обещай мне».

Арвида смутился. Как много Цинь Са знал?

+Я больше не даю обещаний,+ отправил Арвида. В реальном мире он вслепую нашел раздавленную руку Цинь Са и сжал ее. +Охота будет вечной для тебя. И вот тебе моя клятва. Твое имя вспомнят на Терре.+

А затем мысленные образы исчезли, и библиарий снова оказался посреди спартанской обстановки апотекариона. Цинь Са замолчал, как в разуме, так и в реальном мире.

Арвида пришел в себя, глядя на изувеченную груду обгоревших органов и обрывков кожи. Джайджан и его помощники уже отошли, очищая инструменты, отсоединяя систему переливания крови и готовя нартеций.

Легионер Тысячи Сынов минуту молчал.

– Ты до самого конца оставался незапятнанным, – тихо произнес он, вспоминая их первую совместную битву среди стеклянной пыли Тизки. Затем пробормотал себе под нос:

– Я могу только завидовать этому.

Он выпрямился. На него смотрел Намаи. И Джубал, и все остальные.

– Звуковое оружие, – сказал с отвращением Намаи. – Ни один клинок, каким бы быстрым ни был, не сможет защитить от него.

Арвиду потрясла сила печали в голосе Намаи. Воины из собственного братства Кагана были близки друг другу, словно кровные родичи. И было еще кое-что: прервалась очередная связь с далекой родиной. Нити все больше истончались.

– Что он сказал тебе? – спросил Джубал.

Джубал был иным. Во время бунта на Чондаксе он находился далеко от Легиона, возглавляя на самых дальних рубежах галактики икан – великую охоту, которая прошла вдали от галактической плоскости в погоне за налетчиками ксеносов-мьордхайннов. К моменту возвращения ударной группы с головой патриарха ксеносов на серебряном щите, Империум обратился против самого себя, и Джубала бросили в пекло битвы без возможности узнать причину.

Более слабый воин мог бы подчиниться судьбе в последовавшей сумятице и пустотной войне, но в душе Джубала всегда пылало пламя, и все устроенные на него ловушки не сработали. На Чогорисе он был повелителем Летней Молнии, непредсказуемым духом, который пренебрегал ограничениями даже по стандартам Легиона, придававшего им мало значения. Из Белых Шрамов практически только имя Джубала было широко известно среди участников Великого крестового похода. Его шепотом произносили наряду с именами самых достойных воинов. На мирах, которые никогда не видели сына Алтака, он был неуловимой прославленной легендой. То, что он выжил, прорвавшись к Хану, было одним из немногих радостных поводов в остальном изматывающей кампании. Знаком, что самая энергичная душа Легиона все еще не сломлена.

Рассматривая его, Арвида только сейчас увидел насколько отличался Джубал от Цинь Са. Магистр кэшика говорил тихо, держался солидно, его сила словно исходила из глубокого колодца, уходящего в скальную породу. Джубал был другой стороной души Легиона – яркой, проворной, свободной. Каким-то образом ему удалось сохранить эти качества во время долгого отступления, его гуань дао по-прежнему дерзко сверкала, когда кровь текла по мирам.

Возможно, пришло его время. Возможно, наступила эпоха необузданного пламени, время Магистра Охоты, нежели Орды.

– Довольно мало, – сказал Арвида, больше не желая говорить об этом – Он умер достойно, его дух смеялся перед концом.

Джубал еще на секунду задержал на нем свой изучающий взгляд.

– Мы могли бы удержать позиции и умереть вместе с ним. Об этом сложили бы стихи.

Арвида не стал оспаривать его слова. Ему было не место здесь, он все так же оставался чужаком, вынужденным сражаться с орду, но так и не ставшим одним из них. Он убедился в этом лично, сохранив символы прежней жизни, отказываясь от всех предложений принять путь погодной магии, знания шаманов степей.

– Мы сделали то, ради чего пришли, – невозмутимо произнес Арвида.

– Но в этот раз цена оказалась высокой.

– Когда было иначе?

