С чего и как начинать

В начале нашей книги мы среди прочего говорили о двух эпизодах: о пилоте, которому удалось посадить самолет на воду реки Гудзон, и об энергичном юноше, который спрашивал Иисуса о том, что «доброе» он может сделать ради «наследования жизни вечной». Отвечая этому юноше, Иисус предложил ему не дополнительные правила поведения, но нечто иное — образ жизни, действия, формирующие такой характер, который отражает миру щедрую любовь Бога, а не демонстрирует свои нравственные достижения окружающим. Подвиг пилота Челси Салленберджера состоял в том, что он на протяжении многих лет с помощью маленьких решений сформировал свой характер, так что в минуту испытания его «вторая природа» позволила ему выполнить нужные действия. Конечно, две эти сцены отличны одна от другой, но некоторые важнейшие их компоненты похожи.

И теперь, когда мы глубже поняли ответ Иисуса юноше и рассмотрели представления Нового Завета о добродетели, позволяющие сказать «как нужно жить», мы перейдем к последней части этого «как». Мы уже знаем, что на вопрос «Как нужно жить?» христиане прежде всего дадут ответ: «верой, надеждой и любовью» (и прочими добродетелями), а затем скажут: «упражняясь в добродетели». И тогда мы должны спросить: как именно нужно упражняться в добродетелях? В конце концов, здесь ведь не действует подход самосовершенствования, когда мы становимся все лучше и лучше с помощью наших собственных нравственных усилий. Как же нужно это осуществлять?

Прежде чем мы приступим к этому вопросу, еще раз напомню о той опасности, которой чревато бездумное отвержение «морализма» и «усилий». Все, что я собираюсь далее сказать, следует понимать в определенном контексте: Триединый Бог действует в истории, чтобы спасти человека от той грязи, в которую человек сам нырнул, и потому любые действия человека надо рассматривать в рамках деяний Бога и его благодати. Кроме того, если перейти от вселенной к человеческой жизни, стоит помнить, что любые христианские решения и поступки направляет и поддерживает Святой Дух. В одной пасхальной молитве из старых англиканских богослужебных книг есть просьба об исполнении пожеланий: во–первых, чтобы благодать Божья вложила в наш ум благие желания, и во–вторых, чтобы Бог постоянно помогал нам эти желания воплотить. Примерно о том же говорится в особой молитве воскресения после Богоявления: Боже, дай твоим людям «видеть и понимать, что им нужно сделать, и пошли свою благодать и силу, чтобы они могли это выполнить».

Я утверждал в данной книге, что Новый Завет дает точный ответ на первую часть обеих этих молитв — преимущественно перечисляя те свойства характера, радикальная новизна которых основывается на жизни, мысли, достижениях, смерти и воскресении Иисуса. Все эти события делают последователей Иисуса людьми в подлинном смысле этого слова, носителями образа Божьего, царственным священством. Я говорил и о том, что согласно Новому Завету Бог Дух Святой отвечает и на вторую часть тех молитв, когда он обновляет сердце и ум каждого христианина, чтобы мы могли сознательно осваивать те формы поведения, которые сначала кажутся странными и неуютными, но затем постепенно становятся привычкой, нашей «второй природой».

И это действительно можно назвать «морализмом», здесь действительно требуются «нравственные усилия». Но не стоит обвинять такой подход в пелагианстве — то есть в том, что мы заявляем, будто способны совершенствоваться самостоятельно и что Бог ждет от нас именно этого. Такое обвинение, подобно многим другим вспомогательным богословским утверждениям, основано на одной нехитрой ошибке — на представлении о том, что когда действует Бог, мы бездействуем, и наоборот. Жизнь (слава Богу!) не подчиняется этой примитивной логике.

Сделав эти предварительные замечания, мы наконец можем перейти к основному вопросу. Как формируется добродетель — в полноценном христианском смысле этого слова? Я думаю, она формируется тогда, когда христиане попадают в круг определенных действий и практик — в «круг полезных действий», о котором говорит название этой главы. Мы уже упоминали некоторые из этих действий, а теперь я хочу рассмотреть их с несколько иной точки зрения.

Прежде всего, надо сказать, что множество людей совершает большинство из тех действий, о которых идет речь, но при этом, похоже, движется слишком медленно по пути добродетелей или не движется вообще. И думаю, каких–то читателей данная глава может разочаровать именно по этой причине: все это, подумают они, мы выполняли уже много лет, а если автор говорит о каком–то новом типе святости, мы вправе ожидать, что он укажет нам на новые ценные вещи. Это похоже на один старинный еврейский анекдот. Один человек постоянно молился о том, чтобы выиграть в лотерее. И однажды он, потрясая кулаком, потребовал у Бога объяснения, почему его горячая молитва всегда остается без ответа. «Сынок, — ответил Бог, — тебе нужно оказать мне помощь. Купи хотя бы один лотерейный билет». Многие люди думают, что добродетель придет к ним сама собой просто потому, что они участвуют в действиях, о которых мы будем говорить. Но это не рецепты лекарств, которые вылечат твой недуг независимо от того, понимаешь ты, как они работают, или нет. Мы уже видели, что путь к добродетели лежит через преображение ума. Дело не в том, что эти действия неверны или неэффективны, но в том, что наши ум и сердце должны понять, оценить и сознательно избрать тот образ жизни, который в нас могут породить такие действия. Как мы уже говорили, это совершенно необходимая часть всего процесса.

И даже если такой сознательный выбор сделан, ни одно из этих действий само по себе не сможет сформировать или поддерживать тот драгоценный характер, основанный на привычках, о котором мы говорили. Только несколько из них вместе способны это сделать, а особенно хорошо они работают все вместе. Это как с велосипедом — если ты хочешь на нем кататься, тебе нужно одновременно работать педалями, держать руль, пользоваться тормозами, не забывая о равновесии. Одного из этих навыков недостаточно.

И как с катанием на велосипеде, проще обрисовать круг нужных действий, круг добродетелей, чем описывать эти действия; но позвольте мне сначала перечислить эти элементы в их, как я думаю, естественном порядке. Затем мы рассмотрим их поодиночке одну за другой и постараемся показать на примерах, как они выглядят в реальной жизни.

В этот круг не вошли Бог, Иисус и Святой Дух, потому что их присутствие молчаливо предполагается и они действуют в каждом отдельном пункте. Исходной точкой круга является «благодать», а конечной — «слава», то есть жизнь, на личном и коллективном уровне наполненная присутствием Бога — как цель всего остального. Из того, о чем мы говорили выше, следует, что к важным компонентам нам нужно отнести также «справедливость» и «красоту». И затем, помня об этих параметрах, мы очертим сам круг, состоящий из пяти элементов: Писания, историй, примеров, общины и практик.

Этот круг прекрасен тем, что неважно, с какого пункта ты начинаешь — или, если можно так сказать, с какого пункта он начинает действовать на тебя. Одного привлекает пример, возможно, даже незнакомого человека, поведение которого притягивает к себе и пленяет воображение. Другой, присев на заднюю скамью церкви во время будничной службы, вдруг чувствует, что с ним происходит нечто удивительное, что он сам не в силах объяснить. Третий, услышав по радио какую–то историю, недоумевает, что бы это значило, и начинает задавать вопросы. Но раньше или позже все три этих человека войдут в круг добродетелей и откроют одни и те же истины.

