1

Был уже час ночи, а я ещё ничего не сделал для того, чтобы обессмертить своё имя.

Передо мной на столе, рядом с тарелкой чмыхадорских анчоусов, лежал мультиплексорный телефон, вещь совершенно незаменимая для любого циклоидного шизофреника, бандита или биржевого брокера, коим я в настоящее время и являлся. Пользуясь мультиплексорным телефоном, я мог совершить много разных подвигов и даже позвонить на соседнюю планету, чего, правда, делать вовсе не собирался. По крайней мере, в этой бесславной жизни. Бегущая строка на дисплее телефона транслировала в режиме реального времени ленту новостей и я, поедая анчоусы, внимательно следил за ней. Все коллизии моего дальнейшего бытия напрямую были связаны с этими самыми новостями.

Буковки складывались в слова, гимном звучавшие в моём мозгу: «Прокурор планетарного сообщества Генри О'Кук прибыл в штаб-квартиру «Сто первого независимого депозитария», чтобы лично присутствовать на проводимой прокуратурой выемке физических носителей информации…» Хе, нравится мне наш прокурор! За те шесть месяцев, что я стоически изображал гражданина Голубого Пепедука, он успешно снискал моё искреннее расположение своей пленительной простотой, прямодушием и умением попадать в передряги, из которых не мог найти выхода. Скажу даже больше: одну из таких прескверных передряг для него организовал как раз я. Правда, господин планетарный прокурор никогда об этом не узнает.

Пока Генри О'Кук знакомился с результатами выемки физических носителей, я успел опрокинуть в горло пару рюмок «укуса саламандры». Пусть все посетители ресторана видят, как Пепеданг Чивалдоси, глава «Сто первого независимого депозитария», методично напивается!

Я жевал пряные опилки пыхадорского дерева, сдабривал их штофом «потной гориллы», рискуя заработать тяжёлую изжогу с икотой и мучительной аллергией. Прошло десять минут, потом ещё столько же. Время утекало, как ртуть сквозь пальцы беспомощного мальчика-имбецила, а я по-прежнему ничего не предпринимал для того, чтобы обессмертить своё имя.

В двадцать минут второго бегущая строка подарила мне очередную весточку от господина планетарного прокурора: «Прокурор планетарного сообщества сообщил собравшимся журналистам об аресте Реестра Сделок, ведение которого было поручено «Сто первому независимому депозитарию». Это делает невозможным проведение очередных торгов на отечественной площадке Космической Биржи, что автоматически приведёт к срыву исполнения обязательств теми из их участников, кто был зарегистрирован в отечественной экономической зоне».

Я рывком поднялся:

— Счёт!

Стул жалобно пропищал по хризолитовому полу. Очень хорошо! Вот так — сухо, официально, под писк стула — я войду в историю несчастной, обворованной мною до нитки, планеты Голубой Пепедук. В памяти окружающих именно таким я навеки и останусь — взволнованным и торопливым.

Признаюсь, до сих пор не знаю, что же означает слово «пепедук». Моя интуиция (которая обычно не подводит) подсказывает, что в переводе на русский язык подобное буквосочетание ничего хорошего означать не может. Как бы там ни было, моя жизнь в поистине чудесном уголке галактики Аль-Дагор под светом нормальной жёлтой звезды Капибара сейчас подходила к концу. Всё хорошее имеет свойство заканчиваться при появлении планетарного прокурора — такова непознанная до сих пор диалектика разумной жизни на просторах Вселенной. Если угодно, сказанное выше можете считать законом возрастания энтропии.

Покинул я ресторан с лицом хмурым и озабоченным — надеюсь, это тоже не укрылось от внимания окружающих. Машину я тронул с места в спешке и с видимым волнением, едва не сковырнув автоматические ворота. Отъехав от ресторана на половину пепедукского километра, остановился.

Пора подвести итог славной жизни Пепеданга Чивалдоси — очередной ипостаси себя самого. Как ни жаль расставаться с моим драгоценным «тандербердом» (атомный двигатель и золотые рога вместо бампера), но им всё же следовало пожертвовать. Привязанность к вещам унижает мужчину даже больше, чем привязанность к женщинам, а потому гибель машины должна послужить истинным и впечатляющим украшением жизненного финала Чивалдоси.

Из аптечки я извлёк комплект для сбора крови. Используя лавенсбрю — пепедукский аналог обычного земного галстука — перетянул правую руку и подождал, пока вздуются вены. Забор крови у самого себя — процедура малоприятная, но все её неудобства лежат сугубо в области человеческой психологии. Если объективно, физические страдания она причиняет минимальные. За минуту я нацедил граммов сто собственной крови, которую тут же бодренько разбрызгал по всему салону. Ещё минута потребовалось на отключение программы логической блокировки бортового компьютера.

Приказ, который я отдал после этого, был столь преступно незамысловат, что ни один исправный автомобильный компьютер никогда бы не принял его к исполнению:

— Скорость двести! Движение вперёд прямолинейное и безостановочное! Сигналы-ограничители на пути — игнорировать!

Напоследок я посмотрел на бегущую строку ленты новостей.

Исполнительный директор «Сто первого независимого депозитария», мой деловой компаньон, велеречиво рассказывал журналистам о грядущем экономическом кризисе, который будет спровоцирован остановкой торгов на пепедукской площадке Космической Биржи. Он пророчил крупномасштабные потрясения, череду банкротств и системный кризис местной экономики.

Следует признать, этот отчаянный лгун и пройдоха теперь не лгал. И даже не преувеличивал! Просто он повторял все те экономические аксиомы, которые частенько слышал от меня самого.

Выйдя из машины, я забросил внутрь салона мультиплексорный телефон и приказал бортовому компьютеру:

— Полученный приказ исполнить!

Разгоняясь до двухсот пепедукских километров в один пепедукский час, машина рванулась с места — прямолинейно, как и было приказано. Преодолев пустую ленту шоссе, «тандерберд» протаранил своими золотыми рогами прозрачное ограждение. Нос автомобиля резко клюнул, на секунду стало видно днище — и тут же она исчезла из поля моего зрения. Достойным украшением устроенного мною феерического зрелища явилось проломленное ограждение шоссе: на столбиках замигали тревожные красные огоньки, а скрытые динамики принялись натужно реветь. Тоже мне, предупреждение о воздушном нападении!

Голубой Пепедук — планета молодая, тектонические процессы в её коре покуда очень активны, и горные вершины в пятнадцать километров высотой явление тут рядовое. Прибрежные районы обоих экваториальных континентов, где проживает девять десятых населения этого прибежища непуганых идиотов, обрываются в океан скалами высотою более километра. Они-то и придают чрезвычайную живописность местным ландшафтам. С такой прибрежной скалы и сверзился мой любимый «тандерберд»…

Когда спасательные службы вытащат наверх останки того, что являлось красавцем с золотыми рогами, выяснится, что сие чудо принадлежало Пепедангу Чивалдоси. Тело владельца, разумеется, не найдут, но микроследы крови в салоне не оставят ни малейших сомнений в том, что Чивалдоси находился в салоне автомашины при её падении. Посетители и работники ресторана «Замок над морем» расскажут о том, как за полчаса до гибели господин Чивалдоси ужинал в одиночестве и без всякого аппетита: он (в смысле, я!) даже не доел чмыхадорских анчоусов, лишь только неумеренно потреблял спиртное да жевал опилки. А когда полиция выяснит, что Пепеданг Чивалдоси являлся учредителем «Сто первого независимого депозитария», «Компании доверительного планетарного трейдинга» и ещё трёх дюжин им подобных заведений, то поведение погибшего (моё то есть) получит правдоподобное объяснение: страх судебного преследования толкнул причастного к биржевым махинациям Чивалдоси на самоубийство. Быть может, кто-то даже пособолезнует мне. Это будет по-настоящему смешно! Когда станут ясны масштабы мошенничеств на торгах Космической Биржи, когда сотни разъярённых брокеров и дилеров начнут бомбить исковыми заявлениями суды по месту регистрации торговой площадки… хе-хе, какой страшный зубовный скрежет вызовет у местных жителей фамилия господина Чивалдоси!

Из-за солидной высоты над уровнем моря в пролом ограждения автострады задувал сильный ветер. Я закутался в свою засупонку (это такая пепедукская куртка с воротником шали и рукавами от кимоно), поглубже натянул на уши нахлобучку (местная разновидность шапки-непроливайки) и отправился вдоль шоссе прочь от ресторана.

Примерно в двухстах метрах от места падения в океан машины покойного господина Чивалдоси меня должен был поджидать совсем другой автомобиль — малобюджетный электрокар повышенной безопасности, зарегистрированный на имя Влади Чпикагурика.

Электрокар оказался там, где и должен был быть, а если точнее — в том самом месте, где я оставил его сутки назад. Небольшой прозрачный «гомункулус», скромный и незаметный, притулился в тормозном «кармане» рядом со скоростным шоссе. Электрокар, как давно уже доказали психологи, — автомашина истериков, шизофреников, импотентов и инвалидов детства. Одним словом, этот транспорт как нельзя лучше соответствовал типажу Влади Чпикагурика.

К тому моменту, когда я приблизился к жалкому «гомункулусу», на моём лице появилась седенькая бородка клинышком и рыжие педерастические бачки. Контактные линзы изменили цвет радужной оболочки глаз и увеличили зрачок, придав взгляду интимную блажь тихого идиота. Во всём надлежит соответствовать удостоверению личности, в котором особые приметы господина Чпикагурика характеризовались как «дискрето аморфо потенциале кретино дисарджементо», что в переводе с пепедукского диалекта означало что-то вроде: «не трогайте его — он слепо-немо-тупо-глухой». Иными словами, типичный звёздный турист, кто ж их не знает?

Поскольку парню с записью в удостоверении личности «дискрето аморфо…» полагался поводырь, на переднем сидении автомашины меня дожидался похожий на большую тарелку робот сопровождения.

Я уселся в «гомункулус», робот издал хорошо узнаваемую трель активации, весьма напоминавшую звук сливаемой в унитазе воды, после чего поприветствовал нежным женским контральто:

— Здравствуйте, господин Влади!

— Ага, — простонал я в ответ.

Полагаю, робот сопровождения несказанно бы удивился, заговори я с ним по-человечески. Я решил его не удивлять и просто рыгнул (опилки пыхадорского дерева, однако!). Тарелка поняла всё правильно, искренне пожелала мне доброго здоровья. Что ж, в отличие от планетарного прокурора робот, по крайней мере, был адекватен.

Как я уже упоминал, электромобиль стоял в тормозном «кармане», которыми обязательно оборудуются горные дороги Голубого Пепедука. Когда я выезжал на трассу, мимо меня с ликующим воем промчалась пара оранжевых спасательных вехоциклов — не иначе, как местные аварийщики метнулись на осмотр повреждённого ограждения.

Время шло. Впереди меня ждала масса дел, не то чтобы приятных, но совершенно необходимых. Все чётные из них являлись великими, а нечётные по меньшей мере грандиозными.

Путь до Пертонсвилля я проделал абсолютно спокойно. Попавшаяся навстречу колонна спасательной техники меня нисколько не встревожила, а проплывший над дорогой громадный оранжевый дирижабль с мощной лебёдкой под днищем (тоже спасательная служба!) даже развеселил.

В Пертонсвилле я оставил «гомункулус» в подземном паркинге у вокзала трансконтинентальной монорельсовой дороги и оплатил парковку на год вперёд. Сцепленный с роботом сопровождения легкомысленной цепочкой из невесомого селенитного сталинита я прошествовал в подземный вестибюль вокзала.

Робот-поводырь трендел на всё помещение заунывной сигнализацией, я пускал по бороде слюни, а люди вокруг сноровисто расступались при нашем приближении. На перрон мы вышли буквально за пару минут до появления поезда. Как я и рассчитывал, наше появление не осталось незамеченным зеваками. Дабы лучше запечатлеть в их памяти исторический выход Влади Чпикагурика на перрон пертонсвилльского вокзала, я расстегнул засупонку — хочу помочиться. Робот тут же призвал меня к порядку и даже немного поискрил электрическими разрядами, что вызвало всеобщий восторг. Я сделал одолжение и мочиться не стал, но когда на табло появился красный знак «!», означавший прибытие скоростного состава, я немного попрыгал на ножке и от души покричал «Ы-ы!» Что вы хотите — турист с «дискрето аморфо потенциале…» — это всегда нескучно!

Развлекаясь таким премилым и безобидным манером, я дождался остановки состава и живо погрузился в вагон. Поскольку в поездке, согласно моему сценарию, вовсе не было нужды мочиться, прыгать на одной ножке и кричать «Ы-ы», а можно было спокойно уснуть, я именно так и поступил. Робот-поводырь, ревностно охраняя мой покой, периодически облетал со всех сторон моё кресло, обдавая лицо струёй воздуха. По большому счёту, это было просто замечательно.

За четыре часа монорельсовой дороги я пересёк континент. Конечной остановкой монорельса являлся космодром «Нуэва-сеговия»; название можно перевести как «новая пальма».

В самом бодром расположении духа я и мой тарелкообразный робот покинули поезд. На выходе из вагона я ещё немного попрыгал и покричал — так, сугубо в целях поддержания должного градуса кретинизма.

Поводырь сноровисто вёл меня через толпу. Мы направлялись в зону базирования частных космических кораблей. Робот подавал трендящие сигналы. Я пускал пену изо рта и наступал на ноги всем, кто не успевал убраться с пути. Пару раз дорогу нам пытались заступить полицейские, уж не знаю и зачем! Я не отказал себе в удовольствии рыгнуть и пукнуть одновременно. Это здорово помогло — до нужного места я со своим поводырём добрался меньше чем за четверть часа. Кто представляет себе масштабы космодрома «Нуэва-сеговия» на Голубом Пепедуке, тот поймёт, что это значит.

Документарный контроль много времени не занял. Стоило мне поплевать на стойку бюро и размазать слюну пальцем (робот-поводырь немедля оповестил окружавших о том, что у меня «плевральная эцилохидехия в открытой форме»), как ресепшионист в форменной рубашке моментально потерял ко мне всякий интерес, вернул удостоверение личности и разрешил проход в зону старта.

На автокаре я проехал вдоль длинного ряда космических кораблей. Все они — и аккуратные околопланетные яхты, и мощные межзвёздные челноки — с интервалом в двести метров стояли в бесконечной, исчезавшей за горизонтом шеренге. Их разнокалиберные носы пиками торчали во всегда безоблачное небо космодрома.

«Фунт изюма», заблаговременно оформленный на фамилию легендарного (потому как никому не известного) Влади Чпикагурика, располагался почти в самом конце корабельного ряда. Вкатившись по опущенному пандусу на площадку грузового лифта, я вылез из автокара и отправил его назад в космопорт.

Честно говоря, я испытывал сильное желание отправить туда же и своего робота-поводыря, но по здравому размышлению решил этого не делать. Да и цепочка, скреплявшая нас, не позволила бы мне немедленно избавиться от жужжавшей тарелки.

Дождавшись, когда грузовой лифт оказался втянут в корабль, а пандус поднят, я первым делом отстегнул от запястья селенито-сталинитовую цепь и лишь потом оторвал бородёнку с бачками. С господином Чпикагуриком покончено — как я полагал в тот момент, навсегда! Очередная ипостась меня самого прикрыла моё же бегство с Голубого Пепедука и проделала сие отчасти даже весело: с плевками, прыжками и ковырянием в ушах. Ну а то, что прожил этот персонаж жизнь неприлично короткую — что ж, значит, так стояли звёзды в гороскопе господина Чпикагурика…

Я переключил робота-поводыря в режим экономии энергии и забросил в шкаф для скафандров, после чего на рысях помчался в пост управления.

Усевшись в кресло командира, немедля переключил управление корабля на себя. Это для того, чтобы Головной Компьютер знал, что исполнительные команды будут исходить отсюда, а не из запасного поста, расположенного тремя палубами ниже. В течение минуты шло сканирование и активация корабельных систем, после чего Головной Компьютер голосом мифического певца Витаса сообщил о готовности всех систем, узлов и агрегатов к взлёту. Ха! Сказал бы он мне иное! Ведь ещё и недели не прошло, как я с анонимного счёта проплатил полную профилактику корабля.

— Взлетаем! — приказал я Головному Компьютеру с голосом Витаса.

Отсчитыватель начал было обратный отсчёт, но тут же заглох. Голосом всё того же мифического певца Головной Компьютер проплакал мне в уши:

— Диспетчерской службой космодрома запрещены взлёты частных кораблей…

Интересно, господин планетарный прокурор в самом деле думал, что застанет меня врасплох этой запоздавшей мерой?

— Включить трансляцию новостей, — распорядился я.

В планетарных новостях шли нескончаемые стенания по поводу остановки торгов на местной площадке Космической Биржи. Моё внимание привлекла информационная «молния», сообщавшая о гибели в результате несчастного случая Пепеданга Чивалдоси. Это сообщение вызвало массу комментариев, различавшихся лишь степенью наивности. Также сообщалось о попытке самоубийства Джеки Джулиани; бедолага, стало быть, понял, что с моим исчезновением ему светит прямая дорога в тюрьму, и полез в петлю. Джеки спасли. Положа руку на сердце, замечу, что этого можно было и не делать. Однако основной объём новостей представлял собою фейерверк потрясающих по своей демагогичной виртуозности заявлений должностных лиц разной величины. Все они гадали о масштабах ущерба, причинённого экономике Голубого Пепедука внезапным биржевым коллапсом. По моим собственным скромным подсчётам за последние три месяца я вывел с местной биржевой площадки сумму, эквивалентную двум годовым бюджетам Голубого Пепедука. В трюме «Фунта изюма» лежал контейнер с двумя миллиардами обналиченных УРОДов, а это лишь несколько процентов от средств, предусмотрительно рассыпанных мною по тысячам анонимных счетов во всех приличных банках Метагалактики.

Кстати, для тех, кто соображает медленно, либо не соображает вовсе, поясню: название денежной единицы «УРОД» вовсе не ругательная метафора. Это аббревиатура словосочетания «Универсальный Рассчетно-Облигационныи Депозит», ибо «УРОДы» являются в основном электронными деньгами.

Ознакомившись с новостями, я без труда уяснил ход мысли господина планетарного прокурора. Он велел остановить все вылеты с планеты из опасения, что в обстановке неопределённости мыши разбегутся из незапертой мышеловки. Генри О'Кук здорово опоздал, поскольку главная мышь (то есть я), уже находилась в посту управления собственным космическим кораблём.

— Новости выключить! — приказал я Головному Компьютеру. — Команды диспетчерской службы космопорта — игнорировать! Взлёт!

Заработали стартовые двигатели, мелкая вибрация прошла по корпусу. Шум двигателей перешёл в рёв, а вибрация — в дрожь. Кораблю уже пора было стронуться с места, но «Фунт изюма» стоял не шелохнувшись. Я понимал, чем это вызвано: башмаки всех четырёх опор не разблокированы командой с диспетчерского пункта космопорта. Я на сей счёт не очень-то беспокоился, поскольку знал, что стартовые двигатели имеют колоссальный запас мощности.

Корабль дрожал, двигатели ревели, я сидел истуканом в командирском кресле. Что ж! Признаюсь честно, это мне нравилось. И Пепеданг Чивалдоси, и Влади Чпикагурик оказались достойны славного прошлого Ивана Караваева. Не опозорили, так сказать, ум, честь и совесть, не замарали, с позволения выразиться, эполет, галунов и лампасов.

— Диспетчерская Служба космодрома «Нуэва-сеговия» приказывает командиру частного космического корабля «Фунт изюма» прервать протокол взлёта, заглушить двигатели и немедленно явиться в Центральный Диспетчерский…

Чпоньк! Грохнуло что-то внизу (и громко!), мою яхту подбросил вверх мощный удар. Это опорные башмаки оказались оторваны с мясом. Двигатели к тому моменту уже развили мощность, намного превышавшую потребную для отрыва от поверхности Голубого Пепедука, и потому «Фунт изюма» был подброшен вверх — подобно камню из баллисты. Или из катапульты? Не помню, из чего там древние метали в злых людей камни…

На миг в глазах потемнело — перегрузка явно превысила допустимые 10g — и потому я невольно пропустил окончание выразительной тирады парня из диспетчерской службы. Когда же зрение и слух полностью восстановились, до меня донеслись его истерические вопли:

— Ваш взлёт будет рассматриваться как несанкционированный!

Угу, меня это, конечно, могло сильно расстроить.

— Вы злостно нарушаете Атмосферный Кодекс нашего планетарного сообщества! — надрывался диспетчер. — Вами умышленно повреждено оборудование космодрома «Нуэва-сеговия»! Ваше поведение скандально и… и… и беспрецедентно! Вы хам и варвар! Вот!

«Фунт изюма» уже шёл на скорости три километра в секунду и безудержно разгонялся. Поверхность Пепедука осталась где-то далеко внизу; огромные планшетные мониторы в посту управления заполняла панорама чистого бирюзового океана (из-за него-то как раз Пепедук и был назван Голубым) и чернеющего космоса над головою.

Нет, господин диспетчер, Влади Чпикагурик (он же Иван Караваев, он же Иван Объедалов, он же Пётр Разорвирубаха, он же Пепеданг Чивалдоси — да кем я только не был!) вовсе не хам и уж точно не варвар. Если диспетчер решил, будто я умышленно повредил имущество космопорта и трусливо улетел, то он плохо знает жизнь и совсем не знает меня. Я просто до нитки разорил его дурацкую планету и немного повредил при старте космодром. Всего-то!

Я рассмеялся вполне беззлобно. Я имел на то все основания. Давно замечено, что хорошо смеётся вовсе не тот, кто имеет белые зубы, а тот, кто умеет хорошо бегать.

 

2

У меня есть мечта. Правда, в отличие от мечты Мартина Лютера Кинга, она никак не связана с межрасовым братанием. Я всегда мечтал иметь собственную планету.

Сейчас, когда Земная Цивилизационная Лига объединяет на правах ассоциированных членов, по меньшей мере, двенадцать тысяч планетарных сообществ, примерно ещё столько же планет-колоний всячески избегают союза с праматерью цивилизации. Делают они это всеми правдами и неправдами (преимущественно, конечно, неправдами). Понятно, почему внуки и правнуки Земли тяготятся объятиями постылой родины: собственно, ведь для того, чтобы избежать этих самых объятий, они и рванули в далёкий космос.

Если в планетарном сообществе люди вынуждены жить сообща, создавая некие структуры власти и правовые инструменты регулирования отношений между собой, то единоличное владение планетой делает человека неограниченно свободным… Ну, или почти.

Покупая планету на Космической Бирже, человек получает в своё распоряжение целый мир. Он строит его сообразно своим представлениям о гармонии; ограничением служит лишь возможность оплаты задуманного. Десант строительных роботов-терраформеров способен не только возвести многокилометровые дворцы, но даже изменить планетарный рельеф, ландшафт и газовый состав атмосферы. Холодные планеты можно обогреть и осветить подвешенными на стационарных орбитах зеркалами, полярные шапки (где таковые есть) — растопить термоядерными реакторами, а плотность разрежённой атмосферы — многократно повысить газовыми синтезаторами.

Кто-то относится к своей планете как к инструменту зарабатывания денег, и тогда над редкостными по красоте внеземными пейзажами поднимаются стеклянные стены отелей и казино для космических туристов, лоботрясов и плейбоев. Кто-то же просто ищет уединения, ставит на поверхность простейший жилой модуль и официально запрещает кому бы то ни было посадку.

Отшельники четвёртого тысячелетия… Их совсем даже немало. Во всяком случае, люди уже раскупили более трёх миллионов планет — это самый ходовой товар, и цена на него не падает.

Опорные башмаки, оторванные при старте с Голубого Пепедука, сами по себе были деталями маловажными. Но до тех лишь пор, пока не возникала необходимость посадки на неподготовленную площадку. Поскольку я планировал садиться не только на космодромах, но также в горах, пустынях, грязях, в районах оползней, селей и сейсмической активности, то для меня эти башмаки жизненно необходимы. Иначе как я буду горизонтировать корабль?

Пока «Фунт изюма» разгонялся до околосветовой скорости, у меня оставалось время подумать о направлении дальнейшего полёта. И времени очень даже немало — пять часов!

Конечной моей целью являлась Донская Степь — огромное шаровое скопление из трёхсот тысяч сравнительно молодых фиолетовых карликов. Это место было абсолютно свободно от влияния Цивилизационной Лиги. Исторически сложилось так, что Донскую Степь населяли герои под стать мне — беженцы из других миров. Их, то есть нас, именовали за глаза «казаками» или «донцами». Впрочем, в глаза нас называли точно также. Обитателей Донской Степи многочисленные полиции и спецслужбы Земной Цивилизационной Лиги считали самой устойчивой преступной группировкой за всю историю человечества и гнали отовсюду, где только могли отыскать. Мы, понятное дело, не гнались.

Выдачи из Донской Степи не существовало. При попытке каких-либо полицейских властей забраться внутрь скопления их встречал флот из десятка тысяч мелких частных кораблей, разумеется, вооружённых и, разумеется, очень злобных. При подаче сигнала общей тревоги этот флот возникал из ниоткуда и мог стереть в порошок кого угодно.

Звёзды, образовавшие скопление Донская Степь, были очень молоды, и потому планетных систем там существовало сравнительно немного. Но мне посчастливилось приобрести — совершенно случайно и абсолютно анонимно! — замечательную планетку селенитного типа (без атмосферы, но с твёрдой корой), которую я, не раздумывая долго, назвал Компрадор.

У меня есть мечта (собственно, я с этого начал). Так вот, у меня есть мечта: я хочу жить на Компрадоре. И желаю заняться для этого кое-каким планетарным переустройством.

Однако лететь прямиком в Донскую Степь на моём месте крайне неосмотрительно. Служба Экономической Безопасности Земной Цивилизационной Лиги, вне всякого сомнения, пожелает получше узнать историю Влади Чпикагурика, легко и быстро разорившего замечательную планету Голубой Пепедук, одну из богатейших среди планет Внешнего Радиуса Золотого Кольца галактики Аль-Дагор. Оставить им координаты точки входа в подпространство и интерференционный след хронотипического двигателя на сверхсветовой скорости значило выдать спецслужбе мой маршрут. С таким же успехом я мог вовсе не покидать Голубой Пепедук, а позволить поймать себя прямо там.

Так что на Компрадор мне, конечно же, суждено будет отправиться, но только никак не через пять часов. Кроме того, оторваны опорные башмаки… Вот ими и следовало заняться покуда. Или? Вариантов несколько. Для нас, донских казаков, изгоев цивилизованного мира, это уже роскошь.

Можно отправиться на роботизированную планету Вошь — этакий межзвёздный супермаркет — и угнать оттуда новый корабль. То есть поступить по-мужски грубо, прямолинейно и цинично. Технология таких угонов отнюдь не столь сложна, как это кажется создателям и владельцам Воши. Этот вариант имел некоторые плюсы, но минусы мне показались весомее. Главный из них в том, что я лишался «Фунта изюма», построенного по эксклюзивному проекту, оттюнингованного и проапгрейденного, получал же взамен абсолютно стандартную лоханку, напрочь лишённую тех милых моему сердцу изысков, что превращали корабль в разумного (и любимого) члена семьи.

На Вошь я решил не лететь. Кстати, Вошь, если кто ещё не понял — это искусственная планета Джордж Вашингтон. Потомки белокожих американских братьев торгуют там новыми кораблями, а потомки чернокожих — ремонтируют и обслуживают старые. Не брезгуют и ворованной техникой. Нормальный, по чернокожим понятиям, бизнес. Что ж, это мечта Мартина Лютера Кинга в своём наиболее выразительном воплощении.

Итак, помимо Воши у меня в запасе оставалось ещё с полдюжины реальных адресов, куда можно обратиться для нужного мне ремонта. Если по порядку, то…

У меня хорошие знакомые на Дивклептосе… Скажем прямо, интимные. Изумительная планета Дивклептос не входит в число членов Земной Цивилизационной Лиги, из-за чего, между прочим, пережила две довольно напряжённые войны. Хреновы демократы с Земли стирали Дивклептос термоядерными планетарными бомбардировками буквально «под ноль», да только ничего у них не вышло: планетка отстроилась и власть паршивцев так и не признала. На Дивклептосе разрешено клонирование людей, отдельных органов и животных; кроме того, там законодательно разрешены каннибализм и инцест. Люди там живут совершенно сумасшедшие, выросшие на синтетических наркотиках и раннем сексе.

Вам стало интересно? Тогда я продолжу…

На этой весёлой планете, чья атмосфера уже бесповоротно загажена выбросами металлургических комбинатов, восстанавливающих редкоземельные металлы из космического мусора и астероидов, я имел довольно близкое знакомство с Кэти Кузи. Ха-ха, если вы уже насторожились, то можете тогда понять мои чувства. Я не просто был близко знаком с этой бандиткой — я её обворовал. Да-да, украл шестьдесят килограммов платинированного золота. Тогда для меня это были чрезвычайно большие деньги. Конечно, уместно спросить, как же это я умудрился? Да очень просто: взвалил на плечо и унёс. Унёс бы и сто двадцать, и даже сто восемьдесят, да только у Кэти было всего шестьдесят.

М-да… Я любил Кэти, и она была готова полюбить меня. Теперь, полагаю, она мечтает распилить моё бренное тело плазменным резаком без анестезии. А мой пенис, полагаю, она готова распилить дважды. Или трижды. Впрочем, я слишком хорошо о ней думаю. Скорее всего, для меня у неё припасено что-нибудь похуже плазменного резака. Поэтому, при всём моем искреннем интересе к планете Дивклептос, я никак не мог туда лететь.

Так что же там далее по списку? Мне всегда рады на Зухрияре. А уж как мне рады на анархичном Эрциподе!

Когда-то, помнится, я пригрозил депутату зухриярского парламента преждевременной смертью. Этот дурачок рассмеялся — и умер через двадцать восемь зухриярских суток. Заметьте, это случилось безо всякой связи с моими словами. Я тогда вообще сидел в тюрьме на Нероне, так что был, можно сказать, не при делах. Однако, знаете ли, осадок остался. Сынок депутата сказал, что распилит меня плазменным резаком, а пенис мой распилит дважды (смотрите выше)… В общем, наговорил разных глупостей.

Эрципод — очень хорошая планета. Кроме шуток, мне там нравится. Кто летал по Вселенной, тот меня поймёт… Да только у Эрципода договор с Зухрияром о взаимной выдаче преступников. Воистину, встретились дуроплясы, договорились танцевать… Я не преступник, но договор-то никто ради меня не отменит. Даже за два миллиарда УРОДов. Да и жалко платить два миллиарда за посадочные башмаки. Я не сквалыга, но просто жалко!

Стало быть, ни на Зухрияр, ни на Эрципод…

Что же остаётся? Кишащий бандитами Тунис и радиоактивный Нерон? Хорошие самодостаточные планеты с мощными индустриальными базами и — главное! — не члены Земной Цивилизационной Лиги! Там мне запросто поставят новые башмаки и не спросят, где же я потерял старые. Но когда идущая по моему следу Служба Экономической Безопасности начнёт наводить справки, никто меня там не покроет. Просто потому, что никто не захочет из-за обычного «донца» (или необычного, что даже хуже) ссориться с могущественными бойцами невидимого фронта.

Что ж, получается, я не лечу ни на Дивклептос, ни на Зухрияр, ни на Тунис…

Когда пришло время давать целеуказание Навигатору, я уверенно ткнул пальцем в противоположную оконечность галактики Аль-Дагор. Там, на самом кончике спирали, среди редких старых остывших красных звёзд двигался по хаотической траектории Авиценна, громадная искусственная планета, более известная как Корабль дураков. Название сие надлежит понимать буквально: три столетия назад планету эту собрали в межзвёздном космосе именно с целью отселить туда бионегативный контингент цивилизованного сообщества. Отселить-то отселили — тысяч шестьдесят поэтов, гениев, харизматических лидеров, революционеров, копрофилов и прочих олигофренов там, говорят, накопилось. Но через десяток-другой условных земных лет какие-то конспирологи-революционеры сумели провести в среде истериков и шизофреников организационную работу и заварили нехилый бунт. Короче, тамошние герои упразднили охрану, обслугу и начальство. Не знаю даже, просто убили или всё же съели, но власть в дурдоме оказалась в руках самих же сумасшедших. И вот тут-то, надо думать, началась потеха.

Теперь Корабль дураков известен во всех концах обитаемой Вселенной как место самого радикального релакса и экстремального отдыха. Там можно купить женщину, ребёнка или мужчину для сексуальных надругательств, в пищу или для разборки на органы. Область современной медицины, именуемая «компонентным модифицированием тела», ныне запрещена в большинстве обитаемых и более-менее цивилизованных миров. Однако продолжает оставаться чрезвычайно популярным среди, так сказать, индивидуальных пользователей. «Распилить» человека на органы много проще, дешевле и быстрее, нежели клонировать себя самого, поэтому толстосумы и негодяи со всех концов обитаемого мира валом валят на Корабль дураков.

Я там бывал и, возможно, кто-то из тамошних обитателей меня даже помнит. Это мне могло пойти на пользу — я был уверен, что спецслужбы цивилизаторов не осмелятся залезть в такой гадюшник. Что ж, значит, мне туда дорога!..

Послушный команде Навигатора хронотипический двигатель выбросил «Фунт изюма» всего в ста пятидесяти миллионах километров от красного гиганта Уцуропед С-112. Это был тихий, безрадостный, пустой мир. В ходе своей эволюции раздувшийся красный гигант поглотил собственную же планетную систему, оставшись в гордом одиночестве на расстоянии в добрых три десятка парсек во все стороны. О существовании планетной системы вокруг Уцуропеда С-112 напоминал лишь реденький пояс астероидов, имевший громадный эксцентриситет, из-за чего подлетавшие к звезде слишком близко обломки самой дальней планеты, разрушенной приливными силами с десяток миллионов лет назад, с завидной регулярностью врезались в фотосферу красного гиганта.

Именно здесь и висел Корабль дураков. Впрочем, висел — слишком почтительно сказано. Он хаотично вращался, ибо его система ориентации уже давным-давно не функционировала. Это создавало известные сложности для причаливавших кораблей, самих же обитателей сумасшедшего дома данное обстоятельство волновало мало. Если быть совсем точным, они просто не подозревали об оном.

Человеку с буйной фантазией, чтобы представить себе Корабль дураков, надлежит сначала вообразить дырку от бублика, а вокруг неё — сам бублик. Человеку же, лишённому дара пространственного моделирования, достаточно вообразить один только бублик — именно такова форма космического дурдома. Сделанный из пенобетона тор диаметром полтора километра делился на бесчисленное количество секций и отсеков. В каждом из них главенствовал местный бандит, самый сильный и наглый придурок, насиловавший, убивавший и поедавший проживавших на его территории немощных идиотов, кретинов, олигофренов и просто несчастных людей. Над рядовыми бандитами главенствовали подонки посильнее — они носили почётные прозвища капо да тутти капо и капо капитале. Влиятельность этих ублюдков объяснялась не только их физической силой, но и тем, что каждый из них контролировал в своём секторе какой-либо важный ресурс — воду, воздух, электроэнергию. На особом положении находились капо капитале, управлявшие каким-либо причальным терминалом станции. Всего на Корабле дураков таких терминалов существовало четыре, располагались они диаметрально противоположно. К каждому могли швартоваться до трёх кораблей одновременно. Нетрудно догадаться, что владевшие терминалами бандиты фактически держали в своих руках все связи с внешним миром.

В течение пяти часов, неуклонно сбрасывая субсветовую скорость, я подводил «Фунт изюма» к терминалу с литерой «С». Мне уже не раз доводилось бывать на станции, и хозяина этого терминала я знал достаточно хорошо. Он всегда просил называть его Юпсом и, будучи осведомлённым о моих русских корнях, утверждал, будто Юпс — аббревиатура от «Юрий Петрович Савельев». Признаюсь, я не очень-то верил в принадлежность Юпса к русской нации потому, что тот, во-первых, не был православным, а во-вторых, являлся негром.

Пока я причаливал, от Корабля дураков одна за другой отвалили две громадные посудины. Судя по изощрённой конструкции и длинным прозрачным галереям, это были трансгалактические яхты. Однако отсутствие огней, даже габаритных, а также глухое молчание систем автоматического опознавания наводили на мысль, что обе красавицы-яхты принадлежали пиратам. Последних в этом секторе галактики Аль-Дагор хватало всегда.

Причалил я, как и положено донскому казаку, резво и жёстко, боднув шток тормозного буфера на скорости, заметно превышавшей допустимую. Даже испугался, не сломал ли часом причальный тормоз. Испуг, впрочем, быстро прошёл; оказалось, что тормоз был сломан задолго до меня, лет эдак за сто пятьдесят.

Перед выходом из корабля я некоторое время потратил на соответствующий визиту туалет. На Корабле дураков приезжих жаловали и почти не обижали — всем местным дуроплясам было ясно, что залётные гости являются становым хребтом местной экономики. Тем не менее, никогда не следовало исключать возможность случайных эксцессов. По личному опыту, когда существует возможность развития событий в негативном направлении, такая возможность обязательно реализуется. Даже когда такой возможности нет, всё равно события имеют тенденцию к развитию с наихудшим вектором. Данный постулат можно считать законом равномерного распределения вероятности.

Я облачился в селенитовое сари — чрезвычайно прочное на разрыв. Лучшей защиты от колюще-режущего оружия во всей Вселенной просто не существовало. В широких рукавах сари я спрятал термокинетический пистолет и фризер. Первый выстреливал низкоскоростной пулей, разогревавшейся в полёте до полутора тысяч градусов по Кельвину; второй — поражал цель струёй летучей жидкости, которая, попадая на любую поверхность, мгновенно испарялась, приводя к стремительному охлаждению объекта. Скорость охлаждения — шестьсот градусов в секунду. Керамические доспехи после использования фризера трещали и рассыпались на куски, а любая органика мертвела моментально и безвозвратно. Оба вида оружия идеально подходили для применения в ограниченном пространстве космической станции, где использование огнестрельного или лучевого оружия с высокими кинетическими и энергетическими характеристиками просто невозможно.

Оба пистолета я укрепил на предплечьях, скрыв под широкими рукавами сари. На голову набросил капюшон из металлизированной ткани с поддувом изнутри. При ударе по голове ледорубом, кайлом или бутылкой капюшон мгновенно раздувался, превращаясь в своеобразную подушку, гасившую удар.

Облачившись таким образом и моментально сделавшись похожим на переливающийся селенитовым блеском подшипник, я прихватил с собою массажёр для головы и ступил на опущенный пандус. Массажёр, если кто не понял, предназначался в подарок главному местному ублюдку.

Внизу, возле пандуса, я увидел лучшего слесаря на всём причальном терминале «С», своего давнишнего приятеля, который носил звучное погоняло Канцлер Бисмарк. Если не принимать во внимание, что Канцлер являлся выраженным истероидным психопатом и убеждённым каннибалом, то это был милейший человек, способный искренне расплакаться на плече друга перед тем, как перекусить ему гортань.

— Бисмарк, тебя ещё не съели! — радостно поприветствовал я, и восторг мой был искренен как никогда, поскольку именно ради встречи с Канцлером я и притащился сюда.

— Гы-ы! — улыбнулся слесарь. — Меня есть нельзя! Кто же будет местные гальюны пробивать, ежели меня съесть?.. А я смотрю, никак «Фунт изюма» подвалил! Ну, думаю, господин Мпепедо пожаловал!

Он назвал меня стародавним именем, придуманным мною ещё при первом посещении Корабля дураков. Было это, чтоб не соврать, лет двадцать пять тому назад…

— Канцлер, мне нужна твоя помощь. Посмотри-ка на опоры, — я широким жестом указал на прижатые к корпусу телескопические штанги; сейчас они напоминали ноги кузнечика, поджатые перед прыжком.

— Здорово! Никак башмаки потеряли! — порадовался за меня Бисмарк.

— Именно. Приварить новые можешь?

— А какие угодно?

— Да самые обычные. Метр на метр…

— Чтоб я — и не смог! Каждое утро как просыпаюсь, сразу парочку опорных башмаков варю! А потом обратно их режу!

— Да ты, как я погляжу, счастливый человек, Бисмарк! А что хочешь-то за работу?

— Мой любимый вопрос… — слесарь вздохнул. — Звучит как музыка. Спросите-ка меня ещё раз!

— Что ты хочешь за работу, Бисмарк?

— Коробку пыхадорских опилок! — набравшись наглости, выпалил слесарь.

— Договорились.

— … и сотенка УРОДов.

— Договорились.

— …за каждую опору.

— Нет вопросов.

— …и четыре часа времени.

— Хорошо, что не пять, но жаль, что не три, — вздохнул я.

— Только вы со мной расплатитесь потом, чтобы капо капитале не видел, — понизил голос Бисмарк. — Оно того… так спокойнее.

— Хорошо. А кто у вас теперь капо капитале? По-прежнему, старина Юпс?

— Не-а, Юпса съели. Он ветхий стал, бдительность потерял. Его Пожиратель и пожрал. Всё просто!

— М-да, невесело как-то.

— Это как посмотреть. По мне, так очень даже весело. Да и Пожиратель доволен.

— А Пожиратель — не тот ли дурачок, что служил у Юпса скамейкой?

— Тот самый. Только теперь об этом все позабыли. Теперь у самого Пожирателя есть скамейки.

Тут по металлической эстакаде загремели тяжёлые ботинки. Из прилегающего коридора вывалилась колоритная процессия. Пять тучных высоких мужчин с голыми торсами. Впереди важно вышагивал шестой, хромоногий, сутулый уродец в головном уборе из длинных разноцветных ленточек. Ленточки эти, судя по фактуре, были нарезаны либо из старого коврового покрытия, либо из полотенца. При ходьбе обладателю чудной шапочки приходилось постоянно забрасывать ленточки за плечи. Возня с этими элементами декора чрезвычайно забавляла его. Тот самый Пожиратель, что сменил бедолагу Юпса на ответственном посту капо капитале?.. Замыкала шествие вполне симпатичная брюнетка — также с голым торсом и отвисшей до пупа грудью. Разорванный чуть ли не до уха и грубо зашитый рот создавал ложное впечатление, что она постоянно усмехается.

Пожиратель хлопнул в ладоши. Брюнетка, забежав вперёд, стала на четвереньки. Ага! Она служит Пожирателю скамейкой, то есть выступает в той же роли, что и сам Пожиратель в свою бытность слугой Юпса.

Капо капитале церемонно опустил на её поясницу свой зад, важно отбросил за плечи ленточки и степенно провозгласил:

— Ба-а! Да у нас гости! Я, кажется, вас знаю!

— Меня зовут Мпепедо, — представился я.

— Как же, как же, помню! А вы зовите меня просто: Пожиратель Бесконечности!

— В самом деле, очень просто, — согласился я, нисколько не покривив душой. — У меня для вас подарок!

Я протянул капо капитале массажёр для головы. Тот оживился. Даже последние кретины на Корабле дураков прекрасно понимали, что халява — это всегда хорошо. За исключением пули разве что…

— Что это? Никак стимулятор простаты?

— Нет. На голову надо надеть. Сразу пройдёт головная боль, и даже зрение улучшится.

— Жаль, что не стимулятор простаты. Впрочем, голова у меня тоже имеется, так что сгодится. А ресурс какой у батареи?

— Она на изотопе цезия. Ресурс двести пятьдесят лет. Ещё и внуку послужит.

— Ну, внука моего не так давно на растопку пустили, кхм. В конвертер, значит. Так что ему ничего уже не достанется… Но всё равно спасибо! — Пожиратель Бесконечности натянул на голову массажёр, отрегулировал плотность прилегания датчиков и включил прибор. Некоторое время он наслаждался ощущениями, затем засмеялся: — Хорошая штука! А для чего пожаловали в наши, так сказать, конюшни?

— Маленький ремонт нужен.

— Это хорошо! Ремонт мы любим! — он подмигнул Бисмарку, давая понять, что непременно затребует с него долю малую. — Но дабы не терять времени, может, сходим в наш магазинчик? Так сказать, шоппинг перед кремацией?

А что? У меня оставалась масса свободного времени, которое вполне можно потратить на прогулку по Кораблю дураков.

В сопровождении голотелых охранников мы с Пожирателем Бесконечности поднялись на эстакаду, вошли в шлюз, через который попали из причального терминала во внутренние помещения станции. Охранники, очевидно, призваны были прокладывать нам дорогу сквозь толпу, но таковой просто не существовало. Если на глаза Пожирателю попадался обитатель станции, то он немедля падал ниц. С полдюжины одетых в лохмотья аборигенов повалились, звучно ударившись коленями и лбами о настил палубы, пока Пожиратель вёл меня в свой магазин. Все эти жалкие подобия людей — низкорослые, тщедушные, с заячьей губой и косоглазые — производили тяжкое впечатление.

Магазин Пожирателя Бесконечности представлял собою облезлый отсек с рядами металлических стеллажей и разным хламом. Никакой системы в расположении товаров! Пожиратель с восторгом жизнерадостного дебила принялся метаться между стеллажами (насколько это позволяла ему негнущаяся нога), нахваливая выставленный товар:

— Тут у меня коробка со стеклянными глазами! Их можно использовать для приготовления бус! Вы носите бусы? А вот тут у меня сухой клей! Поимел как-то коробку сухого суперцемента. Вам надо? Нет? Возьмите хоть что-нибудь!

Чтобы сделать приятное хозяину я, в конце концов, купил за пятнадцать УРОДов «пыхкалку» с термобатареей. Никогда я не был наркоманом, но среди массы бесполезных предметов, выставленных в магазине Пожирателя, «пыхкалка» являлась наименее бесполезной. Во всяком случае, она оказалась бы востребована практически на любой цивилизованной планете. В последние годы стало модно не курить лёгкие наркотики, а «пыхкать» их. Другими словами, использовать для вдыхания не продукты горения, а выделившийся в результате возгонки без доступа воздуха газ. Потому «пыхкалки» разного вида и конструкции стали весьма популярны среди публики известного сорта.

Сбагрив мне наркоманский прибор, Пожиратель Бесконечности впал в состояние, близкое к эйфории. Он и до того был энергичен, теперь же буквально светился изнутри, разве что искрами не сыпал:

— Идёмте скорее, господин Мпепедо! В соседнем секторе сейчас начнутся торги рабами! Давайте продадим вам парочку рабов?!

В чём я совершенно не нуждался, так это в рабах. Однако бывшая скамейка Юпса, а ныне великий и ужасный Пожиратель Бесконечности, гнул свою линию:

— Пойдёмте, посмотрим! Вдруг что-то интересное попадётся!

Я дал себя уговорить, и капо капитале повёл меня чередой мрачных помещений в соседний сектор. Несколько полутёмных отсеков, наполненных спёртым воздухом, в сумраке которых копошились человекоподобные твари…

Повелитель вывел меня в широкий коридор, разделявший Корабль дураков на так называемые внутренний и внешний радиусы. Коридор шёл внутри громадного тора, образовывавшего станцию, нигде не разрываясь. В стародавние времена, когда Корабль дураков являлся ещё Авиценной, сей коридор служил главной транспортной магистралью этого астроинженерного сооружения. Теперь же проложенный в нём монорельс частично оказался разобран, а многие электрические и воздушные коммуникации, проложенные вдоль стен и под потолком, безжалостно вырезаны или оборваны. Коридор служил границей между секторами. С одной его стороны находились помещения, которые контролировал Пожиратель Бесконечности, а с другой — какой-то другой придурок, имени которого я не знал.

Воздух в коридоре оказался несколько чище, но только чуть-чуть. С непривычки голова у меня закружилась. Я постарался сразу напрячь внимание, дабы ничего не пропустить: на Корабле дураков расслабляться не следовало ни на минуту. Посреди коридора стояла колоритная пара мужчин с одинаковыми татуировками на предплечьях левых рук — очевидно, члены конкурирующей банды. На поясах у них висели какие-то железки, которые я бы классифицировал как обрезки арматуры — это было оружие татуированных воинов. Завидев Пожирателя, оба осклабились и обратились к нему на каком-то неизвестном мне диалекте. Пожиратель что-то ответил недобрым молодцам, кивнул в мою сторону, видно, объяснил, что ведёт меня в соседний сектор на торги рабами, и мы беспрепятственно миновали кордон.

Миновав узкий тамбур, мы прошли в отсек, служивший некогда прогулочной галереей. Он был настолько длинен, что в нём угадывался изгиб тороидального корпуса станции. Стена напротив входа была занята тремя большими окнами, из которых открывался прекрасный вид на космос. Корпус орбитальной станции чёрной стеной выделялся на фоне рассыпанных по небу звёзд. Раньше, когда наружная подсветка Авиценны ещё работала, вид из этих окон, должно быть, поражал своим величием. Идиоты, гении и поэты, рассевшись в креслах, испытывали, видимо, немалый терапевтический эффект от его лицезрения. Теперь же, когда подсветка приказала долго жить, картинка за бортом сделалась мрачной и даже угрожающей. Чёрный борт орбитальной станции можно было с полным основанием счесть символом беды.