Джайджан вернулся к столу с уже жужжащим нартецием. Его помощники начали готовить тело. В дальнем конце медицинского зала вошли слуги, неся белые церемониальные одежды, отмеченные каллиграфическими глифами, обозначавшими переход в Вечные Небеса, просторный небосвод, полет ястреба.

Ни один из ханов не пошевелился. Джубал посмотрел на Арвиду.

– Мы проведем кал дамарг. Можешь остаться, чародей.

Он уже много раз присутствовал при чогорийском посмертном ритуале. Будь у него выбор, Арвида бы остался, отдав почести магистру элиты Хана, разделив честь, которой почти никто за пределами орду никогда не удостаивался.

Но изменение плоти усиливалось. Боль обжигала вокруг воротника, растекаясь по шее и груди. Он чувствовал, как конечности давят изнутри на доспех, под горячей плотью словно копошились отвратительные насекомые. Ревюэль и так протянул слишком долго, опасность настигла его, усугубленная использованием мысленной речи. Проклятье родного мира преследовало его и в пустоте, даже после спасения с Просперо, напоминая о судьбе его старого Легиона.

Отказ от предложения вызвало у него скверное чувство, но в ушах все еще звучал последний приказ Цинь Са.

«Излечи себя».

– Он был чемпионом твоего Легиона, – сказал Арвида, сухо поклонившись. – Это ваша скорбь.

Джубал не смог скрыть мимолетного пренебрежения. Повторять предложение никто не будет.

– Как пожелаешь, – ответил Белый Шрам.

Но Арвида уже выходил. Он пошел другим путем, чувствуя давление в теле. Он добрался до своей каюты, окольцованной оберегами, которые лично создал, используя последние полученные на Просперо знания. И только здесь боль начала переходить в целительную агонию. Он опустился на колени внутри кругов и пентаграмм, зная, что худшее впереди, и что скоро он будет кричать, погрузившись в видения, которые приходили с изменением плоти и его борьбой с ней.

Библиарий сильно зажмурился и сжал кулаки, пытаясь вспомнить слова корвидских литаний. Все, что он видел – лицо Цинь Са, потом небо над Тизкой, затем смерть Каллистона, и, наконец, призраков, которые всегда присутствовали в лучах солнечного света и хрустальных отражениях, ожидая их, всех до последнего.

– Проклятье, – прошептал он. – Не сейчас.

А затем начался вопль.

Планета выглядела как сфера из черного железа с серебристыми прожилками, освещенная светом далекой бело-синей звезды. Когда-то здесь были океаны, но они испарились миллионы лет назад, оставив открытые небесам впадины из черного камня. Безоблачное небо было черно, как сама пустота, обнажая тело галактики, растянувшееся вереницей самоцветов по бесконечной тьме.

Первые высадившиеся здесь эскплораторы назвали это место Призраком.

Скала была нанесена на карты, исследована на наличие минералов, оценена на возможность заселения и культирования растений. И была отвергнута по всем пунктам. Над пустынными равнинами дули холодные ветра, поднимая вихри у границ кристаллических скал. В холодных небесах мерцали и сияли странные огни. Долгое время шум этих ветров был единственным звуком на Призраке, повторяемый на протяжении веков угасающим шепотом.

Сейчас же ветра дули по другой причине. По расколотым камням заскользила потревоженная древняя пыль. Чистоту небес нарушили столбы густого дыма и громкий рокот посадочных двигателей. В атмосферу вошли десятки судов, темно-зеленые борта которых украшала эмблема ока их примарха. Большинство принадлежали к штурмовым кораблям Легиона, приспособленным для эскортирования кораблей в пустоте. Заглушив орбитальные двигатели и включив атмосферные, они устремились к земле.

Штурмовые корабли разлетелись по всей равнине, образовав оцепление вокруг широкого круглого участка, также окруженного рядами высоких сталагмитов. Из приземлившихся кораблей появились воины почетной стражи Сынов Гора в церемониальных плащах и с тяжелыми силовыми копьями. Как только оцепление установили, в центре села одинокая «Грозовая птица». По окутанной паром рампе спустились воины в черных, покрытых бронзой доспехах «Катафракт». Юстэринцы – самые грозные бойцы самого грозного Легиона. Они маршировали с заметным воинственным высокомерием, уверенной поступью привыкших к превосходству воинов.

