К тому времени как Сорен и Кингсли вернулись в комнату, Элеонор заснула, лежа на животе. Она проснулась от ощущения, что кто-то проник в нее сзади. Как рука обхватила ее запястье и вдавила в матрас. Она не говорила, не протестовала, не переживала Кингсли это был внутри нее или Сорен. Она получала самое большое удовольствие, находясь здесь, симулируя сон и позволяя кому бы то ни было брать ее. Не удержавшись, Элеонор, наконец, открыла глаза и мельком увидела оливковую кожу предплечья, усыпанную старыми шрамами и свежими синяками. Один взгляд, и все стало понятно, все встало на свои места, все вопросы нашли свои ответы. Она не знала ни единой детали, но ей была известна вся правда. Кингсли и Сорен так и не выпили вина.

Она сильнее уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить себя. Они определенно что-то заподозрят, когда услышат ее смех. Неудивительно, почему Сорен так легко возбудился сегодня. И неудивительно, почему Кингсли, с самого начала очаровательный и соблазнительный, всегда подозрительно и настороженно смотрел на нее. Завтра они поговорят, и она скажет, что ей все равно, она не против, не будет им мешать. Она думала, это было забавно, думала, это было сексуально. Черт возьми, она не могла перестать смотреть на яркий синяк на запястье Кингсли, идентичный синяку на ее руке. Сорен и Кингсли? Любовники? Может, если она вежливо попросит, в следующий раз они позволят ей наблюдать.

Когда Кингсли закончил с ней, кончив в нее, наступила очередь Сорена. Он довел ее до оргазма ртом и пальцами, прежде чем укусами подняться вверх по ее телу и проникнуть. Когда он поцеловал ее, она ощутила вкус себя и Кингсли на губах Сорена.

Спустя час или два она не произнесла ни слова, впервые. Она полностью отдалась им, превращаясь в сосуд, используемый лишь для их желаний. Она снова заснула и проснулась за несколько минут до того, как ночь сдалась рассвету. Ей понадобилось мгновение, чтобы привыкнуть к темноте, но, когда это произошло, она увидела очертания обнаженной спины Сорена. Он сидел на краю кровати, одна рука располагалась позади него для равновесия, вторая... Она увидела вторую руку, не Сорена, ухватившуюся за край кровати. Сорен запрокинул голову в очевидном удовольствии, и негромкий вздох слетел с его губ.

Элеонор закрыла глаза и снова уснула.

Вскоре она ощутила ладонь на плече и проснулась, увидев глаза Сорена.

- Пора идти, малышка.

Она оделась в лучах восходящего солнца и поцеловала на прощанье спящего Кингсли.

Выходя из комнаты, она обернулась и увидела, как Кингсли лежит на боку, простыни обвили его бедра, его обнаженная спина была выставленная напоказ. На его плече она увидела иссиня-черный синяк размером с ладонь Сорена и еще один след, похожий на укус. Она посмотрела в глаза Сорену, и он прижал палец к своим губам.

- Почему? - прошептала она.

- Ради его блага, не моего.

Как только они благополучно устроились на заднем сидении «Роллс Ройса», Элеонор расположилась на коленях Сорена. Он гладил ее по волосам, скользил кончиками пальцев по изгибу ее губ.

- Значит вы и Кингсли? - она усмехнулась, перевернулась на спину и посмотрела на него.

- Кингсли и я, - ответил он. - Это очень долгая история, малышка.

- У нас есть час. Как насчет краткого содержания?

Он улыбнулся и щелкнул ее по носу.

- Сегодня, - начал он, - впервые за шестнадцать лет мы прикоснулись друг к другу. И пройдет еще столько же, прежде чем мы все повторим, если мы вообще решим все повторить.

- Почему нет? Мне все равно. То есть, мне не все равно, но не в этом плане.

- Это к лучшему, - ответил он, и улыбка покинула его глаза. - Поверь, это к лучшему.

* * *

- Что он имел в виду своим «это к лучшему»? - спросила Мари-Лаура, ее глаза светились старой ненавистью.

