Придуманное прошлое
Моя дочь только на третий месяц нашей совместной жизни смогла начать вспоминание своего прошлого. Потому что первые месяцы она придумывала себе свое прошлое. Моя дочь всей своей душой желала иметь хорошее прошлое, которое она могла для себя только что разве выдумать. Я старалась ей не мешать. Но и не поощряла ее выдумки. Я не знала, правда ли то, что она рассказывала. Но я почти интуитивно чувствовала, что сейчас это вранье моей дочери нужно не меньше, чем рыбе вода.
Ребенок не может жить без знания о том, что с ним произошло. Моя дочь знала, что у девочки ее возраста (11 с половиной лет) могли быть, например, воспоминания о катании на роликах. Дочь взахлеб рассказывала, как они с подружкой катались на роликах, и как она научилась делать разные трюки не только на роликах, но и на скейтборде.
Простого вопроса о технике катания на роликах было бы достаточно, чтобы понять, что это голая неправда. Я слушала байки из якобы ее прошлой жизни и единственное, что мне приходило в голову, так это то, что моя дочь хочет мне показать, какая она хорошая и способная девочка. Потому что все ее завиральные истории в сущности были опытом нормального ребенка, который хочет похвалить себя. И дочь черпала самоутверждение для своей настоящей жизни, облагораживая свое прошлое.
Иногда получались из этого смешные казусы. Например, мы идем из моего офиса вместе домой, и я рассказываю дочери историю, которая случилась со мной в моем детстве. С нами идет еще моя подруга и она вспоминает, что с ней случилась подобная история. На следующий же день я встречаю дочь из школы. По дороге домой моя дочурка как ни в чем не бывало рассказывает мне историю, которая по ее представлениям произошла с ней прошлой зимой. Ее история является точным повтором моей вчерашней истории, но с добавлением того, что рассказала моя подруга. Потом мы вместе с дочкой смеялись и даже подтрунивали над тем, как ловко она пересказывает мои истории, да еще умудряется присвоить себе воспоминания моей подруги. Тогда я была уверена в том, что моя доченька прекрасно понимает, о чем мы смеемся. Но я также была уверена и в том, что когда моя доченька рассказывала мне «свою» историю из «своего» прошлого, она совершенно искренне верила в то, что это действительно произошло именно с ней. Моя дочь верила, что эта история является именно ее воспоминанием, а не той историей, которую она услышала вчера вечером от меня. Мне было не жаль своих воспоминаний из детства для моей дочери. Если бы я могла, я отдала бы ей столько своих историй, сколько нужно было бы ей, чтобы заполнить душевную пустоту. Но я точно знала, что моими воспоминаниями можно увлечься лишь на какое-то время, потому что страхи прошлого давали о себе знать почти каждый день. Они были там. И они влияли на настроение, на сон, на поведение. Это придуманное прошлое было островком «нормальности» или «хорошести». Но оно не было ее прошлым. Оно было уже нашим настоящим.
Через какое-то время я стала настаивать на том, чтобы моя дочь различала то, что она придумывает, и то, что с ней произошло в «нашем» настоящем. Единственное, чего я хотела добиться, так это того, чтобы дочь понимала, что у нее есть ее настоящее! Мне было нужно убедить свою дочку в том, что это настоящее происходит именно с ней, а не с выдуманной девочкой. И что я — это я. И что наше настоящее происходит также со мной, ее приемной мамой, а не с кем-то еще. Я уделяла этому внимание постоянно. Все наши с ней километры дорог в школу и из школы, в магазин и из магазина, все наши прогулки и посиделки были посвящены осознаванию нашего общего настоящего.
Мы с другом стоим на кухне. Первый день, как мы с дочкой вместе.
Друг говорит мне:
— Надеюсь, ты понимаешь, что она тебя не сможет называть мамой.
Моя дочь распахивает дверь, врывается на кухню и кричит:
— Мама, мама! Смотри, что я нарисовала!
Воспоминания нашего прошлого
Конечно, в нашем настоящем были наши воспоминания, которые касались нашей жизни после детского дома. Как-то раз моя дочь сказала мне за ужином, что она решила, что я стану ее мамой в первый же день нашего знакомства. Меня это удивило. Это было неожиданно, поскольку наша жизнь складывалась очень сложно.
