ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Я очень люблю людей. И жалею их, когда они умирают. «Ну вот!» — думаю я тогда.
Одна дама, узнав, что я люблю людей, очень обрадовалась:
— Моп cher, — говорит, — вы любите людей? С'est vrai? Какая прелесть! Charmant!
Как я вас понимаю!
— Ошибаетесь, сударыня, — отвечал я, — любить людей — не прелесть и уж тем более не charmant, а тяжёлый каждодневный труд!
Недавно меня спросили, если я так люблю людей, армян, что ли, тоже?! Мне смешно, господа, слышать такие вопросы. Я одно время даже жил среди евреев! Все люди одинаковые! Все! Совершенно одинаковые!
Один профессор, наслышанный о моей любви к людям, пишет мне:
«…А известно ли вам, что люди — суть толпа обожравшихся зловонных ленивых тварей, презревших божественный дар разума, кровожадных, тупых и похотливых, отличаюхся от прочих скотов злословием и жадностью, пожирающих друг друга, размножающихся, как тараканы, и угрожающих экологии нашей планеты?!.»
Известно, уважаемый! Всё это мне известно. Но я люблю людей и ничего не могу с собой поделать!
ИМЕНА
Аминодав родил Якова. Яков родил Екусиила. Екусиил родил Льва и Йону. Лев убил Екусиила. Йона убил Льва. Йона родил Махмута и Петровича. Махмут подарил Софье ящик с конфетами. Софья съела конфеты и умерла. Петрович убил Махмута. Он отрезал ему голову и принёс Йоне. Йона убил Петровича.
Махмут родил Евстигнея. Марфа отрезала ему голову и принесла Йоне. Йона задушил Марфу. Улумбек родил Алексея и умер. Алексей задушил Йону и отрезал ему голову. Алексей родил восемь сыновей и ушёл в пустыню. Дарья отравила сыновей и отрезала им головы. Иван отрезал ей голову и принёс Алексею. Алексей родил Евдокию. Евдокия задушила Матвея, Петра, Станислава, Марка и Авдотью. Алексей отравился. Авдотья родила Акулину и отрезала ей голову. Марк родил Аврелия, задушил Авдотью и отрезал себе голову. Аврелий ушёл в пустыню и родил Германа и Ваську. Васька убил Германа. Герман убил Аврелия. Васька родил Добермана и Кузю. Кузя поимел Добермана. Доберман поимел Ваську. Кузя родил Пелагею и назвал её Анной.
Анна родила Шульца и научила его взрывать мосты. Сигизмунд убил Зигфрида. Зигфрид убил Германа. Герман убил Бальтасара. Уильям родил Михаила, Брюса и Иосифа. Арнольд отрезал голову Иосифу, Брюсу и Михаилу, задушил Уильяма и принёс Пелагее. Пелагея задушила Арнольда и родила Аминодава.
КАРНАВАЛ
Рассказывая о Бразилии, нельзя не упомянуть о таком явлении, как карнавал.
Это удивительное зрелище издавна привлекало внимание европейских исследователей. Хотя происходит карнавал весною, подготовка к нему начинается уже осенью, когда земледельцы, отдохнув от предыдущего карнавала и собрав урожай, обеспечены пищей на всю долгую зиму.
С приходом весны города и деревни украшаются флагами, цветами и лозунгами: «Все — на карнавал!». Люди надевают яркие праздничные одежды и выходят на улицы. Многие, даже большинство, появляются в масках.
Начинается карнавал.
Под звуки барабанов и других музыкальных инструментов люди передвигаются, ритмично подпрыгивая. Они машут цветами, флагами и другими предметами. К исходу следующего дня некоторые уже не выдерживают напряжённого ритма карнавала. Эти рискуют быть затоптанными толпой. Измождённые люди срывают с себя одежду. Кое-кто пытается выбраться из людской массы. Тогда в ход идёт холодное оружие.
В последующие дни только наиболее стойким и тренированным участникам карнавала удаётся продолжать танец. Но и таких остаётся всё меньше и меньше.
К концу праздничной недели карнавал представляет собой слабо колышащееся кровавое месиво.
ПЕДРО РОДРИГЕС
в Испании есть небольшой и, в общем-то, ничем не примечательный городок, название которого я не стану здесь приводить, ибо по-русски звучит оно двусмысленно, а изменить его, значило бы погрешить против истины. В этом городке родился, жил, да и по сей день, если только не умер, живет некий Педро Родригес. Я ничем не рискую, называя его настоящее имя, поскольку людей с таким именем в Испании хватает, да к тому же наш герой совершенно и не отличается от большинства своих тёзок. Более того, человек этот настолько зауряден, туп и не стоит нашего внимания, что и заговорил-то я о нём только для того, чтобы сообщить, что большинство, увы, громадное большинство людей, встреченных мною за годы моих странствий, были такими же ублюдками, как и упомянутый Педро Родригес.