- Из-за того, кем является Кингсли, лучше, чтобы он и Сорен не спали вместе. И не играли. Наедине.

- И кто Кингсли? Кто мой брат?

Нора выдохнула через нос. Несмотря на все сложности, она любила Кингсли и ненавидела себя за то, что предает его этой чокнутой. Но, возможно, если она узнает о нем, может, она поймет, и ее месть станет чуточку слабее.

- Я была профессиональной Госпожой несколько лет, и тебе лучше поверить мне на слово, я знаю, о чем говорю. Я все это видела. Все, буквально все. Поэтому, когда я говорю об этом, я не преувеличиваю. Твой брат экстремальный мазохист. Он не хочет испытать боль. Он хочет, чтобы его уничтожили. Сорен рассказал мне тем утром, пока мы ехали домой. Признаюсь, я думала, это было немного эгоистично. Как удобно для садиста сказать, что партнер, которого он избил, хотел получить еще больше боли, чем он намеревался дать? Затем я стала Госпожой, Госпожой Кингсли, и поняла, что Сорен отнюдь не преувеличивал.

Мари-Лаура встала с кровати и подошла к окну. Как только она отвернулась, Нора вытащила лезвие из заднего кармана. Сегодня Деймон связал ее только веревкой. Она не могла упустить этот шанс. Энергия, адреналин бурлили в ней. У нее был шанс. Наконец-то.

- Экстремальный мазохист... бедняжка, - сказала Мари-Лаура, ее голос был отстраненным. - Если бы он был здесь, я бы дала ему всю боль, которую он хочет.

- Тогда я рада, что его здесь нет.

Нора вспомнила ту раннюю поездку в Коннектикут, мягкий и мрачный голос Сорена, пока он рассказывал историю его ночей с Кингсли, когда они были подростками...

- Мы больше не могли быть вместе, малышка, экстремальный мазохист и экстремальный садист? Мы были похожи на двуглавого змея, чьи головы пожирали друг друга. Я знаю, что наши столкновения пугали его. Они и должны были. Они пугали и меня.

- Вас? Пугали?

- Ты представить себе не можешь, каково держать в своих руках чью-то жизнь. Особенно самую драгоценную жизнь, жизнь единственного во всем мире человека, которого ты когда-либо любил... до тебя, конечно же.

Голос Сорена затих, и ее сердце сжалось от боли за него.

- Вы все еще любите его, верно?

Сорен на мгновение замолчал, прежде чем ответить. Он смотрел на утренние огни города.

- Да.

Она немного вздрогнула от открытой честности в одном слове.

- Но ты должна знать, это у нас ничего не отнимет, не отнимет моей любви к тебе, как и моя любовь к тебе не отнимет чувств к нему. Хотя, вряд ли он понимает это.

- Я понимаю. Правда. Кингсли знает, что вы до сих пор чувствуете?

- Нет. И это к лучшему.

- Вы не хотите, чтобы он знал, верно?

- Сказать ему, что я все еще люблю и затем отказаться быть с ним? Этот вид садизма даже я не буду применять. Пожалуйста, не говори ему. Даже сегодня я зашел слишком далеко. - Она услышала странную новую нотку в его голосе, что-то, что она не распознала. Сожаление, возможно? Раскаяние?

- Я не скажу. Никогда не скажу.

- Это к лучшему, что он и я... мы должны быть друзьями. Ему больно, но будет еще большее сказать, что я люблю его и удерживаю себя от него. По крайней мере, так он, вероятно, будет свободен и сможет найти еще кого-то.

И затем Сорен поблагодарил ее. Она даже не знала, что ответить кроме как, - За что?

- Потому что не злишься, что я люблю кого-то еще.

Она лишь могла смотреть на него, полностью сбитая с толку.

- Конечно, вы любите Кингсли. А кто бы не любил?