 

Чтение Библии

Я поместил Писание на вершине по вполне понятной причине — оно стоит на таком месте в учении Иисуса и в трудах первых христиан. Практика чтения Писания, его изучения, его проживания, пения его стихов — так что отдельный человек и община впитывали в себя Писание — с самых первых дней существования христианства были наиважнейшим средством для формирования христианского характера.

Тут важно подчеркнуть (иначе все мои слова окажутся пустой банальностью), что частные наставления Писания по определенным вопросам имеют лишь второстепенное значение. Конечно, они тоже важны, но куда важнее просто само чтение Писания, при сознательной попытке проникнуться замыслами Бога, как акт веры, надежды и любви, дело смирения и терпения. Этим мы говорим, что хотим услышать новое слово — слово благодати, быть может, слово суда, а не только исцеления, слово предупреждения, а не только утешения. Открыть Библию — все равно что открыть окно в сторону Иерусалима, как это делал Даниил (6:10), где бы мы ни находились в нашем изгнании.

И в частности, это позволяет нам увидеть себя действующими лицами в незавершенной пьесе. Сколько бы ни было второстепенных сюжетов в Писании и назидательных историй вне его, цельная драма Писания как таковая образует единый поток, все ответвления которого в итоге возвращаются к главной теме: к примирению неба и земли в тот момент, когда Бог Творец устранит все препятствия к осуществлению Его замысла о мире и через Сына и Духа создаст новый народ, через которого этот замысел — наполнить мир его славой — наконец, реализуется. Когда нас формирует эта История с заглавной буквы, мы формируемся как христиане. Если мы тысячу или десять тысяч раз принимаем решение открыть Библию сегодня и углубиться в эту историю, хотя отдельные ее части не складываются в нашей голове в общую картину, мы все больше становимся такими людьми, которые, в силу второй природы, мыслят, молятся, действуют и даже чувствуют как ответственные участники этой Истории.

И для всех нас эта великая пьеса еще не закончена. Читатели Библии (если они не прибегают к распространенным уловкам, позволяющим сопротивляться этому процессу) превращаются в героев драмы и оказываются на сцене. Да, иногда они просто «играют роли», и в их адрес звучат все те же обвинения в лицемерии, которые возникают вокруг стремления сформировать добродетель. Но чем лучше ты знаешь пьесу, тем меньше ты «играешь роль» и тем больше просто становишься самим собой. Придет время, и ты будешь действовать естественно. Повинуясь второй природе. Так действует добродетель.

Разумеется, в Библии есть множество конкретных мест, которые могут формировать и направлять жизнь веры, надежды и любви и которые Дух использует для того, чтобы Божий народ приносил плод. Так действует почти каждый эпизод четырех Евангелий, если читатель неспешно и внимательно с молитвой над ним размышляет. Подобным образом и псалмы открывают сердце и ум того, кто их читает, поет или использует в своей молитве, они питают и преобразуют сердце и ум таким образом, что это создает христианский характер, хотя сам процесс далеко не всегда бывает приятным. И даже родословные, которые сегодня читатель старается пробежать глазами побыстрей, дают возможность взглянуть на замысел Бога: мы видим, как одно поколение за другим жило верой и надеждой, не видя реализации очередного великого этапа осуществления замысла Бога, который подобен долгожданному цветению прекрасной орхидеи. Одни части Библии лучше употреблять как большой стакан воды в жаркий день — то есть прочесть много текста за один присест, — тогда как другие, например отдельные строки посланий, лучше пить по капле, наслаждаясь их вкусом, как прекрасное вино (никогда не забывая о том, что каждый стих — особенно в посланиях — обретает свое подлинное значение только в контексте целого, а не сам по себе). Но в любом случае чтение Библии формирует привычки — не просто в том смысле, что чем больше ты читаешь, тем легче это делать, но и в том смысле, что это чтение формирует привычки ума и сердца, души и тела, которые медленно и верно формируют твой (правильнее было бы сказать в первую очередь ваш, во множественном числе, хотя и единственное число немаловажно) характер по подобию Иисуса Христа.

Это не значит, что мы не встретим в Библии трудных мест — либо трудных для понимания, либо таких, которые мы вполне понимаем, но это нас шокирует или огорчает (как, например, призыв убивать чужеземных младенцев в конце псалма 136). Стоит избегать легких решений: что эти вещи не «богодухновенны», или что вся Библия полна странной чепухи, или что Иисус просто отменил те правила, которые нам не нравятся. Лучше жить с проблемами. В конце концов, в нашей жизни и в нашем мире полно подобных неразрешимых проблем. Пусть в нас звучат эти противоречия. Это повод учиться терпению (там может быть такой смысл, которого я на данный момент не вижу) и смирению (Бог мог сказать такое, что я просто не готов понять). Фактически, если ты годами читаешь Библию, это учит смирению: там есть легкие места и трудные места, но не все люди согласны в том, какие из них считать трудными или легкими.

Похоже, благодаря своему характеру некоторые люди особенно любят такие книги, которые кажутся другим непонятными. Скажем, Евангелие от Иоанна: одни люди говорят, что это вершина всего Писания, тогда как другие находят его слишком странным и загадочным, хотя и ценят его сильные стороны. Подобное противоречивое отношение окружает и апостола Павла. Быть может, Писание построено именно таким образом (и именно здесь вступает в действие смирение), что на пути к подлинной и полноценной человечности, на пути к совершенной добродетели царственного священства нам нужно вырасти в соответствии с Писанием, как мальчику, которому по наследству достается одежда старшего брата, надо подрасти, чтобы она на нем не болталась. Быть может, это знак зрелости, когда те части Писания, что казались нам странными или даже отталкивающими, внезапно являются нам в новом свете, когда люди, обожавшие Павла, начинают также любить Иоанна, или когда читатели, знающие наизусть Откровение, внезапно открывают для себя красоту Деяний. Быть может, это еще один знак зрелости — когда на смену привычному чувству, что в Писании есть такие места, которые мы знаем и любим, и такие, которые мы просто терпим, стремясь снова вернуться к любимым, внезапно приходит ощущение целого — оно просторно, многоцветно и необычайно сильно. Быть может, мы гуляли в легком тумане по любимым деревням и селениям, а затем, когда туман рассеялся, увидели, что все наши любимые места стали еще прекраснее на фоне пейзажа, которого мы не могли видеть, в окружении холмов, долин и удивительной славы.

 

Слушание историй

Таким образом, Писание формирует привычки, выстраивает характер. Но кроме того, логика Писания учит нас слушать разного рода истории, в священном тексте и вне его, и понимать их, различать их характер и смысл. А любого рода истории формируют и окрашивают характер того, кто их читает.

