На моем корабле завелись привидения.

Я веду «Леблан» сквозь нижний облачный слой Сатурна, стараясь скрыться в морозных голубых вихрях аммиачных озер и яично-белых тучах водяных паров, и не могу отделаться от этого чувства. К этому мучительному беспокойству примешивается покалывание в животе, мне все время кажется, что интерфейс Царства затягивает корабль и кто-то постоянно заглядывает мне через плечо.

Такое ощущение вполне может быть отголоском моего предыдущего «я», сохранившегося в нейронной системе судна. Царство капитанской рубки представляет собой парящую платформу в огромном зале с прозрачными стенами, откуда открывается вид снизу на бурлящие охристые глубины гигантской планеты. Я сижу в бархатном кресле за панелью управления, которая выглядит как помесь трех органов с пишущей машинкой — и даже имеет педали. Но все это лишь коммуникатор для мысленных команд. Стоит прикоснуться к клавишам, и спокойная близость корабля окутывает мой мозг, словно хорошо разношенная перчатка. Кто знает, какие устойчивые связи запускаются от моих прикосновений и отзываются в голове?

А может, это корабельный аватар Карабас — механический кот со стеклянными глазами в широкополой шляпе и сапогах. При нашей последней встрече на Марсе, в моем старом Дворце Памяти, он пытался выпотрошить меня и превратить в восковую фигуру. Теперь мы с ним не расстаемся, и Карабас с надменным кошачьим смирением ждет моих команд.

Или тревога вызвана тем, что за мной охотится Большая Игра зоку. При этой мысли я встряхиваю головой: беспокоиться сейчас о погоне абсолютно бессмысленно. Я держусь достаточно далеко от гигантской структуры города Супра. Ближайшее место обитания зоку — игровая потч-площадка неподалеку от Южного полюса, где расположены гидроаэродинамические мегаконструкции. Есть еще калькулятор, построенный на основе вихревых дорожек Кармана, — в области по соседству с поясом Сайанаги, где сталкиваются и подсчитываются бесконечные завихрения, поставлены логические затворы, каждый величиной со спутник. Любая арифметическая операция затрагивает массу газов, сравнимую с атмосферой старой Земли. Чтобы найти нас, Большой Игре потребовалось бы задействовать колоссальные ресурсы для нейтринного сканирования всей планеты — а я не думаю, что они готовы пойти на это в данный момент. Это дело будущего.

Или это Матчек? Я знаю, что рано или поздно должен с ним поговорить, но не могу заставить себя это сделать. Пока еще нет. Кроме того, я должен убедиться, что мы в безопасности, а за ним присматривает Аун.

В конечном счете больше всего меня тревожат последние слова Барбикена. Она уже стала членом Большой Игры. Она все нам рассказала. Я не могу представить Миели в сообществе зоку. Старейшина Ганклуба, должно быть, солгал в отместку за то, что я сломал его игрушки.

И все же...

Покинув Землю, Миели могла растеряться в поисках новой цели, нового наставника. Она ведь служила Жозефине большую часть своей сознательной жизни. Большая Игра могла этим воспользоваться, предложила ей новую цель в самый подходящий момент. А после гибели «Перхонен» уже некому сказать ей, насколько это плохая идея.

Я-то рассчитывал, что все будет просто. Добраться до Миели раньше, чем ее успеют сломить, при помощи инструментов «Леблана» вскрыть Царство, в котором ее держат, и похитить. Как раз то, что удается мне лучше всего. А вместо этого я умудрился разозлить Большую Игру, а Миели теперь стала одной из них.

Но ничего не изменилось. Я по-прежнему должен ее вытащить.

Все зависит от степени ее сцепленности с зоку, степени свободы, оставленной ей волеизъявлением Большой Игры. Таков парадокс зоку: чем выше твои достижения, тем больше степень твоей сцепленности и вследствие этого выше шанс включить свою волю в коллективную реальность зоку. Но в то же время по мере продвижения наверх камень зоку формирует из тебя идеального члена коллектива. Насколько я знаю Миели, ей не потребуется много времени, чтобы подняться до высших ступеней. И тогда она станет похожей на Барбикена, будет пустой оболочкой, ограниченной отведенной ей ролью в Кругах зоку.

Нужен хороший план. Проблема в том, что Барбикен прав. Ты не такой, как прежде. Я едва не провалил дело на Япете. Я не предвидел паранойи Большой Игры по поводу разрушающих Землю Драконов. Если бы не Матчек...

