На 20-е января 1945 года советское командование планировало начало крупного наступления против немецко-фашистских войск на широком фронте — от Балтики до Дуная. Но в связи с тем, что англо-американские войска оказались на грани катастрофы из-за неожиданного удара, нанесённого им гитлеровцами в Арденнах, Черчилль обратился за помощью к Советскому правительству, и наши войска, выполняя союзнический долг, перешли в наступление раньше — 12 января.

По гитлеровским войскам был нанесён удар небывалой силы, и уже 16 января Гитлер приказал прекратить наступление в Арденнах и перебросить две танковые армии на Восточный фронт.

Наступая в составе 2-го Белорусского фронта, которым командовал маршал Рокоссовский, мы пересекли границу Восточной Пруссии. Расположились в бывшей, школе фашистских разведчиц и диверсанток. Это учебное заведение на свои средства содержали отставные прусские генералы, жившие поблизости в своих поместьях.

В одной из комнат мы с удивлением обнаружили книги Маркса, Энгельса, Ленина на русском языке. Воспитанницы гитлерюгенда учились всерьёз.

Серафима Амосова осматривала богатое поместье, расположенное по соседству, подыскивая помещение для техников и вооруженцев. Вошла в дом и увидела на стене портрет генерала, а потом и его самого — в парадной форме он сидел за столом, положив голову на руки, видимо, задремал. На столе — графинчик, рюмка. Выхватив пистолет, Амосова скомандовала:

— Руки вверх!

Генерал поднял голову, и девушка оторопела — перед ней был один из работников батальона аэродромного обслуживания.

— Чи не признали? — спросил он, протирая глаза. — Вошёл, гляжу, на стуле генеральский китель. Дай, думаю, примерю, интересно, к лицу или не к лицу. Вроде ничего, но трошки маловат. Хлопнул с устатку рюмку, другую наливочки и вздремнул.

— Чудак, — дрожащим голосом сказала Амосова, — я же тебя чуть не застрелила.

— Виноват. Надо же, драпанул генерал, даже китель прихватить не успел…

Едва устроились, Валя предложила мне прогуляться, осмотреть поместье. Я глянула в окно — мела позёмка, враждебно хмурился лес… Выходить не хотелось.

— Глаза бы не глядели, — сказала я. — Меня интересует только аэродром. Ты иди, раз не сидится дома. А в лес не ходи, там волки. Позови кого-нибудь из девушек, пусть составят тебе компанию.

Я не сомневалась, что желающие найдутся, народ в полку любознательный.

Через час Валя возвратилась в слезах.

— Что с тобой? — испуганно спросила я.

— Сейчас разденусь, умоюсь, расскажу. Ты не волнуйся, ничего страшного со мной не случилось.

Пришлось набраться терпения.

— Ни за что не угадаешь, кого встретили, — начала Валя.

— Не томи!

— Наших девушек, которых угнали в сорок втором сюда, в рабство из Белоруссии, с Украины. Их приобрёл хозяин поместья, генерал. Девушек было десять. Одна повесилась в прошлом году, трое пытались убежать, их поймали и увезли неизвестно куда. Осталось шестеро. Старшей восемнадцать лет.

У хозяина было два сына, оба эсэсовцы, офицеры, любимчики Гиммлера. Один погиб под Ленинградом, другой в Крыму. Ну, генерал и особенно его супруга срывали зло на рабынях. Заставляли их работать по четырнадцать часов в сутки. Хозяйка чуть что пускала в ход кулаки. Но больше всего измывались над девушками воспитанницы здешней школы, будущие диверсантки. — Хватали, допрашивали: как зовут, откуда, где железнодорожная станция, дорога. Практиковались, в общем. Девушки обзывали их самыми последними словами и твердили одно: «Гитлер капут!» Фашистки, понятно, бесились, но рукам воли не давали, хозяин запретил.

Девушки заранее оборудовали в лесу подземное убежище. Два месяца трудились по ночам. Землю ссыпали в озеро. Запасли продукты, воду. И оружие было: двуствольное ружьё, которое они взяли в охотничьем домике, топоры, вилы. Дали клятву: не сдаваться, свобода или смерть. Когда фронт приблизился, спрятались. Земля содрогалась, в небе днём и ночью гудели самолёты. Девушек даже не искали, немцам было не до них. Вылезли они из убежища — в поместье ни души, фашисты всех увели с собой, кроме генерала и его жены. Эти почему-то остались, пели песни, видимо напились, а когда увидели в окно советские танки, прибежали на озеро и — в прорубь. Сначала он, потом она.

