Кингсли воспринял новость лучше, чем она ожидала. Он слушал, не задавая вопросов, даже после того, как она завершила рассказ.

- Кингсли, он влюблен в меня. Я никогда не думала, что кто-то кроме Сорена полюбит меня. Должно быть, он мазохист, - произнесла Элеонор с мрачной безрадостной улыбкой. - Думаю, любой, кто влюбится в меня, должен быть мазохистом.

Кингсли усмехнулся поверх бокала со скотчем.

- Ты сказала, а не я. Но сомневаюсь, что он один из них. Или вообще сабмиссив.

- Тогда почему он хочет делать все, что я ему говорю?

- Потому что он ванильный подросток, отчаянно пытающийся угодить и отчаянно пытающийся удержать тебя. Мужчины сабмиссивы подчиняются из-за желания, а не от отчаяния. И парень влюблен в девушку, которая влюблена в другого, - второе самое отчаянное создание на земле.

- А кто первый?

- Мужчина, влюбленный в мужчину, который влюблен в другую женщину.

Элеонор засмеялась. Кингсли - нет.

- Я не знала, что у меня могут быть такие чувства. Они не похожи на любовь к Сорену. У меня будто второе сердце, и я не знала о его существовании, пока не встретила Вайета. Не знаю, можно ли так с одинаковой силой заботиться о двух людях одновременно.

- Добро пожаловать в полиаморию. - Кинсли поставил свой напиток.

- Полиаморию?

- Поли - значит много. Амор - любовь. Иметь больше чем одного любовника - обычное явление в нашем мире. Я не имею в виду любовника только в сексуальном плане. Я говорю о любви к двум людям.

- Звучит как ночной кошмар.

- Разве не Оскар Уальд сказал, что в жизни есть только две настоящие трагедии — когда получаешь то, чего хочешь, и когда не получаешь? Полиамория - трагедия получения всего и сразу. Но все же лучше моногамии, oui?

- Я чувствую себя... ужасно. - Она посмотрела на рояль и закрыла лицо руками. - Но я не могу остановиться. Каждый день я говорю себе: «Ладно, сегодня я порву с Вайетом». И каждый день не делаю этого. Прошлой ночью мы дурачились. Мы даже спали вместе. Я никогда ни с кем не делала этого - спала в одной постели. Без секса, но я этого хотела. Я хотела привязать Вайета и заставить его умолять... - Она выдохнула через нос. - Черт, я сказала это вслух?

Кингсли только улыбнулся.

- Да.

- Прости.

- Не извиняйся. Никто в этой комнате тебя не осудит. Сегодня я трахался с двумя разными людьми. И, вероятно, потрахаюсь с третьим еще до окончания этой ночи.

- Это должно как-то облегчить мои страдания, но нет. Хотя, немного завидую. - Она попыталась улыбнуться.

- Это должно облегчить твои страдания. Он знал, что это произойдет. Я бы сказал, он хотел этого.

- Сорен хотел, чтобы я влюбилась в кого-то другого?

- Думаешь, он заставляет тебя столько ждать только для того, чтобы помучить тебя?

- Ну, да.

- Это лишь часть. - Кингсли откинулся на спинку и закинул длинные ноги в сапогах на спинку софы и скрестил их в лодыжках. - Но правда в том, что он любит тебя. И он католический священник. Он не может на тебе жениться. Не может подарить детей. Не может держать за руку, пока вы гуляете по Вашингтон Сквер Парку, и целовать под фонарем во время снегопада, на виду у всего мира. И если это то, чего ты хочешь, он хочет, чтобы у тебя это было. Секс привяжет тебя к нему. Ты проведешь ночь в его постели и никогда не захочешь ее покидать. Если собираешься выбраться, тебе нужно сделать это сейчас, пока не стало слишком поздно.

- Я хочу их обоих.

- Позволит ли le prêtre, позволит ли твой мальчик?

Она покачала головой.

- Нет. Он категорически против. В первый день он хотел знать все о Сорене. Теперь он морщится при одном упоминании о нем.

- Тогда тебе придется сделать выбор. И сделать его в ближайшее время и однозначно.

- Однозначно?

