В каюте первого класса круизного лайнера, следовавшего из Александрии в Нью-Йорк, писатель Саид Кутуб переживал кризис веры. Это был худощавый человек средних лет. Он размышлял, кем станет в Америке — обычным ли аспирантом, который только ест и спит, или же у него есть иное предназначение? Должен ли он строго исповедовать ислам и противостоять соблазнам или, наоборот, следует поддаться искушениям? Это происходило в ноябре 1948 года, и уезжал он из Египта не по своей воле…

Суровый бакалавр был высокомерным и мрачным. Его лицо с высокими скулами украшали усы а-ля Гитлер. Они казались слишком тонкими в сравнении с широким носом. Взгляд был презрительным и надменным. Египтянин, одетый, несмотря на палящее солнце, в строгий костюм-тройку, казался воплощением раз и навсегда установленных правил. Перспектива снова стать студентом этому сорокадвухлетнему преподавателю, к тому же умеющему ценить свое достоинство, представлялась довольно мрачной. В юности он сумел покинуть деревню в Верхнем Египте и стать уважаемым членом образованного общества во имя достойной цели. Благодаря своей социальной критике он не только стал знаменитым литератором, но даже вызвал гнев короля Фарука. Своенравный египетский монарх подписал ордер на его арест. Влиятельные друзья уговорили Саида спешно покинуть Египет.

В то время Кутуб (его имя произносилось как кух-туб) занимал ответственный пост куратора Министерства просвещения. Он был пламенным египетским националистом и антикоммунистом.

Идеи, которые впоследствии стали тем, что ныне называется исламским фундаментализмом, еще не оформились в его сознании. Кутуб позже вспоминал, что не был вполне верующим человеком, когда пустился в путешествие. В своих статьях, чтобы продемонстрировать верность консерватизму, он иногда цитировал Коран, который читал в десятилетнем возрасте. Как и многих египтян, Кутуба раздражали британская оккупация и бесстыдный коллаборационизм пресыщенного короля Фарука. Антибританские настроения охватили Египет, оппозиционные политические круги требовали вывода иностранных войск из страны. Королю пришлось согласиться.

Мужество Кутуба, которого трудно было бы назвать одним из главных представителей современной арабской литературы, смогло проявиться в полной мере лишь в его многочисленных критических статьях. Даже правительство не считало его опасным противником.

Кутуб был человеком Запада. Он предпочитал европейский стиль в одежде, любил классическую музыку и голливудские фильмы. Он читал в переводах труды Дарвина, Эйнштейна, Байрона и Шелли, зачитывался французскими романами, особенно же любил Виктора Гюго. До отъезда Кутуб много размышлял о значении всепоглощающей западной цивилизации. Несмотря на свою эрудицию, он рассматривал Запад как единый культурный феномен. Различия между капитализмом и марксизмом, христианством и иудаизмом, фашизмом и демократией казались ему несущественными по сравнению с единственной границей, которая четко обозначилась в сознании Кутуба: ислам и Восток с одной стороны, христианский Запад — с другой.

Соединенные Штаты, однако, стояли в стороне от колониальных авантюр, омрачавших отношения арабского мира с Европой. В конце Второй мировой войны Америка вбила клин между колонизаторами и колониями. Возник соблазн представить ее в виде образца антиколониализма: побеждающая нация освобождает колонии и торжествует над бывшими хозяевами. Мощь страны основывалась на ее собственных ресурсах, и европейское представление о культурном превосходстве не играло большой роли. Америка позиционировала себя как нация иммигрантов, что дало возможность строить доверительные отношения со всем остальным миром. Арабы, как и большинство других народов, основали в Америке свои диаспоры. Их родственные связи и идеалы были крепче, чем узы, которые связывали их со страной происхождения. Кутуба, как и многих других арабов, шокировало и разочаровало то, что правительство США после войны оказало поддержку сионистам. Когда Кутуб отплывал из александрийской гавани, Египет вместе с пятью другими арабскими странами находился в завершающей стадии неудачной войны с Израилем. Арабы были ошеломлены не столько агрессивностью и мастерством пилотов израильских истребителей, сколько необученностью собственных войск и гибельными решениями полководцев. Позор поражения произвел неизгладимое впечатление на всю арабскую интеллигенцию. «Я ненавижу западных людей и презираю их, — написал Кутуб президенту Гарри Трумэну, который одобрил переселение еврейских беженцев в Палестину. — Все без исключения: англичане, французы, голландцы и, в конце концов, американцы были теми, которым верили многие».

Человек в каюте первого класса знал о любви лишь то, что она причиняет страдания. Он написал роман, в котором пытался передать воспоминания о собственных неудавшихся отношениях. Кутуб заявил, что не способен найти невесту среди «обесчещенных» женщин, позволяющих себе выставляться напоказ. Он остался одиноким и разочарованным, хотя был далеко не стар. Но женщин не чуждался: любил своих трех сестер. Однако подавленная сексуальность преследовала его, и он словно спрятался в раковину, посчитав половые отношения главным препятствием на пути к спасению.

Кутуб всегда ценил теплые сердечные отношения с матерью. Фатима, неграмотная, но благочестивая женщина, отправила его, развитого не по годам, учиться в Каир. Отец умер в 1933 году, когда Кутубу было двадцать семь. Следующие три года Кутуб учительствовал в различных провинциальных учебных заведениях, пока его не перевели в Хельван, процветающий пригород Каира. Он решил перевезти семью к себе, но его мать, ревностная хранительница традиций, долго отказывалась покидать родную деревню. Ей не нравились иностранные обычаи, царившие в Хельване.

Саид Кутуб долго молился у себя в каюте, размышляя, что делать. Стать как все или идти своим путем? Сопротивляться искушениям или поддаться им? Подобно паломнику, он совершал одновременно два путешествия: по огромному внешнему пространству и во внутреннем мире. Он выбрал путь к себе. «Мой выбор — остаться истинным мусульманином», — решился Кутуб, но тут же услышал внутренний голос: «Ты уверен? Не очередной ли это каприз?»

Его рассуждения прервал стук в дверь. В коридоре стояла молодая девушка, которую он описал как стройную и «полуодетую». Она спросила его по-английски: «Ничего, если я приду сегодня ночью в гости?»

Кутуб ответил, что в каюте только одна кровать.

«Одна кровать может выдержать двоих», — сказала девушка.

Испугавшись, Кутуб захлопнул дверь прямо перед ее носом. «Я услышал, как она упала на пол, и понял, что она пьяна, — рассказывал он. — Я немедленно возблагодарил Бога за то, что Он оградил меня от искушения и позволил устоять».

Со временем этот мятущийся человек сумеет произвести переворот в исламе и создать угрозу правящим режимам всего мусульманского мира. Он станет кумиром нескольких поколений молодых арабов без рода и племени, которые благодаря ему обретут смысл жизни в джихаде.