Юстэринцы всегда собственноручно украшали свои доспехи традиционными символами, уходящими корнями к бандам Хтонии. Но теперь изменение брони ускорилось. На поясах с цепей свисали кроваво-коричневые кости, а наплечники ощетинились железными шипами. На усеянном выбоинами керамите выводились символы и знаки могущества, которым их научили союзники из-за пелены. Разряженный воздух Призрака мерцал при каждом шаге юстэринцев, отражаясь от сверкавших в ярком свете имен-форм.

Заняв позиции, почетная стража замерла в безмолвном ожидании, салютуя оружием. Легионеры не пошевелились, даже когда небеса раскололись во второй раз. С орбиты прибыли новые транспортники, в этот раз в бело-зеленой окраске XIV Легиона, названного Императором Сумеречными Налетчиками и переименованного в Гвардию Смерти его примархом. Его собственная элита, не уступавшая в росте юстэринцам, с лязгом сошла по рампе «Грозовой птицы». Сжимая обеими руками силовые косы, воины тяжелой поступью выстроились в шеренгу. Два отряда застыли лицом друг к другу среди черных скал.

На наплечниках «Савана» не было новых эмблем, а их доспехи оставались почти такими же, как и во время Великого крестового похода и после его завершения – покрытыми грязью, потрепанными, невзрачными. На наручах и поножах не нацарапали нашептанные демонами знаки. Только накопившаяся грязь бесконечной кампании пятнала броню, которые никогда не была чистой, даже когда покидала кузни Барбаруса.

Два отряда застыли в тридцати метрах друг от друга, не пытаясь приблизиться. Не было ни приветствий, ни вызовов, ведь эти убийцы не видели причины нарушать долгое уединение Призрака.

Первым транспортный корабль покинул Повелитель Смерти. Он, прихрамывая и тяжело опираясь на своего жнеца «Безмолвие», вышел из загазованного отсека «Грозовой птицы». Лицо скрывал потрепанный капюшон, а покрытый патиной доспех был закутан в рваные куски некогда прекрасного плаща. Железные сапоги покрывала корка затвердевшей земли с сотен миров. За примархом тянулись кольца пара, выпускаемого из похожих на кишки кабелей. Сгорбленный, каждым вдохом издающий хрип, он всем своим видом демонстрировал недовольство.

И все же не было никаких сомнений в той мощи, что таилась под этой измученной плотью. Даже при кажущейся дряхлости он каким-то образом подавлял все вокруг. Каждый глухой стук древка косы о камни разносился громким эхом. Огромные наплечники говорили о почти безграничной стойкости, способности противостоять силам, которые повергли бы даже его братьев-богов. Нездоровая бледность была не следствием слабости, но порождением долго вынашиваемой горечи, которая брала начало на токсичном мире. Мире, наградившем его почти беспредельной выносливостью.

Когда он дошел до центра круга, все юстэринцы поклонились. С их стороны это был не формальный дипломатический жест, но признание верховного лорда. Того, кто руководил уничтожением целых систем во главе Легиона, чьи светлые корабли стали символом неумолимого, безмолвного и безжалостного убийства.

Если Мортарион и обратил на это внимание, то не подал виду. Он остановился, дыхательная маска поочередно шипела и щелкала. Из тени капюшона пристально смотрели желто-зеленые глаза с тяжелыми веками. В этих глазах отражалась душа, обреченная на вечные страдания.

Медленно и мучительно Повелитель Смерти перенес вес с рукояти косы, откинул покрытый пятнами плащ и опустился на одно колено. Его большая голова почтительно склонилась, то же проделала и свита примарха.

Мортарион за всю свою жизнь преклонял колени только перед двумя живыми существами. Одного он поклялся уничтожить, а второй появился из «Грозовой птицы».