Я качаю головой. Не могу думать о мальчике. Пока еще не могу.

Внедрение в Большую Игру исключено. Они слишком хорошо скрываются и тщательно отбирают своих членов. Я должен выманить их на поверхность и разорвать их связь с Миели. А они реагируют только на реальные пространственно-временные угрозы.

Я должен стать такой угрозой. Чтобы ими манипулировать, надо найти что-то такое, что испугало бы их. Нужен рычаг. И, кажется, я знаю, что это: призрак, изводящий меня с самой Магистрали.

Я отыскиваю медленно движущийся слой неподалеку от центра шторма у Южного полюса.

— Не выходи из зоны маяков горячей стратосферы, — говорю я Карабасу. — Если заметишь каких-нибудь сирен, дай мне знать.

— Слушаюсь, господин, — отзывается он звонким мурлыкающим голосом и занимает место нилота, хотя короткие лапы в сапогах не достают до педалей.

Я вздыхаю. Похоже, моя предыдущая сущность считала вполне достаточной компанию собственного остроумия.

Я оставляю кота за работой, а сам направляюсь в корабельную сокровищницу, чтобы открыть кват-сообщение, ради которого погиб Марс.

Внутри «Лёблан» больше, чем снаружи. В физическом отношении это чудо пикотехнологии: субатомная инженерия зоку, уплотненная псевдоматерия и неустойчивые конструкции кварков плюс нуклонный конденсат, невероятно густой, но программируемый. И все это вертится вокруг крошечной черной дыры, вроде тех, что используются в пустотных кораблях Ганклуба, только мельче. Пассажирский отсек состоит из сети виртуальных взаимосвязанных Царств. Основное из них — это освещенный голубым светом коридор с движущейся дорожкой, с гудящими устройствами Бака Роджерса и вратами Царств.

У меня еще не было времени исследовать их все, но сейчас меня интересует только сокровищница. Это сводчатый зал, как в древнем замке, заполненный трофеями, преобразованными в пиктограммы Царств, эликсирами, оружием и драгоценностями — камнями зоку и квантовыми программами. Все, что относится к Соборности, хранится в виде базовых кодов на свитках, экзотические гоголы размещены в бутылках, словно замершие гомункулы. Здесь есть даже зеленая планета, похищенная биосфера, бывшая проектом строителей миров Пояса, со своей биологической историей, развивающейся на поверхности. Теперь я понимаю, почему Жозефина не позволила мне запомнить корабль: с такими ресурсами меня нелегко было бы контролировать.

Но я пришел не ради того, чтобы восхищаться результатами прошлых преступлений. Я вынимаю кват и рассматриваю его. Сокровищница — сама по себе небольшое Царство — превратила его в свиток, запечатанный свечным воском. Я осторожно ломаю печать, и послание Исидора вновь вспыхивает в моем мозгу.

Жан, ты представить себе не можешь, что я обнаружил!

Это касается не только Земли, это Вспышка и Коллапс, ты должен увидеть...

От звука его голоса в груди появляется холодная тяжесть, но я стискиваю зубы и сосредоточиваю внимание на непосредственной задаче.

Квантовая структура, пришедшая вместе с кватом, вытекает из свитка бесчисленными крошечными пузырьками, соединенными светящимися нитями. Я тщательно рассматриваю ее: это какая-то тонкая конструкция, клубок кубитов, не поддающийся расшифровке ни одной известной мне схемой. На борту «Шкафа» у меня не было ни единого шанса разгадать эту головоломку, но на «Леблане» у меня нет недостатка в инструментах.

Работа занимает немало времени, и мне приходится распечатать группу математиков-гоголов. В конце концов они докладывают мне, что это небольшой виртуальный квантовый компьютер, предназначенный для внедрения в биологический мозг и первоначально посланный через какую-то сложную фотонную структуру, — узел обширной рассредоточенной машины, подсчитывающий... неизвестно что.

Представляю, каково было несчастному Совенку: ты видишь в небе яркую вспышку, а потом эта штука проникает в твой мозг по оптическому нерву, заражает тебя, перенацеливает микротрубки твоих нейронов для когерентных квантовых вычислений. Но для чего все это? Ради создания вирусного сообщества зоку, охватывающего всю Систему?

Выяснить это можно только одним способом. Я закрываюсь в изолированной программной среде и до максимума увеличиваю способность имитации своей нейронной сети. Полная имитация единственного человеческого мозга на молекулярном уровне поглощает значительную часть вычислительной способности корабля. Возникает странное чувство. На уровне моего сознания не должно быть никаких ощутимых различий, но я могу поклясться, что мысли стали более расплывчатыми и хаотичными, более склонными к взаимопроникновению и формированию новых идей.