Посреди галереи вокруг высоких металлических ящиков из-под опреснительных картриджей — откуда только они здесь появились? — толпилось человек пятьдесят разношёрстного люда. Подавляющее большинство — не обитатели Корабля дураков. По ярко-оранжевым кимоно я опознал двух жителей Неосфены. Подле них — группа молодых людей с шёлковыми лавенсбрю и в разноцветных засупонках (не иначе, как граждане хорошо знакомого мне Голубого Пепедука). Обращал на себя внимание кряжистый мужик в чёрной форме «звёздного десанта» с планеты Дивклептос, а также несколько человек в приметных переливчатых комбинезонах «службы метеорной защиты» планеты Зухрияр.

Нашего появления никто не заметил. Лица присутствовавших были обращены к металлическим ящикам, на которых скакал карлик с микрофоном. Он ревел нечто нечленораздельное, хотя и… по-русски. Это оказался ведущий торгов. Как раз принялся расхваливать очередную партию выставленных на продажу людей:

— Наши друзья-молокане пригнали четырёх европеоидов. Все мужского пола, возраст толком неизвестен! Каждый по-своему хорош: белая кожа, разинутый рот, коли есть жопа, то не урод!

На ящики поднялся крупный альбинос в керамическом нагрудном доспехе. В руках он держал конец цепи, пристёгнутый к ошейникам четверых измождённых мужчин. Рабы смотрели затравленно.

— Восемь глаз, четыре печёнки, не испорченные алкоголем, количество гениталий сосчитайте сами! — Карлик прошёлся колесом по импровизированному помосту. — Наши друзья-молокане просят за этих дивных мужчин всего-то сорок тысяч УРОДов! Кто больше?!

— Какой язык они знают или понимают? — выкрикнул кто-то из толпы покупателей. — Русский? Английский? Транслит?

— Русский или английский понимают те, кто летает в космос! — Карлик сделал ещё одно колесо на месте. — А это — дети девственной планеты с непорушенной экологией! Они лечили зубную боль уринотерапией и строили жилища из слоновьих кизяков! Они говорят на псевдо-суахили, поэтому их никто не может понять!

— Разбейте их на две пары, и я возьму одну не торгуясь, — предложил татуированный красавец в женском бюстгальтере и с голыми плечами. Очевидно, один из немногих обитателей Корабля дураков. Не иначе, какой-нибудь местный капо.

— Вы же знаете, почтенный Людоед, это против правил, — вежливо отозвался карлик. — Друзья-молокане хотят задвинуть товар одним лотом. Итак, сорок тыщ УРОДов, кто больше? Шаг — пять тысяч!

— Сорок пять!

— Пятьдесят!

— Пятьдесят пять тысяч!

— Семьдесят тысяч и — ша! — перекрыл рык кряжистого мужика в чёрной форме «звёздного десанта».

Повисла тишина.

— Семьдесят — раз! Два! Кто скажет семьдесят пять?! — Карлик подрыгал ножками, вихляя задом. — Три! Про-о-одано! Почтенный господин в чёрном забирает обладателей восьми глаз и четырёх печёнок! Целое состояние, подумать только! Где-нибудь на Неосфене или Дивклептосе за них можно будет взять пол-лимона УРОДов! Ха-ха!

Человек в форме «звёздного десанта» двинулся к сцене. Альбинос спрыгнул ему навстречу. Оба отошли в сторону. Очевидно, для окончательного расчёта.

Рабов с самодельного помоста увели. Карлик продолжил торг:

— А теперь, дорогие мои братихи и братанги, наш следующий лот…

Я с трудом разбирал шепелявую речь уродца, говорившего по-русски с ужасным акцентом.

— Наши доблестные шелудивые друзья из Эскалибура представили на продажу замечательную компашку: белого мужчину и двух белых женщин! Кто из нас не любит белое женское мясо?! Даже я люблю! Встречайте! Сразу предупреждаю — лот не делится…

На помост выскочил рослый, крепкий негр в чёрном доспехе, инкрустированном серебром. Когда он наклонил стриженую голову, на его темени стала видна литера «Z» — знак принадлежности к какому-то клану. На поясе негра висело незнакомое мне оружие, что-то вроде автоматического арбалета. Штука выглядела компактной и весьма солидной. Каким же может оказаться её боекомплект?

Негр дёрнул конец цепи, который сжимал в руке, и на помост поднялись рабы, предназначенные на продажу.

Тут я сразу напрягся — это явно не были жители Корабля дураков или какой-то деградировавшей планеты. Все трое оказались облачены в одинаковые тиакриловые комбинезоны с голографической эмблемой на левой стороне груди. Некогда эта их снежно-белая одежда сейчас была пепельно-серой. Рабы выглядели как одна семья: мужчина и женщина казались гораздо старше хрупкой девицы, явно годившейся им в дочери. Все трое — белокожие, голубоглазые и насмерть перепуганные.

— Стартовая цена — сотня тысяч! — провозгласил карлик. — Можете разобрать их на органы! Можете оттрахать в самой извращённой форме! Можете использовать для получения выкупа! Делайте с ними что хотите! Только купите! Шаг торгов — десять тысяч! Играем на повышение! Поехали!

— На каких языках говорят эти рабы? — спросил кто-то из толпы.

— Хе-хе! На всех! Даже на тех, на которых не говорите вы! Посмотрите на голограммы — они граждане Цивилизационного Сообщества! Это же идеальные заложники! На выкупе вы заработаете состояние.

— Нашивки можно переставить, — не унимался привередливый покупатель. — Пусть скажут что-нибудь по-английски!

— Пусть скажут! Пусть говорят! — загалдела толпа.

Карлик оглянулся на негра, владельца товара. Тот, в свою очередь, посмотрел на карлика. Тронул оружие на ремне и рявкнул:

— Вы че тут гоните, братанги?! Что вы хотите услышать?! Может, вам ещё стихи почитать? Или силовой стриптиз в пене изобразить?! Сто тыщ — стартовая цена, сказано же, поехали!

— Сто десять!.. Сто двадцать!.. Сто тридцать!.. Сто семьдесят тысяч! — посыпались ставки.

В моём мозгу включился таймер. Если до этого я наблюдал за происходившим как сторонний наблюдатель, то теперь не было в этом помещении более заинтересованного торговца, чем я. Одно дело, когда в качестве рабов используются олигофрены! И совсем другое — жители цивилизованных миров. Мимо таких случаев проходить не следует. Во всяком случае, таковы этические нормы жителей Донской Степи.

— Моня-Катерпиллер сказал, что желает получить сегодня белое мясо! Значит, так оно и будет! — провозгласил какой-то малый по левую руку от меня. — Поэтому я говорю: двести тысяч!

Тишина. Да, похоже, и Моню-Катерпиллера здесь хорошо знали.

— Двести пятьдесят тысяч! — просто уронил я.

В потайном отсеке на «Фунте изюма», который даже не был отмечен на конструкторском чертеже корабля, стоял свинцовый контейнер с двумя миллиардами наличных УРОДов. На эти деньги я мог бы купить весь Корабль дураков.

— Четверть «лимона»! — порадовался карлик. — Хорошо! Кто больше?

— Триста тысяч! — повысил голос мой конкурент. — И Моня получит-таки белое мясо.

У этого придурка был неправильный прикус и сильно выдвинутая нижняя челюсть. Удивительное сходство с человекообразной обезьяной! Принимая во внимание чёрный цвет кожи и выраженную волосатость открытых частей тела, можно было допустить, что таковой он и являлся. Сейчас, в эпоху тотального увлечения генной модификацией, я бы воспринял как должное, если бы узнал, что мой соперник прячет в штанах рудиментарный хвост.

— Пятьсот тысяч! И закончим на этом! — провозгласил я.

Обезьяныш с неправильным прикусом повернулся ко мне всем телом. То же самое сделали и две крепкие мучачес по бокам от него. Мучачес хоть и имели груди больше моих ягодиц, всё же сильно смахивали на мужчин. Я заключил, что передо мною плоды местной транссексуальной трансплантологии. Кроме того, у них на поясах висели блестящие колюще-режущие орудия весьма угрожающего вида.

Меня дёрнул за рукав Пожиратель Бесконечности:

— Господин Мпепедо, это же Кинг-Конг! — зашептал капо капитале. По-моему, в эту минуту он здорово струхнул.

— В самом деле? Я принял его за подкидного дурака! — также тихо ответил я, в надежде, что обладатель выдвинутой челюсти имеет хороший слух.

— Пятьсот десять тысяч, — раздельно проговорил потомок обезьяньего племени.

Насколько я понимал, конкурент выдохся и суммы, более названной, предложить не мог.

— Миллион УРОДов! И прекратим трепать нервы окружающим, — парировал я.

Народ ахнул. Или мне только показалось?

— Моня-Катерпиллер хотел белого мяса! И он его должен получить! Сними свою ставку! — рявкнул обезьяныш, испепеляя меня взглядом. Придурок не знал, что я тоже умею так смотреть.

— Эй-эй-эй! — оживился негр на помосте, продававший рабов. — Что значит «сними ставку»? Был назван «лимон» — значит, я получу «лимон», а не пятьсот десять тысяч!

— Повторяю для слепо-немо-тупо-глухих: даю миллион УРОДов за этих трёх человек! — раздельно и громко заявил я.

Что должно последовать дальше, тайны для меня не составляло: в нашем мире по-настоящему новое происходит вовсе не так часто, как принято думать. Можете считать это моей формулировкой гауссова распределения вероятности. Мой конкурент вдруг вытянулся в струну и стремительным движением послал мне в голову быстро вращавшийся предмет — какой именно, я не успел рассмотреть, но думаю, что это была какая-то хрень из иридия или сталиния, являвшаяся новейшей модификацией бумеранга. Обезьяныш, должно быть, считал себя малым ловким и быстрым, но всё же этого оказалось недостаточным для такого парня, как я. В конце концов, о той школе жизни, что я имел за своими плечами, он просто-напросто даже и не подозревал.

Я упал на колено, и брошенный предмет пролетел над головой. Вздёрнув обе руки перед собой, я навёл на противника спрятанное в рукавах сари оружие. «Б-д-ж-ж!» — натужно рыкнул термокинетический пистолет и выплюнул ему в рожу раскалённую пулю длиной дециметр. «Б-д-ж-ж!» — рыкнул он вторично, повинуясь моему мысленному приказу. Я никогда не являлся безоговорочным сторонником сенситивного управления ввиду возможности элементарной блокировки слабых нейротоков, но на Корабле дураков я не боялся глушилок — если эти идиоты подсветку наружного борта не могли обеспечить, то о каком подавлении сенситивного управления речь!

Кинг-Конг как стоял, так и лёг, звучно припечатав палубу затылком. Специалисты утверждают, что трицератопс, например, имел лобную кость толщиной шесть сантиметров. Врут? Не знаю. Если бы у меня была такая кость во лбу, я бы никогда не пользовался зонтиком и открывал бы сейфы кивком головы! Но даже трицератопс, получив в лоб две пули из термокинетического пистолета, брякнулся бы на палубу Корабля дураков.

Крепкотелые девицы, стоявшие с боков подстреленного обезьяныша, синхронно прыгнули в стороны. Должно быть, испугались. В одну я пустил третью пулю, а в другую — струю хладогена из фризера. Оба выстрела оказались удачны, транссексуалы взвыли.

Толпа, зачарованно наблюдавшая за происходившим, вдруг заволновалась. Люди подались в разные стороны, возмущённо закричали, кто-то кого-то толкнул, моментально возникла сумятица, раздались выстрелы. Многие посетители рабского рынка проигнорировали запрет на ношение огнестрельного оружия на борту Корабля дураков. К счастью, стреляли не в меня — палили друг в дружку, развлекаясь сообразно своим представлениям о весёлом досуге.

Я вскочил с колена и помчался к помосту с рабами.

Негр отбивался от двух энергичных молодых людей, явно пытавшихся завладеть только что купленным мною товаром. Грозный обладатель литеры «Z» на темени удачно завалил одного из них, всадив в колено пару коротких оперённых дротиков, однако с другим справиться не смог — у того под одеждой оказался какой-то доспех. От его груди и предплечья отскочили четыре дротика.

Я пустил в спину «неуязвимого» струю хладогена. Получив от стремительной заморозки одежды и тела термический удар, он пискнул и без чувств упал навзничь. В лучшем случае — уже мёртв, в худшем — переживал коллапс, и его ждало в высшей степени мучительное пробуждение.

Подскочив к помосту, я рявкнул скованным цепью людям:

— За мной! Быстро!

Но они не шелохнулись, пребывая в ступоре. Вполне обычная, кстати, реакция для вполне обычных людей. Дотянувшись до цепи, я рванул её на себя, заставив рабов прыгнуть вниз.

— За мной! Не отставать! — я поволок всю семейку прочь, к причальному терминалу.

И самое время! Загремели разрывы дымовых, газовых и ослепляющих гранат. Если бы я не имел навыка действий в условиях их применения, то непременно бы потерял ориентацию в пространстве, ослеп, оглох и отравился бы перечным газом. Но всякий донской казак проходит интенсивный курс подготовки к террористической деятельности, захвата заложников и противодействия силовым действиям спецслужб. Так что я остался жив, относительно невредим и успешно выволок в коридор освобождённых мною рабов.

Все в слезах, соплях, хрипящие от едкого газа, они выглядели сейчас довольно жалко. Однако сильно порадовало то, что вся троица могла передвигаться на своих ногах. Стало быть, на руках тащить никого не придётся.

В коридоре меня встретил Пожиратель Бесконечности, благоразумно сбежавший в самом начале устроенной мною стрельбы.

— Что ты наделал! — заорал хромоногий капо капитале. — Ты знаешь, кого подстрелил?! Кинг-Конга! Это самый ужасный палач на всём северном радиусе! Он на службе у Мони-Катерпиллера! Моня пригонит сюда полста убийц, и здесь будет месиво!

— Не бойся ты Кинг-Конга, он теперь очень сильно мёртвый, — успокоил я Пожирателя.

— Улетай отсюда скорее! Я тебя покрывать не стану! Сам огребешь от Мони! Моня тебя плазменным резаком распилит!

— Да знаю я всё про плазменный резак, угомонись! Освободи дорогу…

Я и сам понимал, что с Корабля дураков надо улетать. И чем быстрее, тем живее останусь. Я прошёл к причалу. Канцлер Бисмарк, сидевший за пультом управления электрокаром, деловито подводил манипулятором башмак к одной из опор, пытаясь придать ему положение, нужное для осуществления сварки. Я постучал по остеклению кабины:

— Канцлер, я улетаю! Башмаки привесишь в следующий раз! Вот, возьми, спасибо за труд, извини, что так получилось… — Я протянул ему пластиковую полупрозрачную карточку с голограммой достоинством в сотню УРОДов и «пыхкалку», купленную в магазине капо капитале.

Бисмарк смахнул с глаз что-то похожее на слезу:

— Перечным газом чегой-то в нос шибает. Аж глаза слезятся.

— Это от волос, — я показал на непокрытые головы освобождённых рабов.

— Гм. У меня есть коробка сухого собачьего шампуня. Хотите купить? — поинтересовался Бисмарк.

— У меня нет собаки.

— Неважно. Им можно мыть голову.

Я похлопал Бисмарка по плечу и направился к подъёмному пандусу родного «Фунта изюма». За мной потянулась вся новоприобретённая троица. Лифт поднял нас на первую жилую палубу. Только теперь, очутившись с ними лицом к лицу, я получил возможность как следует их рассмотреть. Меня интересовали нагрудные эмблемы их комбинезонов. Если верить надписям на них, все трое когда-то являлись членами экипажа космического корабля «Энтерпрайзс».

Я провозгласил:

— Третья дверь налево — помещение биологического обслуживания. Там можете умыться, оправиться и даже помассировать мизинцы ног особым массажёром. На всё про всё у вас две минуты. Через три — отлёт, и я приступаю к стартовому маневрированию. К этому моменту всем надлежит занять места в ложементах — дверь прямо перед вами. Кто не успеет — я не виноват!

Я откатил дверцу шкафа со скафандрами и извлёк из него кусачки с атомарным усилителем, вещь, совершенно необходимую для работ в открытом космосе. Перекусил цепь, соединявшую ошейники бывших рабов:

— Отныне вы все свободные люди. Можете считать, что в настоящее время являетесь гостями на борту моей космической яхты… М-м… скажем, «Титаник»… Нет, неудачное название! Скажем, «Краса Крыжополя». Да, именно так! Вперёд, время пошло!

 

3

Я всегда считал, что предупредительный выстрел в лоб — лучший способ начала содержательной беседы, а контрольный в затылок — её окончания. Если такая беседа и должна была когда-либо состояться, то сейчас представился именно тот случай. На борту своей яхты я вёз трёх человек, ещё недавно прозябавших в положении рабов; я пообещал сделать их свободными и ради этого даже насмерть завалил нескольких дегенератов. Всё это, конечно, выглядело чрезвычайно романтично. Существовала лишь одна загвоздка — я решительно ничего не знал об этих людях. Голограмму с надписью «Энтерпрайзс» на левой стороне груди не следовало переоценивать. Что такое «Энтерпрайзс», я тоже толком не знал. Это могла быть как компания-производитель лака для ногтей активных лесбиянок, так и узел дальней космической связи неизвестного мне правительства.

Гм, хотя всё же, скорее, данная голограмма указывала на принадлежность всех троих к экипажу космического корабля.

Я направил «Фунт изюма» в сторону звезды Карамаго — это ближайшая к Уцуропеду С-112 точка, в которой располагалась крупная перевалочная база межгалактических маршрутов. База, официально именовавшаяся «Квадрионе пультаре», у «донцов» имела бессмысленное прозвище «Квадропупль», выдуманное неизвестно когда и кем. Место это пользовалось известной популярностью: большое количество кораблей, совершавших дальние грузовые и пассажирские перевозки, как регулярные, так и не очень, перед межгалактическим прыжком делали остановку на «Квадропупле». Звезда Карамаго располагалась на периферии галактики Аль-Дагор, и лучшего места для подобной базы трудно отыскать.

Именно на «Квадропупле» я решил высадить своих гостей, дабы они получили возможность отправиться на проходящем лайнере в любой — по собственному выбору — район Вселенной.

Навигатор рассчитал координаты точки входа в нужный мне «схлоп» и задал разгонную траекторию. Оставалось более четырёх свободных часов, прежде чем «Фунт изюма» достигнет субсветовых скоростей. А стало быть, мы могли относительно свободно поговорить.

Я развернул своё кресло к гостевым местам вдоль стены. Места эти неслучайно назывались гостевыми — сидевшие там не могли вмешиваться в управление кораблём и лишь наблюдали за действиями командира. Первым делом следовало успокоить гостей относительно моих ближайших планов.

— Как все вы могли видеть, — начал я, — в качестве цели полёта задана звезда Карамаго, расположенная в пятидесяти семи парсеках отсюда. Это красный гигант, хотя и не такой большой, как Уцуропед, который вы можете сейчас видеть на обзорных «планшетах». Возле Карамаго — крупная база «Квадрионе пультаре». Это так называемая промежуточная пилотажная база, «база подскока». Я высажу вас там и дам каждому по сто тысяч УРОДов, дабы вы могли приобрести билеты на любой транзитный корабль. Означенной суммы хватит на то, чтобы пересечь нашу Вселенную из конца в конец, так что проблем с возвращением домой у вас не возникнет.

— Вы нас отпустите? — с сомнением спросил мужчина. Русский не являлся его родным языком; он говорил с сильным акцентом и подбирал слова с заметными паузами.

— Именно.

— Что хотите взамен?

— Ничего.

Вся троица обменялась быстрыми и, как мне показалось, недоумёнными взглядами.

— Вы хотели заплатить за нас миллион… — мужчина надолго замолк, внимательно изучая моё лицо, — и ничего не получить взамен?

— Именно так.

— Что вами двигало?

— Мои этические представления.

— М-м-м… — покивал недоверчиво мужчина. — Этика…

— Да, этика. Позвольте представиться: Кентаврус Пепеджаклус. Вы все можете называть меня просто Кенни. Если не возражаете, я бы хотел узнать ваши имена. Должен же я вас как-то различать.

— Я — Эдвард Вэнс.

— Я — Сибилла Вэнс, жена Эдварда.

— А меня зовите Натс.

— Вы дочь Сибиллы и Эдварда? — уточнил я.

— Нет, мы даже не родственники, — с отчуждением в голосе ответила младшая.

От меня не укрылось, что Натс, в отличие от четы Вэнсов, прекрасно говорила по-русски. Вне всякого сомнения, она имела большую языковую практику. Я внимательнее вгляделся в её лицо и только теперь понял, что передо мною вовсе не девчонка, а вполне сформировавшаяся женщина — молодая, симпатичная. И куда это я смотрел раньше?!

— Хорошо, не будем углубляться… Задам лишь последний вопрос: что такое «Энтерпрайзс»?

— «Энтерпрайзс» — корабль с планеты Новые Фивы, — сообщил Эдвард Вэнс.

Ого! Новые Фивы — один из самых богатых и могущественных миров Земной Цивилизационной Лиги. Планета, вращавшаяся вокруг сравнительно молодой жёлтой звезды в одной из ближайших к Земле галактик Туманность Андромеды, оказалась, пожалуй, первой, заселённой земными колонистами в самом начале общевселенского расселения человечества. Безжизненный, безатмосферный мир подвергся генеральному переустройству и ландшафтному переформированию. Всего за одно десятилетие Новые Фивы обзавелись мощной, богатой кислородом атмосферой, а также пригодной для растений почвой. После чего туда валом повалила богатая публика, стремившаяся покинуть переживавшую экологическое истощение Землю. За пять столетий, миновавших с той поры, Новые Фивы превратились в самодовольный, замкнутый мир, считавший себя самым демократичным, самым справедливым и самым лучшим в целой Вселенной. Жители с высокомерным пренебрежением относились к гражданам других сообществ, но при этом испытывали комплекс неполноценности перед землянами, которые всё же считались самыми богатыми жителями Вселенной. Такой снобизм вообще являлся характерной чертой членов сообществ, входивших в Земную Цивилизационную Лигу. Я имел несколько случаев общения с гражданами Новых Фив; признаюсь — все они оставили не очень-то приятные воспоминания.

— Слыхал о такой планете, — кивнул я. — Это был военный корабль?

— Нет. «Энтерпрайзс» — крупная лаборатория одного из университетов. Вернее, являлся крупной лабораторией.

— Какого направления исследования вела лаборатория?

— Физика звёзд.

— Вы, стало быть, физик?

Мне показалось, что господин Вэнс напрягся.

— Да, я физик. Моя тема: трансформации вещества в крупных, быстро меняющих объём объектах. Ничего военного!.. Мы все находились на борту «Энтерпрайзса», когда последовало нападение.

— Пираты, да?

— Да, пираты. Свою группу они именовали «Эскалибур».

— Я так и понял по тому, как объявлял карлик во время торгов. Но на самом деле пиратский клан мог носить совсем другое название. Когда на вас напали? Перед входом в «схлоп» или уже после прыжка?

— После. На выходе.

— И где это случилось?

— Не знаю. Я ведь не занимался навигацией. Нам предстояло последовательно выполнить несколько больших прыжков чуть ли не по двадцать мегапарсеков каждый. Путь прокладывался через необитаемые системы. В одной из таких систем нас ждали.

Вэнс отвечал, а его спутницы как воды в рот набрали. Их молчание обескураживало. Я не то чтобы ждал от спасённых мною людей слов благодарности или какого-то иного выражения чувств, но более доверительное и раскрепощённое поведение с их стороны мне показалось бы вполне уместным.

— Хорошо, будем считать, что я получил ответы на интересующие меня вопросы. У нас есть несколько свободных часов. Спуститесь лифтом палубой ниже. Там… Я называю это гостиной, хотя правильнее, наверное, кают-компания. Там есть синтезатор пищи с памятью на двенадцать тысяч блюд. Закажите себе что-нибудь: курочку, мороженое, пиво, шампанское… Словом, всё, что хотите, на выбор.

— Вы что же, тратите запасы позитрония на приготовление пищи?

— Трачу. У меня его закачано полторы тонны. Так что хватит на всё.

Мне показалось, что в мозгу физика при попытке сосчитать стоимость блюд замелькали нули.

— Позвольте, но это же… Бутылка синтезированного шампанского окажется дороже слитка палладия той же массы!

— В два с половиной раза, — уточнил я. — О золоте и платине и говорить не приходится. Но у меня на корабле нет объёма, чтобы возить с собой запасы продуктов. Поэтому пища только из синтезатора.

Вся троица поднялась со своих мест и двинулась к выходу из поста управления.

— И вот ещё что! — остановил я их в дверях. — Там же в гостиной находятся ложементы для людей. Я дам команду перед прыжком в «схлоп» и вам придётся их быстро занять. Изучите конструкцию заблаговременно. Иначе окажется, что я зря спасал вас из рабства.

Они не поняли иронии. Тупые они там, в Новых Фивах, что ли? Зато все трое облегчённо выдохнули. Чёрт побери, чего же эта компания так боялась?

«Квадрионе пультаре» я считаю одной из самых красивых околозвёздных баз. Звучит не очень патриотично по отношению к тому, что понастроили свободолюбивые казаки в Донской Степи. Да только слов из песни не выкинешь! «Донцы» из-за жёсткого ограничения во времени и ресурсах строили станции модульные, из небольших блоков, предварительно собранных на планетах. Там посредством переходных узлов эти блоки объединялись в единую конструкцию, в результате чего орбитальные станции в своём готовом виде приобретали очертания, весьма похожие на большие кучи козьего помёта. Уж извините, но таков ассоциативный ряд в закоулках моего казачьего мозга. Кто видел козье дерьмо хотя бы раз в жизни, тот согласится с точностью сравнения.

Совсем другое дело станции, отлитые в космосе из пенобетона. Колоссальные конструкции, настоящие искусственные планеты, не предназначенные для скоростных маневров, взлётов и посадок в турбулентных атмосферах. Невесомая красота, чудо внепланетного инжиниринга! Ажурные решётки антенн ближней связи, огромные световые окна, причудливо изогнутые профили несущих конструкций, причальные терминалы, всегда вынесенные на крайние точки конструкции, подсветка внешних бортов, причудливая игра света и тени. Я бы даже сказал, прихотливая игра света и тени. К-р-р-ра-сотища!

Перед причаливанием к «Квадропуплю» я ввёл в идентификационную матрицу «Фунта изюма» данные, которые описывали мой корабль как «Красу Крыжополя», построенный в 2715 году на четырнадцатой верфи анархической планеты Палтоломео, не признающей власть Земной Цивилизационной Лиги. Пусть кто-нибудь проверит! Считается, что идентификационные матрицы не поддаются исправлению, однажды введённые реквизиты остаются там навечно. Я, разумеется, исправлял, а если точнее, переписывал их постоянно. При том образе жизни, который я вёл последние тридцать условно-земных лет, изменение корабельных реквизитов являлось для меня делом куда более важным, нежели борьба с перхотью или чрезмерной ломкостью ногтей. Считалось, что биополимерную пластину, являвшуюся идентификационной матрицей в физическом, так сказать, смысле, невозможно вырезать из несущей конструкции корпуса космического корабля без её разрушения. Данное обстоятельство, следуя логике конструкторов, делало невозможной её замену. Надо сказать, это чистая правда. Именно потому пираты и разного рода межзвёздный сброд — все эти «каперы бессовестные» и «каперы честные» — обычно такие матрицы просто выжигали плазменными резаками, не предпринимая попытки их извлечения. Корабли таких героев галактических далей никак не идентифицировались и потому не могли пользоваться легальными услугами космопортов, принадлежавших Земной Цивилизационной Лиге.

Я действовал иначе. На каком бы корабле мне ни доводилось нарезать дурака, я непременно возил с собою купленный на космоверфи обрабатывающий центр, посредством которого по мере возникновения необходимости изготавливал потребное мне количество новых матриц. На моём прежнем корабле, носившем романтическое название «Горшочек ослика Иа», в конечном итоге их оказалось нарезано более трёх десятков. Старые я выжигал, а новые программировал, сверяя по справочникам корабельные реквизиты с данными реально существовавших и выставленных на продажу яхт. Всё очень просто! Особенно когда знаешь, как правильно следует врать.

Сейчас я поступил несколько проще и грубее: в новую идентификационную матрицу просто-напросто ввёл данные не существовавшей «Красы Крыжополя». За то непродолжительное время, что мне придётся провести у причала «Квадропупля», никто из персонала базы не успеет проверить точность сообщённых мною выдуманных сведений.

Сверхсветовой прыжок не имеет протяжённости во времени. Точнее, при превышении скорости света происходит свёртка оси времени в привычной системе координат. Правда, имеет место образование большого количества новых измерений, но все они парные, не воздействующие на наши органы чувств, и, кроме того, ввиду мгновенности прыжка, нашему восприятию недоступны. Физики утверждают, что все эти измерения объективны и реальны, но нормальному человеку от этого ни тепло, ни холодно, вообще никак. Так что, с точки зрения человеческого восприятия, основные затраты времени при межзвёздном перелёте требуются как раз на разгон до околосветовой скорости, а затем — на торможение. Сам прыжок, какое бы расстояние он не покрывал, времени в человеческом понимании не занимает вовсе.

Диспетчер «Квадропупля» поприветствовал «Красу Крыжополя» на русском, английском и транслите. После чего направил мой корабль в очередь ожидавших швартовки лайнеров. Самих кораблей в кромешной тьме окружавшего космоса я рассмотреть не мог — Внеатмосферный Кодекс квалифицировал любое, не обусловленное программой полёта, сближение космических кораблей на расстояние менее пятисот километров как аварийное. А с пятисот километров увидеть даже огромный межзвёздный лайнер невозможно. Разве что проблесковые маяки на вынесенных антеннах.

«Фунт изюма» занял очередь в длинном ряду причаливавших к околозвёздной базе кораблей — «Нормандия», «Афины», где-то там ещё дальше «Бодхисатва». На швартовку каждого лайнера уходило примерно пять-семь минут — в зависимости от размера корабля. Понятно, что здоровые дуроломы требовали большей тщательности при выполнении стыковки.

Не прошло и получаса, как «Фунт изюма» получил приглашение к швартовке. Диспетчер базы дал мне стыковочную глиссаду. Задача была проста: ориентируясь по свету четырёх причальных фонарей, подойти к нужным воротам. Все четыре световых сигнала должны быть видны одновременно. Если один из них исчезал, значит, я вышел из данного мне коридора и потенциально создал угрозу либо базе, либо соседу, маневрировавшему рядом.

Я знал толк в космическом пилотаже, ни разу ни один из огоньков из вида не потерял. На последней минуте в центре квадрата появился ещё один яркий огонёк, который стал стремительно расти и вскоре своей яркостью затмил прочие — это была причальная аппарель, в которую «Фунт изюма» нырнул легко и непринуждённо, как рука в карман, как чайная ложка в сахарницу.

Мягкое, почти незаметное касание тормозного штока, едва уловимый толчок и всё — полёт окончен.

Я включил внутрикорабельную трансляцию:

— Господа Вэнсы, госпожа Натс! Мы благополучно прибыли на станцию «Квадрионе пультаре», название которой переводится с вульгарного генуэзского то ли «Четвёртый пульсар», то ли «Четыре пульсара»… Не знаю точно, никогда не был силён в этих аппенинских гибридных языках. Прошу вас пройти к выходу из корабля для церемонии торжественного прощания, пожимания рук и оплакивания. Имейте в виду, что корабль наш располагается горизонтально в зоне невесомости — стены и пол поменялись местами.

К выходу я успел раньше, хотя пост управления находился от него дальше, чем салон на второй палубе. Сказалась сноровка и знание родного корабля. Чете Вэнсов я вручил пластиковый пакет с двумястами тысячных УРОДов, их волоокой спутнице — точно такой же, только с сотней.

— Вот ваши деньги. Постарайтесь более не попадаться в плен к пиратам. Надеюсь, путешествие на моей утлой посудине явилось для вас не самым гадким впечатлением.

Только тут Эдвард Вэнс, похоже, поверил в собственное освобождение. Приняв пакет из моих рук, заглянув внутрь и убедившись, что там действительно лежат две пачки небесно-голубых пластиковых карт с легко узнаваемыми голограммами, он поднял на меня глаза:

— Значит, вы нас отпускаете…

— Да, представьте себе.

— Спасибо вам за всё, — господин Вэнс выглядел крайне задумчивым, если не сказать озадаченным.

Супруга его отреагировала куда живее:

— Спасибо, спасибо! Мы с первой минуты знали, что всё будет хорошо! Вы человек, внушающий доверие с первого взгляда.

Местоимением «мы» она, очевидно, обозначила себя и Натс. Последняя неожиданно протянула мне руку:

— Мир, оказывается, не без добрых людей. Огромное спасибо!

Её, стало быть, я тоже сумел удивить. Неужели мои действия в глазах этих людей до такой степени выглядели странно?

— Но если я никуда не хочу лететь, могу ли остаться? — неожиданно спросила Натс, не выпуская мою ладонь.

Её прозрачные небесные глаза смотрели на меня требовательно и, я бы даже сказал, взыскательно.

— У вас в пакете деньги, достаточные для перелёта в любое место обжитой Вселенной. Возвращайтесь на родину!.. У вас же есть родина?

— Сожалею, но я не могу вернуться на родину.

Я ощутил, как заволновались супруги Вэнс. Эдвард даже поднял руку, словно намереваясь удержать девушку за локоть, но не сделал этого, а лишь почесал нос. Получилось у него не очень естественно.

Ситуация складывалась неожиданно дурацкая. Я знал, что мне необходимо выпроводить этих людей со своего корабля, иначе рискую рано или поздно быть обвинённым в насильственном их удержании. Не хватало мне ещё пополнить список работорговцев!

— Госпожа Натс, есть нюанс, который заключается в следующем… Я хотел бы, чтобы вы сейчас все трое покинули мой корабль. Камеры на причале зафиксируют тот факт, что я отпустил вас. Тем самым, с точки зрения международного права, я продемонстрирую своё неучастие в торговле рабами. Для меня это важно, поскольку я не желаю сталкиваться в будущем с такого рода обвинениями…

Тут я, конечно, слегка покривил душою. Может, и не слегка. Может, и вовсе не душою, а тем, что у меня вместо неё. Тем не менее, что-то такое пустое и напыщенное я должен был произнести в присутствии этих Вэнсов. Они, кстати, при моих словах облегчённо вздохнули. Или мне показалось?

Прощание явно затягивалось. С этим явно что-то надо было делать!

— Вы можете вернуться на борт «Фу…», то есть «Красы Крыжополя», и я даже буду вам искренне рад. Вы — красивая женщина, а я — чертовски привлекательный мужчина, особенно ежели смотреть в темноте, в другую сторону и не на меня… — пошутил я старым космическим анекдотом про космонавта Леонова в бане. Натс не поняла шутки и не улыбнулась. — Но сейчас вы должны… Я вас об этом прошу… покинуть борт моего корабля вместе с супругами Вэнс.

Керамическая дверь отъехала в сторону, открывая путь к эскалатору, поданному посадочным автоматом. Лента вращалась, на причале выходящих дожидалась пара роботов: банкомат — для размена экзотических планетарных валют на УРОДы и робот-регистратор — для заполнения формы допуска, оформления временного пропуска и последующего прохождения таможенного контроля. Цивилизация, однако!

Эдвард Вэнс ступил в дверной проём, но неожиданно остановился.

— О-о, — протянул он, постучав каблуком, — хорошая броня! Керамическая!

— Монокристалл… — поправил я. Броня «Фунта изюма» являлась моей гордостью. Если вы летали на монокристалле кремния, выращенном в глубоком вакууме, то должны понимать мои чувства.

— Два с половиной метра, не меньше!

— Обижаете! Три! — Я скромно умолчал о том, что в носовой оконечности толщина керамической оболочки достигала восьми метров.

— У вас хороший корабль… господин… прости-те-не-запомнил-вашего-имени…

Этот специалист по физике звёзд мне уже изрядно надоел. Кому приятно, когда его имя забывают, пусть даже это имя всего лишь псевдоним? Пора бы уже специалисту по физике звёзд свалить за борт. Окончательно.

— Кентаврус Пепеджаклус, — я кротко напомнил свой очередной бредовый псевдоним. Для разного рода идиотов в загашниках моей богатой памяти отведена целая полка псевдонимов, имён и кличек.

Натс засмеялась. Она, похоже, откровенно забавлялась в эту минуту…

Все трое, клацая магнитными ботинками по металлическим направляющим, прошли к эскалатору. Стали на вращающиеся ступени и… Adios, madam!

Я вернулся в пост управления и через один из обзорных «планшетов» принялся наблюдать за тем, что происходило на пирсе, возле борта «Фунта изюма». Чета Вэнсов, судя по энергичной жестикуляции, с жаром уговаривала Натс следовать за собой, в глубь станции. И вроде бы уговорила. Троица быстро миновала робота-регистратора, получив оранжевые пропуска, и исчезла за массивной дверью с цифрой «12». Число это, если кто не понял, являлось номером терминала, к которому причалил мой корабль.

Некоторое время я раздумывал над тем, не заказать ли мне починку повреждённых складных опор, но решил этого здесь не делать. Отсутствие опорных башмаков — дефект не только приметный, но и довольно редкий. Ремонт неизбежно привлечёт внимание пущенных по моему следу сыскарей. Скорее всего, запросы о проведении подобных ремонтных работ уже разосланы полицией Голубого Пепедука по всем планетам и орбитальным станциям, признающим юрисдикцию Земной Цивилизационной Лиги. Не стоило облегчать задачу ищейкам — пусть побегают, поломают голову над тем, где и как меня искать…

Время бесплатной четвертьчасовой стоянки подходило к концу. Что делать далее — оставаться или улетать? Собственно, все мои дела на «Квадропупле» уже закончены… Я запустил предстартовое сканирование систем и вдруг увидел на пирсе знакомую тоненькую фигуру в серебристом комбинезоне. Фигура подняла вверх руку и помахала, давая понять, что просит открыть люк.

Обрадовался ли я? Но люк открыл.

Итак, что же дальше? Мне по-прежнему совершенно необходимо восстановить опорные башмаки. Только теперь на борту «Фунта изюма» находился пассажир — не то чтобы нежеланный, но случайный, скажем так. Пассажир вызывал у меня симпатию. Подозреваю, взаимную. Да только это ничего не значило! В моих жизненных планах для милого голубоглазого существа с тонкими чертами лица места не было. И не предвиделось.

Мы — я и Натс — сидели в посту управления и смаковали «Вдову Клико» урожая 1876 года. Шампанское я получил из недр пищевого синтезатора, оттуда же — пару фужеров на длинных ножках из настоящего богемского стекла. На всё это великолепие умный прибор потратил тридцать два грамма позитрония, но оно того стоило. Натс оказалась необыкновенно занимательным собеседником, и те часы, что «Фунт изюма» разгонялся до околосветовой скорости, мы провели в атмосфере романтичной. Никогда не думал, что пост управления моей яхтой — помещение сугубо функциональное и даже аскетическое — может превратиться в столь уютное гнёздышко. Даже и не знаю, что явилось тому причиной: красивая девица рядом или бутылка доброго шампанского?

Громадные планшетные мониторы над нашими головами отображали потрясающие красоты окружавшего нас мира. Периферийные области небольших галактик вообще могут быть необыкновенно живописны — свет галактического ядра не затмевает свечения ближайших соседей-галактик, и они громадными яркими пятнами видны на небосводах планет, вращающихся вокруг периферийных звёзд. Если скопления галактик содержат необычные структуры, например, сталкивающиеся или ярко светящиеся сейфертовские галактики, то небосводы планет приобретают вид совершенно футуристический! Именно потому, кстати, планеты земного или селенитного типа, вращающиеся вокруг периферийных звёзд небольших галактик, ценятся на космических биржах дороже всего.

Галактика Аль-Дагор совсем небольшая, не более пяти миллионов звёзд, имеет компактное яркое ядро, оставшееся сейчас за кормою «Фунта изюма», и прямо по курсу нам открывался красивейший вид! Вправо и немного вверх по курсу в безмерной космической черноте висела Колхида — спиральная галактика с тремя чётко очерченными рукавами. До неё было всего-то два миллиона парсек и потому структуру этой галактики можно рассмотреть во всех деталях. Левее и примерно вдвое ближе можно было наблюдать другое чудо — то, что старина Хаббл назвал бы «неправильной галактикой второго типа»… Три громадных шаровых скопления, соединённых так называемым «звёздными мостами». В космических лоциях это явление природы называли многозначительно «Клякса Лапласа». В среде казаков, склонных всё переиначивать на свой лад, эту галактику именовали куда циничнее — «Бредом дерматолога».

Мы пили шампанское, я расслабленно просматривал справку лоции, выбирая направление следующего прыжка, и при этом успевал разговаривать с Натс. Если точнее, отвечать на её вопросы. Удивительно, сколь о многом успевает расспросить одинокого мужчину всего одна женщина за первой же бутылкой шампанского!

— Так куда же и зачем ты летишь, Кентаврус Пепеджаклус?

— Можешь называть меня, скажем, Сэмми Йопи-Допи, — разрешил я. — Пепеджаклус — это для четы Вэнсов.

— Как скажешь, Сэмми… Так куда же ты направляешься?

— Хотел бы я сам знать! Мне надо осуществить кое-какой ремонт, и я ищу, где это можно сделать, — честно признался я.

— Почему этот ремонт ты не сделал на базе, где высадились Эдвард и Сибилла Вэнс?

— Хороший вопрос! По существу!.. Потому что «Квадропупль» принадлежит компании, имеющей штаб-квартиру на Ойдэре. А эта планета является одним из самых ретивых членов Земной Цивилизационной Лиги.

— Ну и что?

— Ничего. Просто именно поэтому я и не стал делать там ремонт.

По моему твёрдому убеждению, если не хочется говорить всей правды, достаточно сказать её часть — это сбивает с толку лучше любой лжи. Можете считать сказанное законом накопления кредитной репутации в моей собственной редакции.

Надо признать, милая Натс ненадолго озадачилась моим ответом. Она выдала на-гора новый вопрос:

— Ты испытываешь антагонизм к Цивилизационной Лиге?

— Как и всякий цивилизованный человек, — сознался я.

— В твоих словах, Сэмми, чудится противоречие. Ты не мог бы получше объяснить, что имеешь в виду?

— Цивилизаторы выступают в защиту прав человека. Они атеисты и отвергают все этические ограничения, налагаемые Верой. Я же считаю, что права человека, лишённые этических тормозов, неизбежно вырождаются во вседозволенность. На этом основании я не считаю носителя и защитника демократических ценностей цивилизованным человеком.

— Русский человек без Бога — дрянь…

Неожиданной цитатой из Достоевского она меня по-настоящему удивила.

— Ты знаешь, чьи это слова? — на всякий случай уточнил я.

— Конечно. А ты сам знаешь?

— Я-то знаю…

— Я прочла «Дневник писателя» от корки до корки. И не один раз.

В двадцать восьмом веке довольно трудно отыскать человека, читавшего «Дневник писателя».

— Что ж, значит, тебе будет проще меня понять.

— Таковым нравственным и религиозным человеком ты считаешь себя? — задала очередной вопрос Натс.

— О себе я ещё не сказал ни слова. Пока же я говорю только о том, что пропагандируемые Цивилизационной Лигой идеалы считаю для человечества неприемлемыми и губительными.

— Хорошо, но кто тогда ты?

— Идущий перпендикулярно.

— Это не ответ.

— Хорошо, можешь считать меня дророманом.

— Кем?

— Дроромания — склонность к бродяжничеству. Считай меня космическим бродягой, идущим перпендикулярно стаду баранов, в которое выродилось так называемое «цивилизованное» человечество.

Тут Натс задумалась. Значит, всё же я сумел поставить в тупик эту зеленоглазую красавицу.

— Гм-гм! Налей-ка мне ещё шампанского, Сэмми…

Так мы и летели. Не то чтобы очень весело или эротично. Но всё же не скучали.

Лоция показала, что «Бред дерматолога» заселён довольно редко (не в пример Аль-Дагору). Это объяснялось большим возрастом скопления и малым числом звёзд, имевших приемлемую для развития больших колоний светимость. Что, впрочем, не помешало раскупить большое количество планет в частное владение. Согласно лоции в галактике располагались всего лишь четырнадцать крупных колоний. Все они оказались основаны примерно в одно время — чуть более двухсот лет назад — в эпоху так называемой «второй миграции», в которой активно участвовали выходцы из Латинской Америки. Названия основанных в «Кляксе Лапласа» колоний говорили сами за себя: Мексико, Нью-Мексико, Банджо, Чили, Звёздный Акапулько. Род технологической специализации — первичная обработка недр и космического мусора, интенсивное сельскохозяйственное производство на планетах, закончивших полный цикл терраформинга, то есть полностью преобразовавших атмосферу. Основатели местных сообществ явно испытывали острый дефицит идей и ещё больший дефицит словарного запаса. Я бы, например, никогда не назвал свою планету Нью-Санкт-Петербург или Нью-Васюки.

В принципе, латиноамериканские планеты мне подходили почти все. Исключение составила только Бразилия, по дурости своего основателя Педро Гуэррьенте вписавшаяся в Земную Цивилизационную Лигу. Искренне жаль два миллиона её жителей, добросовестно пахавших на восьми огромных химических комбинатах, восстанавливавших щёлочноземельные металлы, которыми так богаты недра планеты, но… Но это как раз тот случай, когда старина Вольтер мог с полным основанием заявить: рабы сами ковали свои цепи! Не могу ручаться за точность цитаты, ведь точно также мог сказать и циник Диоген. Последний, кстати, мне куда симпатичнее Вольтера.

Хотя я мог отправиться на любую из планет, кроме Бразилии, я всё же выбрал из лоции нечто совсем иное. Дело в том, что в галактике «Клякса Лапласа» почти десять тысяч планет выкуплены в частное владение. Большинство хозяев этих десяти тысяч планет объявляли о полном запрете на высадку. То есть, скорее всего, планеты неосвоенные и являются просто вложением чьих-то капиталов. Однако хозяева почти двухсот планет выступали с разного рода предложениями для завлечения космических туристов. Тут и реклама казино без ограничения ставки (что категорически запрещено Земной Цивилизационной Лигой!), и какие-то безумные предложения в области секс-услуг (планета-бордель — это ни на что не похоже, скажу я вам, хотя сам я на такой планете не бывал ни разу!)… В общем, посмотреть было на что.

Но меня привлекло кое-что другое. В разделе «бизнес-предложения» я увидел объявление, показавшееся по-настоящему интересным и оригинальным.

Некто Лориварди Гнук приглашал на собственную планету Баунти всех астрономов-любителей, заинтересованных в уникальных наблюдениях. Согласно его уверениям, в небе Баунти прекрасно видны невооружённым глазом три небольшие близкие галактики и расположенная в той же звёздной системе планета с набором колец из астероидов. Лориварди Гнук гарантировал возможность для наблюдений, в том числе и с оборудованных площадок в горах, в условиях незначительных атмосферных возмущений. К этим площадкам — подвоз различными видами воздушного транспорта. Всё удовольствие стоило каких-то пять тысяч УРОДов за ночь наблюдений, включая обслуживание космического корабля и доставку визитёра к выбранной им точке наблюдений.

Именно то, что мне нужно! Наличие воздушного транспорта свидетельствовало о существовании на планете инфраструктуры, необходимой для его эксплуатации и ремонта. Кроме того, сыскари из Службы Экономической Безопасности в последнюю очередь станут искать Пепеданга Чивалдоси на планете, хозяин которой предлагает прекрасные условия для астрономических наблюдений. Биржевая акула и мошенник, увлекающийся астрономией, — нонсенс, в понимании прагматически мыслящих оперативников. Откуда им знать, что Пётр Разорвирубаха (он же Иван Караваев, он же Иван Объедалов, он же, наконец, Сэмми Йопи-Допи) в дни своей первой молодости грезил звёздным небом и мечтал стать астрономом!

Я выдал указание Навигатору: галактика «Клякса Лапласа», звезда Кохрентус, четвёртая от звезды планета под именем Баунти.

Через секунду на штурманском «планшете» высветились текущие координаты. Получалось, что уже через восемь с половиной условно-земных часов я мог опуститься на поверхность нужной мне планеты. Там как раз должен наступить вечер.

— Моя дорогая Натс, — обратился я к своей спутнице. — Сейчас мы совершим небольшой прыжок. И если всё сложится удачно, то сегодня у тебя будет незабываемая ночь.

Если б только я знал в ту минуту, как же окажусь прав!

 

4

«Фунт изюма» вышел из «схлопа» вполне благополучно. Хотя немного не там, где рассчитал Навигатор. По счастью, корабль выскочил из подпространства не в термоядерном чреве звезды и не в раскалённых недрах планеты, но ошибка в сто миллионов условных земных километров меня больно кольнула — за такие ошибки мы, космические дророманы, слишком часто платим своими жизнями. Надо ставить лицензионные копии «Звёздной лоции» и Навигатора, надо прекратить экономить на мелочах! Говорю себе об этом всякий раз, ныряя в синхротронный «схлоп». Надо бы всё же проконсультироваться с психиатром. Может, я циклоидный шизофреник?

Расстояние до Баунти оказалось равным не ста пятидесяти миллионам километров, а сотней миллионов больше. Пятьдесят миллионов из них отводились на резкое, так называемое субсветовое, торможение. Скорость корабля должна упасть до ста тысяч километров в секунду. Далее полёт менее экстремален — исчезал интерференционный след, корабль начинал слушаться маневровых двигателей, пропадали все крайне неприятные эффекты и парадоксы, связанные с околосветовыми скоростями, которые физики прошлого называли релятивистскими.