Кингсли поставил бокал на столик и ловкими пальцами быстро расстегнул белую рубашку. Он отодвинул ткань в сторону, обнажая большой шрам, который выглядел еще свежим.

- Пулевое ранение, - объяснил он. – Чуть не убила меня. Но не сам выстрел. Пуля раздробила ребро. Пришлось доставать тридцать кусочков серебра. Хочешь застрелить кого-нибудь? Будь добра сделать это четко. Вошел и вышел, напролом. Без надежды.

- Без надежды? Кинг, это жестоко.

- Ты говоришь, он начинающий писатель. Тогда сломай его. - Кингсли отпил скотча и усмехнулся. – Это пойдет на пользу его творчеству.

Он начал застегивать рубашку, но Элеонор остановила его, прижав ладонь к его груди. Она прижала ладонь к шраму. Кингсли не выглядел удивленным, когда она прикоснулась к нему. Не удивлен, но и не недоволен.

- В моей школе была монахиня, и она всегда говорила: «где нет надежды, там ад», - сказала Элеонор, скользя пальцем по линии шрама. Она не могла представить, сколько боли пережил Кингсли, как он выжил с такой раной. Но он был по-своему прекрасен, этот шрам. Она почти хотела его целовать.

Кингсли накрыл ее ладонь своей.

- Значит, твоя монахиня никогда не была влюблена в того, кого не могла получить. Если тебе дорог этот мальчик, не давай ему надежды.

Он поднял руку и провел по ее нижней губе большим пальцем.

- Я знаю тебя, Элли, - сообщил Кингсли, его голос был настолько низким, что манил ее к нему, так близко, что они могли поцеловаться, если бы один из них осмелился сделать это. - Я знаю кто ты. Тебе всегда будет мало такого мальчика. Он будет игрушкой, и ты будешь играть с ним, и тебе надоест игра с ним. Тебе нужно гораздо большее, чем может дать такой мальчик. Я знаю это, потому что я такой же.

Он посмотрел ей в глаза, а Элеонор в его. Она почти представила, как встречаются их губы... Она могла бы сорвать его рубашку, расстегнуть брюки. Он бы отлично смотрелся, лежа на спине под ней, ее руки на его запястьях, его член глубоко внутри нее, пока она бы объезжала его на этом диване.

Погодите. О чем, черт возьми, она думала?

Элеонор отстранилась и села на противоположный конец софы. Он продолжал смотреть на нее с самодовольной улыбкой на губах, будто прочитал ее мысли. Он не потрудился застегнуть рубашку.

Кингсли сделал еще один глоток скотча и протянул бокал ей. Она уставилась на темную жидкость, а затем выпила ее. Она закашляла, как только алкоголь обжег горло.

- Я облажалась, Кинг.

- Пока нет. Но еще не вечер.

- Что я должна сделать?

- А что ты хочешь сделать?

- Трахнуть их обоих. - Невесело рассмеялась она. - Я знаю, чего не хочу. Я не хочу причинить боль Вайету. И не хочу причинить боль Сорену.

- Хорошее желание, но это жизнь, реальный мир. Ты ранишь их. Они ранят тебя.

- Вайет... он мой сверстник, понимаешь? - Она смотрела на скотч на дне бокала Кингсли. - Он студент Нью-Йоркского университета. Мы можем ходить вместе, быть на людях. Мы оба писатели. Мы понятны. Сорен и я? Мы не логичны. По крайней мере, кому-то другому, кроме нас.

Кингсли скользил по влажной грани бокала пальцем.

- Элли... Я бы хотел, чтобы ты знала его, когда он был подростком.

- Каким он был?

- Старым. Он был старше, чем сейчас. Старая душа, как говорят. - Кингсли усмехнулся, будто вспомнил что-то хорошее. - Mon Dieu, ты никогда не встретишь кого-то более высокомерного, надменного, помпезного и снисходительного. Все в школе ненавидели этого блондинистого подонка. Все, кроме священников.

Элеонор разразилась смехом.

- Это я могу представить. Почему тогда он был таким придурком?