КУТЬ-ЧЬЯНЬ
Эта игра называется Куть- Чьянь. Возможно это самая древняя игра в истории человечества. Она простая и нескучная, в ней нет ни выигравших, ни проигравших. Играют двое. Первый играющий приходит ко второму (который в это время ест, спит, читает газету или курит — по своему выбору) и говорит: «Пойдем, я тебе что-то покажу». В дверях он пропускает второго играющего вперёд и стреляет ему в затылок.
МЕЧТА
У каждого человека есть мечта…
Один мечтает прославиться, другой разбогатеть, кто-то мечтает освободить угнетённых, кто-то — накормить голодных, кто-то — защитить отечество, кто-то — посвятить жизнь науке или искусству, или путешествовать, или совершить подвиг.
Но о чём бы вы ни мечтали, к чему бы вы ни стремились — знайте, что у вас никогда ничего не получится!
НАБЛЮДЕНИЯ
Человек.
Удивительное всё-таки создание — человек!
Ведь вот как родится, так и живет до самой смерти. Как заводной, ей-богу!
Аборигены.
Интересно, куда бы я ни приехал, везде преобладает местное население. Со своими обычаями, понимаете, нравами, укладом жизни. Иной раз смотришь — вроде и ничего, но по мне — так лучше б его и не было совсем.
Туристы.
В больших красивых автобусах приезжают туристы, обычно американцы.
Ездят они себе по городу в этих своих автобусах и на аборигенов смотрят. А те, наоборот, остановятся и на туристов глазеют. Ну чистый зоопарк!
ПОДВИГ ВОЖДЯ
Умирая, последний из жрецов Тецкальтипока, верховного божества ацтеков, знаменитый Хнтлаврынса, велел позвать своего внука, и вот что он поведал ему:
— Ты, наверное, слышал, Хрмамарти, легенду о Хмиридумпти, или Дикой Пантере, как её называли, дочери вождя Ястребиный Коготь. Перед смертью Ястребиный Коготь поручил ей спрятать от бледнолицых священные сокровища ацтеков. Мне и ещё двум жрецам было приказано сопровождать её.
Мы взяли трёх, нет, четырёх волов и столько же лошадей и отправились в сторону Великих Гор. Хмиридумпти, чьи Глаза, должен тебе сказать, кхе… напомина… кхе, кхе…
Старик закашлялся и схватился руками за грудь. Немного погодя, он продолжал:
— Глаза её… Впрочем, мне надо успеть сказать тебе самое главное. Ведь я последний, кто знает, где спрятаны сокровища ацтеков.
— Как, о Хнтлаврынса! — воскликнул юноша. — Неужели это правда, и наши сокровища не достались испанцам?!
— Это так! Слушай же. Сначала мы хотели спрятать их у истоков Красной Реки, но Хмиридумпти, или Дикая Пантера, как… кхе, кхе… не важно… сказала, при этом глаза её… кхе… кхе…
Старик опять закашлялся. Затем, собравшись с силами, снова заговорил:
— На следующий день неожиданно поднялся ветер, что нередок в тех краях, особенно в конце весны, когда наконец расцветают кактусы той редкой породы, что носит название Хртл… кхе, кхе… Впрочем, перехожу к самому главному. Дикая Пантера решила, что сокровища мы спрячем… Да, она так и сказала: «Сокровища мы спрячем», и при этом глаза её… кхе… кхе… кхе…
— Ну, дедушка, ну где же вы их… — И тут юноша увидел, как тело старика, содрогнувшись в последний раз, вдруг вытянулось и обмякло, руки его безжизненно упали, и глаза его… В-общем, он ушёл в страну предков, унеся с собой тайну сокровищ ацтеков.
ДЖАЗ
Разреши дать тебе добрый совет: если хочешь вполне насладиться моим нехитрым, но милым рассказом, не поленись, открой бутылочку старого доброго пива, поджарь парочку старых добрых сосисок, и я буду беседовать с тобой на «ты», как со старым добрым братом, а ты будешь пить пиво, а я буду думать о тебе и радоваться, а ты тоже будешь радоваться и есть сосиски, слушая мою нехитрую повесть, как слушаешь ты старый добрый джаз…
Поразительно! Оказывается, сны людям снятся всего какую-то долю секунды, перед самым пробуждением, а не все восемь часов, как мы думали. Да, брат, стареем… А наука идёт вперёд, и искусство идёт вперёд, и жизнь идёт вперёд, и медицина идёт вперёд вместе с наукой. А нам остаётся только помахать им рукой…
Мне часто снятся такие удивительные сны, что я просыпаюсь в слезах…
Расскажу тебе… А вообще-то нет, брат, не буду. Пей своё пиво, жри свои сосиски…
НЕОКОНЧЕННЫЙ РАССКАЗ
«— …и скажу вам честно, — закончила Люда свой рассказ, — таких хуёв я ещё никогда не видела!»
Все молчали, поражённые.
Первым прервал молчание Константин Фёдорович, доктор филологии.