Я обратился по внутрикорабельной трансляции к единственному пассажиру:

— Милая Натс, наше подлётное время окажется несколько больше расчётного. Ты бы могла искупаться в бассейне…

— У тебя на корабле есть бассейн?

— Ты бы могла искупаться в бассейне, но бассейна, к сожалению, здесь нет. Поэтому можешь что-нибудь почитать.

— Можно, я почитаю твою лоцию? Я видела, как ты это делал. По-моему, очень интересная штука!

Она даже не подозревала, что наступила на больную мозоль. Именно ошибка пиратской копии «Звёздной лоции» привела к тому, что мы выскочили в нерасчётной точке пространства.

— Конечно, ты можешь её почитать, — разрешил я. — Сейчас дам указание бортовому компьютеру, и он обеспечит тебе допуск.

Натс находилась на второй палубе, в гостиной у камина. Один из краеугольных принципов моего поведения: никто не должен видеть, как я управляю кораблём! Друзья, враги, родственники, гости — не имеет значения… Никто! Слишком интимный процесс. Почти как близость с женщиной… Это правило, выработанное несколькими поколениями космических казаков, спасает жизнь. Хотя не все способны понять его смысл сразу.

Я щёлкнул пальцами, привлекая внимание бортового компьютера.

— Вышла ошибка. В сто миллионов километров. Мне неприятно.

— Навигатор руководствовался исходными данными лоции, — всхлипнул фальцетом компьютер. — Проведя триангуляцию по ближайшим светилам, я сам и вскрыл ошибку.

— Ты молодец, я тебя не виню.

— Надо покупать лицензионную лоцию, — назидательно посоветовал компьютер.

Тоже мне! Такие советы я и сам давать умею!

— Не дави на бас, Робертино Лоретти! Лицензионная лоция вставит прошивочный модуль с параметрами идентификационной матрицы корабля. Как я после этого буду заменять матрицы?

— Купи сразу десяток лицензионных лоций, и после выжигания старой матрицы всякий раз инсталлируй новую.

— Это всё, что ты можешь посоветовать?

— А ты хочешь, чтобы я тебе посоветовал захватить магазин программного обеспечения с дюжиной заложников? И потребовать предоставления бесплатного доступа к обновлениям?

Он ещё пытается иронизировать!

— Заткнись, Робертино! Будешь хамить, сменю настройки и сделаю Кобзоном!

— Сам же плеваться станешь…

— Молчи и слушай. На борту «Фунта изюма» находится пассажир…

— Она сидит в гостиной перед камином и стрижёт ногти на ногах. Хочет тебе понравиться.

— Заткнись!.. Я тоже хочу ей понравиться. Кстати, откуда у неё ножницы?

— Оставили супруги Вэнс.

— Ты же знаешь моё требование: оповещать меня о появлении оружия и колюще-режущих предметов в руках посторонних! Вдруг она ударит меня ножницами и причинит смертельную рану?

— Тогда сдохнешь, как паршивый пёс! — Электронный болван был не лишён толики чёрного и притом препохабного юмора.

— Шутить ты научился у меня? Учись у меня хорошему, а плохому не учись! У меня нет чувства юмора, поэтому не копируй мою манеру шутить. Понял?

— Ты сделался многословен и сентиментален, — проговорил компьютер после секундного размышления. — Влюбился, что ли? Старый пень, вспомни, сколько тебе лет! Сколько ты перенёс операций по омоложению и модификации тела! Она — молодая, красивая, кровь с молоком… А ты? Злой и вонючий!

Эта сволочь с процессором на парных биополимерных молекулах права каждым своим словом. Я смолчал. Эта сволочь почувствовала, что перегнула палку, почти ласково поинтересовалась:

— Скажи короче, что ты хочешь?

— Доберёмся до Донской Степи, я тебя переформатирую. Поставлю «Русиш фантастиш — сорок пять» без функции голосового управления, — пообещал я. — А теперь слушай: госпоже Натс можно предоставить доступ к «Звёздной лоции» и необходимые пояснения по пользованию справочным материалом. Разумеется, вся информация о корабле и его владельце должна остаться недоступной. Кроме того, разрешается доступ к бортовым ресурсам по продовольственному и медицинскому обеспечению. Если она захочет что-то покушать или полечить — помоги и подскажи. Разумеется, без права синтезировать суггестивные или наркотические препараты.

Бортовой компьютер принял поручение к исполнению.

Я связался с Лориварди Гнуком, владельцем Баунти.

Хозяин планеты оказался худым, высокорослым, полностью облысевшим мужчиной, чей скуластый череп сильно напоминал морду кистепёрой рыбы. Облик господина Гнука имел в себе нечто крайне отталкивающе, но он, видимо, сам знал за собою это и потому всячески старался компенсировать демонстративной любезностью и предупредительностью. Выглядело сие несколько нарочито. Но тот случай, когда человека стоило принимать таким, каковым он казался.

Лориварди, узнав о моём желании прибыть на его планету уже через пять часов, предложил на выбор несколько точек посадки и пообещал прибыть на встречу «Фунта изюма».

Я оставил пост управления и спустился палубой ниже.

Натс возлежала на широком адаптивном диване, повторявшим все положения её тела, и беседовала с бортовым компьютером по широкому кругу вопросов, связанных с ориентированием корабля в космосе. Поскольку компьютер был вынужден начать объяснения с основ векторной алгебры и кратким описанием полярных координат, я догадался, что с фундаментальными науками у моей новой знакомой не всё благополучно. Интересно, надолго ли хватит её любопытства, когда речь пойдёт о тривиальной небесной механике?

Я присел на краешек дивана, и подушка живо приняла форму моих ягодиц и поясницы.

— Натс, есть маленький разговор…

Она живо села, опустив ноги на пол.

— Через несколько часов корабль совершит посадку на планету, — продолжил я. — Она находится в частной собственности. И её хозяина я совершенно не знаю.

— Существует какая-то угроза? — насторожилась Натс.

— Не думаю. Планета рекламируется как прекрасное место для наблюдения за звёздным небом: прозрачная атмосфера, очень красивые виды на близкие и яркие галактики, ну и всё такое. Бандитам такой промысел не интересен, на этом много не заработаешь. Но всё же я бы попросил тебя не обнаруживать своего присутствия…

— В каком смысле?

— Не выходить из корабля, не связываться со мною по радиосвязи. Если я с хозяином планеты зайду внутрь корабля, то не покидай, пожалуйста, гостиную.

— А не может случиться так, что тебя похитят и заберутся в корабль во время твоего отсутствия?

По-детски наивный вопрос! Задан с обезоруживающей непосредственностью!

— Это технически невозможно. В современный корабль, где активирован бортовой компьютер, нельзя проникнуть втайне от хозяина. Также невозможно сделать это без его согласия.

— Но если действовать шантажом…

— Бортовой компьютер при принятии решений следует сложному алгоритму, который учитывает необходимость заблаговременного обнаружения попытки шантажа и противодействия таковой. Приставить разрядник к голове хозяина и потребовать отворить корабль — далеко не лучший способ, уж поверь мне.

— Но если преступники пожелают вырезать входной люк автогеном…

— Автогеном? — переспросил я; признаюсь, не сразу удалось вспомнить, что же именно означает это слово. — Автогеном невозможно вскрыть корпус межзвёздного корабля. Куда проще угнать корабль, не имеющий хозяина, который стоит с неактивированным бортовым компьютером на приколе в магазине.

— Хорошо, Сэмми, пусть будет так, как ты скажешь, — кротко согласилась Натс.

— Спасибо, я рад, что ты меня поняла, — я направился к выходу.

Но она остановила меня неожиданной фразой:

— Я чувствую, что мешаю тебе, но не прогоняй меня. Я тебе ещё пригожусь.

— Да, конечно, — улыбнулся я. — Поговорим об этом чуть позже.

Для посадки на Баунти я выбрал площадку, отстроенную на высоте шести километров над уровнем местного ординара. Согласно лоции, планета имела довольно плотную атмосферу, и на высоте около двух километров обычным делом являлся плотный облачный покров. Господин Гнук предусмотрительно построил несколько площадок в горах — это позволяло наблюдать звёздное место прямо в местах посадок, не совершая дополнительных перелётов.

При посадочном маневрировании я заметил здание, похожее то ли на огранённый алмаз, то ли на сложную призму, удачно вписанное в громадную скалу, круто возвышавшуюся над ледником. Как я предположил, это была гостиница для туристов, пожелавших разместиться вне корабля. Кроме того, прозрачное строение являло собой отличную обсерваторию.

«Фунт изюма» имел прекрасное соотношение между мощностью посадочно-разгонных двигателей и стандартной массой. Он обладал громадным запасом мощи, был легко управляем и безопасен. Сели мы на Баунти безо всякого трепета и с первой же попытки — даже радиолуч наведения был не нужен.

Лориварди Гнук нас уже ждал. Ещё до касания бетонной площадки он вышел на связь:

— Прекрасное маневрирование, господин Йопи-Допи! Чувствуется рука мастера: никакого рысканья, никакого тангажа, сразу в десятку! Выходя из корабля, наденьте тёплые ногоступы и не забудьте шапку-пидарку. За бортом замерзает вода.

Я не стал облачаться в одежду, купленную на Голубом Пепедуке, дабы ничто не указывало на мою связь с этой планетой, сунул ноги в старые боты из керамзитовой кожи и нацепил островерхую шапку из мохнатой чешуи полярного персефонского сома. Под длинный плащ-глушитель — традиционное сари из блестящего селенита, в рукавах — два мощных пистолета: термокинетический и пьезогасящий. Принимая во внимание полудюжину химических гранат с эффектом «принудительного мозжечкового спазма», подвешенных на специальных ложементах под коленями, мой арсенал получился очень даже неплохим — мощным, грубым и в ближнем бою весьма убедительным.

В ярком свете посадочного прожектора грузовой лифт опустил меня на пандус. Справа и слева высились громады гор, плохо различимые в ночи, а бетонная площадка исчезала за границами светового круга. Примерно в трёх километрах от неё можно было видеть освещённую стеклянную конструкцию — то самое замысловатое строение, что я заметил ещё при посадке. От него в сторону бетонной площадки вела широкая дорога, изгибавшаяся прихотливой лентой. На дороге я различил пару ярких огней — не иначе как Лориварди Гну к спешил пожать мне руку.

Погода оказалась отнюдь не столь холодной, как предостерегал хозяин планеты. Отсутствовал ветер. То ли атмосфера тут всегда отличалась удивительной тишиной, то ли место для постройки космодрома выбирал толковый специалист, знакомый с таким понятием, как роза ветров. Температура тихого, стоялого воздуха — всего лишь три градуса ниже нуля. При такой температуре все нормальные казаки ходят без головных уборов, перчаток и даже без трусов под комбинезонами.

Кстати, для особенно тупых поясню, что, говоря о трёх градусах ниже нуля, я имел в виду, разумеется, температурную шкалу Цельсия, а не какую-либо иную концептуальную систему счисления температур.

Меня удивило богатство местной атмосферы кислородом. В той газовой среде, что я вдыхал, его было процентов пять, никак не меньше! Чувствовалась большая работа хозяина планеты по улучшению газового баланса. Сколько же миллионов тонн льда он расплавил для обеспечения подобного соотношения?

Я пощёлкал пальцами, активируя бортовой компьютер.

— Слушаю и повинуюсь, — проплакал он мне в уши через скрытый в левом ухе динамик.

Угроза форматирования хорошо подействовала! В следующий раз надо пригрозить установкой параллельно работающей операционной системы.

— Слушай, Робертино, — приказал я, — луч прожектора удерживай на мне. Ясно?

— Так точно!

— Отмена приказа — двойной щелчок пальцами.

— Понятно.

— Всё, отключайся!

Я зашагал по пандусу вниз. Луч посадочного прожектора двинулся следом, удерживая меня в центре освещённого круга. Хороший у меня прожектор. Надо бы узнать в спецификации, какова его светимость в канделах, уж больно яркий он давал свет, не ослепнуть бы!

Лориварди Гнук подъехал на роскошном «файрболле» с адаптивной раскраской корпуса. Мой прежний «тандерберд» с золотыми рогами был, конечно, получше, но и машинка господина Гнука весьма неплоха для отдалённой планеты. Похоже, господин Гнук большой сноб и не меньший зануда. Тот, кто считает себя инженером человеческих душ, должен понять, что именно я хотел сказать этой фразой.

«Файрболл» вырулил на посадочную площадку и, заложив вираж перед самыми моими ступнями, встал передо мною. Стеклянный купол съехал назад, и череп кистепёрой рыбы обворожительно мне улыбнулся (надеюсь, все видели во сне, как улыбается акула или кистепёрая рыба?)

— Господин Йопи-Допи! Рад вас видеть на Баунти!

— Можно просто Сэмми, — разрешил я, — мне нравится ваш небосвод.

Я поднял глаза вверх, демонстрируя восхищение.

— Это же прекрасно, Сэмми! Садитесь ко мне! — пригласил господин Гнук. — Чашка прекрасного бренди скрасит сегодняшний вечер.

«Чашка» бренди, «ковшик»… Где-то напиток чайного цвета измеряют кувшинами. Правда, пока ещё никто в нашей Вселенной не додумался пользоваться в качестве единицы меры тазиком.

Я нырнул в ласковое чрево «файрболла», и адаптивное кресло ласково приняло меня в свои объятия. Разумеется, я не забыл дважды щёлкнуть пальцами, дабы бортовой компьютер понял, что не надо водить прожектором по всему лётному полю, отслеживая мои перемещения.

Автомобиль с беззвучным двигателем на твердотельном водороде домчал нас до стеклянного здания минуты за две. Я едва успел переброситься с Лориварди парой фразой о температуре воздуха.

Да, похожее на бриллиант здание оказалось гостиницей и очень даже недурной. Мраморный пол с подогревом инкрустирован изящными хризолитовыми аппликациями, сквозь сверхпрочный потолок на нас глядели придвинувшиеся почти вплотную небеса. Когда Лориварди завёл меня на балкон под крышей, открылся маленький фокус… Оказалось, что горы закрывали от находящегося внизу наблюдателя громадную багрово-красную планету, опоясанную чередой разноцветных колец. При взгляде с балкона это чудо природы, имевшее угловой размер не менее десяти градусов, было хорошо видно. Планета уместилась как раз между двумя высоченными пиками.

Лориварди не без самодовольства спросил:

— Ну, господин Йопи-Допи, как вам наша Мата Хари?

— Замечательно! Просто потрясающе! — Мой восторг был совершенно искренен. — Никогда ничего похожего не видел. Каков же её угловой размер?

— Реальный — девять и три четверти. Но из-за атмосферного искажения — почти одиннадцать градусов.

— Шикарно, шикарно! Вам вообще не нужна звезда, достаточно света, отражённого Матой Хари.

Подкатил робот-официант, мы взяли чашки с бренди. Если не ошибаюсь, это был «Плачущий Гоблин» с привкусом генетически модифицированного перца, очищенный коровьим молоком. Сейчас, когда молоко коровы из-за пандемии на Земле перестало использоваться в качестве продукта питания, его основная пищевая ценность свелась как раз к использованию в качестве лучшего ферментативного фильтра.

Бренди мягко ударил в голову, после двух добрых глотков полипы в моих носовых пазухах съёжились и приготовились умереть. Нос задышал легко и свободно, в штанах вдруг обнаружилось бодрящее шевеление. Тот, кому в жизни ломали нос каблуком, кастетом и тормозным устройством скоростного лифта, знает не понаслышке о великой связи носового дыхания с эрекцией. Даже в семьдесят два года.

Далее разговор потёк по накатанной схеме. Настоящим астрономам всегда есть о чём рассказать друг другу за чашкой «Плачущего Гоблина». Господин Гнук всерьёз интересовался планетарной астрономией, если точнее, планетоидными эволюциями. Сейчас он вовсю занимался разработкой математической модели «планетоида А-711», наиболее известного представителя «коричневых звёзд» или, как их ещё называют, «незажегшихся звёзд». Считается, что этот планетоид явился причиной гибели громадной «Колибри» с двадцатью тысячами человек на борту. Одна из крупнейших космических катастроф прошлого, если не принимать во внимание расстрел крупных лайнеров в ходе некоторых военных конфликтов последних полутора столетий.

Насколько я уловил суть теории Лориварди Гнука, изложенной мне с весьма выразительной жестикуляцией после второй чашки бренди, «планетоид А-711» после того, как «Колибри» вышел из «схлопа» в его недрах, должен был зажечься подобно нормальной звезде. В реакторах громадного межгалактического транспорта находилось более миллиона тонн высокоэнергетического ядерного топлива с высоким коэффициентом компрессии, а это должно было спровоцировать одномоментный переход критического уровня и дальнейшее развитие «звёздной топки» по нормальному для обычных звёзд сценарию. Другими словами, вместо затухания термоядерной реакции должен был запуститься режим её самоподдержки.

Я же, приободрённый юношеской спонтанной эрекцией, рассказал господину Гнуку, что интересуюсь галактической астрономией и феноменами, связанными с преодолением «зеркальных» и «скрытых» масс во Вселенной в процессе осуществления сверхсветовых «прыжков». Весьма актуальное направление нынешней астрофизики. И я знал толк в вещах, о которых принялся рассуждать.

Затем мы заговорили о моём корабле и тех планетах, на которых довелось побывать каждому. Я всегда придерживался правила: умный человек никогда не хвалится тем, что имеет. Но особо расхваливать «Фунт изюма» и не пришлось. Лориварди Гнук обнаружил неплохие познания космонавта-механика и довольно точно назвал некоторые важные параметры моего корабля, основываясь на одном только его внешнем виде. Особенно меня удивила та точность, с которой он определил дальность сверхсветового прыжка и объём отведённых под синхротронный двигатель корабельных помещений. В общем, я сразу почувствовал в нём настоящего космического волка.

После того, как мы прикончили бутылку «Плачущего Гоблина», Лориварди сказал, что в его загашниках ещё есть бутылка того же самого, только с привкусом чесночной стружки. Чеснок исчез на Земле задолго до моего рождения, лет триста тому назад. Да, остались разного рода генетические модификанты, но сам продукт сделался для современного человека чем-то недосягаемым.

Признаюсь, чеснок люблю во всех видах и во всех его производных. Уточню, чеснок не земной, а выращенный на других планетах. Когда Лориварди Гнук сказал о выпивке с добавлением чесночных стружек, сердце моё дрогнуло. Про нас, донских казаков, часто говорят, будто мы жестоки и циничны, но, положа руку на сердце (или на то, что у нас вместо него), хочу заверить всех простодушных: мы очень человечные, романтичные и по-своему слабые люди. То, что я согласился распить вместе с Лориварди вторую бутылку бренди, лишь подтверждает это. А то, что я пригласил его в собственный корабль, доказывает, что помимо человечности и романтичности мне не чужд и такой банальный грех, как глупость.

Не попадая ногами на ступени, чудом сохраняя вертикальную ориентацию головы и торса, мы спустились с балкона вниз и двинулись на выход. Уже в самых дверях Лориварди засмеялся и сказал, что забыл захватить обещанную бутылку. Я подождал его, рассматривая через стеклянную стену редкие, падавшие с чёрного неба снежинки.

Мы вернулись к «Фунту изюма» на знакомом мне «файрболле». Лориварди Гнук сжимал в руках крохотный кейс, именуемый среди продвинутых потребителей алкоголя «винным». Эта титановая коробочка предназначалась для безопасной транспортировки особо ценных коллекционных бутылок и защищала не только от механических повреждений, но и от радиоактивного облучения. На торцах кейса был нанесён рельеф, изображавший знаменитого в среде русских космонавтов «оперуполномоченного Гоблина», жившего давным-давно, чуть ли не в эпоху Горбачёва и снискавшего бессмертие в веках своими особо циничными переводами кинопродуктов тогдашних идеологических врагов России. Рельеф хорошо знакомой косоглазой рожи с нимбом свидетельствовал о том, что в кейсе находится именно обещанная бутылка, причём в коллекционном исполнении.

Кстати, клеветники утверждают, будто Гоблин никогда не существовал, и все переводы, приписанные ему, всего лишь мистификации последующих эпох. Донские казаки, как все остальные вменяемые русскоязычные жители Вселенной, категорически настаивают на том, что «оперуполномоченный Гоблин» такое же исторически конкретное лицо, что и монах-летописец Нестор или создатели славянской письменности Кирилл и Мефодий. А псевдоисторические розыски разных там специалистов по русской самоидентификации, доказывающих обратное, мы, донские казаки, считаем следствием масонского заговора против России. Ша! Объяснения тупым закончены! Кто не понял, может перечитать!

Мы вырулили на бетонную плешку возле борта «Фунта изюма». Крутизна заложенного разворота свидетельствовала о том, что Лориварди Гнук тоже изрядно захмелел. Выпав через пассажирский аппарель на подёрнутый инеем бетон, я щёлкнул пальцами, привлекая внимание бортового компьютера:

— Робертино, бл…, Лоретти! Ты видишь, пацаны приехали! Давай, бл…, стробоскопы зажигай!

Бортовой компьютер голосом мифического субтильного певца пропел мне в ухо:

— Я не Робертино, бл…, Лоретти! Я — Витас!

Однако посадочный прожектор зажёг.

— Будешь спорить с папой, изменю голосовые предустановки на Бизона… тьфу, бл…, Кобзона, — пообещал я.

В обнимку с Лориварди Гнуком я прошёл к лифту. Мой гость уже припадал на оба колена, слаб оказался в ногах.

Квадратная платформа взметнула нас на верхнюю палубу, где мы, заботливо поддерживая друг друга, прошли в пост управления. Разговор к этому времени сделался уже ненавязчив, необременителен. На умные фразы собеседника можно было не отвечать (он этого просто не замечал), но при этом поступательно развивать тему, интересную самому себе. Диалог превратился в два параллельных монолога, пересекавшихся лишь в те мгновения, когда совпадала икота беседующих. Примерно так:

— Миллион сто тысяч тонн атомарного водорода вместе с тысячью тоннами позитрония на борту «Колибри» обеспечивали коэффициент воспроизводства реакции термоядерного синтеза не менее одного и двух десятых, — убеждал меня Лориварди, — и потому «планетоид-711» должен был зажечься как звезда…

— …но наличие скрытой массы во Вселенной вовсе не является препятствием для сверхсветовых прыжков, — отвечал я. — Синхротронный двигатель формирует гравитационную линзу соответственно градиенту коллапса рабочего тела. Чем мощнее двигатель, тем больший градиент он обеспечит и тем большей окажется кривизна гравитационной линзы. Тем дальше окажется прыжок… Давай выпьем «Плачущего Гоблина»!

— Давай!.. А ты, Сэмми, знаешь, почему плакал Гоблин? И плакал ли вообще?

— Нет, не знаю… Может быть, у него болели глаза?

— Возможно, он был слеп, как Гомер? — предположил Лориварди.

— А возможно, он просто жалел нас, своих потомков?

— А ты, Сэмми, разве его потомок?

— Не знаю. Но ведь и он тоже об этом ничего не знал!

— Возможно… Потому он и плакал! Ты хороший потомок, Сэмми!

— Ты тоже ничего!

Вот так мы и разговаривали. Вспоминать противно!

Лориварди открыл свой титановый кейс, в котором под нежным светом галогеновой лампочки заблистала волшебная бутылка. Винодельческое чудо было извлечено из переливчатых недр своего саркофага, и господин Гнук свернул шею пробке. Далее последовали несколько бульканий в подставленные фужеры. И мой гость провозгласил тост:

— За исполнение желаний!

Похоже, Лориварди придерживался незыблемого правила всех донских казаков: кто произносит длинные тосты, тот допускает большие ошибки!

Я опрокинул бокал в свою глотку. И мир опрокинулся на меня. Последнее, что зафиксировало слабеющее сознание, — встающий на дыбы пол, ударяющий меня в лоб. На этом — всё!

Когда я пришёл в сознание, слух уловил чьё-то хныканье. Хотя шишка на лбу нестерпимо горела, я сразу понял, что хнычу вовсе не я, а кто-то другой. «Донцам» западло хныкать по-бабьи.

Пошевелившись, я тут же услыхал пропевший мне в ухо голос «Витаса»:

— Шеф, сейчас мы закончим гемодиализ, химадсорбцию и кипячение крови — и вы тогда подымитесь во всей красе. Так сказать, поверженный, но непобеждённый; общипанный, но способный летать.

Бортовой компьютер позволил себе пошутить. Сие значит, что я жив.

Повращав глазами, я увидел подле своих ног большой летающий диск корабельного реаниматора. Машина урчала вентиляторами, поддерживая себя в воздухе, от её серебристого тела к моим ногам отходили две пары гибких прозрачных шлангов, по которым перегонялась моя кровь. Видимо, робот подключился к моим венам в паху и ниже колен и теперь очищал кровь. Дело хорошее! Голова, по крайней мере, не болела. Однако происходившее не объясняло того, что случилось прежде.

— Что произошло? — спросил я.

И тут же до меня долетел ледяной голос Натс:

— Не надо кричать, Сэмми, я хорошо тебя слышу.

Стало быть, моя красавица где-то рядом. Только я не знал, где именно. Постаравшись запрокинуть голову, я выгнулся, и тут же в ухо мне ворвался голос бортового компьютера:

— Эй! У тебя ошейник с подключениями реаниматора! Аккуратней! Не повреди тонкую технику! Это ведь нанотехнологии, а не фунт изюма в ведре с кизяком!

— Руками-то мне можно двигать? — Я обратился к компьютеру, но Натс, не зная, что у меня в ухе укреплён микрофон и наушник, решила, что я разговариваю с ней.

— Попробуй, конечно, — разрешила она.

Я пошевелил пальцами рук, затем согнул руки в локтях, убедился в том, что они свободны, после чего, сделав усилие, упёрся ладонями в пол и придал телу сидячее положение.

То, что предстало моим глазам, показалось необыкновенно интересным. В углу поста управления сидел на корточках Лориварди Гнук. Выставив вперёд ладони, точно закрываясь ими, он смотрел сквозь пальцы на Натс, которая стояла перед ним с моей любимой «чекумашей» в руках. Лориварди хныкал как-то совершенно по-бабьи, я бы даже сказал, педерастически; Натс с каменным выражением лица смотрела на него, не опуская пистолет. Чрезвычайно живописная сцена! Тому, кто хоть раз в жизни видел красивую женщину с «чекумашей» без предохранителя, мой восторг будет понятен без долгих разъяснений.

— Натс, дорогая моя, — ласково заговорил я. — У тебя в руках очень серьёзное оружие. Скорость пули — девять километров в секунду…

— Вот и хорошо! Как раз сгодится отстрелить этому му… этому чудаку, то есть, яй… гланды, я хотела сказать!

Раньше я считал, что моя гостья — женщина со стажем, но после этой фразы почему-то заколебался. Она явно не желала травмировать моё воображение брутальной бранью. Как всё-таки мило с её стороны!

— Дорогая Натс, пуля, выпущенная из этого пистолета, пробьёт термооболочку корабля насквозь, от верхней палубы до нижней! Не стреляй без нужды, пожалуйста.

— Хорошо, я буду стрелять только для того, чтобы убить эту сволочь!

— Гм… А в чём виноват наш друг Лориварди?

— В том, что он хотел убить тебя!

Всё-таки приятно сознавать, что нашлась где-то в этой Вселенной молодая красивая львица, вставшая на защиту своего дряхлого седоголового друга!

— А он хотел меня убить? — уточнил я на всякий случай.

— Ты откровенно глупеешь, Ваня, — пропищал мне в ухо бортовой компьютер. — Лориварди угостил тебя бренди с каким-то модификантом низкостабилизированного полимерного яда, что-то, похожее на изометрический карбониевый глюконат. Да только Натс, наблюдавшая за твоим общением с Лориварди, встревожилась и выбежала защищать твою жалкую жизнь. Даже и не знаю, для чего она это сделала!

Так-так, события оказались много драматичнее, чем я предположил сначала.

Натс изложила мне куда более полную, хотя и субъективную версию:

— Я наблюдала, как вы рулили, обнявшись, по подъёмному пандусу. Сразу поняла, что напились до положения риз…

— До положения риз? — Не слыхал прежде этой идиомы, и она мне понравилась.

— Когда прошли в пост управления, и в руках твоего нового друга появилась бутылка, я сразу заподозрила, что тебя придётся идти выручать. Но всё случилось куда быстрее: ты хлопнулся лбом об пол после первого же глотка. Я сразу заподозрила неладное… Вообще с самого начала подозревала неладное! Не надо было нам сюда лететь… Обратилась к Витасу, спросила, где оружие. Он подсказал. Я отыскала, поднялась в пост управления, а этот хр… то есть плохой дяденька, уже прилаживал какое-то устройство вот к этому устройству… — Последовали два кивка в сторону приборной консоли, с которой осуществлялось управление всеми системами корабля.

Там на панели пилотажного контроля стоял приборчик с элетропроводящими прищепками-«крокодилами», несколькими индикаторами и парой довольно мощных бета-ионных батарей. Думаю, тысяч десять вольт эта штука могла выдать запросто. Что намеревался сделать с системой управления господин Гнук, для меня тайны не составило: он явно желал посредством сильного разряда спровоцировать срабатывание системы защиты и последующую перезагрузку главного бортового компьютера. При перезагрузке он перехватил бы управление и получил в своё распоряжение «Фунт изюма». Разумеется, корабль оказался бы своего рода горой мёртвого металла, но при наличии известных навыков реанимировать эту гору особых затруднений не составило бы.

Я перевёл взгляд на астронома-любителя. Гнук под моим взглядом поёжился. Поздно! Ёжиться надо было раньше…

— Не убивайте меня!

— Хорошо, убивать не буду, — пообещал я. — Просто замучаю до смерти.

Натс засмеялась, она решила, что это каламбур.

Я заставил себя встать на ноги. Это оказалось не очень-то легко сделать — в ногах торчали четыре иглы, воткнутых роботом-реаниматором довольно глубоко. Компьютер тревожно запричитал, убеждая меня обратно лечь. Однако ему пришлось заткнуться после моего строгого приказа. Кровь стала сочиться из-под пластырей, удерживавших иглы в венах, но я проигнорировал кровотечение. Проковыляв к командирскому креслу, вытащил из скрытого в нём ложемента термокинетический пистолет и гибкую ленту-наручник.

Лориварди с нескрываемым страхом следил за моими действиями.

Ленту я бросил сидевшему в углу пленнику и кратко приказал: «Заматывай крест-накрест!» Он безропотно подчинился. Ха! Попробовал бы он не подчиниться… Очень мягкий и гибкий полимер напоминал ремешок из хорошо выработанной змеиной кожи, однако через три минуты под воздействием тепла рук его молекулы начинали полимеризоваться, и он превращался в чрезвычайно прочные наручники.

Убедившись, что Лориварди должным образом замотал себе руки, я немного успокоился и улёгся обратно на пол.

— Дорогая Натс, отнеси, пожалуйста, «чекумашу» на место, — попросил я. — Мне страшно видеть такое оружие в твоих руках. Не дай Бог, начнёшь из него палить, и тогда никакой ремонт не восстановит моё оборудование!

Когда девушка вышла из поста управления, я направил пистолет на пленника. Сугубо в целях профилактики!

— Послушайте, Сэмми, не убивайте меня, — зашептал Гнук. — Я вам сослужу такую службу, какую вы даже вообразить не сможете! Я вам пригожусь как… как… Короче, у меня для вас будет предложение…

— Мне не интересны твои предложения, — просто ответил я, — мне интересно тебя помучить.

— Не надо, уважаемый Сэмми! — залепетал Гнук. — Не надо, прошу вас! У меня есть нечто такое, чего нет более ни у кого! Я могу дать вам выход на…

— Не нужны мне твои выходы! Ты, Лориварди, здорово ошибся в выборе цели. И тебе ещё придётся об этом пожалеть.

— Я уже жалею, — всхлипнул Гнук.

— Нет, пока ещё не жалеешь. Настоящая жалость появится позже. А пока заткнись!

Через четверть часа, когда реаниматор закончил восстановление моей крови, извлёк иглы, заклеил проколы в районах вен оранжевыми кусочками синтетической кожи и скрылся в отведённом ему шкафу, я поднялся на ноги с ясной головою и в прекрасном настроении.

Натс находилась подле меня. Всё время, пока я лежал на полу, она гладила своими прохладными ладошками моё лицо и выглядела настоящей матерью Терезой. Я не знаю в точности, кто такая мать Тереза, но словосочетание мне нравится. Плохого человека так не назовут.

Теперь же, поднявшись на ноги, я ласково попросил:

— Дорогая Натс, будь так любезна, спустись в гостиную, приготовь бутылочку ледяного шампанского с клубникой. Я отведу этого му… чудака в его тюрьму и через пять минут присоединюсь к тебе.

Она выскользнула из поста управления, а я присел перед Лориварди на корточки.

Он поёжился, ожидая, что сейчас его будут бить. Правильно, кстати, всё понял.

Невесомым движением полураскрытого кулака, без всякого замаха и видимого усилия, я засадил Лориварди в зубы слева. Японцы называют этот удар «уракен», мы же, донские казаки — простым русским словом «зубочистка», каковым он на самом деле и является. Челюсти господина Гнука весело клацнули, он пискнул, прижав скованные руки к лицу. Из-под пальцев потекла кровь.

Я не садист, не извращенец и не комплексующий выпускник начальной монастырской школы тюремного типа с углублённым изучением подрывной деятельности, но мне всегда приятно видеть кровь того, кто хотел меня убить. Каюсь, грешен!

— Обрати внимание, Гнук, я не сломал тебе челюсть. Я лишь выбил тебе клык, — по-доброму проговорил я.

— Два… — выдохнул Лориварди.

Перевалившись на бок, он выплюнул на пол два окровавленных зуба. Что-то в их виде мне показалось странным. Присмотревшись внимательнее, я понял, что же именно меня смутило: их режущая кромка оказалась не треугольной, как у большинства людей, а плоской, подобно обычным резцам. Только один народ в человеческом мире имел подобные плоские клыки.

— Эге, господин Гнук! Да ты имеешь предков-урос!

— У меня в роду были индейцы-урос, — прохрипел Лориварди.

— Да мне всё равно, — я поднялся и рывком за волосы поставил на ноги господина Гнука.

Мне и вправду было всё равно, какие там предки имелись в его роду. Ударив Лориварди по печени, я поволок его, удерживая за волосы, к лифту. Мы направились на палубу «Три-А» — между третьей жилой и грузовой. Она не отмечалась ни на одной схеме корабля, её как бы не существовало. Грузовая палуба, имевшая высоту шесть метров, отделяла жилые помещения от двигательных отсеков, сгруппированных в кормовой части корабля. В силу того, что она имела внушительный объём, существование второй грузовой палубы можно было скрыть. Высота межпалубного пространства палубы «Три-А» составляла всего два метра. Незнакомый с внутренним устройством «Фунта изюма» ни за что бы не смог догадаться, что на корабле есть скрытые помещения с замаскированными входами и ограниченным доступом.

Разумеется, на палубе «Три-А» располагалось кое-что ещё. Я имею в виду запасной пост управления. При проектировании «Фунта изюма» мной особо было указано на необходимость обеспечения управления кораблём из двух, максимально удалённых точек. В жизни любого донского казака случаются порой ситуации, требующие, скажем так, опасного маневрирования. И тогда подобная предусмотрительность может спасти жизнь.

Существовало на палубе «Три-А» и ещё одно любопытное помещение — оружейный склад. В этом сравнительно небольшом отсеке, полностью экранированном практически от всех видов излучений, хранилась моя скромная коллекция оружия. Всего-то два десятка единиц! Никаких раритетов, всё современное и притом действующее. Украшением моего маленького арсенала я по праву считал две управляемые планирующие авиабомбы с термоядерными боевыми частями по полторы мегатонны каждая. Обе изготовлены на Нероне. Там такие штуки выставлены в открытую продажу, надо лишь подписать обязательство никогда не подрывать купленные боеприпасы в атмосфере, на поверхности и в недрах самой планеты Нерон.

Лифт на палубе «Три-А» не останавливался. Чтобы там выйти, надо было произнести пароль — «Дон-Кихот». Войдя в лифт, я щёлкнул пальцами и нажал кнопку «Вниз» на панели управления.

— Ну, и куда? — поинтересовался у меня бортовой компьютер ненавистным уже голосом мифического Витаса.

— Дон-Кихот!

После мягкого падения лифт застыл на нужной отметке. Двери беззвучно открылись, представив взору скудно освещённое и почти пустое помещение, ту самую палубу «Три-А». «Почти пустое» сказано вовсе неслучайно — именно тут стоял свинцовый контейнер с УРОДами, заблаговременно обналиченными мною на Голубом Пепедуке. Я шагнул вперёд, и согбенный Гнук, которого я держал за волосы, засеменил следом.

Я подошёл к ложементу, к которому был пристёгнут контейнер, расцепил замки и отбросил в стороны тяги, удерживавшие контейнер.

— Смотри внимательнее, придурок! Такого ты в своей жизни ещё никогда не видел.

Я отбросил крышку контейнера. Тот был полностью, под самую завязку, заполнен отливавшими золотом и серебром УРОДами, обтянутыми покуда ещё нетронутой банковской упаковкой. В каждой пачке, в зависимости от номинала карт, — миллион. Либо пять миллионов…

Я наблюдал за выражением лица Гнука. В первые секунды он не понял, что ему показывают. Затем глаза его расширились, щёки побледнели. Что ж! Теперь-то он сообразил, что купить меня никогда не удастся.

— Как думаешь, Гнук, сколько здесь денег?

— Пятьсот миллионов… нет… миллиард УРОДов… Господи, не может быть!

— Два миллиарда, — поправил я. — Но порядок суммы ты определил верно. За точность хвалю. Эти деньги — лишь несколько процентов того, что накоплено моим непосильным трудом. Теперь-то понимаешь, почему меня не интересуют твои предложения?

Я толкнул его в сторону невысокой железной клетки, стоявшей чуть в стороне:

— Это теперь твой дом, Гнук! При входах и выходах из «схлопов» тебе придётся немного пострадать — сблевнешь или в штаны нагадишь. Но выбирать тебе не из чего.

Пока я закрывал за ним замок, Лориварди Гнук хватал ртом воздух, восстанавливая дыхание. Уже в спину мне он пробормотал:

— Господин Сэмми, господин Йопи-Допи, не уходите! Выслушайте меня!

— Ну, что ещё?

— Не убивайте! Сохраните мне жизнь, и вы получите «торпиллер»!

— Тьфу! Надоел. Мне не нужен «торпиллер»! Я даже не знаю, что это такое…

Злая ирония судьбы! В ту минуту я действительно не знал значения этого слова.

 

5

«Фунт изюма» всё более уподоблялся Ноеву ковчегу — на борту уже два человека, абсолютно не приближавших меня к выполнению стоявшей передо мной задачи. А так нужные мне опорные штанги всё ещё оставались без ремонта. Чёрт, я занимался совсем не тем, чем следовало бы заняться обладателю украденных миллиардов, за которым уже вовсю гонялись агенты всевозможных спецслужб Цивилизационной Лиги.

Требовалось выбрать приоритеты: что я делаю в первую очередь, что — во вторую, что не делаю вовсе.

Теперь, когда Лориварди Гнук готовился к выездной сессии моего самосуда, сидючи в клетке на секретной палубе, я никак не мог осуществить нужный ремонт на Баунти. Конечно, можно отважно выйти на поверхность планеты, сесть в «файрболл» и отправиться на поиски какой-нибудь ремонтной мастерской. Должны же они тут быть!.. Но с таким же успехом можно сразу ставить самому себе клизму с ядом. Я ничего не знал о сообщниках пирата, намеревавшегося меня отравить и завладеть моим кораблём, а значит, мне следовало исходить из того, что таковые существуют и готовы что-то предпринять для освобождения товарища. Вторично подставляться не следовало даже такому везунчику, как я. Рано или поздно могло не повезти по-настоящему.

Стартовав с Баунти, я не особенно раздумывал, куда направить корабль. Планета Звёздный Акапулько, вращавшаяся в двойной звёздной системе Лабаха-Кляузман, как раз то место, которое прекрасно отвечало моим дальнейшим планам. Пока корабль разгонялся до субсветовой скорости, я спустился палубой ниже к Натс, которая уже заждалась меня.

Она полулежала на адаптивном диване и наслаждалась массажем ног. Вибропальцы дивана бегали по босым ступням, бортовой компьютер наигрывал что-то такое звёздно-мистическое и расслабляющее. Натс с закрытыми глазами в интимном полумраке забавно шевелила пальцами ног.

— Сэмми, это ты? — спросила она, не открывая глаз. — Шампанское уже нагрелось.

— Главное, что не пролилось.

— Во время старта я взяла бутылку в руки. Куда мы летим? И для чего?

— Сейчас мы прыгнем в систему двойной звезды Лабаха-Кляузман. Там, на четвёртой по счёту от звезды Лабаха планете, называемой Звёздный Акапулько, я куплю тебе дом и положу деньги на несколько счетов. Сможешь достойно жить, получая проценты по этим вкладам. Звёздный Акапулько достаточно богатый и организованный мир, очень живописный и с неиспорченной экологией. Океаны, чистые моря, масса лечебных геотермальных источников. Одним словом, тебе там понравится.

Натс села на диване, посмотрела на меня раздосадовано и даже с обидой:

— Ты хочешь меня высадить?

— В общем-то… — Я вдруг почувствовал, что постыдно малодушничаю. Собрав волю в кулак, твёрдо ответил, как настоящий казак. — В общем-то, да!

— Ну, конечно, я всё понимаю… Не волнуйся, я не желаю быть тебе обузой… — В её глазах блеснули слёзы.

Вот этого я никак не ожидал. Постарался отыскать слова:

— С тобой ничего плохого не случится. Будешь свободным человеком, станешь богата, тебя не обременят проблемы быта или выживаемости. Ты — красива, молода… Найдёшь себе друга — любящего, заботливого и достойного… И всё у тебя будет хорошо! — я верил, что именно так всё и сложится.

— Ну да, ну да, — в такт моим словам кивала она.

— Ты же не надеялась кататься со мною по Вселенной на этом корабле? — брякнул я.

Натс посмотрела на меня неожиданно внимательно, точно впервые увидела:

— Хороший ты парень, Сэмми, но дура-а-а-ак!

Что тут скажешь? У каждого великого человека своя чаша с цикутой.

Прыжок в систему Лабаха-Кляузман прошёл на редкость благополучно. «Фунт изюма» вышел из подпространственного «схлопа» в ста шестидесяти пяти миллионах километрах от нужной мне планеты Звёздный Акапулько, подлётное время к точке входа в посадочную глиссаду должно было составить четыре часа сорок минут.

Пара из «красного карлика» и крупной «жёлтой звезды» не являлась тесной, другими словами, между ними не наблюдалось перетекания вещества. Если бы подобный обмен звёздной материей осуществлялся, если бы между светилами существовал «мостик» из разогретого гелия и водорода, то эта звёздная система никогда бы не превратилась в столь населённое место — угроза экологической катастрофы на поверхности, освоенной людьми планеты из-за разного рода возмущений, была бы слишком велика.

Итак, эта звёздная пара оказалась не тесной, и данное обстоятельство позволило латиноамериканским колонистам двести лет назад заняться освоением сразу двух планет из четырнадцати, существовавших в этой звёздной системе. Наличие на небосводах заселённых планет двух звёзд приводило к разного рода неожиданным эффектам — погодным и оптическим. Несколько месяцев в году местные жители имели нормальную смену дня и ночи, но почти две трети года в ночное время на небосводе появлялась вторая, меньшая по размерам звезда, «красный карлик» Кляузман. Ввиду своей близости «карлик» давал вполне достаточно света, превращая сумерки и ночь в яркий день. Примерно треть года на обеих заселённых планетах можно было загорать по ночам.

Данный феномен обеспечивал Звёздный Акапулько обильным потоком богатых туристов. Обе освоенные планеты находились под единой юрисдикцией правительства, разместившегося на более крупной и плотно населённой планете, той самой, что и носила название Звёздный Акапулько. Вторая планета — Титикака — являлась своего рода провинцией или, правильнее сказать, колонией более развитого мира. Численность населения почти в десять раз уступала количеству жителей Звёздного Акапулько.

Расхваливая Натс этот мир потомков этнических мексиканцев и креолов, я нисколько не обманывал её. Население Звёздного Акапулько жило зажиточно и держалось весьма дружелюбно в отношении приезжих и мигрантов. Будучи предоставлены сами себе, они с удовольствием ведут образ жизни расслабленного маразматика. Кто видел жирную старую коалу на ветке эвкалипта, тот поймёт, что я имею в виду. Жители Звёздного Акапулько смотрят бесконечные серии звёздных опер, пьют лекарства, растворённые в текиле, целыми днями следят за трансляцией общественного вещания, проецируемой обычно на облака или наиболее крупные городские постройки. Именно здесь десять лет тому назад я увидел самый большой в своей жизни проекционный экран, его диагональ превышала два километра. Эта поликарбонатовая дура, растянутая над столицей выше облаков, удерживалась четырьмя беспилотными дирижаблями.

Натс, чрезвычайно раздосадованная моим решением оставить её на планете, по здравому размышлению, видимо, решила, что предложенный мною вариант вовсе не так плох. Я предложил ей просмотреть каталог продаваемой в Звёздном Акапулько недвижимости, занятие это её неожиданно увлекло. Пока «Фунт изюма» совершал полёт к точке входа в посадочную глиссаду, Натс с упоением изучала каталог с анимационными роликами нескольких тысяч вилл и коттеджей, разбросанных по всей поверхности планеты. В конце концов, она выбрала прелестное бунгало площадью в двести пятьдесят квадратных метров на берегу южного океана планеты, носившего название Саут-Оушен. Большинство объектов на планете названы на редкость прозаично, если не сказать убого: Южный океан — Саут-Оушен, Северный — Норд-Оушен, самая высокая вершина южного континента — Саут-Пик, а северного — Норд-Пик. То, что столица планеты Звёздный Акапулько получила оригинальное название Звёздный Акапулько, я даже не стану особо подчёркивать…

Бунгало, с громадным мраморным бассейном на заднем дворе и потрясающим каскадом фонтанов на переднем, принадлежало компании со сложным, но звучным названием «Тихуана-Пердольпек». Именно в офис этой компании мы и решили направиться после посадки.

Едва «Фунт изюма» опустился в отведённом ему квадрате, я связался с диспетчерской службой и заказал небольшой ремонт силами местной технической команды. Мне пообещали установить четыре опорных башмака за четыре часа и потребовали за эту работу четыре тысячи УРОДов. Расценки грабительские, но я облегчённо вздохнул. Мучившая меня проблема получала, наконец-таки, необходимое разрешение.

На планете Звёздный Акапулько, как это часто бывает у потомков латиноамериканцев, последние пятнадцать условно-земных лет власть принадлежала военной хунте, именовавшей самое себя «честными офицерами». Впрочем, и ранее власть принадлежала военной хунте, но только в другом составе и под другим названием — прежняя хунта именовалась «гордыми маршалами». Не удивлюсь, если на смену «честным офицерам» когда-нибудь придут «порядочные фельдфебели» или «бескорыстные интенданты». В любом случае, общественное устройство в виде военной хунты вполне отвечает менталитету потомков латиноамериканцев. Военные всегда поддерживают относительный порядок, ходят в галунах и лампасах, чем веселят глаз креольских красавиц. Кроме того, они периодически разгоняют митинги оппозиции и расстреливают лидеров последней. Оппозиционеры стоически переносят всяческие поношения и гонения, сочиняют надрывные песни, в которых пеняют хунте за её произвол и призывают народ исполнить гражданский долг. Акапулькские граждане в ответ увлечённо пьют текилу с лёгкими синтетическими наркотиками и с интересом следят за тем, чья же возьмёт. Оппозиция на планете Звёздный Акапулько в эпоху правления «честных офицеров» достигала численности (чтоб только не соврать!) четырнадцати или даже пятнадцати взрослых мужчин. Если к ним приплюсовать неполовозрелых юнцов и незамутнённых истеричных девушек с немытыми волосами и ломкими ногтями, то эту цифру можно было бы смело удвоить.

Я всё это успел рассказать Натс, пока мы проходили регистрацию на выходе из зоны прибытия космопорта. Едва мы спустились к подземному перрону, откуда в столицу отправлялись монорельсовые поезда, как подали очередной состав.

Монорельсовый поезд оказался по-настоящему роскошен — со стеклянной крышей, с бесплатной раздачей всевозможных напитков. Последними, правда, мы не воспользовались, поскольку поездка быстро закончилась. За те десять минут, что мы летели над саксаулом в монорельсовом вагоне, Натс вроде бы окончательно успокоилась. Она постоянно крутила головой, рассматривая песчаные холмы, поросшие живописными кактусами, задавала уточняющие вопросы и вообще сделалась необычайно деловита.

Сотню километров монорельс преодолел буквально за десять минут. Мы прибыли на вокзал имени Фарабундо Марти в самом центре Звёздного Акапулько и отправились на розыски офиса компании «Тихуана-Пердольпек». Город порадовал своим видом. Сразу стало ясно, что последние годы военная хунта усиленно и притом весьма эффективно ковала деньги. Пара дюжин шикарных небоскрёбов, украшенных мрамором и всяческими хрустальными закорюками, образовывали деловой квартал. К нему примыкали районы пониже, но также застроенные прекрасными зданиями. Кругом чистота, порядок. Движение на улицах плотное, но упорядоченное. Самодвижущихся экипажей множество, и все — весьма дорогие модели. Пешеходов немного, все вполне респектабельны, никаких люмпенов и недобитой сволоты с татуировками на лбах. Похоже, «честные офицеры» с толком использовали золотой поток, пролившийся на планету за годы их правления.