Когда мои друзья спрашивали меня, как я выбирала себе ребенка в детском доме, я пыталась рассказать им, что выбирать себе детей в принципе невозможно. Когда ты заходишь в детский дом, на тебя наваливается орава малышни, тебя тянут за руки, за одежду, не дают ступить и шагу двадцать пар рук. И еще двадцать пар глазенок смотрят на тебя с такой надеждой, что ты забываешь все на свете и не можешь сдержать рыданий. Все твои чувства обостряются настолько, что тихим голосом произнесенный каким-то малышом прямой вопрос: «А вы будете моей мамой?» превращается во внутренний крик души. И ненависть ко всему человечеству подступает так близко к сердцу, что приходится срочно бежать в какой-нибудь уголок тайком смахивать слезы и приводить себя в порядок. Сбежать в этот момент, поддаться слабости возможно. В этом нет ничего постыдного. Но вернуться сложнее во сто крат! Хотя и это возможно. Невозможно понять само наличие и увеличение количества детских домов, не понять ни умом профессионального психолога, ни сердцем женщины. Что касается меня, то я приехала за конкретным ребенком, с которым провела вместе Новый год у моих друзей, а взяла ту девочку, которую мне дали. Взяла без сопротивления и в соответствии с законом жизни: дают — бери!
Так вот. Доченька очень подробно вспомнила тот день, когда я впервые ее взяла из детского дома с собой. Поскольку детский дом находился не в моем, а в другом городе, я жила у своих друзей и могла пригласить свою будущую дочь только к ним, получив предварительно их согласие. Дочка вспомнила, как мы рисовали, как болтали, как смотрели все вместе «Мадагаскар-2», как делали винегрет, а вечером взбивали молочный коктейль с бананами, как рассматривали все вместе фотографии родного моего города, города, в который нам предстояло через какое-то (никто не знал, какое) время уехать и жить. Дочь вспомнила и о том, как я укладывала ее спать и читала сказку на ночь. А когда мы легли, прикасаясь друг к другу, моя дочь именно в тот момент подумала, что я стану ее мамой. Она так и сказала мне за ужином по прошествии более трех месяцев с того самого момента, что это она меня выбрала.
Мосты прошлого сожжены
И пусть до ее приезда в мой город у нас был еще месяц, она не переставая, думала обо мне. А я о ней. Я бегала с документами по инстанциям. А она выдержала разговор с родной мамой. Рыдала ночами.
Моя будущая дочка отказалась наотрез брать с собой какие-либо фотографии из прошлой жизни. Моя будущая дочь сожгла все мосты и уехала со мной в незнакомый город, к незнакомым людям. Моя дочь пошла в незнакомую школу и стала преодолевать незнакомые ей трудности. Это не значит, что она перестала рыдать. Это не значит, что она перестала отказываться. Это не значит, что она перестала бояться. Это не значит, что она перестала хотеть забыть свое прошлое, и особенно, свою маму навсегда! Это значит, что она осмелилась начать со мной жить. И нам предстояло в нашей жизни построить новые мосты. Потому что старые мосты дочь сожгла, чтобы уехать. И теперь нам нужны были другие мосты, чтобы остаться.
В моем случае настоящее было осознано за три месяца и принято ценой невероятных душевных и профессиональных усилий не только с моей стороны, но и со стороны моей дочери. В конце третьего месяца у моей дочери появилось первое воспоминание из действительно ее прошлой жизни. Конечно, в какие-то моменты до этого она пыталась мне что-то рассказать. В ее памяти всплывали воспоминания. Но попытки рассказать о них превращались в стоны и захлебывание слезами. Слезы катились градом, и дочь не могла произнести ни одного слова. Она выдавливала из себя какие-то непонятные звуки, и мне приходилось ее долго успокаивать.
Не мой, но очень важный случай
Среди моего окружения только одни дальние знакомые взяли маленького ребенка из детского дома. Мальчик лет 3–4 без конца спрашивал своих приемных родителей:
— Мама, как же ты могла оставить меня в детском доме?
Мама была растеряна. Она-то не оставляла этого малыша, а наоборот взяла его из детского дома.
— Папа, как же ты мог оставить меня в детском доме?
Папа тоже ничего не понял. В первый раз. Но со второго, третьего раза приемные родители повинились перед этим мальчиком и просили прощения. Мама просила простить ее за то, что она оставила своего маленького мальчика в детском доме. Папа умолял простить его за то, что он позволил случиться тому, что его любимый сыночек попал в детский дом.
— Бабушка, как ты могла оставить меня в детском доме? Бабушка, как ты могла разрешить моей маме бросить меня?
И бабушка просила прощения за то, что позволила своей дочери бросить любимого внука в детском доме.
— Дедушка, как ты мог оставить меня в детском доме, почему ты меня не забрал оттуда?
И дедушка тоже просил его простить за то, что он не забрал своего любимого внука из детского дома раньше.
Вопросы маленького мальчика были обращены к его новым родителям, которые перед ним ни в чем не виноваты. НО им пришлось взять всю долю вины и ответственности за кровных родителей, которые бросили своего маленького сынишку, которые отказались его воспитывать. Приемные родители просили простить их. Конечно, мальчик их простил. Дети хотят все и всех простить. Им нужно в этом помочь. Например, взять вину на себя.