- Мы все придурки, когда подростки. Бог Свидетель, я был таким, но у него, думаю, был страх себя. Он считал, что испорчен отцом, своим прошлым. Лучше быть ненавистным, чем любимым. Любовь впускает людей. Он не хотел никого рядом. Сейчас он лучше. Будучи священником... он более открыт со своими чувствами. Находясь рядом с тобой... - Кингсли замолчал, будто следующее слово не хотело выходить. - Рядом с тобой он становится лучше. Счастливее. Менее обеспокоенным. Боже, он почти... - Кингсли покачал головой. - Почти веселый.

Кингсли произнес это слово с преувеличенным ужасом.

Элеонор усмехнулась.

- Он не был веселым подростком? - Она отдала Кингсли бокал со скотчем. Если она оставит его себе, то может выпить до дна и потом взять еще.

- В другом плане, - ответил он, и Кингсли улыбнулся своей тайной улыбкой, затем та померкла. - Нет, тогда он не был веселым. Он был холодным и закрытым, опасным, и к нему было почти не подступиться. Я едва не умер, пока добрался до него, но в итоге награда того стоила.

- Если я уйду от него... - Она повернулась к Кингсли и посмотрела в его темные глаза. - Что произойдет?

Кингсли болтал остатками скотча и льда на дне бокала.

- Ты видела его только днем, а днем мы видим только свет и тень. Но если ты уйдешь от него, наступит ночь. И тогда мы увидим кромешную тьму.

- На что похожа тьма?

- Я скажу одно - когда le prêtre в правильном настроении, он может заставить даже дьявола бояться повернуться к нему спиной.

Кингсли допил напиток. Элеонор снова закрыла лицо руками.

- Сегодня я ненавижу свою жизнь, - заявила Элеонор, когда его слова проникли через микротрещины в ее сердце и расширили их.

- Элли, однажды я стоял на том же перекрестке, что и ты сейчас. Я никогда не сожалел о том, что пошел темным путем. Отсюда лучше вид. И я много перепробовал, и мне никогда не надоедает.

- Я не хочу, чтобы Сорен оставлял пост священника, но если нас поймают, если у него будут проблемы... Хотела бы я видеть будущее.

- Какая фамилия у твоего молодого человека?

- Зачем? Ты хочешь составить на него досье? - Она знала о файлах Кингсли, которые он составлял на всех, кто его интересовал.

- Peut-être, - признался он без стыда. Возможно.

- Сатерлин. Вайет Джеймс Сатерлин. Назвать день рождения и группу крови?

Кингсли усмехнулся.

– Я сам могу это выяснить. Вайет Сатерлин... Элеонор Сатерлин... Хорошо звучит, верно?

Она тяжело выдохнула. Нелепо даже думать, что кто-то вроде нее выходит замуж, заводит детей и занимается всеми жена-и-мать делами. Она сидела в музыкальной комнате самого скандального дома в городе, говорила с самым скандальным извращенцем в городе о священнике, которого любила.

- Моя лучшая подруга по школе, точнее моя единственная подруга, Джордан, выходит замуж следующим летом. Она на втором курсе в колледже Анны Марии и уже обручена. Она хочет завести детей. На прошлой неделе она звонила мне. Я даже говорить с ней не могла. Как я могу разговаривать с кем-то вот так? Я думала... - Она остановилась и смущенно усмехнулась. - Я думала попросить тебя навестить ее. То есть соблазнить ее. Она видела тебя один раз, и это был единственный раз, когда она шутила о сексе. Она ступила на путь «дети-и-брак в восемнадцать», и я хочу ее остановить.

- Я могу ее остановить, - ответил он без намека на высокомерие в голосе. Он просто констатировал факт. - Ты бы хотела, чтобы я это сделал?

Она покачала головой.

- Муж, дети - это то, чего хочет Джордан.

- А ты?

- Я хочу большего.

- Тогда вот твой ответ, Элеонор Сатерлин.

- Еще раз так меня назовешь, и я буду шлепать тебя до наступления следующего тысячелетия.

- Теперь, ma belle Элли, ты говоришь на моем языке.

Элеонор поцеловал Кингсли в обе щеки и пожелала спокойной ночи, затем надела пальто.

Температура упала, и она решила взять такси. Пока она сканировала улицу в поисках желтой машины, она услышала, как кто-то зовет ее.

