На свете необычных людей много. Вот послушай-ка. Стоял я однажды в очереди. Как раз недавно война кончилась. Того не хватало, этого… Думаю как всё: будет. Придёт время — исчезнут хлебные карточки и в магазинах вдоволь появится всяких продуктов, товаров… В общем, радость победы всё заслонила и трудности нипочём. Правда, шея — тоньше не бывает, а рёбра под кожей пересчитать легко, но на душе, однако, празднично. И газеты читаем, и радио слушаем, и даже в театр и кино ходим. Ни убавить, ни прибавить.
Кто помнит те годы, подтвердит, что в моих словах нет фальши даже с булавочную головку. Кхе-кхе… Да… Выстроились, значит, мы в очередь. Ноги гудят, но очереди не бросаем.
Впереди, за пять-шесть человек до меня, стоит высокий, широкоплечий мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Одет в фуражку пехотинца, поношенные брюки галифе и такие же сапоги. В руке палка, в очках с тёмными стёклами. Короче, судя по всему, человек изрядно нюхавший пороха и проливавший кровь, а потому достойный уважения.
Я только было начал:
— Мог бы и без очереди, никто бы слова не сказал, — как мой сосед прижал указательный палец к губам и негромко произнёс:
— Тише… Услышит — обидим. Очень гордый характер!
Я пожал плечами: ежели такой гордый, пожалуйста, пусть стоит на здоровье. Жалко, что ли.
Гали-батыр (так я его окрестил про себя за его могучее телосложение) терпеливо дождался своей очереди и купил два билета. Да, друг, в тот день мы стояли в очереди не за хлебом, а за билетами на картину «Падение Берлина».
Вот тут-то и начинаются чудеса. Хочешь верь, хочешь нет, но человек с палкой и в тёмных очках оказался слепым на оба глаза! Честное слово! Когда он подавал в окошко кассы деньги, я это увидел отчётливо. На войне, наверное, при разрыве гранаты или мины бедняжке опалило лицо: на нём рубцы и шрамы.
Народ на эту картину валом валил. Каждому хотелось, собственными глазами увидеть, как Берлин, само логово фашизма, стал на колени. Оно и понятно: почти четыре года люди переносили горе и печаль, теперь не грех было отведать и от радости победы. Интересно, что испытывал душегуб Гитлер, когда над его головой стали рваться наши снаряды? Бегал ли по бункеру своему, как крыса с прищемлённым хвостом, или, завидев, что его генералы улепётывают из столицы фатерланда, сразу разрядил пистолет и задрыгал ногами? Эти поучительные сцены человек хочет посмотреть во всех подробностях,
Так поступаем мы все, а как же тот мужчина? И тут я подумал: не для себя, наверное, купил он билеты — для других. Чтобы убедиться в своём предположении, как только вошёл в зал, начал осматриваться. Верно: человека в тёмных очках не было.
Но в тот самый момент, словно говоря: «Подожди, так легко нас не сбрасывай со счётов», в дверях показался он. С ним под руку шла молодая, очень красивая женщина. Они сели впереди меня в девятом ряду. Неужели это его жена? Наверное, сестра. Хоть он и напоминает собой, что называется батыра Гали, но как же, незрячим, мог выбрать такую королеву? Ведь чтобы ежедневно видеть и оценить её красоту, и двух глаз недостаточно!
Хочешь верь, хочешь нет: красивая дама оказалась законной супругой Гали-батыра. Не думай, что загибаю. Я вначале тоже не поверил. Но это так. Слушай, друг, и мотай на ус. Женщина назвала этого человека просто Гали. Ни больше, ни меньше. Я смекнул. Так называют обычно близких. И что он настоящей батыр — тоже говорю без преувеличения. Правоту своих слов могу подтвердить документом. Да, да. Для тех, кто словам не верит, я ношу его с собой. Когда бываю в компании и язык мой начинает чесаться, не могу не рассказать о Гали-батыре. Как тут удержишься — уж очень поучительная история вышла.
А теперь слушай далее.
По причине любви к фильмам про войну я часто хожу в кино. Мой странный знакомец оказался тоже жадным до картин. Как только показывают новый фильм, он в первый же день тут как тут. И под ручку с супругой.
Галина (так её зовут) на протяжении всего фильма шёпотом рассказывает ему, что видит, растолковывает по-своему. Иногда Гали-батыр и сам — то со смехом, то с грустью — объясняет происходящее на экране. И во многих случаях прямо точка в точку попадает. Вот ведь как, а? Ну, скажи, не чудо ли это? Сам, будто ничего тут нет особенного, говорит:
— Чему удивляться? Я душой гляжу…
А красивая ханум в такие минуты становится похожей на только что раскрывшуюся розу. Она довольна, гордится мужем.
