Прощай, Пересыпь! Начинаем перебрасывать через пролив техников и вооруженцев, потом своими силами переправим на ту сторону, на новый аэродром, горючее, боеприпасы. Другие грузы доставим в Крым по воде или по подвесной дороге.
Я сделала пять вылетов, что-то забарахлил мотор. Техники занялись ям, а я решила заглянуть к Лейле. Её эскадрилья уже на крымской земле, в посёлке Чурбаш. Точнее, в бывшем посёлке — там нет ни жилья, ни жителей, одни развалины.
Лейла была одна в комнате. Полулёжа на нарах, в расстёгнутом шёлковом халате, читала какую-то книгу. Я глянула и обомлела: на обеих страницах — обнажённые женщины. «Нашла занятие, — со злостью подумала я. — Люди кровь проливают, а она…»
Лейла, глянув на меня весёлыми глазами, отложила книгу и отбежала в угол. «Испугалась!» — мелькнула у меня злорадная мысль. Но торжество моё было преждевременным. Сбросив халат, Лейла опустилась на коврик, словно приготовилась к молитве.
— Ты что, верующая? Какому богу молишься?
— Я сама богиня! — с вызовом крикнула моя деваха и заиграла плечами. Чем я хуже Афродиты Милосской? Я даже превосхожу её: в моём теле играет живая кровь, я могу обнимать и летать!
Она начала исполнять акробатические упражнения — у меня даже голова закружилась.
«Говорить с ней сейчас бесполезно, — подумала я, — Надо подождать».
Наконец Лейла, часто дыша, улеглась на нары, закрыла глаза.
— Ты в своём уме? — мягко спросила я.
Она взяла мою руку, приложила к своей груди.
— Зачем ты так говоришь, Магуба? Это хорошая книга, по ней художники учатся понимать красоту человеческого тела, В акробатических движениях тоже нет ничего плохого, наоборот. После таких упражнений я лучше сплю, нервы успокаиваются, меня не мучают во сне прожекторы, ракеты, горящие самолёты.
Она вскочила, застегнула халат и, налив в стакан чаю из термоса, поставила передо мной.
— Пей. Вот сахарин. Мы, дорогая Магуба, не должны забывать о красоте, об эстетическом вкусе. Ведь мы — прекрасный, благородный народ. Нам нельзя даже на войне грубеть и дурнеть. Пусть наши тела, как и души, останутся красивыми! Ты не согласна со мной?
— Согласна. Но всё равно, ты, Лейла, дура, круглая дура! — подведя итог, я занялась чаем.
— Нет, не круглая! — смеясь, возразила Лейла. — Вот почитай, что пишет мне Ахмет, — она протянула письмо. — А я оденусь…
Письмо Ахмета я могу воспроизвести лишь приблизительно… Лейла, душа моя, писал он, прекраснейшая из прекраснейших, моя неувядаемая лилия, здравствуй! Ты, кажется, опять забыла о моём существовании, но я буду напоминать о себе снова и снова. Клянусь небом и звёздами: ты будешь моей или ничьей! Помнишь ли ты своё обещание? Я живу, дышу сейчас одним: «Даёшь Крым!»
До встречи, моя нежная роза, властительница моей души, моя немеркнущая звезда!
С безграничным почтением и преданностью, твой до могилы Ахмет-Меджнун…
— Темперамент у него… истребительский, — сказала я, прочитав письмо. — Что же ты ему ответишь?
— А я уже ответила.
— И что написала? До могилы твоя?
— Какая ты быстрая! Пусть ещё помучается.
— Он знает, что у тебя с прошлой любовью покончено?
— С чего ты взяла, что покончено? С тем человеком — да, но не с любовью!
— В общем, Ахмет всё знает, я ему растолковала. Но дала понять, что ещё не уверена, смогу ли я полюбить вторично, другого человека, в частности, Ахмета-Меджнуна.
«Ну что ж, пусть всё идёт своим чередом, — подумала я. — Лейла не такая сумасбродка, как мне сегодня показалось».
В тот же вечер полк полностью перебазировался на крымский берег.