В конце концов, она любила его тоже, но немного иначе. Особенно после сегодняшнего, она любила его. Он и Сорен подарили ей наслаждение, о котором она и мечтать не могла. Она ощутила глубокое родство с Кингсли, словно они были одним человеком, или, по крайней мере, одной природы. Она не совсем понимала, не могла подобрать слова, но однажды она поймет.

* * *

- И что же это? Что за тайная природа вас объединяет? - спросила Мари-Лаура.

- Мы свитчи. Нас не много. Другие нам не доверяют, не понимают нас. Только мы понимаем друг друга.

- Свитчи? - Мари-Лаура прижалась щекой к окну. – Думала, у него наклонности Доминанта, если использовать терминологию твоего мира.

- Определенно. Большую часть времени он Дом. Но это не весь он. Он Доминант и сабимиссив, садист и мазохист. Можно быть всем из перечисленного. Редкое явление, но оно существует, особенно в тех из нас, у кого невероятно сильное либидо. Мы хотим все и хотим этого постоянно.

- Другими словами - шлюхи, - поддела Мари-Лаура.

- И гордимся этим, - ответила Нора без намека на стыд или раскаяние. - Понимаешь, Кингсли любит доминировать, любит причинять боль. Но иногда, когда у него просыпается зуд стать получающей стороной, ты просто не можешь причинить ему достаточно боли. Если я прикую его к полу и буду пинать ботинками со стальными носками, он даже не попытается остановить меня. Кингсли я причиняю больше боли за ночь, чем Сорен мне за месяц. Слава богу, у Кингсли не часто бывает такое настроение. Боль, которую он любит, требует нескольких недель для восстановления. Сорен любил Кингсли... любит Кингсли, - поправила она. С Сореном не бывает прошедшего времени. Когда он любит, что он любит, кого он любит, он любит бесконечно. - Иногда единственный способ показать кому-то, что ты любишь его, это позволить ему уйти. Хотя это и тяжело. Чертовски тяжело.

Нора закрыла глаза, и перед ней всплыло лицо Уесли в тот день, когда она вернулась к Сорену. Выставив Уеса из дома, она испытала больше боли, чем Сорен когда-либо причинял ей, больше чем она сама себе причинила. Она хотела знать, что Уес осознавал это.

- Значит, ты видела своего любовника с другим... и это не взбесило тебя?

- Нет, - просто ответила Нора. - С чего бы это меня волновало? Он не бесился, видя меня с Кингсли. Это было сексуально.

- Это извращение.

- Не критикуй, пока сама не попробуешь.

Мари-Лаура прищурилась и изучала Нору, будто она связанный и сидящий на ее кровати пришелец. Нора смотрела в ответ бессовестно и бесстрашно.

- Ты сидишь и говоришь мне, что мой муж приказывал тебе заниматься сексом с другим мужчиной... и после того, как ты подчинилась, узнала, что он тоже его трахал. Они использовали тебя ради своих извращенных желаний, били тебя, передавали из рук в руки, словно ты шлюха... и ты еще защищаешь их?

- Нет, я не защищаю их. Я трахалась с ними и наслаждалась этим.

- Они трахали тебя.

- Не принципиально.

Нора почувствовала, как одна из веревок ослабла на запястьях. Ее сердце колотилось о грудную клетку. Она должна оставаться спокойной. Сейчас, наконец, может быть, ее шанс. У нее не было плана, ни намека. Если она сможет вырубить Мари-Лауру, то сумеет выбраться через окно. Не каждое же окно в доме было наглухо закрыто.

- Мари-Лаура, дорогая, котеночек, иди сюда. Я расскажу тебе еще одну сказку. И я хочу, чтобы ты смотрела мне в глаза, пока я рассказываю ее тебе, чтобы ты знала, что я говорю правду.

- Хорошо. Я люблю твои сказки. Похоже, я должна быть благодарна за то, что мой муж не хотел меня. В противном случае из-за меня твоя судьба была бы под вопросом.

- Ох, да, бедная я. Пришлось заниматься сексом за одну ночь с двумя самыми потрясающими мужчинами на земле. Меня пытали оргазмами. Всеми, я точно не помню, пять или шесть.