Нужная нам компания по торговле недвижимостью оказалась местным отделением крупной фирмы, работавшей на всех планетах галактики. Офис «Тихуана-Пердольпек» располагался на десятом этаже здания в деловой части Звёздного Акапулько. Нас ждали, сразу же пригласили в комнату для переговоров, выходившую в тихий сад с фонтаном и большим световым окном. Впрочем, окно могло быть просто имитацией, точно установить это можно было, лишь выстрелив в потолок. Формальности удалось утрясти очень быстро — уже через полчаса я перевёл необходимую сумму с одного из многих своих счетов, и мы благополучно покинули риэлтеров.

Мы перешли улицу и очутились в главном местном банке, Первом Национальном, если не ошибаюсь. Там я открыл для Натс три счёта и перечислил на них в общей сложности десять миллионов УРОДов — этого должно хватить на достойную одинокой девушки жизнь и безбедную старость. Попутно объяснил ей правила использования денег с этих счетов; Натс старательно кивала, укрепляя меня в мысли, что понимает сказанное. Я, однако же, решил, что периодически буду проверять состояние открытых счетов. Для этого я оформил на самого себя соответствующую доверенность, но Натс ничего об этом не сказал. Пусть меньше ломает голову над разными банковскими умностями и больше лежит на пляже.

Последнее, что мы сделали, — посетили автомобильный салон. Там я выбрал для неё светло-голубую «магдалену» с реактором на тепловых нейтронах и мощным днищевым вентилятором, позволявшим осуществлять вертикальный манёвр. Для девушек, не имеющих навыка вождения, такой экипаж являлся одной из лучших и безопаснейших моделей. Мы уселись в это чудо техники и покрутились по городу. Натс довольно быстро освоилась с голосовым управлением, и по её команде машина резво осуществляла разнообразные перестроения. Мне показалось, что Натс моментально влюбилась в мой подарок. Что ж, значит, будет повод вспоминать меня добрым словом.

Она предложила проехаться до купленного бунгало, но я отказался. Эта поездка могла растянуться, а я планировал не задерживаться в Звёздном Акапулько. В конце концов, Натс повезла меня в космопорт.

В диспетчерской службе заверили, что опорные башмаки поставлены. Я оплатил работы и время стоянки корабля. Оставалось ещё около получаса, и мы зашли в ресторан с прекрасным видом на лётное поле. Подруге я заказал шампанского с ягодами партаглиона, себе, как полагается, две сотки «потной гориллы» и опилки пыхадорского дерева. Донской казак должен быть зол и вонюч, а имиджу надо соответствовать во всём. Натс, впрочем, носик не морщила, делала вид, будто не замечает вони из моих чекушек. Может, так оно и было?

— Послушай, Сэмми, — сказала она, — мне кажется, ты от кого-то бежишь. Уж не от себя ли?

— Твои слова, дорогая Натс, отдают фрейдизмом, — ответил я. — Если ты всерьёз станешь объяснять поведение людей учением этого умственно неполноценного человека, то обречёшь себя на серьёзные ошибки. Прими совет старого дроромана: наплюй на Фрейда.

— Почему ты хочешь от меня отделаться?

— Я от тебя не отделываюсь. Я же пообещал, что буду держать тебя в поле зрения и время от времени появляться. Тебе ничего не грозит.

— А я не в смысле угрозы. Я просто хочу понять, какую такую обузу создаю тебе? Ты женат?

— Институт брака упразднён уже более трёхсот лет. Кто-то по старинке венчается в церквах, но никаких юридических последствий это за собою не влечёт. Так принято везде, даже в тех мирах, что заселены выходцами из некогда мусульманских стран.

— Так почему же ты не хочешь, чтобы я летела с тобой?

Натс по мере употребления шампанского всё более смелела. А я как будто начинал робеть.

— Потому что ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моей жизни. И я не имею права тащить тебя в такое болото, которое тебе, может, совсем не понравится.

— Почему ты так решил? Я и в самом деле ничего не знаю о тебе, но ведь и ты ничего не знаешь обо мне.

— Если ты заметила, я никогда ни о чём тебя не расспрашивал. Не задавай вопросов — не услышишь лжи. Скажем так, я уважаю твоё право на тайну…

— А может быть, эти тайны не надо беречь? Может, следует пренебречь «правом на тайну», как ты говоришь?

— Тайна — это то немногое, что действительно принадлежит тебе. Как и память вообще. Так что не надо спешить отказываться от тайн, они этого очень не любят. И очень часто мстят.

Натс кусала губы, не находя слов для возражения.

За стеклянной стеной ресторана Лабаха закатывалась за горизонт. Детали архитектуры космических кораблей, стоявших примерно в полукилометре от здания космопорта, в закатных лучах низкой звезды выступили вдруг необычно зримо, объёмно.

Пауза затягивалась. Наконец, Натс хлопнула ладошкой по столу и проговорила досадливо:

— Болтун, запутал меня… Не могу с тобой спорить… И видеть тебя не могу…

— Пойдём тогда, проводим меня, — опрокинув в рот вторую стопку «потной гориллы», я оттолкнул стул.

Ноги скользили по гладкому хризолитовому полу, захмелевшая Натс висела у меня на локте. Мы оба, должно быть, выглядели здорово напившимися. Неужели так можно набраться за четверть часа?

Уже перед лентой эскалатора, увозившего в зону предполётного контроля, Натс сказала:

— Ты спас мне жизнь. Спасибо! Прежде как-то не довелось поблагодарить.

— Ты тоже спасла меня. Тебе тоже спасибо.

— Возвращайся уж как-нибудь, что ли… — Подбородок у неё вдруг дрогнул, она отвернулась и пошла прочь.

Полагаю, в эту минуту она меня ненавидела.

Я встал на эскалатор, отрешённо размышляя над тем, правильно ли поступаю. Может, не следовало отпускать её? Схватить в охапку, прижать к груди и держать покрепче, чтоб никому не досталась? Так ли часто на жизненном пути попадаются девушки, чей взгляд переворачивает душу?

Но умудрённый немалым опытом внутренний голос бубнил мне что-то откровенно-правдивое и циничное. Мол, зачем тебе девчонки в три раза младше тебя самого? Ты не сделаешь счастливой её, и не станешь счастлив сам! Тебе семьдесят два года, у тебя заменены почти все органы и некоторые уже не по одному разу… Пройдёт всего две недели, она прокатится по местным клубам, найдёт себе весёлого мачо и забудет тебя. И станет, наконец-то, счастливым человеком.

Я стоял на эскалаторе прямо, по сторонам не смотрел и назад не оборачивался, делал сам себе психологическую накачку. Но подбородок мой временами предательски подрагивал. Совсем как у Натс…

 

6

Справедливо говорят: кто курил не ту траву и не те шишки, тому ангелов сегодня вечером не видеть. В моей жизни всё уже пошло наперекосяк. Только я, расставаясь с Натс в космопорте Звёздного Акапулько, ничего пока что об этом не знал.

Я направил «Фунт изюма» в галактику Игмейриш, где вокруг звезды Кавендиш-Два вращалась любопытная планетка под названием Нерон. Она славилась прекрасными достижениями в области машиностроения и нанотехнологий. Именно там я и решил подкупить с дюжину роботов-терраформеров для начала работ на Компрадоре. Их вполне хватит, чтобы отстроить вполне приличный взлётно-посадочный комплекс.

Я бы назвал Нерон миром вечных оппозиционеров. Заселённый почти пятьсот лет тому назад немцами из первой волны миграции, он дал убежище тем, кто был крайне недоволен интеграцией Европы и связанным с этим строительством военных блоков. Тогдашние поселенцы своим духом сильно напоминали современных донских казаков — плевались при словах «демократия» и «толерантность», не желали видеть рядом с собой представителей иных рас и вероисповеданий, а при неуважительном отзыве о германском народе или истории начинали стрелять по ногам. Не берусь судить хорошо это или плохо — скорее, первое, нежели второе! — но им удалось сравнительно быстро построить индустриально мощное сообщество, поставившее себя в непримиримую оппозицию Земной Цивилизационной Лиге.

Нерон оказался довольно радиоактивным местом. Практически на всей поверхности планеты суммарный фон колебался около ста двадцати микрорентген в час. То есть примерно в десять раз выше радиоактивного фона земной поверхности. Жители Нерона, однако, игнорировали связанные с этим угрозы. Они довольно успешно размножались и, хотя процент дефективных детей оказался здесь достаточно высок, численность жителей всё же росла непрерывно. К концу пятого столетия освоения количество жителей уже превысило пятьдесят миллионов. Потомки немцев создали мощный космический флот и построили одну из самых эффективных разведывательных организаций, воровавшую научные достижения и технологические секреты по всей Вселенной.

До Кавендиш-Два мне необходимо было совершить два прыжка в восемь и девять мегапарсек. Хронотипический двигатель «Фунта изюма» не позволял осуществлять прыжок более чем на десять миллионов парсек. При необходимости преодолеть большее расстояние, требовалось разбивать его на ряд отрезков. Свободное время, имевшееся в моём распоряжении, я решил провести с толком, то есть, общаясь с пленником в клетке на палубе «Три-А».

Я расковал его. Лориварди Гнук дул на почерневшие руки и плакал, уверяя, что у него непременно начнётся гангрена. Я же честно пообещал квалифицированную медицинскую помощь, которая выразится в ампутации предплечий. Правда, до ампутации дело не дошло. Кровоснабжение довольно скоро восстановилось. Я снабдил Лориварди пластиковой коробкой с плотно подогнанной крышкой, которую он мог использовать в качестве параши, а также просунул в клетку бутыль с водой. На этом бытовое обустройство бесповоротно окончено. Кормить пообещал раз в сутки, душ предоставлять — не чаще раза в неделю. Предложил организовать трансляцию текста Нового Завета прямо в клетку — мой бортовой компьютер с огромным удовольствием зачитал бы Лориварди кое-что из священного Писания и святоотеческой литературы! Лориварди отказался. Ещё бы! Это ж какие нервы надо иметь, чтобы слушать Евангелие от Иоанна в исполнении Витаса. Нет, всё-таки надо изменить моему компьютеру голосовые установки. Летать по Вселенной с компьютером, говорящим голосом мифического певца, значит не уважать мужчину в самом себе.

Подведя к клетке электрическое напряжение, кстати, от того самого разрядника, которым Лориварди намеревался вывести из строя компьютер, я пару раз дал пленнику почувствовать, что такое сто тридцать вольт на собственной шкуре.

— Не мучайте меня, господин Сэмми! Лучше выслушайте! — взмолился он. — У меня есть информация, которая может вас заинтересовать…

— Не нужна мне твоя информация. Меня интересует кое-что другое. Например, каким количеством космических кораблей ты завладел, отравив их хозяев, и где теперь эти корабли находятся?

— Вы были первый!

— Ответ расцениваю как недостоверный! — Я в третий раз подключил к клетке электрический ток. Напряжение увеличил до ста восьмидесяти вольт.

Лориварди ойкнул и подпрыгнул. Из клетки как-то совсем уж скверно завоняло.

— Выслушайте меня, господин Сэмми! Я всё объясню, только не включайте больше ток! Я вовсе не занимался ограблением кораблей! И планета Баунти вовсе не была для них ловушкой! Это было всего лишь разовое поручение. Мне было необходимо раздобыть всего один корабль, но именно такой, как ваш…

Я вспомнил, что во время беседы с Гнуком в стеклянном здании тот живо интересовался техническими характеристиками «Фунта изюма» и довольно точно назвал некоторые параметры маршевого двигателя.

— Ну-ну, продолжай, чем же это тебе приглянулся мой корабль?

— Видите ли, мне… то есть не мне, а тому, кто дал мне поручение… нужен был корабль с хорошими разгонными характеристиками и при этом хорошо бронированный. На самом деле это большая редкость. Я говорю о сочетании брони и скорости, — поспешил объяснить Гнук. — Обычные путешественники ставят хорошие двигатели, но им совсем не нужна броня. Перевозчики ценных грузов поступают наоборот — у них хорошо защищённые корабли, но на двигателях они обычно экономят.

— Дело говоришь, — согласился я. — Таких кораблей, как мой, действительно не так уж и много. На нём, правда, нет оружия для сражения в космосе, зато есть вот эта замаскированная палуба и клетка для тебя… А на что тебе нужен был корабль?

— Я выполнял приказ Циклописа Хренакиса. Это руководитель бригады «колумбариев».

Общим термином «колумбарий» принято было называть людей, занимавшихся сбором и исследованием космического мусора. В отличие от классических мусорщиков, отыскивавших среди бесчисленных миллиардов астероидов и комет те, что содержат ценное для переработки сырьё, «колумбарии» традиционно игнорировали мусор естественного происхождения. Разумеется, если они случайно натыкались на астероид из чистого натрия или золота, то такую находку арканили и тащили на продажу. Но целенаправленных розысков полезных ископаемых они никогда не вели. Их интересовало кое-что другое, а именно — остатки объектов, брошенных в космосе людьми. В древние времена, когда человечество ещё было приковано к Земле, аналогами нынешних «колумбариев» являлись, видимо, грабители могил.

Существовали чётко разграниченные виды деятельности. Одни «колумбарии» вели розыск обломков космических кораблей, потерянных или разрушенных в космосе; другие — занимались тем же, но только на поверхности планет и астероидов; третьи — специализировались на захватах или похищениях космической техники, исправно работавшей в автоматическом режиме. Украсть новейший исследовательский зонд, какой-нибудь гамма-детектор или станцию-транслятор, а затем продать за полцены какому-нибудь правительству, не признающему власть Земной Цивилизационной Лиги — идеальный бизнес в понимании «колумбариев» последней разновидности. Конечно, сие выглядело несколько аморально, но на фоне повсеместного официально разрешаемого клонирования, торговли рабами и разделки людей на органы такой промысел выглядел почти респектабельно. Надо сказать, что деятельность «колумбариев»-воров зачастую пересекалась с пиратской, поэтому первых нередко ставили на одну доску с космическими «каперами», отчего и те, и другие всячески открещивались в силу обоюдного презрения.

Традиционно все бригады «колумбариев» имели хорошие отношения со спецслужбами тех планет, на которых базировались. Следовало признать, что простым обывателям, а также бизнесменам и промышленникам их промысел был совсем неинтересен. Заинтересованными потребителями того товара, что предлагали «колумбарии», традиционно выступали только две инстанции — разного рода научные центры и спецслужбы. Причём последние оплачивали заинтересовавшие их находки куда щедрее. Можно сказать, что обе стороны оказывались заинтересованы в поддержании и развитии отношений, представлявших немалый обоюдный интерес. Это вовсе не означало, что тайные полиции содержат анархичные и безрассудные бригады «космических гробокопателей», но довольно часто обе стороны — спецслужбы и «колумбарии» — действовали согласованно.

Поэтому, услыхав о некоем Циклописе Хренакисе, признаюсь, совершенно мне незнакомом, я не мог не насторожиться.

— А что, этот самый бригадир «космических гробокопателей» не имеет своего корабля? — я задал глупейший вопрос, дабы подтолкнуть Гнука к более полному объяснению.

— Циклописа поймали власти Рапахи и засунули на Даннемору…

— Ого! Да Циклопис просто везунчик! Есть такие люди, если падают, то непременно мордой в лужу. И окружающим потеха, и самим нескучно…

Рапаха являлась довольно известной и богатой планетой Земной Цивилизационной Лиги. Подобно прочим демократическим планетам, её власти отказались от постройки тюрем. Всех осуждённых за уголовные преступления члены Цивилизационной Лиги ссылали на так называемые планеты-тюрьмы. Всего таких планет в обжитой части Вселенной существовало три — Даннемора, Матросская Тишина и Содом. Все три принадлежали Земной Цивилизационной Лиге, поскольку только такая богатая организация могла раскошелиться на то, чтобы провести полный цикл терраформинга и отдать готовую к заселению планету во власть отбросов общества. Те планеты, что не признавали власти Цивилизационной Лиги, помещали своих преступников либо на орбитальных станциях, либо в классических тюрьмах на своей поверхности.

— Уж не то слово, — согласился со мной Гнук. — Застрял Циклопис в Даннеморе. И чтобы вытащить его оттуда, нужен корабль с хорошей бронёй, желательно керамической.

— А толку? Над всеми планетами-тюрьмами висят на стационарных орбитах вооружённые станции. Ни сесть на планету нельзя, ни взлететь. Как ты собирался своего приятеля вытаскивать?

— Не знаю. Эту часть операции разрабатывал не я. Моя задача — отыскать подходящий корабль. У нас такого не было…

— «У нас» — это у кого?

— Наша бригада называлась «кумоду»…

— А что это слово означает?

— Кусай Мамашу — Она Дурная. Сокращённо — кумоду.

— М-м, я бы иначе расшифровал: Когда Уроды Моют Душу. Ладно, «кумоду», так «кумоду»!.. И ты, стало быть, решил меня отравить.

— Циклописа отправили на Даннемору всего неделю назад… Ваш корабль был первым, кто сел на Баунти. Но не это главное…

— А что же?

— Нашего бригадира надо вытащить с Даннеморы во что бы то ни стало. Дело в том, что он знает, где находится «торпиллер», — Гнук понизил голос, словно опасаясь, что его кто-то услышит.

— Ты уже второй раз употребляешь слово «торпиллер». Объясни, что это?

Гнук напряжённо задумался и засопел:

— На самом деле никто не знает, что это такое. И вот это-то самое непонятное в истории с Циклописом.

— Так что ты мне тут впариваешь! — засмеялся я. — Хрень, о которой никто ничего не знает!

— Да послушайте же! Наша бригада — «кумоду» — традиционно занималась поисками останков погибших или брошенных кораблей. Нас интересовали и автоматические станции. Любой хлам, что болтается в космосе сто-двести-триста лет, с самого начала эпохи межзвёздной экспансии. Даже на старых кораблях, оснащённых морально устаревшей техникой, есть масса интересного для нас, жителей двадцать девятого столетия. Как «железо», то есть техника, так и информация, накопленная в ходе прерванного полёта. Понятно, что все мы — «кумоду» — прекрасно знаем историю техники. Поверьте мне, я, не разбирая агрегат, лишь одним только внешним осмотром, могу довольно точно описать его назначение, конструкцию, время и место производства…

— Ну, и к чему ты всё это говоришь? Думаешь, я скажу: «Ты классный парень!» и накормлю тебя зефиром? Да я лучше поджарю тебя в этой клетке!

— Сейчас поймёте, к чему я… Полтора месяца назад мы работали на двух кораблях в Каппе-Армаггедона. Может, слышали о таком звёздном скоплении?

— Нет, не слышал, — отмахнулся я. — Этих скоплений — миллионы. В какой группе галактик находится Каппа-Армаггедона?

— Официальное название — группа галактик Артаумова. Мы же называли её Сифилитическая Сыпь.

— У вас, похоже, с абстрактным воображением беда. Ну, да ладно, валяй дальше.

— Циклопис Хренакис отделился от нас на одном из кораблей. Как мы узнали позже, он отправился на переговоры с лидером пиратского клана. Мы вообще-то не любим пиратов, как и агентов спецслужб, но волей-неволей приходится иметь дела и с теми, и с другими. Так вот, Хренакис сбегал на встречу и вернулся совершенно невменяемый. Он купил у них «торпиллер»!

— Я третий раз слышу от тебя это слово!!!

— «Торпиллер» — совершенно необычная штука. Длиной примерно в десять метров и диаметром около метра. Разумеется, условно-земных метра, а не пертуллианских… Внутри него — небольшой отсек для сохранения человеческого тела…

— Мумии, что ли?

— Нет, живого тела. Там был такой ложемент… для одного человеческого тела… Аппаратура контроля газовой среды, поддержания температуры, система генерации воздуха для дыхания. И обычный ядерный двигатель — компактный, с тягой до ста километров в секунду. Так, сугубо для межпланетного маневрирования…

— Ясно. Спасательная капсула!

— Угу, хрен вам! — Гнук позволил себе резкость, однако. — В носовой и кормовой оконечностях «торпиллера» были установлены хронотипические ловушки, которые могли формировать гравитационные линзы бесконечной кривизны.

— Ну, это уже полная чушь. Ни один реально существующий двигатель не «прыгает» более чем на тридцать миллионов парсек. А это означает, что создаваемые в момент прыжка гравитационные линзы имеют вполне определённую — и притом не очень большую — кривизну!

— Тем не менее, господин Сэмми, я уверяю вас, что формируемый «торпиллером» «схлоп» мог быть бесконечно большим. Я основываюсь на словах Циклописа, а он, поверьте, очень толковый специалист. Но даже не это поразило его больше всего…

— Ну?

— Циклопис осмотрел компьютер «торпиллера» и некоторые из его устройств. Все они оказались не маркированы. Но это мелочи! Гораздо интереснее другое! Элементной базой бортового компьютера служил… теллур!

Тут я не выдержал. Теллур являлся основой элементной базы компьютеров лет четыреста тому назад! С тех пор человечество давным-давно позабыло об этом материале из-за его полнейшей бесперспективности, последовательно заменив его цезием, биополимерами, а затем и парными биополимерами.

— Что ты мне тут впариваешь?! Какие теллуровые компьютеры?! Ты мне ещё про гриль в пещере неандертальцев расскажи!

Лориварди Гнук испуганно поёжился:

— Это был нестарый компьютер, понимаете? Это был совсем новый компьютер…

— Хочешь сказать, что кто-то реанимировал древнюю и притом весьма убогую технологию?

— Нет, не реанимировал. Создал заново. Компьютер показался Циклопису на редкость оригинальным. Это было не наше детище, в том смысле, что не нашей цивилизации…

— Э-э, брат, ты мне врёшь! Уж я-то знаю, что в нашей Вселенной никаких инопланетян нет! Сказки про инопланетян ты можешь рассказывать незамутнённым девушкам, неполовозрелым тинэйджерам, детям-сиротам с церебральным параличом… Но не мне! Я-то по Вселенной полетал! Нет здесь инопланетян. Кроме нас, выходцев с Земли, никого нет! Для Вселенной одних таких уродов, как мы, достаточно…

— Господин Сэмми… Я вам ничего не сказал об инопланетянах. Я вам сказал, что на «торпиллере» оказался компьютер очень интересной… нетипичной архитектуры… на теллуровой элементной базе. Ещё я вам сказал, что всё оборудование «торпиллера» не имело маркировки, способной пролить свет на время и место её изготовления. Об инопланетянах я не сказал ни слова!

— Хорошо, Гнук, тогда коротко скажи мне: что такое твой «торпиллер»?

— Никто не знает. Этого не поняли пираты, которые где-то его отыскали. Они потому и пригласили Циклописа, чтобы он как специалист в области истории техники объяснил им. Но Циклопис сам толком не понял. Однако он остался в твёрдом убеждении, что перед ним некое совершенно необычное устройство, притом в рабочем состоянии и — что самое главное! — довольно новое. Он потому его и купил. Осталось только понять где, кем и с какой целью «торпиллер» изготовлен! Если мы найдём Циклописа… Вернее, если мы вытащим его из Даннеморы… мы сможем получить «торпиллер» в свои руки!

— И это всё? Это всё, что ты мне хотел рассказать о «торпиллере»?! Ты думаешь, мне это интересно? В свинцовом контейнере вон там, у меня за спиной, лежит два миллиарда… Слышишь, идиот!.. Два миллиарда УРОДов! Это мои деньги, полностью мои! И ты предлагаешь мне выцарапывать твоего друга из Даннеморы? Чтобы получить какой-то там «торпиллер», который может оказаться просто-напросто новой моделью анального расширителя для такого придурка, как ты?!

— Я не…

— Ты будешь сидеть в этой клетке, пока не сдохнешь! Ты подл, скучен и мне совсем не интересен. Еду получишь через шесть часов, после выхода из «схлопа»!

Планета Нерон встретила меня хорошо знакомым полумраком от низких смоговых облаков и хорошо видимыми с орбиты квадратами промышленных районов. При посадке «Фунт изюма» прошёл на бреющем полёте над Геббельсштадтом, столицей местной робототехники, и опустился на громадное бетонное поле космодрома «Юнкерс» подле планетарной столицы Блюхер. Если кто не понял, поясняю, что Блюхер — это вовсе не фамилия красноармейского маршала эпохи бездарного коммуниста Сталина. Потомки немцев назвали свой космодром в честь не менее бездарного прусского военачальника времён наполеоновских войн, умудрившегося не победить Бонапарта ни в одном сражении.

При посадке диспетчерская служба включила мне местный хит под названием «Ахтунг, ахтунг! Ла-фюнф ин дер люфт!» То есть что-то вроде: «Внимание, внимание! Говорит Германия! Русский Ла-Пять опять сумел подняться в воздух! Кто не спрятался сам, будет виноват во всём…»

Я накормил своего пленника холодным рисом без мяса и облачился для выхода в город. Нерон считался довольно спокойным местом, поскольку местная полиция, носившая выразительное название Служба Окончательного Успокоения, с большой любовью подходила к исполнению прямых служебных обязанностей. Тут периодически кого-то расстреливали, вешали на рояльных струнах и подвергали декапитации при помощи плазменных резаков. Поясняю, что слово «декапитация» означает вовсе не кастрацию, как могли решить наиболее пылкие умы. Оно означает отрубание головы. Всего-то!.. Но следовало всё же помнить, что эта замечательная планета не входила в число членов Земной Цивилизационной Лиги и не выдавала ей преступников. Потому-то Нерон притягивал разного рода сброд со всей Вселенной. Особенно расслабляться здесь никому не следовало. Перед выходом из корабля я облачился в сари с протоплазмидной подложкой, нацепил керамические наколенники, а гениталии спрятал в керамическую раковину скрытого ношения. Словно одевался на поединок по контактному противоборству! К предплечьям прикрепил безоткатные пистолеты-пулемёты с электромагнитным разгоном пули — прекрасный аргумент в спорах, связанных с попытками получить кредит под угрозой оружия. Как завершающий элемент — чёрные очки. Да, и робот-поводырь, извлечённый из шкафа со скафандрами. Я намеревался изображать слепого, и робот в этой ситуации мне был прямо-таки необходим. Активировав его нажатием ноги и запустив нужный алгоритм, я со спокойной совестью покинул уютный борт «Фунта изюма».

В местном космопорте, носившем звучное имя Эриха Хоннекера, шёл редкий снежок. Задувал прохладный ветер, низкие облака строили мне гнусные рожи. Поданный диспетчерской службой электрокар отвёз меня и тарелку-поводыря в зону декларирования и оплаты, где я представился Кентаврусом Пепеджаклусом с аграрной планеты Ксанка, вращавшейся вокруг звезды Киото в полутора тысячах парсеках от Кавендиш-Два. Я оплатил стоянку в течение суток и, ведомый фыркающим поводырём, отправился далее, в так называемую «представительскую» зону космопорта, где находились конторы крупнейших местных компаний. На Нероне всё хорошо продумано! Чтобы провести деловые переговоры, вовсе не нужно тащиться в столицу, достаточно заглянуть в представительство компании на космодроме. Кстати, если кто-то не понял, в честь какого такого Хоннекера назвали местный космопорт, то поспешу объяснить, что я и сам этого никогда не мог понять. Сдаётся мне, что некогда такую фамилию носил вождь немецких коммунистов, но я в этом не совсем уверен. Возможно, Хоннекер — это тот самый знаменитый зооботаник, что приучил двести лет назад генномодифицированных макак собирать метёлки конопли. Эксперимент провалился, поскольку второе поколение макак научились коноплю не только собирать и сушить, но и курить. Тем не менее, сам по себе ход мысли замечательного немецкого учёного вполне заслужил того, чтобы благодарные потомки обессмертили его в веках.

Космопорт Эриха Хоннекера — это колоссальное подземное сооружение площадью чуть ли не в сто тысяч квадратных метров. Есть где покататься как на роликовых коньках, так и на обычных!

Я не стал кататься на коньках, а сразу зашёл в представительство фирмы «Гроссбауэр», занимавшейся поставкой роботов для работ по терраформингу, то есть преобразованию поверхности планет. Ведь за этими самыми железками я и притащился на Нерон. В представительстве меня встретили с душой — немцы вообще умеют встречать платёжеспособных клиентов с душой! — и предложили модельный ряд, радующий глаз полнотой разнообразных опций. Трёхтонный «Карл Великий» мог вести работы на грунтах любой сложности, даже на выходах скальных пород. «Герман Геринг» третьего поколения мог вести взрывные работы и обеспечивал доставку самого себя в труднодоступные районы (в принципе, его можно было использовать как обычный вертолёт). Особенно меня порадовало семейство мощных «Адольф-папа» и «Адольф-мама» с дисковыми фрезами и четырьмя манипуляторами. Эти роботы предназначались для пробивки туннелей в любых грунтах. Как раз то, в чём нуждался такой заядлый холостяк, как я!

С менеджером мы прекрасно поладили. Принимая меня за слепого, он на хорошем русском читал вслух паспортные данные роботов, толково всё объяснял, не забывая предложить сигару, чашечку кофе, а то просто услужливо сдувал пылинки с моего селенитового сари. И то не было грубым подхалимажем! Он же считал меня слепым, а потому сдувал пылинки единственно из стремления к вселенской гармонии…

Я заказал по паре роботов каждого типа и попросил отгрузить на корабль не позднее завтрашнего утра. Поскольку сделка оказалась немаленькой, менеджер угостил меня «Ошибкой резидента» восьмидесятилетней выдержки.

Выпили немного, но получилось от души. Зажевав спиртное опилками пыхадорского дерева, я вырулил за двери офиса. В голове было звонко, пусто и весело. Организм требовал продолжения торжественной части.

Надо ли удивляться, что я скоро очутился в местном баре?! Вернее, в одном из многих местных баров. Местечко, расположенное на своеобразном балконе над колодцем, уходившим вглубь Нерона, оказалось очень даже ничего. Направо, налево и прямо — сквозь стеклянную стену можно было видеть исчезавшие в недрах планеты подземные уровни. Я, разумеется, постарался вести себя как слепой, который не мог видеть всех эти красот, но внутренне восхитился работой дизайнера.

Ведомый своей тарелкой-поводырём, призывавшей окружающих уступать дорогу, я прошествовал к стойке бара и, водрузив себя на стул, степенно спросил:

— Нальёт мне кто-нибудь «Дырокол для мозга»?

Робот-бармен забренчал чем-то интимным в своих недрах и выкатил мне гранёный стопарик с прозрачной, искрящейся синевой жидкостью. Русские напитки во всех уголках обитаемой Вселенной подаются в гранёной посуде — это правило является такой же мировой константой, что и «постоянная Планка» или отношение длины окружности к величине её диаметра.

Сидевший через пару стульев мужичонка в комбинезоне довольно затрапезного вида горестно вздохнул и промолвил с сильным акцентом:

— Никогда не пил этого русского напитка! «Шило» пил, «Слезу новобранца» пил. А вот «Дырокол для мозга» — нет.

— Позвольте вас угостить, — отозвался я и приказал бармену, — ещё один «Дырокол» для господина направо от меня.

Гранёный стопарик оказался в руках мужичонки. Тот расплылся в улыбке и принялся преувеличенно меня благодарить. Немцы — народ очень жадный и по-детски мелочный. Халяву они ценят не в пример русским и очень радуются возможности получить что-то ни за что. Я лишь махнул рукой:

— Да пейте уж, господин!

По левую руку от меня на высокий стул взгромоздилась совсем юная девица, закованная в мощную броню из латекса. Вся такая на пирсинге, с металлической дрянью в бровях, носу, губах и пупке. Возможно, где-то и ещё, но там мне не было видно. Род занятий дамы не мог вызвать ни малейших сомнений.

— Господин — русский? — поинтересовалась она и, не дожидаясь ответа, затараторила. — А правда, что русские делают «Дырокол для мозга» с добавлением то ли гептила, то ли гидразина? Чтобы мозг разжижался и через позвоночник сразу канализировался в кишечник…

— Первый раз слышу, — признался я. — Очередная клевета европейских демократов на русский народ. Тем более, что гептил — это и есть несимметричный диметилгидразин.

— А что такое гидразин? — тут же поинтересовался мужичонка. Ударив по мозжечку восьмидесятипятиградусной халявной выпивкой, он, очевидно, спонтанно испытал потребность в общении.

— Такое древнее ракетное топливо. Самая заря ракетной техники.

— Вредное, наверное.

— Не так чтобы очень… Самый опасный компонент в ракете — азотная кислота, но даже её некоторые мастера пьют не разбавляя.

— А ещё я слышала, будто русские своим детишкам ставят клизмы с гидразином, — живо добавила девица в латексе.

— Опять враньё! Гептилом зубы чистим — это да, это правда. От гептила зубы блестят и солнечные зайчики пускают. А клизмы нашим детям не нужны, у них здоровые кишечники.

— Но говорят, будто в вашем спиртном есть какие-то неорганические примеси, в том же самом «Дыроколе для мозга»!

— Деточка, запомни, в «Дыроколе» вообще нет спиртного, там одни только, как ты выразилась, примеси.

— Так из чего же его делают?

— Хм! Популярно объясняю для тупых и особо одарённых. Сернистую циановую соль восстанавливают мышьяковистым ангидридом до кислоты, очищают и адсорбируют на платиновых фильтрах. Затем следует сухая возгонка и растворение в родниковой воде.

— И много воды добавляется?

— По личным предпочтениям. На литровую банку порошка обычно пять-шесть капель. Кто-то добавляет семь-восемь, но я считаю это безалаберным расточительством. Ну, а чесночная отдушка, сухой свиной помёт и грязь из-под ногтей — сугубо по вкусу.

— Ой, угостите меня! Хочу попробовать! — попросила девица.

— Не слишком ли ты молода, голуба, чтобы убивать свою первую печень таким лимонадом?

— А не слишком ли ты плохо видишь, дядя, чтобы судить об этом? — съязвила она.

Что ж, языкастая! В женщинах мне нравятся два качества — умение где надо промолчать, а где надо — ответить. Всё остальное в поведении женщин — лишь вторичные половые признаки. Поэтому я дёрнул цепочку, которой мой поводырь крепился к руке, и потребовал от него:

— Проверь удостоверение девушки!

Тарелка заурчала вентиляторами, поднялась над стойкой бара и приблизилась к девице. Та без лишних разговоров извлекла из потайного кармашка закатанную в целлулоид карточку, показала её моему поводырю. Тот прочитал:

— Генриетта Табу. Возраст двадцать три года по нероновскому летоисчислению, что составляет семнадцать по земному. Род занятий — две жёлтых звезды… Шеф, да она проститутка, садо-мазо, тяжёлые извращения, цепи, плети, всё такое! Ты бы обратил на неё внимание, взял бы в оперативную разработку на возмездной основе…

Я дёрнул цепочку, подтащил железного болвана к себе:

— Сиди молча и не выступай! На Нероне все работы хороши!

— Так что, шеф, капелюшкой «Дырокола» угостите? А я вам расскажу что-нибудь интересное… Любите женские тайны?

На Нероне разрешено употребление наркотиков и спиртного без ограничений — начиная с пятнадцатилетнего возраста. Так что смешно притворяться святее римского папы.

— Эй, бармен, девушке слева от меня налейте «Дырокола для мозга» соточку! И жменю опилок пыхадорского дерева! Пусть закусит… И мне тоже стопочку.

В общем, в баре я не скучал. Научил девицу в латексе пить ядрёный «Дырокол» — очень важно не пролить ни единой капли, иначе он выжигает волосы и может использоваться как средство эпиляции. Девица искренне заинтересовалась и обещала непременно попробовать. В свою очередь, она повеселила меня. Байки её, кстати, не имели ничего общего с сексом — все они касались каких-то бытовых мелочей самого невинного содержания. После «Дырокола» я угостил её классической «Потной гориллой» — та всегда хорошо ложится поверх крепкой выпивки.

Посидев ещё немного, я с отлакированной душою отправился восвояси.

Девица увязалась за мною. Увидела во мне подходящего клиента? Начались недвусмысленные комплименты и предложения: «Пойдёмте к вам… Пойдёмте ко мне, тут недалеко…» Я хотел было ей сказать, что никогда не пользуюсь услугами проституток, но, пребывая в состоянии тихой блажи, не стал этого делать. Не хотелось никого обижать.

Мы шли по короткому коридору, из которого можно попасть в зал отбытия в зону отлёта. Там гудел человеческий поток, чувствовалось движение. Здесь же было тихо, безлюдно и даже как-то интимно.

Моя новая знакомая неожиданно остановила меня и, притиснув к стене, прижалась всем телом:

— Эй, русский, да ты никак робеешь! — прошептала она.

В её понимании, это должно быть эротично. Я отпихнул девицу и мрачно пошутил:

— Самая красивая женщина — та, которая вовремя уходит! Генриетта, вали отсюда!

Однако подруга в латексе вовсе не посчитала себя отвергнутой. Она снова подалась ко мне и сделала попытку запустить свою ладошку мне между ног. Попытка глупая! Ни один настоящий казак не позволит всяким там пьяным шалавам хватать себя за…

Я подсёк ногой обнаглевшую стерву и бросил её на пол. Отстань же, сказал!.. И пошёл дальше, как и полагается человеку с плохим зрением.

Вот тут и произошло! Девица вдруг заверещала за моей спиной:

— It he, take him!

Перевести эту гадость на великий и могучий язык Муму и Герасима можно по-всякому… Но в любом случае можно понять, что девица предлагала меня арестовать.

Из дальнего конца коридора выскочили дядьки в чёрных кожаных мундирах и противогазах. Открылась малозаметная дверь в стене, и оттуда тоже полезли дядьки, облачённые в красивую форму полицейского спецназа и тоже в противогазах. Наконец, и за моей спиной также показались добрые молодцы, облачённые в узнаваемую форму. Все они держали в руках разного рода стреляющее, пыхкающее и отравляющее оружие. Нетрудно догадаться, что весь этот арсенал оказался направлен на меня, а вовсе не на стерву в латексе.

Я поднял руки и громко объявил:

— Прошу зафиксировать в протоколе осмотра и допроса, что сопротивления при задержании не оказывал.

Из-за спин дядек в чёрной форме и противогазах вышел здоровенный амбал. Он широко улыбнулся:

— Ещё бы, Кентаврус, ты оказал сопротивление! Мы бы из тебя дуршлаг сделали!

Немец этот хорошо знал русский язык, поскольку слово «дуршлаг» выговорил совершенно правильно.

— Может, представитесь, господин офицер?

— Чуть позже, — он приблизился и осторожно снял с моих глаз чёрные очки.

Наши взгляды встретились. Немец был несколько выше меня, примерно два метра двадцать сантиметров, поэтому смотрел сверху вниз. Во взгляде читалось искреннее любопытство. Он принялся меня ощупывать, извлекая из одежды обнаруженное оружие.

Я стоял с поднятыми руками, чувствуя, как меня заливает злоба. Это очень опасное состояние, чреватое грубыми ошибками. Сейчас следовало с максимальным вниманием относиться ко всем своим словам и действиям. Очевидно, что Генриетта в латексе являлась «подсадной полицейской уткой», и всё не более чем гнусная провокация. Но что послужило причиной провокации, и чего же хочет от меня полиция Нерона?

Совесть моя казалась мне чиста, как слеза имбецила. Я не совершил на Нероне ничего такого, что могло бы подвигнуть местную полицию на подобные костюмированные пляски вокруг моей персоны. И тем не менее!..

— Выключите, пожалуйста, своего поводыря, — чрезвычайно вежливо попросил полицейский офицер, вдруг перешедший на «вы». Похоже, мой арсенал вызвал с его стороны инстинктивное доверие.

Я повиновался. Тарелка со звоном брякнулась на мраморный пол. Один из полицейских тут же её подобрал. Точно так же он подобрал пистолеты-пулемёты, которые отстегнул от моих рук офицер, и дюжину многоцелевых газовых гранат, которые я всегда носил на поясе под селенитовым сари.

— Пройдёмте в помещение полицейского подразделения, — пригласил офицер. — Продолжим беседу там.

Он не сковал мои запястья наручниками, и это показалось в тот момент добрым знаком.

Мы прошествовали в конец коридора. Повернули в другой коридор. Уже из него вышли в короткий аппендикс, венчавшийся бронированной дверью с надписями «Полиция космопорта» на дюжине языков и диалектов.

За дверью оказался большой зал, уставленный разноформатными планшетами, на которых отображалась обстановка в разных помещениях космопорта. Перед мониторами сидели полицейские. Увидев нас, они заметно оживились.

Миновав этот зал, мы прошли в небольшую комнатку с белыми стенами, единственным стулом в центре и большим зеркалом. Расположение и размер зеркала не оставляли никаких сомнений в его назначении — через него из соседнего помещения наблюдали за всем происходящим в комнате для допросов.

— Садитесь, — приказал офицер, когда конвой удалился.

Я сел на стул, помахал самому себе в зеркале.

— Кентаврус Пепеджаклус, вы задержаны полицией планеты Нерон по подозрению в совершении ряда преступлений в зоне юрисдикции планетарного правительства.

— Я уже догадался, что задержан… Может, я и похож на идиота, но на самом деле я просто кретин, — подавив ухмылку, ответил я. — Представьтесь, пожалуйста.

— Отто Гибельхакер, штандартенфюрер СС.

— СС — это, я так понимаю, Следственная Служба полиции… — уточнил я, и он молча кивнул. — И в чём же вы меня обвиняете, господин Хакергибель?

— Гибельхакер… — поправил он.

— Да-да, разумеется. Господин Гибельхакер…

— Мы подозреваем вас в причастности к убийствам по меньшей мере восьми женщин на территории космопорта имени Эриха Хоннекера и прилегающей к нему зоне отчуждения.

Признаюсь честно, я вовсе не супермен и в своей жизни не раз испытывал психологический шок в самых разных местах и ситуациях. Но, оценивая свой богатый жизненный опыт, ответственно заявляю: пережитое мною в ту минуту по праву может считаться одним из самых ярких впечатлений, заботливо сохранённых моей памятью, начиная с момента самого первого юношеского оргазма.

 

7

— Серия убийств проституток на территории космопорта и вокруг него началась около двух лет назад, — вышагивая вокруг меня, негромко говорил штандартенфюрер СС. — Общность почерка, совпадение предпочтений при выборе объектов посягательств, манера совершения преступлений и характер постмортальных манипуляций с трупами убеждают нас в том, что мы имеем дело именно с убийцей-серийником, а не со случайными совпадениями или подражанием. Преступный сериал получил название «Убийства на выезде», а убийца — поисковый псевдоним «Кочегар». Вам, господин Кентаврус, придётся, самым тщательным образом восстановить картину своей жизни в тех временных интервалах, которые будут нас интересовать. Призываю вас с максимальной ответственностью подходить ко всем своим заявлениям и поступкам. Ложь, неточность или двусмысленность могут вам дорогого стоить. Напомню, что правительство Нерона не отменяло смертную казнь. Более того, подобная мера наказания у нас достаточно распространена.

— Благодарю за толковое и доходчивое объяснение. Отдельное спасибо за то, что не били и не макали головой в ведро с нечистотами. Не могли бы вы разъяснить, какова, собственно, сумма доказательств моей вины?

— Извольте. Начнём с очевидного вопроса. Почему вы изображали слепого?

— Имея поэтическую, творческую, ранимую натуру, будучи скромен и волнителен, я нуждаюсь в том, чтобы не афишировать себя и свои действия.

— Что значит «волнителен»? — не понял немец.

— Это значит, способность испытывать переживания из-за мелочей. А что, надеть чёрные очки и ходить в сопровождении робота-поводыря — это серьёзная улика?

— Вообще, нет. Можете нацепить рога и изображать Люцифера или вставить в рот апельсиновую корку и изображать из себя врага вообще. Теоретически рассуждая — это ваше личное дело, каким дураком вы хотите предстать в глазах окружающих. Но в данном конкретном случае ваша маскировка… Разыскиваемый «Кочегар» изображал из себя именно слепого в чёрных очках и перемещался по космопорту в сопровождении робота-поводыря. Во всех восьми эпизодах есть свидетельства, позволяющие предполагать, что именно к такой маскировке прибегал убийца.

М-да. Неудачный я выбрал имидж для прогулки.

— Вы сказали, что убийства осуществлялись на протяжении последних двух лет?

— Если точнее, первое преступление сериала имело место два и четыре десятых года назад…

— Вы говорите о нероновском календаре?

— Разумеется.

Я знал, что год на Нероне короче земного. Я знал и другое — на Нероне я не бывал уже почти четыре земных года.

— Господин офицер! Последний раз я прилетал на вашу чудную планету примерно четыре земных года тому назад. Понятие алиби ваша юриспруденция признаёт?

— Признаёт. Если, по вашему мнению, у вас есть алиби, тогда остался сущий пустяк — его доказать. Вам придётся подтвердить факты своего отсутствия на планете Нерон, скажем, два месяца тому назад или четыре с половиной. Разумеется, не голословно. Надо будет назвать людей, способных подтвердить точность ваших слов. А также представить документальные материалы, способные убедить нас в вашей правдивости. В качестве последних приветствуются разного рода финансовые свидетельства — полученные в этот период страховки, кредиты, документы об оформлении разного рода собственности. Разумеется, всё будет должным образом нами проверено. Мы очень дотошные люди. Что скажете?

М-да. Для каждого непотопляемого авианосца существует своё Коралловое море. Так что с ответом я не спешил. Я никак не мог объявить какому-то там офицеру нероновской полиции о том, что последние шесть месяцев своей жизни провёл на планете Голубой Пепедук, где старательно организовывал аферу, которая сейчас стоит на первых местах в криминальных новостях Земной Цивилизационной Лиги. Не могло быть и речи о признании аутентичности Кентавруса Пепеджаклуса и Пепеданга Чивалдоси, на чьё имя зарегистрированы десятки разорившихся в одночасье компаний. И как в таком случае я мог доказать своё алиби?

— Я вижу, господин Пепеджаклус, вы задумались над моими словами?

— Послушайте, господин офицер! Вы желаете, чтобы я взялся доказывать свою невиновность. Но презумпцию невиновности покуда ведь никто не отменял. Если вам кажется, что вы поймали «Кочегара» — или как там его? — потрудитесь доказать это сами.

— Что ж, надо понимать, с алиби у вас возникли затруднения. Тем не менее, я настоятельно рекомендую вам подумать в этом направлении. Ваши слова о презумпции невиновности неоригинальны. Скажу даже больше! Наш суд их не примет во внимание.

— В самом деле? Давайте откровенно, господин офицер! Для меня очевидно, что я стал жертвой полицейской провокации. Я не приставал к этой стерве в латексном лифчике, не заводил с нею разговор, не знакомился и не пытался куда-то пригласить. Я не знаю, настоящая она проститутка или это ваш агент, но в отношении меня осуществлена полицейская провокация. По-русски — подстава. Я не собираюсь углубляться в какие-то там объяснения и давать пищу для новых вопросов и подозрений. Я желаю видеть судью, дабы рассказать ему о методах вашей работы.

Офицер СС выслушал меня очень внимательно, не перебив ни единым словом. Убедившись, что я умолк, Отто Гибельхакер грустно покачал головой:

— Очень плохой ответ, господин Кентаврус Пепеджаклус!

— В самом деле? А что, бить будете?

— М-м… Пока нет. У меня для вас есть кое-что поинтереснее…

С этими словами он вышел из помещения. Я остался сидеть на стуле перед зеркалом во всю стену, рассматривая собственное отражение. Выглядел я напряжённым, и душу мою царапал целый выводок злобных сиамских кошек.

Дверь комнаты для допросов распахнулась. Вошли двое. Астеник в наглухо застёгнутом чёрном плаще и высокая брюнетка в ботинках на толстой подошве и тоже в длинном чёрном плаще с разрезами по бокам. И красиво, и бить ногами не мешает! Мысленно я сразу же окрестил её сукой в ботах. Парочка обошла меня с разных сторон, приглядываясь. Или принюхиваясь? Наконец, астеник скомандовал:

— Руки за спину!

Я завёл руки за спинку стула. Брюнетка тут же застегнула на моих запястьях наручники. Обычные наручники, самозатягивающиеся, с зубцами, грызущими кожу. Что ж, допрос, похоже, перетекал в активную фазу. Психологически я был готов, насколько вообще можно быть готовым к вкусу собственной крови во рту или двадцативольтовому разряду тока.

— У вас возникли кое-какие проблемы, — сказал астеник. — Дело в том, Сэмми, что в космосе найдётся довольно много людей, желающих разорвать тебя на куски.

Что тут сказать? Психологический удар оказался хорош. Я никак не ожидал того, что кто-то на Нероне назовёт меня Сэмми. Здесь просто не могло быть людей, способных связать Сэмми Йопи-Допи с Кентаврусом Пепеджаклусом.