Я даю команду программной среде реализовать содержимое квата Исидора в виртуальном разуме. Оптический нерв регистрирует вспышку, а потом я слышу голос.

Ты живешь на острове, называемом каузальностью, произносит он.

Как и Исидор до меня, я слышу речь Каминари. Когда она заканчивается, я скручиваю свиток. Голова кружится. Я неудачно опираюсь на зеленую планету и едва не падаю, когда рука соскальзывает по холодной и гладкой атмосфере.

История Системы трактует Вспышку как исключительное событие, вызванное неудачным трансцендентальным переходом, осуществленным Каминари-зоку, пагубным последствием зарождения бога, которое Соборность пыталась ограничить, начав Протокольную войну. В действительности событие, повлекшее за собой уничтожение Юпитера, было спровоцировано Большой Игрой зоку в попытке предотвратить взлом замков Планка, к чему стремились Каминари-зоку. Пространственно-временное оружие. Держу пари, Барбикен и его дружки тоже имеют к этому какое-то отношение.

Эта мысль вызывает холодную ярость. Я должен сдержать обещание. Я не ограничусь твоими игрушками. Ради Марса и ради Каминари.

Я мог бы шантажировать Большую Игру, угрожая выдать их. Но вряд ли они сильно испугаются. Соборности нет до них дела, особенно сейчас, ведь у них наверняка имеются тайные агенты почти во всех сообществах зоку. Вероятно, Большая Игра легко справится с любой попыткой взять их за горло.

Того, что сделали Каминари, недостаточно, чтобы Большая Игра решилась уничтожить Марс. Вероятно, они опасаются того, как это было сделано. Создание все-Системного вирусного сообщества зоку? Но каким образом это могло бы помочь открыть замки?

Мы обнаружили ответ в Коллапсе, сказали Каминари. Нам нужна твоя помощь.

Коллапс — это еще одно белое пятно и в моей памяти, и в истории. Если бы иметь доступ к экзопамяти, я наверняка смог бы отыскать свидетельства вмешательств Большой Игры.

Общепринятая версия говорит о неожиданном катастрофическом обвале глобальных квантовых рынков, импортировавших бестелесных существ на старую Землю, настолько перенаселенную, что большинство людей уже не могли позволить себе человеческую форму. О периоде хаоса и безумия, когда предки зоку, оортианцев и других цивилизаций Системы бежали из гибнущего мира, оставив его дикому коду и...

Слово вспыхнуло у меня в голове, словно начертанное добела раскаленным пером. Аун. Они были там. Это они захватили власть после Коллапса. Они должны знать, что произошло. Только им может быть известно, чего так сильно боится Большая Игра, что решилась уничтожить два мира, лишь бы это скрыть.

Я закрываю за собой сокровищницу и направляюсь в вир книжной лавки.

Через врата главного Царства отдыха корабля я попадаю на трансатлантический лайнер «Прованс», совершающий бесконечный круиз по золотому от солнца морю. Здесь меня ждет плавательный бассейн, теннисный корт на палубе и компания мисс Нелли Ундердоун. Я останавливаюсь, прислушиваюсь к крикам морских птиц и негромкому плеску волн. И внезапно понимаю, как я устал. Может, мне как раз это и надо: несколько тихих субъективных часов в шезлонге, с хорошей книгой, лежащей на лице. Ощутить запах солнца, старой бумаги и пота, окунуться в бассейн и провести вечер с очаровательной молодой женщиной, пусть и воображаемой.

Меня удерживает внезапная мысль.

А что сказала бы «Перхонен»?

Я так и слышу голос оортианского корабля, тихий, словно трепет крыльев бабочки.

Я знаю, что с тобой происходит, Жан. Ты избегаешь мальчика. А время идет. Я ничем не могу помочь, а Миели все еще не на свободе. Прекрати ныть и делай то, что должен сделать.

Вот чего не хватает мне на «Леблане» при всех здешних сокровищах. Голоса, который говорил бы только правду.

Вир книжной лавки сохранился неизменным — что само по себе подозрительно — зато Матчек изменился. Теперь он выглядит старше — примерно одиннадцать или двенадцать лет. Он поднимает голову, когда я вхожу, хмурится и продолжает читать. Ауна нигде не видно.

Я пододвигаю стул и сажусь рядом.