Кутуб прибыл в гавань Нью-Йорка во время традиционного сезона отпусков. В эпоху послевоенного бума все кинулись делать деньги: производители помидоров на фермах Айдахо, детройтские автомобилестроители, банкиры с Уолл-стрит. Это пробуждало доверие к капиталистической модели, которая подверглась жестоким испытаниям во время Великой депрессии. Официальный уровень безработицы не превышал четырех процентов, и, честно говоря, всякий, кто хотел заниматься делом, легко находил такую возможность. Половина мирового капитала была сосредоточена в руках Америки.

Кутуб прогуливался по улицам Нью-Йорка, залитого праздничными огнями. Контраст с Каиром особенно впечатлял.

Раньше он только слышал о телевизорах и стиральных машинах — здесь же ими были сплошь уставлены великолепные зеркальные витрины. Чудеса техники, загромождавшие все отделы магазинов, поражали воображение.

Небоскребы возвышались над манхэттенским ущельем, между Эмпайр-стейт-билдинг и башней «Крайслер». К деловым кварталам центрального района, с их широкими проспектами, примыкали иммигрантские районы.

Это было настоящее вавилонское столпотворение. Новая самоуверенная среда являла собой беспрецедентное смешение культур. Символом нового мирового порядка выступала штаб-квартира Организации Объединенных Наций. ООН была наиболее ярким выражением послевоенного интернационализма. Сам город казался воплощением мечты об универсальной гармонии, более зримой, чем любая идея. Мир стремился в Нью-Йорк, ибо там были сосредоточены сила и деньги. В городе жило около миллиона русских, полмиллиона ирландцев и значительное количество немцев, не говоря уже о пуэрториканцах, доминиканцах, поляках и невероятном количестве нелегальных китайских рабочих, которые нашли убежище в гостеприимном городе. Негритянское население за восемь лет выросло в полтора раза и достигло семисот тысяч. Негры бежали сюда от расизма американского Юга. Каждый четвертый из восьми миллионов ньюйоркцев был евреем; многие из них бежали от последней европейской катастрофы 1939–1945 годов. Надписи на иврите украшали вывески магазинов и мастерских в Нижнем Ист-Сайде, на улицах частенько звучал идиш. Это должно было быть неприятно нашему египтянину средних лет, который ненавидел евреев, но никогда с ними не встречался, пока не покинул свою страну. Для многих жителей Нью-Йорка политическое и экономическое угнетение было частью их прошлой жизни, а город предоставил им место для молитвы и работы, возможность жить, растить детей, начать все сначала. В Нью-Йорке пробуждалась надежда, в то время как Каир слыл столицей отчаяния.

Но существовал и другой Нью-Йорк: перенаселенный, неприветливый, развратный, увешанный табличками «Работы нет». Осипшие алкоголики толкались в подворотнях. Сутенеры и карманники прочесывали центральные площади города, залитые жутким неоновым светом. В Бауэри место в ночлежке стоило 20 центов за одну ночь. На темных сторонах улиц вершились черные дела. Банды малолетних преступников мало чем отличались от стай бродячих собак. Человек, едва знавший английский, мог найти работу только случайно, тем более что Кутуб от природы был немногословен, что сильно затрудняло общение. Он отчаянно тосковал по дому. «Это странное место, какой-то огромный завод, который они называют «новым светом». Я чувствую, что моя душа, мои мысли и мое тело живут в одиночестве», — писал он своему другу в Каир. «Все, что мне нужно, — поговорить с кем-нибудь, — писал он другому другу. — Поговорить о чем-то кроме долларов, кинозвезд, автомобилей»…

Через два дня после приезда в Америку Кутуб с египетским знакомым остановился в отеле. «Черный лифтер нам понравился, он был ближе нам по цвету кожи», — отметил Кутуб. Лифтер предложил путешественникам помощь в поисках «развлечений». «Он привел пример такого «развлечения», и оно оказалось извращением. Он также рассказал, что происходит в комнатах, куда можно приглашать молодых людей или девушек. Они требуют кока-колу, и даже не меняют позы, когда им приносят заказ. «И они не стыдятся?» — спросили мы. Лифтер удивился: «Стыдятся? Чего? Того, что они наслаждаются жизнью, удовлетворяя свои желания?»

Этот опыт также укрепил Кутуба в убеждении, что смешение полов неизбежно ведет к разврату. Америка в тот момент испытывала потрясение от объемного научного исследования, озаглавленного «Половое поведение самца человека» Альфреда Кинси и его коллег по Индианскому университету. Этот восьмисотстраничный трактат, полный подробных статистических выкладок и насмешливых комментариев, разрушил остатки викторианской морали, словно кирпич, брошенный в витрину. Кинси сообщал, что 37 % американских мужчин вступали в гомосексуальные контакты, около половины имеют внебрачные связи и 69 % пользовались услугами проституток. В зеркале, которое Кинси показал Америке, отразилась удивительно похотливая, но в то же время смущенная, изумленная, неопытная и поразительно беспечная страна. Тем не менее о сексе говорили тогда только врачи. Один из коллег Кинси опросил тысячу бездетных американских пар, которые не понимали, почему им не удалось зачать ребенка, и оказалось, что жены во всех этих случаях все еще оставались девственницами.

Кутуб был знаком с исследованием Кинси и ссылался на него в своих последующих трудах, чтобы проиллюстрировать, как мало американцы отличаются от животных — «безответственное лживое стадо, которое знает только удовольствия и деньги». В таком обществе должен быть поразительно высокий уровень разводов, ибо «всякий раз, когда муж или жена обращают внимание на кого-то другого, они оказываются во власти похоти». Отголоски внутренней борьбы самого Кутуба можно услышать в обличении: «Когда девушка смотрит на тебя, то вначале кажется очаровательной нимфой или русалкой, но как только приближается, только и слышишь, что зовет ее инстинкт, и можешь почувствовать страстность ее тела, которую не скроет запах духов. Это плоть и только плоть. Привлекательное тело, но ничего, кроме тела».

Конец мировой войны принес Америке победу, но не безопасность. Многие американцы чувствовали, что победили одного тоталитарного врага за счет другого — гораздо более сильного и коварного, чем европейский фашизм. «Коммунизм медленно подкрадывается к пустым землям, — предупреждал молодой евангелист Билли Грэм. — Стремительная война в Китае и неугомонная Южная Америка отберут у христианства многие народы. Они захватят всех в сети неверия, и Америка будет изолирована от остального мира».

