Элеонор разгладила платье в последний раз, поправила гипсофилу, которую парикмахер вплел ей в волосы, и взяла букет из красных роз. Заиграл менуэт Баха в соль мажоре, и после успокаивающего вдоха она шагнула на красную дорожку и направилась по проходу к Сорену.

Вчера она тренировала на репетиции походку. Правая нога вперед, приставить левую, остановиться. Левая нога вперед, приставить правую, остановиться. Она повторяла эти инструкции про себя снова и снова. Слова вынуждали ее шагать медленно, хотя она хотела побежать по проходу и упасть в объятия Сорена.

У алтаря она мельком посмотрела Сорену в глаза и заняла свое место слева перед прихожанами. Четыре остальные подружки невесты присоединились к ней.

Вся церковь встала, когда в дверном проему появилась Диана, в великолепном белом платье и фате. Элеонор смотрела поверх плеча Дианы на заднюю стену «Пресвятого Сердца». Она не хотела смотреть на нее, на невесту, и не хотела смотреть на Джеймса - жениха. Она хотела смотреть на Сорена, священника, но, если девушка переживет церемонию, не превратившись в пенька с глазами, ей придется смотреть куда угодно, кроме него. Поскольку просто исчезнуть ей было нельзя, она полностью игнорировала свадебное торжество.

Сегодня она ощущала себя посмешищем. Почти год назад Сорен выгнал ее из своей жизни, возвел стену вокруг себя и приказал оставаться за ней. «Иди и будь нормальным подростком», - сказал он. И она ушла от него. За несколько месяцев они не сказали друг другу ни слова. А теперь она стояла у алтаря, и он проводил брачную церемонию для кого-то другого.

Ей некого было винить кроме самой себя за эту боль, которую она испытывала, пока наблюдала, как Сорен проводит обряд венчания его секретарши. Диане потребовалось пятая подружка невесты, чтобы соответствовать количеству друзьям жениха. Сначала Элеонор ей отказала, понимая, насколько болезненно это будет, но Диана умоляла и уговаривала ее, так как та давала ей уроки вождения в прошлом году, и Элеонор чувствовала себя обязанной. Она не могла отдать ей деньги за бензин, поэтому надела чертово платье, натянула фальшивую улыбку и пошла по проходу церкви к мужчине, которого любила больше самой жизни, с каждым шагом осознавая, что никогда не сыграет свадьбу с ним.

Хождение по разбитому стеклу было бы менее болезненным, чем путь к алтарю.

Сорен начал церемонию с цитат из Библии о любви и преданности, которые заставляли всех в церкви вздыхать и плакать, но Элеонор игнорировала его. За последний год она стала в этом профи.

Во время свадебного приема Элеонор сидела с двумя самыми молодыми свидетелями жениха, пила шампанское и делала вид, что флиртует. Сорен задержался на час и разговаривал с людьми. Естественно он игнорировал ее. Игнорировал ее так же, как и она его. Она знала, он ее игнорирует, потому что девушка наблюдала, как мужчина игнорировал ее весь этот час.

- Мне нужен еще один бокал, - сказала Элеонор, и младший брат жениха, который, очевидно, влюбился в ее декольте, поспешил принести ей еще один бокал шампанского.

Сорен покинул прием, и Элеонор танцевала со свидетелем. Она хотела пойти домой и лечь спать, но пообещала остаться до самого конца.

К утру вечеринка, наконец, закончилась. Диана и Джеймс пробежали под градом из риса к ожидающему их лимузину. Десять минут спустя зал приемов опустел. Не прошло и года.

Элеонор вошла в кладовку, которую она заполняла весь прошлый год, и вырыла сумку с одеждой, которую спрятала здесь. Девушка выдернула цветы из волос и бросила их в мусор, затем выскользнула из юбки ее наряда подружки невесты, состоящих из двух вещей. Она натянула джинсы и втиснула ноги в теннисные туфли, вздыхая от радости избавиться от них. С лифом платья без рукавов оказалось сложнее. Она не могла расстегнуть молнию. Чертова Диана и ее «платье А-образного силуэта из двух частей, с ампирной талией - боже мой, Элли, оно так тебе идет» дерьма. Они все должны были быть в джинсах и футболках.