- Вайет? - Она развернулась и удивленно уставилась на Вайета. - Какого черта ты тут делаешь?

Он сжал букет цветов в руке, почти завядших от мороза.

- Ты сказала, что должна работать, - ответил он без улыбки на лице. Она не могла вспомнить его без улыбки. - Я хотел удивить тебя на работе цветами. Я не знал, в каком книжном магазине ты работаешь, поэтому пошел за тобой. Знаю, это жутко, но думал, ты простишь меня, потому что я просто хотел подарить тебе цветы.

- Ты ждал меня здесь два часа?

- Что ни сделаешь ради любви, верно? - Он поднял руки и посмеялся над собой. - Мне даже нравится этот образ таинственной девушки. Ты не говоришь о своем прошлом, о родителях. Я даже не знаю имени твоего парня, в которого ты якобы влюблена. Даже сексуально, вся эта секретность, которую ты нагоняешь. Но секреты - одно дело. Ты солгала мне.

- Я солгала, - призналась она. – Очевидно, что я не на работе. Я навещала друга.

- Чертовски богатого друга, судя по всему.

- Он тоже его друг. Я не хотела задеть твои чувства.

- Что же, они задеты. Не страшно. Потом перестанут болеть. В конце концов. Так же как и я согреюсь.

- В конце концов?

- Именно. Может, мы пойдем куда-нибудь и поговорим...

- Вайет, я больше не могу тебя видеть, - Элеонор выпалила слова быстро и резко, словно срывала пластырь.

- Я внезапно стал невидимым?

Она потерла лоб.

- Ты должен прекратить быть таким милым и забавным, хорошо? - попросила она. - Он возвращается через три дня. Я больше так не могу, играть с тобой в эту игру.

- Это не игра. Я влюблен в тебя.

- А я влюблена в него.

- Ты не можешь. Ему за тридцать. Тебе девятнадцать. Как у тебя может быть что-то общее с кем-то таким старым? О чем вы можете говорить?

- Он блестящий и смешной, и очаровательный, и я никогда не разгадаю до конца все его тайны.

- Парни в его возрасте любят девушек помоложе. Ты для них легкая добыча. Они могут впечатлить тебя одним своим возрастом.

- Я не легкая добыча, понял? Я не какая-то там овечка, которую съел большой плохой волк. Он говорит на восемнадцати языках. Он ростом шесть футов и четыре дюйма. Он потрясающе красив, и да, я использую слово «красив». Он ездит на мотоцикле и ведет такую жизнь, которая тебе и не снилась, и он впустил меня в нее. Я видела такие вечеринки, что ты и представить не можешь. А люди? Богатые и влиятельные люди, о которых ты и не подозревал. И, Вайет, ничего из этого не имеет значения. Важно то, что он любит меня, и нет ничего, что бы он не сделал для меня. Он так сильно любит меня, что если я захочу быть с тобой больше, чем с ним, он позволит мне быть с тобой. Он любит меня и знает меня, и я более интересная, когда с ним, чем без него. Без него я всего лишь студентка Нью-Йоркского университета с факультета английского, с работой на полставки и слишком большим количеством домашки.

- И я тоже.

- Да. Именно.

Слова повисли между ними в воздухе, как ядовитое облако. Она знала, что пересекла черту, глубоко вонзила нож. Как бы она не обожала Вайета, он никогда не сможет конкурировать с таким мужчиной, как Сорен. Во-первых, Сорен был мужчиной, а Вайет - всего лишь девятнадцатилетним парнем.

- Элли, ты знаешь, что делаешь? - спросил Вайет. - Ты живешь в Стране чудес. Этот парень старше и говорит на всех этих языках, и живет этой сумасшедшей жизнью. Она отличается, она странная, это Безумное королевство на дне кроличьей норы. Там весело какое-то время, но все же тебе придется вернуться домой. Алиса, ты не можешь жить там вечно.

- Я не Алиса. - Она не знала кем была - Белым кроликом, Белой королевой или Бармаглотом, но она точно знала одно. Она не была чужой в Стране чудес. Она была там рождена.

- Ты и он - это безумие.

- Что я могу ответить? Мы все здесь сумасшедшие.