— Да, — сказал он, — никогда нельзя предсказать поведение человека в экстремальной ситуации… Помню, как-то в Мюнхене, сидел я в небольшом кабачке на Цангермейстерштрассе. Была осень, накрапывал дождь, и других посетителей не было. Я смотрел в окно. Ветер раскачивал дерево, и ветви его в опускающихся сумерках напоминали сражающихся рыцарей.
И вдруг словно какая-то тень заслонила окно, казалось, беззвучно упали чёрные шторы. В то же мгновение пламя свечи, стоявшей передо мной на столе, вздрогнуло, и она погасла, будто от резкого порыва ветра. Так же внезапно оборвалась негромкая музыка. Я оказался в полной, кромешной темноте. Я вскрикнул, но не услышал собственного голоса, попробовал встать, но не смог пошевелиться.
И тут я увидел серебристое сияние, которое всё сильнее разливалось на неопределённом расстоянии от меня. Чуть позже я осознал, что сияние не усиливалось, оно приближалось. Ко мне. Вот оно уже совсем близко, и я начинаю различать в самом центре его сменяющие друг друга чёрные и красные знаки, равномерно вспыхивающие острые и прямые линии, направленные в меня, в мои зрачки, в мой мозг, моё сердце.
Темнота вокруг стала наливаться таинственным багровым светом. И тогда я услышал звук. Тихий вначале, напоминающий шипение змеи, он постепенно набирал силу. Это было похоже… Попробуйте представить себе тоскливый, пронзительный крик чайки, но только нарастающий, бесконечно нарастающий и как бы ввинчивающийся в сознание, сверлящий, лишающий разума…
Но в тот момент, когда я думал, что вот-вот умру, и кошмар этот исчезнет, что-то подобное молнии сверкнуло из мрака, сталью прозвенело по стеклам окон, брызнувших багровыми осколками, впуская свежий осенний ветер. Вспыхнули скатерти, в баре посыпались бутылки, и фонтаны вина вырвались из разбившихся в щепки бочек. И тогда предо мною…
Эх, Ольга Семёновна, Ольга Семёновна! Вечно вы со своей свёклой! В самый неподходящий момент! И далась вам эта свёкла! «А что, свёклу, мол, тоже жрать можно!» Додумалась!
Ну, и как я теперь могу писать? Откуда я теперь возьму вдохновение?
Естественно, я уже не могу писать, простите…
ПАРАДОКСЫ ТВОРЧЕСТВА,
или почему я не написал роман о маркизе де Саде
Тогда я решил написать историко-эротический роман о маркизе де Саде. Я объездил все крупнейшие европейские библиотеки, собирая необходимый материал, и даже побывал в библиотеке Конгресса.
Наконец мне показалось, что я достаточно разобрался как в сложной личности самого маркиза, так и в современной ему исторической обстановке. И я принялся за свой труд. Начал я так:
«Той хмурой осенней ночью, когда лишь редкие газовые фонари освещали кое-как мокрые парижские улицы, а усталые горожане мирно спали под кровлями своих домов, маркиз де Сад в башне своего замка ебал сразу трёх графинь…»
И вот ведь как бывает: с одной стороны, сама муза водила моим пером, когда я писал эти строки, и ни за что на свете я не согласился бы изменить ни единого слова, а с другой стороны, как честный художник и историк, я не мог вполне представить себе описываемого мною же события!
Вот почему я был вынужден отказаться от своего по меньшей мере многообещающего замысла.
МОРДА ВО ТЬМЕ
(Поэма)
Морда во тьме, морда во тьме…
С детсва вижу я эту морду, особенно во тьме. Днём не так, а вечером, стоит выключить свет — и вот она, пожалуйста.
Как описать её? Не знаю. И к тому же темно, ни черта почти не видно. Морда как морда. Да и привык я к ней.
Иногда думаю, а вдруг вот сейчас выключу свет, а морды нет? Даже как-то не по себе становится. Но нет, вот она, во тьме.
Да и что мне эта морда? Мало ли что там может быть, во тьме? Никогда не знаешь, темно потому что.
И всё-таки что-то в этом есть. Таинственное что-то: морда — во тьме!..
СОБАКА
С детства запечатлелся в моей памяти один сон: собака, скользящая над зеркальной поверхностью воды, почти касаясь её короткими своими лапами.
Уши её были непомерной длины, и порою, когда она улыбалась, мне казалось, что это и не собака даже, но свинья. Ей было видимо трудно лететь, и каждую секунду она рисковала сорваться в бездну. Но берег был уже близко, и я с замиранием сердца следил за её бесшумным полётом. И вот, уже совсем у берега, силы оставили её. Она вздохнула и канула в пучину…
Удивительные, чудесные образы рождает порою девственное наше подсознание!..
* * *
Хочу рассказать о человеке исключительной судьбы, гинекологе, Аароне Исаевиче Зельцмане.
Однажды он залез на одинокостоящее дерево, а была гроза, и в это дерево ударила молния.
Так оборвалсь жизнь этого удивительного человека, гинеколога.
НЕПРИЯТНОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ ИНЖЕНЕРА ЗУЕВА
Пробуждение инженера Зуева было неприятным.
— Зуев! — осторожно позвал его Кирюхин.
Но Зуев не слышал, он спал.
— Зуев! — позвал его Кирюхин громче.
Но Зуев продолжал спать, обратив лицо к небесам.
— Зуев!! — заорал тогда Кирюхин. Но Зуев спал, и ему снилось, что он катает барышню на лодке.
Тогда Кирюхин взял весло и ударил им Зуева плашмя по морде.
ФЕЛИСИЯ
— Каким спортом? Волейболом. О!.. Как я любила волейбол! Я занималась волейболом каждый день. Как я играла! А мой парень — как он играл! Что? Нет.
Он бегал. И я тоже бегала. Сколько я получила медалей! Но он бегал ещё быстрее. Он всё делал так быстро… И у нас всё так быстро кончилось…
На, ешь конфету… Я бегала в Гане, Заире, Зимбабве… Это был мой первый парень.
Это он устроил меня в министерство иностранных дел. Да, я работала на таможне, я обыскивала женщин. О! Сколько у них было наркотиков! Гашиш, героин, кокаин, о, сколько кокаина! А ещё, не знаю как по-французски… Боже! Какой язык! Но я его не учила в Париже… Я работала, я не учила французский. Боже, сколько я работала! Но в Париже можно жить, не то что в Ивудживике. Там нет ночи, всё время день, как сейчас. Что там? О, там канадская военно-воздушная база. Боже, как там холодно, сорок градусов, пятьдесят, обычно — шестьдесят градусов. Что я там делала? О! Я работала. Поваром. Боже! Какие они были худые! Как ты. Зато потом — какие они были толстые! Как было весело! Только всё время ночь, как сейчас, ещё темнее. Ничего, это конфета от насморка… У меня была такая книга, чтобы учить французский! Боже, какая книга! Где она теперь? Если я увижу такую книгу, я её сразу куплю. А это сок мзизи-квенза, вот, понюхай. Правда он замёрз. Я добавила мёда, потому что нет ничего лучше для зимы, особенно с супом. Когда я сюда прилетела, я стала учиться фотографировать. Чтобы заработать много денег. Боже! Сколько стоит аппаратура! Я бросила съёмки и пошла учить французский. Я так хотела выйти замуж за какого-нибудь американского парня, но, боже! Как я их не люблю! У меня дома есть пачка американских сигарет. Я тебе завтра принесу.
Ужасно крепкие! Я их положила в холодильник — лучше всего держать сигареты в холодильнике. Тогда содержание никотина понижается, куришь — и ничего не чувствуешь!.. Нет, сейчас я не бегаю. Даже за автобусом. Как я могу бегать в таких туфлях?!..
А пустыня уже переходила в полярную ночь, эскимосы кутались в газеты, один билет — две тысячи долларов, никто не поверит, но — боже! — она бы заплатила и больше…
ПЕРУАНКА
(ПОДАРОК.)
— Ой, я забыла, о чём я должна говорить?
— Вообще-то, о подарке, наша тема — «Мой самый лучший подарок», но если хочешь, то…
— Ах да, подарок! Вспомнила. Мне было тогда шестнадцать лет, и мы с подругами поехали в деревню, к моей бабушке. Мы хотели вернуться к вечеру, но… А, мы опоздали на автобус. Поэтому мы остались у бабушки ещё на пять дней. А мои родители очень волновались, они обошли все больницы, морги…
— Почему же ты им не позвонила?
— Я забыла. Так вот, у бабушки, однажды ночью, когда я спала, кто-то подкрался и пощекотал меня за пятку. Я страшно испугалась! Я чуть не умерла от страха, до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю. А когда я вернулась домой, родители ужасно ругались, и папа сказал, чтобы я принесла справку от врача, что я всё ещё девушка. Потому что раньше я всегда ночевала дома…
— А ты…
— Нет, я же говорю, я ездила к бабушке! Это уже потом я как-то пришла домой беременная. О, это был ужас, папа избил меня до полусмерти!
— Нет, я хотел спросить, пошла ли ты тогда к врачу за справкой?
— Ой, нет. Я забыла.
— А в ту ночь, у бабушки, кто же это всё-таки пощекотал тебе пятку?
— Пятку? Ах, да… Ой, не знаю… Может… нет, даже не представляю, кто бы это мог быть…
ШОППИНГ
— Когда делаешь шоппинг, твои глаза — это твой мозг, поэтому надо покупать что-нибудь.
— Нет, я так не считаю, — возразила Рита, — я езжу по всем магазинам, когда мне надо что-то купить, выбираю, смотрю где дешевле, сравниваю, но никогда ничего не покупаю.
Фелисия пожала плечами и сказала философски:
— Все люди разные… Вот здесь мы сядем на 35-й автобус.
— Здесь только 34-й.
— Да… Давай обойдём метро и поищем.
Они обошли метро.
— Лучше спросить у кого-нибудь, — предложила Рита.