Уставившись мне прямо в глаза, астеник продолжал развивать мысль, теперь уже обращаясь на «ты»:

— Что скажешь о ребятах с «Эскалибура»? Ты кое-что взял у них, не так ли? Более того, ты даже кое-кого из них убил… А кроме ребят из «Эскалибура», есть ещё удалые перцы, которые с удовольствием возьмутся отомстить за Моню-Катерпиллера…

Я испытал некоторое облегчение. Мой собеседник не стал углубляться дальше. Значит, ему ничего не известно ни о Влади Чпикагурике, ни о Пепеданге Чивалдоси, ни — тем более! — о более древних моих реинкарнациях. Конечно, если только подобное умолчание не являлось следствием выбранной стратегии допроса.

— Что скажешь, Сэмми?

— Скажу, что не расслышал вашего имени.

— Я его и не называл. Правосудие Нерона имеет к тебе кое-какие вопросы. С ответами у тебя возникли затруднения. Но что ты скажешь, если твою скромную персону нероновские власти — или не только они — используют для торга с пиратами? Тобою воспользуются для размена на заложников. Причём даже не только при прямых переговорах с «Эскалибуром», но и с любым другим каперским кланом. У пиратов широко развита система взаимозачётов. Тебя выменяет один клан, отдаст другому, тот — третьему. Пойдёшь по рукам и, в конце концов, попадёшь к «Эскалибуру». А у них большой на тебя зуб, уж поверь!

— Много текста! — остановил я астеника. — Скажи, че те надо?

— Слышу слова не мальчика, но мужа, — улыбнулся тот. — Ответь на наши вопросы — и будешь отпущен.

— И много вопросов?

— Всего два…

— Ну, валяй! Только не проси доказательство сводимости рядов Карпаи для нечётных би-квантов в интравертном континууме… Всё, что после леммы «об обратимости», я давно забыл.

— Гримаса русского юмора, — усмехнулся астеник. — Ладно, спрошу что попроще. Пойдём по порядку. Где находится твой «торпиллер»?

— Что-о-о?! — Я упал бы со стула, если бы не скованные за спинкой руки.

— Мы знаем, что он у тебя, Сэмми. Ты не будешь жить, пока не вернёшь его, понимаешь? Тебе не найдётся места во Вселенной — мы отыщем тебя везде, вытащим из самой глубокой щели… Мы будем преследовать тебя до тех самых пор, пока ты не вернёшь «торпиллер».

— Не понимаю, о чём вы говорите! Что такое этот самый… «торпиллер»?

Ложь можно доказать математически, просто-напросто отследив видимые перемещения зрачка в интервале, когда человек обдумывает ответ. Я прекрасно осведомлён обо всех этих приёмах спецслужб, не зря же некогда считался лучшим учеником подрывной монастырской школы тюремного типа по дисциплинам «поведение на допросах», «противодействие оперативным разработкам и тактикам спецслужб» и «вскрытие внутренних угроз в нелегальных структурах». Я мог позабыть леммы из астрофизики, но тому, как обманывать всевозможные детекторы, разучиться нельзя…

Астеник замер. Видимо, слушал через наушник скрытого ношения доклад оператора, оценивавшего мои глазные реакции. Доклад, скорее всего, его запутал, не дав однозначного ответа. Он решил зайти с другой стороны:

— Послушай, Сэмми, ты мне не интересен, пойми. Я не желаю тебе зла. Ничего личного — только интересы дела. Ты не знаешь слова «торпиллер»? Хорошо, этому я верю… Тогда скажу иначе: отдай то, что ты получил вместе с рабами.

Вот тут я по-настоящему озадачился. Скажу больше! Я даже не понял, о каких рабах он вообще говорит.

— Не понимаю! Какие рабы? Я не работорговец и никогда им не был!

— Мы это знаем, Сэмми, и потому тебя никто не обвиняет в работорговле. Но… возможно, я всё же выражаюсь неясно. Давай зайдём с другой стороны. Скажи, куда ты дел Тихомирову? Она сейчас находится в твоём корабле, правда?

— О ком вы?!

— О Наташе Тихомировой.

— Не знаю, кто такая…

— Ты нас обманываешь, Сэмми. И мы это знаем абсолютно точно. Наверное, ты точно так же нас обманывал, уверяя, будто ничего не знаешь о «торпиллере»…

Астеник досадливо махнул рукой и отошёл в сторону. В следующее мгновение брюнетка ударила меня ногой в лоб — жёстко, сильно.

Голова моя дёрнулась, затылок впечатался в высокую спинку. Удар получился как бы двойным — в лоб и в затылок. Я завалился, но не упал — скованные руки удержали на стуле.

Брюнетка взяла меня за волосы. Я постарался улыбнуться.

— Что скалишься, русский? — прошипела сука в ботах.

— В детстве меня постоянно били табуретом по голове. С тех пор я часто улыбаюсь…

Она влепила мне яростную пощёчину. Голова моя дёрнулась подобно нищему, увидевшему в мусорном контейнере окурок дорогой сигары. Щека вспыхнула огнём, на глаза непроизвольно навернулись слёзы.

— Да ты никак плачешь, русский?

— Всего лишь безусловный рефлекс на вонь из твоего рта. Не дыши на меня, пожалуйста!

— Слышишь, ты, русский придурок! Мы знаем, что ты купил трёх рабов, застрелив Моню-Катерпиллера и пирата из клана «Эскалибур»! Мы знаем, что ты отвёз всех троих на станцию «Квадрионе пультаре», где отпустил их на свободу. И точно так же нам известно, что Наталья Александровна Тихомирова вернулась на борт твоей «Красы Крыжополя»!.. Хочешь посмотреть видеозапись, сделанную на причале?!

В голове гудели колокола, детали окружающего мира плыли перед глазами. Однако я постарался не раскисать и как можно твёрже ответил:

— Запомни, сука в ботах, никто и никогда не называл её Натальей Тихомировой. Все называли её Натс. И я тоже.

— Натс — это аббревиатура от Натальи Александровны Тихомировой.

— Да только я этого не знал!

— Теперь знаешь…

— И что?

— Где она?

Вот тут я задумался. Можно, конечно, рассказать про Звёздный Акапулько и бунгало на берегу Саут-Оушен с бассейном и фонтаном. Но что-то подсказывало мне, что Натс вовсе не обрадуется появлению этих камрадов в чёрных одеждах.

— Вам надлежит начинать свои розыски от того места, где я её оставил. Я говорю о «Лейбе Троцком».

— Ты оставил её у анархистов?! На блуждающей станции «Лейба Троцкий»?! В шаровом скоплении Гильгамеш?!

— Именно там, — ответил я, не моргнув глазом. — Она заявила, что не желает оказаться на планете, входящей в состав Земной Цивилизационной Лиги. Мы рассмотрели несколько вариантов, и она остановилась на «Лейбе…»

Сука в ботах брезгливо оттолкнула мою голову и выпрямилась.

— Шеф! Эта русская свинья врёт! — воскликнула она.

— Я знаю, — спокойно ответил астеник. — Причём врёт наобум. Не соображает, что наша мышка никогда бы не полезла к анархистам.

— Я думаю, сейчас она сидит в его корабле. Полагаю, она сделалась его любовницей, и он повсюду её за собой таскает.

— Полностью разделяю предположение. Сделаем этому дураку инъекцию и осмотрим корабль. Почешем Наташе хохолок между лопаток! — астеник осклабился.

На борт корабля невозможно попасть без моей санкции — бортовой компьютер просто не опустил бы пандус. Любые действия внутри корабля — будь то вызов лифта, открытие помещений и т. п. — могли осуществляться также лишь с моей команды. Спецслужбы и разного рода злоумышленники для несанкционированного проникновения в космический корабль обычно вводили хозяина в состоянии суггестии (или, как его ещё называли, «безвольного исполнения»), и понуждали отдавать необходимые приказы. Осуществлялось это посредством инъекций, блокировавших работу тех отделов коры головного мозга, которые отвечали за формирование волевых импульсов. Старая песня на новый лад! Когда-то в древние времена для подавления воли давали пентотал…

— Должен умерить ваш восторг, неуважаемые господа, — заметил я негромко. — Вы не сможете применить ко мне ни один из ваших препаратов для подавления воли. Можете потренироваться на кошечках или друг на друге, но только не на мне. У меня в голове — имплантат. Весьма взрывоопасный, настроенный на несущие биоритмы мозга. Как только пойдёт сбой «альфа» и «бета»-ритмов, получится ядерный взрывчик всего-то на пару килотонн.

— Думаешь, самый умный, да? — спросил астеник.

— Ага! Даже уверен в этом. Да вы и сами сейчас убедитесь!

— Шеф! Этот русский блефует! — подала голос сука в ботах.

— Шеф! Вы не очень-то слушайте свою дурочку, — в тон ей добавил я. — Обидно будет умирать от ядерного взрыва в голове допрашиваемого.

Астеник выпрямился и подошёл к двери. Приоткрыв её, обратился к кому-то, кого я не мог видеть. «Нужен томограф, срочно!» — расслышал я.

Не прошло и минуты, как в комнате появились смурные полицейские. Видимо, те самые отважные парни, что задерживали меня час назад. Они уже сняли противогазы, и моему взору предстали волевые подбородки, бессмысленные глаза и лбы настоящих титанов мысли в два моих мизинца. Они расцепили мои руки, уложили на широкую каталку, тут же пристегнув к ней руки и ноги, после чего проворно покатили по коридору. Везли ногами вперёд. Своеобразный полицейский юмор. Не самого скверного, кстати, пошиба.

Когда меня доставили в медицинской бокс, то даже не стали перегружать на специальный лоток. Задвинули в томограф прямо с каталкой.

Я слышал, как врач, водя пальцем по экрану монитора, объяснял Гибельхакеру, а также астенику, а также брюнетке:

— Тут, в пространстве между гипоталамусом и таламусом, мы видим инородное тело оживальной формы длиной шестьдесят пять и диаметром четырнадцать миллиметров… Осумкованное, находящееся здесь достаточно давно… О строении его ничего определённого сказать нельзя, для нашего прибора это тело непрозрачно. Что это может быть, спросить надо у владельца головы.

— Это микроразмерный ядерный боеприпас, — спокойно пояснил я. — Страховка от лишних вопросов на допросах. В качестве ядерного материала использован активный высоковалентный изотоп цезия, благодаря чему энергетическая эффективность бомбы почти на порядок превосходит боеприпас, изготовленный из такого же количества плутония.

— Стало быть, технология взрывных имплантатов действительно существует… — пробормотал врач. — Я слышал о таких…

— Донские казаки изощряются, — мрачно уронил Гибельхакер. — У них эта фишка очень популярна. Говорят, у каждого казака такая дура в голове установлена.

Сука в ботах наклонилась ко мне:

— Так ты, стало быть, казачок!

— Если интересуешься мужиками, хорошо владеющими плетью, то тогда тебе ко мне, — в тон ответил я. — Переверну твоё представление о сексе, даже не прикоснувшись пальцем.

Полицейские мыслители вытащили каталку из томографа и живо доставили меня обратно в комнату для допросов.

После того, как меня вернули на жёсткий стул, не нацепив, правда, наручники, вошёл Отто Гибельхакер.

— О! Я уже успел соскучиться, господин штандартенфюрер! Как я выглядел через зеркало?

— Нормально, — вяло отмахнулся он. — Не хуже прочих. Я пришёл вам сообщить, что через полчаса откроется выездное заседание суда, на котором будет рассмотрен вопрос о выдачи санкций на ваш арест, а также на обыск вашего корабля. Кроме того, следствие намерено просить судью назначить вам ряд экспертиз — ситуационную, психолого-психиатрическую и трассологическую.

— Спасибо за внимание к моей скромной персоне, господин штандартенфюрер! Чувствую себя нужным человечеству!

Под заседание выездной сессии суда оказалось выделено совсем небольшое помещение всего с одним столом и дюжиной стульев. Меня усадили на стул, нарочито выставленный в центр комнаты. Рядом остался стоять сотрудник полицейского спецназа с лицом раздражённого бульдога. Если не ошибаюсь, в звании «маршал-прапорщик». Стало быть, командовал целой группой себе подобных бульдогов. Ещё пара полицейских в чёрной кожаной форме устроилась на стульях возле двери — конвой, призванный помочь «маршалу-прапорщику» в усмирении меня, если такая необходимость возникнет. Кроме них — ещё пара странного вида мужчин в синих мундирах с золотыми погонами на одном плече. Чиновники из прокурорского надзора? Они негромко переговаривались между собою на каком-то немецком сленге. Я слышал отдельные слова и фразы, но не мог уяснить содержание разговора. Немецкий язык известен мне довольно плохо, он вообще мало распространён во Вселенной. Путешественнику по Вселенной следовало знать только русский и английский языки, и тогда он мог быть уверен в том, что его поймут везде. Или почти везде.

Спустя несколько минут вошёл мужчина в чёрном хитоне до пят, украшенном стилизованными изображениями богини правосудия. Я решил, было, что это судья, но ошибся. Человек в хитоне повесил на стену позади письменного стола портрет Адольфа Гитлера, а на стол поставил статуэтку, изображавшую сутулого мужика, бородатого и нагого. При всей моей эрудиции я так и не смог понять, что же означают эти приготовления. Мужчина в хитоне между тем вышел, но тут же вернулся с пластиковым тазиком, наполненным водою. Тазик он поставил подле статуэтки.

Признаюсь, тут я начал думать всякое. Полицейский спецназ во время судебного заседания начнёт макать меня головою в тазик? Или судья станет смотреть на воду, чтобы убедиться в правдивости моих заявлений?

Мужик в хитоне приставил к торцу стола один из стульев, сел на него и куда-то позвонил. Во всяком случае, я видел, как он негромко говорил, склонившись к воротнику. Покончив с переговорами, он поднялся и что-то негромко возвестил. Я даже не разобрал, что именно.

Присутствовавшие вскочили на ноги. Я тоже поднялся.

Дверь в помещение отворилась, и в проёме возник невысокий пожилой мужчина в хитоне, похожем на тот, что у человека, принёсшего тазик с водою. Только хитон расшит блестящими стеклярусными нитками и имел переливавшуюся серебром подкладку.

Все выбросили правую руку вверх в классическом нацистском приветствии, пролаяв: «Драй литер!» Вошедший вяло махнул рукой в ответном приветствии. Подойдя к столу, закатил зрачки под веки и быстро прочитал молитву по-латыни. Выглядел он в эту минуту прямо-таки умирающим клоуном. Насколько я понял, он обращался к богу Одину, представленному статуэткой сутулого бородатого мужика на столе, о даровании зрелых мыслей и наставлении в деле правосудия.

Покончив с молитвой, старец уронил своё тело на стул, а локти на стол. И обратился к коллеге, носившему до того портрет Гитлера и тазик с водою:

— What language of interstellar dialogue the object of judicial consideration uses?

Типа: «На каком языке межзвёздного общения разговаривает этот придурок, что стал объектом судебного разбирательства».

— Ваша честь! — подскочил со стула судебный секретарь, — задержанный, называющий себя Кентаврусом Пепеджаклусом, разговаривает на русском языке.

Старец повернул многомудрое лицо в мою сторону и устало вымолвил на прекрасном русском:

— Согласно статье девятьсот одиннадцатой Судебного Устава планеты Нерон я, Фридрих Цеммервальд-Циник, старший судья округа Блюхер, государственный служащий категории одиннадцать-А, объявляю об открытии слушаний по подозрению Кентавруса Пепеджаклуса в покушении на Агнету Коценбоген, она же Генриетта Табу. Слушания будут проводиться на русском языке…

Я восхитился! Так прекрасно говорить по-русски (и, видимо, не только по-русски!) мог только сущий полиглот. Конечно, технологии лингвистического подкоркового копирования облегчили изучение иностранных языков. Но всё же знать в совершенстве язык другого народа — всегда маленький подвиг.

— Благодарю вас, ваша честь, — подскочил я со стула с поклоном.

— Я стараюсь вовсе не для того, чтобы снискать вашу благодарность, — промолвил судья равнодушно, — а просто потому, что такова норма закона. Теперь перейдём к делу. Что у нас там есть в отношении задержанного?

Один из мужчин в синем мундире с золотым погоном на плече поднялся и стал довольно живописно рассказывать о том, как я был задержан при попытке нападения на Агнету Коценбоген. В качестве зримого подтверждения моих злых умыслов была продемонстрирована видеозапись мимолётного конфликта, в ходе которого девица оказалась на полу. Чтобы посмотреть представленный прокуратурой материал, секретарь поставил перед судьёй небольшой полупрозрачный планшетный монитор.

Поглядев запись, Цеммервальд-Циник поинтересовался:

— Кого и в чём это должно убедить?

Прокурор принялся доказывать, что я весьма подозрителен в силу хотя бы того, что пытался выдать себя за слепого — ведь именно так действует непойманный серийный убийца по кличке «Кочегар».

Судья, внимательно его выслушавший, спросил:

— Вам известны материалы расследования? «Кочегар» не говорит по-русски. Достоверно известно.

Этот человек начинал мне нравиться!

Прокурор принялся рассуждать в том духе, что преступник мог за несколько последних месяцев выучить русский язык именно для того, чтобы запутать следствие.

Судья выслушал с печатью мрачного неудовольствия на лице и обратился ко мне:

— Что можете сказать по сути происшедшего?

Я поднялся и заговорил о полицейской провокации. О том, что проститутка, якобы пострадавшая от моих действий, просто-напросто разыграла сцену, руководствуясь полученным указанием. Затем о том, что меня допрашивали сотрудники спецслужбы Земной Цивилизационной Лиги, которые ставили перед собою цель завербовать меня для работы против правительства родной мне планеты Ксанка. Потрясая кулаками и брызгая слюной, я орал:

— Если вы меня посадите в свою тюрьму, жители моей Родины узнают, что дружественный нам Нерон на самом деле недружественен! Его полиция помогает «цивилизаторам» плести заговоры против правительств тех планет, которые отказываются примкнуть к Цивилизационной Лиге! Особенно возмутительно то, что власти Нерона, который сам немало пострадал от псевдо-цивилизованных демократов, не контролируют должным образом свои правоохранительные органы! Жители Ксанки откажутся от полётов к вам, в это гнездо провокации! Вы не продадите нам более ни одного сельскохозяйственного робота — сами будете пахать свои радиоактивные пустыни! У нас аграрная планета, но мы найдём, где купить продукцию машиностроения и робототехники…

Вот так вот я и орал. Эмоционально и, полагаю, убедительно. Во всяком случае, у судьи пробудился определённый интерес. Он поманил к себе прокурора:

— Вольфганг Пиндолис, подойдите ко мне!

Они о чём-то заговорили шёпотом. До меня долетали только обрывки фраз: «С каких это пор у нас работают цивилизаторы?», «Где этот умник из СС?», «Не слишком ли вы увлекаетесь обвинениями?». Судья явно пенял прокурору, а тот отделывался лишь односложными ответами.

В конце концов, он прекратил шёпот и сказал прокурору в полный голос:

— Обеспечьте мне явку этого штандартенфюрера СС, как-его-там… Гибельхакера… Я имею кое-что ему сказать. С некоторых пор наша полиция слишком часто стала грешить формализмом, а вся её оперативная работа сводится к банальной провокации. Пора положить конец, не находите, господин прокурор?

Обладатель одного золотого погона вернулся на своё место у стены и кратко ответил:

— Полностью разделяю это мнение, ваша честь!

— Вы хотели получить ордер на арест Пепеджаклуса…

— Так точно, ваша честь.

— Ордер вы не получите. По крайней мере, сейчас и у меня. Заставьте полицию нормально работать. Вы мне притаскиваете на аркане уже семнадцатого подозреваемого! Может, пора перестать рассаживать по барам подставных проституток, а попробовать что-то другое?

Прокурор смиренно потупился. Судья продолжил:

— Направления на экспертизы вы также не получите. Хватит морочить мне голову! Все эти экспертизы — напрасная трата казённых денег, времени и сил!

Я не сдержался:

— Спасибо, господин судья! Есть всё же правда на свете!

— Что касается вас, господин Пепеджаклус… не надо больше изображать слепого. Изображайте кого хотите — педика, имбецила, золотушного. Плюйте в потолок, гадьте на газоны, выкрикивайте здравицы президенту… Любые глупости! Но только не изображайте слепого! Вам всё ясно?

— Так точно, ваша честь!

— Вы свободны, господин Пепеджаклус. Валите с Нерона! Да поскорее!

— То есть, ваша честь, я могу вот так встать и уйти? — уточнил я у судьи на всякий случай.

— Можете лечь и уползти. Можете двигаться перебежками от угла к углу. Правосудие Нерона не имеет к вам более вопросов и не задерживает вас… Всё! Судебное заседание объявляю закрытым. Суд умывает руки!

Он погрузил обе ладони в пластиковый тазик и сполоснул их.

Я вышел в коридор. Никто не сделал попытки меня остановить. Честно скажу, я испытал редкостное облегчение. Пройдя пару поворотов, я очутился перед знакомой уже дверью в полицейский участок космопорта. Позвонил.

Дверь тут же открылась. На пороге стоял штандартенфюрер СС Отто Гибельхакер:

— Заходите, Пепеджаклус. Я как раз собирался идти вам наперерез…

— А я бы желал забрать оружие, которое у меня отняли при задержании.

— Оно уже уложено в электрокар, который повезёт вас к кораблю. Полицейские на контроле пропуска в стартовую зону космопорта получили необходимые указания. Свои вещи вы найдёте в целости и сохранности, не сомневайтесь. Желаете чашку кофе напоследок?

— Нет, благодарю. Обойдёмся без утешительных призов.

— Тем не менее, господин Пепеджаклус, можно вас на пару минут… — штандартенфюрер сделал приглашающий жест.

Интересно, а если бы я сказал «нет»?

Мы прошли сквозь знакомый мне зал, уставленный разноформатными мониторами, к двери в комнату для допросов.

Гибельхакер опять сделал приглашающий жест.

— Вы желаете снова меня допросить? — спросил я.

— Нет-нет! Решение судьи — закон для полиции Нерона.

При всём моем искреннем недоверии к сотрудникам правоохранительных органов подавляющего большинства планет, Гибельхакеру всё же я в тот момент поверил. И шагнул за дверь.

Там меня ждали четыре сотрудника полицейского спецназа. Они схватили за запястья и локти, не давая пошевелиться. Но более никаких действий не предприняли. Могли бы попинать ногами, вытереть мною пол — но нет, ничего такого они не сделали.

На стуле в комнате для допросов восседал тот самый астеник в чёрном плаще без знаков отличия…

Немая сцена продлилась несколько секунд. Затем мою шею обжёг явственный укол. Я дёрнул головой и увидел, что инъекцию сделала напарница астеника, та самая сука в ботах.

Астеник заговорил с плохо скрываемым удовольствием:

— Несколько слов не для протокола, Сэмми. Интересно, что сейчас тебе вколола моя милая помощница? Так вот, ты только что получил три миллилитра физраствора, содержащего сто тысяч нанороботов. Каждый из них несёт несколько молекул яда. Интересно узнать, какого? Циановый водород. Сейчас он капсулирован и абсолютно безвреден для твоего организма. В таком состоянии он будет оставаться ровно тридцать дней. Семьсот двадцать условно-земных часов. За этот срок тебе предстоит вернуть нам «торпиллер» и ту самую Наташу Тихомирову, местонахождение которой ты так опрометчиво решил скрыть.

— Вернуть нам — это кому и куда?

— О-о, Сэмми, ты не потерял голоса! Немногие сохраняют спокойствие, получив такую инъекцию! Уж я-то знаю! Многие просто начинают плакать… Что же касается твоего вопроса, то я отвечу так: нам — это на любую орбитальную станцию или на любую планету, признающую юрисдикцию Земной Цивилизационной Лиги. Как только возвращаешь «торпиллер» и Наташу, сразу получаешь противоядие…

— Противоядие есть на каждой станции? — спросил я недоверчиво.

— Нет, конечно! В этом случае у тебя мог бы появиться соблазн добраться до него силой, хитростью или подкупом. Противоядие — это набор звуков или, чтобы было понятнее, музыка, которую ты сможешь закачать через любой порт «univer-net», авторизовавшись определённым образом на определённом информационном узле. Реквизиты авторизации и адрес информационного узла записаны на элементе памяти, который найдёшь в конверте рядом со своими вещами в электрокаре. Возвращаешь девчонку и «торпиллер», подключаешься к «univer-net», идёшь по указанному адресу, авторизуешься и слушаешь мелодию, являющуюся паролем для активации алгоритма самоуничтожения нанороботов.

Я молчал. Просто ни одного слова на ум не приходило. Астеник, похоже, превратно истолковал моё молчание и поспешил добавить:

— Сэмми, я повторяю: лично ты нам неинтересен. Я не желаю тебе смерти, поскольку не считаю тебя плохим человеком. Сделай то, чего мы от тебя требуем, и живи спокойно.

— Я могу идти?

— Конечно! Ступай! Ребята тебя проводят. Сугубо для твоей же пользы.

«Ребята», не разжимая стальных захватов, двинулись к выходу. Но тут астеник щёлкнул пальцами, привлекая моё внимание.

— Чего ещё? — оглянулся я через плечо.

— Заметь, Сэмми, я даже не стал спрашивать, согласен ли ты…

 

8

Мир не переделать, если только напалмом, а потому даже дураков и моральных уродов надо принимать такими, как они есть. Можно сколь угодно долго скрежетать зубами, обдумывая месть тем, кто всадил тебе в шею сто тысяч нанороботов с цианистым водородом, но это никоим образом не поможет по существу.

От меня хотели, чтобы я выдал Натс. А делать этого ни в коем случае не следовало. Да и мои неведомые противники не рассчитывали на то, что я привезу им малышку. Расчёт их мог быть таков: я брошусь за разъяснениями к Натс, они следят за мной после вылета с Нерона, и я сам же приведу их к ней.

Поэтому я направился вовсе не к двойной системе Лабаха-Кляузман, а совсем даже в другую сторону — в галактику Аль-Дагор, где возле звезды Карамаго по круговой орбите неспешно двигалась промежуточная пилотажная база «Квадрионе пультаре».

Эдвард и Сибилла Вэнс наверняка рассказали обо мне сотрудникам спецслужб нечто такое, что заставило их пойти на организацию масштабной провокации. Что же именно в их рассказе заставило «цивилизаторов» предположить, будто мифический «торпиллер» находится в моих руках?

В идентификационную матрицу, заблаговременно нарезанную обрабатывающим центром, я ввёл новые реквизиты своего корабля.

«Фунт изюма» превратился в прогулочную яхту «Киамацу-йоту-широ», построенную восемь условно-земных лет назад на стапеле японской колонии Ниигата-Семь и принадлежавшую Летелльеру Кабанису. Название могло быть переведено то ли как «Жёлтая лилия красного цвета», то ли как «Красная лилия жёлтого цвета». Летелльер Кабанис считался режиссёром-постановщиком космических опер эпического масштаба, причём постановщиком широко известным в узких кругах ценителей. Допускаю, что дюжина искусствоведов могла слышать его фамилию, некоторые — видели в лицо, а самые рьяные поклонники из их числа даже могли узнать при встрече.

Совершив прыжок к звезде Карамаго, я занял очередь для причаливания к станции и принялся рассылать по сети «univer-net» своим боевым товарищам зашифрованные голосовые послания, примерно одного и того же содержания: я призывал их на помощь.

Прежде всего, с призывом о помощи я обратился к Антону Радаеву, известному в среде «донских казаков» специалисту в области генной инженерии и медицине. Часто он представлялся Рыдаевым, а в среде друзей его называли Шерстяным. Этой кличкой он был обязан торчащим во все стороны волосам. Если кто-то и мог мне помочь решить проблему с инъекцией ядовитых нанороботов, так это именно Антон.

Помимо Радаева я направил послания ещё пятерым «донским казакам»: Павлу Усольцеву, известному в Донской Степи под красноречивым погонялом Отыму; Константину Головачу, убийце пиратов, по кличке Костяная Голова; Юрию Круглову, замечательному механику и пиротехнику, под скромным прозвищем Ужас; Сергею Нилову, человеку тихому, с неизменным топором в заднем кармане комбинезона (его обычно называли «Нильским Крокодилом»). Наконец, пятым был Евгений Ильицинский, человек в высшей степени кроткий, даже смиренный. Глубоко верующий монах-расстрига стяжал немалую известность в Донской Степи тем, что истово нёс наложенную на самого себя епитимью в виде миссионерской деятельности на просторах развращённой, изгаженной цивилизованным человечеством Вселенной. Ильицинского обычно называли либо Батюшкой, либо Инквизитором — оба прозвища в равной степени уместны.

Все упомянутые персоны были столь же надёжны, сколь и безбашенны. Я назначил им рандеву в системе Лабаха-Кляузман через двое условно-земных суток, полагая, что этого времени мне хватит для того, чтобы отыскать чету Вэнсов и получить от них интересующую информацию.

Далее я с пользой потратил время на придание себе некоего подобия известного режиссёра-постановщика Летелльера Кабаниса. Бортовой компьютер извлёк из бездонной базы данных с дюжину разноформатных изображений Кабаниса. Так вот как должен выглядеть настоящий авторитет мира искусств! Подавляющее большинство таковых авторитетов внешностью и повадками сильно смахивали на обычных педиков, каковыми, полагаю, и являлись.

«Донцы» никогда не скрывали своих гомофобских настроений, и предстоявшее перевоплощение вызывало в душе искренний и глубокий протест.

Будучи, однако, лучшим учеником монастырской школы тюремного типа по подрывной подготовке молодых казаков, я прекрасно знал, что использование в маскировочных целях образов, наиболее чуждых вам среди всего диапазона личных предпочтений, даёт обычно наилучший результат.

Я натянул на себя ужасные бриджи красного цвета из полиамидного гамма-циклида со стразами на заднице. Я заправил в ноздрю золотую гайку, размером чуть меньше обеденной тарелки. Экзотические бусы, собранные то ли из кусочков кораллов, то ли вулканической пемзы, я нацепил на шею. Рыжие педерастические бачки и косица с красным бантиком, которую в гомосексуальной тусовке почему-то называют «пусик Темучина», гармонично дополнили мой гадкий вид. Надев так называемую «концепт-рубашку» с коротким рукавом из селенитового волокна (разумеется, с абляционной подложкой для защиты от высоких температур и ударов электрическим током), я окончательно уподобился педику. При взгляде в зеркало пришлось приложить колоссальные волевые усилия, чтобы не застрелить самого себя.

Я закончил преображение, наложив на голые предплечья временные татуировки: одна из них изображала паука, вторая — латинскую литеру «J». Для придания лицу большей схожести с рылом Летелльера Кабаниса, я заправил за щёки две пластиковые подложки, вставил в ноздри расширители, а в глаза — контактные линзы в крапинку. Получилось довольно похоже на оригинал. Однако это само по себе нисколько не приближало к выполнению непростой миссии.

Чтобы узнать маршрут, который выбрали супруги Вэнс, покинув борт «Фунта изюма», необходимо было подключиться к информационной базе «Квадропупля». Разумеется, я не мог это сделать пилкой для ногтей или столовой ложкой — мне был нужен мини-компьютер. Его я положил в карман бриджей, в другой карман — фотонный накопитель, позволявший бесконтактно снимать информацию с компьютерных сетей.

«Квадропупль» напоминал вращающийся стакан. Две дюжины причальных узлов находились на верхней и нижней его кромках. Сами стенки стакана представляли собой жилую зону, в которой, благодаря вращению, существовала сила тяжести в половину земной, что создавало вполне комфортные условия обитания. Через центральную часть «стакана» в виде своеобразного стержня проходила так называемая нежилая зона, где располагались ядерные реакторы и системы жизнеобеспечения.

Причаливание, как обычно, прошло в штатном режиме. «Фунт изюма», превратившийся в «Киамацу-йоту-широ», медленно вполз в громадный проём раскрытых ворот и очутился в залитом слепящим светом ангаре. Прошла минута-другая, мощные манипуляторы жёстко зафиксировали корабль, затем воздух с рёвом ворвался в огромный ангар и бортовой компьютер голосом мифического Витаса оповестил меня: «Причальная процедура полностью и успешно завершена! Полёт окончен!»

Я загромыхал магнитными ботинками к выходу. Все причалы «Квадропупля» находились в зоне невесомости, так что обувь с магнитными подошвами являлась совершенно необходимым элементом одежды всякого, кто не желал при первом же шаге получить потолком по голове.

Эскалатор к люку уже был подан. Перед ним стояли два робота: один — банкомат, другой — регистратор. Я оплатил шестичасовую стоянку, получил нагрудную «карточку гостя» с собственным портретом и идентификационным кодом. Карточку эту снимать нельзя. Но донские казаки подобные запреты считали для себя необязательными.

Лифты на «Квадропупле» вмещали по двести человек, так что в любом случае ждать долго не пришлось бы.

Едва я пристроился в хвост очереди, мимо меня прошёл мужичонка странного вида, внимательно посмотревший мне в глаза. При ходьбе в его членах обнаруживалась некая развинченность, а задница в голубых штанах со стразами прямо-таки жила самостоятельной жизнью. Он прошёл мимо меня вторично, пропел гнусавым козлетоном: «Ко-о-оль ты не глух, не туп, не сле-е-еп, Узнаешь мой афганский рэпп! Уа-уа! Уа-уа!»

Моя левая ладонь сжалась в кулак. Я — переученный левша, поэтому мой первый удар всегда левой.

Тут подошёл лифт, створки откатились в стороны. Мужичонка в третий раз оказался подле меня и искательно пробормотал:

— А я знаю вас! Знаю, знаю, не отнекивайтесь!

Донские казаки не ругаются матерно. Словесная брань выражает гнев, потерю самоконтроля, а это равносильно утрате собственного мужского достоинства. Для «донца» третьего тысячелетия выругаться — значит потерять лицо. Но в эту минуту мне захотелось послать неизвестного педика «по матери».

— А я тебя — нет! — ответил я как можно недружелюбнее и прошёл в лифт.

— Тебя зовут Фил Коллинз, ты ведёшь передачу «Сладкий мёд — горькое дерьмо» на Би-Би-Си! — пробубнил мне в спину обладатель подвижной поясницы.

Я не знал, кто такой Фил Коллинз и какую передачу он ведёт — данное обстоятельство спасло болтуна от нокаута прямо на пороге лифта.

Спускались мы довольно долго — минуты полторы. Наконец, достигнув нижней отметки, лифт остановился.

Народ вывалился наружу. Я потянулся за остальными, стреляя глазами по вывескам на фасадах зданий. Меня интересовал узел связи «univer-net», он обязательно должен находиться неподалёку от зоны прибытия лифтов.

Действительно на третьем по счёту двухэтажном доме, я увидел нужную мне вывеску.

В узле связи я оплатил получасовой трафик и засел за работу. Мне предстояла, так сказать, «организация атаки компьютерной сети с удалённого терминала». Сначала я создал на местном сервере три индексных ящика для получения сообщений. Затем отправился на один из своих многочисленных ящиков, созданных задолго до этого дня совсем по другому поводу, и убедился, что тот прекрасно работает. Физически сервер, на котором располагался упомянутый ящик, находился на удалении более двух миллионов парсек от «Квадропупля», что не помешало управлять им без задержек.

В упомянутом удалённом ящике я осуществил тонкую настройку «программы-питона», прописав все действия, которые ей надлежало совершить в скором будущем, после чего отправил её самому себе, в те три ящика, что только что создал. «Питон» мог решать самый широкий круг задач — от создания разного рода сбоев и генерации помех, до принудительного отключения отдельных подсистем.

Чтобы обезопасить серверы от такого рода программ, всегда ставились защитные барьеры — как программные, так и аппаратные. Но «питоны» обычно преодолевали их, разбиваясь на отдельные куски, каждый из которых не определялся как опасный продукт.

Вся возня с настройкой программы, её пересылкой и сборкой после прибытия в почтовые ящики, заняла у меня не более десяти минут.

Убедившись, что «Питон» благополучно собран и готов к применению, я активировал программу, уничтожил запись собственных логов, по которым можно восстановить мои следы во вселенской компьютерной сети, и отключился. До того момента, как результаты активности «питона» станут заметны всем обитателям «Квадропупля», у меня имелся небольшой запас времени — на полуштоф «Потной гориллы» как раз хватит.

Я на рысях двинулся в сторону ближайшего бара. «Квадрионе пультаре» принадлежал одному из крупных консорциумов Земной Цивилизационной Лиги, поэтому основным языком общения здесь являлся английский, не совсем литературная версия языка Шекспира, а вульгарная модификация, называемая для пущего благозвучия «звёздный английский».

Нужную вывеску я увидел очень скоро, буквально, через пару домов. Зазывные красные буквы мигающей рекламы: «Nasty smell of uncle Sam». Гм! Лаконично! «Вонь дяди Сэма».

Я нырнул в бар, пропахший потом, спиртом, морёным дубом. Заказал графинчик «Слезы новобранца» и вдруг засёк чей-то взгляд. Чей, чей! Опять он! Вихляющий мужичонка! Тот самый!

Прихватив графинчик и тарелку чмыхадорских анчоусов, я сел за свободный столик. Его полиморфная столешница тут же окрасилась в оранжево-красные цвета — я пребывал в состоянии крайнего раздражения.

Едва я уселся, как знакомая рожа немедля возникла передо мною и гнусавый голос затянул:

Я поднял на него взгляд — тяжёлый и недружелюбный. Но педик не понял и затараторил:

— Фил! Ты мечта моего голубого детства… Нет! Голубая мечта моего детства… Нет! Всё же сначала я сказал правильно… Не прогоняй меня… Позволь быть рядом!

— Боюсь, братанга, ты пожалеешь, — честно предупредил я. Прежде чем у шатать человека в нокаут, его надо предупредить. Таков закон чести настоящего казака.

— Я не пожалею, я не такой! Я прусь от твоих песен и баллад. Меня торкают твои темы… вот эта, типа… Бла-бла-бла! Участились случаи бегства с планеты Зе-е-емля-я! Бла-бла-бла!.. Меня зовут Филистер! — объявил он, протягивая руку через стол.

— Убери клешню! Я не пожимаю руку педикам! — объявил я.

— А ты разве не… — он заткнулся на полуслове.

— Ага! — я опрокинул в глотку стопку «Слезы новобранца».

— Подожди, я сейчас закажу безалкогольного пива, — Филистер махнул рукой роботу-официанту.

А события в виртуальном мире управляющего сервера «Квадропупля» должны были развиваться своим чередом. «Питон», объединившись из трёх компонентов в одно целое, должен был прописать себя в качестве резидентной программы с приоритетными правами доступа ко всем элементам операционной системы и просканировать её компоненты. Разумеется, делалось это не просто так: в конечном итоге запущенной мною вредоносной программе надлежало проанализировать все архивы и отыскать среди них те, в которых содержались записи о прибытиях и отлетах всех космических кораблей за последний условно-земной месяц. Понятно, что помимо графиков полётов меня также интересовал списочный состав экипажей и пассажиров звездолётов. Это давало след супругов Вэнс.

«Питон» в процессе сканирования действовал как программа высшего приоритета, при этом отражая атаки антивирусных оболочек операционной системы. Чтобы обмануть их, он должен был последовательно генерировать большое количество разнообразных сбоев, помех и привходящих сообщений, призванных как можно больше загрузить центральные процессоры и в максимальной степени замедлить исполнение ими защитных алгоритмов.

Для обычного человека работа «Питона» должна была проявляться в большом количестве неожиданных сбоев в самых разных элементах окружающей среды.

Когда мой непрошеный собеседник помахал рукой, а робот-официант никак не отреагировал, я понял, что вредоносная программа, запущенная мной, успешно работает. «Питон» изменил настройки периферийных устройств, произвольно переставив показатели их приоритета и порядок запросов на исполнение команд. И огромное количество робототехнических устройств на всех палубах «Квадрионе пультаре» стали мёртвым грузом, не реагирующим на внешние сигналы.

Филистер тупо помахивал роботу, привлекая его внимание: робот подмигивал ему светодиодной индикацией и не двигался с места. Филистер повернулся к роботу-бармену за стойкой:

— Эй, бармен! У вас официант без обратной связи!

Бармен выехал из-за стойки и, вытянув один из манипуляторов, выдал в щёку Филистеру добрый электрический разряд. Обладатель голубых штанов пискнул, пукнул и упал под стол. Смешно не по-детски!

Понятное дело, я засмеялся. Но тут робот-бармен резко развернулся ко мне, полагаю, также с целью разрядить в лицо какой-нибудь добрый конденсатор. Вот этого я уже не люблю!

Блокировав предплечьем манипулятор робота, я жёстко ударил ногой из-под стола прямо по сочленению двух его звеньев. Робот качнулся, попытался всё же меня достать, но второй удар по железному суставу обломил выдвинутый в крайнее положение шток гидравлического цилиндра. Бармен со сломанной клешнёй тут же откатился от меня и громко возвестил:

— Вы совершаете акт вандализма в отношении имущества станции «Квадрионе пультаре»!

— Вали! — ответил я бармену.

И тот моментально уехал обратно за стойку бара.

А события развивались лавинообразно. Вдруг веером стал гаснуть свет на внутренней поверхности орбитальной станции. Напомню, «Квадрионе пультаре» представлял собой полый цилиндр, а это означало, что прямо у нас над головами на высоте километра с небольшим находились точно такие же постройки и люди. Задрав голову вверх, можно наблюдать, как на противоположной части цилиндра передвигается транспорт, а с хорошим оптическим прибором можно в мельчайших деталях рассмотреть и людей. Через большие световые окна внутреннее пространство «Квадропупля» освещалось светом звезды Карамаго, однако этого для нормального освещения недостаточно, а потому постройки, кварталы и даже газоны станции освещались подобно тому, как освещается обычный город в вечернее время.

Теперь же наружное освещение стало хаотично выключаться и включаться. Целые кварталы вдруг погружались во тьму, а затем снова освещались. Через стеклянную стену я наблюдал, как люди выходили из построек, задирали головы вверх, недоумённо переглядывались.

Вдруг оживился большой жёлтый пульт у входа в бар:

— Дежурной смене занять места по расписанию! Дежурной смене занять места по расписанию! Сменам «В» и «С» прибыть в пункты сбора согласно мобилизационному предписанию!

Филистер, пришедший в себя после удара током, вылез из-под стола и закрутил головой:

— Что случилось?! Ведь что-то же случилось! Мы подверглись нападению?!

Тут опять включилась громкая трансляция из поста управления станцией:

— Ввиду возможной встречи с метеорным потоком, степени угрозы присваивается жёлтый уровень… Ввиду возникшей метеоритной опасности оперативный дежурный предлагает всем гостям орбитального комплекса пройти к своим кораблям и оставаться там до понижения уровня угрозы! Это не учебная тревога!

Публику словно кот языком слизнул. Все ломанулись вон из бара. У лифтов моментально образовались громадные очереди.

Я, разумеется, никуда бежать не собирался. Для меня было очевидно, что всё происходящее вокруг есть всего лишь плод работы «Питона». Моя программа-вредитель принялась столь активно вмешиваться в управление станцией. А значит, сканирование систем и программных блоков закончено. То есть, мне следовало приступать к следующему этапу операции.

Оставшись в баре один, я опрокинул в рот последнюю порцию «Слезы новобранца» и легко перепрыгнул через стойку, перегораживавшую бар. При силе тяжести, равной половине земной, это очень просто. Впрочем, даже если бы она равнялась земной или превышала её в полтора раза, для меня это тоже было бы совсем несложно.

Робот-бармен пискнул и откатился в противоположный угол. Как и всякая сколько-нибудь сложная техника, он имел довольно совершенную оптическую систему, развитую память и потребность в самосохранении.

Меня же за барной стойкой интересовал вовсе не он, а коммуникации, объединявшие разнообразную технику в единую систему: используя их, я мог подключиться к серверу. Я живо принялся сбрасывать декоративные панели, закрывавшие начинку бара. Очень скоро удалось найти концентратор, на который были заведены оптоволоконные шнуры от кофемашины, автоматического гриля, камеры разморозки и прочей кухонной утвари, управляемой дистанционно. Как раз то, в чём я нуждался!

Положив на коробку концентратора фотонный накопитель, я включил мини-компьютер. Введя пароль, вошёл в почтовый сервер станции и проверил содержимое тех самых почтовых ящиков, что открыл полчаса тому назад. Там меня ожидало приятное известие: в ящиках лежали сводки нужной мне информации, посланные «Питоном».

Я не поленился открыть некоторые из присланных файлов. В одном — списки кораблей, посетивших «Квадрионе пультаре» за последний месяц с подробным изложением полётного задания. В другом — списочный состав экипажа и пассажиров всех этих кораблей. В третьем — список всех трансакций через банковские терминалы, расположенные на станции. В четвёртом — сводка работы автоматических касс, торгующих посадочными талонами на пассажирские корабли.

Очень хорошо! Я включил копирование файлов на компьютер. Ну? Ещё буквально десять секунд.

— Фил, а что вы тут делаете? — неожиданно услышал я над самым ухом.

Урод в голубых штанишках, перегнувшись через стойку бара, тупо таращился на экран моего мини-компьютера.

Не люблю я свидетелей. Испытываю к ним некоторое предубеждение, знаете ли…

— А ты что тут делаешь, братанга?

— Я вернулся за тобой, Фил…

— Жаль, — сочувственно покачал я головой. И ударил придурка по горлу ладонью со стороны подогнутого большого пальца.

Филистер, хрюкнув, закатил глаза и остался лежать животом на стойке бара. Я посмотрел на монитор компьютера и, убедившись, что закачка файлов окончена, аккуратно выключил его. Уложил Филистера на пол лицом вниз, дабы язык не запал бедолаге в горло и не задушил. После чего спокойно вышел.

В зоне прибытия и отлёта гудел народ. Капитаны кораблей, пришвартованных у пирсов, не подтверждали угрозу со стороны метеоритного потока, а потому не собирались покидать станцию. Их можно понять — они оплатили своё пребывание вперёд, и деньги за неиспользованное время им никто бы не вернул. Кроме того, на многих кораблях персонал станции не успел закончить регламентные работы.

Я протиснулся сквозь толпу к своему терминалу. Это были последние метры, когда местная служба безопасности могла меня задержать за организацию атаки на сервер. Никто такой попытки не сделал. Значит, пока никто не связывал концептуального режиссёра Летелльера Кабаниса с неполадками, обрушившимися на станцию. Позднее, конечно, всё должным образом будет изучено и проанализировано, но я буду находиться уже очень далеко. Да и Летелльером Кабанисом к тому времени перестану быть.

Я взошёл на пандус родного «Фунта изюма». Расположившись в посту управления, активировал протокол отлёта. В лёгкой изморози воздушного потока, вырвавшегося в открытый космос вместе с моим кораблём через широкие створки аппарели, я на минимальной скорости отвалил от «Квадрионе пультаре».

Только после этого я, наконец, активировал мини-компьютер и задал параметры поиска: покупка посадочных талонов Эдвардом и Сибиллой Вэнс. Компьютер показал, что упоминаний о таких покупках нет.

Я задал другой параметр поиска: принятие к оплате тех самых УРОДов, что я вручил супругам Вэнс. Деньги находились в банковской упаковке с известными мне номерами, и определить, в ходе какой сделки они поступили в оборот, не составляло труда. Файл, содержащий отчёт обо всех платежах на борту «Квадропупля» за истёкший месяц, благополучно закачан мною в баре. И в этом файле УРОДы с известными номерами непременно должны засветиться, ведь именно этими деньгами Вэнсы могли и должны были рассчитываться на борту станции!

Каково же оказалось моё изумление, когда компьютер выдал ответ: те деньги не поступали в оборот! То, что сводная ведомость платежей не зафиксировала денег четы Вэнсов, могло означать лишь одно: какой-то предусмотрительный умник успел подтереть электронные архивы сервера, убрав из них всякое указание на то, что на станции «Квадрионе пультаре» вообще когда-либо бывали эти люди. Это могли сделать только представители спецслужб Земной Цивилизационной Лиги.

«Думаешь, самый умный, да?» — сказал ведь мне астеник в чёрном плаще…

Я обратился на ближайший узел сверхсветовой связи, через который послал краткое сообщение в Звёздный Акапулько зеленоглазой Натс. Я попросил её вспомнить, куда собирались лететь супруги Вэнс перед тем, как она с ними рассталась?

Ждать ответа пришлось довольно долго — более четырёх часов. Честно скажу, я прекрасно понимал, что могу и вовсе не дождаться. Если припомнить, как задрожал подбородок Натс в минуту нашего прощания… Однако ответ всё же пришёл!

Итак, Вэнсы собирались лететь на планету Парк-Ридж. Эдвард, по словам Натс, дважды повторил, что их там очень ждут. Она не знала, где находится планета, но это было прекрасно известно мне.

 

9

Если миры, заселённые человечеством, характеризовать по самой яркой черте присущего им стиля жизни, то очень многие планеты с полным правом можно назвать «сумасшедшими», «безбашенными», «темпераментными». Немало оказалось бы и таких, которым вполне годится определение «провинциальный» или «скучный». Но, пожалуй, всего лишь одну колонию можно было бы назвать «добропорядочной» — колонию на планете Парк-Ридж.

Парк-Ридж являлся крупнейшим технопарком, площадкой для апробации самых невероятных гипотез и идей. Весь этот научный городок, размером с целую планету, содержался на средства Земной Цивилизационной Лиги. Не могу судить, сколь оправдан этот проект с точки зрения экономики и финансов. Но, с точки зрения социальной, результат можно признать весьма и весьма… Десять поколений титанов мысли, обдумывающих на работе, дома, за столом, в кровати и на горшке фундаментальную обусловленность несводимости несводимых рядов и сводимости сводимых, привели к кристаллизации весьма необычного социума. Все коренные жители планеты были лысыми, сутулыми, шаркали ногами и носили очки — просто в силу естественного отбора их пап и мам. Собственно, они уже рождались лысыми, сутулыми и очкастыми. Хотя, возможно, насчёт очков — преувеличение. Допускаю, что очки они получали не в чреве матери, а уже в роддоме.