Прошли годы. Однажды мне пришлось побывать в доме, что на площади Свободы. Здание новое, обжитое уже. Вдруг вызывают меня сменить кран (я работал тогда в домоуправлении сантехником). Вечером хозяева дома. Торкнул дверь — открыто. Захожу. На мягком диване полулежит человек, словно отрешён от всего мира. Телевизор смотрит. Я узнал его: Гали-батыр! Да ещё дорогую люстру засветил. Оказывается, зажигает, чтобы из окон падал на улицу свет. Пусть, мол, большой дом освещается ровно и людям светит. Я поверил. А как не поверить: в коридоре, кухне и даже в спальне установлены продолговатые, величиной с добрую книгу, с широкими клавишами выключатели. Не надо ощупью искать, нажал ладонью — свет зажёгся.
Разговорились. Выяснилось: хозяин речист. Куда там профессору до него! Только ему в рот и смотришь. А голова — хоть министром ставь, в грязь лицом не ударит.
Оказывается, Гали-ага двадцать пять лет проработал руководителем в артели слепых и глухонемых. В этом году, когда ему исполнилось шестьдесят лет, вышел на пенсию, хоть мог это сделать раньше. И сейчас не лежит на боку, рассказывает молодёжи о войне, боевых товарищах, о жизни. Опыт у него большой. 9 мая выступал перед студентами, 22 июня побывал в воинской части, летом не раз встречался с пионерами. И на следующую пятницу приглашён на встречу.
Хотя во время выступления заслушаешься Гали-батыра, он не хвастун. Он никогда не говорит: «я», скажет: «мы» или «вместе с народом». Очень скромный. Я это потому говорю, что много лет знаю его, встречаюсь, бываю у них. Короче, наш Гали — настоящий человек. В моём представлении он, как меч булатный: гнётся, но не ломается, рубит самое крепкое, а сам не сдаётся, не тупится. Отчего это так бывает? Скажи-ка мне, друг.
Я думаю, секрет тут в двух причинах. Во-первых, Гали-батыр рано остался сиротой, испытал в жизни всякое. Он тысяча девятьсот четырнадцатого года рождения. Родился в бедной крестьянской семье в Шарлыкском районе Оренбургской области — всего в пяти километрах от родной деревни Мусы Джалиля, в местечке Сарманай. Когда умерли родители, воспитывался в детдоме. Ещё безусым юнцом вступил в комсомол, воевал с басмачами. А в сорок первом пошёл защищать Родину добровольцем…
Вторая причина — Нургали Галиев коммунист. Он вступил в партию в самую тяжёлую пору, когда наши войска оставляли один город за другим. Тогда было туго, а он вступил, чтобы сражаться и бить врага без пощады. Если бы он был человеком, который дрожит за свою шкуру, разве мог пойти на это? На такое способны лишь люди с львиными сердцами, которые признают и ценят, справедливость, выше всего на свете ставят дело народа.,
Но говорят: и на солнце есть пятна. Я таки раскрыл одну ложь батыра, которую он повторял не раз. Раскрыл! И в оправдание он не смог ничего сказать. А что скажешь, когда всё подтверждается документом! Есть печать, подписи…
Случилось это так. Помнишь, я только что говорил, что он дома расположился перед телевизором и засветил люстру? Когда я ходил чинить кран. Вспомнил? Ну вот, мы разговорились, познакомились ближе, потом стали друг к другу и в гости ходить. С Гали-батыром мы были откровенны: он знал буквально всё обо мне, я — о нём. И всё-таки он, добрая душа, оказывается, кое-что скрыл…
Однажды меня пригласили в школу — потекла у них там водопроводная труба. Закончил я работу, собрал инструмент и уже ступил к выходу, как взгляд мой упал на афишу. На ней крупно чёрным по белому написано: «Сегодня в пять часов вечера в комнате трудовой и боевой славы школы состоится встреча с Героем Советского Союза Нургали Мухаметгалиевичем Галиевым».
У меня глаза на лоб полезли. Думаю: не ошибся ли? Может, однофамилец? Тёзка? Тогда как объяснить то, что совпадает и отчество?
Меня охватило любопытство буквально с головы до пят. На третий этаж без крыльев, а взлетел. Разыскал комнату славы, тихонько открыл дверь и на цыпочках прошёл за заднюю парту. Вытягиваю шею, гляжу. Да, за столом, накрытым красным кумачом, сидит он, Гали-батыр. А когда начал говорить, жестикулируя, Золотая Звезда на груди засверкала. Ей-богу, я даже икать начал. Раньше это случалось, когда много смеялся. А на этот раз вовсе без смеха… Наверное, нервы. Как тут не будешь нервничать: столько раз сидели вместе, беседовали, а он, изменник, скрыл от меня, что Герой. Скрыл! Хоть бы словом когда обмолвился! Нет, ни намёка. Подавив распиравшую меня злость и досаду, я прислушался к его речи. О чём он разливается перед детьми? Уж не думает ли, что им по молодости всё сойдёт? А он и тут о себе — ни слова. О товарищах речь. Как да что. Слушаю в оба уха, куда выведет.