Она громко зарычала и грубо выругалась. И в наступившей после этого тишине услышала мужской смех.

- Элеонор, тебе нужна помощь?

Сорен? Какого черта? Она закатила глаза и повторила очередную провальную попытку расстегнуть молнию.

- Я застряла в платье. У вас есть ножницы или нож, или пистолет, что-нибудь?

- Тебе нужен пистолет, чтобы снять платье?

- Как только я его сниму, я избавлю его от страданий.

- Все так серьезно? - Сорен вошел в кладовку. Она посмотрела на него через плечо. Он уже сносил ей крышу своим видом в джинсах и футболке. За все время, что он служил в «Пресвятом Сердце», она только два раза видела его без пасторского облачения. Если бы Папа увидел Сорена в джинсах, Его Высокопреосвященство, скорее всего, приказал бы всему духовенству перейти на эту униформу. Посещаемость церквей резко бы увеличилась.

- Я в ловушке.

Сорен изогнул бровь.

- Повернись.

- Вы собираетесь его разрезать? В скорую надо звонить?

- Подними волосы и стой смирно.

Она запустила пальцы в волосы и держала их, пока Сорен взял ткань платья и оттянул от ее кожи. Спустя несколько секунд дерганий, молния, наконец, поддалась.

Элеонор попыталась закончить все сама, но, казалось, он намеревался до конца расстегнуть молнию. Как она могла спорить с ним, особенно когда его пальцы касались обнаженной кожи на ее пояснице?

- Лучше? - спросил он.

- Слава Богу. Думала, что умру в этом дурацком платье. - Сорен повернулся к ней спиной, пока она снимала остатки платья, надела лифчик и натянула белую футболку.

- Платье не дурацкое. Ты прекрасно в нем выглядела.

- Прекрасно? Этот корсет на платье поднял мне сиськи под самую шею.

- Но сделал это прекрасно.

Элеонор запихнула платье в сумку и собрала волосы в хвост, не отрывая от него глаз. Она хотела быть счастливой из-за того, что он здесь и говорит с ней, но не могла преодолеть злость. Год равнодушия нельзя простить за один комплимент ее сиськам.

- Что вы здесь делаете? Разве вы не должны быть прикованы к постели с Иисусом?

Сорен наблюдал за тем, как она доставала мусорные пакеты из-под раковины.

- У меня есть компания. Я заметил, что горит свет. Что ты здесь делаешь?

- Убираюсь.

- Убираешься?

Элеонор отнесла пакеты в приемный зал и начала собирать в них пластиковые тарелки и бумажные стаканчики.

- Диана была добра ко мне, - начала Элеонор. - Она правда милая. Давала мне уроки вождения, раз я не могу получить права до конца испытательного срока. Я не могла себе позволить настоящий свадебный подарок, поэтому сказала, что уберусь в зале, и ее семье не придется этим заниматься.

Она свернула в шар бумажную скатерть.

- Что? - спросила она.

- Я ничего не говорил, - ответил он.

- Вы пялитесь на меня, Отец Стернс, - заметила она, выделив саркастическим тоном его титул.

- Да.

- Почему?

- Я пялюсь на тебя потому, что ты без всяких усилий стала очень добрым и щедрым человеком.

- Можете засунуть доброту и щедрость себе в задницу.

- И еще я пялюсь на тебя потому, что ты невероятно красивая.

Элеонор уронила пакет на пол.

- Сорен. Серьезно. - Ее живот скрутило. Она хотела плакать и кричать, и целовать его, и убить его, и все одновременно.

- Когда ты не пытаешься быть красивой, ты выглядишь красивой. Когда ты стараешься быть красивой, ты выглядишь сногсшибательно.

- Я вас ненавижу.

- Нет, не правда.

- Может, и нет, но я пытаюсь.

- Я не виню тебя, Малышка. - Он подошел ближе, и Элеонор подавила желание отступить.

- Итак, мы вернулись к этому сейчас? - поинтересовалась она, присев на край стола и скрестив руки на животе.

- Вернулись к чему?

- Вернулись к честности друг с другом? Щелкнете пальцами, и прошлый год просто исчезнет?

Сорен протянул руку и щелкнул пальцами у ее уха. Она вздрогнула от звука.

- Вот так, - сказал он.