В Америке уже началась борьба с коммунизмом. Эдгар Гувер, макиавеллианский глава ФБР, заявлял, что почти две тысячи человек в США являются коммунистами. По его указанию ФБР почти целиком переориентировалось на расследование «большого заговора». Когда Кутуб появился в Нью-Йорке, Комитет по расследованию антиамериканской деятельности начал слушания по делу главного редактора журнала «Таймс» Уиттакера Чэмберса. Чэмберс показал, что был членом коммунистической ячейки, которую возглавлял Алгер Хисс, бывший чиновник администрации Трумэна. Хисс являлся одним из основателей ООН, а затем стал президентом Фонда Карнеги «За мир между народами». Внимание всей страны было приковано к слушаниям, из которых следовало, что коммунисты уже проникли во все уголки городов и пригородов. «Они повсюду, — заявил генеральный прокурор США Том Кларк, — на заводах, в офисах, в мясных лавках, на углах улиц, в частном бизнесе — и это таит в себе зародыш гибели общества». Америка почувствовала, что может потерять не только политическую систему, но и религиозное наследие. Безбожие было одной из главных составляющих коммунистической угрозы, и страна почувствовала, что христианство в опасности. «Должен умереть либо коммунизм, либо христианство, ибо на самом деле это битва между Христом и Антихристом», — написал Билли Грэм несколькими годами позже. Высказывание кажется субъективным, но тогда эта мысль господствовала в американском христианском сознании.

Кутуб отметил непримиримость к коммунизму, которая появилась в американской политике. Он уже считал себя убежденным антикоммунистом. На деле в Египте коммунисты были более активны и влиятельны, чем в Америке. «Либо мы пойдем по пути ислама, либо по пути коммунизма», — писал Кутуб в год приезда в Америку. Тогда он увидел в партии Ленина образец для исламской политики будущего, — политики, которую еще только следовало создать.

Кутуб не видел большой разницы между коммунистической и капиталистической системами. Он полагал, что обе уделяют внимание только материальным нуждам человека, оставляя его душу неудовлетворенной. Он предсказал, что однажды среднестатистический рабочий оставит мечту стать богатым и Америка неудержимо повернет к коммунизму. Христианство не сможет остановить этот процесс, ибо существует только в духовном измерении — «как видение идеального и чистого мира». Ислам, напротив, есть «комплексная система» с законами, социальным кодексом, экономическими правилами и собственными методами управления. Только ислам открыл формулу совершенного и праведного общества. Таким образом, настоящая борьба со временем проявит себя, но это будет столкновением не капитализма и коммунизма, а ислама и материализма. И естественно, ислам победит.

Разумеется, в сезон отпусков 1948 года конфликт между исламом и Западом казался большинству жителей Нью-Йорка чем-то очень далеким. Но, несмотря на изобилие и уверенность в том, что победа уже одержана, в сознании американцев возникло некоторое беспокойство за будущее. «Впервые за его долгую историю город может быть разрушен, — писал в то лето эссеист Э.Б. Уайт. — Один-единственный авианалет, несколько самолетов, числом не более стаи гусей, летящих клином, могут быстро покончить с этим островом фантазии: снести башни, обрушить мосты, превратить подземные пространства в морги, сжечь миллионы людей». Уайт написал это на заре ядерной эры, когда чувство незащищенности было еще внове. «В сознании любого извращенного мечтателя может сверкнуть молния, — заметил он. — Нью-Йорк хранит в себе некий непреодолимый шарм».

Вскоре после наступления нового года Кутуб переехал в Вашингтон, где принялся изучать английский язык в Уилсоновском педагогическом колледже. «Жизнь в Вашингтоне прекрасна, — признавался он в одном из писем, — особенно потому, что я живу рядом с библиотекой и моими друзьями». Кутубу также пришлась по душе щедрая стипендия от египетского правительства. «Обычный студент может хорошо жить на 180 долларов в месяц, — писал он. — Я, однако, трачу от 250 до 280 долларов в месяц».

Хотя Кутуб был родом из маленькой деревни в Верхнем Египте, он нашел в Америке «примитивность, напоминающую джунгли и пещеры». На светских приемах звучала исключительно пустая болтовня. В музеи и на концерты ходили не для того, чтобы что-то увидеть или услышать, но лишь из безумного нарциссизма, желая себя показать. Кутуб пришел к выводу, что люди ведут себя чересчур развязно. «Я сидел в ресторане, — писал он другу в Каир, — и видел одного молодого американца. На нем не было галстука, но спереди на его рубашке была изображена оранжевая гиена, а на спине вместо жилета был нарисован углем слон. И это американское чувство цвета! А музыка! Лучше оставим это…» Пища, жаловался Кутуб, «также странная». Он рассказывал, что в кафетерии колледжа увидел, как одна американка солила дыню. Он сказал ей в шутку, что египтяне предпочитают перец. «Она попробовала и сказала, что это изумительно, — писал он. — На следующий день я сказал, что некоторые египтяне посыпают дыню сахаром, ей и это понравилось». Жаловался Кутуб и на прически: «Иду к парикмахеру, а вернувшись домой, должен сам приводить волосы в порядок».

В феврале 1949 года Кутуб обратился в больницу университета им. Джорджа Вашингтона, чтобы удалить щитовидную железу. Медсестра шокировала его перечислением тех качеств, которыми должен обладать ее любовник. Кутуб постоянно защищался от навязчивых американских женщин, «которые хорошо знают прелести своего тела и лица: возбуждающие глаза, пухлые губы, выпуклые груди, круглые бедра и гладкие ноги. Девушки носят яркую одежду, провоцируя примитивные сексуальные инстинкты. Ничего не скрывают, напротив, соблазнительно улыбаются и бросают страстные взгляды».

Неожиданно пришла новость о том, что 12 февраля в Каире был убит Хасан аль-Банна, главный наставник «Общества братьев-мусульман». Кутуб обратил внимание на шум возле больницы. Он поинтересовался причиной беспорядка. «Сегодня убили главного врага христианства на Востоке», — ответили ему врачи. Трудно поверить, что американцы в 1949 году интересовались египетской политикой и радовались гибели аль-Банны. Газета «Нью-Йорк тайме» опубликовала репортаж об убийстве. «Последователи шейха Хасана были фанатично ему преданы, и многие из них провозглашали, что только он один мог спасти арабский исламский мир», — писала газета. Но Кутуба, лежавшего на больничной койке в чужой стране, новость повергла в глубокое отчаяние. Кутуб и Банна никогда не встречались, но знали многое друг о друге. Они родились в один и тот же день в октябре 1906 г., и оба учились в каирском педагогическом училище «Дар Аль-Улюм», хотя и в разное время. В 1928 году Банна основал «Общество братьев-мусульман». В течение нескольких лет это братство распространилось по всей стране, а затем и по всему арабскому миру, сея семена будущего исламского восстания.