Мы всей компанией проводили девушек, они уехали на машине. Худые, кожа да кости, лица в морщинках, но такие счастливые — плачут, смеются. На дорогу мы дали им продукты, полный рюкзак. Когда машина тронулась, они запели:

Вечером, как обычно, мы отправились на аэродром. Наши передовые отряды ушли далеко вперёд, оторвались от основных сил. Необходимо было срочно доставить им боеприпасы. А видимости почти никакой, снег, ветер. Бершанская послала Наташу Меклин со штурманом Ниной Реуцкой на разведку. Девушки вместо бомб взяли восемь ящиков с патронами, по четыре на каждое крыло, и улетели.

— Возможно, там видимость лучше, — Бершанская указала рукой на северо-запад. — Подождём полчаса, если не вернутся, полетят и другие экипажи.

Я была уверена, что Наташа пробьётся к линии фронта, выполнит задание. Её любимая поговорка «Двум смертям не бывать!»

Через полчаса с грузом боеприпасов стартовала Нина Распопова. Вернулись Меклин и Реуцкая, доложили: задание выполнено, ящики сбрасывали с высоты 20 метров, ориентируясь по кострам. Приземлиться невозможно: овраги, деревья, а погода ухудшается.

Нина Распопова тоже выполнила задание, но другие экипажи вернулись с полпути: поднялась метель.

Делать нечего, сидим в кабинах, ждём милости от природы. Штурманы проверяют, как укреплены ящики, возятся с верёвками.

Незаметно я уснула и проспала до рассвета, открыла глаза — снегопад прекратился, но всё небо в тучах, туман.

— Гутен морген, — сказала Валя. — Я тоже поспала, сон видела. Иду по лесу, навстречу волки…

— Я же тебя предупреждала.

Досказать сон Валя не успела. Дежурная по аэродрому передала распоряжение: построиться перед КП. К нам обратилась Ирина Ракобольская:

— Боеприпасы необходимо доставить. Кто согласен лететь днём, прошу сделать шаг вперёд.

Просьбу начальника штаба мы, конечно, выполнили. Вспомнилось, как выручали десантников под Керчью. Правда, тогда летали только ночью.

Ожидая разрешения на вылет, Валя перебирает верёвки, как вожжи, лицо озабоченное. Волнуется — ящики с боеприпасами будет сбрасывать впервые.

— Ты знаешь, — сказал она, — у Реуцкой эта верёвочная система не сработала.

— Бывает. А как же…

— Она вылезла на крыло. Верёвки перепутались. Одной рукой держалась за расчалку, другой распутывала. Ногами столкнула ящики, перебралась на другое крыло. Наташа кружилась над кострами, разворачивалась без крена, блинчиком.

Я представила себе эту картину, поёжилась. Нина Реуцкая — высокая, сильная девушка. Распутать верёвки, столкнуть восемь тяжёлых ящиков… Моему штурману с таким делом, пожалуй, не справиться. Сдует ветром.

— Не вздумай вылезать, — на всякий случай предупредила я. — День всё-таки, в крайнем случае, сядем.

— Всё будет в порядке. Пять раз проверяла.

Я в этом, однако, не уверена. Верёвки могут обледенеть, примёрзнуть к перкалю, или ветер спутает их. Беспокоит и другое: чёткой линии фронта нет, немцы могли отрезать наши передовые части, видимость плохая… В общем, хлопот будет много. А когда их было мало? Прежде всего надо подбодрить штурмана. Боится, что по её вине не выполним задание.

— Ты сон рассказывала. Волки тебя не слопали?

— Нет, не успели, вовремя проснулась, — с улыбкой ответила Валя.

— К проруби подходила?

— А как же. Озеро глубокое, дна не видать, но что-то там, по-моему, было.

— Понято. Жаль, диверсантки туда не попрыгали…

Нам разрешили взлёт. Набирая высоту, я осмотрелась. Под крылом — озеро, наверное, то самое. Сомневаюсь, что хозяева поместья утопились в проруби. Скорее всего, это легенда. Удрали вместе со всеми. Бывшие невольницы увидели генеральский мундир, решили, что хозяин где-то поблизости. А он исчез. Одна из них сказала, как в воду канул. Фантазия заработала. Подошли к проруби, заглянули. Ну, и увидели то, что хотели увидеть. Но легенда мне по душе. И кто знает, может быть, в её основе подлинное событие.

Мы летели на малой высоте. Внизу — унылые, заснеженные поля, будто вымершие поместья, тёмные пятна лесов.

— Последний контрольный ориентир, — доложила Валя. — Перекрёсток дорог. Вижу дым! Сбрасываю…

Все восемь ящиков упали точно в треугольник, солдаты приветливо махали нам шапками, можно было ложиться на обратный курс, но Валя неожиданно крикнула:

— Немцы! Справа.

Мы быстро разобрались в обстановке: группы гитлеровцев, появляясь словно из-под земли, заходили в тыл нашему соединению.

— Что предпримем, штурман?

— Надо ударить из пулемёта.

— Согласна. Не спеши. Наберу высоту, развернусь. Расходуй весь боезапас.