Он, как и его Легиона, далеко превзошел отведенные ему рамки. Прежний динамизм, почти бессознательный талант вызывать у людей обожание, а у армий мечты оказаться под его командованием, давно исчез. Бело-золотой доспех потемнел и запачкался, шкуры затвердели, керамитные пластины сплавились в новые и извращенные формы. Его стремительность была поглощена новой, ужасающей, огромной массой. Капюшон доспеха поднимался высоко над головой, освещенной изнутри бурлящими кроваво-красными энергиями. Правая рука заканчивалась громадным контуром Когтя, который даже в неподвижном состоянии, казалось, рычал едва сдерживаемой жаждой убийства.

Когда он двигался, создавалось впечатление, будто материя самой галактики спешить убраться с его пути. Он стал невероятно огромным, превратился в стихийную силу даже среди тех, кто был одарен божественным прикосновением Императора. Казалось, многочисленные символы золотисто-рубинового ока, украшавшие его вычурный доспех, обладают собственной волей, разглядывая, оценивая, испытывая.

И все же, самым большим ужасом были его собственные, смертные глаза. Когда-то они были живыми, ищущими, наполненными радостью, теперь же – темными, окольцованные выступами бледной плоти. Эти глаза принадлежали душе, которая заглянула в сердце бездны и увидела реальность во всем ее безжалостном великолепии. Теперь в этих глазах не отражалось ничего. Они походили на черные дыры, жадно засасывающие каждый клочок света в свои бездонные глубины.

Магистр войны Гор Луперкаль остановился перед Мортарионом и протянул левую руку.

– Мой брат, – обратился он, – тебе не к лицу стоять на коленях.

Мортарион поднял голову. Как обычно, за маской и капюшоном было невозможно прочесть выражение его лица.

– Тебе следует привыкнуть к этому. Скоро мы все преклоним колени, повелитель.

Гор дал знак подняться. Мортарион неуклюже подчинился. Затем они обнялись, как братья, и на миг младший из примархов словно оказался в жутких объятьях пустоты.

Гор отпустил его, и Мортарион огляделся.

– Эзекиль не с тобой? Я думал он – твоя тень.

– Я так же думал о Тифоне.

Мортарион презрительно откашлялся.

– Кто знает, чем занимается Калас и где он вообще? Я сам ищу его. Если случайно повстречаешься с ним, непременно сообщи мне.

Признательный взгляд Гора дрогнул. Его глаза странно двигались, словно видели то, что находилось не здесь или же не должно быть здесь.

– Ты знаешь, почему я захотел встретиться.

– У тебя под пятой тысяча миров. Ты окружил Тронный мир пламенем. Галактика разорвана, не позволяя Жиллиману и Ангелу прийти на помощь нашему Отцу. Все это уже сделано. Остался последний шаг.

Гор не улыбнулся. Его некогда естественная человечность исчезла, сменившись холодным отстраненным величием другого рода.

– Я его уже спланировал. Каждый день мы понемногу теряем свое превосходство.

Мортарион покачал головой и прохрипел:

– Тогда, отдай приказ, брат. Дай ему ход.

Гор криво улыбнулся.

– Вот так просто, – пробормотал он. Он поднял голову и окинул суровым взором раскинувшееся над ними звездное поле. – Мы не всех собрали под наши знамена. А в пустоте есть еще те, кто сражается с паутиной, которой мы их оплели. В этом проблема.

Выражение лица стало жестче. Даже в этих крошечных движениях всегда таилось проявление зарождающегося приказа.

– Шторма Лоргара не будут продолжаться вечно. Их можно преодолеть, было бы желание и возможности. А что потом? Все те, кого мы отрезали от нашего Отца, бросятся к Нему на помощь.

– Тогда, отдай приказ.

Гор повернулся к нему, на одутловатом лице мелькнула вспышка раздражения.

– Мы говорим не о каком-то ничтожном военачальнике, влачащем жалкое существование на захолустной скале. Даже при Его слабости Ему нет равных. Ты знаешь, что сотворило Его. Ты знаешь, почему Он и только Он один мог положить начало всему этому. Ты можешь понять, что значит даже задуматься об убийстве подобного ему? Сделать это, сделать должным образом, чтобы Он не смог избежать удара и вцепиться в Его съежившуюся душу… Ты не видишь всей опасности.

