Люди, которые в девяностые годы приезжали на военную подготовку в Афганистан, происходили отнюдь не из низов. В начале 80-х социолог Саад Эддин Ибрагим назвал египетских исламских фундаменталистов «типичными молодыми египтянами». Полтора десятилетия спустя многие новобранцы «Аль-Каиды» по своему происхождению являлись выходцами из среднего и высшего классов, почти все из полных семей. У большинства образование было не ниже уровня колледжа со строгой ориентацией на естественные науки и инженерное дело. Лишь некоторые являлись выпускниками религиозных школ; многие прошли обучение в Европе или Соединенных Штатах и говорили на пяти-шести языках. Ни у кого не было признаков умственного расстройства. Многие даже не были вполне религиозны.

Их биографии оказались сложнее биографий их предшественников, воевавших против Советского Союза. Прежнее поколение включало в себя множество специалистов среднего звена: врачей, учителей, бухгалтеров, имамов — все они отправились в Афганистан вместе с семьями. Новые джихадисты были гораздо моложе и еще не имели семьи. Среди них изредка встречались представители криминальной среды, занимавшиеся подделкой документов, фальсификацией кредитных карт и транспортировкой наркотиков. Прежние джихадисты в большинстве своем происходили из Саудовской Аравии и Египта; множество новых добровольцев приехали из Алжира и Европы. Практически никого не было из Судана, Индии, Турции, Бангладеш и даже Афганистана и Пакистана. В джихаде против СССР участвовали шииты, существовал даже особый шиитский лагерь возле аванпоста «Масада». Новые джихадисты являлись суннитами. Их непосредственной целью было пройти военную подготовку, чтобы потом отправиться на войну в Боснию или Чечню, а оттуда уже вернуться домой и создать исламское государство. С 1996 по 2001 год, когда эти базы были полностью разрушены, подготовку в афганских лагерях прошли от десяти до двадцати тысяч человек.

Новобранцев спрашивали об их происхождении и особых навыках. Информация собиралась для того, чтобы решить, какую диверсию они могли бы совершить. Например, Хани Ханжур, молодой саудит, сообщил, что учился управлять самолетом в Соединенных Штатах. Он присоединился к заговору 11 сентября.

Помимо интенсивной военной подготовки, новобранцы должны были проникнуться идеологией «Аль-Каиды». На занятиях курсанты зазубривали основные утопические цели организации:

1. Установление Царства Божия на земле.

2. Достижение мученичества за дело Божие.

3. Очищение ислама от нечестия.

Эти три основных положения показывают привлекательность идей «Аль-Каиды» и вместе с тем их ограниченность. Они понятны только идеалистам, которых не озадачит вопрос о том, какое божественное устройство возможно установить руками людей, единственной политической целью которых было очищение религии. Смерть как личная цель все еще казалась притягательной для многих новобранцев.

Они изучали прошедшие операции, как успешные, так и провальные. Их настольной книгой был учебник «Военные знания для джихада против тиранов», содержавший разделы по подделке документов, пользованию оружием, мерам безопасности и разведывательной деятельности. «Конфронтация с отступническими режимами, к которой мы призываем, не означает сократовские споры… платонические идеалы… и аристотелевскую дипломатию, — начинает учебник. — Это означает диалог пулями, идеалы покушений, взрывов и разрушений и дипломатию пушек и пулеметов».

В подготовке было три этапа. Новобранцы проходили 15-дневный курс начальной военной подготовки, на котором их доводили до полного изнеможения, позволяя спать только пару часов в сутки. Во время второго этапа, продолжавшегося полтора месяца, рекруты изучали основы военного дела, топографию, рыли окопы, ориентировались по звездам и осваивали различные виды оружия — легкие автоматы, мины системы Клеймора, минометы, переносные пусковые установки и зенитные ракеты. В качестве мишеней использовались изображения американских солдат или автомобилей. Согласно записям одного курсанта на занятиях по идеологической подготовке враги классифицировались в следующем порядке:

1. Еретики (мубараки всего мира).

2. Шииты.

3. Америка.

4. Израиль.

Разнообразие врагов всегда было ночным кошмаром для бойцов «Аль-Каиды».

Окончившие второй цикл могли поступить на курс партизанской войны, который продолжался 45 дней. Были созданы специальные лагеря, где изучали способы угона транспортных средств, разведывательную работу и десятидневный курс по организации покушений. Один из курсантов записал в дневнике, что изучил «стрельбу по охраняемой персоне и ее телохранителям с мотоцикла» в один день и «стрельбу по двум целям в автомобиле сверху, спереди и сбоку» — на следующий. Другой лагерь специализировался на изготовлении взрывных устройств, а еще один, называемый «лагерь камикадзе», занимался подготовкой боевиков-самоубийц, которые носили специальную белую или серую одежду и жили отдельно, замкнуто, не разговаривая друг с другом.

В лагере имелась хорошая военная литература, в том числе книга «Восстание», автобиография израильского террориста Менахема Бегина, ставшего позже премьер-министром. В следующем труде, написанном для Сил быстрого реагирования морской пехоты США, обыгрывался сценарий, когда в узком Ормузском проливе неожиданно взрывается танкер со сжиженным газом, что приводит к резкому росту цен на нефть. Курсанты были увлечены этим сценарием и тратили много времени на разработку плана такого взрыва. По вечерам они смотрели голливудские боевики. Особенно всем нравились фильмы с участием Арнольда Шварценеггера.

Завахири размышлял над использованием биологического и химического оружия. Он заметил, что «поражающая сила этого оружия ничуть не меньше, чем у ядерного». Он разработал программу под названием «Забади», чтобы изучить возможность применения запрещенных технологий для массового убийства. «Несмотря на сильную опасность этого оружия, мы сознаем, что наш враг, в отличие от нас, умеет его производить», — писал он. Один из его людей, Абу Хабаб, создал лабораторию неподалеку от Джелалабада, где ставил опыты на собаках: он испытывал на них самодельный нервно-паралитический газ, снимал на видеопленку, как животные умирали в агонии. Обычно собаки мучились в течение пяти часов. Абу Хабаб объяснял своим курсантам, что человек еще более восприимчив к химическому оружию, чем животные. Завахири устроил вторую лабораторию под Кандагаром, где малайзийский бизнесмен Язид Суфаат несколько месяцев экспериментировал с сибирской язвой. У Суфаата была ученая степень по химии, которую он защитил в Калифорнийском государственном университете в Сакраменто.

Бен Ладен не соглашался первым применять биологическое или химическое оружие, у него были разногласия по этому поводу с Абу Хафсом, который доказывал необходимость использования запрещенных отравляющих веществ. Можно ли применять их в исламских странах? Могут ли гражданские лица быть целью? «Голуби» доказывали, что использование оружия массового поражения отвратит мир от исламского дела и вызовет сокрушительный удар по Афганистану со стороны Америки. «Ястребы» настаивали, что американцы уже дважды применили атомное оружие против Японии и что они использовали против иракцев бомбы, начиненные обедненным ураном. Если Соединенные Штаты снова решат использовать ядерное оружие, то кто защитит мусульман? ООН? Арабские режимы? «Аль-Каида» стремилась заполучить ядерное оружие, чтобы сдержать агрессию западного империализма.

У новобранцев было много общего. Они — дети урбанистической цивилизации, космополиты, получили хорошее образование, бегло говорили на нескольких языках и владели компьютером. Многие из тех, кто присоединился к джихаду, уже жили в замкнутых общинах в своих странах или там, где выросли. Это были алжирцы из арабских кварталов Франции, марокканцы из Испании и йеменцы из Саудовской Аравии. Несмотря на внешнее благополучие, в странах проживания они испытывали унизительное к себе отношение. Как и Саид Кутуб, они встали на путь исламского фундаментализма во время жизни на Западе. Пакистанцы в Лондоне не считали себя ни настоящими британцами, ни настоящими пакистанцами; они везде чувствовали себя чужаками. Это было справедливо для ливанцев Кувейта и египтян в Бруклине. Замкнутые, отчужденные, живущие вдали от своих семей в эмиграции, они нашли дружескую поддержку в мечети и утешение в религии. Для ислама характерна общинность. Это больше, чем вера, это внутренняя сущность человека.

Имамы, естественно, всячески подчеркивали, что мечеть является родным домом всем обездоленным и отчаявшимся. Непропорционально большое количество новых мечетей в исламских кварталах финансировала Саудовская Аравия, посылавшая мулл-фундаменталистов, многие из которых проповедовали джихад. Замороченные риторикой и легендами о победе над Советским Союзом, молодые люди принимали решение отправиться в Афганистан.

Именно так это произошло с группой молодых арабов из Гамбурга, одного из самых процветающих городов Германии, где миллионеров на душу населения больше, чем в любом другом европейском городе. В 1999 году Гамбург был твердыней буржуазности и свободных нравов. Город выглядел скорее британским, нежели немецким, — педантичный, но вежливый, патрицианский, но мультикультурный. Туда стремились попасть иностранные студенты и политические беженцы. В городе жило около двухсот тысяч мусульман. Мохаммед Атга приехал в Гамбург в конце 1992 года и поступил на отделение городского планирования Технического университета Гамбург-Харбург. Иностранные студенты могли оставаться в Германии столько, сколько хотели, не платить за обучение и путешествовать по всему Европейскому союзу.