- Сколько тебе было, когда ты познакомилась с моим мужем?

- Пятнадцать.

- Неудивительно, что ты оказалась такой. И мой брат.

- Ты ведь знаешь, что Сорен не вампир, верно? Он садист. Ты не превращаешься в извращенца лишь потому, что он бьет тебя.

- Ты все превращаешь в шутку.

- Только то дерьмо, с которого можно посмеяться. И ты думаешь, Сорен сделал из меня извращенку? А вот это смешно.

- Ты отрицаешь это?

Мари-Лаура отошла от своего поста у окна и подошла к Норе. Нора крепко держала запястья и молилась, чтобы Мари-Лаура не заметила разрезанные веревки или лезвие, которое она сжала в ладони.

- На самом деле, да. Вот в чем дело, и будь внимательна. Я произнесу это медленно, чтобы ты смогла понять каждое слово.

Мари-Лаура стояла рядом с Норой, ее руки были скрещены на груди и на лице маска чистейшей снисходительности.

- Сорен, - начала Нора, - садист и Доминант вот и все. Точка. Он не практикует пони-плей или эдж-плей. Не занимается кросс-дрессингом или хочет, чтобы поклонялись его ступням, и не ощущает никакой потребности заставлять утюжить его рубашки, стоя в одном лишь фартуке и на высоких каблуках. У него нет фетиша на волосы или ступни, или туфли, или надувные шары, или зоофилию, или на что-либо еще, кроме боли. Он не хочет играть в доктора. Он не хочет, чтобы я была его щенком на поводке. Он не хочет гарем. Не хочет, чтобы за ним на четвереньках ползал мужчина в латексном костюме. Его желания чисты и просты. Он хочет причинять боль партнеру-сабмиссиву, который любит принимать эту боль. Его потребности скромны и чисты. Но я...

- Что ты?

- За три года до знакомства с Сореном я начала обжигать себя плойкой. Да я бы воткнула в себя иголки ради веселья. После того, как я ушла от Сорена и стала Госпожой, начала играть с Кингсли. После работы и бесплатно, я играла. И играла жестко. У меня была полная конюшня пони-мальчиков, я устраивала медицинские игры с самой сексуальной сабочкой, о которой ты и мечтать не смеешь, я обожала, когда поклонялись моим ступням. Я практиковала все виды эдж-плея, которые ты знаешь и даже изобрела несколько своих. У меня был гарем, у меня были оргии. Я делала то, о чем Сорен и не мечтал. Я фантазировала об извращениях задолго до него. И продолжала после расставания с ним. Фантазировала с ним, без него, на суше, в море и в воздухе. Я делала это при каждом выпавшем шансе и с любым, с кем могла. Я делала это за деньги, ради удовольствия, ради боли и боли от удовольствия. Он занимается этим, потому что должен. Я - потому что хочу. И каждый раз я делаю это ради себя. Все еще думаешь, что это Сорен сделал меня такой?

Нора выбросила руки вперед так быстро, словно атакующая кобра и схватила Мари-Лауру за шею.

- Дорогуша, я извращеннее него.

Она резко и глубоко впилась пальцами в ее кожу и толкнула женщину на пол. В попытке прижать Мари-Лауру, лезвие выскользнуло из ее пальцев. Уже было не важно. Она могла убить ее голыми руками. Нора держала Мари-Лауру за горло, сжимая так крепко, как могла. Она будет без сознания через несколько секунд. Нора не могла, не станет, отступать... все время молясь, чтобы ни один из парней не услышал, как они дерутся на ковре.

Лицо Мари-Лауры стало красным, и ее сопротивление ослабло.

- Досье Кингсли... - Мари-Лауре удалось прохрипеть слова.

- О чем он? - хриплым шепотом потребовала Нора.

- Говорит не недооценивать тебя.

- Хороший совет.

- Мы им воспользовались.

И мир погрузился во тьму.