Историю делает историей (в отличие от просто набора предложений) фабула, какой–то конфликт и его разрешение. Любой человек живет историями. Мы любим их слушать, потому что в нашей жизни есть конфликты и их разрешение и в любой момент нашей жизни мы можем столкнуться с новыми неразрешимыми противоречиями. Так что мы идентифицируемся с тем или иным героем, с той или иной силой, с тем или иным ходом сюжета — и тогда история держит нас на крючке. Мы хотим знать, что произойдет дальше, как разрешится данный конфликт. Мы ожидаем разрешения, завершения, где мы увидим торжество справедливости или, по крайней мере, почувствуем какую–то завершенность.

Итак, мы живем в мире историй и ждем их завершения, ждем счастья, tο teleion, «совершенства» и «полноты». Мы видим, как ситуации и герои стремятся к завершению либо отклоняются от него. И на самом глубоком уровне это не просто вопрос наших симпатий к определенным героям или определенному образу жизни, но эти вещи формируют наш характер. Следя за развитием сюжета комедии или трагедии, эпического повествования или романа, мы видим, как герои историй растут и раскрывают себя, как они сталкиваются с проблемами и принимают решения и в итоге собирают плоды своих поступков; и (если только наше сердце и душа не страдают глухотой) мы начинаем понимать внутреннюю логику этих вещей и внимательнее относиться к подобным проблемам и решениям в нашей собственной жизни.

Все это, разумеется, верно в отношении любого человека и любой культурной традиции. Но у христианской традиции есть особые причины обращать внимание на истории. Многие великие писатели нашего мира сформировались под действием иудейской и христианской традиций, и их мысли помогают нам лучше понять эти традиции. Но христиане верят, что вся человеческая жизнь — дар Божий и что, несмотря на все ее искажения, она продолжает отражать Бога. И потому даже истории писателей, открыто считающих себя атеистами — тех, кто насмехается над Богом или относится к нему презрительно, — все равно загадочным образом говорят нам о том, что значит быть человеком, рассказывают о смысле любви, справедливости и красоты. Чем глубже мы погружаемся в мир историй, тем лучше начинаем разбираться в жизни и отличать доброе от плохого.

Но, разумеется, именно мир библейских историй особым образом помогает нам приобретать те привычки, которые составляют добродетельную жизнь. Смелость Ноя, вера Авраама, надежда Иосифа, брошенного в тюрьму, решительность Моисея, ведущего за собой народ… и многое, многое другое. Ад, Писание наполнено такими героями и их историями, и мы должны смотреть на них как на образец для нас.

Но это не все. Однажды мой трехлетний внук, который, казалось, совершенно не слушает, что читается в церкви (а вторым чтением была притча Иисуса о злых работниках виноградника, которые избивали слуг хозяина, а затем убили его сына), вдруг заявил: «Это не очень хорошая история». Он был прав, Иисус и не собирался рассказывать о «хорошем». Лишь малое число историй, составляющих Историю Библии, мы можем назвать в этом смысле «хорошими». Лишь немногие из них предназначены показать нам примеры и образцы. Такие истории крайне важны (что отмечает Павел в стихе 4 главы 15 Послания к Римлянам и стихе 11 главы 10 Первого послания к Коринфянам), но многие другие истории, как и упомянутая притча Иисуса, полны мрака. Мы читаем, как Ной напился вина. Трусость Авраама поставила жизнь Сарры и выполнение обетования Бога под угрозу. Иосиф попал в тюрьму, потому что слишком высоко о себе понимал. Моисей сначала не соглашался вести за собой народ и не раз спорил с Богом о том, как это нужно делать. И даже мать Иисуса, которую все роды должны называть «благословенной», услышала упрек от своего сына за то, что она не понимает его призвание. И постепенно мы все яснее видим, что Библия дана нам не как свод примеров святой и добродетельной жизни, которым мы можем просто подражать. Это история Бога, Божьего народа и Божьего мира, а Божий народ, живущий в напряжении между Богом и миром, постоянно терзают проблемы, он все время сталкивается — и в Писании, и в жизни — с мучительными и неоднозначными нравственными вопросами. И ни один герой Библии, за исключением Иисуса, не является таким человеком, о котором мы могли бы сказать: «Глядите на него и просто поступайте так же, как он». (Быть может, к такому идеалу близки Даниил и его товарищи, но, вероятно, это отражает намерение автора Книги Даниила — так сильно это намерение не выражено ни в одной из других библейских книг — показать пример «иудеям, живущим под властью язычников», так что это исключение, подтверждающее правило.)

Мы находим в библейских историях разные типы поведения, но это куда интереснее, чем просто образцы характеров, из которых мы можем выбирать себе примеры для подражания. Куда важнее другое: это примеры жизни в рамках того большого и незавершенного повествования, в которых и мы, христиане, должны жить, продолжая осуществлять призвание Израиля, призвание царственного священства, а не набор образцов характера, которым можно подражать. Так мы читаем, например, истории Илии и Елисея, хотя если бы кто–то из них пришел в типичную современную западную церковь, они сильно напугали бы людей, а быть может, дело кончилось бы дракой. Хороший читатель может чему–то «научиться» у любого героя в любой истории, но для этого ему придется во всем тщательно разбираться, обобщать и много думать над тем, как это приложить к своей жизни. И даже самые яркие сторонники буквы Писания вряд ли будут призывать христиан приглашать своих врагов на собрание, чтобы убивать их на месте, как это сделал Илия (3 Цар 18:40), а Елисея, который покарал смеявшихся над ним мальчишек (4 Цар 2:23–24), мы вряд пригласили бы работать в приходском молодежном клубе. И если мы научимся находить в этих историях что–то ценное для своей жизни, мы можем обратиться и к не столь выдающимся героям — почитать, скажем, о жизни маловажного царя или о священниках у Малахии, пренебрегавших своими обязанностями, — и найти там, после должного размышления, путь к мудрости.

В конце концов, мы ищем именно мудрость: для нас важны не правила поведения, не готовые образцы характеров, но понимание того, как действует Бог и как живут люди — в рамках великой Истории взаимодействия Бога с людьми, в центре которой стоят сначала Израиль, а потом — Иисус. Нам важно питать себя этими историями и учиться жить на данном этапе развития сюжета. И тогда образцы поведения разных людей займут надлежащее место.

Но здесь нам надо вспомнить о других образцах и примерах самого разного рода, которые мы встречаем всегда и повсюду, так что мы перейдем к другой категории из круга добродетелей.

 

Подражание

Только что я призывал читателя не спешить с выбором примеров для подражания из Библии, а теперь укажу на те отрывки, которые однозначно призывают нас делать именно это. Вот яркая иллюстрация на тему из Павла:

Надеюсь же в Господе Иисусе вскоре послать к вам Тимофея, дабы и я, узнав о ваших обстоятельствах, утешился духом.

Ибо я не имею никого равно усердного, кто бы столь искренно заботился о вас, потому что все ищут своего, а не того, что угодно Иисусу Мессии. А его верность вам известна, потому что он, как сын отцу, служил мне в благовествовании. Итак я надеюсь послать его тотчас же, как скоро узнаю, что будет со мною. Я уверен в Господе, что и сам скоро приду к вам

(Флп 2:19–24).