В городе легко можно было обнаружить исторические раны — не только следы реконструкции старой части, но также в законах и характере немецкого народа. Здесь практиковалась самая либеральная в мире схема предоставления политического убежища. Группы, признанные террористическими, могли легально действовать в стране, собирать деньги и набирать добровольцев, при том условии, если они являлись международными. Считалось, что законы страны не нарушаются, если организация, находившаяся в Германии, планирует террористические акты за ее пределами. Естественно, многие экстремисты стремились попасть в эту тихую гавань.

В дополнение к конституционным барьерам, которые запрещали вести расследование деятельности радикальных групп, была также внутренняя предосторожность. Страна в прошлом сильно пострадала от ксенофобии, расизма и чрезмерного политического давления; поэтому на любое действие в этом направлении было наложено табу. Федеральная полиция предпочитала направлять свои усилия на надзор за доморощенными неонацистами, совершенно не обращая внимания на иностранные группы. Германия боялась своих, а не чужих. Существовал негласный пакт о том, что немцы не обращают внимание на деятельность международных экстремистов, а те, в свою очередь, не проводят акций против немцев. Напуганная своим собственным экстремистским прошлым, Германия стала осиным гнездом нового тоталитарного движения.

Радикальные исламисты имели мало общего с нацистами. Первых часто обвиняли в сочувствии фашистам, но страсти, которые кипели в мечети «Аль-Кудс», где встречался Мохаммед Атта со своими единомышленниками, не привели к созданию конкретной политической модели. Однако, как и нацисты, исламские фундаменталисты часто разделяли фанатическую решимость повернуть колесо истории так, чтобы отомстить за унижения предшествующих поколений.

Хотя у Атты были только смутные социалистические представления о политике, он и его товарищи стремились переоценить последствия нацистского режима в Германии. Мунир аль-Мотассадек, один из его друзей, считал, что Гитлер был «хорошим человеком». Атта сам неоднократно повторял, что евреи контролируют массмедиа, банки, газеты и политику из международной штаб-квартиры в Нью-Йорке; мало того, он был убежден, что именно евреи развязали войну в Боснии, Косово и Чечне, чтобы изгнать оттуда ислам. Атта не сомневался, что Моника Левински был подослана Израилем, чтобы скомпрометировать симпатизировавшего палестинцам Клинтона.

Жесткость, которую можно было отметить в Атте, имела характерные нацистские черты и, без сомнения, определялась необходимостью сопротивления соблазнам этого фривольного города. Молодой специалист по городской планировке восхищался чистотой и благоустройством Гамбурга, так сильно отличавшегося от Каира, где он вырос. Но присутствовали черты, которые ранее Саид Кутуб заметил в Америке: материализм, распущенность, духовная пустота. Все это было особенно очевидно на фоне бурной городской жизни с казино, проститутками в зеркальных витринах и с величественными, но пустыми соборами.

Во время Второй мировой войны Гамбург являлся центром военного судостроения; здесь был спущен на воду линкор «Бисмарк» и множество субмарин немецкого подводного флота. Естественно, что город стал одной из главных целей для авиации союзников. В июле 1943 года во время операции «Гоморра» город был стерт с лица земли. Авиаудар вышел далеко за границы военных заводов и порта. Налеты бомбардировщиков продолжались целые сутки и привели к гибели 45 тысяч человек, превратив освободительную кампанию в массовое убийство мирных жителей. Большинство рабочих судостроительных заводов жили в многоквартирных домах вдоль Эльбы, и бомбы союзников падали главным образом туда. Атта жил в квартире № 54 по Мариенштрассе в восстановленном доме на улице, что была почти полностью разрушена.

Атта был способным работником, но ему недоставало творческого воображения. В его внешности присутствовало что-то женственное, «элегантное» и «деликатное», его сексуальную ориентацию было трудно определить. Его черные глаза смотрели настороженно. Одна из его знакомых вспоминала, что было трудно смотреть ему в глаза — взгляд казался страшным. Когда он ожидал ответа, то крепко сжимал губы.

11 апреля 1996 года, когда Атте исполнилось двадцать семь лет, он подписал стандартное завещание, которое получил в мечети «Аль-Кудс». В этот день Израиль атаковал Ливан в ходе операции «Гроздья гнева». По словам друзей, Атта был взбешен и решил пожертвовать своей жизнью в качестве ответного шага.

Хотя чувства, выраженные в завещании, всего лишь догматы веры его общины, Атта постоянно демонстрировал свое презрение к женщинам, которые, по его мнению, были подобны евреям в могуществе и распутстве. Завещание гласило: «Беременные женщины и неверные не должны присутствовать на моих похоронах или приходить на мою могилу. Те, что будут обмывать мое тело, должны надеть головные платки и ни в коем случае не дотрагиваться до моих гениталий». Презрение к женщинам и страх сексуального контакта наводит на мысль, что Атта встал на путь террора из-за того, что не мог совладать со своей сексуальностью, которую перенес на конфликт цивилизаций.

Четыре друга из Гамбурга, Мохаммед Атта, Рамзи бен аль-Шибх, Марван аль-Шеххи и Зиад Джаррах, прибыли в лагерь «Халдан» в ноябре 1999 года, чтобы пройти подготовительный курс. Они приехали в подходящий момент.

Прошло три года с тех пор, как Халед Шейх Мохаммед разработал «самолетную операцию» и предложил ее бен Ладену в качестве перспективного плана нанесения удара на территории Америки. Мохаммед предполагал использовать две волны угнанных самолетов: пять с восточного побережья США и пять из Азии. Девять лайнеров должны были спикировать на избранные цели, такие как ЦРУ, ФБР и ядерные заводы. Халед Шейх Мохаммед видел себя за штурвалом последнего самолета. Он хотел убить всех мужчин на борту, затем сделать заявление, осуждающее политику США на Ближнем Востоке, приземлиться и освободить из салона женщин и детей.

Бен Ладен отказался от этого последнего этапа и весной 1999 года послал Мохаммеда назад в Кандагар с заданием привести скорректированный план в исполнение.

Пять месяцев спустя бен Ладен, Халед Шейх Мохаммед и Абу Хафс встретились в Кандагаре, чтобы наметить потенциальные цели. Из трех человек только один знал все детали. Их целью были не просто диверсии. Бен Ладен представлял себе, что Америка как политическая реальность может быть уничтожена. «Америка — великая сила, обладающая потрясающей военной мощью и определяющая мировую экономику, — признавал он позже. — Но все это построено на непрочном фундаменте, который может быть разрушен одним маленьким бугорком. Если на стороне этого бугорка Божья воля, то Америка споткнется, иссохнет и утратит мировое лидерство». Он верил, что страна распадется на конфедерацию штатов.

Естественно, бен Ладен собирался поразить Белый дом и Капитолий. В списке целей также значился Пентагон. Если американские правительственные здания и военные штаб-квартиры будут разрушены, то действительный распад страны становился уже не простой фантазией. Халед Шейх Мохаммед наметил в качестве цели Всемирный торговый центр, который его племянник Рамзи Юсеф не сумел подорвать шесть лет назад. Обсуждались также небоскребы «Сирс-тауэр» в Чикаго и «Лайбрэри-тауэр» (теперь называется «Башня Американского банка») в Лос-Анджелесе. Бен Ладен решил, что атака на американские города западного берега может подождать.

Было мало денег на разработку операции, но много желающих стать мучениками. Если бы план предусматривал просто взрыв самолетов в воздухе, то пилоты, способные управлять самолетом, были бы не нужны. Но когда план операции был в основном разработан, стало ясно, что для его осуществления требуются слаженные группы боевиков, обладающие специальными навыками. На подготовку таких групп требовались годы.

Бен Ладен поручил четверым наиболее способным специалистам принять участие в операции. Никто из этой четверки не только не умел летать, но даже не говорил по-английски, что требовалось для получения лицензии пилота. У них не было опыта жизни на Западе. Мохаммед обучал их английским фразам и собирал учебные пособия из летных школ Соединенных Штатов. Они использовали авиасимуляторы и смотрели голливудские боевики, где показывали угон самолетов, но дельта между способностями людей и грандиозностью порученного задания была огромной.

Наваф аль-Хазми стал одним из этих людей. Он приехал в Афганистан в 1993 году, когда ему было семнадцать лет. Его отличали крепкое телосложение и приятная улыбка. Его отец был богатым бакалейщиком из Мекки. Его друг детства Халед аль-Мидхар происходил также из известной в Мекке семьи. Следуя примеру бен Ладена, эти два богатых молодых саудита вначале вместе воевали в Боснии, а затем на стороне «Талибана» против Северного Альянса — сборной группы моджахедов и сторонников бывшего афганского правительства во главе с Ахмадом Шахом Масудом. Несмотря на саудовское подданство, Мидхар был из Йемена. Он женился на Ходе аль-Хада, сестре одного йеменского собрата по оружию, и имел от нее двух дочерей. Именно семье его жены принадлежал контактный телефон, номер которого удалось обнаружить после взрывов посольства и благодаря которому ФБР смогло установить конфигурацию распространения ячеек «Аль-Каиды» по всему миру. Наблюдение за передвижением двух человек, Хазми и Мидхара, предоставляло американским спецслужбам наиболее вероятную возможность раскрыть заговор 11 сентября.