– После Молеха, брат, ты утратил хорошее настроение.

– После Молеха, нет хорошего настроения. Я стал возмездием, губителем мироздания. Поэтому я не смеюсь как прежде.

Мортарион вздохнул.

– Мне что, повторить это в третий раз? Хватит задержек. Начни наступление. Мой Легион стоит наготове.

– Не сомневаюсь.

На миг на этих изувеченных чертах появился намек на признательность.

– Дорн берется в расчет. Руссу досталось в Алаксесе, и он изводит себя мечтами предать меня своему странному правосудию. Коракс – повелитель малочисленного Легиона, а Феррус с Вулканом – мертвы. Выходит, остается только один, кто может помешать нам.

Мортарион слушал настороженно и ничего не говорил.

– Я решил поручить это Фениксийцу, – сказал Гор. – Они с Джагатаем всегда презирали друг друга. Я бы с удовольствием посмотрел на то, как Фулгрим дает урок смирения Боевому Ястребу.

– Тогда попроси его.

– Если сможешь найти его, можешь сам это сделать. – Гор раздраженно сжал Коготь. – Да ладно, мы оба знаем, что Фулгриму нельзя доверять. Он выполнил свою важную задачу на Исстване Пять, так что не жди от него чего-то еще.

Мортарион покачал головой, от чего загремели висевшие на шее сосуды с ядами.

– Я не буду делать этого.

– Ты жаждешь мести, разве не так?

– Он не победил меня.

– Никто об этом не говорит.

Мортарион впечатал древко Безмолвия в камень, и по темным плитам побежали пляшущие линии энергии.

– Я буду подле тебя, – прошипел он. – На передовой. Я сохранил своих сыновей чистыми. Я мог искалечить их, как сделали другие, но они все еще выполняют мои приказы и поддерживают дисциплину.

– Ты будешь со мной, как я и обещал.

– Я не останусь позади, – в словах явственно слышалось долго сдерживаемая подозрительность. – Я не меньше твоего жажду увидеть нашего Отца на коленях. Я бы даже сказал больше, если все брать в расчет.

– И когда Дворец запылает, ты будешь подле меня.

– Тогда почему отправляешь меня против Хана?

– Потому что я могу доверять тебе, – раздраженно произнес Гор. – Ты что, этого не видишь? Ты в каждом намеке выискиваешь неуважение, ожидая, что тебя обманут, и все же ты, мой ревнивый брат, единственный, кто у меня остался.

Магистр войны громко и горько рассмеялся.

– Посмотри на итоги моего восстания. Ангрон свел себя с ума, я не могу дать ему самое простое задание. Пертурабо, ох этот Пертурабо. Дикари Хана без проблем разберутся с его траншеями. И у Шрамов нет крепостей, которые он мог бы разрушить. От Альфария нет новостей, он запутался в собственных ловушках. Список все меньше.

Мортарион внимательно слушал. В грязных системах его доспеха что-то циркулировало и булькало.

– Я пришел к тебе, – тихо произнес Гор, – потому что у меня нет никого другого. Хан все так же угрожает с фланга, его Легион цел, а ярость ничуть не уменьшилась. Он окружен штормами, но найдет способ прорваться. Его нельзя оставлять в живых, и ты это знаешь. Как только Джагатай будет уничтожен, преград больше не останется.

Гор навис над сутулым братом и схватил его за шею когтями.

– А потом, – прошептал он, подтянув к себе грубое лицо Мортариона, – в авангарде пойдем мы вдвоем. Ты сохранил свой Легион чистым и не разочаруешься. Мы подошли к развязке.

Мортариона никогда не оставляла подозрительность. Его глаза мигнули, сухая кожа губ дернулась.

– Вы с Джагатаем были настоящими братьями, – сказал он. – Близкими, словно смешанная кровь.

– Все мы были братьями. Не думай, что я буду жалеть еще об одной смерти.

– А может дело в том, что ты не делаешь этого, потому что не можешь.

Гор ответил не сразу.

– Ты и в самом деле так думаешь?

– А ты не задумывался об этом?