- Элли... - Вайет запустил руку в свои красные волосы. Она любила его панковские красные волосы. Как сказал Кингсли, будь жестокой. Сделай все четко. Она повесила на сердце замок и пропустила пулю через сострадание.

- Вайет, позволь задать тебе один вопрос. Ты когда-нибудь порол флоггером женщину? - Она шагнула вперед.

- Что? Флоггером? Никогда.

- Тростью?

- Нет.

- Ты знаешь, как пользоваться однохвосткой?

- Я даже не знаю, что это.

- В твоей спальне есть Андреевский крест?

- Что?

- Я не та, за кого ты меня принимаешь, - ответила она. - Ты влюблен в ту, которой не существует.

- Ты меня пугаешь, - ответил Вайет, его глаза были большими и испуганными.

- Я еще даже не начала пугать тебя.

- Элли? - Голос Вайета стал тихим и покорным. - Что он может дать тебе, чего не могу я? Серьезно. Я хочу знать ответ.

Она повернулась к нему спиной и направилась к ожидающему такси.

- Все.

В одиночестве на заднем сидении темного такси она дала слезам волю. Больше никогда. Она не позволит себе заботиться о ком-то еще, кроме Сорена до конца своей жизни. Это слишком больно. Наедине со своим разумом и в печали она пообещала себе и знала, что будет верна своему слову. Больше никаких ванильных парней. Она не могла, больше не могла пересекать границу между двумя мирами. Это слишком больно. Больно Вайету, больно ей. И Сорену тоже может быть больно, будет больно, если Сорен узнает. А он узнает. Она должна ему рассказать.

Она заплатила водителю и пробралась через густой снег к общежитию. Она достала бутылку легкого вина одной из ее соседок из холодильника и выпила его быстрее, чем стоило. Она услышала голоса в коридоре - безошибочный звук вечеринки.

Элеонор села на кровать, с другой бутылкой в руках. Что может быть более жалким, чем влюбленная девушка, сидящая в комнате общежития и напивающаяся в одиночестве? Ответа на этот вопрос не было. Ей не стоит пить в одиночестве, размышляя о том, как сильно ей будет не хватать быть девушкой Вайета, как ей будет не хватать их общих обедов и ужинов, разговоров о книгах и поэзии, любимых и ненавистных профессорах. Ей не стоило пить одной и думать о том, как хорошо было прошлой ночью лежать под ним обнаженной до пояса, пока он целовал ее грудь и соски. Ей не стоило пить одной и думать о том, как эротично было просто спать в его постели, в его объятиях. Он заставил ее хотеть, Вайет заставил. Хотеть совершенно других вещей, отличных от того, что заставлял хотеть Сорен. Она хотела раздеть Вайета, привязать его, кусать его, целовать, сосать, заставить умолять о большем. Может, она дала бы ему больше. Может, нет. Может, она взяла бы кубик льда и пытала бы его им. Черт возьми, откуда эти фантазии? Она была нижней, собственностью Сорена. Она не могла представить, как доминирует над Сореном. Об этом даже смешно было думать. Так почему она так сильно хотела этого? Почему она думала только об этом, когда они с Вайетом были наедине? Не важно. Фантазия. Она забудет об этом к утру.

Она поставила бутылку вина на прикроватную тумбочку и уставилась на нее.

Пить в одиночестве было определенно худшей идеей. Она решила вылить содержимое бутылки в канализацию.

Но прежде, чем она дошла до раковины, в дверь ударили с десяток кулаков.

- Вечеринка в угловой комнате! - донеслась какофония мужских и женских голосов. Они перешли к следующей комнате, постучали снова и повторили клич.

Типичное пятничное приглашение.

Элеонор уставилась на бутылку в руке. Этим утром она пыталась покинуть постель Вайета, но он проснулся, притянул ее к себе и прошептал: - Я буду ждать столько, сколько хочешь, но ты должна знать, я безумно хочу быть внутри тебя.

Его слова и его эрекция, прижимающаяся к ее спине, заставили ее весь день изнывать от потребности.

Вечер пятницы. Ужасная идея - пить в одиночку.

Она взяла бутылку и отправилась в угловую комнату.

Почему бы не выпить со всеми?