На автобусной остановке женщина читала толстую книгу. Вместе с ней они ещё раз обошли метро. Её автобус ушёл.
— Ничего, — сказала толстая женщина, — я вообще не жду автобуса, я жду мужа.
— Поедем на 34-м, нет никакой разницы, — сказала Фелисия, — 34, 35…
— Ты думаешь, она жцёт мужа? — кивнула Рита на толстую женщину, снова стоящую на остановке.
— Вряд ли. Я думаю, она — детектив.
— Да, скорее всего… Из какой ты страны?
— Я? О!.. Из восточной Африки.
— Я не спрашиваю, с какого континента! Из какой страны?
— Одна женщина меня тоже спросила, из какой страны? Я ей сказала. А она мне не сказала, из какой она страны. Но я сама догадалась и сказала ей. «О, — воскликнула она, — ты читаешь мои мысли?!» И тогда я ей сказала: «Да провались ты со своими мыслями!..»
Обратно ехали на метро. Фелисия рассказывала:
— Однажды в метро мужчина столкнул с платформы женщину с ребёнком.
После оказалось, что он сумасшедший. Я его видела потом… В парке. Боже!
Одна половина лица белая, другая красная, а в центре — чёрная полоса! — Фелисия рассмеялась. — К счастью поездов не было, и женщина с ребёнком залезли обратно на платформу!
Фелисия купила вязаные тапочки, мягкие рейтузы, книгу и пол-кило куриных жопок.
Рита ничего не купила.
СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ
… Потому что северное сияние — это души мёртвых. Твоя бабушка рассказывала мне, когда я была ещё маленькая, что она не слушалась старших и однажды, когда увидела северное сияние, стала смеяться, свистеть и вот так потирать ногтями. И северное сияние тут же исчезло. Она так испугалась, что даже заболела.
Маленькая, я никогда не смеялась, видя северное сияние. Но потом я стала ходить в школу и верить в Иисуса Христа и думала, что ничего не случится с северным сиянием, если одна небольшая девочка будет смеяться, свистеть или потирать ногтями.
Но как только я это сделала, северное сияние упало… Я заплакала, побежала домой и долго потом не выходила на улицу.
Поэтому, когда видишь северное сияние, ни в коем случае не смейся, не свисти и не потирай ногтями, вот так…
ПОЗДНЯЯ ТРАПЕЗА АУРЕЛИО О' ПАРРА
Аурелио О'Парра ел чилес-рэйенос и верещал.
Вы спросите, кто такой Аурелио О'Парра?
— Художественный образ, герой этого произведения.
Вы спросите, почему трапеза его названа поздней?
— Потому что время было заполночь.
Вы спросите, почему он верещал?
— От восторга: Аурелио О'Парра очень любил чилес-рэйенос.
КАК ХОРЯ УЧИЛ ЛЯЛЮ НЕ БОЯТЬСЯ СОБАК
— Ни одна собака тебя не укусит, если ты её не боишься, — говорил Хоря. — Но даже самая безобидная собака опасна, если чувствует в тебе страх. А любая собака сразу его чувствует, от собаки это не скроешь. Тогда она может внезапно броситься на тебя и вцепиться в горло своими острыми зубами, а если ты закроешь горло, то в живот или в сердце.
Поэтому, проходя мимо собаки, ничего никогда не бойся.
ОПЫТ
Однажды Хоря спросил Лялю, не хочет ли она засунуть голову в батарею, чтобы посмотреть, влезет она туда или нет. Ляля отказалась. Тогда Хоря решил позвать в гости своего друга Гришу. Но Гриши не было дома. Хоря вздохнул и сел делать уроки.
ТРАКТОРА
— Восемьдесят тысяч… — сказал папа с безумными глазами.
— Бедный! — причитала мама. — Он копил эти деньги всю жизнь!
— Восемьдесят тысяч… — сказал папа.
— Он отказывал себе во всём. Он мечтал купить себе…
— Восемьдесят тысяч… — сказал папа с каменным лицом.
— Ну что ты заладил?! Может быть, даже больше. Может, девяносто тысяч.
— Девяносто тысяч… — сказал папа, и рот его остался открытым.
— Ведь кроме нас у него никого не было. О! Как он был одинок! Он всю жизнь трудился и откладывал деньги. И вот, не успел выйти на пенсию, как…
— Девяносто тысяч… — сказал папа уже твёрже.
На пороге комнаты появился заспанный Хоря.
— Вы мешаете мне спать, — сказал он.
— Хоречка, ласточка, — сказала мама. — Мы получили письмо… Умер дедушка Йозеф…
— Кто это?
— Это твой двоюродный дедушка, он был очень хороший и…
— Девяносто тысяч… — сказал папа.
— Да замолчишь ты или нет?!
— Папа, ты купишь мне трактор, такой же, как у Гриши?
— Хоречка, солнышко, — сказала мама. — Иди спать, пожалуйста, ты же видишь, у нас…
— Девяносто тысяч, — сказал папа.
— О, боже!