Благодаря саудовскому подданству Хазми и Мидхар легко смогли получить американские визы. Им даже не нужно было проходить собеседование. Для двух других потенциальных угонщиков, йеменцев, ситуация развивалась иначе. Иммиграционные службы были уверены, что йеменцы, как только пересекут границу, сразу же скроются из вида, поэтому документы им вернули. Наткнувшись на препятствие, бен Ладен решил послать всю группу боевиков в Юго-Восточную Азию, чтобы изучить возможности реализации первоначального плана Халеда Шейха Мохаммеда — просто взорвать американские самолеты в воздухе. В тот момент казалось, что великий план атаки на Америку с ее территории канул в небытие.

Это было как раз в тот момент, когда Мохаммед Атта и его друзья первый раз прибыли в Афганистан. Две недели они не могли устроиться. Это было в конце ноября, когда листва уже опала и наступил месяц Рамадан. Новички сразу же понравились Абу Хафсу: образованные, технически грамотные люди с приемлемым уровнем владения английским. Не было необходимости объяснять им, как жить на Западе. С визами проблем тоже не было. Их следовало только научить управлять самолетом и внушить желание умереть.

Когда приехал аль-Шибх, Атта, Джаррах и Шеххи сказали ему, что им поручена особая тайная миссия. Они четверо приглашены встретиться лично с бен Ладеном. Усама спрашивал их об условиях жизни в Европе. Они поведали ему о своем желании стать мучениками.

Им дали задание вернуться в Германию и оттуда подать документы в летную школу в США.

Таким образом, в распоряжении «Аль-Каиды» были уже две независимые команды боевиков, каждая из которых могла совершить главную атаку в случае изменения планов. Для того чтобы скрыть поездку в Афганистан, члены гамбургской ячейки сообщили в консульство, что их паспорта потерялись или украдены. В это время четверка, которая была выбрана первой для захвата самолетов, отправилась в Куала-Лумпур. Кроме Халеда аль-Мидхара и Навафа аль-Хазми в ее состав входило еще два йеменца: Абу Бара и Тевфик бен Атташ, принявший имя Халлад.

Последний являлся неуловимой, но хорошо заметной фигурой в «Аль-Каиде». У него был металлический протез правой голени, которую он потерял во время войны против Северного Альянса. Он родился в Йемене, но вырос в Саудовской Аравии, и бен Ладен знал его с детства. Халлад участвовал в подготовке взрывов посольств и неудачной попытке взрыва американского эсминца «Салливан». Именно он стал одним из организаторов взрыва эсминца «Коул» несколько месяцев спустя.

В конце 1999 года Халлад позвонил Мидхару и сообщил о предстоящей встрече в Куала-Лумпуре. Это был единственный случай, когда две команды собрались вместе. АНБ перехватило телефонный звонок с аппарата Ахмада аль-Хады, тестя Мидхара, — именно его телефон использовался террористами в качестве коммутатора. В разговоре упоминались имена Халеда аль-Мидхара и двух других участников: Навафа и Салема. В АНБ имелись сведения, полученные с этого же телефона, о том, что второе имя Навафа было Хазми, хотя агентство не пробивало его по своей базе данных. «Не исключено, что что-то затевается», — сообщило об этом разговоре АНБ и не попыталось углубиться в происходящее.

ЦРУ уже знало имена Мидхара и Хазми. Однако Саид Бадиб, главный аналитик принца Турки в саудовской разведке, во время ежемесячной встречи в Эр-Рияде сообщил американским коллегам о том, что Мидхар и Хазми являются членами «Аль-Каиды». Агенты ЦРУ проникли в гостиничный номер в Дубае, где Мидхар остановился на пути в Малайзию. Они сфотографировали его паспорт и факсом послали в резидентуру «Алек». Внутри паспорта находилась важнейшая информация о том, что Мидхар является обладателем многократной американской визы, выданной в апреле. Резидентура «Алек» разослала ориентировки в различные спецслужбы мира, где были следующие слова: «Мы нуждаемся в наблюдении за этими путешественниками и их деятельностью… чтобы выяснить, не представляют ли они потенциальной опасности». В том же самом сообщении говорилось, что ФБР предупреждено о встрече в Малайзии и ему передана копия паспорта Мидхара. К сожалению, это была неправда.

ЦРУ обратилось к властям Малайзии с просьбой отследить встречу в Куала-Лумпуре, которая должна была состояться 5 января на укромном участке, разработанном Джеком Ни Клаусом, — возле поля для игры в гольф. Квартира принадлежала Язиду Суфаату, малайзийскому бизнесмену, сотрудничавшему с Завахири в экспериментах с сибирской язвой. Встречу не удалось прослушать, поэтому была упущена важнейшая возможность вовремя раскрыть подготовку взрыва эсминца «Коул» и заговор 11 сентября. Без Майка Шойера резидентура «Алек» лишилась своего жала. Он продолжал сидеть в библиотеке, ожидая, что его призовут.

В тот же день в «Алек» пришло сообщение из резидентуры Эр-Рияда относительно визы Мидхара. Даг Миллер, один из агентов ФБР, прикомандированный к «Алеку», прочитал информацию о встрече в Куала-Лумпуре и обратился за разрешением получить для своей организации доступ к этим важнейшим сведениям, тем более что один из участников собирается отправиться в Соединенные Штаты. Такое разрешение всегда требовалось при передаче разведданных от одной спецслужбы другой. Миллеру ответили: «Это вне компетенции ФБР». Неделю спустя Миллер вновь попытался обратиться к Тому Уилширу, заместителю директора ЦРУ, который был аккредитован при штаб-квартире ФБР. Уилшир должен был способствовать обмену информацией между управлением и ФБР. Миллер вручил ему официальный запрос и спросил: «Пойдет ли это или мне написать в другой форме?». Уилшир так и не ответил. Вскоре Миллер забыл об этом деле.

Специальный отдел, секретная служба Малайзии, сфотографировал около двенадцати человек, ассоциировавшихся с «Аль-Каидой», которые входили в дом и посещали интернет-кафе неподалеку. 8 января Специальный отдел сообщил шефу резидентуры ЦРУ в Таиланде, что три человека, присутствовавших на встрече, а именно Мидхар, Хазми, Халлад, вылетели в Бангкок. Там, как предполагалось, Халлад мог встретиться с террористами, целью которых был «Коул». Но ЦРУ никого не предупредило. Управление даже не настояло, чтобы Мидхара включили в розыскной список Государственного департамента, чтобы задержать при въезде в Соединенные Штаты или же поставить под наблюдение.

Три месяца спустя ЦРУ узнало, что 15 января 2000 года Хазми прилетел в Лос-Анджелес. Были проверены списки пассажиров, благодаря этому удалось все выяснить. ЦРУ не сообщило в ФБР и Госдепартамент, что по крайней мере один из опознанных боевиков «Аль-Каиды» уже находится в стране.

Почему ЦРУ так поступило — остается только догадываться. Как обычно, управление боялось, что разыскные мероприятия внутренних служб выявят их компромиссные взаимоотношения с зарубежными разведслужбами, поэтому стремилось всячески защитить секретную информацию. Опыт сотрудничества ЦРУ с Джоном О’Нейлом показал, что последний требовал полного контроля над всеми случаями, которые касались сферы расследований ФБР, а этот случай был именно таким. Но в ЦРУ многие ненавидели О’Нейла и боялись вторжения ФБР в сферу разведывательной деятельности. Поэтому ЦРУ решило скрыть эту информацию, чтобы она не попалась на глаза О’Нейлу. Так объяснили это подчиненные Джона.

Существовали и другие причины, заставившие ЦРУ скрыть информацию, которую оно было обязано сообщить в ФБР. Несколько членов команды 1–49 считали, что ЦРУ намеренно прикрыло Мидхара и Хазми, надеясь их впоследствии завербовать. Управлению был необходим источник внутри «Аль-Каиды»; попасть не удавалось не только туда, но даже в число курсантов тренировочных лагерей, открытых для всех желающих. Мидхар и Хазми представляли великолепную возможность. Однако, проникнув на территорию США, они оказались в юрисдикции ФБР. Фактически управление неоднократно проводило спецоперации внутри Соединенных Штатов, хотя законных оснований для подобной деятельности у него не было. Обычно это происходило в Нью-Йорке, где постоянно находилось множество иностранных делегаций. О’Нейл нередко жаловался резиденту ЦРУ в Нью-Йорк на операции 1–49. ФБР подозревало, что управление создало совместное предприятие с саудовской разведкой для того, чтобы формально обойти запрет. Естественно, что и иностранным разведкам была запрещена деятельность на территории США, но они делали это постоянно.

Можно лишь предполагать, почему ЦРУ не передало важнейшую информацию ФБР, которое прекрасно представляло, что управление и так завалено множеством угроз и предупреждений. Резидентура «Алек» начинала в 1996 году с двенадцати сотрудников, а к моменту роковой встречи в Куала-Лумпуре там работало уже двадцать пять человек. Было не менее тридцати аналитиков в Антитеррористическом центре, которые отслеживали акты терроризма во всем мире, но «Аль-Каида» не находилась в сфере его непосредственной ответственности. Аналитики «Алека» были молодой командой, где каждый работал в среднем три года. В основном это были женщины, чувствовавшие себя в мужском окружении Ближневосточного отдела ЦРУ не совсем уютно. Именно молодые женщины должны были предотвращать террористические атаки на США. Этот груз ответственности так давил на них, что в глазах других сотрудников они выглядели одержимыми манией преследования, за что их за глаза называли «семейкой Мэнсона», по имени Чарльза Мэнсона, осужденного за безумные убийства. Они подняли тревогу, но служащие старшего поколения не потрудились их услышать.