Голос Банны звучал громче других, пока не была опубликована книга Кутуба «Социальная справедливость в исламе», принесшая автору репутацию крупного мусульманского мыслителя. Кутуб подчеркнуто дистанцировался от организации, созданной Банной, хотя и придерживался похожих взглядов на политические истоки ислама. Смерть современника и интеллектуального соперника подтолкнула Кутуба к «братьям-мусульманам». Она стала поворотным пунктом как в жизни Кутуба, так и в судьбе братства.

После смерти Банны присутствие Кутуба в Вашингтоне не могло больше оставаться незамеченным. Однажды вечером Саид был в гостях у Джеймса Хейворта-Данна, британского востоковеда, обратившегося в ислам. Тот говорил об опасности «братьев-мусульман». По его словам, они препятствуют обновлению мусульманского мира. «Если братьям удастся прийти к власти, Египет никогда не повернет на путь прогресса и останется на задворках цивилизации», — сказал он гостю, а затем предложил перевести новую книгу Кутуба на английский язык и гонорар в десять тысяч долларов. Фантастическая сумма за такую мрачную книгу! Кутуб отказался. Позже он высказывал предположения, что, возможно, Хейворт-Данн пытался завербовать его в ЦРУ. В любом случае Саид твердо решил вступить в «Общество братьев-мусульман», даже если ему для этого пришлось бы покинуть свой дом.

Летом 1949 года Кутуб уехал в Колорадо, в Грили, находившийся к северо-востоку от Денвера. Это была процветающая сельскохозяйственная община. Выздоравливающий Кутуб собирался посещать занятия в Колорадском государственном педагогическом колледже.

В то время колледж обладал репутацией одного из самых прогрессивных учебных заведений в Америке. На летние курсы приглашали преподавателей со всей страны. По вечерам здесь бывали концерты, лекции, летние учительские сборы, театральные представления. Все это происходило на свежем воздухе, возле сплошь заросших зеленью учебных корпусов колледжа. Для этого ставили цирковые шатры.

Кутуб провел в Грили шесть месяцев. Нигде больше он не задерживался так долго. Грили выгодно отличался от стремительно развивавшихся Нью-Йорка и Вашингтона. Это место было основано редактором сельскохозяйственного отдела «Нью-Йорк трибюн» Натаном Микером в 1870 году как колония трезвенников. До этого Микер жил неподалеку от городка Каира, что находится на юге Иллинойса. Этот уголок прозвали Малым Египтом. Микер полагал, что все великие цивилизации были основаны в речных долинах, поэтому и основал колонию в богатой дельте между реками Кэш-ля-Пудр и Саут-Платт. Микер надеялся с помощью ирригационной системы преобразовать «Великую американскую пустыню» в сельскохозяйственный рай, как в древности это уже проделали египтяне, положив начало своей цивилизации. Идею поддержал коллега Микера, Хорэйс Грили. Вскоре новый город стал одной из наиболее известных экспериментальных общин в стране.

Первые поселенцы Грили были людьми средних лет и принадлежали к среднему классу. Они приехали поездом, а не фургоном или почтовым дилижансом, и привезли собственную систему ценностей и стандарты поведения. Эти люди намеревались создать идеальное общество, которое станет моделью для городов будущего, и считали, что члены общины должны обладать определенными качествами: трудолюбием, моральной чистотой и трезвостью. На таком фундаменте должна была возникнуть прогрессивная цивилизация. Действительно, когда Саид Кутуб сходил с поезда, Грили уже стал самым заметным поселением между Денвером и Кайеном.

Семейные ценности были в Грили главными. В городе отсутствовали бары и винные магазины, а церкви, казалось, стояли на каждом углу. В колледже был один из самых лучших музыкальных факультетов в стране, который часто устраивал концерты, чем искренне наслаждался Кутуб. По вечерам в колледже выступали известные люди. Джеймс Миченер, получив Пулитцеровскую премию за роман «Сказания юга Тихого океана», вернулся, чтобы провести мастер-класс по литературе в школе, где он учился и преподавал с 1936 по 1941 год. Наконец-то Кутуб нашел общество, цели которого были ему столь близки. «Маленький городок Грили, в котором я теперь проживаю, просто прекрасен, — писал он вскоре после приезда. — Каждый дом похож на цветущую плантацию, и улицы подобны тропинкам в саду. Владельцы этих домов в свободное время трудятся на своих участках — поливают их и подстригают газоны. Кажется, это все, что они делают». Ужасный темп жизни, неприятно поразивший Кутуба в Нью-Йорке, теперь был далеко отсюда. Передовица «Грили трибюн» сообщала о том, что черепахи спокойно бродят по улицам в центре города.

Но даже в Грили были свои мутные течения. В миле к югу от университетского городка находился маленький уголок салунов и магазинов спиртного. Его называли Город-Сад. Здесь трезвенники Грили не имели никакого влияния. Район получил свое название в эпоху сухого закона, когда местные бутлегеры прятали бутылки ликера в арбузы, которые продавали студентам колледжа.

Америка недвусмысленно дала Кутубу понять, что он — цветной. В одном городе (Кутуб никогда не говорил, где именно) он увидел, как толпа белых избивала негра: «Они пинали его ботинками до тех пор, пока он не превратился в мясо и кровь на дороге». Можно только вообразить, какую опасность чувствовал смуглый путешественник Саид. Даже в либеральном Грили сегрегация складывалась весьма ощутимо. Черных семей здесь было мало. Коренных жителей — индейцев — государство выселило в резервации. Произошло это после столкновения, унесшего жизни четырнадцати кавалеристов. Натан Микер, основатель Грили, лишился тогда своего скальпа. В двадцатые годы в город были приглашены мексиканские гастарбайтеры для работы на полях и скотобойнях. Хотя таблички, запрещавшие мексиканцам оставаться в городе после захода солнца, уже поснимали, но в католическом храме все еще присутствовал отдельный вход для цветных, которые, как предполагалось, должны были сидеть на хорах. Англосаксы могли гулять в южной части красивого парка позади здания суда, а латиноамериканцы — в северной.

Иностранным учащимся следовало знать свое место. Студенты из Африки, Латинской Америки и Азии, так же как большинство гавайцев, сформировали ядро международного клуба, к которому примкнул и Кутуб. Колледж также принимал гостей из маленькой ближневосточной общины, включая недавних палестинских беженцев и нескольких членов иракской королевской семьи. Жители Грили относились к ним хорошо и часто приглашали их в гости на обеды и праздники. Однажды Кутуба и его друзей не пустили в кинотеатр. Владелец решил, что они цветные. Узнав, что они египтяне, владелец извинился и впустил посетителей. Но Кутуб отказался войти, раздраженный тем, что цветным египтянам можно, а цветным американцам нет.