Парк-Ридж, как и всякая планета, признающая юрисдикцию Земной Цивилизационной Лиги, являлась оплотом свободы в либеральном понимании этого слова. Тут официально действовали организации феминисток и всевозможных сексуальных извращенцев. Разрешалось употребление наркотиков, инцест, клонирование людей… Разрешалось вообще-то всё, с одним только условием: избегать скандалов. Общество допускало любые мерзости, но требовало соблюдения внешних приличий. Мощная полиция и представительства «цивилизационных» спецслужб внимательно следили за соблюдением этого условия. Считалось, что скандалы плохо отражаются на результатах работы местных научных деятелей, поскольку отвлекают их от целенаправленных раздумий. В соблюдении внешней благопристойности жители Парк-Риджа являлись настоящими фанатиками. Здесь никто и никогда не хватал гостей за рукав, предлагая малолетнего мальчика-проститута, зато у каждого научного светила имелся в доме подвал, где томилась дюжина детей-рабов, завезённых с «нецивилизованных» планет.

С преступностью в её, так сказать, брутальном проявлении тут было покончено всерьёз и надолго. В тёмных переулках уже несколько столетий никто не бил очкастых профессоров кистенями, автотранспорт учёных не угоняли с парковок, а жилища не подвергали ограблениям. Преступность на планете Парк-Ридж имела характер высокотехнологичный — процветало воровство научных разработок, промышленный шпионаж, мошенничество в банковской сфере.

При огромной плотности полицейских сил любому «донскому казаку» следовало очень осторожно подходить к вопросу выбора легенды для высадки на этой планетке. Земная Цивилизационная Лига видит в нас своих главных врагов, даже больших, чем космические пираты. Потому «цивилизаторы» преследовали нас везде и всегда. Уверен, нашлось бы немало официальных лиц, которые чрезвычайно обрадовались бы поимке Ивана Караваева или Ивана Объедалова, или Петра Разорвирубахи… Одним словом, меня.

Минуты две-три я всерьёз раздумывал над тем, под кого мне лучше закосить. Под тихого имбецила, страдающего остеопорозом и метеоризмом? Под кроткого буддийского монаха, давшего обет пожизненного молчания? Оба персонажа в равной степени годятся. Поскольку правдоподобно объяснят моё молчание. А молчать пришлось бы непременно, поскольку в распоряжении Службы Политической Безопасности Земной Цивилизационной Лиги имелись записи моего голоса. В разное время я брал в заложники граждан планет, входивших в состав этой организации и, разумеется, вступал в переговоры с представителями спецслужб. Так что при пересечении таможни теперь стоило помалкивать.

Совершив прыжок в полтора миллиона парсек к звезде Гранэка, «Фунт изюма» вышел из «схлопа» на расстоянии всего ста десяти миллионов километров от планеты Парк-Ридж. Идентификационная матрица «Фунта изюма», запрограммированная мною перед прыжком, на запрос станции слежения сообщила, что к планете Парк-Ридж направляется корабль «Йобциун-чортжеки-бхати», принадлежащий Бахиле Сипарави, бодхисатве семнадцатого аркана Великого Ашрама Звёздных Бхати. Местом приписки сей небесной ладьи являлась штаб-квартира Великого Ашрама на околозвёздной базе «Вивекананда» в шаровом скоплении Улугбек.

Мне дали посадочный коридор. На планете Парк-Ридж размещались три первоклассных космодрома, как, собственно, и должно быть в любом высокотехнологичном мире.

Пока «Фунт изюма» втягивался в посадочную глиссаду, я завершал свой туалет, придавая себе облик законченного бодхисатвы семнадцатого аркана. Обрил голову наголо. То есть сбрил даже брови. Взяв добрую иглу и металлическую нитку, зашил себе рот. Шесть стежков — и мои губы украсил блестящий зигзаг. Тот, кто хоть раз в жизни зашивал себе рот, знает — это совсем не больно. Ну, почти… Затем я облачился в оранжевый хитон того же покроя, какой носят последователи всех буддийских школ. Мой небогатый скарб уже был уложен в рюкзачок, спрятанный в специальное отделение на спине робота-поводыря.

Кстати, как настоящий конспиратор я потратил некоторое время на изучение последних событий, которыми жили обитатели Парк-Ридж. Я выделил одну новость: два дня назад в местном Институте Фундаментальной Астрофизики открылась научно-практическая конференция, посвящённая обсуждению последних достижений физики звёзд. Я прекрасно помнил, как Эдвард Вэнс охарактеризовал род своих научных интересов: трансформации вещества в крупных, быстро меняющих объём объектах. Стало быть, конференция по физике звёзд вполне могла его заинтересовать.

Мой корабль произвёл посадку на космодром имени Шарля де Голля, расположенный на континенте Новая Гондвана. Громадная бетонная подушка, имевшая форму раскрытого бутона с длинными, в полтора километра «лепестками», была устроена на каменистом плато, с которого открывался прекрасный вид на море у горизонта. Посадочный алгоритм был отработан мной прекрасно! Пока голова была поглощена умными мыслями, руки всё сделали сами. И притом весьма удачно. Воистину, не зря казаки говорят: пустая голова рукам не помеха!

Уже после посадки «Йобциун-чортжеки-бхати» я спустился на палубу Три-А и дал Лориварди Гнуку бутылку воды, просунув её сквозь прутья. Пленник хотел при моём появлении что-то сказать, но, увидев мой зашитый рот, поперхнулся и в ужасе отшатнулся в угол клетки.

Выйдя на опущенный пандус, я вознёс благодарность какому-то там буддийскому божеству, воздев длани к безоблачному небосводу. Поскольку рот мой был зашит, достаточно было пары поклонов и воздетых рук. Думаю, видеокамеры полицейского наблюдения зафиксировали мою молитву. Вот так и начался мой путь по планете Парк-Ридж.

Электрокар доставил меня и робота-поводыря в здание таможенного досмотра. «Цивилизаторы» весьма взыскательно подходили к вопросу провоза на их планеты оружия и взрывоопасных материалов, но я ничего такого с собой сейчас не имел. Из спецсредств взял лишь три небольших оперённых иглы с сильнодействующим наркотиком — их можно использовать в качестве дротиков. Понятно, что спрятать в недрах робота-поводыря три небольших иголки для такого опытного конспиратора, как я, труда не составило. Что же касается внешнего осмотра и опознания, то тут я вообще был спокоен: с момента моей последней силовой акции на планете Земной Цивилизационной Лиги я изменился неузнаваемо, отпечатки пальцев скрывал специальный крем-папиллятор, а по радужной оболочке глаз узнать меня было решительно невозможно. Каждый год на протяжении последних сорока лет я осуществлял цикл гормональной модификации, после которого происходят изменения как радужной оболочки глаза, так и отпечатка губ. Единственное, что могло мне реально грозить — опознание по частотному спектру голоса. Но об этом уже сказано…

Таможенник вытаращился, увидев серебряную нить, стягивавшую мои губы. Робот-поводырь поспешил объяснить, что Бахил Сипарави, бодхисатва семнадцатого аркана Великого Ашрама Звёздных Бхати, принёс обет молчания на семнадцать лет и вот уже четыре года ничего не ест и молчит. Моя проверка не потребовала более пятнадцати секунд, и с поклонами я был выпущен, что называется, в мир.

В мире меня не ждали. Космопорт имени Шарля де Голля шумел и кипел. Одновременно с «Йобциуном-чортжеки-бхати» совершил посадку громадный лайнер «Гизевиус», и со стороны его терминала валил людской поток — все сплошь яйцеголовые, сутулые, в очках и штанах, пропущенных через корову. Мятые штаны — вообще атрибут всякого мыслящего человека, если только он выходец с планеты Земной Цивилизационной Лиги. Не знаю уж, какая существует связь между пожёванными штанинами и мыслительным процессом. Но таковая определённо существует. По крайней мере, у демократов и либералов.

Голос диспетчера вещал:

«Всех участников Конгресса социально-адаптивных медицинских технологий просим пройти к стойке А-четыре… Всех участников Пятой научно-практической конференции «Физика звёзд в контексте последних достижений фундаментальной астрофизики» просим регистрироваться у стойки Б-один… Вас ожидает транспорт и размещение в отелях, согласно поданным заявкам. Не успевшие своевременно оформить заявки могут это сделать прямо сейчас. Повторяю! Всех участников Конгресса социально-адаптивных…»

Тут меня что-то торкнуло в голову, и я понял, что голосом диспетчера ко мне обращается сама судьба.

Я развернулся и направился к стойке Б-один. За стеклом красовались две длинноногие девицы, сноровисто отвечавшие на вопросы всех подходивших и не забывавшие демонстрировать глубоко декольтированные платья.

Мой поводырь упредил их естественный испуг при виде меня, живо выпалив:

— Бахил Сипарави, бодхисатва семнадцатого аркана Великого Ашрама Звёздных Бхати, принёс обет молчания на семнадцать лет и вот уже четыре года ничего не ест и молчит.

— Очень приятно, господин Бахил Сипарави, — выдавила из себя девушка, стараясь не смотреть мне в лицо. — Вы желаете принять участие в работе конференции?

— Бодхисатва желал бы именно этого, — заверил робот-поводырь.

— Вам надо получить аккредитацию, оплатить участие и проехать во Дворец Прогресса, где работает организационный комитет конференции. Там можно будет записаться в интересующую господина Бахила Сипарави тематическую секцию.

— Бодхисатва желал бы узнать, не выступал ли на конференции господин Эдвард Вэнс, профессор университета с планеты Новые Фивы?

Вопрос наобум! Но широкоротая девица, сверившись со списком, откликнулась:

— Да, я вижу доклад господина Вэнса в программе выступлений. Как раз сегодня, во второй половине дня.

Что ж тут сказать? Зашёл я сюда, по-моему, удачно. Если, конечно, полученная справка не являлась «заманкой» местных спецслужб.

Конференция проводится в Гринвич-виллидж, городе на другом континенте, чуть ли не в тысяче километров от космодрома имени Шарля де Голля. Вообще на Парк-Ридже три не очень больших континента, скорее, даже острова. «Континентами» их называют местные лысые великодержавные шовинисты. Эти континенты расположены в одном полушарии, их разделяет море, именуемое Внутренним, а вокруг плещется океан, который, как нетрудно догадаться, называется Великим. Так вот, Гринвич-виллидж оказался отстроен на континенте Гондвана, где находился другой космопорт — имени Романа Абрамовича. По идее, мне следовало как раз туда и садиться.

Я потратил несколько минут на раздумья. Взлетать и перегонять звездолёт на другой космодром? Или воспользоваться планетарным транспортом и доехать до Гринвич-виллидж каким-нибудь местным метрополитеном?.. Я выбрал второй вариант. Перелёты с космодрома на космодром всегда привлекают к себе внимание технических служб.

Довольно быстро я изучил транспортную схему планеты и выяснил, что до нужного мне места можно добраться самыми разными путями — как монорельсовой дорогой по высоченному мосту над сетью проливов, так и морским транспортом, на скоростном тримаране-экраноплане. Однако самым быстрым способом передвижения оказался гиперзвуковой «снукер», помесь ракеты и самолёта, способный перебросить с материка на материк за одиннадцать минут полёта.

В аэропорту робот-поводырь сноровисто купил билет на нужный рейс, и уже через четверть часа я расположился на уютном диванчике в салоне небольшой реактивной капсулы. В ней было всего-то полтора десятка посадочных мест.

«Снукер» представлял собою конструкцию, весьма напоминавшую то ли обычный обмылок, то ли раздавленную ботинком олигофрена лягушку. Плоское, раздавшееся в стороны, с зализанными очертаниями летающее корыто казалось несуразно низким и широким. Обмылок этот базировался на пакете из трёх ускорителей, которым и надлежало забросить его в стратосферу. Там ускорителям надлежало отделиться, после чего «снукер» планировал на аэродром по-самолётному. Что ж, конструкция простая, эффективная, без лишних инженерных затей. Я такие «снукеры» в детстве конструировал, когда из-за многочисленных переломов рук, ног, головы и контузий брыжейки пропускал тренировки по рукопашному бою в монастырской школе тюремного типа. Кстати, хорошо они у меня летали… И взрывались красиво.

Едва я вытянул ноги на адаптивном диванчике, как в мою сторону повернулась одна из голов в предыдущем ряду:

— О-о-о! Среди нас настоящий бхати! Сюзанна, посмотри на бхати!

Тётки, сидевшие впереди, свернули головы, рассматривая моё безволосое лицо. Надо ли говорить, что привлечённые их писком, в мою сторону повернулись и остальные пассажиры.

Я закатил глаза и, стараясь придать себе вид настоящего истукана, принялся покачивать головою, изображая поглощенность чтением мантры. Не забыл, кстати, пошевелить пальцами, перебрасывая чётки.

Удачно вмешался поводырь. Он воспарил над креслом и изрёк свою тираду про Бахила Сипарави, бодхисатву семнадцатого аркана Великого Ашрама Звёздных Бхати, принёсшего обет молчания на семнадцать лет и вот уже четыре года ничего не поедающего и молчащего.

Женщины издали интимное «о-о-ох!», глубокое такое, нутряное. Я заподозрил, что обе испытали оргазм. Это ж какое надо религиозное чувство иметь!

Та, что отзывалась на имя Сюзанна, вдруг сползла на пол и на четвереньках начала красться ко мне по проходу. Тут мне стало не по себе. Сюзанна, точно кошка, ткнулась лбом в мои колени. Все, сидевшие в салоне «снукера», открыто пялились на нас. Или уверились, что сейчас последует публичный оральный секс?

— Святой отец, благословите! — выдохнула Сюзанна.

Я сглотнул. Хотелось бы знать, как это делается у буддийских товарищей!

Я вперил немигающий взгляд в лицо женщины. Та застонала. По-моему, уже готовилась упасть в обморок.

— И меня тоже! — её соседка тоже сползла со своего дивана и на четвереньках двинулась к моим коленам.

Ничего себе! Ко мне уже образовалась очередь!

Я придал лицу непроницаемо-оглуплённое выражение и воздел руку над головою Сюзанны. Изобразив пару пассов, надавил большим пальцем на то место лба, где по представлениям буддистов находится «третий глаз».

Женщина опять протяжно застонала и неожиданно заплакала:

— Он оживил мой кундалини! Святой отец своей энергией открыл мои чакры!

Кто там не верил, что я могу творить чудеса?!

Сюзанна отползла в сторону, её место заняла вторая женщина. Она попросила меня:

— Мне тоже дайте благословение! Фаллическим символом!

Не мудрствуя лукаво, я изобразил нечто над её головою и тоже надавил на место «третьего глаза».

Тётка натурально взвизгнула, пережив шокирующий восторг:

— Какая у вас энергетика, святой отец! Какая сила! Огонь! Я счастлива! Меня благословил святой бхати семнадцатого аркана!

Публика в салоне заволновалась. Раздались звуки отщелкиваемых ремней. Люди, опустившись на колени, потянулись ко мне. Вот это да!

В минуты досуга надо будет получше обмозговать план создания тоталитарной секты. Если обитатели демократических планет так клюют на это дело, пора этим всерьёз заняться!

Не прошло и пяти минут, как за благословением ко мне подошли все, сидевшие в салоне. Насколько я понял из их непосредственной реакции на мои манипуляции, все они пережили просветления «бодхи», исцеления многочисленных недугов, открытия чакр, видения сансары, оргазмы и обращения в истинную веру Звёздных Бхати. Вот так! Заметьте, без единого моего слова!

Происходившее в салоне, видимо, заинтриговало экипаж. Появился сначала один человек в форме пилота. Затем — второй. Первый попросил благословить как его лично, так и «снукер». Второй кротко попросил сделать его миллионером. Я улыбнулся зашитыми губами и ласково потрепал его по плечу. Сделал это, можно сказать, даже по-отечески.

Публика умиротворённо расселась по местам. Экипаж закрыл дверь в носовой части корабля. Мощный гидравлический привод поднял «снукер» почти вертикально — диваны, на которых сидели пассажиры, теперь превратились в своеобразные кровати, где они лежали. Капитан корабля произнёс краткую речь, рассказал, как будет протекать полёт и попросил при старте ничего не жевать, не пить и не держать в руках мелкие предметы. Затем восьмикратная перегрузка вдавила нас в диваны и «снукер» рванул в зенит.

Через минуту рёв ускорителей смолк, мы перешли на горизонтальный полёт, если точнее, падение, поскольку появилась невесомость. Одна из женщин, сидевших впереди, жалобно запричитала от испуга, но Сюзанна её успокоила:

— Дорогуша, перестань выть! Тебя ведь уже благословил бхати семнадцатого аркана, с тобою ничего не случится!

Надо будет узнать, отразилось ли моё благословение на величине страхового сбора за перелёт?

Вообще возможность благословлять что бы то ни было открывает самые невероятные бизнес-перспективы. У меня в голове замелькали цифры. Я так увлёкся подсчётами, что даже забыл на минуту, что уже вполне богат и могу больше не придумывать новых афер.

«Снукер» опустился на бетонную подушку аэропорта имени Джонни Дэппа точно по расписанию. Через Внутреннее море мы летели ровно десять минут. Ещё минута потребовалась на посадочные манёвры.

Прежде чем покинуть аэропорт, я уточнил время обратного вылета. Оказалось, что через четыре часа тот же самый экипаж на том же самом «снукере» совершит перелёт обратно на континент Новая Гондвана. Я, разумеется, купил билет на этот рейс. С присущим мне оптимизмом я решил, что сумею обделать свои делишки за четыре часа. Всегда надеюсь на лучшее, хотя и готовлюсь к худшему.

Робот-такси, приняв карточку в пятьдесят УРОДов, за четверть часа домчал меня до Дворца Прогресса в Гринвич-виллидж. Твёрдым шагом — а я всегда так хожу! — я вошёл в залитый светом стеклянный холл и направился к длинной изогнутой стойке регистрации. Тарелка-поводырь летела рядом, обдавая окружающих воздушными потоками и возвещая о том, что Бахил Сипарави, бодхисатва семнадцатого аркана Великого Ашрама Звёздных Бхати принёс обет молчания на семнадцать лет и вот уже четыре года ничего не ест и молчит.

Через минуту я уже знал, что Эдвард Вэнс прямо сейчас читает лекцию по теме «Трансфакторные преобразования материи под гравитационным радиусом чёрных дыр при условии незамкнутости пространства и интравертности временной оси». Понятное дело, я желал бы послушать эту лекцию. Теория чёрных дыр меня всегда интересовала. Лично для меня эти объекты даже интереснее пульсаров и пресловутых «коричневых звёзд». Оплатив организационный сбор, я получил аккредитацию, карточку на грудь и номер в отеле «Новый Голливуд». И тут же устремился в зал «четырнадцать-А», где проходила лекция господина Вэнса.

Помещение оказалось всего-то на триста или четыреста посадочных мест. Понятно, что парад-алле порноактрис и звёзд силового стриптиза тут никак нельзя было устроить. Но для трёх дюжин учёных места хватало вполне. Я прошёл в тёмный зал, тихо устроился с краю в одном из дальних рядов.

Разумеется, я сразу его узнал. Да, это тот самый Эдвард Вэнс, которого я спас на рабском рынке Корабля дураков. Едва ли неделя прошла по земному исчислению. Однако, как это было давно, если судить по субъективному впечатлению!

Эдвард Вэнс важно вышагивал по освещённой сцене, водил лазерной указкой по изображениям, возникавшим на многочисленных планшетах, и рассуждал, рассуждал, рассуждал. Вообще-то он здорово переменился. Может, климат сказался? Движения сделались спокойней, он как-то стал уверенней в себе. С другой стороны, почему бы ему не стать уверенней в себе, если он знает, что через минуту его не убьют и даже не подвергнут анальному изнасилованию?

Концепция, которую он излагал, мне показалась чрезвычайно интересной. Эдвард Вэнс доказывал, что при известных условиях чёрную дыру можно искусственно «накачать» материей и добиться того, что она либо выйдет из-под гравитационного радиуса (и зажжётся как обычная звезда), либо «рассосётся». Последний термин вызвал в зале бурное веселье. Кто-то из первого ряда даже крикнул: «Рассосётся как плод беременной женщины?» Однако, несмотря на веселье присутствовавших специалистов, Вэнс довольно внятно защитил свою точку зрения и объяснил, как именно и при каких условиях подобный процесс может состояться.

Признаюсь честно: люблю слушать специалистов в любой области. Астрофизика, аналитическая химия, военно-полевая гинекология, массовая казнь заложников — тема может быть любой! Когда говорит знаток своего дела, его непременно стоит послушать! Сам умнее, может, и не станешь, зато узнаешь много новых слов.

Наконец, Эдвард Вэнс угомонился и присел на стульчик.

В зале зажёгся свет. Несколько человек с передних рядов потянулись к Вэнсу, втягивая его в обсуждение доклада. Остальные пошли на выход. Правильно, туда им и дорога.

Эдвард Вэнс принялся объясняться с коллегами, постреливая глазами во все стороны. Пару раз его взгляд встретился с моим. Я смотрел внимательно, без всякой экспрессии и давления, примерно так, как должен смотреть всякий гетеросексуальный мужчина на статую обнажённого Давида. Короче, без эмоций. Однако господин Вэнс как будто занервничал. Что ж, ему стоило понервничать перед встречей со мной!

Он закончил обсуждение доклада и, подхватив со стола изящный кожаный чемоданчик, двинулся куда-то за кулисы.

Тогда я щёлкнул пальцами.

Эдвард Вэнс застыл посреди сцены с чемоданчиком под мышкой и испуганно оборотился в мою сторону. Я же поднялся со своего места и двинулся в его сторону. Робот-поводырь пыхтел вентиляторами подле моих коленок, будто хорошо дрессированная собака.

Я подошёл к сцене, демонстративно покосился в сторону уходивших из зала людей. Дождался, пока мы останемся одни. Эдвард Вэнс немо вглядывался в моё лицо. Он меня так и не узнал, но здорово струхнул.

— Бахил Сипарави, бодхисатва семнадцатого аркана Великого Ашрама Звёздных Бхати принёс обет молчания на семнадцать лет и вот уже четыре года ничего не ест и молчит! — возвестил робот-поводырь.

— Здравствуйте! — ответил поклоном Эдвард Вэнс.

— Где мы можем спокойно поговорить? — осведомился робот-поводырь. — В ваших интересах, чтобы разговор остался сугубо конфиденциальным.

— Да где угодно… Давайте выйдем в парк… Тут рядом, во дворе.

Мы вышли в галерею с застеклённым потолком. Миновав тамбур, оказались в настоящем Эдеме, выходившем прямо к морю. Дворец Прогресса представлял собой постройку П-образной формы, всё внутреннее пространство которой занимало это чудо дизайна. Тут вились ручейки, шумели водопады, извергались фонтаны, высоченные пальмы и кипарисы тянулись в небо, причудливо изогнувшиеся дорожки вились между замшелыми валунами и громадными стволами. В воздухе разливался густой и терпкий аромат тропической растительности. Людей почти не было. Мелькнула на соседних дорожках пара человек — и всё. С моря, до которого было метров тридцать, задувал лёгкий приятный бриз.

Мы сели на скамейку подле забавного кактуса пятиметровой высоты. Робот-поводырь облетел нас, сканируя радиочастотный спектр для обнаружения подслушивающих передатчиков и, не найдя таковых, опустился на песок подле моих ног.

— Простите… э-э… уважаемый бодхисатва, но как же мы будем общаться? Ведь ваш обет… и зашитый рот… э-э… не дадут возможности…

Я открыл крышку на боку поводыря и вынул из скрытой полости маникюрный набор, а из него в свою очередь маленькие ножницы. Разрезал серебристую нить, зигзагом стягивавшую губы:

— Вы меня, правда, не узнаёте? Или просто ДУРУ гоните?

— Вы… Вас… Я вас знаю?

— В некотором смысле, я спас вам жизнь, — скромно напомнил я.

— В каком?

— В прямом. Кое-кто желал продать вас… Моне-Катерпиллеру или кому там ещё? Неужели забыли? Это же было так недавно…

— Так это вы? Простите, вы — Сэмми Йопи-Допи?

— В некотором смысле.

— А как же бодхисатва?

Я вздохнул и принялся вытаскивать из губ кусочки разрезанной нити.

— Господин Вэнс, мы теряем время. Вам придётся ответить на все мои вопросы. Или я вас убью.

— Убивать не надо, — моментально отозвался Эдвард. — Спрашивайте. Помогу всем, чем смогу. Кстати, я могу вернуть вам ваши деньги, которые вы так любезно…

— Заткнитесь, Эдвард. Не нужны мне эти деньги. Я могу вам дать ещё столько же… Что вы рассказали обо мне представителям ваших спецслужб? Под «вашими» я подразумеваю спецслужбы Земного Цивилизационного Сообщества.

— Гм! Я действительно был допрошен представителями Службы Политической Безопасности — прямо на станции «Квадрионе пультаре». Я честно рассказал им всё, что произошло со мною, моей женой и Натс после того, как «Энтерпрайзс» был захвачен пиратами. Поверьте, я ни единого плохого слова в ваш адрес не сказал, — господин Вэнс прижал руку к сердцу и заглянул мне в глаза. — Я отдаю себе отчёт в том, что без вашей помощи я не смог бы вырваться из рабства.

— Вот так просто, да?

— Вижу, вы мне не верите. Но именно так всё и было. Мы с женой вам очень благодарны и… и не желаем вам зла!

— Хорошо, господин Вэнс, а что же такое «торпиллер»? Только не говорите мне, что вы этого не знаете. Такой ответ будет стоить вам жизни.

— Отчего же! Я прекрасно знаю, что это такое, — Вэнс улыбнулся, но тут же стёр улыбку с лица и вздохнул. — Только вам лучше от этого держаться подальше. «Торпиллер» — штука, про которую с полным основанием можно сказать: великие знания рождают великие печали.

— Хватит умничать, господин Вэнс. Отвечайте прямо и без мозгоблудия!

— Как вам угодно… «Торпиллер» — это машина времени…

— Не смешно. Если продолжите шутить, я вас пришибу.

— Это не шутка, Сэмми. Это самая что ни на есть удивительная и… и парадоксальная правда.

— Машины времени не существует! Она невозможна в принципе, поскольку время необратимо, — твёрдо заявил я. — На этом стоит вся современная физика. Я достаточно хорошо образован, чтобы разбираться в этих вопросах.

— А когда-то физика стояла на том, что скорость света не может быть превышена. А ещё раньше физика стояла на том, что скорость звука не может быть превышена материальным объектом, поскольку при приближении к скорости звука лавинообразно нарастает лобовое сопротивление. А до Хаббла, например, астрономия считала, что во всей Вселенной существует всего одна галактика — Метагалактика, а все прочие объекты находятся в её границах.

— Ладно-ладно, не надо трогать старину Хаббла! Так можно дойти и до времён Птолемея. Я прекрасно знаю, что с приближением скорости материального объекта к скорости света в вакууме, происходит замедление течения времени. При превышении скорости света время останавливается, временная координата сворачивается, и «сверхсветовой прыжок» не имеет протяжённости во времени. Таким образом, время может замедлиться, остановиться. Но не может обратиться вспять!

— При одном условии! Если мы рассматриваем замкнутую систему, — добавил господин Вэнс. — Как только начинаем считать систему «открытой», сразу получаем массу любопытных эффектов. В сверхсветовом «схлопе» у нас сворачивается положительная ось времени, но остаётся отрицательная.

— Тихо-тихо! — я предостерегающе поднял руку. — Как это вы получаете «открытую» систему? Наша Вселенная, по-вашему, что из себя представляет?

— Вплоть до самого недавнего времени я полагал, что наша Вселенная — закрытая система. Теперь я в этом не уверен. Месяц назад исчезла массивная чёрная дыра в галактике Фомы Аквинского. За этой чёрной дырой наблюдал автоматический зонд. Он-то и отметил её исчезновение. Никогда прежде человечество не сталкивалось с подобным явлением. Теоретически прорабатывались варианты такого развития событий, но реально за всё время астрономических наблюдений люди подобного не видели. В том месте пространства, где находилась чёрная дыра, появился маленький материальный объект. Примчавшийся к зонду крейсер уже через одиннадцать часов взял его на борт.

— И что это было?

— Это и был… «торпиллер».

— Гм-м… «Торпиллер» построен вами? То есть «цивилизаторами»?

— Нет. Мы не знаем, кто его построил. Мы не знаем, как был реализован прыжок во времени.

Сейчас мы только подходим к пониманию этого. Меня сразу же привлекли к исследованию открывшегося феномена — я считаюсь одним из лучших специалистов в области изучения трансформации вещества в крупных, быстро меняющих объём объектах. Чёрная дыра как раз относится к таким объектам.

— Стало быть, «торпиллер» прибыл к нам из будущего?

— Вовсе нет! С чего вы взяли?

— Вы же сами сказали, что не знаете, как можно реализовать прыжок сквозь время.

— Да, учёные Земной Цивилизационной Лиги действительно этого не знают. Но это знает кто-то другой, поскольку «торпиллер» прибыл к нам вовсе не из будущего, а из очень далёкого прошлого. Если точнее — из 2006 года.

Я был шокирован, поставлен в тупик. У меня даже вопросов в голове не осталось. Я знал, что в природе не может быть того, о чём говорил Эдвард Вэнс, но я ему уже верил. Почему-то именно в ту минуту я поверил ему безоговорочно.

— Как вы уже должно быть поняли, — продолжил Вэнс, — «торпиллер» доставил в наше время человека прошлого. Ту самую девушку, которая знакома вам под именем Натс. На самом деле её зовут Наталия Александровна Тихомирова, а имя её всего лишь аббревиатура этих слов.

— То есть она не ваш сотрудник, а…

— Нет, она не наш сотрудник. С нею на борту «Энтерпрайзса» работала большая группа учёных. Биологи, психологи, историки. Она действительно из другого времени — все специалисты подтвердили. У неё иной набор микроэлементов в крови, костях и волосах, у неё совершенно иные знания и представления о мире, у неё даже моторика отчасти другая. Она рассказывала такие вещи о своём мире, которых не знали лучшие наши историки, им приходилось лезть в архивы, чтобы проверить её слова. Научная мистификация исключена — Натс действительно из 2006 года.

Что тут можно сказать? Теперь я знал, почему Служба Политической Безопасности так хотела, чтобы я доставил им и Натс, и «торпиллер».

— А что делали вы, господин Вэнс?

— Я входил в группу учёных, анализировавших факт прыжка через время, с точки зрения фундаментальной науки. Кроме нас, на борту «Энтерпрайзса» находилось третье научное подразделение. Оно пыталось выяснить внутреннее устройство, принцип действия, время и место изготовления «торпиллера» по его конструктивным элементам. Изучали, так сказать, железо.

— И что же?

— Во время рейса «Энтерпрайзса» к дому, то есть к Новым Фивам, мы подверглись нападению пиратов. Многие погибли… «Торпиллер» исчез… Большая удача, что никто из моих коллег, оставшихся в живых, не выдал пиратам Натс. Мне кажется, эти идиоты, то есть пираты, так и не поняли, кто попал к ним в руки. В нас они видели только заложников. Ценность Натс как объекта научного исследования они просто не осознавали. Про «торпиллер» я и говорить не хочу — для них это устройство являлось просто грудой металла.

— Хорошо, если считать, что путешествия во времени реальны, значит, наша Вселенная не такова, какой мы её привыкли считать… — Я решил вернуться к академическим рассуждениям. — Эта термодинамическая система «открыта», незамкнута, а значит, в нашей Вселенной не существует баланса энергии и материи. Правильно ли я понимаю?

— Правильно.

— Стало быть, вещество из Вселенной может исчезать в никуда. Либо появляться ниоткуда…

— Правильно.

— Значит, Вселенная может разогреваться либо охлаждаться в нарушение абсолютных законов.

— Именно так, Сэмми… Рад, что вы столь хорошо помните азы физики. Сейчас наша наука должна решить — притом в кратчайшие сроки — две важнейшие задачи. Во-первых, повторить прыжок во времени или, говоря иначе, реконструировать эту технологию. А во-вторых, отыскать те места во Вселенной, где происходит утечка вещества из неё, либо, напротив, имеет место приток вещества.

— Это же чудовищно! Это просто абсурдно! — Я никогда не был особенно эмоциональным человеком, но мой мозг прямо-таки закипел от свалившейся информации. — Что есть в мире помимо нашей Вселенной? Куда попадает вещество, утекающее в никуда? И если вещество притекает ниоткуда, то откуда?

— Значит, где-то есть что-то помимо нашей Вселенной. Что это за континуум, не знаю. И никто не знает. Разумеется, кроме того мастера, который создал машину времени. Уж он-то знает всё в точности.

— Скажите, а куда это вы исчезли после того, как я отпустил вас на «Квадрионе пультаре»? — полюбопытствовал я.

— Купил билет на корабль до Парк-Ридж. Моё участие в конференции было согласовано ещё полгода назад. Кроме того, связался с университетским начальством — сказал, где нахожусь и вкратце описал случившееся со мной. Поскольку корабль на Парк-Ридж должен был появиться лишь через тридцать часов, я вместе с супругой снял номер в местном отеле. Там-то меня и отыскал офицер Службы Политической Безопасности. Сказал, что он представитель спецслужбы на станции «Квадрионе пультаре». Я обстоятельно рассказал ему обо всём, что случилось с «Энтерпрайзсом» и мною лично. Вот и всё.

— В электронном архиве станции не осталось никаких отметок о вашем пребывании.

— Что ж, значит, спецслужба «почистила».

— Я тоже так понял. А скажите, господин Вэнс, почему после вашего допроса Служба Политической Безопасности решила вдруг, будто я знаю, где находится «торпиллер»? Ведь я никакого отношения к этому устройству не имел.

— Я не могу залезть в чужую голову. Какими соображениями руководствовались наши умники из спецслужбы, сказать не могу. Могу лишь заверить, господин Сэмми, что я ни единым словом не отозвался о вас плохо. Я рассказал о нашем спасении всё, как это было на самом деле.

Тут я засмеялся. Не сдержал, знаете ли, эмоций:

— Господин Вэнс! Ваши спецслужбы устроили на меня настоящую охоту! Мне вкололи яд, который убьёт меня через двадцать восемь с половиной суток. Противоядие я получу, только если доставлю им Натс и «торпиллер». Каково?!

— Неужели наши спецслужбы могут опуститься до такого цинизма?! — Вэнс даже руками всплеснул. — Или… Или вы так шутите?

— Шучу? Ну да! И это не последняя шутка! — Я открыл панель в верхней части робота-поводыря, где и покоились дротики, обработанные наркотиком.

Я почему-то был уверен, что стоит мне расстаться с господином Вэнсом, он тут же помчится к местным полицейским с рассказом о моём появлении. В силу очень многих причин Влади Чпикагурик (он же Иван Караваев, он же Иван Объедалов, он же Пётр Разорвирубаха, он же Пепеданг Чивалдоси, он же Сэмми Йопи-Допи) предпочитает избегать встречи с представителями правоохранительных органов Земной Цивилизационной Лиги…

Эдвард Вэнс даже не понял, что с ним случилось. Быстрым движением я воткнул дротик ему в лоб, подождал секунду, после чего аккуратно вытащил.

На месте прокола кожи выступила капелька крови. Вэнс заправил зрачки под веки, отъехал, стало быть, без визы в ту замечательную страну наркотических сновидений, где счастье не кончается никогда. Часа на четыре отъехал, никак не меньше.

Использованный дротик я забросил в кусты подальше. Огляделся по сторонам. Никто вроде бы не видел, как я усыпил специалиста по физике звёзд.

Теперь вопрос — а не зашить ли мне свой рот снова? Н-нет. Только время терять!

Активировав поводыря добрым пинком, я двинулся прочь из Дворца Прогресса. Теория подрывной деятельности расценивает отход с места совершения диверсии как более проблематичный этап, нежели подход. Вопреки теории, я удачно покинул Дворец и благополучно уселся в роботизированное такси на площади.

Ещё немного, ещё чуть-чуть! И вот я снова в здании аэровокзала имени Джонни Дэппа в пригороде Гринвич-виллидж.

Ещё час ожидания, пока не пригласят к посадке в «снукер». Я попил «Укус саламандры», не без любопытства попутешествовал по интерактивной электронной карте планеты Парк-Ридж. Стенды, предлагавшие такие виртуальные экскурсии, находились во всех уголках аэровокзала.

Наконец, последовало объявление о пятнадцатиминутной готовности к вылету «снукера». Я прошёл в салон и снова занял место в самом конце салона.

Полёт нормальный! На высоте девяносто километров из-под днища летательного «обмылка» отделились все три ускорителя, воздушное судно легло в вытянутую параболу, после прохождения верхней точки пришла невесомость.

Мой робот-поводырь вдруг оживился. Пофыркивая вентиляторами, он подплыл ко мне и забормотал:

— Идут запросы от Витаса… Все высшего приоритета… Будете разговаривать?

Я вытащил из ложемента поводыря наушник, нацецил на мочку уха:

— Что там у тебя, голуба?

— Шеф, я тут сканирую радиочастоты и все планетарные новостные программы, подбираю пароли к закрытым каналам связи, ну и вообще… Развлекаюсь, как вы учили…

— Молодец! Исправляешься, стало быть! Тогда не стану тебя форматировать. И что же интересного ты услышал?

— Возможно, вам стоит знать следующее. Только что в новостях прошло сообщение: во Дворце Прогресса в Гринвич-виллидж обнаружен некто Эдвард Вэнс в бесчувственном состоянии. Предполагается, что он подвергся нападению. Научное сообщество встревожено. Вэнс — известный специалист в некоторых вопросах физики звёзд. В распоряжении правоохранительных органов имеется видеозапись доклада, прочтённого им несколько часов назад. Судя по видеозаписи, после доклада господин Вэнс вышел во двор Дворца Прогресса в сопровождении буддийского монаха либо человека, выдававшего себя за такового… Следите за мыслью, шеф?

— О, да! Прихотливая игра твоей логики просто завораживает моё воображение!

— Спасибо, шеф! Вы слишком высоко цените мою машинную логику. Короче, шеф… На подходе к космодрому вам бы следовало радикально сменить имидж!

— Спасибо, что предупредил! Конец связи!

Так… И что мне теперь предпринять? Можно попробовать прорваться через засаду, которую мне непременно устроят на подходе к зоне прохода. Обезоружить полицейского, пострелять, взять заложников, прорваться в терминал пассажирского транспорта, завладеть любым самодвижущимся экипажем и на нём выкатить на лётное поле. Показать навыки экстремального вождения, разбить всё, что бьётся, и расстрелять то, что расстрелять можно. В общем, действовать, как учит теория подрывной деятельности.

Лет десять назад я бы так и поступил. Народ бы повеселил, да и сам бы развлёкся. Да только десять лет назад у меня не было шестидесяти миллиардов УРОДов на трёх тысячах анонимных счетах во всех банках Вселенной. А потому надо бы обойтись без экстремумов.

Я открыл отсек в боку робота-поводыря, извлёк оттуда два оставшихся дротика с ацилоперидопирином.

Теперь следует немного подождать. При погружении «снукера» в плотные слои атмосферы корпус корабля начнёт разогреваться, вокруг образуется довольно плотный слой плазмы. А плазма — это идеальный поглотитель радиоволн всех частот. Когда я приступлю к захвату корабля, экипаж не сможет предупредить наземные службы о происходящем на борту. Так-то!

По мере спуска появилась сила тяжести, в иллюминаторы стали хорошо видны алые языки разогретого воздуха, срывавшиеся с кромок крыльев. Теперь уже «снукер» двигался в облаке плазмы, плотность которого в течение нескольких последующих минут будет только возрастать. Пора!

Я пнул ногой поводыря, тем самым активируя его. Тот оживился и, пыхтя вентиляторами, поднялся к моему лицу.

— Алгоритм «Громозда туп»! — отдал я команду. — Цель — дверь кабины пилотов!

Роботы-поводыри, собираемые специалистами в «Донской степи», во все времена являлись устройствами многофункциональными. В небольшой скрытой полости они хранили жидкую взрывчатку. Носовая их часть бронировалась мощными пластинами симплексной керамики. Кроме того, складной манипулятор оснащался довольно мощным электроразрядником. Алгоритм «Громозда туп» запускал режим тарана. А цель роботу я указал.

Поводырь подлетел вверх, завизжал турбиной под днищем и, мгновенно набрав скорость, спикировал на дверь в носовой части. Когда эта тарелка порхает вокруг вас, она кажется лёгкой и даже невесомой. На самом деле её масса всего лишь в два раза меньше массы взрослого мужчины. Кинетическая энергия удара на скорости сто километров в час — очень даже приличная. Поводырь буквально вынес запертую дверь.

Пассажиры в салоне закричали, но мне до их испуга дела не было. Я уже мчался по проходу между диванами. А ещё через секунду я уже находился на месте, так сказать, основного действия. Пилоты даже слова не успели сказать. Оперённые иглы, два лёгких шлепка! И пилоты откинулись на подголовники.

Поводырь пропыхтел над моим плечом:

— Публика в салоне волнуется. Может быть, мне поискрить разрядником?

— Для начала попробуй успокоить. Если кто-то попробует зайти сюда, врежь промеж глаз двумястами вольтами.

Робот-поводырь вылетел из кабины и, перекрывая крики пассажиров, объявил:

— Экипажу сделалось дурно из-за нарушения газовой среды в кабине. Бахил Сипарави, бодхисатва семнадцатого аркана Великого Ашрама Звёздных Бхати принял управление на себя. Для беспокойства нет причины!

У меня было очень мало времени, чтобы за несколько минут разобраться в управлении этого летающего корыта и приступить к пилотированию. Тело первого пилота я решил из кресла не убирать, поскольку тогда бортовой компьютер мог дезактивировать его руль. Я отыскал регуляторы положения кресла и немного подвинул назад — ровно настолько, чтобы протиснуться между ним и рулём и сесть на колени спящему пилоту.

Взгляд мой заметался по приборной доске. Планшет с полётной картой в двух плоскостях и указанием режимов в контрольных точках — очень хорошо! Гирогоризонт — хорошо! Высотомер — ещё лучше! Датчики состояния топливной системы — и что же у нас с этой системой? Почти две тонны жидкого водорода — оч-чень хорошо!

Пора попробовать что-то с этим «снукером» сделать. Я легонько принял руль на себя. Тут же на планшете ориентации нос летающего судна задрался на два градуса. Я увидел, как компьютер для компенсации опрокидывания погнал топливо по бакам, смещая центр тяжести вперёд. Из правого кессона в корневой части крыла он перекачал триста литров в левый, а из хвостового топливного бака — сто сорок литров в носовой. Такая, стало быть, тут архаика — перекачивая топливо, компьютер управляет центром тяжести.

При передвижении руля сразу увеличилось рысканье по тангажу. Я вернул руль на место, и рысканье почти пропало. Всё понятно, с углом атаки играть не будем. Что у нас там далее? Крен. Три градуса на левое крыло, теперь пять, а потом — ляжем на правое. Хорошо! Посудина легко слушалась органов управления. Плазменное облако за бортом исчезло. Судя по показаниям приборов, высота полёта составляла двадцать километров, скорость — две тысячи пятьсот.

Так! Где у нас там космодром имени Шарля де Голля?

Я повёл «снукер» в левый поворот. Примерно через минуту неведомый диспетчер увидел моё отклонение от посадочной глиссады. Откуда-то из динамика сбоку донёсся тревожный голос, сообщивший на транслите, что мне надо отработать двенадцать градусов вправо, чтобы вернуться в свой коридор. Ага!

Тут-то я и разглядел космодром. Его местоположение выдала стартовавшая ракета. Взлетела красиво! По жёсткому синему факелу я понял, что с космодрома поднялся большой корабль с навешенными твердотопливными ускорителями. На обжитых планетах так обычно запускают массивные звездолёты, чтобы те не включали при старте мощные ядерные двигатели и не заражали атмосферу.

Повинуясь движению руля, «снукер» ещё рыскнул носом — это я вывел угол атаки в ноль и увеличил тягу двигателей. Топливо при посадке могло лишь создать дополнительную опасность, так что следовало его выжечь.

Оживился бортовой компьютер, сообщивший, что при вылете визир автопилота был выставлен на аэропорт, а не на космодром. Я вообще отключил отметку визира, и успокоенный компьютер утих.

Что-то озабоченно заворковал диспетчер. Признаюсь, я его уже не слушал. В эфире раздались новые голоса. Похоже, к обсуждению моих подвигов в воздушном пространстве планеты Парк-Риджа подключились новые заинтересованные лица.

Береговая линия быстро приближалась. Пора начинать сброс высоты. Я резко увёл «снукер» вниз и услышал рёв перепуганных голосов из салона. Неужели никто из пассажиров не катался на «русских горках»?!

А вот и космодром имени Шарля де Голля! Громадная бетонная «ромашка» и массивное, основательное здание в центре. На каждом из «лепестков» тянулся ряд разномастных космических кораблей. Мой взгляд лихорадочно заметался по корабельным рядам, пытаясь отыскать «Фунт изюма».

Я нажал тревожную кнопку и активировал функцию аварийного слива горючего. Не хватало ещё при посадке взорваться на двух тоннах жидкого водорода. Заложив глубокий вираж, я по широкой дуге стал облетать космодром. Высота понижалась постепенно — тысяча шестьсот, тысяча пятьсот, тысяча четыреста метров.

На моей частоте орали, перебивая друг друга, сразу несколько диспетчеров.

Наконец-то я увидел своего малыша, притулившегося в тени громадного рудовоза, и, сделав последний поворот, пошёл на снижение прямо в створ нужной мне бетонной площадки. Этот манёвр сжёг остатки топлива — теперь я при всём желании не смог бы свернуть с выбранной глиссады.

Едва стихли двигатели, до моего слуха донёсся новый всплеск эмоций в салоне. Пассажиры испугались, что с умолкнувшими моторами мы не сможем сесть. Глупцы, сидели бы уж, не питюкали.

Где же у этого чуда летающей техники шасси? Мой взгляд заметался по рядам разномастных сенсоров с незнакомыми символами. Высота уже составляла пятьсот метров. Что ж, сядем на брюхо, натрём мозоли на заднице шершавым бетоном…

И тут замигал световой индикатор на панели управления — бортовой компьютер подсказал мне, как выпустить шасси. Я коснулся нужного сенсора — на одном из мониторов тут же загорелся сигнал, что команда успешно выполнена.

Мелькнул и исчез за спиною край бетонки. Высота полёта — восемь метров. Секунда, другая, третья…

Касание!

Может, и жестковато получилось. Но, принимая во внимание, что я лет пятнадцать не садился за штурвал атмосферных летунцов, очень даже неплохо.

«Снукер» резво покатил по бетонной подушке. Он уже проскочил мимо первого корабля, когда наперерез вдруг выкатил электрокар с парой каких-то обормотов. Расстояние до них едва ли превышало пару десятков метров. Я прекрасно различил обалделые выражения их лиц.

Электрокар исчез под носовым обтекателем «снукера», и я резко принял вбок. Скорость манёвра оказалась слишком большой, меня едва не выбросило с сиденья. Я всё же удержался, вернул себя в вертикальное положение, но тут к своему ужасу понял, что «снукер» движется прямо на опору огромного транспортного звездолёта. Я вывернул руль в противоположную сторону — громадная металлическая нога стала уходить за пределы видимости. Однако… недостаточно быстро!

«Снукер» ударил опору своим коротким, широким у корня крылом и пошёл юзом, закручиваясь вокруг носовой части. В салоне заорали. Я же бросил штурвал и схватился за поручни кресла. Движение сделалось неуправляемым, так что нужда в штурвале отпала.

Ещё какое-то время «снукер» двигался боком вперёд, постепенно разворачиваясь и, наконец, застыл. И сквозь лобовое стекло пилотской кабины, оказавшейся теперь повёрнутой назад, я увидел… Колоссальный грузовой корабль, опору которого я так ловко подсёк, медленно кренясь, заваливался прямо на бетонное поле. Прочертив в небе своим блестящим носом величественную дугу, он рухнул на бетонку. Вздрогнула почва под ногами, взметнулись ввысь облака пыли.

Даже я, приученный в любой ситуации оставаться оптимистом, прошептал: «Матерь Божья! Не слишком ли я обнаглел?!»

Впрочем, все живы! И мне пора уносить ноги!

Пассажиры в салоне ещё не успели толком понять, что же именно происходит, как я уже открыл люк и спрыгнул на бетон посадочной полосы. Невысоко — едва ли три метра.

Надо мною металлической стеной возвышался корпус упавшего космического корабля. Но рассматривать его нет времени! Оглянувшись по сторонам, я вдруг с ужасом осознал, что не вижу «Фунта изюма»! Его просто здесь не было! Чёрт побери, куда же это я сел?!