Атмосфера внутри резидентуры «Алек» была отравлена попытками ряда аналитиков ЦРУ возложить ответственность за отстранение от дел Майка Шойера на О'Нейла. Всего за несколько месяцев до этого старший агент ФБР обратился в резидентуру с требованием передать необходимую информацию, что вызвало перебранку между Фри и Тенетом, уважаемыми руководителями двух учреждений. Шойеру пришлось отступить, но тот агент ФБР, который обладал решающим голосом, тяжело заболел и вынужден был подать в отставку всего за несколько дней до встречи в Малайзии. Ни у одного из трех агентов ФБР, оставшихся в резидентуре, не было права на передачу информации, поэтому они обратились за разрешением. Так происходило до июля 2000 года, пока в резидентуру не назначили старшего агента Чарльза Э. Фрэма. Он никогда не видел ни одного сообщения, распечатки переговоров и ничего не знал о проблеме обмена информацией с ФБР. Когда позже он услышал о встрече в Малайзии, то сделал вывод, что если об этом ничего не знали в ФБР, это было большой оплошностью.

В то время произошло множество роковых ошибок.

15 января 2000 года Мидхар и Хазми прибыли в Лос-Анджелес, чтобы записаться в летную школу. Они, вероятно, были удивлены таким заданием. Даже поиск жилья оказался трудной задачей, ведь ни один из них не говорил по-английски. Вскоре после приезда они познакомились с сорокадвухлетним студентом Омаром Байуми, который получал стипендию от саудовского правительства, но редко ходил на занятия. Он уже попадал в сферу внимания местного отделения ФБР по информации управляющего домом, где он жил. По словам одного из информаторов ФБР, Байуми, предположительно, был агентом саудовского правительства, но это мало что значило для ФБР, ибо Саудовская Аравия считалась верным союзником США. В любом случае агентам не разрешили проводить допрос Байуми, полагая, что это будет вторжением в большую антитеррористическую операцию.

Позже Байуми сообщил следователям, что он приехал из Сан-Диего 1 февраля 2000 года, чтобы передать некоторые документы для визы в саудовское консульство. Оттуда он отправился на ланч в халяльный ресторан и услышал, что там говорят на его родном диалекте арабского языка. Байуми познакомился и разговорился с Мидхаром и Хазми, которые пожаловались, что им тяжело жить в Лос-Анджелесе, поэтому он пригласил их в Сан-Диего. Через три дня они появились у него. Он разрешил им остановиться у себя, пока не нашел им квартиру в доме напротив, и одолжил им денег на два месяца арендной платы. На ближайшей вечеринке он представил их членам местной мусульманской общины.

Если Байуми послали следить за этими двумя людьми, то кто мог это сделать? Возможно, они сами вышли на него. Им был необходим опекун в Америке. Тот факт, что Байуми вышел на них непосредственно после того, как посетил саудовское консульство, наводит на мысль, что двое будущих угонщиков самолетов уже находились под надзором чиновников саудовского правительства, осведомленных об их членстве в «Аль-Каиде». ЦРУ было единственным американским правительственным ведомством, которое знало о существовании Мидхара и Хазми и о том, что они уже в США. ЦРУ следило за ними от Куала-Лумпура до Бангкока и далее до Лос-Анджелеса. Вероятно, эксперты ЦРУ рассудили, что у саудовской разведки больше шансов завербовать этих боевиков, чем у американцев. Поэтому ЦРУ продолжало держать руку на пульсе этой операции.

Это точка зрения обиженных следователей ФБР, потрясенных тем, что ЦРУ им ничего не сказало о проникновении боевиков «Аль-Каиды» на территорию Америки. Мидхар и Хазми прибыли в страну за восемнадцать месяцев до 11 сентября. ФБР имело все правовые санкции, чтобы расследовать деятельность этих людей и понять, чего они добиваются, но, поскольку ЦРУ скрыло необходимую информацию, угонщики получили уникальную возможность привести свой замысел в исполнение, и остановить их оказалось невозможно.

Льюис Шилиро, глава нью-йоркского управления ФБР, вышел в отставку вскоре в начале нового тысячелетия, и О’Нейл сильно хотел занять его место. Шеф нью-йоркского управления одновременно являлся помощником директора ФБР. Штаб-квартира рассматривала двух кандидатов на этот пост: О’Нейла и Барри Мауна, главу бостонского управления. У Мауна было больше опыта, а у О’Нейла — больше врагов. Кроме того, О’Нейл только что получил взыскание за то, что позволил Вэлери Джеймс воспользоваться служебной туалетной комнатой. Томас Пикард, заместитель директора ФБР, сообщил Джону, что, по общему мнению, его карьера катится под откос. На ответственную должность был назначен Маун.

Маун все еще помнил неприятную кампанию, которую развязал против него О’Нейл, когда они встретились на семинаре в академии ФБР в Куэнтико. Однако решение о назначении было уже объявлено. Маун услышал стук в дверь кабинета. Когда он открыл ее, то на пороге стоял О’Нейл с двумя бокалами пива в руках. «Я понял, что ты ирландец», — пояснил О’Нейл.

Осторожно намекнув о перспективах совместной деятельности, Маун сообщил О’Нейлу, что для работы в управлении ему нужны лояльные люди. «Не уверен, что я смогу зависеть от тебя», — сказал решительно Маун и предложил О’Нейлу перейти на другое место, скорее всего в управление в Нью-Джерси.

О’Нейл выразил желание остаться в Нью-Йорке «по семейным обстоятельствам». И сказал, что если Маун оставит его на прежнем месте, то он будет «более верен, чем близкие друзья».

«Ты все еще пытаешься мне что-то доказать», — предупредил Маун.

О’Нейл согласился: «Единственное, что я прошу взамен, — поддерживай меня».

Маун принял соглашение, но вскоре понял, что поддерживать О’Нейла — занятие, которое поглощает все рабочее время.

Существует анекдот о том, как сотрудники по борьбе с терроризмом задержали Рамзи Юсефа. После того как его поймали в Пакистане, то переправили самолетом в аэропорт Стюарт в Ньюборо (штат Нью-Йорк) и затем на вертолете ФБР доставили в исправительный центр «Метрополитен», находящийся на Федерал-плаза в Нижнем Манхэттене. «Два здоровых парня вывели его из самолета связанным, с повязкой на голове, — вспоминал Шилиро. — Когда мы летели над Гудзоном, один из спецагентов спросил меня: «Не лучше ли снять повязку с глаз?» После того как через минуту его глаза привыкли к свету, он взглянул в окно. Это было как раз в тот момент, когда мы пролетали возле башен ВТЦ. Один из агентов толкнул его и сказал: «Видел? Все еще стоит!» И Юсеф ответил: «Если бы у меня было больше денег, больше бы не стоял».

Благодаря тому, что Всемирный торговый центр устоял, он стал также символом успеха Межведомственных сил по борьбе с терроризмом (МСБТ), в который входили ФБР, ЦРУ, Департамент полиции Нью-Йорка, Портовое управление и множество других федеральных и региональных служб. В сентябре 2000 года МСБТ решили отметить двадцатую годовщину своего существования в банкетном зале «Окна на мир», расположенном в башне ВТЦ. Многие из приглашенных выглядели весьма непривычно в черных галстуках-бабочках, но это был вечер, когда их все поздравляли. Присутствовал мэр Руди Джулиани, бывший федеральный прокурор Южного округа Нью-Йорка и сменившая его на этом посту Мэри Джо Уайт. Она поблагодарила всех за «совершенную и успешную работу по расследованию терактов и наказание виновных», подразумевая Юсефа и еще шестерых участников подрыва ВТЦ, а также шейха Омара Абдул-Рахмана и девять его последователей, планировавших покушения на политических деятелей и взрывы главных нью-йоркских достопримечательностей. Люди, собравшиеся в зале, хорошо знали, насколько изменился терроризм за последние десятилетия, со времен хорватских националистов и кубинцев, противников режима Кастро, которые были больше заинтересованы в привлечении внимания общественности, чем в жертвах. Новый террор перенес акцент на массовые убийства.

Была туманная ночь, и облака заволокли небо и затруднили обзор со 106 этажа. О’Нейл казался очень спокойным и ходил по залу, хотя некоторые были удивлены, почему Мэри Джо Уайт не включила его имя в списки тех сотрудников ФБР, с которыми она хотела бы познакомиться. Марк Россини, новый представитель команды 1–49 при резидентуре «Алек», был в списках, хотя только начал входить в курс дела. Он представил свою невесту боссу, человеку, которого боготворил. Россини был из тех, кого называли «сынами Джона». Он знал все об О’Нейле, включая то, какие сигары и рестораны он предпочитает; он даже одевался как О’Нейл. Но Россини не знал, что карьера его шефа уже стремительно катилась вниз из-за пустякового инцидента, случившегося за два месяца до этого.

О’Нейл прошел собеседование в Орландо, которое обычно проводится перед выходом в отставку. У него не было желания покидать службу, и он был очень недоволен тем, что его заставили туда поехать. Однако из-за того, что это происходило во Флориде, он попросил Вэлери Джеймс отправиться вместе с ним, чтобы провести уик-энд в Майями.

Во время собеседования О’Нейл взял анкету и вышел из кабинета, чтобы позвонить. Когда он вернулся, остальные агенты уже ушли на обед. Кабинет был пуст. Он обнаружил, что пропал его портфель. О’Нейл вначале позвонил в местную полицию, а затем своему шефу Мауну. Он сообщил, что в портфеле находилось несколько служебных электронных писем и один очень конфиденциальных документ «Ежегодный общий служебный отчет», который содержал систематизированное распределение всех национальных операций в Нью-Йорке. О пропаже были уведомлены директор ФБР и генеральный прокурор.