Несмотря на напряженную обстановку в городе, колледж прогрессивно поддерживал равенство рас. На летние учебные сессии в Грили приезжали множество преподавателей из негритянских колледжей Юга, да и среди студентов попадались чернокожие. Одним из них был Джем Маклендон, звезда школьного футбола. Он являлся членом международного клуба и жил в одной комнате со студентом-палестинцем. Поскольку парикмахеры в Грили отказались обслуживать Джема, ему приходилось каждый месяц ездить стричься в Денвер. В конце концов несколько арабских студентов проводили юношу в местную парикмахерскую и отказывались уходить до тех пор, пока Маклендона не обслужили. Кутуб писал позже, что «расизм сбросил Америку с вершины горы до подножия человечества».

Футбольный сезон 1949 года был неудачным для Колорадского колледжа. Маклендон просидел весь сезон с травмой, и команда проиграла все игры, пережив незабываемый разгром со счетом 103:0 от команды университета Вайоминга. Кутуб считал американский футбол примитивным зрелищем. «Ноги в этой игре не играют никакой роли, — сообщал он. — Вместо этого каждый игрок делает попытку взять мяч руками и бежать с ним или бросить его в ворота, в то время как игроки другой команды препятствуют ему различными способами, включая удары в живот, или яростно пытаются сломать ему руки или ноги… Тем временем болельщики кричат: «Сломайте ему шею! Проломите ему голову!»

В городе жили женщины, весьма опасные для одинокого египетского бакалавра. Женская эстетика чувствовалась в Грили гораздо острее, чем в других поселениях американского Запада. Женская аура ясно ощущалась в удобных зданиях с их широкими парадными подъездами, практичных и привлекательных магазинах, красивых общественных школах, но нигде это так сильно не чувствовалось, как в самом колледже. Среди двух с лишним тысяч студентов, зарегистрированных к концу семестра, женщин было более сорока процентов, в то время как в целом по стране этот процент едва достигал тридцати.

Главными факультетами колледжа были педагогический, музыкальный и театральный. Горожанки из Денвера и Феникса, работницы с ферм и равнинных ранчо, обитательницы небольших горных городков стремились в колледж, обладавший прекрасной репутацией. В зданиях из желтого кирпича девушки Запада наслаждались свободой.

В этом отдаленном городе Саид Кутуб опережал свое время. Окружавшие его женщины спрашивали, как он представляет себе их место в обществе и, следовательно, их отношения с мужчинами. «Проблема сексуальных отношений является просто биологической, — объяснила Кутубу одна из женщин колледжа. — Вы, люди Востока, чересчур усложняете этот простой вопрос, притягивая сюда элементы морали. Жеребец и кобыла, бык и корова, баран и овца, петух и курица — никто из них, совокупляясь, не думает о моральных проблемах. И поэтому жизнь проста, легка и беззаботна». Тот факт, что женщина была преподавателем, казалось Кутубу еще более опасным, ибо она могла развратить молодое поколение аморальной философией.

Летом Кутуб прослушал курс элементарной композиции английского языка. Он настолько уверился в своем знании английского, что попытался сдать экзамен за три курса, а также риторику. Кутуб очень хотел выучить язык и мечтал написать книгу по-английски. О том, чего он достиг в этой области, можно судить по его странному и тревожному рассказу, опубликованному в студенческом литературном журнале «Fulerum» в конце 1949 года всего спустя год после приезда в Америку. Рассказ называется «Мир — это непослушный мальчик!». «В Египте есть древняя легенда, — писал он. — Когда бог мудрости и знания решил создать историю, он дал маленькому мальчику большую книгу и перо и сказал: «Иди по всей земле и напиши все, что видишь и слышишь!» Мальчик по имени История сделал все, что бог велел. Он встретил умную и красивую женщину:

История посмотрел на нее с большим удивлением и воскликнул, подняв глаза к небу: «Кто это?»

«Она — Египет, — ответил ему бог. — Она — Египет, а ты, маленький мальчик, — это весь мир…»

Почему древние египтяне держались своей веры? Они были очень развиты и обладали великой цивилизацией, более могущественной, чем любые другие страны. Египет был процветающей страной, в то время когда другие народы жили в лесах. Египет научил Грецию, а Греция научила Европу.

Что случилось, когда маленький мальчик вырос? Когда он вырос, он выгнал свою няню, свою добрую няню! Он ударил ее, попробовал убить ее.

Я сожалею. Но это — не фигура речи. Это — факт. Это — то, что случилось на самом деле. Когда мы обратились сюда (возможно, к Организации Объединенных Наций), чтобы потребовать от Англии уважать наши права, то мир помог Англии, а не справедливости. Когда мы обратились сюда, чтобы пожаловаться на евреев, то мир помог евреям, а не справедливости. Во время войны между арабами и евреями мир помогал евреям.

О! Какой непокорный мир! Какой непослушный мальчик!»

Кутуб был намного старше большинства студентов и держался несколько обособленно. Есть фотография в бюллетене кампуса: он показывает одну из книг доктору Уильяму Россу, президенту колледжа; там Кутуб назван «известным египетским автором» и «замечательным педагогом»; таким образом ему давали понять, что считают его равным. Однажды вечером арабские студенты устроили международную вечеринку, для которой приготовили традиционные арабские угощения. Кутуб вел себя на ней как хозяин, объясняя название каждого блюда. Но большую часть времени он проводил в комнате, слушая классическую музыку.

В городе каждую неделю устраивали вечера, где танцевали польку и кадриль. В колледже часто выступали известные джазовые оркестры. В тот год самыми популярными песнями стали «Some Enchanted Evening» и «Bali Hai» из мюзикла «South Pacific», по мотивам романа Миченера. В Грили они были на слуху буквально у всех. Эра джазовых оркестров клонилась к закату. На подходе был рок-н-ролл. «Джаз — американская музыка, созданная неграми, чтобы удовлетворить их примитивные инстинкты: любовь к шуму, аппетит и сексуальное возбуждение. — Кутуб ясно показал, что и сам он не был свободен от расовых предрассудков. — Американца не устроит джазовая музыка, если она не сопровождается громким пением. Когда звук нарастает, вызывая невыносимую боль в ушах, это приводит аудиторию в бурный восторг, она кричит, хлопает в ладоши — в результате вообще ничего не слышно».

