Лейла готовит двух новых пилотов, по очереди летает с ними на своем самолете. После обеда, проводив ее в полет, я направилась домой и по пути встретила незнакомого моряка. Он был низкого роста, с могучей грудью, угрюмым, загорелым лицом. Голова забинтована. Шесть наград, два ордена Славы.

— Где мне найти Ольгу Санфирову? — спросил он рокочущим, как мотор бомбардировщика, голосом.

Сердце у меня екнуло. Лейла говорила мне, что в один из мешков, сброшенных десантникам, она вложила записку, просила сообщить, есть ли на «Огненной земле» ее куйбышевский знакомый. Мне не верилось, что на записку кто-то обратит внимание. Но, кажется, она дошла по назначению.

— Санфирова в учебном полете, — сказала я сдавленным голосом, предчувствуя недоброе. — Будет через полчаса.

— У меня пять минут времени, — моряк нахмурился. — Жаль. Учится, значит.

— Не учится, а учит, — уточнила я.

— Понятно. А вы письмо ей передать можете?

— Конечно. Она моя подруга. От кого письмо?

— От человека, которого она разыскивала.

— Он жив? — насторожилась я.

— Ранен в ногу, — моряк протянул мне листок бумаги, свернутый треугольником. — Раз уж вы ее подруга, скажу кое-что от себя, можете передавать ей или не передавать, дело ваше.

— Слушаю вас.

— Записку Санфировой мы прочитали, передали ему. Была возможность послать ответ, но он не захотел. Кое-что нам было известно. В общем, ребята с ним крупно поговорили, заставили написать вот это, — он кивнул на конверт. — У него семья: жена, сын. Женился перед войной.

— Трус, — невольно вырвалось у меня.

Моряк поежился.

— Воевал он неплохо, а в этих делах… — он развел короткими, почти черными от загара и ветра руками.

Из-за дома выскочила Хиваз, увидев незнакомца, тихонько запела:

Моряк повернулся к ней, и она прикрыла рот ладошкой, испуганно вытаращив лукавые глаза.

— А ты что здесь делаешь, кроха? — спросил он удивленно. — Неужто воюешь?

— Подаю руку помощи с неба морячкам всяким, — затараторила Хиваз. — У меня сердце доброе, почему не помочь, если просят.

— Мой штурман Хиваз Доспанова, — представила я подругу.

— Вот как, — глаза десантника подобрели. — Прошу прощенья. Я о тебе слышал, между прочим. Внучка Джамбула, кажется?

— Так точно! — Хиваз вытянулась, щелкнула каблуками.

— Родная? — недоверчиво спросил моряк, с интересом разглядывая девушку.

— Конечно, родная. Все говорят: похожи, как две капли воды.

— И то верно, как это я сразу не заметил, — улыбнулся моряк.

— То-то же… А от кого вы про меня слышали?

— От ребят, которые хотели встретиться с тобой на вершине Митридата. Они там тебя ждут… — И, сразу посерьезнев, сказал: — Дай руку.

Моряк бережно взял тонкую, смуглую руку растерявшейся Хиваз и поцеловал ее.

— Спасибо, сестричка, — он выпрямился, от его угрюмости не осталось и следа. — Мне пора. Пока…

У меня подкосились ноги, я опустилась на ступеньку, держа письмо в руке. Хиваз, утирая слезы, всхлипывая, спросила:

— Лейле-джан?

— Да…

Я знала, что Хиваз умеет хранить секреты, и посвятила ее в тайну подруги. Посидели, погоревали.

— Не будет ему счастья, — зло сказала Хиваз, стукнув кулачком по коленке. — А Лейла свое счастье найдет. Теперь она свободна, как птица. Выйдет замуж за Ахмета. Красивый, храбрый, любит ее всей душой… Хуже всего неопределенность, правда?

Я была с ней согласна, но жалость к Лейле терзала сердце. Полетов в эту ночь, к счастью, не было. Впрочем, Лейла перенесла удар мужественно. Прочитав письмо, показала его мне, потом вместе с гармошкой бросила в печь.

— Никому не говори, ладно?

Я призналась, что выдала ее тайну Хиваз.

— Ей можно. Руфе я еще скажу… — она помолчала и добавила: — Ты знаешь, как ни странно, я чувствую какое-то облегчение.

— Еще бы! — воскликнула я.

— Да, теперь все встало на свои места. Наверное, это к лучшему. Понимаешь, ведь он стал за эти годы другим человеком, я не раз над этим задумывалась. А любила я того, довоенного соседского парня. И буду любить всегда…

Мы никогда больше не заговаривали об этом человеке. Судить его я не хочу, да и права не имею. А простила ли его Лейла, не знаю.