«Это ужасно», — сказал О’Нейл Вэлери Джеймс, когда вернулся в номер.

Он был мертвенно-бледен.

Полиция нашла портфель пару часов спустя в соседнем отеле. Ручка «Монблан» была украдена вместе с серебряным сигарным ножом и дорогой зажигалкой. Бумаги оказались на месте, анализ отпечатков пальцев показал, что до них никто не дотрагивался, но эта была еще одна оплошность в очень неприятный момент его карьеры.

Даже несмотря на то, что О’Нейл немедленно сообщил об инциденте и ничего ценного не пропало, Министерство юстиции возбудило уголовное дело. Маун считал, что это чересчур. Он рекомендовал ограничиться устным выговором, в крайнем случае письменным предупреждением. Его сотрудники часто держали дома секретные документы, но ни у кого ничего не пропадало. Он чувствовал себя виноватым, потому что именно он потребовал от О’Нейла как можно быстрее завершить работу над «Ежегодным отчетом», а тот лишь выполнял приказ.

Несмотря на прежнее соперничество, Маун стал непоколебимым защитником О’Нейла. Маун понимал, что профессионализм является врагом любой бюрократии и что эта выдающаяся личность была важна для преодоления межведомственных барьеров и узких интересов, которые истощают волю лучших людей. Сотрудники нуждались в защите и воодушевлении; только имея сильного и дальновидного лидера, бюрократическая машина ФБР могла добиться каких-либо успехов. О’Нейл был таким лидером. Он сделал нью-йоркское управление самым эффективным подразделением ФБР, но это дорого стоило, и Маун это понимал. Враги страстно желали уничтожить О’Нейла, и теперь он сам предоставил им такую возможность.

«Аль-Каида» руководствовалась философией управления, сводившейся к следующему: «централизация приказов и децентрализация исполнения». Бен Ладен намечал цели, назначал ответственных и предоставлял финансирование. Планировали операцию и выбирали методы нападения те, кому было поручено проведение акции.

Подход, который хорошо сработал при взрыве посольств, дал осечку при подготовке операции, приуроченной к началу нового тысячелетия. Это было стечение обстоятельств. Попытка подрыва американского эсминца не удалась, потому что лодку, приготовленную для атаки на корабль, разгромили случайные люди в Аденском порту.

Сначала возникла идея атаковать танкер у берегов Йемена. Бен Ладен, однако, указал, что необходимо наметить более значимую цель. Ему хотелось потопить американский корабль. Когда операция провалилась, он приказал заменить двух смертников. Местный куратор Абдул Рахим аль-Нашири не согласился. Он сказал, что один из боевиков был ранен во время обстрела лагерей «Аль-Каиды» крылатыми ракетами и было бы несправедливо лишать его возможности принять участие в нападении на американский корабль, с которого, вероятно, и запускали эти крылатые ракеты. Более того, члены команды тренировались вместе полтора года, и специально для этой цели Нашири разработал новую усовершенствованную бомбу, способную концентрировать взрывную энергию в нужном направлении. Все было готово, и ожидали лишь очередного корабля ВМС США.

Бен Ладен сдался и передал местному координатору весь контроль над операцией. Он также выпустил очередное видеообращение, в котором угрожал Америке новыми ударами. Как и в интервью Эй-би-си перед взрывами посольств, он включил в выступление многозначительную фразу: «Наступает время, когда йеменец вынет кинжал из-за пояса». Вслед за ним Завахири заявил: «Достаточно слов. Время делать дело».

Аден расположен на склоне потухшего вулкана, взорвавшаяся вершина которого создала один из лучших глубоководных портов в мире. Название города идет из легенды, повествующей о том, что здесь когда-то находилась одна из частей Эдемского сада. Утверждалось также, что это было место, откуда Ной пустился в плавание на своем ковчеге и где похоронены Каин и Авель. Легендарный древний город процветал в эпоху британской колонизации, закончившейся в 1967 году, когда произошел раскол страны и Народно-демократическая Республика Йемен начала суровый эксперимент по строительству секулярного социализма. Страна объединилась в 1994 году. За десятилетия насилия и нестабильности в Адене мало что осталось от процветающего космополитического порта, которым он некогда был.

Одним из кораблей, заправлявшихся в доке, оказался ракетный эсминец «Коул», стоивший миллиард долларов. При его строительстве использовались новейшие технологии, позволявшие эсминцу оставаться малозаметным для радаров. Тем не менее корабль был хорошо виден в Аденском порту: длиной свыше полутораста метров, водоизмещением 8300 тонн с крутящейся антенной, фиксирующей непредвиденную угрозу. Эсминец «Коул» был одним из самых «живучих» кораблей ВМС США: около семидесяти тонн брони закрывали наиболее уязвимые участки корабля; существовала пассивная противохимическая, противобиологическая и противоатомная защита; прочность корпуса позволяла выдержать взрыв силой в 36 тонн на квадратный дюйм. В дополнение к крылатым ракетам «томагавк», которые были запущены с его борта при проведении операции «Необъятный охват», на эсминце имелись ракеты класса «корабль — воздух» и «корабль — корабль», пятидюймовые пушки и артиллерийские системы ближнего боя «фаланга», которые выстреливали пятьюдесятью двадцатимиллиметровыми снарядами в секунду. Корабль был оснащен электронной системой AEGIS, способной отслеживать сотни летящих ракет и летательных аппаратов в радиусе более двух тысяч миль. «Коул» специально разрабатывался для борьбы с ВМФ СССР.

12 октября 2000 года в 11.15 утра, когда эсминец готовился отправиться в дальнее плавание, стеклопластиковый катер настиг свою массивную цель. Несколько матросов несли вахту, но большинство находились в своих каютах или в кают-компании. Два человека пришвартовали катер к кораблю. Они улыбались и волновались, но затем стали странно сосредоточенными. Символичность момента и несоответствие размеров судов были именно такими, о которых мечтал бен Ладен. «Эсминец представлял столицу Запада, — говорил он позднее. — А лодка символизировала Пророка Мохаммеда».

Ударная волна чудовищной силы всколыхнула гавань. Люди, находившиеся в радиусе двух миль, подумали, что началось землетрясение. Фахд аль-Кусо, член вспомогательной группы «Аль-Каиды», почувствовал ударную волну в центре города, находясь в такси. Он должен был запечатлеть момент взрыва на видеокамеру, но слишком поздно получил информацию, поэтому не смог вовремя подобраться к точке съемки. Огненный шар взметнулся от ватерлинии вверх, поглотив матроса, который пытался понять, чего хотят люди, причалившие на катере к эсминцу. Взрыв проделал в борту пробоину размером двенадцать на двенадцать метров и отбросил матросов, ожидавших ланча. Семнадцать человек погибли и тридцать девять получили ранения. Несколько моряков прыгнули за борт, чтобы спастись от пламени. Огромный современный военный корабль напоминал раненого зверя.

Через несколько часов Барри Маун позвонил в штаб-квартиру ФБР и потребовал, чтобы контроль над расследованием взяло на себя нью-йоркское управление. «Это «Аль-Каида», — сказал он Тому Пикарду. Он хотел, чтобы О’Нейл взял командование на себя.

Как и в случае с подрывом посольств, Пикард не согласился, сказав, что нет оснований прямо подозревать «Аль-Каиду». Он предполагал послать в Аден команду вашингтонского управления. Маун перепрыгнул через его голову и обратится напрямую к Луи Фри, который сразу же согласился поручить расследование нью-йоркскому управлению. Но вопрос участия О’Нейла в задании не был решен.

«Джон — мой человек», — настаивал Маун. Не было никого, кто согласился бы работать с О’Нейлом. Мауну ответили: «Но если дело не пойдет, то вся ответственность падет на твою задницу».

«Я переживу», — сказал Маун.

О’Нейл воодушевился. Это был лучший шанс остановить «Аль-Каиду» на ее преступном пути и восстановить свою пошатнувшуюся репутацию. «Это по мне», — сказал Джон своим друзьям в Вашингтоне.

О’Нейл получил множество уроков, начиная с того первого дня в Вашингтоне, когда ему пришлось руководить задержанием Рамзи Юсефа. Один из них заключался в том, что следовало поддерживать теплые отношения с руководством военно-воздушной базы «Эндрюс», чтобы сразу можно было послать специальную группу самолетом в любую точку мира. Уже через двадцать четыре часа после взрыва в Адене команда из шести агентов ФБР во главе с О’Нейлом была в воздухе.

Первую остановку им пришлось сделать в Германии, чтобы дождаться официального разъяснения от правительства Йемена, утверждавшего, что взрыв произошел в результате несчастного случая. Кроме того, многие из раненых моряков уже находились в Германии на лечении в Региональном медицинском центре Ландштуля, где находился самый крупный американский госпиталь вне США. О’Нейл начал расследование непосредственно с осмотра ран, полученных при взрыве. Пока технические эксперты исследовали волосы и остатки одежды раненых, О’Нейл направился прямо в палаты, чтобы вместе с флотским следователем опросить пострадавших. Это были молодые парни и девушки, только что со школьной скамьи, некоторые из них лишились конечностей и получили сильные ожоги. Трое моряков находились в крайне тяжелом состоянии, чтобы давать интервью. Одна из них, младший офицер Кэти Лопес, была вся перевязана, но было видно, что она хочет что-то сказать. Медсестра припала ухом к ее губам и услышала шепот: «Найдите их».