По воскресеньям в столовой колледжа не кормили, и учащиеся должны были готовить себе сами. Многие из иностранных студентов ходили по вечерам в одну из более чем пятидесяти церквей, где после богослужений устраивался общий ужин, иногда с танцами. «Танцевальный зал украшался желтыми, красными и синими огнями, — вспоминал Кутуб. — Люди бились в конвульсиях от лихорадочной музыки. Голые ноги заполнили зал, руки обвивались вокруг талий, грудь упиралась в грудь, губы встречались с губами, и атмосфера была преисполнена соблазна. Служка смотрел на это весьма одобрительно и даже слегка пригасил огни, чтобы обстановка стала более романтичной. Тогда он поставил песню «Baby, It’s Cold Outside», озорную балладу из фильма с Эстером Уиллиамсом «Дочь Нептуна», очень популярного тем летом. Служка сделал паузу, чтобы понаблюдать за реакцией молодых людей, дергавшихся в ритме этой соблазнительной песни, после чего он оставил их наслаждаться этой приятной, невинной ночью», — саркастически закончил Кутуб.

В декабре в его письмах к друзьям зазвучали новые ноты. Он начал говорить об «отчуждении» в душе и теле. К тому времени Саид уже закончил занятия.

Оставшиеся восемь месяцев своего пребывания в Америке Саид Кутуб жил главным образом в Калифорнии. Его Америка значительно отличалась от той, образ которой большинство американцев видели в своей культуре. В литературе и кино, особенно же в новом тогда телевизионном жанре, американцы изображались сексуально любопытными, но неопытными, в то время как Америка Кутуба более походила на то, как ее показал в своем исследовании Кинси. Кутуб видел духовную пустоту. Он считал, что материальные ценности были единственным американским божеством. «Душа не имеет никакой ценности для американцев, — написал он одному другу. — Один доктор философии подготовил диссертацию о лучшем способе мытья посуды, что, кажется, более важно для них, чем Библия или религия». Многие американцы постепенно приходили к подобному же заключению.

Увы, поездка не привела к той цели, к которой стремились друзья Саида. Вместо того чтобы успокоиться, он возвратился домой с более радикальными взглядами. Уважение к Америке и ее ценностям в тот момент в арабском мире было достаточно высоко. Нерадостные впечатления Кутуба вызвали глубокое потрясение.

Он также принес домой новое и сильное неудовольствие тем, как решается расовый вопрос. «Белый человек в Европе или Америке — наш враг номер один, — объявил он. — Белый человек топчет нас ногами в тот момент, когда мы рассказываем нашим детям о его цивилизации, его универсальных принципах и благородных целях… Мы воспитываем в наших детях уважение к господину, который топчет нашу честь и порабощает нас. Давайте вместо этого сеять семена ненависти, отвращения и мести в душах наших детей. Давайте расскажем нашим детям, пока они еще нетвердо стоят на ногах, что белый человек — враг человечности и что они должны уничтожить его при первой же возможности». Странно, что люди, которые знали Кутуба по Америке, говорят, что он казался им похожим на свою страну. Они помнят его застенчивым и вежливым, озабоченным скорее политическими, чем чисто религиозными вопросами. Если его представляли кому-либо — он никогда не забывал имени нового знакомого и крайне редко высказывал прямую критику в адрес пригласившей его страны. Возможно, Саид держал мысли при себе, пока не смог благополучно высказать их дома.

Ясно, что он писал не прямо об Америке. Главным поводом для его беспокойства была современная ситуация. Новейшие ценности: атеизм, рационализм, демократия, субъективизм, индивидуализм, взаимоотношение полов, толерантность, материализм — проникли в ислам через западный колониализм. Америка теперь сама все это поддерживала. Полемический задор Кутуба был направлен против египтян, желавших приспособить ислам к современному миру. Саид намеревался показать, что ислам и современность совершенно несовместимы. Его оригинальная идея, которая только что появилась, состояла в том, чтобы полностью демонтировать политическую и идеологическую структуру современности и возвратиться к незамутненному исламу времен его зарождения. Для первоначального ислама было характерно чувство Божественной исключительности и полного единения Бога и человечества. Разделение духовного и светского, государства и религии, науки и богословия, мысли и духа стали признаками современности, захватившей Запад. Но ислам не мог вынести такого разделения. В исламе, верил Кутуб, богословие не может изменяться без того, чтобы не оказаться совсем разрушенным. Ислам должен быть полным и бескомпромиссным. Это окончательное Слово Божье. Мусульмане забыли это в своей очарованности Западом. Только вернув ислам в центр жизни, законов и правления, мусульмане могли надеяться вернуть себе законное место в мировой культуре. Это было обязанностью мусульман не только по отношению к себе, но и к Богу.

Кутуб возвратился в Каир рейсом авиакомпании TWA 20 августа 1950 года. Страна была готова усвоить радикальные идеи. Охваченное коррупцией, запятнанное убийствами, униженное войной 1948 года с Израилем, египетское правительство не было уверено в своей власти под контролем оккупантов. Хотя британцы номинально отошли от Каира, сконцентрировав свои силы в зоне Суэцкого канала, влияние Великобритании все еще чувствовалась в столице. Британцы присутствовали в клубах, гостиницах, барах, кинотеатрах, европейских ресторанах и универмагах этого искушенного города, переживающего упадок. Подданные были недовольны, а тучный король Фарук, турок по происхождению, гонял вокруг Каира на одном из своих двухсот красных автомобилей (другие автомобили красить в красный цвет не разрешалось), совращал — если это можно так назвать — молодых девушек или отправлялся на яхте в азартную Ривьеру, где его распущенность превосходила все исторические примеры. В то же время бедность, отчаяние, безработица, неграмотность и болезни росли катастрофическими темпами, пока не вышли из-под контроля.

Лишь одна организация настойчиво действовала в интересах людей. «Общество братьев-мусульман» создавало собственные больницы, школы, фабрики и кассы взаимопомощи; оно даже сформировало собственную вооруженную дружину, сражавшуюся наряду с другими арабскими отрядами против израильтян в Палестине. Братство действовало не столько как альтернативное правительство, сколько как общество, целью которого действительно было созидание. Вдохновитель «братьев-мусульман» Хасан аль-Банна отказался считать свою организацию обычной политической партией. Он решил бросить вызов любой политической системе вообще. Банна полностью отклонил западную модель светского демократического правления, которое противоречило его понятию об универсальной исламской власти. «Природа ислама в том, чтобы господствовать, а не подчиняться, наложить свой закон на все сферы жизни и установить власть на всей планете», — писал он.

Только братство мусульман оказало эффективное сопротивление британскому господству, что гарантировало ему легитимность в глазах мелкой буржуазии Египта. Правительство официально распустило мусульманское братство в 1948 году после убийства ненавистного шефа полиции Салима Заки во время волнений в медицинской школе Каирского университета. К тому времени в рядах организации уже насчитывалось более миллиона человек — притом что население Египта составляло восемнадцать миллионов жителей. Братство было хорошо организовано. Оно состояло из кооперативных «семейств» — ячеек, насчитывавших не более пяти членов. В случае опасности братство было трудно обнаружить и невозможно уничтожить. Вскоре в «Обществе братьев-мусульман» возникла силовая структура, и она глубоко укоренилась в исламистском движении. С одобрения Банны в братстве появился «секретный отдел». Хотя большинство акций организации было направлено против британцев и быстро уменьшающегося еврейского населения, она вскоре взяла на себя ответственность за взрывы в двух каирских кинотеатрах, убийство видного судьи, покушения на жизнь нескольких членов правительства. К тому времени, когда правительство в целях самозащиты ликвидировало Банну, секретный отдел приобрел большое влияние, не поддающееся контролю рядовых членов братства.