Мы можем понять внутреннюю логику такого призыва. Тимофею следует подражать по той причине, что, как Павел сказал чуть выше, Тимофей поступает подобно Иисусу и, как будет сказано чуть ниже, подобно Павлу. Тимофей не заботится о своих корыстных интересах, но работает ради Иисуса и Евангелия. Кроме того, Тимофей являет собой добрый пример ученика, который, сотрудничая с мастером, усваивает его умения. Можно было бы добавить к портрету Тимофея и другие черты, но для начала нам достаточно сказанного. В этих вещах он дает пример, которому нужно следовать.

Другой новозаветный автор говорит о герое из далекого прошлого, причем тоже призывает смотреть на него как на «образец». Здесь Иаков, как это делают проповедники сегодня, указывает на определенный аспект характера Илии как на пример для подражания, не призывая подражать этому древнему герою во всем:

…Много может усиленная молитва праведного. Илия был человек, подобный нам, и молитвою помолился, чтобы не было дождя: и не было дождя на землю три года и шесть месяцев. И опять помолился: и небо дало дождь, и земля произрастила плод свой

(Иак 5:16б–18).

И наконец, нам надо вспомнить Послание к Евреям, дающее нам целый ряд образцов для подражания, кульминацией которого является Иисус:

Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия. Помыслите о Претерпевшем такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь и не ослабеть душами вашими

(12:1–3).

Автор Послания прекрасно понимает, что сказал об Иисусе далеко не все, что можно, он знает, что Иисус есть Сын Божий, превосходящий своим величием ангелов, что Иисус — первосвященник по чину Мелхиседека, что Иисус пролил свою кровь для очищения людей от грехов. Но помимо всего этого Иисус также и пример добродетели, опережающий нас и живущий в соответствии со своим представлением о «совершенстве» (11:40), которое мы можем в нем увидеть. Послание к Евреям указывает и на отрицательные примеры: подумайте, говорит его автор, об Исаве, который поменял свое первородство на одну–единственную трапезу и потом не мог ничего изменить (12:16–17). Тот же автор обращается и к более близким для аудитории примерам, указывая на лидеров их общины: «Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (13:7). здесь он пользуется языком добродетели: посмотрите на завершение их жизни, не на их смерть (как я предполагаю), но на их полностью сформировавшийся характер. И подражайте им, особенно их вере, чтобы вы сами могли обрести подобный характер.

В Писании мы найдем немало таких историй, которые — даже если автор не ставил себе такой цели — показывают нам примеры людей, сформировавших у себя характер добродетели. В частности, в Новом Завете мы найдем историю одиннадцати учеников, которые путешествовали с Иисусом и учились на его примере жить такой жизнью, которая может стать образцом для других. Как мы видели, Павел использовал себя как подобный образец — особенно это касается его стремления подражать Иисусу Христу (1 Кор 10:31–11:1, Флп 3:4–17).

Но, разумеется, в истории жизни народа Божьего мы найдем великое множество других примеров для подражания. Феноменальный — хотя бы с чисто человеческой точки зрения — успех святого Франциска Ассизского не в последнюю очередь объясняется влиянием его примера: люди могли встретить в церкви, которая казалась безнадежно испорченной и недостойной, человека, жившего (как им казалось) подобно Иисусу. И это пленяло внимание людей, так что многие захотели жить таким же образом, приняв серьезные решения, необходимые для того, чтобы жить в бедности, целомудрии и послушании. Нечто подобное происходило на несколько столетий раньше, когда впервые появились отцы и жены пустыни, отказавшиеся от безнравственной городской жизни и удалившиеся в незаселенные места, чтобы жить в одиночестве и молитве. Мы можем понять, что здесь происходит не простая имитация, но нечто более глубокое. Один автор нашего времени эту ситуацию называл «водопадом благодати»: Бог совершает нечто в жизни одного человека, так что другие люди, глядя на его дела, начинают думать: «А может ли подобное произойти со мной?» — и из такой искры рождается пламя — нередко пламя немножко иного цвета. Такое подражание не должно быть рабским. Через это Дух может вести человека к какой–то иной цели. Я думаю, что многие мои читатели держат в руках эту книгу и по той причине, что они видели христианских наставников, с которых им захотелось брать пример. Новый Завет часто предупреждает наставников вести себя так, чтобы быть примером (1 Тим 4:12, Евр 13:7, 1 Петр 5:3 и другие подобные тексты), нравится нам это или нет (у многих лидеров это вызывает тревогу), христианское стадо — как и наши биологические дети — склонны копировать наше поведение.

В каждом веке начиная со времен Иисуса жили люди, настолько упорно стремившиеся к достижению добродетели, что в какой–то момент они становились образцами для других — и сегодня могут служить для нас самими яркими примерами христианской жизни. На западном фасаде Вестминстерского аббатства изображены двадцать шесть мучеников XX века, родившихся в разных странах. Упомяну только одного из них.

Польский католический священник Максимилиан Кольбе оказался в Освенциме вместе со своими соотечественниками. Одного из узников приговорили к смертной казни за неудачную попытку побега. Этот человек начал плакать: у него оставались жена и дети, судьба которых его беспокоила. Кольбе вышел вперед и предложил казнить его вместо того заключенного. Он шел на смерть спокойно. Ему предстояла голодная смерть, но когда охранники обнаружили, что Кольбе жив после двух недель голода, ему ввели смертельную дозу яда. И вот что важно для нас: Кольбе действовал не под влиянием стихийного порыва и не из послушания правилам. Он сделал то, что стало для него естественным, это была кульминация жизни, в которой Кольбе отдавал себя другим, стремился следовать за Иисусом в своем пастырском служении и ежедневно участвовал в таинствах. Как и у пилота Челси Салленберджера, у Кольбе не было времени для размышлений, и оно ему было не нужно. Он уже все продумал раньше, в результате чего жертвенная любовь стала для него привычкой, второй природой. И в нужный момент он моментально принял свое решение.

Приведу еще один пример, не столь отдаленный от нас по времени. В огромной церкви шла великолепная служба с красивой музыкой и роскошными облачениями, на ней присутствовали тысячи людей, которые с трудом могли разместиться в этом огромном здании. Где–то через десять минут после начала службы в церковь внезапно ворвались люди, которые ранили одного из присутствовавших, не хотевшего их пускать, и стали бегать по церкви, выкрикивая лозунги. Это была группа протеста, знаменитая на всю страну своим скандальным поведением (причем их программа не имела прямого отношения к этой церкви или кому–то из участников богослужения).

Протестующие стали перед алтарем, прокричали свои лозунги, помахали своими плакатами, а затем остановились.

Они явно не знали, что им делать дальше, когда они уже зашли достаточно далеко. Но и другие люди в церкви также не знали, что надо делать. Люди, отвечавшие за порядок, были испуганы случившимся и не понимали, как себя вести. Никому не хотелось устраивать сцены (быть может, кроме участников группы протеста, которые могли бы выкрикивать свои лозунги, когда их ведут в полицию). Ход службы был нарушен. Силовые методы, необходимые для того, чтобы остановить ворвавшихся, только ухудшили бы общее положение. Пока все мы недоумевали, чем все это кончится, один из старых служителей церкви подошел к протестующим и тихо поговорил с ними. Затем он подошел к предстоятелю на богослужении и тоже обменялся с ним несколькими словами. После этого предстоятель объявил собравшимся, что наши «нежданные гости» согласны мирно покинуть помещение, после того как им дадут три минуты на то, чтобы изложить свои требования.