Как только Али Суфан, молодой арабоговорящий агент, поступил в команду 1–49, О’Нейл сказал ему, что участие в расследовании взрыва эсминца «Коул» — прекрасная возможность для его карьеры.

Суфан был общителен и любил поговорить. Его акцент выдавал ливанское происхождение. Али хорошо знал, что значит жить в обстановке беззакония и хаоса. Кроме того, у него перед глазами стояли разрушенные города. Его семья бежала в Америку во время гражданской войны, и он очень полюбил новую родину, потому что она исполнила его мечту. Его опыт был прямо противоположен опыту его единоверцев, которые в поисках себя обратились к фундаментализму. Он никогда не испытывал неудобства из-за того, что являлся арабом и мусульманином. Напротив, он был избран президентом студенческого самоуправления и участвовал во многих академических мероприятиях. После получения степени магистра международных отношений в университете Вилланова он планировал защитить диссертацию на соискание степени доктора философии в Кембридже. Его впечатлила американская конституция, и, как многие натурализованные граждане, он был благодарен за открывшиеся перед ним новые возможности. Поэтому он решил поставить точку в своей академической карьере и послать свое резюме — «в шутку» — в ФБР. Суфан полагал, что вероятность попасть на работу в ФБР начинающему ученому арабского происхождения весьма мала, но некий мистический голос звал его выйти из аудитории. И когда он уже укладывал свои чемоданы для поездки в Англию, неожиданно пришел ответ: его приглашали через две недели на собеседование в академию ФБР.

О’Нейл включил его в команду 1–49, главным образом, из-за владения арабским языком, но вскоре он отметил инициативность, любознательность и одержимость Суфана. После того как самолет совершил посадку в аэропорту Адена, его сразу оцепили военнослужащие йеменских специальных сил в желтой униформе и старых советских касках. Они держали автоматы АК-47 навскидку. Специальная группа по освобождению заложников, которая была послана для охраны следственной бригады, немедленно достала свои автоматы М4 и компактные пистолеты-пулеметы. Суфан понял, что это может вызвать перестрелку.

Он открыл дверь самолета. У одного из людей в желтой униформе в руках была рация. Суфан направился прямо к нему, держа в руках бутылку с водой, чувствуя, что все автоматы направлены на него. Было больше сорока градусов жары. На солдатах все, кроме автоматов, было мокро от пота.

«Хотите пить?» — сказал Али Суфан по-арабски офицеру с рацией и протянул ему бутылку с водой.

«Это американская вода?» — переспросил офицер.

Суфан ответил, что да, и добавил: вода, как и остальные американские товары, хорошая. Йеменцы внимательно рассмотрели бутылку, но пить не решились.

Этот простой жест дружбы разрядил атмосферу. Солдаты опустили автоматы, после чего Суфан взял дело в свои руки.

О’Нейл был удивлен, как торжественно его приветствовали солдаты, когда он сходил по трапу. «Я сказал им, что вы генерал», — объяснил Суфан. Первое, на что обратил внимание О’Нейл, была вывеска «Бенладен груп интернейшнл», дочерней компании «Сауди бенладен груп», получившей контракт на реконструкцию аэропорта, серьезно поврежденного во время гражданской войны 1994 года. Это напомнило Джону, что теперь он находится на территории врага.

О’Нейл уже потратил много времени на изучение страны. Он прочитал книгу Тима Макинтоша-Смита под названием «Йемен: неизвестная Аравия». Он узнал, что Сана претендует на то, чтобы быть первым городом в мире, а название «Хадрамут», отечество бен Ладенов, означает «приходящая смерть». Он отметил этот факт. О’Нейл уже многое узнал, чтобы не впечатляться экзотикой.

Его настоящим противником оказалась не кто иная, как американский посол Барбара Бодайн. Двумя годами ранее она лично вела переговоры между США и Йеменом о разрешении американским военным кораблям заправляться в Аденском порту. Теперь это обернулось серьезным просчетом. Они встретились в шесть утра на следующий день после прибытия О’Нейла. Со своим акцентом уроженца Нью-Джерси он выразил надежду на успешное сотрудничество в «Йаймане».

«Йемене», — холодно поправила она.

С точки зрения О’Нейла, Йемен был переполнен джихадистами и все еще раздираем гражданской войной. «Йемен — страна с 18 миллионами населения и 50 миллионами автоматов», — сообщал он позже. Часто слышались автоматные очереди. Температура поднималась до пятидесяти градусов, а в домах ползали скорпионы. Кроме того, в стране было множество иностранных шпионов, у которых имелись подслушивающие устройства. В Йемене действовала одна из самых больших ячеек «Аль-Джихада» Завахири. Кроме того, в стране жило множество ветеранов, воевавших вместе с бен Ладеном в Афганистане. Когда вся команда О’Нейла прибыла на место, он предупредил всех: «Здесь самое враждебное окружение для ФБР из всех мест, где мне доводилось работать».

Бодайн, однако, считала Йемен одним из наиболее благоприятных союзников Соединенных Штатов в этом пустынном, но стратегически важном регионе. Демократия находилась в зачаточном состоянии, но она была гораздо более толерантна, чем у соседей. В Йемене даже женщинам разрешалось голосовать. В отличие от О’Нейла, госпожа посол имела богатый опыт работы в опасных местах. Во время вторжения Ирака и оккупации Кувейта она исполняла обязанности заместителя начальника дипломатической миссии и на протяжении 137-дневной осады оставалась внутри американского посольства, окруженная иракскими войсками, пока все американцы не эвакуировались. Барбара Бодайн была сильной и волевой, как и сам О’Нейл.

Она считала, что не стоило привозить в страну команду следователей численностью свыше пятидесяти человек. Бодайн полагала, что это все равно как если бы военный самолет с тремястами вооруженными до зубов людьми приземлился где-нибудь в Де-Мойне (по сообщениям О’Нейла, которое подтверждали другие агенты, в группе было 150 человек, а не 300). Она жаловалась, что О’Нейл, появившись в стране, не соблюдал необходимых дипломатических формальностей. Джон оправдывался, что его послали для расследования, а не для поддержания дипломатических отношений. Она и не ожидала ничего другого от агента ФБР. «Увы, это образ действий ФБР, — сделала она вывод. — О’Нейл не был уникумом. Он являлся просто крайним проявлением».

Ее целью было сохранить между Соединенными Штатами и Йеменом деликатные отношения, налаженные с таким трудом. Хотя она не могла не понимать, что у Государственного департамента и ФБР разные планы, но уже получила ясные указания создать условия для безопасной работы американских следователей и помочь им. Теперь это становилось для нее главным. Она стремилась уменьшить следы присутствия агентов ФБР в стране и заставить их отказаться от привычки открыто носить оружие, что, по ее словам, нужно было для их же собственной безопасности. Мало того, по йеменскому телевидению каждый вечер транслировались дебаты в местном парламенте на тему, не объявить ли джихад Америке.

Бодайн потребовала, чтобы вся команда ФБР поселилась в отеле «Аден», который и так уже был переполнен американскими офицерами и гражданскими чиновниками. Следователи О’Нейла были поселены по три-четыре человека в комнате. «Сорок пять человек из персонала ФБР спали в танцевальном зале отеля на матрасах, расстеленных прямо на полу», — сообщал О’Нейл. Он разместил командный пункт на девятом этаже отеля; пятьдесят морских пехотинцев охраняли подходы к нему. Вокруг отеля разместили пулеметные гнезда с йеменскими военнослужащими. Американцам, находящимся в отеле, было не вполне понятно, куда направлены стволы пулеметов. «Мы были там словно заключенные», — вспоминал один из агентов.

Ранним утром, сразу после приезда, О’Нейл поднялся на борт «Коула», стоявшего в гавани на расстоянии около километра от берега, на фоне мрачного города, обрамлявшего порт, как древний театр. Воспоминание о смерти все еще было свежим, и гробы с телами стояли на палубе, покрытые американскими флагами. Ниже палубы находилось месиво из проводов, металла и других деталей корабля, казавшегося непобедимым. Сквозь пробоину О’Нейл мог видеть ныряльщиков, разыскивающих тела.

Моряк, которого следователи спросили о том, как заправляется корабль, утверждал, что обычно требовалось шесть часов, чтобы залить около семисот тонн топлива. Прошло только сорок пять минут с момента начата заправки, как раздался взрыв. Он подумал, что взорвался топливный шланг, поэтому немедленно перекрыл подачу. Затем облако черной жидкости покрыло весь корабль. Это был не мазут. Это был химический осадок от взрывчатки.

О’Нейл потратил много времени, убеждая йеменских чиновников из Управления политической безопасности, аналога ФБР, начать сотрудничать со следствием. Он был убежден, что таким образом создастся прецедент применения американских принципов правосудия. Его агенты должны были присутствовать на допросах в местных следственных органах, чтобы убедить американские суды, что никто из подозреваемых не подвергался пыткам. Он также хотел получить показания очевидцев. Но УПБ и Бодайн сопротивлялись. «Вы что, собираетесь отправить двухметровых американских ирландцев обходить дома местных жителей? — едко спросила Бодайн у О’Нейла. — Простите, а сколько ваших людей говорят по-арабски?»