В ответ на обстрелы своих баз в январе 1952 года британские силы напали на полицейские казармы в городе Исмаилия, на территории зоны канала. В течение двенадцати часов они вели непрерывный огонь и убили пятьдесят полицейских-новобранцев. Сразу после выпуска новостей взволнованные толпы египтян вышли на улицы Каира. Они сожгли старый британский бордель при клубе «Торф» и известный Отель Шеферда. Поджигатели во главе с членами секретного отдела перерезали брандспойты пожарных машин, затем двинулись дальше по европейскому кварталу, сжигая все кинотеатры, казино, бары и рестораны. К утру от квартала остались лишь руины и густое черное облако. Было убито по меньшей мере тридцать человек, разрушено более семисот зданий, пятнадцать тысяч человек остались без работы и двенадцать — лишились крова. Космополитический Каир умер. Должно было родиться что-то новое. В июле того же года военная хунта привела к власти молодого армейского полковника Гамаля Абделя Насера. Короля Фарука посадили на яхту. Правительство уступило власть, не оказав никакого сопротивления. Впервые за две тысячи пятьсот лет Египтом управляли египтяне.

Кутуб возвратился домой, в пригород Хельван, в древности известный целебными серными водами, и занялся прежней деятельностью в Министерстве просвещения. Он занял двухэтажную виллу на широкой улице, где росли палисандры. Огромный, во всю стену кабинета, шкаф Кутуб заполнил пластинками с классической музыкой. Раньше в этой комнате заседали заговорщики, планировавшие революцию: Насер и военные специалисты действовали в согласии с мусульманскими братьями. Несколько офицеров, в том числе будущий преемник Насера Анвар Садат, имели тесную связь с братством. Если бы попытка переворота потерпела неудачу, «братья» должны были помочь офицерам бежать. В случае беспрепятственного свержения правительства «братья» получали право участвовать в перевороте.

Кутуб опубликовал открытое письмо лидерам революции, советуя им произвести чистку старого коррупционного аппарата и установить «справедливую диктатуру». Насер пригласил Кутуба стать советником Совета революционного командования. Кутуб надеялся на портфель министра, но когда ему предложили на выбор посты министра просвещения и генерального директора Каирского радио, он неожиданно отказался от обоих. Насер назначил его главой Революционного издательского отдела, но после нескольких месяцев работы Кутуб оставил и эту должность. Переговоры между ними были острыми, что соответствовало ситуации. Обе организации хотели управлять страной, но ни одна фракция не получила народной поддержки.

Как это неоднократно происходило в истории Ближнего Востока, шла борьба, круг участников которой быстро сужался к выбору между военным обществом и религиозным. У Насера была армия, у «братьев» — мечети. Политическая мечта Насера — построить современный, справедливый, светский и промышленно развитый панарабский социализм, где все проявления жизни были бы под тотальным контролем государства, обеспечивающего благо. Мечта имела мало общего с теократическим исламским правлением, которого добивались Кутуб и его собратья. Исламисты требовали полностью изменить структуру общества — так, чтобы каждый мусульманин достиг самого чистого состояния духа. Это могло быть сделано только через строгое выполнение законов шариата. Все, что им не соответствовало, было, как утверждали исламисты, не исламом, а джахилией — состоянием языческого мира до получения Пророком откровения от Аллаха. Кутуб выступал против равенства, потому что Коран говорил: «Мы создали вас, как класс на классе». Саид осудил национализм, потому что это противоречило идеалу мусульманского единства. Ретроспективно нетрудно увидеть, что Кутуб и Насер неправильно понимали друг друга. Единственное, что их объединяло, — величие собственных идей и враждебность к демократическому строю.

Насер впервые бросил Кутуба в тюрьму в 1954 году, но после трех месяцев освободил и позволил стать редактором мусульманского журнала «Аль-Ихван аль-Муслимин», печатного органа братства. Возможно, Насер надеялся, что эта показная милость укрепит его авторитет среди исламистов и воспрепятствует их выступлениям против светских идеалов нового правительства. Или он полагал, что Кутуб достаточно наказан пребыванием в тюрьме. Насер, как и король Фарук, недооценивал непримиримость врага.

В то время как Насер договаривался с британцами о соглашении, которое положило бы конец оккупации, Кутуб написал немало резких критических передовиц, призывающих к джихаду. В августе 1954 года правительство закрыло журнал. К тому времени неприязнь между «братьями-мусульманами» и военными лидерами достигла уровня ненасильственной оппозиции. Стало ясно, что Насер и не собирался производить исламскую революцию. Кутуб был настолько взбешен, что создал тайный заговор с египетскими коммунистами, закончившийся неудачной попыткой свергнуть Насера.

Идеологическая война достигла кульминации ночью 26 октября 1954 года. Насер обратился к огромной толпе на площади в Александрии. Вся страна не отрывалась от радиоприемников, когда член мусульманского братства вырвался вперед и восемь раз выстрелил в египетского президента. Он ранил охранника, но в Насера так и не попал. Это был поворотный момент его правления. Несмотря на хаос и панику, Насер продолжал говорить. «Пусть они убьют Насера! Кто такой Насер, если он один из многих? — кричал он. — Я жив, но даже если я умру, то все вы — Гамаль Абдель Насер!» Если бы покушавшийся попал, то он, возможно, стал бы героем, но неудача принесла Насеру невиданную ранее популярность. Это позволило ему повесить шестерых заговорщиков и посадить тысячи других в концентрационные лагеря. Насер думал, что он сокрушил «братьев» раз и навсегда.

Рассказы о мучениях Саида Кутуба в тюрьме создали своего рода «Страсти» исламских фундаменталистов. Говорят, что в момент ареста у Кутуба была сильная лихорадка, но офицеры государственной безопасности надели на него наручники и бросили в тюремный автомобиль. В пути он несколько раз терял сознание. На протяжении многих часов его держали в клетке с бешеными собаками и затем избивали во время долгих допросов. «Революционные методы применялись к нам в полном объеме», — сказал он на суде, подняв рубашку, чтобы показать следы пыток.