- Несколько месяцев вы вели себя так, будто меня не существовало. Почему сегодня?

- По двум причинам, - признался он. - Во-первых, тебе кое-что нужно знать. Во-вторых, во мне целая бутылка вина.

Элеонор уставилась на него.

- Вы пьяны?

Сорен поднял руку. Его большой и указательные пальцы разделял дюйм.

- Так много?

Сорен слегка увеличил расстояние.

- Вот так будет чуточку точнее, - ответил он.

- Здорово. Тогда мне будет легче вас соблазнить, - сказала Элеонор, наблюдая за тем, как сильно она могла на него надавить.

- Позже. Сначала нам надо поговорить.

- Говорите, пока я буду убираться. – Ну и что, что он пьян, стоит здесь такой роскошный, и она скучала по нему так сильно, что ее руки дрожат от одной беседы с ним? У нее была работа.

- Тебе помочь?

Она подняла пакет.

- Это мой подарок Диане, а не ваш. Я должна сделать все сама, иначе это будет жульничество.

- Я чувствую себя бесполезным, стоя просто так.

- Вы и так бесполезны.

- Я могу что-нибудь сделать, чтобы стать менее бесполезным?

- Трахните меня на столе для подарков?

Сорен так уставился на нее, что она рассмеялась.

- Ладно. - Она указала на угол комнаты. - Можете включить какую-нибудь музыку.

- С этой работой я справлюсь. - Диджей, так же известный, как кузен невесты Томми, оставил все музыкальное оборудование. Он приедет утром, чтобы его забрать. - Или нет.

Элеонор смотрела, как он перелистывает стопку CD-дисков.

- Что такое?

- Кошмарный музыкальный выбор. Что это? - Сорен протянул диск со знакомой обложкой.

- Dr. Dre.

- Он слушает медицинского специалиста?

- Он рэпер.

- А это? - спросил он.

- 4 Non Blondes. Очевидно, вас бы не взяли в эту группу.

- Не особо то и хотелось, - ответил он таким сухим тоном, что ее щеки заныли от смеха.

Сорен пересмотрел еще несколько дисков.

- Как люди танцуют под эту музыку? - сказал он шокировано.

- Это для танцев по пьяни, а не для вальса. - Она знала, что оправдание было слабым, но не намеревалась сегодня защищать современную музыку. Не тогда, когда слушала радиостанцию с классической музыкой каждый вечер перед сном, чтобы узнать кое-что о музыке, которую Сорен так самоотверженно играл на пианино. Последний купленный ею диск был собранием музыки эпохи барокко.

Он поднял диск.

- Наконец-то, - сказал он. - Приличная музыка.

- Что вы нашли? Баха? Бетховена? Вивальди?

- Стинга.

Элеонор прыснула со смеху.

- Вам нравится Стинг?

- А кому он не нравится? Он музыкант всех времен и народов.

- Не верится, что вы о нем вообще слышали.

- Элеонор, я провел десять лет в семинарии, а не в пещере.

Заиграла музыка, и зал заполнился прохладными грустными звуками голоса Стинга, которому всегда удавалось ускорить ее пульс и понизить давление одновременно.

- У музыки, - начал Сорен, идя к ней, - есть мелодии и темы. Это не просто сборник шума и ругательств, выстроенных на басовую партию.

- Боже, да вы сноб.

- Виновен. А теперь перестань убираться.

- Почему?

- Потому что я так сказал, и я не говорил о том, что ты свободна от клятвы подчинения мне. Подчинись мне.

- Пожалуйста, прикажите мне ударить вас? Этому приказу я подчинюсь.

- Возможно, позже. У меня нет ничего, кроме уважения к твоим садистским наклонностям.

Со стоном Элеонор бросила пакет на пол и уперла руки в бока. Она ненавидела то, как сильно любила его приказы, как сильно скучала по ним.

Он нежно взял ее за запястье и положил ладонь на свое плечо.

- Что вы делаете?

- Танцую с тобой. Не по пьяни, а нормально.

Он взял другую ее руку и сделал первый шаг похожий на вальс. Он сделал один круг по танцполу и остановился в середине. Он изучал ее лицо, его взгляд был проникновенным и интимным.

- Она ушла, - сказал Сорен, его голос был мягким от удивления.

