Тамара приехала к «Красной Нити» на своем голубом «Триумфе». На пути к амбару Тамара остановилась у сарая, где хранились все инструменты. На стене висел топор, и она сняла его. Именно то, что ей нужно.

Там же она нашла коробку старых спичек. Она засунула их в карман, и это все, что ей было нужно. Больше ничего. Ничего больше. Пришло время закончить начатое.

Приехав к амбару, она была ряда видеть почти пустую и заброшенную парковку. В августе они всегда закрывали «Красную Нить». Жара была слишком невыносимой для всех, кроме бурбона.

Дрожащими руками Тамара открыла складскую дверь и переступила порог. Ей в нос ударил аромат бурбона, холодной выпечки хлеба, острый, почти гнилой, но все же сладкий. От него на глазах выступили слезы, и голова прояснилась. Она закрыла за собой дверь, но не заперла ее. Изнутри не было замка.

Тамаре нужен был план атаки. Ей потребуется целая армия для уничтожения всех бочек на складе. Куда бы она не глянула, везде были ряды гигантских пятидесяти трех литровых дубовых бочек на деревянных подпорках. Задача казалась под силу только Геркулесу, как она думала. Топор казался крайне неуместным. Ей стоило взять автомат.

Тамара сделала глубокий вдох. Она сможет. Она должна быть умной. На складе было семь этажей, на каждом стоял самый лучший бурбон «Красной Нити». Сырье подешевле было на складе возле двери, деревянным переходом, соединяющим два строения. Если этот склад загорится, соседний тоже будет охвачен огнем. Огонь любит взбираться и пожирать. Если на первых этажах будет достаточно топлива, то он с легкостью поднимется к верхушке.

Тамара поднялась на четвертый этаж и направилась к бочке с бурбоном, где хранилось все наследие «Красной Нити». Тут были самые выдержанные бутылки, отобранные мужчинами Мэддокс, которые приезжали один-два раза в год на дегустацию в поисках самого лучшего из партии. Они писали свои имена на бочках. Тут был целый ряд от Джорджа Мэддокса. Под ним ряд отобранного бурбона Робертом Мэддокса. Ее прадедушка умер двадцать лет назад. Одну бочку с его подписью можно было продать по цене автомобиля. Тамара выбрала свою первую бочку. На крышке была подпись Джорджа Мэддокса. Ради удовольствия она хрустнула пальцами, подняла топор и вонзила его в дерево. Она выдолбила хороший кусок дерева, но потребовалось еще три или четыре взмаха, пока бочонок не разломался, и бурбон вылился из овальной щели, которую она проделала. На полу образовалась ржаво-красная лужа.

К каждой бочке с именем дедушки прикоснулся топор. К каждой бочке с именем прадедушки прикоснулся топор. Пары от сорокаградусного бурбона жгли глаза и ударяли в голову. Она гадала, сможет ли опьянеть, просто вдыхая его.

- Лиззи Борден топорик схватила… - распевала она, пока рубила бочки. - И им раз сорок бочку угостила. Потом увидав, что натворила, она в сорок первый раз опустила…

Она захихикала. Она посчитала рифму забавной.

Когда она закончила уничтожать бочки наследия «Красной Нити», девушка перевела дыхание, прислонившись к стене. Махать топором - тяжелая работа. У нее на руках уже образовались мозоли. Едкий запах неразбавленного бурбона наполнял воздух и вызывал рвотные позывы. Или это утренний токсикоз? Уже утро? Она выглянула в окно и поняла, что все еще была ночь без какого-либо намека на восход на горизонте. Может, у нее ночная тошнота. Такая бывает? Она ничего не знала о беременности. Леви точно убьет ее, когда узнает, что она, будучи беременной, рубила бочки бурбона.

Только он не разозлится на нее, потому что не будет знать. Потому что он забрал ее пистолет и уехал. Поскольку его здесь не было, чтобы остановить ее, она не остановилась.

- Перерыв окончен, - сказала она себе. Она вытерла лицо подолом футболки. Пот или слезы? И то, и другое. Она спустилась на третий этаж и начала рубить бочки у лестницы. Бурбон хлынул из дыр и лился по лестнице на второй этаж.

Работа была тяжелой. Она чувствовала, как вредит своему телу, продолжая делать это, вдыхая эти пары и сражаясь с усталостью. Но она продолжала. При всей боли, дискомфорте и тошноте она испытывала невероятное удовольствие. Она представляла, как Джордж Мэддокс стоит в нескольких футах от нее, его запястья и лодыжки в кандалах Веритас, другой мужчина держит его шею в железном ошейнике. Дедушке пришлось бы смотреть на то, что делала Тамара. Ему бы пришлось стоять там и ничего не делать, пока его собственный ребенок, его кровь, вскрывала бочку за бочкой высококлассного Кентуккского бурбона и выливала его на холодную грязную землю. И он ничего не мог поделать.

- Ты сам сделал это с собой, дедушка, - заявила она. - Ты должен винить только себя. Ты изнасиловал мою мать, пытался изнасиловать меня, и ты обращался с Леви как со слугой, в то время как он был твоим сыном. Ты всех нас поимел… - Она улыбнулась, говоря ему «поимел». Ей запрещалось ругаться в доме. Никакого «поимел». Никакого «дерьма». Даже «черт», если только оно не следовало после слова «Янки».

- Пошел ты, - прокричала она и замахнулась топором. - К черту твоего отца. К черту твоего дедушку. К черту его отца. К черту тебя, Джейкоб гребаный Мэддокс. Если бы все не трахались столько, вы бы не были такими трахнутыми на голову.

Тамара подняла топор, чтобы расколоть еще одну бочку, и он выскользнул из ее рук и приземлился на пол позади нее с жутким грохотом. Она ахнула и отскочила назад. Он едва не ударил ее в спину.

Опьяненная и запыхавшаяся она посмотрела на свои руки. Руки сочились кровью. Она стерла все, что осталось от волдырей и кожи на руках. Она подставила их под одну из капающих бочек и закричала от жжения алкоголя, очищающего открытые раны.

Она заплакала в агонии. После той ночи с дедушкой она не испытывала таких сильных физических страданий. Как она могла продолжать в том же духе? Но как она могла остановиться? Она и близко не придвинулась к завершению. Она, вероятно, открыла только сотню бочек. Сотня из сорока тысяч во всем складе? Недостаточно. Совсем недостаточно. Она пошатнулась и повернулась к окну. Она прижала потный лоб к стеклу. В сотне ярдов, не больше, она увидела реку. Она прошептала молитву, прошение… Ты унесла Веритас. Помоги мне вернуть ее.

Река ничего не ответила. Она продолжала течь, молчаливая, прекрасная и темная.

Тамара подняла голову и обратилась к ангелам, собравшимся вокруг нее.

Пожалуйста?

Нет ответа.

Она опустила голову и прижала ее к разбитой бочке. Ее плечи поникли, и она едва могла стоять. Она прижала руку к животу для успокоения. Она чувствовала себя одинокой, но не была одна.

Тамара попыталась выпрямиться, но ее одолела еще одна волна тошноты. Она отшатнулась назад и прислонилась к стене. Она осела на пол и легла. Все, что ей было нужно, - это небольшой отдых. Вот и все.

- Тамара?

Это Бог звал ее по имени?

- Тамара?

Это папа пришел к ней, чтобы забрать на Остров Невесты?

- Тамара?

Рука коснулась ее плеча. Тамара открыла глаза.

- Леви?