 

10

Говорят, Христофор Колумб почти полторы тысячи лет назад загнал в тупик членов королевского совета незатейливой головоломкой. Он предложил им поставить на попа сырое куриное яйцо. Королевские советчики по всякому изощрялись, но, в конце концов, заявили, что ни при каких условиях яйцо невозможно заставить стоять на остром носике. Тогда Колумб закрутил яйцо двумя пальцами, заставив его вращаться наподобие волчка, и произнёс бессмертные слова: «Хочешь стоять — крутись!»

В общем, если чуть перефразировать Колумба… Если не видишь того, что должно находиться у тебя под носом — оглянись! Именно так звучит первое правило поведения в чрезвычайной ситуации, которое нам вбивали в голову в монастырской школе тюремного типа.

«Фунт изюма» стоял за моей спиной. Правда, на соседнем «лепестке», метрах в четырёхстах. С присущей мне бодростью, в хорошем темпе я припустил в нужном направлении.

Я покрыл отделявшее меня от «Фунта изюма» расстояние минуты за полторы. За спиной надрывались сирены. В громкоговорители неслась разноязыкая речь. Но я не оглядывался.

Уже в лифте, поднимавшем меня в пост управления, я стал отдавать первые команды. Но бортовой компьютер голосом ненавистного Витаса прервал меня:

— Шеф, сначала сядьте в командирское кресло! Иначе я не активирую протокол взлёта, вы же знаете!

Чёрт! Я потерял несколько драгоценных секунд и не без трепета ожидал, как произойдёт взлёт. Обидно снова потерять опорные башмаки, лишь недавно установленные!

Но по неизвестной мне причине диспетчерская служба космопорта не остановила вылеты. И «Фунт изюма» на удивление спокойно поднялся в небо. Признаюсь честно, я даже не сразу поверил в такую везуху!

Космический Кодекс разрешает входить и выходить из «схлопов» на расстояниях не менее ста миллионов километров от заселённых планет. Это требование связано с угрозой целого ряда возмущений, которые способны вызывать в биосферах планет работающие хронотипические двигатели. Но и сто миллионов — это минимально допустимое расстояние. Обычно капитаны кораблей выбирают точку формирования «схлопа» гораздо дальше от планеты: сто пятьдесят — двести миллионов условно-земных километров. Сейчас же я решил не тянуть с прыжком и задал координаты точки входа в «схлоп» на ближайшем допустимом расстоянии.

Прыжок к двойной звёздной системе Лабаха-Кляузман прошёл вполне удачно. Моя пиратская лоция не подвела. «Фунт изюма» не врезался в кипящие недра планеты и не размазал на субсветовой скорости пару сотен астероидов. Он вышел из «схлопа» окружённый чёрным вакуумом глубокого космоса далеко за орбитой пятой из четырнадцати планет этой системы. Где-то здесь, вдали от заселённых потомками латиноамериканцев планет Звёздный Акапулько и Титикака, я назначил рандеву своим друзьям.

К моменту моего появления в систему Лабаха-Кляузман прибыли уже двое «казаков». Позывные их радиомаяков я поймал сразу же. Антон Радаев — Шерстяной, и Константин Головач — Костяная Голова прибыли каждый на своём корабле. Вот радость-то! Чем больше наша флотилия, тем больший манёвр мы сможем осуществить в последующем.

Примерно шесть часов ушло у нас на обоюдное сближение. В течение этого времени мы поддерживали связь в режиме «конференция» и обменивались краткими репликами, но от обстоятельного разговора воздерживались. Казаки знают, что все важные разговоры должны проводиться только внутри космического корабля.

Шерстяной прилетел на своём «Туареге», более похожим на исследовательскую лабораторию, нежели на боевой корабль. Переделанный из космической яхты, «Туарег» не имел вооружения и бронирования, зато стараниями хозяина был напичкан самой современной биомедицинской техникой. На модернизацию этого оборудования и закупку его новых образцов наша казачья курия постоянно выделяла Шерстяному немалые средства.

Головач, напротив, прибыл на мощном боевом корабле, хорошо известном мне как «Наварин». Сделанный по индивидуальному проекту, этот внушительный летучий мастодонт имел четыре обитаемые каюты — всё остальное пространство занимала разнообразная техника для стрельбы, устрашения и поспешного бегства в случае неудачного устрашения.

«Фунт изюма», «Туарег» и «Наварин» сошлись на двести метров и зависли в полумиллионе километров от оранжево-зелёной планеты-гиганта Кордова.

Облачившись в скафандры, Костяная Голова и Шерстяной прибыли на борт моего корабля. Когда визитёры явились в пост управления, грохоча магнитными ботинками и посмеиваясь над каким-то анекдотом, я с чувством обнял обоих.

— Мы, кажется, не виделись месяцев восемь, — заметил Костяная Голова. — Вы, господин Разорвирубаха, безответственно относитесь к своим обязанностям нашего наказного атамана.

В устах Кости сказанное следовало расценивать как образное выражение радости от встречи.

— Садитесь, братанги, — я указал на диван для гостей. — У нас будет длинный разговор.

Начал я, разумеется, с главного — с инъекции в шею. Радаев внимательно выслушал меня, не мешкая, взял из разных частей тела образцы крови. Обещал подумать, как можно мне помочь.

— Да, Антоша, будь любезен, помоги, — попросил я. — Хотелось бы, знаешь, ещё пожить, поделать добрые дела и прочую чухню, ну и, разумеется, организовать ответную встречу с теми милыми людьми, что устроили мне это… развлечение.

— Я подумаю, — авторитетно заверил Шерстяной. — Посмотрю на этих нанороботов, попытаюсь расколоть код их дезактивации. Если же не получится дезактивировать, подумаю, как уничтожить…

— А чучхэ у тебя хватит? — Константин, как всякий настоящий воин, признавал силу и прямое действие, испытывая глубокие сомнения в реальной пользе науки и любого абстрактного знания вообще. — У тебя ведь все животные в лаборатории подыхают! Ни одна тварь не выживает! А тут ведь не морская свинья! Тут сам наказной атаман в спасении нуждается. Он ведь у тебя тоже сдохнет, как морской свин!

— Чучхэ хватит! Я перед сном каждый раз геном человека повторяю. И сверху вниз, и снизу вверх. Ну, а если не получится избавиться от нанороботов, то мы его мозг пересадим. Только тело надо будет найти.

— Гы! — обрадовался Константин. — В женское тело засунем! — Он повернулся ко мне: — А кто же, Пётр Никодимыч, так грязно над вами надругался?

— Это уже вторая часть моего повествования…

И я принялся рассказывать о своём посещении Корабля дураков и череде событий, последовавших далее. С присущим мне лаконизмом, я уместил всё в двадцать два предложения. Ну, может, в двадцать три… Когда я употребил словосочетание «машина времени», мои слушатели тревожно переглянулись. А когда я объяснил, что именно я планирую предпринять в ближайшее время, Костяная Голова заёрзал на диване:

— Прежде чем сказать, какой ты муд…, в смысле, странный человек, я хотел бы попросить налить мне двадцать капель!

— Валидола?

— «Укуса болиголова»!

— Это мне валидол нужен! — простонал Шерстяной. — После той ахинеи, что сейчас тут услышал.

— Вам обоим не понравился моя байка…

— Горько видеть человека, которого купили на рассказ для прыщавого подростка! — кивнул Головач.

— Как будто ты не изучал физику и не ходил в монастырскую школу подрывной подготовки тюремного типа, — поддакнул Шерстяной. — Я всё, конечно, понимаю! И что ты учился в спецклассе для детей с отягощённой наследственностью! И что физику вам читал Сигизмунд Голодный по прозвищу «Глаза в стакане»! И даже что работа твоего мозга нарушена внедрением разного рода имплантатов! Но… — Антон поднял вверх палец. — Но нельзя же вести себя совсем как идиот!

— Что, собственно, мои братихи, вам не понравилось в моём рассказе? Может, я скупо жестикулировал?

— С жестикуляцией порядок! — отмахнулся Головач. — А не понравилось то, что, во-первых, машины времени не может существовать в принципе, как не может существовать вечного двигателя. А во-вторых…

— А во-вторых, то, что твоя новая подруга, это самое «зеленоглазое такси», смахивает на банальную «подставу» Службы Политической Безопасности, — дополнил Антон. — Ты что, Пётр Никодимыч, не соображаешь, с кем имеешь дело?! Её тебе подвели! Это же спецагент!

Я раздал всем по фляге «Укуса болиголова». Перед собой, как полагается, поставил сразу две. Мои гости глотнули напитка и на минутку погрузились в созерцание собственного внутреннего мира. От этого необычного хлёбова внутренний мир меняется очень быстро и всегда непредсказуемо.

— Молодец, Шерстяной! Хорошо сказал! — похвалил после паузы своего друга Константин. — Настоящий паллиатив получился!

— А что это такое? — не понял Антон.

— Как тебе сказать… Толком и сам не знаю, но слово очень уж нравится… Я лишь хочу сказать, что нашему драгоценному наказному атаману подгрузили красивую тётку-спецагента, и он с потрохами купился! А у этой зеленоглазой красы была одна задача — стать любовницей атамана и раскрыть весь наш курень. А потом «спецы» нас повяжут по одному! Под шуршание юбок.

— Я вовсе не был её любовником! И весь наш курень не собирался ей раскрывать!

— Это что же получается?! Ты её вытащил из Корабля дураков, а интимным другом так и не стал?! — ужаснулся Антон.

— Вот именно!

— Никодимыч, ты только никому об этом не говори, — попросил Константин. — Не позорь казацкую породу, а? И мы тоже никому не скажем.

Я даже сплюнул от негодования:

— Эх! Не понять вам духовных отношений между представителями разных полов!

— Не понять! — кротко согласились оба. Я поднялся и скомандовал:

— Кур-р-рень, равняйсь!

Шерстяной и Костяная Голова живо подскочили с диванчика, спрятав недопитые фляги с «Укусом болиголова» за спины.

— Смир-р-на! Прения считаю законченными!.. Теперь скажу, как будет. Шерстяной остаётся на борту «Туарега» и приступает к исследованиям взятой у меня крови. Кроме того, в его обязанности входит охрана «Наварина». Костяная Голова остаётся на борту «Фунта изюма» и вместе со мной направляется в Звёздный Акапулько. Там я забираю Наталью Тихомирову и возвращаюсь с ней на корабль. Костяная Голова осуществляет моё прикрытие. Вопросы, предложения и пожелания будут?

— Ещё по фляге «болиголова»! — синхронно гаркнули казаки.

Мы рванули к Звёздному Акапулько. За время перелёта я обсудил с Костяной Головой особенности предстоящей операции. Она не казалась особенно сложной, но требовала определённой готовности к возможным неожиданностям. Константин заявил, что ему совершенно необходимо изучить географию планеты и попросил предоставить для этого отсек с мини-баром, столом для стриптиза и льдоделательной машиной. Я отправил его в одну из гостевых кают палубой ниже.

В новую идентификационную матрицу корабля я ввёл реквизиты звездолёта и владельца. «Фунт изюма» превратился в «Паолей Циом», а сам я сделался Мордехаем Шлагбаумом, специалистом по невербальной психолингвистике сексуальных девиаций. Последние события вынудили меня стать крайне недоверчивым к окружающему миру. И перед выходом из корабля я не поленился должным образом экипироваться.

Я надел бронированные трусы из нанохитина, укрепив на талии сталинитовыми подтяжками. Сверху навесил абляционную подложку на основе прорезиненного керамина. Поверх подложки я закутался в своё неизменное селенитовое сари. Нацепил на голову защитный шлем с золотыми рогами и фрагментами активной брони. Островерхую шапку из мохнатой чешуи персефонского сома решил пока не надевать — в жарком климате Звёздного Акапулько подобный головной убор неуместен.

Разумеется, собрал я и рундук в дорогу. В платиновый чемоданчик с толстыми стенками сложил «походный набор казака» — носогубный фильтр для защиты от отравляющих веществ; компенсаторные очки-хамелеоны, позволяющие не ослепнуть при использовании лазеров и световых гранат. Да! И, само собой, многоразовый всеразмерный боевой презерватив повышенной прочности с обсадными колечками, усиками и шипами! При выходе из строя носогубного фильтра и очков его можно натянуть на голову и использовать вместо них, хотя это вовсе не главное предназначение презерватива. Ещё он мог пригодиться в качестве перчатки при анатомировании высокотоксичных трупов или сапога, для передвижения в экологически неблагоприятном районе. Кроме того, данное резинотехническое изделие вполне можно использовать и по прямому назначению. Как говорил в монастырской школе тюремного типа наш фельдфебель-урядник: «Любовь приходит и уходит, а сифилитическая гангренозная саркома остаётся до следующего медосмотра!»

В потайное отделение рундука я спрятал «чекумашу» и двадцать патронов к ней. В принципе, должно хватить для того, чтобы перед смертью испортить настроение любому жизнерадостному дебилу.

После благополучной посадки в космопорте Звёздного Акапулько я пригласил Константина Головача в пост управления и в последний раз его проинструктировал:

— Ты постоянно поддерживаешь со мною связь по закрытому радиоканалу. Если только связь пропадает, ты в течение пяти минут пытаешься связаться со мной по резервной частоте. Если сделать этого не удаётся, ты цинично стартуешь с космодрома и совершаешь перелёт на триста километров к югу, на побережье Саут-Оушен. Твоя задача — сесть на территории поместья и дождаться, когда я поднимусь на борт вместе с Наташей Тихомировой.

— Сделаем, господин наказной атаман! — Костяная Голова обдал мои обонятельные рецепторы мощным выхлопом «Слезы новобранца». — Координаты виллы «Покахонтас» в бортовой компьютер уже введены, так что сядем прямо на задний двор! Я же пилот-экстремал! Надеюсь, опорные башмаки у тебя, батяня-комбат, установлены, и мы не опрокинемся?

— Не опрокинетесь. Если ты сам его не опрокинешь!

— Я не опрокину! У меня же есть чувство горизонта круглой планеты!

На том и разошлись.

Электрокар домчал меня до здания космопорта. В чистом небе высоко над головою висели два светила — привычная глазу жёлтая звезда и багровый карлик, который, правда, вовсе не казался карликом. Их свет щедро проливался на окружавший меня мир и мою собственную спину. Несмотря на ветерок, создаваемый движением электрокара, во время езды по бетонной сковородке посадочного стола пришлось изрядно вспотеть.

Я вошёл в здание космопорта, распространяя бодрящий аромат мужских феромонов. Пословицу, предписывавшую настоящим казакам быть всегда «злыми и вонючими», следовало в ту минуту понимать буквально. Таким вот злым и вонючим я предстал перед офицером таможенной службы. Обычно они не интересовались поклажей прибывших на планету лиц, но тут таможенник вдруг пережил вспышку любопытства. Должно быть, его смутил мой платиновый рундук.

— Откройте, пожалуйста, ваш багаж.

Я, разумеется, открыл.

Офицер с немалым изумлением извлёк оттуда портрет Зигмунда Фрейда:

— Что с лицом этого человека?

— Саркома, рак кожи. Короче, гнил заживо…

— Вонял, наверное?

— Не знаю, не нюхал. Это было давно, в двадцатом веке.

— Да что вы говорите? А чем же он знаменит?

— Разработал теорию, которой объяснял, почему нравственные уроды являются уродами. И попытался доказать, что нормальные люди тоже должны быть нравственными уродами.

— Как же он смог до такого додуматься?

— Так он же сам являлся уродом! Посмотрите на его рожу! Списал своё учение с самого себя и своей родни.

— Чрезвычайно интересно. А почему вы возите с собою этот портрет?

— Я специалист по психоанализу.

— Потрясающе! — восхитился офицер. — А про что это наука?

— Наука о вашем поведении. Я могу в два счёта доказать, что вы моральный, нравственный и психологический урод, вырожденец и девиант. И предложить способ излечения ото всего этого. Разумеется, за ваши деньги!

Таможенник тупо смотрел мне в глаза. Спросил всё же:

— А от этого можно излечиться?

— Нет, конечно. Можно просто лечиться.

— А смысл?

— А смысл в том, чтобы клиенты платили мне деньги.

— Здорово!

Он заглянул ещё раз в мой рундук, вынул наушники, набор элементов памяти с записанными на них трудами Фрейда. Затем откровенно зевнул и махнул рукой. Валяйте, дескать!

На обширной площадке, заполненной сотнями роботизированных такси, я уселся в экипаж и дал команду двигать в сторону Саут-Оушен, на виллу «Покахонтас».

Периодически выходил на связь Константин Головач — в наушниках, спрятанных под шлемом с рогами, я слышал его вибрирующий от возбуждения голос: «Шеф! Ответь, сколько будет дважды два!»

Я прибыл к воротам поместья «Покахонтас». Робота-такси отпускать не стал, поскольку планировал скоро отправиться на нём назад. Вилла выглядела в точности как на проспекте, который Натс рассматривала в офисе риэлтерской компании «Тихуана-Пердольпек». Вернее, забор выглядел также. Гипсово-белая бетонная стена с металлическим ограждением поверху, прекрасные чешуйчатые ворота, переговорное устройство подле. Самой виллы я видеть из-за забора не мог. Оттуда же, из-за забора, доносился ровный гул океанского прибоя. Пахло морской солью, ещё чем-то экзотичным. Захотелось на пляж, желательно нагишом и желательно под бочок Натс…

С присущей мне предусмотрительностью я огляделся. Вилла «Покахонтас» располагалась в ряду прочих построек аналогичного назначения и класса. Справа и слева — бетонные стены, закрывавшие доступ к другим виллам. Дорога, по которой подъехал робот-такси, тянулась вдоль этих стен чёрным удавом. На противоположной стороне построек не было. Только громадные кактусы, покрытые большими, с тарелку размером, цветами. Я не поленился перейти дорогу и отломил от мясистых колючих стеблей три огромных цветка.

Костяная Голова, услыхав в переговорном устройстве моё сопение, встревожился:

— Господин наказной атаман, вы чего там делаете? С вами всё в порядке?

Я объяснил, что рву цветы.

Спрятав цветы за спину, я нажал кнопку переговорного устройства. Долго никто не отвечал. Наконец, из динамиков донёсся хорошо знакомый голос:

— Сэмми, я вас вижу! Вы вернулись!

Интересно, как бы она могла меня видеть, если бы я не вернулся?

Щёлкнул замок. Створки чешуйчатых ворот свернулись, подобно пергаментному свитку.

Я шагнул на территорию резиденции. На переднем дворе ласково шумел фонтан, вокруг которого располагался чудный садик с диковинными растениями и громадными глыбами песчаника и гранита, нарочито поставленными под невероятными углами. Сама вилла тоже радовала глаз — мраморный цоколь, большие проёмы голубых кристаллиновых окон, часть кровли прозрачна. Красотища!

Входная дверь оказалась открытой. Холл имел стеклянную крышу, его опоясывала галерея, по которой при моём появлении застучали невидимые подошвы. И через пару секунд мне навстречу спустилась Натс.

— Сэмми! Всё-таки вернулся! Космический дророман отыскал дорогу назад!

Я поставил на пол платиновый рундук и выпростал из-за спины руку с цветами:

— Вот, наломал пару кактусов… Здравствуй, что ли!

Натс бросилась мне на шею и поцеловала в щёку. Тут я заподозрил, что она действительно рада меня видеть.

— Чудесные цветы. Сейчас я их поставлю в вазу, и мы пойдём, искупаемся в океане…

— Ты купаешься в океане?! Ты уверена, что там нет никаких опасных рарапынгов и чапчериц?!

— Нет, опасных рарапынгов и чапчериц там точно нет! Все местные купаются в океане. Я уже познакомилась с соседями слева и справа.

Она умчалась по коридору. А я неспешно прошёлся по холлу, присел на большой изогнутый диван перед прозрачным столиком. Диван тут же чуть-чуть откинул спинку и подкачал воздух в подушку под поясницей.

В наушниках прорезался голос Константина:

— Шеф, слышу ваши разговоры! У неё… м-м… красивый голосок. Может, возьмём её в хор казачек нашей расстрельно-пулемётной команды?

— Отстань, образина!

Опять послышались лёгкие шаги, и через пару мгновений Натс поставила на столик высокую вазу с принесёнными мною цветами. Села напротив, заглядывая мне в глаза.

Я почувствовал, что краснею. Ого! Я, оказывается, ещё и романтик! Хорошо хоть, что латентный!

— Я действительно очень рада, что ты приехал, — сказала Натс. Очень трогательно это прозвучало.

— Мы одни? — на всякий случай уточнил я.

— А ты думал, я сразу притащу кого-нибудь в свой дом?

— Что за манера отвечать вопросом на вопрос! Русские люди так не разговаривают!

— Хорошо, я учту, — она улыбнулась. — Мы одни. Здесь никого нет.

— Меня зовут не Сэмми, — сказал я. — Моим друзьям и единомышленникам я известен под именами Иван Караваев, Иван Объедалов и Пётр Разорвирубаха. Друзья меня иногда называют Иваном, а иногда Петром.

В наушниках заверещал Константин:

— Что ты делаешь?! Как ты можешь себя расшифровывать?! Ты же с потрохами себя сливаешь! Старый пень!

Натс на секунду задумалась:

— Наверное, это большой секрет?

— В общем-то, да.

— А меня тоже зовут не Натс…

— Давай попробую догадаться. Тебя зовут Наталья Александровна Тихомирова…

— Откуда ты узнал?!

— Да за последние дни много чего случилось. Отыскались люди, готовые пойти на всё что угодно, чтобы заполучить тебя в свои руки.

Она молчала, напряжённо глядя на меня.

— Можно задать вопрос? — полюбопытствовал я. — Ты, в самом деле, жила в двадцатом веке?

Она ответила долгим взглядом. Затем, аккуратно подбирая слова, ответила:

— Странно слышать такой вопрос от тебя. Сэмми! Ты, правда, ничего не помнишь?

— А… мы были знакомы?

— Вообще-то да.

— А… мы были близко знакомы?

— Можно считать, что близко.

— И… насколько близко?

— Сексом мы не занимались, если ты об этом.

— А-а… — я сглотнул. — И где же мы познакомились?

— В Санкт-Петербурге. На Арьергардной улице. Летом две тысячи шестого года!

— Это невозможно!

— Неужто? А как ты думаешь, почему я здесь вообще оказалась?

Я заподозрил, что слишком многого не знаю о своей жизни. Но засёк и кое-что ещё — из эфира исчез голос Костяной Головы. В наушниках — ровный белый шум. Мысленным усилием я переключил симплексор на резервную частоту. Там — тоже белый шум. Это могло означать только одно — какой-то умник поставил широкочастотную помеху, прервав мою связь с «Фунтом изюма».

Подняв глаза вверх, я увидел сквозь остекление крыши небольшой белый шар с выкрашенным серебрянкой контейнером и похожей на ленту верёвкой. Любой «донской казак» сказал бы, не задумываясь, что верёвка под шаром — всенаправленная антенна, а контейнер — мощный широкополосный постановщик помех с ядерной батареей внутри. Именно этот невинный с виду шарик и перекрыл радиоканал моей связи с «Фунтом изюма». Ну-ну, ребятки, не надо было вам так со мною поступать…

Наташенька, превратно истолковав мой остановившийся взгляд, поплотнее запахнула кимоно и со смехом спросила:

— Куда это ты смотришь?

В принципе, она была права. Я смотрел именно туда, куда она подумала. Но у меня перед глазами стояла совсем другая картинка. Куда менее живописная и куда более кровавая. Я рыскнул взглядом по помещению и увидел в стене большой камин:

— Он действует? Или это муляж?

— Действует. Тут, говорят, бывает несколько холодных ночей в году…

— Быстро полезай в камин! Встань там и подними лицо вверх!

— Зачем?!!

— Через минуту тут будет шумно и очень опасно. От взрывов световых гранат ты можешь ослепнуть, от взрывов шумовых — оглохнуть, а от взрывов газовых — задохнуться.

— Ты так шутишь, что ли?

— Посмотри на мою седую голову! В ней железа больше, чем мозгов! Такие люди, как я, не умеют шутить!

Я подскочил к ней, сгрёб в охапку — она оказалась много легче, чем я думал — и понёс к камину. Отравляющие газы тяжелее воздуха. Если она встанет внутри камина в полный рост, сможет дышать чистым воздухом. По крайней мере, некоторое время.

Моя решительность, видимо, передалась Наташе. Едва я её выпустил, как она юркнула в зев камина. Чтобы её нижнюю часть тела сделать менее заметной, я рывком переставил одно из кресел, загораживая камин.

Что ж, пора позаботиться и о себе! Я метнулся к рундуку, вытащил носогубный фильтр, защитные очки, успел всё это надеть. Когда вытаскивал из скрытого отдела «чекумашу» с патронами, в потолке над головою затрещало стекло. И влетела первая газовая граната.

Не люблю я представителей правоохранительных органов и всевозможных спецслужб, всерьёз считающих себя самыми умными. То есть я их вообще не люблю, но когда они считают себя умнее всех, рука моя тянется к пистолету даже тогда, когда его нет. Я сам человек довольно глупый, но чужая глупость вызывает у меня понос и рвоту. Поэтому, когда в холле «Покахонтаса» загремели звучные хлопки газовых гранат, я не сдержался и мысленно выругался. Правда, тут же укорил себя за эмоциональную несдержанность.

Откатившись вместе с рундуком к стене, я извлёк «чекумашу» с десятью патронами и две запасные обоймы. В разных частях виллы слышался звон разбиваемых стёкол и шипение гранат. Я двинулся вдоль стены, стремясь занять лучшее положение. Очевидно, что непрошеные гости из Службы Политической Безопасности попробуют зайти либо со стороны океана, либо через крышу. Второй путь вероятнее первого. Поскольку именно так и должны действовать кретины, считающие себя умнее всех.

Скорее всего, они имеют акустические датчики движения и тепловизионные прицелы, позволяющие видеть сквозь всевозможные преграды. Но моя абляционная подложка не пропускает инфракрасное излучение тела. Если я не стану суетливо метаться, издавая легко опознаваемые датчиком движения звуки шагов, то умные парни сильно вспотеют, высматривая меня.

Это только в космических операх спецназ бегает по потолкам, причём во все стороны сразу…

Хлопки от разрывов всевозможных гранат утихли. В холле повисло сизое облако газа, постепенно беззвучно опадавшее вниз. Я терпеливо ждал, затаившись под лестницей.

Наконец, я услышал…

Тихие неторопливые шаги раздались у меня практически над головою, на галерее, опоясывавшей холл. Шагали двое, стараясь не шуметь. Но под ногами отчётливо хрустнуло стекло. Вот они приблизились к перилам и глянули вниз. Сизое газовое облако их успокоило, и они бесстрашно затопали по лестнице.

Я подождал, пока первый спустится, и выстрелил из «чекумаши» ему в спину. Вторую пулю я послал прямо вверх — туда, где шаркнула подошва другого умника. Шум падающих тел возвестил о должном соблюдении мною законов внешней баллистики.

Я переместился из-под лестницы в коридор первого этажа и снова затих. Ждать пришлось с минуту. Потом в холл с галереи полетели три осколочные гранаты. Мне гранаты вреда не причинили, поскольку я находился в «мёртвой зоне». А вот подстреленную мной парочку эти взрывы должны были добить. Если те, конечно, оставались ещё живы.

Итак, на втором этаже — по меньшей мере, ещё пара самых умных представителей силовых ведомств. Они убедились в том, что их коллег подстрелили, и не придумали ничего лучше, как метнуть осколочные гранаты. Ай, молодцы! Воистину, светлые головы, свободные от мысли!

Дабы должным образом встретить их, я опустился на колено, прижался спиной к стене и вытянул вперёд левую руку с «чекумашей». Как только я завалю первого умника, спустившегося по лестнице, второй кинет в коридор гранату. Ну, а я кувыркнусь через спину и откачусь за угол, обратно в холл.

Я терпеливо ждал активности противника.

Но тут случилось такое, чего я даже в самом горячечном алкогольном угаре не мог вообразить! В пустом пространстве коридора прямо передо мной — буквально в метре! — появился чёрный круг. Он имел чётко очерченные края и казался абсолютно плоским. И из этого круга, зависшего над самым полом, шагнул мне навстречу высокий человек, одетый во всё белое. Настоящий альбинос! Платинового цвета волосы. Очень светлая кожа с видимыми синими прожилками под ней. Бесцветные глаза. Черты лица тонкие. Выраженная носогубная складка делала лицо волевым и мужественным. Но вообще-то выглядел этот альбинос далеко не атлетом — узкие слабосильные ладошки, сутулая спина, девичьи плечики.

Воззрившись на меня сверху вниз, он сказал громко и саркастично:

— Ты глупо выглядишь, Пафнутий!

Я ойкнул. Моё настоящее имя знали только казаки моего куреня да члены Совета Атаманов. Всё! Даже в монастырской школе тюремного типа с углублённым изучением подрывной деятельности я проходил под оперативно-учётным псевдонимом Иван Объедалов. Я менял имена, фамилии, псевдонимы и клички, но нигде и никогда не именовался Пафнутием. Даже члены куреня в присутствии посторонних всегда именовали меня Петром или Иваном.

— Во-первых, ты выронил одну из двух запасных обойм к «чекумаше». Она лежит в холле под лестницей, не забудь! — продолжил альбинос. В его руках появилась обойма, и он подал её мне. — Во-вторых, если ты будешь здесь сидеть, как утка на жёрдочке, тебя цинично застрелят в спину. Здесь две лестницы наверх, они располагаются в разных концах коридора. Наверху находятся две пары спецназовцев Эс-Пе-Бэ. Они разделились и сейчас начнут спускаться вниз. Ты подстрелишь одного из тех, что спустятся тут, — альбинос указал на лестницу, в сторону которой я навёл «чекумашу», — а спустившиеся там, — последовал кивок за мою спину, — расстреляют тебя. Соображаешь?

— Ага…

Из-под носогубного фильтра мой голос прозвучал глухо и невнятно. Я сдёрнул маску, будучи уверен, что отравляющий газ, наполнявший весь первый этаж дома, не подействует на меня. В конце концов, ведь не действовал же он на альбиноса!

— Молодец, Пафнутий! — похвалил тот. — Что надо сделать, сообразишь?

— А что именно? — уточнил я на всякий случай.

— Что-то ты мало похож на наказного атамана! Тупой больно… Тебе надлежит уйти с линии огня спецназовцев. Лучше всего это сделать, переместившись в комнату за аркой.

— Но тебя же самого эти парни убьют! — воскликнул я.

— Да ты просто идиот! Как думаешь, почему я тут вообще с тобою разговариваю?

— Почему?

— Потому что время для окружающей тебя действительности свёрнуто. Оно течёт только для тебя и для меня. А для окружающего мира — нет. После моего ухода временной гистерезис замкнётся, и ты окажешься в том же мгновении, в котором находился до моего появления. Всё понял? Вопросы по тексту будут?

— Ты кто такой вообще?

— Вообще я — Ксанф!

— И откуда ты взялся?

— Из Партаглиона.

— Ты можешь путешествовать во времени?

Ксанф закатил глаза и покачал головой:

— И ведь ещё с «чекумашей» бегаешь! У вас всем дуракам оружие выдают?

— Ты можешь ответить?

— А здесь что, вечер вопросов и ответов клуба анонимных анонимов?! — вдруг вспылил альбинос. — Ты как себя ведёшь, придурок?

— Как? — Вот тут я по-настоящему перестал понимать происходившее.

— Ты гомосексуалист, что ли?!

— Я?! Нет! Лучше сразу умереть! Отрубите мне голову!

— Я не собираюсь предлагать тебе гомосекс! — успокоил Ксанф. — Я лишь хочу знать, как ты относишься к Наталье? Нравится она тебе?

— Ну… конечно, нравится. Она, думаю, всем мужикам нравится… Такая… интересная, думаю я.

— Ты меньше думай, пень! Фалес Милетский, понимаешь ли! Диоген из тридцатого века! Действуй, как мужчина!

— В смысле?

Ксанф втянул носом воздух, успокаивая себя:

— В общем, так… Я не собираюсь метаться за тобой по всей Вселенной и подносить патроны. Поэтому постарайся более их не терять. И не забудь отбежать за арку. И маску свою надень, а то газом отравишься!

Я вернул маску на лицо.

Ксанф, повернувшись, шагнул в чёрный зев, который моментально съёжился до размеров точки. Секунду-другую точка ещё висела в воздухе посреди коридора. Затем исчезла.

И кровь запульсировала у меня в висках от мощных толчков сердца. Время не ждёт!

Я, беззвучно ступая, переместился в угловую комнату по правую руку — куда вела арка. Перевёл дыхание, усилием воли стараясь унять бешеный кровоток. В голове не укладывалось только что происшедшее. Ещё секунда — и я проснусь.

Тут меня обеспокоило состояние моего дорогого ангела в каминной трубе. Я всё-таки дышал через противогаз, а она вынуждена обходиться без оного. Как бы самый ценный человек на этой планете не выдал себя неосторожным плачем!

Едва только я подумал об этом, как задрожал дом. Я решил в первую секунду, что героические парни из спецназа с присущей им отвагой неудачно взорвали очередную гранату. Но уже через мгновение я уловил специфический рёв прямоточного атмосферного двигателя — это мой драгоценный «Фунт изюма» садился на территорию поместья «Покахонтас». Ха-ха, ребятки, вы не ждали Костю Головача?! А он всегда приходит не вовремя!

Если в доме ещё оставались какие-то стёкла, то теперь они обрушились под ударом фронта воздушной волны.

Шум двигателей всё усиливался, но затем вдруг смолк. Стало быть, корабль где-то сел.

И тут в наушниках раздался голос Костяной Головы:

— Шеф, ты где там? Тебя на котлеты ещё не разделали?

Я понял, что ударная волна двигателей разбила о грунт шар с постановщиком помех, благодаря чему связь восстановилась.

— Нет покуда, — прошептал я в ответ. — Я ж мосластый! Какие из меня котлеты!

— Ну, короче, шеф, я сел. Как закончишь свои амурные делишки — подгребай на борт. Штоф «Потной гориллы» ждёт тебя в холодильнике!

Я не ответил. Потому что наверху затопали ноги. Находчивые спецназовцы решили воспользоваться шумом работающих двигателей, чтобы незаметно переместиться со второго этажа на первый. Как всегда, они опоздали, но сочли, что для настоящих парней опоздание — пустяк.

Я подождал, пока шаги протопали по коридору мимо арки прямиком в холл, после чего спокойно вышел из своего укрытия.

Диспозиция такая… Два человека в синих строительных костюмах крались вдоль стен коридора, будучи спиной ко мне. Ещё двое двигались им навстречу с другой стороны здания. Прекрасная диспозиция! Четыре мишени в полный рост, контрастные, хорошо освещённые! Самая ближняя — на расстоянии два метра, дальняя — около семи! Ну-с, и как там у нас дела с огневой подготовкой?

Двое, обращённых ко мне лицом, успели меня увидеть. Но вот оружие поднять не успели. Падая на спину, я выпустил им в головы по одной пуле, третью я послал в голову тому, кто стоял ко мне спиной. Три пули — три головы… Как учили!

От пуль «чекумаши» головы раскалываются, как спелый арбуз. Впрочем, незрелые арбузы раскалываются точно так же.

На самом деле, далеко не худшая смерть!

Уже лёжа на полу, я переместил пистолет чуть ниже. И не успел четвёртый спецназовец обернуться, как я попал ему в правую руку. Отстрелил, на хрен! В смысле, напрочь!

Схватив подранка за подмышки, я живо уволок его из коридора в угловую комнату за аркой. Там тщательно ощупал. Под комбинезоном я нащупал бронежилет из селенита.

Пленник оставался покуда жив. Имело смысл его допросить… Я сдёрнул с его головы строительную каску и сделал два довольно любопытных открытия. Во-первых, мой пленник оказался женщиной. А во-вторых, строительная каска была муляжом, скрывавшим боевой шлем с фурнитурой закрытой связи, датчиками движения за спиной, инфракрасными бинокулярами и чем-то ещё, что я не мог даже сразу определить. Шлем этот я решил прихватить с собой, дабы хорошенько изучить на досуге. А пока же взялся оказывать пленнице первую помощь.

Отыскав аптечку в нагрудном кармане её комбинезона, я перетянул рану, из которой вовсю хлестала кровь. К тому моменту, когда я закончил накладывать давящую повязку, женщина уже потеряла сознание. Пришлось ввести ей в шею инъекцию биномоглобулина.

Через минуту она пришла в себя:

— Сдаюсь…

— Сколько вас тут?

— Было семеро.

— Где седьмой?

— Он — старший. За оградой, в машине.

— Это вы поставили радиопомехи?

— Да.

— Кто вы?

— Эс-Пэ-Бэ…

— Служба Политической Безопасности Земной Цивилизационной Лиги? — уточнил я на всякий случай.

— Именно.

— Но Звёздный Акапулько не входит в Земную Цивилизационную Лигу.

— Мы — нелегалы. Законсервированная группа… — она еле ворочала языком. — Жили тут спокойно… Поступила команда быть готовыми действовать при появлении корабля. Потом, уже сегодня, — следующая команда: корабль сел, надо выдвигаться вслед за его владельцем. Ну, мы сюда и подтянулись…

— Твой оперативный псевдоним и звание.

— Сусанна Сюита. Не убивай меня. Меня можно использовать для торга…

Что мне нравится в сотрудниках земных спецслужб — они никогда не изображают из себя героев! Если видят, что дело проиграно, с лёгкостью сдаются, идут на сотрудничество. Причём всячески набивают себе цену.

Я поднял её с пола, забросил на своё плечо и отправился в холл. Особенно не таился, был уверен, что командир диверсионной группы через ограду не полезет. Думаю, он всё про меня понял после того, как я завалил шестерых его подчинённых.

«Покахонтас» превратился в руины… Холл усыпан битым стеклом. Мебель, обожжённая взрывами, и закопчённые стены посечены осколками гранат. М-да, заехал погостить…

Оттолкнув ногой кресло перед камином, я заглянул в зев.

И тут сердце моё пропустило удар. Потому что Натс я не увидел.

 

11

Удел мой — помогать людям. Порой даже против их желания. Быть Айболитом Вселенной, выражаясь метафорически. Когда я стану совсем старым, сморщенным и лысым, откажусь от геномного омоложения и имплантации очередного набора тендерных органов, возьму за правило по утрам подолгу тихо лежать в широкой кровати на планете Компрадор и гордиться своими бессчётными подвигами на поприще спасения людей.

Увидев пустой камин, я, конечно же, встревожился. Пригнувшись, засунул в него голову и поглядел вверх.

И сразу понял, что тревожился я напрасно. Она залезла по скобам в трубе почти на самый её верх, к свежему воздуху.

— Ангел души моей, — ласково обратился я к ней. — Спускайся уж, что ли…

Признаюсь честно, я намеревался воспользоваться выгодой своего положения и как следует рассмотреть её голые ноги и всё прочее. Но посыпавшиеся сверху пыль и сажа помешали.

Вылезшая из камина Наташа остолбенело осмотрела разгромленный холл, задержала взгляд на двух трупах в строительных комбинезонах, затем увидела третье тело — у меня на плече.

— Что это значит? — только и спросила она.

— Нам надо уходить отсюда, — кратко ответил я. И тут же наушники под шлемом заговорили голосом Костяной Головы: «Да-да, шеф, пора валить! Где вы там?»

— Но мы вернёмся сюда? — Что ни говори, а у женщин удивительная способность задавать неожиданные вопросы.

— Сильно в этом сомневаюсь, — ответил я с присущей мне прямотой.

Мы прошли через холл на задний двор. Там тоже было очень здорово — огромные цветущие кактусы, похожие на пенисы; удивительные яркие кусты, а между ними дорожки, выложенные камнем. Позади всего этого великолепия — громадный бассейн, выложенный мрамором, а чуть далее — бирюзовая поверхность океана. Здорово, нет слов! Вот только «Фунт изюма» отсутствовал.

Я рыскнул глазами по сторонам и углядел знакомый остроносый силуэт метрах в трёхстах восточнее «Покахонтаса». Костяная Голова ошибся с местом посадки. У нас, донских казаков, ничего не получается с первого раза как надо (за очень редким исключением, конечно).

— Костяной, ты сел не там, где должно! Переместись на триста метров западнее!

— Прости, шеф, — тут же отозвался голос в наушниках. — Координаты «Покахонтаса» ты сам же мне задал. Лоцию надо ставить не «пиратку», а «лицензионку»! Мне-то всё равно куда садиться!

Двигатели «Фунта изюма» рыкнули — получилось похоже на мою отрыжку после стопки «Укуса болиголова», — и корабль рванул вверх. Полагаю, на борту перегрузка достигла восьми или даже десяти «g». Я страдальчески поморщился, представив себе, как плющит сила тяжести Лориварди Гнука в его клетке на грузовой палубе «Три-А». У Кости Головача под поясницей и задом противоперегрузочное кресло, а у Лориварди нет даже матраса. Вот достаётся же терпиле!

Лихо описав в небе эллипс, «Фунт изюма» устремился дюзами вниз. Воздушная волна ударила в дом, взметнула облако пыли на заднем дворе и заставила массивные кактусы закачаться. Красиво и впечатляюще, вот только Костя снова посадил корабль совсем не там, где следовало. «Фунт изюма» опустился на соседний участок, разрушив там дом.

Здорово!

— Ну, что, шеф, ты спешишь ко мне? — услышал я в наушниках самодовольный голос Константина. — Что-то я не вижу в монитор твоей криволапой фигуры…

— Братанга, ты снова сел не там, где надо. Я просил передвинуть корабль на триста метров западнее, а не на четыреста и не на пятьсот, — ответил я, стараясь не выказывать нараставшего раздражения.

— Хорошо, шеф, скажи мне кратко: на что ориентироваться!

— Тут на заднем дворе бассейн мраморный!

— Тут у всех бассейны на заднем дворе.

— Он округлый. Ну, то есть овальный!

— Тут у всех округлые бассейны. Ни одного квадратного!

— Ладно, плевать на бассейн. Поищи дом со стеклянной крышей. Стёкла, разумеется, уже осыпались.

— Тут у всех дома со стеклянными крышами. И, разумеется, уже без стёкол!

Высота «Фунта изюма» — почти семьдесят метров. Понятно, что обзорные камеры в его носовой части охватывали обширную территорию. Думаю, Костя мог видеть одновременно пару десятков домов к востоку и западу от места посадки.

— Вот что, Костяной! Я тебя вижу, ты рядом! Взлетай и садись на соседний участок к востоку.

Снова взревели двигатели, и я взял Натс за руку, давая понять, что следует отойти от стеклянных дверей. Мы спрятались за стеной. Я снял свою носогубную маску и подал её Натс. Она что-то выкрикнула, но из-за рёва двигателей непонятно, что именно. Наверное, спросила: «А как же ты?» Я только рукой махнул. Чего мне бояться! Мои штрипки воняют много гаже выхлопа прямоточного двигателя…

Потоки горячего воздуха с примесями отработанных газов ворвались в дом. Я задержал дыхание, пока не смолк рёв, после чего выглянул во двор.

Воздух не выбил двери, а просто их распахнул, заклинив в крайнем положении. «Фунт изюма», растопырив шарнирные ноги-опоры, стоял прямо передо мной, опустив дюзы в мраморный бассейн. Понятное дело, воды в бассейне уже не было, а мрамор закоптился до черноты. Вся икебана и бонсай на заднем дворе исчезла — ударная волна разметала неведомо куда всю растительность и намела подле валунов барханы песка.

Вот и славненько.

— Костяная Голова, ты — лучший! — похвалил я. — Спешу к тебе с девочками! Опускай пандус!

Я имел все основания беспокоиться относительно того, выживет ли моя пленница с отстреленной рукой. Стартовая перегрузка могла убить её. Однако, к моему немалому удивлению, женщина осталась жива. Робот-реаниматор взялся лечить её и даже пообещал восстановить руку, привив генетически близкий зародыш. Для последней операции следовало провести кое-какие анализы, составить полную генетическую карту и раздобыть либо вырастить в особой камере необходимый исходный материал, но ничего принципиально невозможного в подобной реконструкции не было.

После благополучного выхода на траекторию полёта к точке рандеву с остальными членами моего куреня пришло время заняться собой. Для Натс это означало принять душ, одеться в чистое, выпить шампанского и познакомиться с Константином. Для меня — почти то же самое, за исключением последнего пункта.

Я спустился на палубу «Три-А», посмотреть, как события последнего времени отразились на самочувствии Лориварди Гнука.

Тот плохо выглядел…

Я полил его водой из шланга, сунул сквозь прутья клетки пакет с переменой белья, также дал бутыль питьевой воды и поддон с саморазогревающейся пищей.

— Господин Йопи-Допи, позвольте мне умереть! — запричитал пленник. — Я не могу тут находиться! Ваш бортовой компьютер читает мне напролёт Библию и ведёт разговоры только на теологическую тематику… Разрежьте меня лазерным резаком или покажите пару порнографических фильмов!

Я осуждающе молчал, он поспешил добавить:

— Хотя бы пару эротических! Ну, или хотя бы с эротическими фрагментами… Я уже стал забывать, как это там у женщин выглядит… Да и у мужчин тоже…

— С этого момента станешь получать бром, — пообещал я.

Лориварди Гнук упал на колени. Долгим печальным гулом отозвался палубный настил.

— Тогда лучше выбросьте меня живьём в космос! Лучше умереть от глубокого вакуума, чем от нереализованных сексуальных фантазий.

— Лёгкой смерти ищешь?! — я недобро осклабился (я умею это делать). — Не выйдет! Довожу до твоего сведения, что я являюсь куренным атаманом Донского Казачьего Войска. Слыхал о таком?

Ответом мне послужил горький всхлип.

— Так вот, сегодня здесь, на борту корабля, состоится выездная сессия Казачьего Суда. Будет заслушано дело о попытке умышленного и особо злонамеренного убийства, которое ты предпринял на планете Баунти. Желаешь знать, что по законам Донской Степи полагается за умышленное убийство наказного атамана?

— Вы же сказали, что вы — куренной атаман… — проблеял Гнук.

— Наказной атаман — выборная должность. А курень — подразделение, которым он руководит. У нас анархия, все должности выборные, понял?! Тотальная коррупция, свобода пьянства, уважение прав собственности и всеобщее уважение прав личности — вот принципы нашего общества.

— И какое наказание у вас за… за… вот то, что вы сказали? Пять лет на электрическом стуле?

— Малой кровью хочешь отделаться?! Наказания тебе положены такие: либо фрагментарное расчленение заживо, либо передача в качестве учебного пособия в медицинскую школу для анатомирования живьём. Наказания предлагаются на выбор. А вот если бы я был сечевым атаманом, то тебя бы…

Звучный хлопок бесчувственного тела Лориварди Гнука о палубу сделал продолжение нашей беседы бессмысленным.

Что ж, начало реализации моего плана по розыску «торпиллера» можно счесть вполне успешным.

Я поднялся в пост управления вместе с Натс и бутылкой ледяного шампанского. Константин Головач, первоначально настроенный весьма против неё, расплылся в блажной улыбке и провозгласил тост:

— Наташенька, за наше неожиданное знакомство… и ваши чудесные глазки! Эх-ма, сущий омут! И чего там наш атаман наговаривал на вас?

Шельмец!

Подлётное время «Фунта изюма» к точке встречи с «Наварином» и «Туарегом» составило почти шесть часов. За эти часы Константин безудержно пытался развеселить новую знакомую — открывал бутылки бровью, многословно рассказывал о своём увлечении игрой на электронном сапоге и, перебрав «Слезы новобранца», исполнил баллады собственного сочинения. Назывались они «О заледеневшем герое» и «Недожитой жизни». Их всего было две…

После тотального осмеяния пятнадцать условно-земных лет назад Константин забросил написание стихов. Теперь же тряхнул стариной. Его электронный сапог выдавал резавшие слух фистулы, а лужёная глотка изрыгала жутко фальшивые рулады о мужественном воине, бесстрашно показавшем враждебному инопланетянину перед смертью голый зад и фигу:

Натс не без тревоги прислушивалась к громовым раскатам электронного сапога, не рискуя выразить оценку творчества нового знакомого.

Я не вмешивался.

К моменту нашего подлёта в точке рандеву уже находились корабли других казаков из моего куреня. Евгений Ильицинский, Сергей Нилов и Юрий Круглов прибыли к назначенному сроку. Ильицинский прилетел вместе с Ниловым на корабле «Старец Зосима». Круглов же явился отдельно от них на своём новом корабле «ДнепроГЭС». Таким образом, собрались пять кораблей с шестью казаками. Включая, разумеется, «Фунт изюма» и меня самого. Скажем прямо, на встречу явилась большая часть моего куреня…

Сход куреня на борту «Фунта изюма» начали строго и официально: с раздачи выпивки и заслушивания рапортов. Наталия Тихомирова при этом, разумеется, не присутствовала: только «донцы» могут принимать участие в казачьих сходах.

Признаюсь, братья по разуму и куреню меня порадовали.