Как это все получилось? Меня удивляло поведение человека, который подошел к протестующим. Я бы на его месте совершенно не знал, что им сказать. Я бы испугался, не зная, что они сделают со мной, когда я к ним подойду, и опасался бы усугубить ситуацию своими словами и действиями. Как я узнал позже, он сказал им примерно следующее: вы уже выразили свой протест, и, если дело будет продолжаться в том же духе, вы скорее начнете не укреплять свое влияние, но его терять. Но что дало ему силу сделать все это так спокойно?

И здесь я вспомнил, как много лет назад видел этого человека на улицах большого города. Он, в одежде священника, остановился и мирно присел на бордюр тротуара, чтобы поговорить с группой мужчин, пьющих денатурат.

Это выглядело совершенно естественно, и эти люди так это и воспринимали. Он шел, чтобы проповедовать на службе, но, казалось, совершенно не спешил. Было видно, что подобные разговоры происходят довольно часто. Его долгий опыт научил его спокойно и мудро разговаривать с людьми, которых большинство других просто боится. И когда через пятнадцать лет после этого он столкнулся с тем происшествием в церкви, о котором мы говорили, у него уже вполне сформировались привычки веры, надежды, любви и отваги. И в нужный момент ему не понадобилось время для размышлений — здесь сработала вторая природа. Он действительно знал, что и как нужно сделать. Этот человек многому меня научил, но этот случай особенно крепко врезался в мою память. Его имя — Роуэн Уильямс.

 

То, что мы называем церковью

Мы видим вокруг себя множество примеров, но каждый из них стоит в определенном контексте. И этот контекст — я знаю, насколько тривиальным стало это слово, — община народа Божьего. Мы уже говорили о том, что призвание царственного священства, призвание развивать христианские добродетели, чтобы стать подлинными людьми, отражающими образ Божий, касается не только каждого человека отдельно, но и всей общины. Аристотель считал, что добродетельный человек должен играть важнейшую роль в жизни полиса, города — основной политической единицы тогдашнего времени. Христианские добродетели, хотя они и порождают великих лидеров, предназначены для того, чтобы все тело Церкви действовало на основе усвоенной добродетели, ставшей привычкой. Таким образом, рассмотрев значение примеров и образцов поведения, мы должны обратиться к новой теме. Как мы уже говорили, то место, где мы осваиваем христианские привычки сердца и жизни, и средство для формирования этих привычек, — это то, что мы несколько расплывчато называем церковью.

Тут был бы неуместным разговор о природе церкви. Это слишком широкий и сложный вопрос. Но когда я здесь говорю «церковь», я подразумеваю три взаимосвязанные вещи. Я должен сказать здесь об этом, чтобы помочь лучше понять этот предмет тем, кому он кажется слишком таинственным, а также сделать его доступнее для тех, кого он отталкивает.

Во–первых, я подразумеваю под «церковью» весь народ Божий в целом, от Авраама, жившего в глубокой древности, до ребенка, которого я крестил несколько дней назад: это великое множество людей, которых трудно было бы сосчитать, из каждой страны и культуры под солнцем. И значительное число христиан уже отправилось наслаждаться покоем с Иисусом Христом в ожидании грядущего воскресения (вероятно, таковых большинство, но поскольку сегодня на земле живет столько людей, сколько их не было, даже если суммировать жителей разных исторических эпох, и поскольку церковь на протяжении последних десятилетий так широко распространилась, я в этом не уверен). Умершие христиане остаются членами единой семьи, частью народа Христова, и мы продолжаем учиться у них и радуемся нашей общей жизни в те моменты, когда соединяются небо и земля — когда мы молимся, читаем Писание, участвуем в таинствах или служим нуждающимся в Божьем мире, особенно бедным. Не менее важно и то, что значительная часть членов христианской семьи живет в странах, которые резко отличаются от наших, местные обычаи и социальные нормы которых нас удивляют, как их удивляют наши. В 2008 году, когда мы принимали у себя на Ламбетской конференции гостей со всего мира, меня поразило, как сильно отличаются одна от другой представленные там культуры. Этот контекст с широкими рамками времени и пространства создает общую среду, где христиане, поодиночке и вместе, осваивают те привычки, из которых состоит христианская добродетель.

Во–вторых, я называю «церковью» ту конкретную живую семью и сообщество, к которым я принадлежу. В нашей традиции такая единица называется диоцезией, жизнь которой координирует епископ. Эта единица по своим функциям похожа на большую семью со своей местной культурой и традициями и со своим особым строем общей жизни. Эта единица считает себя не самостоятельным телом, которое может не считаться с «церковью» в первом смысле, но примером и воплощением всей большой семьи, пересекающей время и пространство, которая здесь сузилась до одной конкретной группы. Эта достаточно локальная среда — хотя диоцезии, даже в рамках моей деноминации, значительно отличаются по размерам, принцип остается одним и тем же — составляет более конкретный контекст для того, чтобы мы в нем учились быть царственным священством. Здесь привычки сердца и ума явно носят более общинный характер: так мы научились действовать. Я научился доверять тебе, как и ты мне, и вместе мы учимся действовать с надеждой и любовью в той или иной ситуации, созидая общину, в которой вера, надежда и любовь и девятичастный плод Духа становятся не прекрасным идеалом, который мы один раз попытаемся осуществить и бросим, но тем, о чем мы постоянно размышляем, чтобы осуществлять эти добродетели вместе.

И в–третьих, это достаточно малая группа — один приход, группа изучения Библии, группа людей, которые собираются, чтобы выработать стратегию решения местных социальных проблем, и так далее, — которая создает очень конкретный контекст для обучения и где мы можем принимать важные решения и осуществлять их. Здесь у друзей, братьев и коллег во Христе, которые действуют сообща, молятся вместе, делятся друг с другом своими бедами и радостями, формируются особые привычки. Здесь Джейн размышляет о том, как можно помочь людям, совершившим преступления против женщин, когда они выйдут из тюрьмы, не возвращаться к своим прошлым привычкам. Здесь Джек вдохновенно ведет кружок изучения Библии, который, как он уверен, откроет людям глаза на совершенно новые истины. Здесь Джефф объясняет местным властям, отвечающим за образование, что нужно открыть детский сад для детей одиноких родителей (которых слишком много в данном месте), поскольку этим детям нечем заняться, когда мама работает. Здесь Лиза пишет новую музыку для воскресного богослужения, на которое привыкли приходить молодые люди. Это четыре случайных примера, но нам важно понять, что эти люди — и миллионы других подобных участников малых групп по всему миру — осваивают привычки сердца и жизни вместе. Достичь «добродетели» для них не значит стать выдающимся лидером, который получит премии, которого будут узнавать на улице и приглашать как участника на телешоу. В то же время они совершенно не похожи друг на друга. Это разные характеры, разные дары и призвания, разные темпераменты, разные социальные и культурные миры. И когда вместе они строят общину, они учатся искусству быть царственным священством, людьми служения и поклонения, которые осваивают дела веры, надежды и любви ради Царства Божьего. И здесь мы видим одну важную вещь. Чтобы работать вместе, эти четверо вместе с их ближними должны взращивать плод Духа. Если у них нет любви, радости, мира, терпения, доброты, милосердия, верности, кротости и воздержания, дело не пойдет: их братство будет непрочным. Тогда каждый будет усердно заниматься своим делом, жалуясь на то, что другие христиане по своей слепоте не понимают его значения. Вот почему я говорю, что церковь, сообщество народа Божьего, есть та человеческая среда, где мы учимся добродетели и ее осуществляем на практике.