- Кто? - спросила Элеонор.

- Девочка. Она ушла. Куда она ушла?

Элеонор устало улыбнулась.

- Я убила ее, - ответила она, словно извинялась. - Вы сказали повзрослеть. Я повзрослела. Она ушла. Я здесь.

Она протянула руку, чтобы пожать руку Сорена. Но он поднял ее ладонь к губам и поцеловал тыльную сторону, затем перевернул ее и поцеловал в центр. Она ощутила влияние этого поцелуя до самых пальцев ног.

- Тебе нравится, - сказал он, заметно удивившись ее реакции.

Элеонор отдернула руку. Не потому что хотела, а потому что не хотела, чтобы он знал, как он на нее влияет.

- Значит... вы умеете танцевать? - спросила Элеонор, и Сорен повел ее в еще одном медленном круге.

- Да.

- Этому учат в семинарии?

- Нет.

Он едва улыбнулся, вытянул руку и изящно покрутил Элли.

- Вы знаете, что эта песня о прелюбодеянии, верно? Вы не должны под нее танцевать, - подразнила она, пытаясь спрятать то, как наслаждалась прикосновениями его рук.

- Элеонор, я совершал прелюбодеяние. Можно сказать, что я выдержу песню об этом.

Элеонор остановилась как вкопанная.

- Погодите. Вы изменили? Когда?

Несколько мгновений Сорен молчал. Он опустил руки, и Элеонор отошла от него.

- Когда мне было восемнадцать, Элеонор. Когда я был женат.

Элеонор утратила способность говорить. Она отступила от него, и Сорен выключил музыку.

- Вы были женаты?

- Да. Недолго и несчастливо.

Колени Элеонор едва не предали ее. Она пододвинула стул и села.

- Расскажите мне все, - приказала она.

Сорен пододвинул еще один стул и сел в футе напротив нее.

- Первое, что я скажу тебе, что мой брак, каким бы он ни был, не должен беспокоить или волновать тебя. Это просто факт из прошлого. У меня нет причин скрывать его и несколько веских причин, чтобы рассказать о нем. Вот о чем я хотел с тобой поговорить.

Элеонор не нужно было говорить, какие причины он имел в виду. Сорен, рассказывающий всему приходу о браке со взрослой женщиной, было бы сродни большой вывеске, говорящей, что он гетеросексуальный мужчина в полном расцвете сил. В наши дни люди с подозрением относились к католическим священнослужителям, она не могла винить его за то, что он не хотел пролить свет на эти тайны своей жизни.

- Новость о моем браке вскоре станет общеизвестной, и я хотел, чтобы ты услышала о нем от меня, а не от кого-то другого.

- Продолжайте.

- Это долгая и довольно грязная история, поэтому прости за то, что расскажу более цензурную версию. Мой лучший друг в школе был наполовину французом. Его родители погибли в автокатастрофе под Парижем, когда ему было пятнадцать. Он приехал в Мэн жить с дедушкой и бабушкой. Они отправили его в школу, в которой учился я - иезуитскую школу-интернат. Его старшая сестра, Мари-Лаура, была балериной в Париже. Сестра и Брат ужасно скучали друг по другу. У них не было денег. Она не могла приехать в Америку. Он не мог жить в Париже. Тебя это может шокировать, но у моего отца было целое состояние.

- Шокирована. Потрясена. Ошарашена.

- У меня был приличный трастовый фонд, и я унаследовал бы его после свадьбы. Я хотел, чтобы друг мог снова увидеться с сестрой. Она хотела жить в Америке. Женитьба на ней давала мне доступ к фонду, который я планировал отдать им. Деньги и гражданство - я думал, для нее этого будет достаточно. Все бы выиграли.

- Что произошло?

Губы Сорена сжались в тонкую линию. Под глазами залегли тени.

- Никто не выиграл. Денег и американского гражданства ей было недостаточно. Я предупредил Мари-Лауру, что наш брак будет только на бумаге. У меня не было к ней никакого романтического интереса.

- Почему?

Сорен вздохнул и низко безрадостно усмехнулся.

- Давай оставим этот вопрос на другой раз. Достаточно будет сказать, что она не в моем вкусе. И я не буду говорить плохо о мертвых.