— Наш 387-й отдельный сапёрный батальон при форсировании Днепра проявил чудеса героизма, — рассказывает он. Как по газете шпарит. Ни сучка, ни задоринки, я тебе скажу, всё гладко. Припомнил, что комбатом у них был капитан Бобров, а командиром дивизии полковник Буслаев. Сообщил, как поговорили командиры со своими солдатами перед форсированием реки по душам, дали нужные инструкции, наставления. И вот наступила ночь, 26 августа. Темно, хоть глаз выколи. Ветер, дождь. Воспользовавшись непогодой, войска подошли к самой реке. Сотни пушек, пулемётов, винтовок, миномётов. Всё необходимо перебросить на правый берег. А Днепр тут — не меньше полкилометра шириной…
Связали лодки по нескольку штук, положили на них доски — получилось нечто вроде парома. На этот настил вкатили пушки. Артиллеристы улеглись, обняв кто снарядные ящики, кто колёса орудий, — чтобы волной не смыло, значит…
Рассказывает он, а дети, не дыша, как зачарованные, глядят и глядят на него. Говорил же я, что Гали-батыр человек красноречивый…
— Погрузились и только отчалили от берега — фашистские самолёты тут как тут, — рассказывает он дальше и жестами показывает, как атаковали немецкие самолёты. При каждом движении Золотая Звезда на его груди колеблется, мигает золотым блеском, а то, стукнувшись о другие ордена и медали, словно напоминает: расскажи, за что тебе дали меня.
Нет, об этом Герой ни слова…
— Фашисты сначала в трёх-четырёх местах повесили фонари в небе, — говорит он и, услышав шёпот детей, объясняет — Так называются осветительные бомбы, спускаемые на парашютах… От них светло, как зимой в лунную ночь. Негде голову спрятать — немец поливает из крупнокалиберных пулемётов, бомбит. Вода бурлит, словно кипящий котёл, в небо взлетают фонтаны… А мы, паромщики, гребём изо всех сил. Уши заложило от взрывов, глазам больно смотреть на частые вспыхивающие сполохи. Но мы всё равно гребём. Уже несколько паромов разнесло в щепки. Люди и пушки пошли на дно. Ужасное зрелище! С ума можно сойти. В такие минуты одни люди становятся жалкими, несчастными, а другими овладевает чувство удальства, отчаянной храбрости. Страшится ли человек смерти? — будто сам у себя спрашивает Гали-батыр. И, подумав немного, отвечает: — Вряд ли есть на свете живая душа, которая бы не боялась смерти. Но человек старается не думать о ней, им движет чувство долга, стремление выполнить свою задачу…
Недалеко от противоположного берега в одну из лодок нашего парома попал осколок снаряда, и паром начал крениться. В тот же миг один наш сапёр, сбросив с себя телогрейку, заткнул ею дыру в лодке, а сам прыгнул в воду. Схватив за канат, подтянул паром к берегу.
В ту ночь, несмотря на беспрерывную бомбёжку, мы переплывали Днепр восемь раз, на правый берег перевезли большое количество войск и техники. Сильно устали. Но война есть война. Отдыхать некогда. Последовал новый приказ — наводить понтонный мост. И вот тут во время выполнения второго задания случилось ещё более необычное…
Ни вздремнуть, ни поесть нам в этот день не удалось — не было времени. Едва рассвело, мы торопливо принялись тесать лесины. Прямо в лесу. Это уже не для парома — для моста. По нему должны пройти машины и лёгкие танки. Если войскам, занявшим плацдарм на правом берегу, не подойдёт помощь, считай, дело — труба. Всё может пойти насмарку. Дорог каждый час, каждая минута.
К концу суток мост был готов. Немецкие самолёты не раз пытались его уничтожить. Не тут-то было. О схватке наших самолётов с немецкими, об артналёте не буду рассказывать — вы много раз видели в кино. То было светопреставление…
Началась переправа. В воздухе дежурят наши самолёты, на мосту мы, сапёры. То справа, то слева рвутся снаряды, и нас накрывает фонтанами воды. Но ты не имеешь права уйти со своего места, должен стоять, как пригвождённый, и обеспечивать исправность своего участка: мост комбинированный — где понтоны, а где и подручные средства.