Конечно — и это понимает любой человек, который хотя бы один–два дня поучаствовал в жизни церковной общины, — поскольку мы все знаем, что плод Духа крайне важен, мы, все учимся делать вид, что он уже созрел. («Тут важна искренность, — говорил Боб Хоуп. — Как только мы научились ее имитировать, мы освоили главное».) Общая атмосфера «радушия» (обычно при отсутствии воздержания, даже если это держат в секрете) может вставлять палки в колеса и мешать нам решать серьезные проблемы, с которыми мы сталкиваемся. Есть множество способов убежать от таких проблем, сохраняя красивый фасад, а не культивируя необходимые свойства, но при этом мы всегда перестаем — на уровне общины и каждого ее члена — развивать мышцы веры, надежды и любви. И тогда мы не выполним ни царского, ни священнического призвания. «Делать вид» не то же самое, что «облечься»: как мы видели, со второго начинается путь к усвоению добродетели. Когда же мы «делаем вид», мы отказываемся от той работы, без которой ничего не получится. Однако, к счастью, существуют общины, которые успешно преодолевают подобные препятствия. И такие общины показывают, что такое царственное священство. Давайте посетим одну из них вместе со мной. Дождливое утро среды. Восемь–десять человек выходят из церкви после литургии. Они идут по улицам, на которых половина витрин магазинов и лавок заколочена щитами. Уровень безработицы снова возрос, люди совершают меньше покупок, и владельцам лавок слишком трудно оплачивать аренду. В результате владельцы местного банка поняли, что его также придется закрыть. Однако этот банк теперь находится «под иным управлением» — им управляют те самые восемь–десять людей, которые вышли из церкви и раскрыли свои зонтики. Они отпирают двери старого банка и садятся за работу. Эти «деловые люди», как и другие члены прихода, многие из которых ежедневно ходят на свою работу, осуществляют и другие проекты: это группа поддержки для матерей с маленькими детьми; консультация по поводу долгов для тех, кто настолько запутался в финансовых делах, что уже боится читать извещения; дневной центр для престарелых, где люди, которые вынуждены в одиночестве сидеть в своих квартирах, могут собраться, чтобы осваивать ремесла, во что–то поиграть или побеседовать друг с другом; центр повышения уровня грамотности с компьютерной комнатой. Я привел этот пример по достаточно ясной причине. Все это произошло только потому, что люди, уже освоившие привычки христианского мышления, когда они увидели улицы своего городка, превратившиеся в пустыню, сразу поняли, что нужно делать, — и стали приобретать разные умения и упражняться в нужных добродетелях, чтобы это сделать. И более того, эти дела — великий пример общинной добродетели, христианской добродетели, которая не привлекает внимания к себе, но тихо исполняет свой труд — стали примером для других, знаком новых возможностей, который побуждает других христиан думать, молиться и жить жизнью Царства Божьего, жизнью царственного священства.

Или я мог бы пригласить вас в здание бывшей школы, в котором теперь трудятся люди из другой церкви, создавшие здесь центр для людей с умственной отсталостью и физическими нарушениями. В этом здании родилось много прекрасных начинаний, но больше всего меня трогает одно из них — мастерская по ремонту старой мебели. Люди приносят сюда сломанные стулья, столы, шкафы с отвалившимися дверцами и подобные вещи. Под ненавязчивым руководством одного–двух мастеров работники — сами сломленные люди, у которых плохо работают какие–то части тела или ума, — восстанавливают мебель, делают ее снова цельной и совершенной. Конечно, подобные проекты — это всегда плод долгих размышлений, и здесь необходимо продуманное руководство одного–двух людей. Но нам важно понять, что жизнь людей церкви, которые используют открывающиеся перед ними возможности, чтобы осуществить дела, носящие отпечаток Благой вести Иисуса Христа, порождают и поддерживают соответствующие привычки сердца и ума.

Многие авторы убедительно показали, как подобные общины могут служить образцом христианской добродетели, и это должно быть для нас уже достаточно очевидным. Вера, надежда и любовь вместе с девятичастным плодом Духа — то, что необходимо осуществлять, изучать и делать привычными всем вместе. И даже если вы призваны стать отшельником и поселиться на необитаемом острове — точнее сказать, особенно если вы призваны стать отшельником, — вам надо чувствовать себя частью общины, вместе с которой и за которую вы молитесь, а эта община, вероятнее всего, в какой–то мере ответственна за вас. Единое тело есть место и средство для осуществления призвания царственного священства.

В моей памяти запечатлелись и конкретные примеры того, как вся община может воплощать в себе три главные добродетели. Я думаю о приходе, глава которого призвал всех его членов совершить рискованное путешествие веры: они собирали деньги на крайне необходимую им новую систему отопления. Они напоминали друг другу об этой задаче, призывали друг друга верить и молиться — и им это удалось. Я вспоминаю приход, который не желал оставлять надежды, когда дочь священника подросткового возраста, находящаяся на каникулах за границей, пропала без вести. Они поддерживали надежду друг друга, включая священника и его семью, и через какое–то время девушка нашлась и с ней ничего ужасного не случилось. Недалеко от моего дома есть маленький приход, куда ходит молодой человек с глубокой умственной отсталостью и физическими нарушениями.

Прихожане окружили его любовью, сделали его участником своей совместной жизни, так что теперь без него приход чувствовал бы себя неполноценным. Мы могли бы рассказывать о подобных вещах бесконечно. Слишком банальные примеры? Нет. Вспомните притчи Иисуса: Царство Божье оставляет свои семена там, где может, и мы верим, что Бог может дать им рост, когда и как он пожелает. Так растет добродетель: вся община решает «поощрять друг друга к любви и добрым делам» (Евр 10:24) и трудится над этим, так что потом поступки, казавшиеся невозможными (или хотя бы неестественными), становятся для нее, причем удивительно быстро, второй природой.

Подобные общины подводят нас к следующему пункту в круге добродетелей. И есть еще один шаг, который приведет нас к тому самому месту, с которого мы начали движение.

 

Практика веры

Практики общины неизмеримо важны. Само это слово указывает на то, что через эти дела община отрабатывает на практике те привычки ума и сердца, из которых складываются упомянутые выше общинные добродетели.