Валя не успела сделать ни одного выстрела, ещё не прицелилась, а немцы, сломя голову, побежали обратно. Не думала, что «По-2» может вызвать такую панику. Даже не стреляют!

В просвете между тучами я увидела чёрные точки, сердце подсказало: «Илы»! Вот в чём, оказывается, дело.

Валя открыла огонь, немцы скатывались в овраг. Штурмовики медленно разворачивались.

— «Илы» летят, — сказала я. — Тебе на подмогу.

— А я думала, меня испугались. Чёрная смерть! Шварцих тод! Хенде хох, пока не поздно!

Конструктор Сергей Владимирович Ильюшин ещё до войны создал самолёт, предназначенный для непосредственной поддержки пехоты на поле боя. Немцы неспроста окрестили его чёрной смертью и летающим танком. Главная особенность штурмовика — обтекаемая броня. Медлительный, низколетящий самолёт был неуязвим для наземного оружия — снаряды и пули, попадая в него, рикошетировали. За рубежом таких машин не было.

— Всё! — крикнула Валя. — Поворачивай домой. Летят, миленькие. Со счёту сбилась. Ну, дадут сейчас жизни. В них что-то богатырское, правда? Как увижу, просто балдею от гордости. Между прочим, говорят, у Ильюшина есть личный «По-2», слышала?

— Кто говорит?

— Слухом земля полнится. Он катает на нём своих сотрудников и сотрудниц, чтобы чувствовали вкус неба. Потому все «Илы» — лучшие в мире. И Берлин первый раз бомбили в августе 1941 года «Илы», ты знаешь?

— Да, восьмого августа, «Ил-4», дальние бомбардировщики. Только я не знала, что наш «По-2» — вдохновитель Ильюшина и его товарищей.

— Теперь будешь знать! — рассмеялась Валя. — Мамочка моя, какие самолёты-красавцы появятся после войны, ты представляешь? Всё лучшее, что накопила за войну авиация, будет вложено в мирные воздушные корабли. Пассажиры в них танцевать смогут…

— Как ты стреляла? — повернула я разговор.

— Плохо. Немцы так рванули, что даже растерялась. Первые две очереди — мимо. Когда приноровилась, их уже нет. Только начала бить по оврагу, патроны кончились.

— Не огорчайся…

Дневные полёты стали для нас обычным делом. Мы уточняли линию фронта, отыскивали наши части, ушедшие вперёд, и снабжали их всем необходимым. Однажды в ненастную погоду мы получили задание доставить снаряды артиллеристам, причём предстояло совершать посадку в самых неблагоприятных условиях. Решили лететь без штурманов. Первой стартовала, заместитель командира эскадрильи Зоя Парфёнова. Шёл мокрый снег, земля почти не просматривалась. Прилетела в заданный район, с высоты ста метров разглядела танки, пехоту. И вдруг самолёт обстреляли. Зоя почувствовала острую боль в бедре и в то же мгновение увидела на танках кресты. Истекая кровью, она разыскала артиллеристов, приземлилась, сообщила им, где находится враг. Ей наскоро сделали перевязку. Вернувшись на аэродром, она доложила о выполнении задания и… пересела в санитарный самолёт.

Я тоже летала к артиллеристам без штурмана. Первый вылет прошёл благополучно. Приземлилась. Орудий не видно, но слышу — идёт бой. Пока выгружали снаряды, обошла площадку. Измерила шагами длину, ширину, пощупала землю руками, приглядела ориентиры. Думаю, второй раз приземляться будет проще. Но ошиблась. Подлетела — вся эта лощина накрыта плотным туманом. Вокруг тумана нет, а тут — как назло. Кружусь, думаю. Вернуться? У артиллеристов каждый снаряд на счету. Может быть, сейчас они отбивают танковую атаку. Орудия им оставить нельзя, будут сражаться до последнего. Снаряды, конечно, привезут, но вдруг будет поздно. Как бы на моём месте поступили другие — та же Парфёнова, Меклин, или Распопова, Себрова, Аронова, Чечнева… Лейла? Каждая из них попадала в подобные ситуации, даже в более сложные, и не однажды, но я не могла вспомнить случая, чтобы они спасовали. Значит…

Разобью самолёт, покалечусь, может быть, погибну, но спасу людей. Только бы снаряды не взорвались. А если взорвутся? Бессмысленная смерть. Кружиться, пока не кончится горючее, может быть, туман поредеет? Но снаряды нужны артиллеристам сейчас, иначе меня сюда не послали бы. Хорошо, что нет штурмана. Двум смертям не бывать. Проклятый туман.

Всё обошлось, приземлилась. Спасла кого-нибудь, не спасла, не знаю, но задание выполнила.

Валя в этот день со мной почти не разговаривала, как будто это я принимала решение лететь без штурмана.