Стоя у карты, Мария Ивановна Рунт рассказывала нам о ходе наступления Красной Армии на Правобережной Украине.

— Корсунь-Шевченковская операция, — Рунт обвела карандашом круг на карте и поставила на нем крест, — может быть названа Сталинградом на Днепре. В окружении оказалось около 80 тысяч гитлеровцев. Вырваться из кольца немцам не удалось. А Гитлер направил обреченным солдатам радиограмму: «Можете положиться на меня, как на каменную стену. Вы будете освобождены из котла…» Ультиматум советского командования о капитуляции был отвергнут. И вот результат: на поле боя осталось 55 тысяч немецких солдат и офицеров, остальные — в плену. Наши войска продолжают победоносное наступление, бои идут у предгорья Карпат.

В столовую вошла Бершанская с листком бумаги в руке. По ее лицу видно: она принесла важную, хорошую новость. Девушки расступились перед ней.

Бросив взгляд на карту, Евдокия Давыдовна немного пошепталась с парторгом и громко объявила:

— Сегодня, на 1009-й день войны, наши войска вышли на государственную границу СССР с Румынией на 85-километровом участке фронта. Вот здесь, — она провела пальцем черту на карте, — попранная врагом тридцать три месяца назад наша священная граница восстановлена, боевые действия перенесены на вражескую территорию. Сегодня столица нашей Родины салютует блистательной победе воинов 2-го Украинского фронта 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий…

После сообщения Бершанской Рунт прочертила на карте новую линию фронта и переставила красные флажки.

Митинг, посвященный долгожданному событию, начался с общего ликования, которому, казалось, не будет конца.

После митинга я подошла к Тане Макаровой и Вере Белик, которые, склонясь над своей картой, производили какие-то измерения линейкой. Занятые делом, они не обратили на меня внимания.

— Если по прямой, — шептала Вера.

— Лучше через Бухарест… — предлагала Таня.

Я поняла, что они уже разрабатывают предстоящую в скором будущем Берлинскую операцию, и не стала им мешать.

Одна из наших девушек-техников Ганна Борсунь стояла у большой карты, плакала и повторяла:

— Бельцы… Бельцы… — Заметив меня, спросила: — Значит, можно писать письмо?

— Конечно, — ответила я. — Кто у тебя там?

— Двое ребятишек, свекровь.

— Такая молодая и двое детей? — удивилась я. — Когда ты успела?

— Успела. Не знаю, живы ли… Пойду писать письмо.

Ганна убежала, меня тронула за плечо Макарова.

— Магуба, надо помочь ей собрать посылку, письмо письмом…

— Правильно, Макарыч! — загорелась и я. — Не будем откладывать.

Пока Ганна писала письмо, посылка двум маленьким гражданам, освобожденным от фашистской неволи, была собрана. Сахар, сухари, два вышитых полотенца, мыло, шоколад. Ящик уже обшивали, когда в общежитие вошла Женя Руднева. Узнав, в чем дело. Похлопала себя по карманам, растерянно огляделась.

— Вот! — она протянула девушкам деревянную ложку. — Ничего подходящего нет.

— Пригодится в хозяйстве, — сказала Таня, засовывая фронтовой гостинец в сверток. — Будет чем кашу есть…

Не все, однако, к жесту Жени отнеслись одобрительно. Кто-то шепнул мне на ухо:

— Не к добру.

Я сердито отмахнулась. Мало ли людей на фронте теряли или дарили на память свои ложки. До чего же суеверный народ — летчики…

Таня Макарова взяла на руки посылку и, покачивая ее, как младенца, направилась в общежитие техников.

В эту ночь полк наш получил задание провести разведку боем. Штурманы уточняли на картах расположение вражеских зенитных установок в районе Керчи.