— Папа, ты купишь мне трактор, такой же, как…
— Трактор? — папа встал, налил себе стакан воды и выпил его большими глотками. — Трактор? — он неспеша промокнул салфеткой губы. Потом щёлкнул зубами, расправил плечи, потрепал Хорю по затылку и сказал гордо:
— Я куплю тебе три трактора!
УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА
— Не так — то это просто — убить человека, — сказал дедушка, укладывая Хорю спать.
— Это точно, — вздохнул папа.
— Одному человеку отрезали ноги… — продолжал дедушка.
— Прекрати сейчас же! — воскликнула мама. — На ночь рассказывать ребёнку всякие глупости!
— Расскажи, дедушка! — попросил Хоря.
— Одному человеку отрезали ноги…
— По-моему, ноги — потом, — перебил папа.
— Нет-нет, сначала ноги…
— Ты что-то путаешь, — сказал папа.
— Сами вы всё путаете! Вообще не буду рассказывать! — рассердился дедушка. — Спи, Хоря. — И он ушёл на кухню.
ХОМЯЧКИ
— Дедушка!
— Чего тебе? Чего не спишь?
— Я вот думаю. Другие люди — они что, все такие же как я?
— Не такие, не волнуйся, спи.
— А какие?
— Какие-какие! Другие.
— Какие — другие?
— Ой, ну их вроде как взяли и посадили в такие, что ли, коробочки… Как этих, ну, мы видели же с тобой…
— Хомячков?
— Во-во, хомячков, точно. Хомячков. Понял теперь?
— Ага.
— Ну и всё, спи!
СТАРЫЙ ТОПОЛЬ
Возле моего дома есть небольшой сад. Там растут рябины, лиственницы, яблони, сосны, ели, дикая черешня, маслины, кедры и один старый тополь.
Этому тополю более четырёхсот лет, он толще и выше всех других деревьев. На его ветвях весною поют соловьи, иволги, перепела, стрижи, ласточки, зяблики, совы и токующие глухари, а тополиный пух покрывает весь сад, словно снег.
Дятлы стучат по его твёрдой коре. В образовавшихся дуплах поселяются грачи и белки.
Потом прилетают кукушки и выгоняют грачей или подкладывают им свои яйца. Грачи думают, что это их яйца и высиживают их. А белки не знают, что им делать с яйцами. Они скачут по ветвям с удивлёнными криками.
Осенью листья желтеют и падают на землю. Птицы улетают на юг. В опустевшие гнёзда залезают медведи и устраиваются там на зимнюю спячку. В ясный погожий зимний день можно насчитать до пятидесяти медведей.
Иногда один из них просыпается и начинает петь. Тогда и другие просыпаются и подхватывают его песню. Так они часто поют долгими зимними ночами, и кажется, будто это поёт само дерево.
В ненастную погоду, когда на дворе метель, и неистовый ветер раскачивает деревья, можно услышать приглушённые удары, будто какой-то великан в мягких валенках бродит по саду: это медведи падают на землю.
КАБАНЫ
За садом находится луг. Каждое лето я кошу там траву для скотины. Я встаю до зари и иду через тёмный сад. По обеим сторонам тропинки слышатся возня и хрюканье — это кабаны. Часто они перебегают тропинку прямо передо мной.
Я их не боюсь: свиньи и есть свиньи.
А днём их не увидишь, днём они ищут жёлуди. Только приглядевшись, различишь иной раз торчащий из-под земли хвостик.
К осени весь сад изрыт кабаньими подземными ходами.
Но поиски их напрасны: в саду нет желудей.
ДИКОБРАЗЫ
К двум часам ночи у меня устали глаза, и я уже не мог читать. Тогда я выключил свет и негромко включил радио. Шёл дождь. Огромная автостоянка лоснилась в лучах прожекторов. Перед моей будкой медленно прошёл дикобраз.
Я проследил глазами, как он пересёк освещённую площадку и скрылся среди машин. Я вглядьвался ещё какое-то время в темноту, пока не увидел, как он возвращается. Я вышел из будки. Дикобраз, всё так же не спеша, прошёл мимо меня. «Странно, — подумал я. — Дикобразы не водятся на этой широте, их нет даже в зоопарке.»
Я вернулся в будку. Дождь усиливался. Вскоре мимо будки опять прошёл дикобраз. Я хотел выйти, чтобы погладить его, но тут увидел, что следом за ним идут ещё два дикобраза. Они были меньше размером и смешно переваливались при ходьбе. От удивления я остался сидеть на месте и тогда увидел ещё двух дикобразов, вполне взрослых. Я вышел на улицу, но дождь был таким сильным, что мне пришлось вернуться. Следом за этими двумя пробежала целая стайка молодых дикобразов, а за ними прошёл ещё один, причём очень крупный.
Я не знал, что думать. Я ничего не понимал. Мне было жаль дикобразов, что они мокнут под дождём, но что Я мог сделать?.. Я ничего не мог сделать.