Вдруг неподалёку от моего товарища разорвался снаряд. Смотрю: сапёра на мосту нет. И перил нет — сорвало воздушной волной. Мост тоже провис. Когда по этому месту проходят машины, так и кажется, что мост вот-вот пойдёт ко дну. Волны уже лизнули колёса одной автомашины… Но другая машина прошла по сухому настилу, — видимо, была легче. И эта ничего… Но мост тут всё равно то всплывёт, то погружается.
Генерал, следовавший на ту сторону, заметил это и стал оглядывать мост. А с правого боку тот сапёр, что волной скинуло, стараясь приладить к зыбкому месту столб, сорванный взрывом, подпёр его плечом и держит. Устал сам, изнемог, но держит, и переправа продолжается…
Генерал удивился: как такое возможно? Велел готовить документы, чтобы парня представить к званию Героя Советского Союза. И немного спустя, 26 октября 1943 года за подписью М. И. Калинина был опубликован Указ. Фамилия парня? Кхе, кхе… Как его… Из Узбекистана был тот парень. Худайбердиев. Да…
Смотрю я на Гали-батыра, а в душе рождается сомнение: что-то непривычно мнётся рассказчик, переступает с ноги на ногу, словом, будто что-то скрывает.
Когда он начал про Худайбердиева рассказывать ещё одну историю, сомнение моё возросло больше. Посуди, друг, сам.
— Однажды, — продолжает он рассказ, — лежим мы в окопе. Фашисты атакуют уже в пятый раз. Лезут как на рожон, не считаясь с потерями. Но и мы держимся крепко, хоть патронов осталось мало. Получили приказ: когда будут расстреляны последние патроны, подняться в штыковую. А немцы всё идут и идут. Когда они приблизились к нам, начали бросать гранаты. Такого мы не ожидали: хорошо ещё расстояние великовато. А когда подойдут ближе? Как бы эта неожиданность не спутала все наши расчёты: если граната разорвётся в окопе, в штыковую атаку уже не поднимешься…
Худайбердиев, кажется, смекнул это первым. И окоп его чуть впереди. Значит, фашисты пройдут прямо по нему. Как бы не так! Сняв шинель, Худайбердиев отбросил её в сторону, ненужный теперь автомат положил на бруствер, подтянул ремень и, уперев руки в бока, стал ждать. Вид — отчаянно храбрый. Словно борец на сабантуе ждёт очереди выйти на майдан.
Фашисты заметили его сразу. Сначала от удивления приостановились. Видно, подумали: что, мол, ещё за клоун? Немного постояли, осклабившись, потом пришли в себя и начали кидать гранаты в него. А Худайбердиев доказал им, что никакой он не клоун, а блестящий жонглёр: ловит немецкую гранату в воздухе и — обратно в них, ловит — и в них… Только что щерившиеся на забавное происшествие, немцы вынуждены клевать носом землю, отплёвываться, а то и вовсе протягивать ноги.
Худайбердиев таким образом отправил обратно шесть гранат. Но и немец хитёр, не лыком шит: выдернув кольцо, подержит немного гранату в руке и лишь потом бросает. Такая граната взрывается ещё не долетев до земли. Одну наш храбрый джигит всё-таки успел кинуть немцам обратно. А вторую…
Мы не могли больше ждать, выскочили из окопов и с криком «ура!» кинулись вперёд. Начался яростный штыковой бой. Наверное, о таком сражении сказано: «Горше, тягостнее смерти встреча штыка со штыком»…
Дети молчали. Такое не каждый день услышишь. Кто-то спросил: «А Худайбердиев погиб или живой остался?»
— Худайбердиев-то? — спокойно переспросил Гали-батыр. — Нет, он не погиб, выздоровел. Только ему не пришлось вернуться в свой полк. После того как Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин, сказав: «Геркулес ты наш!» — приколол к его груди Золотую Звезду и торжественно поздравил, крепко пожав ему руку, Герой в сопровождении медсестры уехал к себе в Среднюю Азию.
Когда дети стали Гали-батыру задавать вопросы, я на цыпочках вышел из комнаты. Возвратился с работы и поспешил к одному журналисту. Тот заинтересовался подвигами и сразу написал в Москву письмо. Ответ ждали недолго…
Ты спрашиваешь, друг, о чём сообщили? Конечно, о тех геройствах, что я слышал в школе, было написано в бумаге. Как я и полагал. Короче, это был наградной лист о присвоении красноармейцу 387-го сапёрного батальона Галиеву Нургали Мухаметгалиевичу звания Героя Советского Союза. Подписан пятью военными начальниками, поставлена печать. Ежели хочешь взглянуть — пожалуйста. Я тоже копию имею…
Вот какие встречаются на свете чудеса, друг мой!