Я не перестаю повторять, что центральное место среди этих практик христиан занимает поклонение. Я считаю, что все добросовестные христиане поклоняются и молятся ежедневно частным образом, без этого вряд ли можно надеяться на рост в добродетелях. Но я также думаю, что добросовестные христиане должны молиться и поклоняться вместе и всей общиной учиться делать это мудро и должным образом. Даже когда мы просто открываем Библию, мы говорим: «Вот я, Господи; говори, ибо слушает раб твой», — и это само по себе помогает осваивать привычку открывать сердце Богу; подобным образом сам тот факт, что мы еженедельно собираемся для поклонения, говорит: «Мы, собравшиеся вместе, надеемся вступить в ряды царственного священства Бога, и мы пришли сюда, чтобы Иисус послал нам мудрость и силу». Еще до того как прозвучали первые песнопения или слова, формируются привычки сердца. Вся община начинает работать над верой, надеждой и любовью.

(Конечно, я прекрасно понимаю, что есть общины, где царствуют привычки, но нет ни капли добродетели. Здесь мы опять наталкиваемся на уже знакомую дилемму: что лучше — поверхностная спонтанность, которая, по крайней мере, свободна от лицемерной добродетели, или неаутентичная практика добродетели, скучные привычки, где, по крайней мере, у нас останется богослужение с глубокими корнями? Правильный ответ, разумеется, будет звучать так: ни то, ни другое. Однако те из нас, что живут в странах, где посещение церкви некогда было привычкой, а сейчас превратилось в хобби для немногих, не должны пренебрежительно относиться к тем привычкам, что еще сохранились.)

В центре практики поклонения на протяжении двух тысячелетий стояла трапеза, которую предложил нам Иисус. В свою очередь, за этой трапезой еще во дни Иисуса стояла тысячелетняя общинная привычка: привычка иудеев прославлять Исход из Египта на Пасху. Эта привычка формировала и продолжает формировать сердца и умы многих поколений в еврейском народе, которые учились инстинктивно думать о себе как о свободном народе Божьем, связанном преемственностью со своими предками и с грядущими поколениями. Иисус взял эту трапезу и преобразил ее так, что она стала говорить о его смерти и воскресении, в котором продолжительная история освобожденного народа достигла своей вершины. Эта новая трапеза подобным образом формировала последователей Иисуса. Значение Евхаристии, разумеется, куда глубже, но для нас пока достаточно и сказанного.

Многие поколения протестантов, которые опасались лицемерия вокруг добродетели, ритуалов и формализма, не могли понять суть того, что здесь происходит. Конечно, ритуалы и формализм могут стать самоцелью. Этим отчасти объясняется то, что практики христианской веры включали в себя не только чтение Писания (как видите, мы проделали полный круг и вернулись к исходной позиции), но и проповедь слова. И это свежее слово, разъяснявшее смысл Писания и таинства, должно было напомнить собравшимся, что это событие должно снова стать актуальным в их жизни, и указать христианам на их миссию в мире.

В различных церквах и странах Евхаристию совершают по–разному, но ее ядро остается одним и тем же: это действия Иисуса, взявшего и преломившего хлеб и разлившего вино для собравшихся, которым предшествует история об Иисусе (обычно в виде чтения из Евангелия), молитва и исповедание грехов — и сама эта форма указывает на то, что все это медленно и неуклонно формирует характер как отдельных верующих, так и всей общины. Если мы не сопротивляемся происходящему, мы становимся свободным народом со своей историей: историей отношений Бога с Израилем и миром и особенно историей Иисуса. Если наши сердца не ожесточены (а чем чаще кто–то посещает Евхаристию, сопротивляясь ее действию, тем ожесточеннее становится его сердце), мы все больше становимся людьми, которые инстинктивно, благодаря своей второй природе, которая действует все сильней, понимают, что они прощены и потому сами должны прощать. ( В некоторых церквах люди дают друг другу «знак мира» — и это именно знак того, что мы должны простить друг друга, прежде чем сядем за стол Трапезы Господней.) Мы осознанно (чтобы это стало бессознательным) становимся людьми, которые, вместе и по отдельности, обретают новые силы, вкушая самого Иисуса, его смерть и воскресение, подобно тому, как мы едим и пьем обычную пищу и питье, чтобы восстанавить силы нашего тела. Через это мы становимся народом, который собирает хвалы и нужды мира и приносит их Богу, открывшемуся нам в Иисусе. Через это мы становимся народом, который учится находить новые и часто неожиданные пути к выполнению своего призвания и ставить перед общиной новые задачи. И эти задачи на практике воплощают «царственный» аспект нашего главного призвания, тогда как поклонение реализует его «священническую» сторону.

Здоровая община, живущая поклонением, может и не осознавать, что с ней это происходит. Люди просто понимают, что им надо ходить в церковь, где есть молитва, Писание и Евхаристия, и что без этих вещей они бы просто не понимали, кто они такие. И это опять–таки отличительная черта христианской добродетели. Христианин, для которого эти практики стали привычкой, выйдя из церкви, не говорит: «Каким же замечательным человеком я стал! Я на голову вырос по сравнению с прошлым. Я готов покорить весь мир». Он слишком занят другими вещами: хорошо ли чувствуют себя дети в садике, как вернется домой этот старик в инвалидном кресле и что по расписанию он должен в следующий четверг дежурить в хосписе. Эти скромные и почти рутинные дела (любители грандиозных планов и проектов здесь могут презрительно усмехнуться, но подумайте, во что бы превратилась наша жизнь, если бы несколько миллионов христиан в один день прекратили бы заниматься всем этим) делают церковь Иисуса Христа подлинным царственным священством, осуществляющим в жизни смиренные добродетели, которые действительно позволяют предвосхитить новый Божий мир.

Рядом с Евхаристией мы должны, разумеется, поставить крещение. И мы снова увидим, что многие христиане не могут четко объяснить, что происходит при крещении и почему оно для нас так важно. Но это не всегда означает, что данная практика стала пустым ритуалом (хотя это нередко происходит). Это может значить, что она, подобно добродетели, стала второй природой. Этим путем мы вступаем в семью: погружаясь в воду и выходя из нее снова. Здесь мы умираем и воскресаем вместе с Иисусом Мессией! Мне кажется, что — по крайней мере, в тех церквах, которые мне хорошо знакомы, — нам надо больше говорить о смысле крещения и о том, как оно может стать живой реальностью и для всего прихода, и для тех людей, которые принесли окрестить своего ребенка, хотя и не знают, зачем это нужно. Но практика крещения напоминает христианам о таком образе жизни, в который надо непрестанно углубляться, пока он не станет второй природой.

О чем же именно она говорит? Во–первых, о том, что никто не попадает в Царство Божье, просто плывя по течению. Раньше или позже человек должен пройти через смерть и воскресение. Вся христианская жизнь, включая «добродетель», никогда не строится лишь на том, что однажды я понимаю, что хочу поступать таким–то образом, и начинаю это осуществлять. Нет: «Вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге» (Кол 3:3). Крещение ясно показывает нам, что вся христианская жизнь проходит под знаком креста, сопричастна кресту, что здесь мы берем свой крест и следуем за Иисусом. Мы должны сегодня напоминать об этом с особой силой, потому что в некоторых церквах эта мысль искажена: здесь думают, что крещение просто сводится к тому, что Бог принимает каждого человека каков он есть и не требует ни покаяния, ни смерти для себя и восстания для Бога во Христе.