Шёл дождь, радио играло Баха, а за окном, один за другим, нескончаемой вереницей шли дикобразы…
БАБОЧКИ
(ВЕСЕННЯЯ НОЧЬ)
Приезжал проверяющий. Я сказал ему, что эти бабочки меня достали. Они лезут изо всех щелей, садятся на книги, и я не могу читать, мне противно. Я их бью газетой. Уже две газеты растрепал, весь пол усыпан дохлыми бабочками.
Он сказал — это души мёртвых, летят на свет. Я сказал — я не могу выключить свет. Какая-нибудь из них может сесть на меня, так я хоть их вижу. Он сказал — евреи, даже ортодоксы, считают, что бабочки — это души умерших людей, и вот они летят на огонь… Я сказал, это они набрались у греков. Интересно, на костёр они полетят? Я бы развёл костёр. Он сказал — нельзя, на автостоянке…
Только он уехал, как прибежал румын, сторож со стройки. Стал что-то кричать. По-румынски. Надоел страшно. Пробовал говорить с ним на латыни, прочитал любимый отрывок из «Энеиды». Он внимательно выслушал, развёл руками и убежал.
Я закурил (пришлось выключить свет и открыть окно). Но тут прибежал ещё один придурок и заорал, что у него в машине разбили стекло и спёрли радио. Я молча поставил перед ним на подоконник телефон. Но он почему-то не стал звонить и ушёл, ругаясь.
Потом опять приехал проверяющий: забыл расписаться в журнале. Мне пришлось включить свет, и бабочки влетели стаей. Я сказал — ещё одна такая ночь с бабочками, и я увольняюсь к чёрту. Он сказал — нет, это только один раз в году…
Светало, бабочки постепенно пропадали. Я добил оставшихся в будке и стал подметать пол…
ОБЕЗЬЯНЫ
(НАДЕЖДА)
— Мадам, — сказал я, — вот мой билет.
— А где ваша квитанция о сдаче багажа? — спросила она.
— У меня нет квитанции, поскольку у меня нет багажа, — объяснил я.
— Извините, но вы должны мне предъявить квитанцию, таковы правила.
— Мадам, я не имею возможности предъявить вам квитанцию, так как не сдавал багажа. У меня нет багажа.
— Месье, поймите, без квитанции о сдаче багажа я не могу зарегистрировать ваш билет.
— Мадам, — сказал я, — у меня был багаж, но его украли, и теперь у меня его нет.
Поэтому мне нечего сдать в багаж. И, следовательно, я не могу предъявить вам квитанцию о сдаче багажа.
— Если у вас украден багаж, вам следует обратиться в полицию.
— Я обращался в полицию, мне не смогли помочь. В любом случае, с багажом или без, я хотел бы улететь этим рейсом.
— Но я тем более не могу вам помочь, вы же понимаете…
— Мадам, — сказал я, — я не прошу вас о помощи. Мне не нужен мой багаж, я уже забыл о нём. Я хочу улететь своим рейсом, это всё.
— Но, месье, вы ведь не предъявили мне квитанцию о…
— Мадам, — сказал я, — у меня нет квитанции. Раньше, понимаете, раньше, у меня был багаж. У меня были два чемодана. Я их поставил под свой столик, когда сидел в ресторане. Потом я отошёл на минуту, а вернувшись, обнаружил, что чемоданы исчезли. Официантка не видела, кто взял мои чемоданы. В полиции мне сказали, что постараются их найти. Но как бы то ни было, в настоящий момент у меня нет багажа, и следовательно, не может быть квитанции.
— Месье, — сказала она и улыбнулась, — я думаю, вы понимаете, что я не брала ваших чемоданов. Они мне не нужны. Всё, что мне от вас нужно — это квитанция о сдаче багажа, таковы правила, извините.
— Мадам, — сказал я, — я прилетел сюда неделю назад. Прежде чем ехать в отель, я решил выпить кофе в ресторане «Доброе утро», находящемся на втором этаже здания аэропорта.
— Разумеется, я знаю этот ресторан.
— Прекрасно! Так вот, я вошёл в ресторан и сел за столик возле окна, оттуда видно взлётное поле. Было пять утра, солнце ещё не взошло. Я пил кофе, курил и смотрел на самолёты. Чемоданы я поставил под столик. Кроме меня в ресторане было всего два человека, судя по всему, итальянцы. Они пили вермут и громко о чём-то спорили. Официантка дремала за стойкой бара. Я тоже, несмотря на выпитый кофе, чувствовал себя усталым. Чтобы взбодриться, я решил умыться в туалете этого же ресторана и затем уже ехать в отель, чтобы оставить там вещи — мне предстоял трудный день. Итак, я умылся и вернулся за свой столик, чтобы взять чемоданы, но чемоданов не было. Итальянцев тоже не было. Официантка продолжала дремать за стойкой…
— Месье, — перебила она меня, — я хотела бы видеть вашу квитанцию о сдаче багажа.
— У меня нет багажа, — сказал я. Была ночь. В огромном зале мы были почти одни.