Увы, в ФБР было не более полудюжины арабоговорящих агентов, и язык часто являлся источником недоразумений. О’Нейл постоянно задерживал у себя Али Суфана. Однажды, когда он беседовал с одним нервным полковником из йеменской разведки, О’Нейл патетически воскликнул: «О боже, легче вырвать зуб, чем разговаривать!» Личный переводчик полковника перевел это замечание шефу, после чего тот пришел в бешенство. «А что такого я сказал?» — спросил О’Нейл у Суфана. Тот ответил, что переводчик перевел полковнику так: «Если ты не будешь отвечать на мои вопросы, я вырву у тебя зубы».

Йеменские власти осознавали неприятную угрозу вторжения в свою юрисдикцию. В обмен на информацию, что они предоставляли О’Нейлу, они хотели получить доступ к тем сведениям, которые ФБР уже собрало вне их страны. Поэтому О’Нейл не молчал по вполне понятным причинам. Йеменцы в конце концов предоставили видеопленку, снятую камерой службы безопасности порта. Как оказалось, она подверглась редактированию, чтобы удалить наиболее важные кадры, позволявшие установить время взрыва. Когда О’Нейл поделился своим недовольством с Вашингтоном, то президент Клинтон послал ноту президенту Али Абдулле Салеху. Это имело незначительный эффект. ФБР было убеждено, что террористы заранее знали о заходе эсминца «Коул» на заправку, и поэтому хотело расширить сферу расследования и допросить членов семьи президента и полковника УПБ. Разумеется, что йеменские лидеры не были заинтересованы в таких следственных действиях.

О’Нейл потратил немало служебного времени, знакомясь с полициями разных стран. Он нашел, что «копы» образуют всемирное братство. Некоторые из его запросов ставили в тупик местных детективов, незнакомых с продвинутой правоохранительной методикой, использовавшейся в ФБР. Элементарные процедуры, такие как снятие отпечатков пальцев, весьма редко применялись в Йемене. Местные полицейские не понимали, зачем, например, О’Нейлу потребовалась шляпа, которую носил один из подозреваемых (он собирался сделать с ее помощью анализ ДНК). Даже мусор, поднятый со дна залива и содержащий следы взрывчатого вещества и осколки фибергласового катера, был недоступен, пока ФБР не выкупило все у Йемена за миллион долларов. Мусор погрузили на баржу и отправили в Дубай для исследования.

В Йемене чрезвычайно высоко ценили статус. Поскольку Али Суфан представил О’Нейла как генерала, то его собеседником стал генерал Хамуд Наджи, глава президентской службы безопасности. Он в конце концов показал американцам место, откуда отправился в плавание катер самоубийц. Полиция нашла двенадцатилетнего мальчика по имени Хани, который ловил рыбу у пирса, когда террористы выгружали катер с прицепа. Один из них дал ему сто йеменских риалов — около шестидесяти центов, — чтобы он присмотрел за их внедорожником «Ниссан» и прицепом, но они так и не вернулись. Полиция арестовала Хани, чтобы быть уверенной, что он никуда не денется, а затем задержала также и его отца, чтобы обеспечить ему безопасность. «Если они так обращаются со свидетелями, сотрудничающими со следователями, — заключил О’Нейл, — то что будет с подозреваемыми?»

Джон также обследовал квартиру, где жили исполнители теракта. Она была чистая и опрятная. В спальне хозяина лежал молитвенный коврик, ориентированный на север в сторону Мекки. Раковина в ванной была полна волос, которые смертники сбрили со своего тела перед тем, как отправиться на задание. Следователи оказались под впечатлением, когда представили, как смертники совершали ритуальное омовение и последнюю молитву.

Сотрудничество налаживалось непросто. «Следствие достигло своей высшей точки, — заявил генерал Наджи. — Мы, арабы, очень упрямы».

Али Суфан парировал: «Вы имеете дело с другим арабом. Я тоже упрям».

Когда Суфан перевел этот разговор, О’Нейл подумал, что все же арабы не чета ирландцам. Он рассказал предание о клане О’Нейлов в Ирландии, у которых была репутация самых суровых мужчин в стране. Каждый год устраивались гонки на лодках к гигантскому камню, стоявшему посередине озера, и О’Нейлы всегда побеждали. Но однажды другой клан оказался более быстрым и вырвался вперед. Казалось, что вот-вот он первым достигнет камня. «И тогда мой предок достал меч, — сказал О’Нейл, — отрубил руку сопернику и первым коснулся скалы. Как ты думаешь, можно ли сравниться с такими людьми?»

Суфан и генерал посмотрели друг на друга. «Да, мы упрямы, — наконец произнес Суфан, — но не столь жестоки».

Одна из проблем, с которой столкнулись следователи, заключалась в том, что «Коул» все еще находился под угрозой затопления. Морские инженеры срочно пытались принять меры, чтобы это предотвратить. В конце концов огромное норвежское спасательное судно, специально спроектированное для монтажа нефтяных платформ, прибыло, чтобы подцепить снизу эсминец и отправиться с ним в долгое плавание к родным берегам. Радиовещательная система эсминца транслировала песню Кида Рока «American Bad Ass».

Было так много потенциальных опасностей, что агенты часто спали в одежде и клали рядом с собой оружие. Следователи узнали у одного механика, что автомобиль, похожий на машину террористов, недавно ремонтировался в одном из гаражей, где в него были установлены металлические пластины, которые могли использоваться для придания взрыву направленного воздействия. Вполне возможно, что следующей целью террористов мог стать отель, где расположились агенты.

Бодайн считала все страхи преувеличенными. Она отметила, что агенты подозревают в недобрых намерениях всех, включая персонал гостиницы. Бодайн обратила внимание О’Нейла, что автоматные очереди, которые слышны в городе, не направлены непосредственно против американцев, а являются атрибутом местных свадебных церемоний. Однажды ночью, когда О’Нейлу нужно было отправиться на деловую встречу, стрельба раздалась прямо у входа в отель. Спецгруппа по освобождению заложников заняла огневую позицию. После этого Суфан отправился узнать, в чем дело.

«Эй, Али, — сказал О’Нейл, — будь осторожен!» Он сбежал вниз по ступеням отеля, чтобы убедиться, что Суфан надел бронежилет. Разочарования, стресс и опасность, наряду с вынужденно тесным общением, сблизили их. О’Нейл отзывался о Суфане как о своем «секретном оружии». Йеменцы обращались к нему «сын мой».

Когда он оказался на улице, снайперы взяли его под прикрытие. Йеменский офицер, находившийся на посту, узнал его и сказал, что все в порядке.

«Если все в порядке, тогда почему на улицах нет машин?» — спросил Суфан.

Офицер ответил, что рядом играют свадьбу. Суфан осмотрелся и увидел напротив отеля много мужчин в традиционной арабской одежде, некоторые сидели в джипах. У всех в руках были автоматы, хотя люди были явно гражданскими лицами, а не солдатами. Суфану вспомнились племенные волнения в Сомали, закончившиеся тем, что тела убитых американских солдат проволокли по улицам Могадишо. Такое, как он думал, могло произойти и здесь.

О’Нейл приказал морским пехотинцам выдвинуть два бронированных джипа на пересечение улиц возле входа в отель. Ночь прошла без происшествий, но на следующий день О’Нейл перебросил свою команду на военный корабль «Дулут», стоявший на рейде Аденского залива. Он получил разрешение от правительства Йемена на полеты вертолета с корабля на берег. Пилот на всякий случай делал немыслимые маневры, чтобы обмануть зенитную ракету, если бы она была выпущена. Вскоре О’Нейл отослал большую часть следователей домой. Он, Суфан и еще четверо агентов вернулись в отель, который из-за угрозы взрыва оставался пустым.

Отношения между Бодайн и О’Нейлом обострились до такой степени, что Маун был вынужден прилететь в Йемен, чтобы изучить ситуацию на месте. «Понятно, что она просто ненавидит его со всеми потрохами», — решил Маун, когда Бодайн пожаловалась ему, что О’Нейл не может вести дела с йеменцами. На протяжении десяти дней Маун беседовал со своими следователями и морскими офицерами. Каждый вечер, когда йеменские власти делают свои дела, он отправлялся на переговоры вместе с О’Нейлом, чтобы наблюдать, как тот ведет себя с партнерами. Встречи обычно затягивались допоздна. На Них О’Нейл очаровывал, льстил, умолял и давил на собеседников, чтобы хоть немного продвинуться вперед. В один из вечеров он попросил главу УПБ генерала Талиба Камиша предоставить фотографии подозреваемых, которых арестовали йеменцы. Дискуссия затянулась до раннего утра. В конце концов генерал Камиш дипломатично сказал, что вряд ли эти фотографии представляют ценность для ФБР, на что О’Нейл жалобно сказал, что в сложившейся ситуации эти фото ему просто необходимы. Маун мог бы просто сделать замечание своему подчиненному за излишнюю навязчивость. Но на следующий вечер генерал сдался и сказал: «Ну хорошо, я дам тебе эти фотографии».

О’Нейл поблагодарил и сразу же принялся его уговаривать, чтобы ему разрешили поговорить с подозреваемыми один на один, раньше чем их будут допрашивать йеменские следователи. Это были бесконечные мучительные переговоры, но, по мнению Мауна, обе стороны демонстрировали уважение друг к другу и даже симпатии. Генерал Камиш называл О’Нейла «братом Джоном». По возвращении Маун доложил директору ФБР, что О’Нейл демонстрирует завидное мастерство, назвав посла Бодайн «единственным инсинуатором». Он многое высказал Бодайн, перед тем как выехать из Йемена. При этом он не ссылался на О’Нейла, а говорил от своего имени. Естественно, что именно Маун нес главную ответственность за отправку О’Нейла. Он не мог не учитывать точку зрения Бодайн. В любом случае послу принадлежало последнее слово в том, кому из американцев разрешить пребывание в чужой стране, и О’Нейла не было в их числе.

