Уже несколько месяцев мы носим гордое звание гвардейцев, на груди у нас — почетные значки, но только сегодня командующий 4-й воздушной армией генерал Вершинин вручает нам гвардейское знамя.
Командиры, политработники, пилоты, штурманы, механики, техники — весь личный состав полка — выстроились на зеленой поляне. На нас парадная форма: гимнастерочки, юбки, хромовое сапоги. Незримые, рядом с нами стоят погибшие пилоты и штурманы, на правом фланге — Евдокия Носаль, первая в полку удостоенная звания Героя Советского Союза.
Командующий зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР.
Командир полка опустилась на колено, поцеловала знамя. На алом полотнище вышито: «46-й гвардейский авиационный полк». Бершанская выпрямилась, и в торжественной тишине зазвучал ее сильный голос:
— Товарищи гвардейцы! Принимая гвардейское Знамя, мы даем клятву советскому народу, Коммунистической партии, Советскому правительству: высокое звание гвардейцев оправдаем с честью в жестоких боях с врагом. Мы, женщины-воины, гордо пронесем гвардейское Знамя через фронты Отечественной войны до окончательного разгрома врага. Будем преданно служить Родине, защищать ее мужественно и умело, не щадя своих сил, крови и самой жизни.
— Клянемся! — прозвучал мощный хор.
— Будем свято хранить и множить славные боевые традиции русской гвардии, советской гвардии!
— Клянемся!
— Не пожалеем жизни, чтобы отомстить фашистским извергам за разрушение наших городов и сел, за истребление советских людей.
— Клянемся!
— Клянемся своим гвардейским знаменем, своей гвардейской честью, что пока видят наши глаза, пока бьются наши сердца, пока действуют наши руки, мы будем беспощадно истреблять фашистских разбойников. Мы не успокоимся до тех пор, пока не лишим врага последнего дыхания.
— Клянемся!
— Проклятие и смерть фашистским оккупантам! Слушай нас, родная земля! С гвардейским знаменем под водительством Коммунистической партии мы пойдем к победе до полного изгнания врага из пределов нашей любимой Родины!
— Клянемся!..
Бершанская передала знамя знаменосцу полка — Наташе Меклин. Слева и справа от нее вытянулись по стойке смирно ассистенты — штурман Глаша Каширина и техник Катя Титова.
Поют трубы, гремят литавры, радостно трепещут сердца. Алое шелковое полотнище, окаймленное золотой бахромой, развевается на ветру, с него, как живой, глядит в глаза каждому из нас Владимир Ильич Ленин.
Незабываемые, святые минуты…
На торжество прибыли «братцы» и «сестренки» из полка пикирующих бомбардировщиков имени Марины Расковой. Они громят врага днем, здесь же, на нашем фронте, а мы ночью. Со многими из них Лейла, Женя, другие девушки полка подружились еще в Энгельсе. Есть о чем вспомнить.
За боевыми успехами друг друга мы следим по газетам, потому рассказам нет конца. По нашей просьбе начальник оперативного отдела штаба полка имени Расковой Катя Мигунова поведала нам о недавнем сражении эскадрильи бомбардировщиков с «Мессершмиттами» в районе станицы Киевская.
…Девять «Петляковых» вылетели на задание. Прошло полтора часа, и на аэродроме девушки ждали их возвращения.
— Летят! — раздался наконец радостный возглас.
Но… без обычного разворота, с ходу на посадку один за другим заходили только пять самолетов. Машины истерзаны: множество пробоин, сорвана обшивка…
Ведущая эскадрильи Женя Тимофеева доложила командиру полка майору Маркову:
— Задание выполнено. Над целью нас атаковали истребители противника. Мы вели с ними бой, сбили четыре «Мессершмитта-109», но и сами понесли потери: самолеты Шолоховой, Долиной, Скобликовой и Федотовой сбиты. Судьба экипажей неизвестна…
— Подробности доложите на КП, — сухо сказал командир полка.
Как выяснилось, их истребители прикрытия, вступив в бой с «мессерами», скрылись в облаках. Когда «Петляковы» подходили к цели, из-за облачности пришлось снизиться до тысячи метров. На эскадрилью обрушился шквал зенитного огня. И снова — «мессеры». А прикрытия нет! На каждом самолете — более тонны бомбового груза. Ведущая приказывает снизить скорость, сомкнуть строй и организованным огнем отбивать атаки истребителей. Наконец отбомбились, сфотографировали результаты удара. В это время из-за облаков вынырнули еще восемь вражеских истребителей. Вся эта свора набросилась на одно звено, намереваясь сбить ведущего, нарушить строй и по одиночке уничтожить наши самолеты.
Штурманы и стрелки-радисты открыли но «мессерам» огонь из пулеметов. Гитлеровцы отвернули, но сразу же снова начали атаковать «Петляковых» с разных направлений. Эскадрилья держала строй. Вспыхнули один за другим два «мессера». Но отстают машины Шолоховой, Долиной, Скобликовой. «Мессершмитты» продолжают наседать, их черные кресты так и мелькают перед глазами девушек. Ведущая снизила скорость — строй «Петляковых» сохранялся.
Еще два «мессера» загорались и рухнули на землю. Лишь одна мысль занимала девушек: «Не отказали бы пулеметы, не кончились патроны!» Наконец — линия фронта. «Мессеры» отстали — побоялись заходить на нашу территорию.
Над утро в штаб сообщили: самолет Федотовой благополучно приземлился на прифронтовом аэродроме, экипаж готовится к вылету «домой».