Благодаря признаниям других членов братства результаты судебного расследования стали настоящей сенсацией, представив картину запланированного государственного переворота: разрушение Александрии и Каира, взрывы мостов на Ниле и многочисленные убийства. Беспрецедентная волна террора должна была быть направлена на то, чтобы превратить Египет в примитивную теократию. Улики доказывали, однако, что братья оказались слишком неорганизованны. Три помощника верховного судьи, одним из которых был Анвар Садат, наблюдали за этими слушаниями. Суд приговорил Кутуба к пожизненному заключению, но когда его здоровье ухудшилось, срок сократили до пятнадцати лет.

Кутуб никогда не отличался хорошим здоровьем. У него было слабое сердце, впалый живот и пояснично-крестцовый радикулит. После того как в тридцатилетием возрасте он перенес пневмонию, проблемы с бронхами беспокоили его постоянно. В тюрьме у него случилось два сердечных приступа и отек легких, что, возможно, являлось результатом пыток или туберкулеза. В мае 1955 года его перевели в тюремную больницу, где он оставался в течение последующих десяти лет. Большую часть времени Кутуб писал простые, глубоко личные комментарии под названием «В тени Корана». Этот восьмитомный труд поставил его рядом с самыми значительными исламскими мыслителями. Но его политические представления изменились.

Некоторые заключенные из числа «братьев» устроили забастовку и отказались выходить из камер. По ним немедленно открыли огонь. Двадцать три человека были убиты и сорок шесть ранены. Кутуб находился в тюремной больнице, когда туда привезли пострадавших. Потрясенный и испуганный Кутуб задался вопросом, как его единоверцы мусульмане могли вести себя так жестоко по отношению друг к другу.

Кутуб пришел к радикальному заключению: служа Насеру, тюремщики отреклись от Аллаха. Поэтому они не были мусульманами в полном смысле слова. По мнению Кутуба, они отлучили сами себя от исламского общества. В арабском языке нашлось для этого точное слово — такфир [13]Анафема.
. Хотя виновато не слово, а принцип отлучения, сформулированный, чтобы оправдать кровопролитие внутри ислама на протяжении всей его истории. В тюремной больнице этот принцип возродился.

Через семью и друзей Кутуб сумел постепенно передать на волю манифест под названием «Вехи» («Маалим фи аль-Тарик»), В течение многих лет этот манифест, написанный в форме длинных посланий брату и сестрам, также бывшим убежденными фундаменталистами, распространялся подпольно. Язык писем был понятным и выстраданным. Их издали в 1964 году, а затем пять раз переиздавали, прежде чем книгу запретили. Любого, у кого находили это издание, могли обвинить в заговоре. По своим кровавым последствиям вдохновенный апокалипсический труд Кутуба мог сравниться только с «Общественным договором» Руссо и «Что делать?» Ленина.

«Человечество сегодня находится на краю пропасти», — утверждает Кутуб в начале. Человечеству угрожает не только ядерная война, но и утрата ценностей. Запад потерял жизненную силу, а марксизм потерпел неудачу. «На этом критическом и роковом перекрестке должен быть осуществлен поворот к исламу и мусульманскому обществу». Но прежде чем ислам сможет себя проявить в полную силу, он должен восстановить себя изнутри.

Кутуб делит мир на два лагеря: ислам и джахилию. Кутуб использует этот термин, чтобы заклеймить всю современную жизнь: поведение, мораль, искусство, литературу, законы, даже большую часть из того, что пришло из исламской культуры. Только полное отрицание рационализма и западных ценностей вызывает слабую надежду на искупление ислама. Он ставит последователей перед выбором: чистый изначальный ислам или гибель всего человечества.

«Мусульманское общество давно прекратило существование», — не унимался Кутуб. Оно «рухнуло под грузом ложных законов и учений, которые даже отдаленно не связаны с исламским вероучением». «Человечество нельзя спасти, если мусульмане не вернут славу своего раннего и самого чистого учения». «Мы должны начать движение исламского возрождения во всякой мусульманской стране, — пишет он, — чтобы явить пример, который в конечном счете приведет ислам к мировому господству». «Должен быть авангард, готовый отправиться вперед с этими намерениями, — объявлял Кутуб. — Я написал «Вехи» для этого авангарда, который, я считаю, должен действительно воплотить эти идеалы». Эти слова отозвались эхом в ушах многих поколений молодых мусульман, жаждущих сыграть свою роль в истории.

В 1964 году президент Ирака Абдул Салам Ареф лично обратился к Насеру с просьбой предоставить Кутубу свободу, обещая, в свою очередь, пригласить его в Ирак и назначить на важный правительственный пост. Кутуб заколебался. Как только он возвратился на виллу в Хельван — немедленно организовал новый заговор.

На воле Кутуб сумел быстро восстановить секретный отдел братства. Правительство Саудовской Аравии тайно снабжало его группу деньгами и оружием, но в его организации уже было немало агентов правительства. Два человека назвали Саида главой очередного заговора. Спустя всего шесть месяцев после освобождения тайная полиция вновь арестовала Кутуба на морском курорте к востоку от Александрии.

Суд над Саидом Кутубом и его сорока двумя последователями открылся 19 апреля 1966 года и продолжался почти три месяца. «Мусульманину настало время отдать жизнь, чтобы положить начало исламскому движению», — вызывающе заявил Кутуб в начале процесса. Он с горечью признавал, что новый антиколониальный Египет породил более жестокий режим, чем предшествующий. Судьи не прилагали особых усилий, чтобы казаться беспристрастными; во время процесса главный судья нередко превращался в обвинителя, а зрители криками приветствовали этот очевидный фарс. Единственным реальным свидетельством обвинения против Кутуба была книга «Вехи». Он встретил смертный приговор с благодарностью. «Слава Аллаху! — объявил он. — Я совершал джихад в течение пятнадцати лет, пока не заслужил это страдание».

Насер недооценивал твердость своего противника. Когда демонстранты заполнили каирские улицы, протестуя против исполнения приговора, Насер понял, что Кутуб более опасен для него мертвый, чем живой. Он послал в тюрьму Садата, которого Кутуб встретил, облаченный в традиционную красную одежду приговоренного к смерти. Садат обещал, что если Кутуб обратится с апелляцией, то Насер в очередной раз проявит милосердие. Тот был готов снова предложить Кутубу пост министра просвещения. Но последний отказался. Тогда его сестра Хамида, также находившаяся в тюрьме, обратилась к нему с мольбой. «Исламское движение нуждается в вас, — упрашивала она брата. — Пишите ваши послания!» Кутуб ответил: «Мои слова станут сильнее, если меня убьют». На рассвете 29 августа 1966 года, после молитвы, Саид Кутуб был повешен. Правительство отказалось отдать его тело семье, опасаясь, что могила станет святыней для его последователей. Угроза исламского фундаментализма, казалось, сошла на нет. Но авангард Кутуба уже услышал призыв.