- Она мертва?

- Да. Она говорила, что влюблена в меня. Я так не думаю. Считаю, что она рассматривала мою незаинтересованность как вызов. Она словно одержимая преследовала меня и не справилась со слежкой. Она увидела, как я целуюсь с кое-кем еще, и в гневе убежала. Она споткнулась, упала и умерла. Ее брат думал, что она покончила жизнь самоубийством. Я не верю, что она могла себя убить. Она слишком сильно себя любила. Так или иначе, она ушла, и я стал вдовцом через несколько недель после свадьбы. Ее брат отвез тело в Париж, чтобы похоронить рядом с родителями, и в школу не вернулся. В восемнадцать я путешествовал по Европе все лето, и осенью пошел в семинарию. Вот и вся история - это все, что я могу рассказать сегодня.

Элеонор оперлась на руки и дышала. Она не знала, как отреагировать на эти новости.

- Значит, вы знаете, как вальсировать из-за нее?

- Я пытался отвлечь ее от болезненных попыток соблазнить меня, спрашивая о балете, о танцах, обо всем, что ее интересовало.

- У вас был с ней секс?

- Брак не был консумирован.

- Ваша жена.

- Я едва знал ее, когда мы поженились. И она была сестрой моего ближайшего друга.

- Тем не менее, это был законный католический трах. И вы говорите, она была красивой, верно?

- Когда я понял, какими сильными были ее чувства ко мне, то думал об этом. Но не хотел, к лучшему или худшему она была моей женой. Я чувствовал, что обязан сделать ее счастливой. И не справился. Это к лучшему. Я не из тех людей, которые могут заняться сексом, чтобы скоротать время. Единственный человек, с которым я был близок в подростковом возрасте, любил меня и жертвовал всем, что у него было, чтобы быть со мной. Я требую определенных потерь от человека.

- Сорен, мне почти восемнадцать. Вы женились в восемнадцать. Хватит вести себя так, будто я слишком маленькая для вас.

- Моя сдержанность едва ли связана с твоим возрастом и всем что связано с моим статусом, у которого нет ни малейшего желания впутывать тебя в отношения, которые опасно усложнят твою жизнь.

- Я так сильно вас хочу.

- Элеонор, я почти не дышал, наблюдая, как ты идешь к алтарю сегодня. Знаешь, как больно осознавать, что ты никогда не пройдешь по проходу ко мне?

Слезы наполнили ее глаза.

- Мне тоже больно, - призналась она и смахнула слезы.

Он обхватил ее подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Когда она взглянула в них, не увидела ни милосердия, ни сострадания, ни любви, ни доброты - только холодную, горькую правду.

- Малышка, быть со мной больно.

- Быть без вас еще больнее. Мне больнее было. Вы не испугаете меня. Я вас не боюсь.

Он отпустил ее подбородок, и Элеонор сделала глубокий вдох. Узнавать правду о Сорене походило на сражение с Гидрой. Каждый вопрос, на который он отвечал, порождал еще три вопроса. Чем больше она узнавала, тем меньше понимала, тем сильнее ей приходилось сражаться.

- Можешь вернуться к уборке. - Он встал, и Элеонор, все еще сидя, потянулась к его руке.

- Не уходите, - попросила она. - Пожалуйста. Мы не обязаны говорить. Останьтесь ненадолго. Столько времени прошло, я так скучала по вам...

Он запустил руку в ее волосы, и она прижалась лбом к его животу.

- Я тоже скучал по тебе. Каждый день. Но я не могу остаться, Малышка. - Он гладил ее по затылку. - У меня есть компания.

Она подняла голову и попыталась улыбнуться.

- Вас ждет горячее свидание?

- Пусть мечтает.

- Разве не все мы мечтаем об этом?

- Скоро мы снова поговорим. Как только я протрезвею и восстановлю самоконтроль, чтобы находиться с тобой в одной комнате и не думать о том, о чем думаю.

- Там присутствует сцена, как мы ломаем стол для подарков?

- У него нет ни единого шанса.

Элеонор театрально вздохнула и встала на стул.

- Элеонор, что ты делаешь?

- Хочу посмотреть на вас сверху. Получается. - Она провела ладонями по его широким плечам и обняла его. Она оперлась подбородком о его плечо и закрыла глаза.

