Катулл решил быть твёрдым,

подобно всем мраморным колоннам, что кусают крыши Рима.

Он рыдает, стеная, роняет слёзы в кабаках,

он опорочил своё имя, имя тысячи подруг,

что наедались луной с ним по ночам,

он опошлил имя возлюбленной Лесбии,

посвящая ей сотни строк.

Весь Рим, весь этот могучий исполин, читает строки к Лесбии,

плача о смерти воробья, считая их поцелуи

и сочувствуя Катуллу, когда возлюбленная

нашла ему взамен пару-тройку любовников.

Катулл потерял любовь, на её месте осталось лишь желание —

лучше бы Лесбия умерла, она бы не

стала предательницей, она была бы навеки

влюблена в тебя, Катулл…

Будем плакать горше о смерти любви Катулла,

нежели о кончине Лесбии,— нас лишили иллюзии,

что то чувство долго терпит,

что оно не ищет своего

и всё прощает…

Ах, Петрарка, зря ты нашел стихи римского поэта, меня они опечалили.