Наступил рассвет — о судьбе других экипажей никаких известий. Командир полка не спал всю ночь: звонил по телефону, запрашивал наземные войска — не знают ли что-нибудь о судьбе девушек-летчиц?
Вскоре самолет Кати Федотовой благополучно приземлился на родном аэродроме. Несколько часов спустя совершил посадку еще один «Петляков». По номеру определили — экипаж Скобликовой. Но из машины вышли шесть девушек — два экипажа! Все живы и невредимы. И хотя приближался вечер и не было никаких сведений об экипаже Лели Шолоховой, отличной летчицы, девушки ждали, не уходили с аэродрома, без устали крутили ручку полевого телефона. Неожиданно в землянку КП влетела дежурная:
— Привезли экипаж Шолоховой! На транспортном самолете. Они ранены…
Оказалось, последний из поврежденных «Петляковых» приземлился в речных плавнях.
Не потеряв ни одного экипажа, девушки выполнили боевое задание и сбили четыре «Мессершмитта»!
Заглянем вперед: пять девушек этого авиаполка стали Героями Советского Союза.
На этом вечере мы вспомнили, конечно, и «сестренок» из полка истребителей, которые сражались на другом фронте. Еще весной мы прочитали в армейской газете об очередном их подвиге:
«Обнаружив группу вражеских «бомбардировщиков типа «Юнкерс-215» и «Дорнье-215» в количестве 42 самолетов, летчицы-истребители Тамара Памятных и Рая Мурначеская вступили в бой, сбили четыре вражеских самолета, остальные повернули на запад»…
А всего девушки-истребители обили 39 фашистских самолетов.
Оба полка наших «сестренок» по ряду причин были «разбавлены» мужчинами, только наш, Таманский, с начала до конца войны оставался чисто женским.
Мы «спросили у «сестренок», строгий ли у них командир. Одна из них ответила:
— Мы все очень волновались — кого назначат вместе Марины Михайловны. Прилетел майор Марков. Перво-наперво осмотрел несколько самолетов. Сделал замечание девушке-вооруженцу: «Пулеметы сказаны слишком густо, стрелять не будут». У той еще улыбка с лица не сошла, а в глазах — слезы. Видим — смутился. Приказал построиться. Первые его слова: «Я ваш новый командир. Предупреждаю, буду спрашивать с вас строго. Никаких скидок на то, что вы женщины, не ждите. Прошу это запомнить…» Мы следили за каждым его шагом, все примеряли а как бы поступила Раскова? Трудно ему было с нами первое время. В общем, очень строгий, но много общего в характере с Мариной Михайловной, к такому мы пришли выводу: человечный, скромный, справедливый. Опытный, бесстрашный летчик. Он не намного старше нас, но мы за глаза называем его Батей…
Погода была нелетная, и вечер наш затянулся. Пели, танцевали. Мы с Лейлой исполнили свой коронный номер: спели дуэтом татарскую народную песню «Кара урман».
Женя увлекла меня в сад, неожиданно спросила:
— Ты знаешь стихи Тукая?
Я улыбнулась.
— Конечно, знаешь. А я нет, только по наслышке. Почитай что-нибудь и переведи.
Я прочитала несколько стихотворений, с ходу перевела.
— Его саз звучал недолго, — сказала я. — Он прожил всего двадцать семь лет.
— Как Лермонтов, — тихо сказала Женя.
— Да, только у Тукая жизнь сложилась по-другому. Он лишился отца, когда ему было полтора года. Мать вышла замуж за муллу соседней деревни, мальчик остался на попечении бедной бабушки. Однако мать его очень любила, забрала к себе, но вскоре умерла. Вспоминая детство, Тукай писал: «Я в муках жил…», «Бродил по миру сиротой, среди могил…» Габдуллу отправили в деревню к деду. У бедного старика шестеро детей, сам не знает, как сводить концы с концами. Упросили проезжего ямщика отдать изнуренного голодом мальчика кому-нибудь в Казани на воспитание. Приютила его семья кустаря. Хозяин и хозяйка заботились о нем, как о собственном ребенке, но внезапно заболели и отправили малыша, обратно к деду. А тот, не чая, как от него избавиться, отдал на воспитание крестьянину из деревни Кырлай. Там Тукай жил до девяти лет. Потом у него объявилась родственница в Уральске, забрала к себе.
В 1907 году он приехал в Казань, стал печататься… Мизерные гонорары, жизнь впроголодь. Короче, полная неустроенность. А у него чахотка. Болезнь обострялась с каждым днем, и Тукай таял, как свечка. Несмотря на плохое здоровье, побывал в Нижнем Новгороде, Астрахани, Уфе, Петрограде. Весной 1913 года умер в казанской больнице. Так вот безвременно и оборвалась жизнь поэта. А его стихами и поэмами зачитываешься. Может, потому, что он сумел выразить в своих произведениях всю душу народа, ненавидел националистов, «толстобрюхую знать». Своими учителями он считал Пушкина, Лермонтова, переводил их и других русских поэтов на татарский язык. В одном из его стихотворений есть строки:
Демократ по убеждению, он дружил с первым татарским большевиком Хусаином Ямашевым. Говорят, Максим Горький плакал, слушая переводы его стихов.
— Да, трудно представить, сколько песен он унес с собой в могилу, — Женя помолчала. — И каких песен. Только гений мог в таких условиях и за такой короткий срок стать классиком.