— Вы хотите сказать, что летите на другой континент без багажа? — Она улыбнулась.
— Да, — сказал я тихо.
— Простите, месье, но я должна попросить у вас квитанцию, таковы правила, извините.
— Мадам, — сказал я мягко. В огромном ночном зале аэропорта мы были совершенно одни. Я и она. Слова наши отдавались эхом. Мягкий свет освещал наши удивлённые лица.
— Мадам, — произнёс я вкрадчиво. — Мадам, — повторил я почти шёпотом.
— Мадам, — сказал я. — Я родился в городе Сухуми, который на Чёрном море. Там же прошло моё детство. Мой дедушка работал сторожем в обезьяньем питомнике. Обезьяний питомник — главная достопримечательность города Сухуми, который на Чёрном море. Конечно же, я часто бывал в этом питомнике. Я очень любил наблюдать за обезьянами и смеялся над их забавными проделками. Дедушка смотрел на меня и тоже смеялся, как смеются люди, вышедшие из тюрьмы или из больницы, или проигравшие миллион. По вечерам мы любили вдвоём сидеть в кафе на набережной и смотреть на уходящие в море корабли. Дедушка при этом пил водку, и я тоже рано пристрастился к этому напитку. Так мы сидели, пили водку и смотрели на корабли.
Я смотрел на корабли, и неясная смутная тоска просыпалась в моём сердце. И я говорил дедушке:
— Дедушка! Я чувствую смутную тоску в моём сердце от вида отплывающих куда-то кораблей…
А дедушка наливал мне и говорил:
— На, выпей лучше водки, и пойдём смотреть на обезьян. И тоска твоя рассеется, как туман. Мы будем смотреть на обезьян и смеяться, и ты забудешь о кораблях, плывущих в неведомые дальние страны.
— Нет, — отвечал я. — Нет, — говорил я ему. — Даже глядя на обезьян, не забуду я о своей тоске. И смеясь над ними, буду думать я в глубине души о неведомых дальних странах, куда плывут корабли. Ибо, может, в тех землях и есть родина многих обезьян, и обезьяны видом своим будут мне живым напоминанием об этих странах.
— Глупец, — отвечал мне дедушка, наливая водку. — Зачем мечтать тебе о неведомых дальних странах, родине многих обезьян, если и здесь ты можешь наблюдать представителей даже наиболее редких пород?
— Нет, дедушка, — говорил я. — Не понять тебе моей тоски и возвышенного парения моей души. Мне интересно наблюдение жизни обезьян, но сколько же ещё удивительных вещей укрыто от моего взора!
— На, выпей водки, — отвечал мне дедушка и качал головой.
Но однажды дедушка устал от моих жалоб и сказал:
— Хорошо, я куплю тебе билет на большой пароход, и он отвезёт тебя в дальние неведомые страны, ибо глупость твоя не поддаётся излечению. Но сначала я хочу, чтобы ты в последний раз посмотрел на обезьян.
И мы пошли к обезьянам. Была уже ночь, в питомнике было совсем темно, и все обезьяны спали. Дедушка открыл одну клетку, и мы вошли в неё.
— Стой здесь, — сказал дедушка.
Я услышал, как захлопнулась сзади меня дверца, и дедушка запер её на ключ. Я остался один в кромешной темноте среди спящих обезьян. Мне стало страшно, и я позвал: «Дедушка!», но он не отзывался. Он стоял возле клетки и курил.
Зато я своим криком разбудил обезьян. Ко мне приближалась огромная горилла. Я чуть не умер от страха и решил притвориться обезьяной, чтобы горилла меня не съела. Я на четвереньках дополз до дерева и повис на ветке, зацепившись за неё руками и ногами. Горилла ещё немного посмотрела на меня и отошла. Тогда я потихоньку спустился с дерева, но обезьяна это заметила и опять подошла ко мне. Мне снова пришлось взобраться на ветку. Но я не мог долго висеть: у меня затекли руки и ноги, я пыхтел, обезьяны не спали и смотрели на меня с подозрением. Я не мог больше висеть и спрыгнул на землю.
Обезьяны встали и обступили меня кольцом. В ужасе я закричал:
— Дедушка, дедушка, мне страшно!
Дедушка вошёл, отогнал обезьян и выпустил меня из клетки.
Он сдержал своё обещание. Он купил мне билет на пароход. Прощаясь со мной, он сказал:
— Я прожил долгую жизнь, но не знаю ничего лучше, чем пить водку и смеяться над обезьянами. И ты, если узнаешь, что есть что-то лучше, напиши мне, пожалуйста.
С тех пор прошло двадцать лет. Я ни разу так и не написал ему. Не знаю, жив ли ещё мой дедушка. Мне часто становится страшно, и тогда я кричу про себя: «Дедушка, дедушка, мне страшно!» и плачу про себя. Но иногда, иногда, мадам…
— Иногда, мадам, — сказал я ей. — Иногда, мадам, — сказал я, — иногда во мне всё ещё вспыхивает надежда…