- Вы мне должны это, - сказала она. - Вы бросили меня. И теперь должны мне.

- В свое время я все наверстаю, - пообещал он. Его руки крепче сжали ее, достаточно сильно, чтобы она поняла, что он серьезно.

Она начала отпускать его, но он не пустил. Улыбнувшись, она сжала его сильнее, наслаждаясь ощущением его больших, сильных рук на спине, и тем, как он близко прижимал ее к себе, что сам Бог не смог бы проскользнуть между ними. Ее тело опаляло жаром от теплоты его тела. Тысячи темных и прекрасный картинок вспыхивали в ее голове - как он прижимает ее к стене, набрасывается на ее рот, одежда слетает сама по себе, и он накрывает ее тело, проникает в нее, клеймит собой ночь напролет.

- Почему вы священник? - Она запуталась пальцами в его волосах на затылке. Такие мягкие волосы и светлые, как золотая нить.

- Мне нравится быть священником. Это то, кто я есть. Это то, кто я есть, потому что Бог хочет, чтобы я был священником.

- Вы уверены?

- Думаешь, ты была бы до сих пор девственницей, будь у меня хоть малейшие сомнения?

- А кто сказал, что я девственница?

Сорен отстранился достаточно, чтобы неодобрительно посмотреть на нее.

- Ох, хватит на меня пялиться, лучше обними меня, Блонди.

Смеясь, он снова крепко ее обнял.

- Вы обещали мне все, - прошептала она.

- И я сдержу свое обещание. Но не сейчас.

- Не переживайте об этом. Я же говорила, что могу подождать, и подожду. Знаю, это многое значит.

- То, что ты хочешь от меня, чего мы хотим друг от друга... это запретное, Малышка. Если меня поймают, если нас поймают...

Предупреждающие нотки в его голосе вызвали мурашки в ее теле.

- Насколько все будет плохо? - спросила она.

- В лучшем случае? Перевод, терапия, публичные насмешки, частные насмешки. В худшем случае? Отречение от сана. Большинство людей будут считать меня извращенцем, если обнаружат нашу связь.

- Это нелепо. Это я пытаюсь затащить вас в постель. И мне семнадцать. Я могу быть донором крови, или получить пожизненный приговор, если убью кого-нибудь, но мне нельзя заниматься сексом в семнадцать? Иисусе, это мое тело, - сказала она. - Мое, а не их. И это ваше тело. Почему они имеют право говорить нам, что мы можем делать с нашими телами?

- Элеонор, ты пытаешься применять логику на католиках?

Она попыталась усмехнуться, но звук получился не совсем тот.

- Думаю, кто-то умный однажды сказал, что эта стратегия бессмысленна. - Улыбнулась она.

- Весь мир - зал суда. И все любят играть в судью, присяжных и палача. Католический священник, уличенный в сексуальной связи с подростком из своего прихода? Будет распят. Я наблюдал за этим. Несколько раз. И единственные люди, которые не будут ненавидеть меня, будут ненавидеть тебя.

- Я виновата? - спросила она, боясь ответа. Она преследовала его, не так ли?

- Нет. Это судьба. Или рок, возможно. Иногда трудно найти различия.

- Может, это одно и то же.

- Может. - Он посмотрел ей в глаза, и в них она увидела свою погибель и судьбу. Один поцелуй. Безусловно, один поцелуй не убьет их. Она наклонилась вперед. Она знала, что Сорен позволит себя поцеловать. Она знала, что он ответит ей.

Но затем она что-то услышала. Свист. Где-то в здании кто-то свистнул. Она уже слышала эту мелодию, но не могла вспомнить ее название и место. Быстро она разомкнула объятия и сделала два шага назад от Сорена.

- Я меняю свой ответ, - сказал Сорен. - Это его вина.

- Кто это? - прошептала она в панике. Сорен сделал то, о чем она и мечтать не могла, то, что она думала, никогда не увидит. Он закатил глаза.

- La Marseillaise - государственный гимн Франции.

- Кто в здании?

Сорен тяжело вздохнул и потер лоб.

- Полагаю, сегодняшняя ночь подойдет как никогда, - ответил Сорен.

- Для чего?

- Чтобы познакомиться с моим шурином.