Магистр войны не ответил. Он отпустил Мортарион и отошел.

– Не думаю, что есть такое живое существо, которое я сейчас не смог бы убить. Не после того, как увидел… что ждет.

Он обеспокоенно и не так уверенно посмотрел на генетического брата.

– Когда настанет этот момент, когда Он будет в моих руках, я не стану колебаться. По крайней мере, в этом я уверен.

Мортарион слушал, тяжело дыша. Даже после всего случившегося, от мыслей о финальной точке предпринятого замысла было не по себе. У всех них была кровь на руках, целые реки крови, но убийство смертных – это одно. А вот предание смерти живого бога, каким бы лживым и отвратительным он ни был, совсем другое.

– Меня нельзя отвлечь от Терры, – продолжил Гор. – Ты и представить не можешь, какое это бремя. Даже когда мы переносим один мир в другой, а древние отвечают на мой призыв, словно побитые собаки, все еще остаются старые солдатские проклятья – снаряжение, книги учетов, планы. Я не могу отвлекаться. Каждый потраченный впустую день сужает окно возможностей.

Мортарион продолжал слушать.

– На данный момент мы добрались до внутренних колец железа, – сказал Гор. – Первых укреплений Дорна на сотне миров. Каждое из них будет сражаться до последнего вздоха. Даже с Пертурабо, даже со мной, победы будут отнюдь не легкими.

Магистр войны пристально посмотрел на своего бледного братца.

– Поэтому мне нужно, чтобы Хан был уничтожен.

– У него свой Легион, у меня – свой. Это тоже будет нелегкая победа.

– Ты будешь не один. На него уже охотится Эйдолон. Ты присоединишься к нему.

Мортарион зло рассмеялся.

– А, теперь я понимаю, чем это привлекает тебя – я и это… существо. Возможно, ты все-таки не утратил все свое чувство юмора.

Гор не улыбнулся.

- Фабий сделал его смертоносным.

– Да, да, все мы – смертоносны. – Мортарион снова закашлял и неловко перенес вес. – Так Эйдолон знает, где собирается Пятый Легион?

– Он взял их след.

– Так это все еще охота.

– А чем еще она может быть?

Мортарион мрачно улыбнулся.

– Верно.

Он вздохнул и рассеянно сжал кулак. Крупные вмятины и зарубки на доспехе, полученные среди хрустальной пыли Просперо, не удалили. Они были отметинами незавершенного боя. На открытой верхней части лица Мортариона вспыхнуло нечто похожее на пыл. Стремление закончить начатое.

– С нашей последней встречи я изменился, – сказал он.

– Ты не принял всей меры даров.

– Пока нет, и никогда не приму. Я не такой, как ты. Я не упиваюсь этой порчей. Я использую ее. Контролирую. Ограничиваю.

Гор не ответил. В его черных как смоль глазах ничего не отразилось.

– Значит, у меня есть твое слово, – сказал, наконец, Мортарион. – Ты подождешь. Мы будем штурмовать Тронный мир вместе.

Гор поднял Коготь к тускло-синеватому свету, словно тот служил неким гарантом данного обещания.

– Я когда-нибудь лгал? – спросил он. – Даже моему Отцу? Придет время, когда можно будет больше не лгать, ведь истина и ложь не имеют значения в мире грез. Я принесу это время галактике. Вот почему ты следуешь за мной, так же, как когда-то следовал за Ним.

– Не так, как следовал за Ним.

– Хорошо, я даю тебе свое слово.

– А я тебе свое.

Мортарион сжал Коготь, и перчатка Повелителя Смерти растворилась на фоне массивного молниевого оружия.

– Он будет схвачен и убит.

Если эти слова и доставили удовольствие магистру войны, то он не подал виду. Гор просто кивнул. Это был лишь незначительный жест, знак того, что еще одна задача выполнена и еще одно препятствие на пути к Трону убрано.

– Сообщи мне, когда закончишь, – сказал он, разжав перчатку Мортариона и опустив Коготь. Над примархами кружили ледяные ветра Призрака. – Все, что мне нужно – это известие. Затем начнется последнее наступление, и его возглавим мы с тобой.