Во–вторых, крещение одинаково для каждого человека, и оно показывает, что церковь есть единое тело. У нас нет особых чинов крещения для детей и взрослых, для мужчин и женщин, для богатых и бедных, для людей из разных стран, для разных рас и культур. Да, существуют разные виды крещения — некоторые люди, скажем, считают, что при настоящем крещении человек должен погрузиться в воду целиком, от головы до пяток, хотя большинство из нас думает, что здесь достаточно окропить голову водой (как реальность Евхаристии не зависит от того, какое количество хлеба и вина тебе досталось). Но суть дела в том, что единый чин крещения для всех людей на глубинном уровне говорит уму и сердцу каждого христианина, что все мы — братья и сестры во Христе. В этом смысле нет никаких «особых» категорий христиан. Рукоположение тех, кто призван к такому служению, представляет собой просто «ответвление» крещения, здесь мы как бы отделяем некоторых людей (как в главе 4 Послания к Ефесянам), чтобы через их служение все крещеное тело Христово могло продолжать жить и совместно приближаться к зрелости. У каждого христианина есть свое призвание. Но все призвания вышли из той же воды и носят на себе печать того же креста.

Мы уже говорили о молитве в связи с Евхаристией, но, разумеется, молитва занимает важнейшее место в связи с любой христианской практикой, личной или общинной. Молитва остается тайной, а если бы не так, она бы не была молитвой. Но эту тайну мы можем предугадать, и особую форму ей придает союз неба и земли в Иисусе Христе, в осуществлении которого мы сами, Духом Святым, принимаем участие. Но снова можно сказать, что сама практика молитвы, даже если мы не знаем, о чем молиться, напоминает: мы люди, живущие в точке пересечения Божьего мира с миром нынешним. Мы живем на этой неуютной границе. И мы призваны оставаться на этом посту, даже когда не понимаем, что происходит. И снова это, несомненно, заставляет нас учиться смирению, терпению, вере, надежде — и, если мы достаточно упорны, может быть, даже и любви. А это значит, что практика молитвы подкрепляет в нас те самые привычки сердца, которые делают нас такими, какими мы призваны быть. И после каждой молитвы наше сердце все глубже проникается доверием и послушанием, которые постепенно становятся нашей второй природой.

Привычка постоянно жертвовать деньги также формирует сердца и образ жизни народа Божьего. И опять–таки это может стать мертвым ритуалом или, что еще хуже, превратиться в привычное состояние ума, когда человек думает: «Церковь постоянно выпрашивает у нас деньги» или «Бог должен помочь мне, потому что я выписал ему чек». Но эти карикатуры не должны заслонять от нас суть дела. Привычка давать — и давать щедро — это не какое–то особое свойство выдающихся христиан. Это качество, нужное абсолютно каждому — поскольку все мы призваны отражать миру образ Бога Творца, а мы знаем об этом истинном Боге, что, в первую очередь, по самой своей природе Он есть жертвенная и щедрая любовь. Бог любит «доброхотно дающего» (2 Кор 9:7) именно потому, что Он сам таков. Человек, который так поступает, приходится «по сердцу» Богу. И когда мы регулярно, формально и публично жертвуем деньги, в нас формируются такие привычки сердца, которые составляют важнейший элемент того качества, которое Павел называет словом agape, любви.

И конечно, община должна, на любом уровне, делать еще одну важнейшую вещь: читать Писание вместе. Это со всей возможной ясностью говорит людям: «Мы не случайное сборище людей, делающих странные вещи, потому что их делали наши предки или наши друзья, хотя мы уже забыли, по какой причине. Мы — члены тела Христова, мы участники истории Иисуса Христа и осуществления замысла Бога, которого он называл Отцом. Мы призваны стать людьми в подлинном смысле слова через поклонение этому Богу и труд для его Царства в нашем мире». Подобно актерам, которые снова перечитывают свои реплики перед выходом на сцену, или музыкантам, листающим партитуры, прежде чем они займут свои места в оркестре, мы вспоминаем о ключевых моментах этой истории в целом и о нашем месте в ней. И тогда, выйдя из церкви, мы начинаем лучше понимать в силу второй природы, что нужно сделать на нашей улице, на уровне городского совета или в глобальной экономике.

Писание исполняет особую функцию касательно всех прочих четырех элементов круга. Без Писания, в частности без регулярной проповеди о нем, истории могут увести нас в ином направлении. Примеры можно понять неправильно, община может жить своей жизнью, а практики, как мы уже замечали, могут стать пустым или бессмысленным ритуалом. Писание все это меняет. Бог Святым Духом действует через чтение, изучение и проповедь, строя новые рамки для идей, напоминая нам о таких аспектах истории, о которых мы склонны забывать, поддерживая в нас равновесие и, что важнее всего, снова воспламеняя наши сердце и ум Божьей любовью. В конце концов, именно любовь порождает все добродетели: это любовь Бога, на фоне которой всякие нравственные усилия людей становятся просто словами благодарности, хвалой и ответной любовью. И Писание есть не что иное, как история Божьей любви — любви, явленной в творении, в Израиле, в Иисусе и, через Духа, в новом творении. И чем больше мы становимся народом историй, примеров, общины и практик, тем лучше мы понимаем Писание, и наоборот. И чем теснее мы соединяем эти пять элементов, тем глубже мы становимся общиной — местной, глобальной, за рамками разных эпох, — отражающей в своей жизни привычки Иисуса, веру, надежду и любовь, ставшие второй природой.

На этом круг замыкается. Но это не прекрасная и священная замкнутая система, где все компоненты взаимно поддерживают один другой, куда невозможно войти и откуда выхода нет. Напротив, я стремился показать, что с какого бы места ты ни начал осваивать христианские привычки сердца, важно совершить путешествие по всему кругу, и не одно, чтобы сам этот круг стал привычкой сердца, его второй природой. И только после этого, столкнувшись с неожиданностью, где от тебя требуется творческое действие, несущее примирение, исцеление и надежду, ты будешь в состоянии поступить должным образом. Только тогда, если ты столкнешься с дилеммой: встать ли на защиту людей, с которыми несправедливо поступает правительство, или сделать вид, что ты ничего не замечаешь, чтобы сохранить свою популярность, — твоим инстинктом будут управлять не слова журналистов, но слова Евангелия. Только тогда, столкнувшись с чьей–либо личной трагедией в приходе, христиане в силу своей второй природы поймут, что им говорить и делать. Только тогда мы будем глубоко и верно понимать, что нам делать «после того, как мы уверовали».

Только тогда мы найдем действительно нужные слова для человека, который попросит: «Расскажи мне об Иисусе». И только тогда наши слова обретут тот смысл, какой они должны иметь.