— Привет, Матчек.

Он не реагирует.

— Как дела?

Молчание.

Я внимательно присматриваюсь к нему. Волосы стали длиннее, и в них уже появился проблеск седины. А в глазах мелкими осколками льда заблестела пронзительная голубизна. Я гадаю, не играл ли он снова со скоростью времени. Я очень старался изолировать вир от корабельных систем, но не уверен, что этой защиты достаточно, чтобы остановить будущего Отца Драконов, если ему станет скучно. А впрочем, это может быть просто адаптация мыслеформы.

— Что ты читаешь?

Большая часть книг в вире содержит сжатые разумы жителей Сирра и мысли Ауна, и такое чтение вряд ли принесет какую-то пользу, если только не стремиться стать одержимым джинном или похитителем тел.

— А твои друзья здесь?

— Разве тебе не все равно? — наконец говорит Матчек.

Я откашливаюсь.

— Знаешь, я подумал, что нам пора поговорить как мужчина с мужчиной.

Он захлопывает книгу, крепко прижимает ее к груди обеими руками и смотрит на меня.

— О чем?

— О многих вещах. Я хотел поблагодарить тебя за помощь и...

— И рассказать о том, как похитил меня? Или о том, что мои папа и мама мертвы?

В его глазах полыхает холодная ярость, так хорошо знакомая мне по прежнему Матчеку, которого я знал.

— Почему ты мне не сказал? — Он швыряет книгу в окно лавки. Оно не разбивается, а только громко дребезжит в раме. — Когда ты собираешься выпустить меня отсюда?

Я потираю переносицу. Ситуация становится предельно серьезной. «Леблан» обладает достаточной компьютерной мощностью для полной физической имитации, недавнее полусонное состояние уже исчезло, но я сомневаюсь, что это хорошая идея.

— Послушай, Матчек, — осторожно начинаю я. — Тебе известно, почему родители поместили тебя в тот вир на берегу? Они хотели, чтобы ты был в безопасности. На тот случай, если с миром произойдет что-то ужасное и они больше не смогут сами тебя защитить. И я только пытаюсь...

Я невольно сглатываю. Я уверен, Боян и Наоми Чен не одобрили бы моего намерения использовать их сына в качестве вирусного оружия массового поражения. Но иногда я становлюсь таким же рабом обстоятельств, каким был мой почти-сын Исидор: когда замок щелкает и я вижу единственный выход, трудно не схватить первый же попавшийся под руку инструмент.

Я не могу смотреть Матчеку в глаза, поэтому встаю и подхожу к ближайшему книжному стеллажу. И прислоняюсь к нему. Голубые с серебром корешки тысяч книг Сирра осуждающе поблескивают в полумраке.

— Я только хочу, чтобы ты знал: я никогда не собирался причинить тебе вред. Ты здорово помог мне на Япете, и я уверен, Миели будет тебе благодарна.

— Мне все равно. Я вас обоих ненавижу.

— Ты должен мне поверить. Я бы все тебе объяснил, когда ты был бы к этому готов, клянусь. А откуда ты узнал? Это Аун рассказал? Аун в облике твоих друзей?

Они могли бы мне помочь, но если это устроили они, я...

— Нет, не они. — Он шмыгает носом. — Это ружье.

Я оборачиваюсь. Матчек ссутулился в кресле, опустил взгляд на руки, а в глазах стоят слезы.

— Сначала было так интересно снова получить тело, хоть и призрачное, как у джинна из бутылки, — говорит он. — Я отыскал «Леблан». Я мысленно обратился к нему, и он впустил нас, как ты и обещал. А потом я увидел ганскейп. Ждать было скучно, и я с ним поиграл. Мои друзья помогли мне подключиться.

Я мысленно застонал.

— Там был спайм для каждого орудия. А у некоторых даже имелись Царства, чтобы можно было их испытать. Одно орудие называлось гостган, оно сохранилось с Первой Федоровистской войны.

О дьявол.

— Я не знал, что это такое, и задал вопрос. Ружье сказало, что я начал войну, это было в каком-то месте под названием Радужные Небесные Врата. И что по моей вине погибли люди. Я разозлился. Я думал, оно лжет. Хотел его уничтожить и начал стрелять. Из всех орудий.

— Матчек...

— Жан, ружье солгало?

Я вздрагиваю. Он впервые назвал меня по имени.

— Ты так много знаешь о лжи. Скажи, оно солгало?