В конце октября йеменцы арестовали Фахда аль-Кусо, оператора «Аль-Каиды», проспавшего момент взрыва и не успевшего заснять его на камеру. Кусо сообщил, что он и один из смертников передали в Бангкоке пять тысяч долларов Халладу — одноногому разработчику взрыва «Коула». Он сказал, что деньги были нужны Халладу для изготовления нового протеза. Протокол допроса передали в ФБР месяц спустя.

Суфан вспомнил, что имя Халлада он уже слышал от одного из информаторов, завербованного в Афганистане. Он описал боевика с металлическим протезом, который был эмиром в гостевом доме в Кандагаре. Бен Ладен называл его «мальчиком на посылках». Суфан и О’Нейл послали факсом фотографию из паспорта Халлада, и афганский агент опознал его. Это стало первым связующим звеном между подрывом «Коула» и «Аль-Каидой».

Суфан удивился, зачем деньги переводили из Йемена, если большая операция была совершена именно здесь. Неужели готовится новый террористический акт? Суфан послал фото из паспорта Халлада в ЦРУ и поинтересовался, знают ли они его и не проводилась ли встреча «Аль-Каиды» в этом регионе. Управление так и не ответило на этот вполне ясный вопрос. Тот факт, что ЦРУ скрыло информацию об организаторе взрыва эсминца «Коул» и конспиративной встрече в Малайзии, несмотря на прямой запрос ФБР, поставило огромный барьер на пути расследования гибели семнадцати американских моряков. Но наиболее трагические последствия были еще впереди.

Месяц спустя после начала расследования взрыва на «Коуле» помощник директора ФБР Дэйл Уотсон сказал в интервью «Вашингтон пост»: «Удовлетворительное сотрудничество… с йеменцами… позволяет ФБР в дальнейшем сократить свое присутствие в стране… ФБР вскоре отзовет домой руководителя следственной группы Джона О’Нейла». Вероятно, это стало следствием жалоб Бодайн. В тот же самый день премьер-министр Йемена заявил газете «Пост», что связь между террористами, взорвавшими «Коул», и «Аль-Каидой» не прослеживается.

О’Нейл вернулся домой вскоре после Дня благодарения. Увидев его, Вэлери Джеймс была шокирована. Он похудел на 11 килограммов. О’Нейл сказал: ему кажется, он ведет борьбу с террористами в одиночку без поддержки собственного правительства и расследование без него может вообще остановиться. И действительно, по словам Барри Мауна, сотрудничество с йеменцами пошло на спад после того, как О’Нейл покинул страну. Опасаясь за безопасность следственной группы, Джон попытался снова приехать в Йемен в январе 2001 года, но посол Бодайн отказала ему в разрешении на въезд. Американские следователи, чувствуя возросшую враждебность, перенесли свою резиденцию за стены американского посольства в Сане.

В конце концов Суфану разрешили задать вопросы Фахду аль-Кусо, проспавшему оператору, маленькому и самоуверенному человеку с редкой бородкой, которую он постоянно теребил. Перед началом допроса полковник УПБ вошел в кабинет и поцеловал Кусо в обе щеки — знак, что Кусо находится под покровительством. Во время разговора, когда казалось, что Кусо готов сделать важное заявление, полковник прерывал разговор на обед или молитву.

В один из таких дней Суфану, однако, удалось вытянуть из Кусо признание, что тот встречался с Халладом и одним из смертников в Бангкоке в отеле «Вашингтон». Кусо открыл, что целью этой встречи было передать свыше тридцати шести тысяч долларов в фонд «Аль-Каиды», а не пять тысяч долларов на новый протез Халладу, как он говорил ранее. Теперь очевидно, что именно на эти деньги были приобретены авиабилеты первого класса для участников теракта 11 сентября Мидхара и Хазми. На эти же средства они жили после приезда в Лос-Анджелес.

Агенты ФБР просмотрели данные телефонных переговоров, чтобы проверить правдивость слов Кусо. Они обнаружили, что в то время был зафиксирован телефонный разговор между отелем «Вашингтон» в Бангкоке и домом Кусо в Йемене. Они также установили, что были звонки в эти два места из телефона-автомата в Малайзии. Телефонная будка находилась рядом с домом, где происходила конспиративная встреча. Кусо далее сообщил Суфану, что вначале должен был встретиться с Халладом в Куала-Лумпуре или Сингапуре — он не мог решить, в каком городе конкретно. Снова Суфан послал официальный запрос в ЦРУ. Он отправил также копию паспорта Халлада. Имеют ли эти телефонные звонки какое-либо значение? Есть ли связь с Малайзией? Какие связи у Халлада? Снова управление ничего не ответило.

Если бы ЦРУ ответило на запрос Суфана и предоставило ему разведданные, ФБР узнало бы о встрече в Малайзии, Мидхаре и Хазми. ФБР должно было выяснить то, что управление уже знало: оба боевика находятся на территории Америки. В распоряжении ФБР оставалось еще больше года. Поскольку в Нью-Йорке уже было заведено уголовное дело против бен Ладена, это дало бы право ФБР установить наблюдение за Мидхаром и Хазми, связь которых с бен Ладеном установили. ФБР имело право следить за подозреваемыми, прослушивать их квартиры, перехватывать телефонные переговоры и переписку, копировать информацию с их компьютеров, расследовать их контакты — эти существенные шаги могли бы предотвратить 11 сентября.

В июне 2001 года йеменские власти арестовали восемь человек по подозрению в подготовке заговора с целью взрыва американского посольства в Йемене, где нашли прибежище Суфан и оставшиеся в стране следователи ФБР. Осознав угрозу, которая нависла над следственной группой, директор ФБР Луи Фри по совету О’Нейла принял решение об отзыве команды из Йемена.

Диверсия на «Коуле» стала большой победой бен Ладена. В лагеря «Аль-Каиды» потянулись новые добровольцы и благотворители из стран залива с сумками «Самсонайт», набитыми нефтедолларами, как в славные дни афганского джихада. Деньги было куда девать. Руководство «Талибана», все еще не сумевшее прийти к согласию по вопросу целесообразности присутствия бен Ладена в стране, стало более доброжелательным, когда появилось много наличности, несмотря на угрозу санкций и наказаний. Бен Ладен распределил своих ближайших сподвижников по стране: Абу Хафса он послал в лагерь в Кандагаре, а Завахири — в Кабул для того, чтобы в случае гневного американского ответа все руководство «Аль-Каиды» не погибло вместе.

Но американского ответа не последовало. Страна была накануне президентских выборов, и Клинтон пытался воспользоваться своими оставшимися полномочиями, чтобы способствовать заключению мирного соглашения между Израилем и Палестиной. Взрыв произошел как раз в момент очередного провала переговоров. Президент США заявил, что, несмотря на ограниченность срока его политических полномочий, администрация склоняется к проведению новой ракетной атаки против лагерей бен Ладена уже в октябре, но в последнюю минуту ЦРУ рекомендовало отложить атаку из-за того, что местонахождение террористов не было точно определено.

Бен Ладен был разочарован. Он рассчитывал заманить США в ту же ловушку, в которую попал Советский Союз, — в Афганистан. Он намеревался продолжать атаки на США до тех пор, пока Америка не решится на прямое вторжение. Затем моджахеды должны были вести войну до победного конца, пока Соединенные Штаты не развалятся от нанесенных им поражений. Это уже случилось с Британской империей и СССР. Он был убежден, что то же самое произойдет и с Америкой. Декларация войны, диверсии против американских посольств и подрыв американского эсминца были совершенно неадекватны, но вызвали массивные удары возмездия. Он должен был сотворить беспрецедентный акт насилия.

Можно задаться вопросом, были бы возможны такие трагедии, как 11 сентября и другие, если бы за ними не стоял бен Ладен. Ответ: однозначно нет. Разумеется, тектоническое плато истории сдвинулось, войдя в период конфликтов между Западом и арабо-мусульманским миром; однако харизма и видение отдельных личностей придало новое очертание этому состязанию. Международное восстание салафистов вполне могло произойти без сочинений Саида Кутуба или призывов к джихаду Абдуллы Азама, но без них не могла возникнуть «Аль-Каида». Организация процветала благодаря уникальным личностям, входившим в ее состав: Завахири, Абу Убайдаха, Саифа аль-Адля и Абу Хафса — каждый из них был вдохновлен Кутубом, их интеллектуальным отцом. Но без бен Ладена египтяне оставались только «Аль-Джихадом». Их цели были весьма ограниченны. В тот момент существовало множество течений исламистского движения, но все они сосредоточивались на национальных задачах. Только благодаря видению бен Ладена сформировался международный корпус воинов джихада. Именно его руководство могло удерживать от распада организацию, которая потерпела банкротство и была отправлена в изгнание. Упорство бен Ладена сделало его глухим к моральным спорам. Он отгонял от себя муки совести, которые посещают убийцу многих невинных. Его личные качества способствовали созданию культа лидера и безумца. Его образ был искусственно трансформирован, чтобы не только достигнуть театрального эффекта, но и произвести глубокое впечатление на людей, которые были нужны бен Ладену.