Я опускаюсь рядом с ним на колени. Хочу прикоснуться к нему, взять за руку, но он смотрит на меня с такой яростью, что я физически ощущаю ее в воздухе, как статические заряды.

— Нет, оно не солгало. Но и не сказало всей правды. Имя того, кто все это сделал, действительно было Матчек Чен, это правда. Но это был не ты. Просто кто-то такой же, как ты.

— Это был я. Ружье рассказало мне и о гоголах тоже.

— Это не совсем так. Не все гоголы одинаковы. Поверь, я это знаю. С тем что-то случилось, произошло что-то плохое, и он так и не смог оправиться.

— Что это было?

Я вздыхаю.

— Не знаю.

— Как же я могу быть уверен, что не закончу так же, как он?

Его широко распахнутые глаза полны отчаяния.

— Я не знаю, Матчек. Не знаю. Но я верю, что мы сами можем решать, какие мы есть. Если тот, другой Матчек тебе не нравится, стань кем-то еще.

— Так вот почему ты так делаешь, — говорит он. — Ты надеваешь другие лица, потому что тебе не нравится тот, кем ты был?

— Иногда.

— Я видел, как ты это делал. Но внутри ты оставался все тем же.

— Извини, Матчек, — отвечаю я. — Я не умею заботиться о других. Я знаю, там, на пляже, ты был счастлив. Я не хотел уводить тебя оттуда. Но выбора у меня не было.

— Ты как-то говорил, что у нас всегда есть выбор.

— Нет, не всегда.

— Как же тогда узнать, есть выбор или нет? — Он вскакивает из-за стола. — Ты говоришь все это, только чтобы я заткнулся! Хочешь избавиться от меня, чтобы спасти свою глупую подружку! И даже не знаешь, зачем!

Он толкает меня со всей силой, какую позволяет вир, и я едва не падаю.

— Матчек, это неправда!

— Замолчи! Ты только и знаешь, что врать! Ты и сам так говорил, когда был другим! Оставь меня одного!

От удивления я растерянно моргаю.

— Что значит другим...

Отец хочет побыть один.

У меня перед глазами извилистыми светящимися змеями вспыхивает Аун. Вир раскалывается и выбрасывает меня. Через мгновение я уже стою в голубом коридоре «Леблана», а глаза жжет, но это реакция на внезапный переход из вира в Царство, а не слезы.

— Ладно, мерзавцы, я все испортил! — кричу я в пустой коридор. — Но вы тоже хороши! Почему вы его не остановили?

Мне никто не отвечает.

Я ищу в своих мыслях намек на присутствие Ауна, но ничего не нахожу.

— Поговорите со мной! Покажитесь!

Опять ничего. Грудь разрывается от праведного гнева.

— Выходите, или я разберу свой мозг на части, но найду вас. Чего вы ждете?

Ждем, когда ты выполнишь свое обещание, говорит Принцесса-трубочист. Передо мной стоит маленькая босая девочка с деревянной маской на лице, в запачканной сажей одежде. Она совершенно не вписывается в голубое мета-Царство «Леблана».

Я разглядываю Принцессу. В прорезях маски тлеющими угольками блестят ее глаза, и я не могу определить, то ли это гнев, то ли жалость.

— Почему ты никогда не показываешь лицо? — спрашиваю я.

Потому что люди при встрече отдают мне свои лица.

— Мне знакомо это чувство.

Ты нашел хоть одно, которое тебе понравилось бы?

— Не думаю. Но я стараюсь. И в этом мне нужна ваша помощь. Я должен узнать, что произошло во время Коллапса.

Мы не можем тебе этого сказать.

— Для шантажа нет никаких причин. Я поклялся Таваддуд, что...

Ты не понимаешь. Большая часть нас утеряна. Мы лишь осколки и фрагменты, простейшие контуры и голоса. Мы Сирр, и мы пустыня дикого кода. Именно там скрыты нужные тебе ответы. Верни нас и наших детей, и мы вспомним все для тебя.

Мне не видно лица под маской, но мне кажется, что она улыбается.

Или ты сам все вспомнишь.

А потом она исчезает. Только в коридоре остается слабый запах дыма.

Я возвращаюсь в рубку и, пока Карабас ведет корабль, смотрю на потоки Сатурна цвета кофе с молоком.

Я начинаю думать, как восстановить город, как получить сцепленность с Нотч-зоку, чтобы создать Чашу размером с Землю. Чуть позже в хрустальном сердце корабля на мое лицо медленно возвращается улыбка.

Барбикен прав. Пора начать другую игру.