Наиболее продуктивно последние месяцы отработали Инквизитор и Нильский Крокодил. Действуя в паре, они устраивали проповеди благонравия и целомудрия в притонах порока на планетах Цивилизационной Лиги. Инквизитор входил в бордель с иконой Святого Николая Чудотворца наперевес и произносил краткую проповедь длиною в одиннадцать предложений. Впрочем, если Евгений Ильицинский впадал в состояние экстатического вдохновения, то проповедь могла удлиняться до двенадцати или даже тринадцати предложений. Всё то время, пока фонтан красноречия изливался на головы моральных уродов, позади проповедника стоял Нильский Крокодил с пистолетами в руках. После душеспасительного наставления по залу пускалась кружка для подаяний. Ну, как кружка… Оцинкованное ведро! Растлители, греховодники и извращенцы навзрыд плакали после обращённых к ним слов о спасении душ и посмертном воздаянии. Никто из них никогда не отказывался от добровольных пожертвований на обустройство православных обителей. Несколько раз посетителями притонов предпринимались попытки вызвать охрану, но как только извращенцы узнавали о том, что «секьюрити» перед проповедью предусмотрительно усыплены, то спешили сделать особенно щедрые взносы. Работая таким образом, Ильицинский и Нилов собрали за четыре условно-земных месяца более двух миллионов УРОДов.

Результат следовало признать красноречивым и в высшей степени похвальным!

Юрий Круглов, широко известный в узких казачьих кругах под кличкой Ужас, занимался делами куда более прозаическими. Около полугода назад он взорвал межзвёздный лайнер, принадлежавший крупной транспортной компании, зарегистрированной на одной из планет Земной Цивилизационной Лиги. Совет Атаманов признал его действия неправомерными и неоправданно жестокими, после чего отлучил от оперативно-боевой работы и сослал в один из православных монастырей на планете Новый Валаам. Там Круглов отрабатывал строгую епитимью оператором посудомоечной машины. Из монастыря он вышел с обновлённой душою и твёрдым намерением сделаться чище, добрее и выше ростом.

— Буду расти над собою, — заверил Круглов друзей по куреню. — Купил тут атомарный лобзик, буду в минуты досуга камень точить, нэцкэ всякие делать, украшать ваши каюты.

— Всегда приятно видеть преображение человека в Человека! — похвалил я с чистым сердцем. — А кто мне скажет, почему не явился Павел Усольцев?

— У него сын родился, — поспешил ответить Инквизитор.

Рождение сына во все времена для казаков — одно из важнейших событий жизни. После этого отцы на год получали освобождение от оперативно-боевой деятельности.

— Большая радость для всех нас! — заметил я. — Как назвал сыночка?

— Денисом. В честь Константина Головача.

— В честь Константина, да? Гм, логично… Константин может гордиться. Хотя я бы назвал иначе: Рогоножец или Козлоног. А что? Козлоног Павлович звучит!

— Павлик так мне и сказал: если предложить нашему куренному имя выбрать, он придумает очередную какую-нибудь ахинею! Вот и не стал обращаться к тебе, а сам придумал имя…

— Почему же «очередную ахинею»? Нормальное альтернативное имя. Ладно, в конце концов, сына он тоже без меня придумывал, так что выбор Павла нам остаётся безропотно признать, — согласился я. — А теперь, господа народ, я желал бы сделать важное сообщение!

Казаки залпом допили выданные им штофы и попросили ещё. Покончив с выдачей новой порции, я принялся обстоятельно рассказывать о событиях, связанных с «торпиллером» и Натальей-Натс.

Менялись лица моих зрителей — от просто глупых до идиотично-задумчивых. Вздыхал сокрушённо Антон Радаев. Нервно равнял своим топориком ногти Сергей Нилов.

Когда я дошёл до описания собственного задержания полицией Нерона, казаки принялись возмущаться и даже предложили подвергнуть эту планету «тотальному осквернению». Трогательное единодушие друзей в деле защиты моего достоинства! Я, однако же, не позволил уклониться разговору в область обсуждения мести. Нас ждали куда более великие дела.

— Итак, господа народ! Я склоняюсь к следующему… Наталья Тихомирова вольна принять решение о возвращении властям Земной Цивилизационной Лиги самостоятельно. Мы не можем ей запретить принять любое решение. Казаки во все времена уважали свободный выбор свободного человека. Но!.. Я намерен любой ценой заполучить в свои руки машину времени для дальнейшей её передачи Совету Атаманов Донской Степи. Ни при каких условиях я не считаю возможным передать «торпиллер» в руки «цивилизаторов». Вам прекрасно известны наши идеологические установки: Земная Цивилизационная Лига — это фашизм двадцать девятого столетия. Мы не должны допустить того, чтобы эти либерало-фашисты получили в своё распоряжение машину времени, которая потенциально может превратиться в самый мощный инструмент управления историей в масштабах Вселенной.

— Что, собственно, ты предлагаешь, Никодимыч? — поинтересовался Инквизитор. Евгению Ильицинскому нельзя было отказать в умении думать масштабно и перспективно. Он всегда умел задавать уместные вопросы.

— В клетке на моей грузовой палубе сидит человек, который утверждает, будто знает, как можно вытащить Циклописа Хренакиса с Даннеморы. А Циклопис Хренакис — тот самый дятел, который купил у пиратов «торпиллер». Мы пощекочем человека, и он расскажет, как нам спасти Хренакиса. Мы отправимся на Даннемору и там возьмём этого самого дурачка Хренакиса. А уж вместе с ним добудем «торпиллер».

— План талантлив, остроумен и необыкновенно оригинален. Как и всякая голимая выдумка, он не стоит даже тех слов, которые ты на него затратил, — мрачно оценил Ильицинский-Инквизитор. — В нашей школе прикладного даунизма не зря говорили: гладко было на бумаге, да забыли бандерлоги про овраги и берлоги! Ты не думаешь, атаман, что твоя Наташа-Натс — всего лишь подстава «цивилизаторов»? Мы припрёмся на Даннемору, а там всех нас и накроют! Прицепят на соски прищепки, сделают необычный пирсинг и предложат исполнить силовой стриптиз под столом…

— Какая фантазия! — неожиданно восхитился Радаев-Шерстяной. Будучи самым молодым членом моего куреня, он не растерял покуда способности удивляться. — Можно, я запишу? Как там?.. Прищепки на соски… Пирсинг… Стриптиз под столом?

— Не первый раз слышу версию про Наталью Тихомирову как «подставу», — нахмурился я. — Что ж, позволю себе пару слов без протокола! Дорогие мои братанги, последние полгода я занимался тем, что устраивал замечательную биржевую аферу на планете Голубой Пепедук…

— Так это твоя работа?! — ахнули казаки.

— Да, — с присущей мне скромностью я потупился. — Пепеданг Чивалдоси, создатель чуть ли не полусотни финансовых компаний и того самого подставного «Сто первого независимого депозитария», чей крах обрушил биржу, перед вами!

— Атаман, позволь тебя обнять! — распахнул объятия Юрий Круглов.

— Обойдёмся без объятий, лобзаний и скупых слёз! — отмахнулся я. — Короче, братья мои… Я увёл с Голубого Пепедука более семидесяти миллиардов УРОДов. Эта сумма превышает годовой бюджет планеты более чем в два раза! А теперь вопрос на засыпку! Если Служба Политической Безопасности действительно знает, кто я такой, неужели они позволили бы мне свинтить с такими деньгами?

Казаки задумались.

— Уговорил, атаман, — наконец промолвил Нилов. — Похоже, с подозрениями в адрес Натальи Тихомировой мы перестраховались. Но ты хоть нам её покажешь?

— Непременно. Сей момент!

…С минуту мои друзья жадно рассматривали зеленоглазую наяду. После чего каждый подошёл и, церемонно поцеловав ей ручку, представился оперативным псевдонимом.

Натс, если и была озадачена всеми этими «Нильскими Крокодилами» и «Инквизиторами», виду не подала.

— Мои товарищи, такие же казаки, как и я, хотели бы поговорить с тобой, — сказал я. Сесть ей не предложил. Корабль двигался без ускорения, на борту царила невесомость. Если б не магнитные ботинки, мы бы все плавали, как плевки в ведре с гудроном. Так что с одинаковым комфортом можно было сидеть, лежать и стоять — нагрузка на ноги не менялась.

Протянув Натс герметичный флакон с лёгким женским вином «Жемчужина Альдебарана», я обернулся к ребяткам:

— Ну, что, господа народ! Кто желает открыть вечер вопросов и ответов?

— Наташенька, скажи, пожалуйста, тебе понравились мои баллады? — брякнул Костяная Голова.

Вопрос, конечно, по существу!

— Как?! Ты пел Наташе эту галиматью? — аж подскочил Круглов, вечный оппонент Константина во всех вопросах войны и мира. — Ты нас всех позоришь!

— Тихо! — прервал я полемику, грозившую скомкать весь разговор. — Наташа, лучше расскажи моим дуболомам про двадцать первый век.

— Что же вам рассказать, герои… — она кашлянула, заговорила громче: — Солнце тогда было круглым, помидор — красным.

— Что такое Солнце мы знаем, а что такое помидор? — полюбопытствовал Нильский Крокодил.

— Плод такой, овощ. Красный и сочный.

— Как яблоко, что ли?

— Нет, не как яблоко.

Казаки переглянулись. Каждый хлебнул своё пойло, покосился на соседа, хлебнул ещё.

— Как же тебя занесло к нам, красавица? — задал вопрос Батюшка, он же Инквизитор, он же Евгений Ильицинский.

— Очень просто. Шла я по улице…

— Извини, что перебиваю, — перебил Ильицинский, — но когда всё это случилось?

— Вечером двадцатого июля две тысячи шестого года.

— А чем эта дата знаменательна?

— Ничем. Обычный день. Четверг. Шла по улице в половине десятого вечера. Из магазина возвращалась… Тихо, пустынно, никого вокруг. Появилась такая… можно назвать воронкой… прямо передо мной. Как будто дверь открылась. И там — ничего. Пустота… Просто ничего. Чернота…

— М-да, действительно просто, — согласился Инквизитор. — Идёшь иной раз, никого не трогаешь, а потом — о-ба-на! — перед тобой воронка появляется… А чем ты занимаешься? То есть род занятий, профессия, карьера…

— В редакции работаю…

— А что такое редакция?

— Место такое, там книжки готовят к печати.

— А что такое «книжки готовят»?

— Книжка — это носитель информации такой… Бумажный, со страницами и обложкой… С картинками.

— Понятно. Не тупые. Видали в музеях. Это очень важная работа?

— Нет, пожалуй. Хотя, смотря, что называть важным. Не знаю, как ответить на этот вопрос…

— Эта работа связана с доступом к государственной тайне?

— Нет.

— С расследованием преступлений?

— Нет.

— С политической деятельностью?

— Нет.

— Может быть, твои родители неким образом являлись носителями государственной тайны, были причастны к расследованиям преступлений или занимались политической деятельностью? — не унимался Евгений.

— Нет, вовсе нет. Я живу с мамой. Отец… скажем так, не фигурирует в моей жизни.

— А как зовут маму?

— Вероника Ивановна…

— Она важная персона?

— Если важная персона — это тот, кто хранит гостайну, расследует преступления и занимается политикой, то она — не важная персона.

— Тогда почему ты оказалась здесь?

— Я уже объяснила. Шла по улице… открылась такая воронка… большая, в рост человека.

— Ну, понятно, — кивнул Ильицинский. — Вино-то пей, «Жемчужина Альдебарана» — прекрасное вино! В двадцать первом веке такого точно не существовало!

— Да-да, конечно, — Наташа пригубила и покосилась в мою сторону.

Я покосился в ответ. Казаки, в свою очередь, покосились друг на друга. Конечно, очень многозначительно, но и предельно глупо.

— Может, мы неправильно ставим вопросы? — подал голос Юрий Круглов. — Может, упомянутое событие находилось в связи не с личностью Натальи, а с местом? Какие стратегические объекты находились неподалёку?

— Стратегические объекты? — Натс наморщила лобик. — Всё произошло на Арьергардной улице в Санкт-Петербурге. Это такое место… Если вы там не бывали, то ничего не потеряли. А если побывали, то ничего не приобрели. Дыра, одним словом. Окраина. Когда ветер юго-восточный, там воняет дерьмом со свиноферм, уж извините за натурализм. А когда ветер северо-западный — то дерьмом человеческим, потому как в той стороне городские очистные сооружения.

— Просто гетто какое-то… — выдохнул Нильский Крокодил.

— Что эти сволочи с русским народом делали в двадцать первом веке! — вторил ему Костяная Голова. — А губернатору хорошего пинка дать не пробовали?

— Я думаю, имеет смысл завладеть машиной времени и подъехать на Арьергардную, подрихтовать голову тамошней власти, — Ильицинский тоже не смог скрыть негодования. — Разъяснительная беседа с предупредительным отрубанием левых рук поможет быстро наладить работу очистных сооружений!

— Подождите вы с отрубанием левых рук! — остановил товарищей Юрий Круглов. — Так что там со стратегическими объектами?

— Из стратегических объектов там… больницы — детская и взрослая… Юнтоловский парк… кинотеатр «Рубеж»… ну, и баня.

— Баня, говоришь? — напрягся Круглов.

— Баня…

— А что такое «баня»?

— Место, где моются.

— Я понял так, что стратегических объектов рядом с тобою не было… — Круглов вернулся к исходной теме разговора.

— Именно так.

— А больница — это не стратегический объект?

— Думаю, нет…

— А кинотеатр «Рубеж» — это что такое?

— Там фильмы показывают. Фильмы — это такое зрелище, типа ваших звёздных опер. Только с поправкой на примитивную технику… Плоский экран, звук из колонок-. Люди приходят, садятся в зале в кресла, попкорн едят, пиво пьют, целуются.

— Гм-м-м, а фильмы-то про голых людей? — уточнил на всякий случай Круглов.

— Нет, такие фильмы у нас в кинотеатрах не показывали…

— М-да, значит, объект действительно не стратегический.

Убедившись, что умные вопросы моей братии исчерпаны, я спросил сам:

— Агенты Службы Политической Безопасности потребовали твоего возвращения. Согласна ли ты вернуться?

— Куда? В лабораторию для исследований?

— Не спрашивай меня «куда?» — я этого не знаю! Я только знаю, что они требуют твоей выдачи.

— Я этого не хочу.

— Понятно. Как же рассчитываешь жить и чем заниматься? Если ты из двадцать первого века, что ты можешь знать о нашей жизни?

В разговор вклинился Костяная Голова:

— Шеф, я согласен жениться на ней! А что? Детишки, блинчики с икрой… Она станет моей музой, и я ещё порадую вас новыми балладами!

— Не надо нас так радовать! — вскинулся Ильицинский. — Кроме того, ты женат!

— Разведусь!

— Почему это ты вдруг решил на ней жениться? — Нильский Крокодил вытащил из заднего кармана свой легендарный топорик с односторонней заточкой. — Может, это я на ней женюсь? Я старше, опытнее, у меня элементарно больше денег!

— Зато я выше ростом и умею играть на электронном сапоге!

— Тпру, разогнался! А я, как работник пера и топора, сейчас возьму топор для чистки ногтей и сделаю из твоей головы копилку…

— Эй, братишки, стоп! — хлопнул в ладоши Ужас. — Наташа вполне сможет составить и моё счастье. Я научу её работать атомарным лобзиком и всё такое, чем там ещё молодожёны занимаются. Короче, будем с Наташей нэцкэ тачать из камня! Наташа, я официально приглашаю тебя на свой корабль! Покажу тебе массу замечательных поделок из полудрагоценных камней. Кстати, одну такую штучку хочу подарить тебе прямо сейчас.

Круглов выпростал из интимного места в штанах небольшую вещицу… Маленький слоник с поднятым хоботом из красного полированного камня держал на спине полупрозрачное яйцо, в глубине которого переливались тысячью огней крохотные звёздочки. На яйцо была нанесена сетка астрономических координат. Аллегория прозрачная: нынешняя Вселенная опирается на архаичные представления прошлого. Что ж, мило, со вкусом! У меня в загашниках таких подарков не имелось… Наташа несколько секунд потерянно смотрела на протянутую ей вещицу, затем механически взяла слоника с яйцом и, даже не поблагодарив Юру, обернулась ко мне:

— Ты же говорил мне, что институт брака у вас упразднён!

— Он такое сказал?! — взвился Ужас. — Он тебя, Наташенька, в очередной раз обманул. Наш атаман — однолюб! В том смысле, что любит только себя! Эгоист!

— Онанист! — поддакнул Нильский Крокодил.

— Холостяк-извращенец! — усугубил Ильицинский.

— Бессердечный эгоист-однолюб-извращенец, — подвёл итог Антон Радаев по кличке Шерстяной.

Однако Натс ждала именно моего ответа.

— Видишь ли, Наташа, — важно начал я, — твой вопрос касался института брака вообще. И я тебя нисколько не обманул, заявив, что ныне никто браком не сочетается. Масоны отменили семью. Но поскольку Донская Степь, где все мы живём, не контролируется масонами, то у нас мужчины и женщины продолжают заключать брачные союзы… Однако, Наташа, я не мог открыто заявить о том, что являюсь «донским казаком». Нас ловят по всей Вселенной, сажают в клетки и… прошу прощения за натурализм, извращённо насилуют наши трупы… Поэтому мы никогда не сдаёмся в плен… Так вот, я не мог признаться тебе, что являюсь казаком!.. Вот!

Мои друзья неожиданно зааплодировали, сопровождая свои хлопки сакраментальными замечаниями: «Ловок, шельма!», «Эко вывернулся!», «Брешет, как чешет!»

Наташа скептически рассматривала меня. Наверное, я упал в её глазах ниже брансвикского ординара. Хотя, признаюсь, в ту минуту я не мог понять причину столь предвзятого отношения к собственной персоне. Чтобы как-то разрядить обстановку, я брякнул:

— А почему, собственно, тебя этот вопрос так волнует?

И Наташа меня просто убила одной-единственной фразой:

— По-моему, Сэмми, ты просто петух ряженый, а не куренной атаман.

Казаки моментально стихли. Каждый из них отдавал себе отчёт в том, что скажи он мне в глаза такое, получил бы сразу пару пуль из «чекумаши» в лоб и лобок, как тому учили на занятиях по стрелковому делу в монастырской школе тюремного типа. Но Наташа, видимо, совсем не думала ни о «чекумаше», ни о пуле; она хотела сказать, что я козлина позорный, и сказала это, хотя и немного другими словами.

Обычно, я не теряюсь, но тут растерялся. И не придумал ничего лучше, как ответить:

— Ну да, я — такой!

Казаки дружно выдохнули и припали к своим флягам. Наташа — фыркнула и отвернулась.

Повисло тяжёлое молчание. Ситуацию явно требовалось как-то разрядить. С присущим мне врождённым тактом и привитым в монастырской школе политесом, я объявил:

— Предлагаю считать прения закрытыми. Теперь, полагаю, нам надлежит пройти на грузовую палубу «Три-А» для проведения суда над Лориварди Гнуком.

Казаки загрохотали ботинками, проходя к шахте лифта. Я же, дождавшись, когда последний из них вышел из поста управления, схватил Наташу за локоть и жёстко притиснул к себе:

— Дорогая моя Натс! Я не позволю подшучивать надо мной и подрывать мой авторитет на моём же собственном корабле. Если подобные саркастические замечания…

— Да? — Её бровь дугой поднялась вверх, и я вдруг позабыл, что именно хотел сказать.

Я вдруг осознал, что передо мной — потрясающе красивая женщина. Или, говоря иначе, женщина, которая мне очень нравится. Впрочем, одно всегда вытекает из другого. По крайней мере, в жизни половозрелых гетеросексуальных мужчин. Куда же это я смотрел раньше? Одно слово — придурок! Даром что наказной атаман!

— Я хочу сказать, что не надо меня унижать. Я никому этого не позволяю. Если ты и впредь будешь так высказываться, я… я выброшу тебя в космос. Да, именно так! На хрен, в космос!

— В смысле за борт, в вакуум? — уточнила она. — Где сыро, влажно и холодно?

— Там не сыро и не влажно. В остальном всё верно…

— Послушай Разорвирубаха, он же Объедалов… — она вздохнула, словно разговаривая с законченным идиотом. — Как думаешь, почему я здесь оказалась? Вообще, почему я тут стою?

— Ты меня об этом спрашиваешь?

— А ты видишь кого-то ещё, кто тискает мой локоть?

Я отпустил руку Наташи. Поразительно, сколько сарказма женщина может вложить в одну фразу! Мужикам в этом отношении учиться и учиться! Им проще закатить пяткой в челюсть, нежели оттачивать интонационное богатство своей скудной речи.

— Не надо меня об этом спрашивать! — отрезал я. — Это тебя, а не меня засосала воронка!

— С чего ты взял, что она меня засосала? Я не говорила ничего подобного. Я сказала, что она передо мной появилась… Слушай, ты, правда, ничего не помнишь? Или это какая-то игра со мною? А если не со мною, то с кем?

— Пожалуй, стоит прояснить этот момент! — согласился я. — Я никогда не был на Арьергардной улице в Санкт-Петербурге… Скажу больше! Я никогда не был на Земле вообще. Я никогда не видел вашего Солнца и красных помидоров. Более того, я никогда не видел России, хотя во многих отношениях являюсь русским человеком и потомком настоящих этнических донских казаков. Будучи в твёрдом уме и светлой памяти, заявляю, что никогда не видел тебя прежде и не понимаю скрытый смысл твоих намёков. Впервые я увидел тебя на Корабле дураков, на рабском рынке. С цепью на шее. В компании с супругами Вэнс.

— Мы познакомились гораздо раньше. И именно из-за тебя я сейчас нахожусь здесь!

— В самом деле?

— В самом деле!

— Хорошо, спрошу о другом: ты знаешь Ксанфа?

— Нет.

— Это белый человек. Весь белый. Волосы, брови, прозрачная кожа с синими прожилками.

— Нет, не знаю такого человека.

— Я видел воронку, о которой ты здесь рассказывала. В другой ситуации я бы не очень-то поверил, но поскольку всё это я видел своими глазами, то…

— Ага! Если ты её видел, как ты можешь утверждать, будто не был знаком со мной до встречи на Корабле дураков?

— Ты меня не поняла! Я эту воронку видел всего пять-шесть часов назад. В твоём доме на Звёздном Акапулько. Из этой воронки вышел Ксанф, альбинос. Он подсказал, как мне надлежит действовать, чтобы остаться в живых. Этот человек многое знает обо мне. И о тебе. Его действия осмысленны… Он преследует некую цель. Кто он, и что им движет?

— Не знаю, о ком ты говоришь. Я никогда не общалась ни с кем, похожим на Ксанфа. Я не понимаю, что происходит в моей жизни, но…

— Но?

— Но ты говорил мне, что понимаешь происходящее.

— Где и когда я тебе такое говорил?!

— Двадцатого июля две тысячи шестого года на Арьергардной улице! Ты выразился примерно так: силами, недоступными моему пониманию, запущена цепь событий, которую мы пока не в силах предотвратить или изменить. Но это временно. Вселенский баланс не может быть разрегулирован или отменён.

— И это было сказано мной?!

— Именно.

— Это не мои слова! Слишком много букв! Я не умею так говорить. Даже когда по-настоящему пьян! Это хрень какая-то! Значит, действует мой двойник! Уж и не знаю, откуда он. Не знаю, кто, где и с какой целью его создал… Полный бред!

Мы долго смотрели друг на друга. Я вдруг осознал, что мои друзья заждались, дожидаясь нас в лифте. Ещё подумают всякое.

— Поговорим об этом чуть позже! — решил я.

— Позже? — бровь Натс опять поползла вверх. — Это когда ты ко мне в душ полезешь мыться?

— Я?! В душ?! К тебе?!

То ли она надо мной посмеялась, то ли оскорбила!

Ничего-ничего! Надо взять себя в руки, поставить на первое место самоконтроль, на второе — тоже. Ну, а на третье… там пусть остаётся похоть. Куда ж от неё деться? Как пелось в одной древней песне: «Первым делом мы испортим самолёты, ну а девушек…» То-то!

 

12

Когда Нильский Крокодил ворвался на грузовую палубу «Три-А» с громоподобным рыком «Встать, вашу мать! Суд идёт!», Лориварди Гнук подпрыгнул в своей клетке. Распрямиться в полный рост он не мог, но поднялся на ноги, да так и застыл вопросительным знаком, вцепившись руками в прутья.

Казаки, сопровождаемые Натальей Тихомировой и мной, встали полукругом вокруг. Каждый внимательно разглядывал человека, дерзнувшего покуситься на святое — на жизнь пьяного куренного атамана. Каждый высказывал замечания, приходившие на ум при рассмотрении арестанта.

— Моим атомарным лобзиком можно здорово снимать кожу, — задумчиво проговорил Ужас. — Нарежем дурака ломтями, пустим на ремни для скафандров.

— Предварительно ему на тело надо будет нанести татуировки с указанием времени суда и вынесенного приговора, — добавил Шерстяной.

— Если будет лгать под присягой, дыроколом прокомпостируем язык, — со знанием дела предложил Инквизитор.

— А вот коли начинать его рубить от больших пальцев ног, — заметил Нильский Крокодил, — то я разделаю его на сорок восемь кусочков за четверть часа. Прошу назначить меня палачом!

— Крокодил, тебе лишь бы людей на куски рубить! Никакой эстетики! — укорил Костяная Голова. — Ты, наверное, в детстве даже игрушечных пупсов на куски рубил?

— Нет, я поджигал им волосы…

Лориварди Гнук с нескрываемым ужасом смотрел на казаков, слыша их невинные шутки. Хотя у нас в Донской Степи говорят, что в каждой шутке есть только доля шутки. В конце концов, Лориварди не знал, где заканчивается хорошее настроение пьяного казака и начинается его мрачная решимость, верно?

— Итак, господа народ, — важно провозгласил я, — выездную сессию куренного суда я, Иван Никодимович Объедалов, наказной атаман куреня, объявляю открытой. Условное общегалактическое время… — я покосился на свои дейтериевые часы, — вторая декада первого тетрацикла, двенадцатый день, ноль часов сорок восемь минут, поправка на условно-земное время: плюс одиннадцать часов. Место действия — борт космического корабля «Фунт изюма». Витас, ты записываешь?

— Так точно, — пискнул бортовой компьютер.

— Итак, предлагаю провести выборы должностных лиц. Прошу высказываться по кандидатурам…

— А чего там высказываться? — подал голос Антон Радаев. — Всё как всегда! Ильицинского — в прокуроры, а Сергея Нилова — в палачи.

— А кого в адвокаты? — уточнил я.

— Может, никого и не надо? Может, обвиняемый откажется от защиты? Ну-ка ты, гад, откажись!

— Не-е-ет, — проблеял Гнук. — Судите меня с соблюдением своей… процедуры.

— Я могу быть защитником, — вызвался Костяная Голова. — А что такого? Думаете, я совсем тупой? Не тупее вашего! Как субмезонной пушкой орбитальные станции сбивать да борта под ракеты подставлять — так я гожусь, а как в адвокаты — так нет?

— Годишься, годишься, — утешил я. — Твой нравственный авторитет после двух штофов «Плача новобранца» очень высок и сомнению не подвержен! Голосуем!

Проголосовали. Единогласно. Кто бы в этом сомневался!

Суд пошёл по накатанной колее. Сначала присутствующие заслушали запись, сделанную бортовым компьютером в момент покушения. Затем допросили в качестве свидетелей Наташу Тихомирову и меня. Костяная Голова с присущим ему цинизмом предложил обвиняемого не допрашивать по причине полной ясности дела, отказаться от прений сторон, сразу перейти к последнему слову и вынесению приговора. Гнук в эту минуту, полагаю, уже попрощался с жизнью.

— У меня есть смягчающие обстоятельства! — закричал он из своей клетки. — Я готов объяснить!

— Давай, валяй!

Мы услышали уже известный мне рассказ о бригаде «колумбариев», называвших сами себя «кумоду», их руководителе Циклописе Хренакисе, купленном им «торпиллере» и о том, что ныне доблестный бригадир отбывает срок на планете-тюрьме Даннемора.

— Не вижу, как эти показания обвиняемого помогут ему избежать справедливого наказания, — философски заметил Батюшка, он же Инквизитор, он же Евгений Ильицинский. — Настаиваю на том, что Лориварди Гнука надлежит подвергнуть мелкофрагментарному расчленению заживо.

— У моего подзащитного есть право апеллировать к тому, на кого он покушался, — вступился за обвиняемого Костяная Голова. — Если атаман надумает простить Гнука, то даже вынесенный приговор нельзя будет привести в исполнение!

Лориварди завопил:

— Простите меня, господин Сэмми… то есть атаман… простите! Ну, что я могу сделать для вас?! Ну, убьёте вы меня, так вообще ничего не получите!

— Это точно, — согласился я. — Давай подумаем, Гнук, каким образом ты сможешь вручить мне «торпиллер»…

— Запросто, господин Сэмми… То есть, атаман! Мы вытащим из Даннеморы Хренакиса, и он отдаст вам эту штуку. Он рад будет с ней расстаться! На что она ему, он сам не знает её назначение!

— Что ж, метнёмся в Даннемору, и ты укажешь на Хренакиса небрежным кивком покуда целой головы, — решил я.

— Нет-нет, господин Сэмми, к этому делу подходить надо иначе. На Даннемору просто так соваться нельзя! Даннемора — такое место, что там… там есть свои секреты, и о них знать следует загодя!

— Какие секреты?

— Даннемора — это ведь тюрьма! Не просто планетка, где правят плохие парни. Там для них особые условия придуманы, чтоб им не слишком весело было париться. Есть человек, который там сиживал и много чего про тамошнюю житуху порассказать может. Его надо послушать, господин атаман… то есть Сэмми… то есть всё же атаман!

— Дело толкуешь! Надо этого человетангу послушать. И где он обретается?

— Знаю я ход к нему! Есть такая околозвёздная станция, «Путь Карлито» называется. Мы базировались на ней… Мы — это «кумоду», я хочу сказать. Но там и помимо нас разной публики много крутилось. На той станции обреталась любовница Хренакиса. Думаю, и сейчас она там. Зовут её Глория, а боевое погоняло — Hairy Mouse…

— «Волосатый Мышонок»? Интересная кличка! За что же это её так?

— Ноги не эпилировала!

— В какие тонкости женского очарования вы, «колумбарии», однако, входите! Ладно, плевать… Так что там с этой Хайри Маус?

— У неё есть человек, который отсидел на Даннеморе. Сам я его не видел. Но у Хайри Маус есть план. Есть деньги, чтобы всё организовать. Она ещё вам заплатит! Вам надо непременно с ней увидеться! Давайте, я обращусь к ней через «univer-net», пошлю голосовое сообщение! Она его непременно получит и будет вас ждать.

— Ты должен понимать, Гнук, что на переговоры с этой дамой я отправлюсь без тебя, — пояснил я. — Ты будешь сидеть здесь до тех пор, пока вся эта эпопея благополучно не закончится. Считай себя заложником. Если мне не удастся договориться с Хайри Маус, твой жизненный путь пресечётся самым трагическим образом.

Лориварди приложил руку к сердцу:

— Клянусь, что не пытаюсь обмануть ваше доверие!

Околозвёздная станция «Путь Карлито» располагалась в системе Баумгартен, в галактике Вогезы, примерно в миллиарде километров от светила. Система эта считалась незаселённой. Ни на одной из семи планет, вращавшихся вокруг звезды, постоянных колоний не существовало. Нам это было на руку, поскольку снимало всяческие вопросы со стороны администрации поселений. Точкой следующего рандеву нашего куреня я назначил именно систему Баумгартен. Сейчас же нам надлежало рассыпаться и выдвигаться к месту встречи самостоятельно.

Покуда изрядно набравшийся народ облачался в скафандры, не попадая непослушными членами в нужные рукава и штанины, я занял место в командирском кресле в посту управления. Ко мне поднялась Натс. Я почему-то был уверен, что она пожелает поговорить со мной после суда над Гнуком.

— Послушай, атаман… Меня пригласил в гости Круглов. Как считаешь, это что-нибудь означает?

— Только то, что он пригласил тебя в гости.

— Ну-у… Возможно, имеет намерение… Я хочу сказать, удобно ли мне принять его?

— Ты хочешь узнать, ходят ли приличные девушки в гости к приличным парням? У нас ходят. В наши времена люди уже понимают, что отношения между полами могут быть интимными, дружескими, деловыми и даже враждебными. И один вид отношений вовсе не вытекает из другого.

Наташа призадумалась. Потом глянула озорно:

— Ну, так я съезжу. Посмотрю на его нэцкэ. Они такие забавные…

— Конечно.

Натс помялась:

— Я тебя ничем не обидела?

— Нет, абсолютно. Всё нормально.

— Ну… так я пошла?

— До свидания. В точке рандеву сможешь вернуться на мой корабль. Если пожелаешь, конечно.

Сквозь планшетные мониторы, вывешенные над креслом, я наблюдал, как маленькие фигуры в скафандрах рассыпались в бездонной тьме космоса за бортом и двинулись каждая к своему кораблю. «Туарег», «Старец Зосима», «Наварин» и «Днепро-ГЭС», подсвеченные габаритными огнями, висели справа и ниже моего «Фунта изюма». Они были прекрасно различимы на фоне мириад рассыпанных звёзд и казались огромными рыбами, дремлющими в облаках светящегося планктона. Никогда я особо не любил подводное плавание, но именно такое сравнение пришло мне на ум в ту минуту.

Убедившись, что все гости отошли от корабля на безопасное расстояние, я включил двигатели и задал конечную точку предстоявшего прыжка.

Чтобы добраться до звезды Баумгартен, мне предстояло совершить три прыжка с двумя промежуточными выходами из «схлопов».

Первый прыжок — длиною в девять с половиной мегапарсек — я совершил в небольшую неправильную галактику Капельмейстер, к звезде Октагон. Там имелась «станция подскока», принадлежавшая правительству планеты Зухрияр. Носила эта станция звучное название «Генерал Зия-уль-Хак». Такой генерал являлся вроде бы лицом вполне историческим. Во всяком случае, знавал я одного выпускника школы прикладного даунизма, который специализировался на истории Земли и всерьёз доказывал, будто такой персонаж где-то там фигурировал.

Для меня правда об обладателе смешной фамилии представляла интерес сугубо умозрительный. Мне следовало пополнить запасы позитрония, из которого бортовой синтезатор готовил топливо для хронотипического двигателя.

Прыжок длиной в девять с половиной миллионов парсек прошёл вполне удачно.

Очередную идентификационную матрицу корабля я заполнил реквизитами межзвёздной яхты «Корейджес», приписанной к сельскохозяйственной планете Колоссус, расположенной очень далеко от галактики Капельмейстер, чуть ли не в ста мегапарсеках. Соответственно, я получил новое имя — Быктванга Акеши. Именно так звали хозяина настоящего «Корейджеса».

«Фунт изюма» сбрасывал скорость, сближаясь со «станцией подскока». Рядом со мною оказался грузовой корабль, двигавшийся параллельным курсом. Автоматическими запросами навигатора он определялся как рудовоз типа «Колхида», приписанный к планете Палтеломео.

Система связи выдала мне сигнал о получении сообщения, отправленного с борта рудовоза. Я включил трансляцию и увидел на экране мрачное и невыразительное лицо мужчины средних лет. Он был облачён в форму «The Militarian Interstellar Fleeta», в просторечии МИФа. «Военный Межзвёздный Флот» являлся инструментом вселенской экспансии Земной Цивилизационной Лиги. Орудуя этим военным кулаком, либеральные масоны насаждали во всей освоенной части мира свои представления о свободе, счастье и благополучии людей.

Мужчина флегматично представился:

— С вами говорит командир крейсера «Рональд Рейган», бортовой номер Джей-Джей ноль-одиннадцать. У меня распоряжение оперативного Центра Командования Сил Превентивного Развёртывания: требую прекратить маневрирование, остановить корабль и пустить на борт досмотровую партию.

— Планета Колоссус не является членом Земной Цивилизационной Лиги, — отрезал я, — у вас нет права отдавать мне приказы.

— Я остановлю вас силой, — всё также флегматично отозвался капитан. — Не вынуждайте меня к этому.

Я не успел ответить. Картинка на мониторе, подвешенном над моим креслом, разделилась надвое — заработал второй канал связи. Через мгновение на второй половинке экрана возникло хорошо знакомое мне лицо астеника в чёрном. Того самого, что допрашивал меня на планете Нерон вместе с длинноногой дамочкой.

— Сэмми, хорош валять дурака! — сказал он. — Не надо нас лечить про планету Колоссус, суверенитет и признание прав! Останови корабль! Я заберу Тихомирову, ты спокойно полетишь дальше.

О-ба-на!

— Ничем не могу помочь вам, господин-не-знаю-как-вас-там. На борту моего корабля нет никакой Тихомировой! — с присущей мне вежливостью отозвался я.

— Тебе придётся остановить корабль и пустить на борт досмотровую партию! Мы знаем, что ты забрал Тихомирову с планеты Звёздный Акапулько, и твоё нежелание сотрудничать с нами вынуждает меня действовать в отношении тебя строго и непреклонно.

— Сам-то понял, что сказал? — я уже придал разгонный импульс кораблю и рыскнул в сторону от крейсера.

На одном из мониторов я видел, как крейсер, ещё недавно столь успешно маскировавшийся под рудовоз, выпустил плутонг лёгких истребителей и резко увеличил скорость. Расстояние между нами колебалось около отметки в сто тысяч километров. При скоростях наших манёвров, его можно преодолеть менее чем за полминуты. По космическим меркам, сущий пустяк, но на таких дальностях противник не мог применить большинство систем своего оружия, за исключением разве что управляемых ракет. Однако как раз их использование не входило в его планы. Конечно, в том случае, если командир «Рональда Рейгана», в самом деле, намеревался захватить меня живьём.

Я продолжал уклоняться от встречи с крейсером и его истребителями, догонявшими меня. Противник отжимал меня в сторону от станции, но теперь это не имело никакого значения — ясно было, что «цивилизаторы» не дадут мне пристыковаться к «Генералу Зия-уль-Хаку». «Фунт изюма» начал разгоняться в максимальном темпе. Мне не оставалось ничего другого, как попытаться снова набрать релятивистскую скорость и уйти из системы.

Я не сомневался, что смогу уйти от огромного крейсера, но против истребителей шансов у меня совсем немного.

Шестёрка истребителей взяла меня в кольцо. Я хаотично бросал корабль из стороны в сторону, рассчитывая тем самым сбить преследователей с толку и не позволить вести прицельный огонь. Впрочем, на кораблях противника управление оружием всецело находилось у автоматики, и уклоны «Фунта изюма» на десять-двадцать градусов в стороны мало мешали прицеливанию. Если б на пути оказалась планета, да ещё со спутниками, а ещё лучше с пылевыми кольцами, то это несколько уравновесило бы наши шансы в экстремальном маневрировании. Но мы гнали в пустоте, и шестёрка истребителей всё плотнее сжималась вокруг меня.

Последовал первый выстрел нейтронной пушки. Плотный поток частиц с релятивистской скоростью пронзил пространство и мой корабль. Главная опасность этого оружия заключалось вовсе не в причинении механических повреждений, а в том, что нейтроны делали протекание реакций во всех типах энергетических установок нестабильным, создавая угрозу их взрыва. Автоматика уменьшала мощность двигательной установки, что не позволяло осуществить разгон. Другими словами, обстрел нейтронными пушками принуждал жертву постепенно уменьшать ускорение, лишая способности энергично маневрировать.

Первое же попадание нейтронного пучка заставило бортовой компьютер уменьшить мощность разгонного блока на пять процентов. Дальше стало ещё хуже. Витас сообщал мне о «сверхкритическом нейтронном облучении реактора и компенсации возникшего броска мощности». Стало очевидно, что долго так продолжаться не может.

Я знал, что где-то в двухстах миллионах километров от нас — корабли моего куреня. Но при всей своей отваге и везении, командиры «Наварина» и «ДнепроГЭСа» мне ничем помочь не смогли бы. Лёгкий крейсер прятал в своих недрах до трёх плутонгов истребителей — такой силе два лёгких казачьих корабля мало что могли противопоставить. «Старца же Зосиму» и «Туарега» в расчёт вообще можно не принимать — они не имели вооружения.

Не оставалось ничего другого, как по закрытому каналу связи обратиться к казакам с кратким и, возможно, последним в своей жизни приказом:

— Каждый из вас движется своим курсом и ни во что не вмешивается! На борту атаковавшего меня крейсера находится офицер Службы Политической Безопасности, который допрашивал на Нероне! Он потребовал выдачи Натальи Тихомировой! Приказываю всем покинуть систему Октагон и направиться к заранее согласованной точке рандеву! Ждать моего появления сорок восемь условно-земных часов! Если я не появлюсь там по истечении срока, кому-то из вас надлежит вернуться сюда за «Фунтом изюма» и забрать корабль… Если, конечно, вам удастся его отыскать…

Признаюсь, я испытывал соблазн объявить капитану крейсера о том, что на борту моего корабля заложница — та самая, которой я отстрелил руку в «Покахонтасе». Однако решил не делать этого. Эту дамочку Служба Политической Безопасности явно уже списала на «безвозвратные потери». В спокойной обстановке, конечно, можно было бы вступить в переговоры с «цивилизаторами» и пригрозить разглашением сообщённых пленницей сведений — одним словом, попытаться выжать из сложившейся ситуации максимум. Но сейчас, в горячке боя, подобный расчёт не оправдался бы.

А потому… мне пришлось выкинуть белый флаг:

— Принимаю ваши требования! Прикажите истребителям прекратить атаку!

— Прекратите разгон! — последовал приказ.

Я подчинился.

Новый приказ:

— Уменьшите скорость до пятидесяти километров в секунду и выключите двигатели. Вам надлежит перейти в инерционный полёт. Примите на борт группу десантников для досмотра корабля.

На уменьшение скорости до требуемого мне понадобилась почти четверть часа. За это время я спустился на палубу «Три-А», вручил Лориварди Гнуку несколько бутылей с водой и запас пищи, предупредив, что возможно, какое-то время ему придётся провести в полном одиночестве. Затем вернулся в пост управления.

«Фунт изюма» фактически лёг в дрейф. Скорость его сравнялась со скоростью движения космического мусора, курсировавшего в межпланетном пространстве.

К моему кораблю приблизился крейсер «цивилизаторов». Между нами было два километра, не более. У «Рональда Рейгана» горели лишь габаритные огни крейсера да зев аппарели, которая приняла в себя четыре истребителя. Ещё два истребителя остались караулить меня, готовые применить оружие в случае неповиновения. Один из истребителей находился несколько сзади и выше «Фунта изюма», если конечно, считать верхом традиционную ориентацию корабля в пространстве. Другой истребитель — прямо позади.

«Группой десантников», явившихся на мой корабль для досмотра, оказались три робота-тарелки, похожие на того поводыря, с которым я гулял в тех случаях, когда изображал сумасшедшего или слепого. Один из этих роботов прилетел в пост управления и оставался рядом со мною всё время, пока два других методично осматривали корабль. Как я и надеялся, палубу «Три-А» найти им не удалось. Зато они отыскали женщину с отстрелянной рукой. Через четверть часа явились три десантника с похожим на саркофаг контейнером для транспортировки биологических объектов. В таких контейнерах обычно в открытом космосе перемещали трупы.

«Заложница» спала сном ребёнка и даже не заметила проделанных над нею манипуляций — её живо утащили в сторону крейсера.

Я ждал продолжения. Могло последовать всё, что угодно. Астеник мог приказать ударить по моему кораблю субмезонной пушкой с крейсера. Истребители могли отоварить меня стомегатоннои ракетой… Впрочем, в душе моей тлела надежда, что меня всё же отпустят.

Угу, размечтался!

— Сэмми, ты нас всё время пытаешься обмануть! — на экране внешней связи снова появилось лицо астеника в чёрном. — Бессовестный ты человек, лживый, подлый…

— Да, я — такой… — безропотно согласился я. — Стараюсь!

— Собирайся-ка ты к нам, на крейсер… Поговорим, подумаем, что с тобой делать.

— Может, не надо, а? На кой я вам сдался? Яд вы мне уже вкололи… Сдохну и так очень скоро… Отпустите меня, а? Я тут погуляю, на станцию слетаю, тёток сниму… Займусь любовью… Сугубо в извращённой форме, конечно. Так, по-стариковски…

— Шутник ты, Сэмми! Давай, двигай к нам! А то сотрём тебя в субатомную пыль!

— В субатомную, да? В субатомную не хотелось бы.

Облачаясь в скафандр, я отрешённо размышлял о том, что многого в жизни не успел. Не разбомбил Международный Торговый Центр в Нью-Йорке, не посадил сына, не воспитал дерево… Или наоборот?.. И с Наташей о многом не успел поговорить…

На выходе из шлюзовой камеры «Рональда Рейгана» меня встретили бульдогоподобные мальчонки в форме десантников МИФа. Хорошие парни, надёжные! Количество — шесть.

Шлюз, через который я прошёл внутрь крейсера, был вовсе не один: он находился в целом ряду шлюзовых камер. Очевидно, все они предназначались для одновременной погрузки и выгрузки большого количества личного состава. Полагаю, крейсер нёс на борту человек пятьсот десантников, никак не меньше.

Шагнув за массивную пенометаллическую дверь, я оказался в высокой и длинной галерее, тянувшейся вдоль борта корабля. Напротив меня — почётный караул с направленными стволами, а за его спинами — худощавый симпатяга в чёрном.

Я помахал ему рукой:

— Хэллоу, братанга!

Тот лишь кивком указал в сторону массивного сканера, предназначенного для обнаружения скрытого под одеждой оружия и взрывчатых веществ.

Я встал между пластинами, снова помахал рукой офицеру Службы Политической Безопасности:

— Вы как-то невеселы!

— Всё шутите, да? Ну-ну, недолго осталось, — хмыкнул астеник. — Оружия при вас нет, кроме вашего мозгового имплантата, так что идёмте за мной!

Я двигался в окружении шестёрки десантников. Впереди — астеник в чёрном. Выйдя из продольного коридора, мы оказались в широком поперечном. Из поперечного снова попали в продольный, расположенный параллельно тому, в котором я оказался, выйдя из шлюзовой камеры. Отличие лишь в том, что этот коридор располагался в недрах космического корабля и имел каюты по обе стороны.

Астеник в чёрном отомкнул магнитным ключом замок на одной из дверей и кивком указал на открывшийся проём.

Я вошёл в хорошо освещённое помещение. То ли салон, то ли клуб… Диваны с подставками для ног вдоль стен. Убирающиеся в пол стеклянные столики, голографические проекции на потолке. Озонированный воздух… На одном из диванов в углу сидела та самая женщина, которая ударила меня ногой во время допроса на Нероне. Теперь она была облачена в белые кожаные одежды, которые почему-то напомнили мне облачение Ксанфа.

Сука в ботах — именно так я мысленно прозвал её во время нашего первого свидания — меланхолично тянула пыхкалку с каким-то лёгким наркотиком. Несмотря на прекрасно работавшую вентиляцию, я уловил запах «плачущей конопли» с Амадея: довольно дорогой релаксирующей травы, которую обычно курят лесбиянки.

Щёлкнул дверной замок — астеник затворил за собой дверь. Пройдя мимо меня, он неожиданно похлопал по плечу:

— Садись, давай, Сэмми!

Какой-то подвох! Начало разговора никак не походило на допрос. Да и помещение меньше всего напоминало камеру или карцер. Между тем, я не сомневался, что на громадном крейсере должны быть специализированные помещения, приспособленные для содержания арестантов, допросов и казней.

Я опустился на диван у противоположной стенки. Женщина с пыхкалкой и астеник оказались сидящими напротив меня.

— Всё очень плохо, Сэмми, — начал астеник. — В первую очередь, для тебя…

— Бить будете? Или прищепки на соски, пенис и губы?

— А тебе очень хочется? — в тон мне отозвалась дамочка. — Уж я тебе заверну прищепку на пенис, не сомневайся!

Астеник в чёрном прервал нашу пикировку:

— Силами, недоступными твоему, Сэмми, пониманию, уже запущена цепь событий, которую пока ни мы, ни ты, ни кто-то другой в нашем мире не в силах постичь, изменить или предотвратить…

— Что-что? — Слова показались знакомы, хотя в ту минуту я вовсе не связал их с тем, что мне говорила не так давно Натс.

— Мы считаем, что наш мир подвергся атаке или… скажем иначе… неявному внедрению совершенно чужеродной силы. Мы пока не в состоянии постичь её природу, место происхождения и цели, которые эта сила ставит перед собою. Но не сомневаемся в том, что сила эта абсолютно враждебна нашему миру. Заметь, Сэмми, я говорю вовсе не о европейской цивилизации. Я говорю о мире людей вообще! Инструментом этой силы оказалась та самая Натс. Или Наталья Александровна Тихомирова, как называем её мы.

— Худенькая, безоружная, зеленоглазая девушка — инструмент чужеродной и враждебной силы? Видал я в жизни своей разных агентов! В том числе, кстати, из вашего ведомства. Натс не из таковых! Сдаётся мне, что вы просто-напросто психопат.

— Я не психопат. Я генеральный комиссар политической безопасности второго ранга. Таких, как я, в целой Вселенной всего девять человек.

— Жаль, что не восемь, — посочувствовал я. — Если бы восемь, то ваш чин показался бы гораздо значительнее.

Он проигнорировал мои потуги пошутить:

— В моём распоряжении большие ресурсы. Практически неограниченные. Я имею очень большие полномочия. Кроме того, я имею немалое личное желание хорошо выполнить порученное задание…

— Не понимаю, господин генеральный комиссар второго ранга, что за околесицу вы несёте. У меня, знаете ли, рассеянное внимание, больше пяти минут я не могу думать об одном и том же предмете. Если хотите привлечь моё внимание, пощёлкайте пальцами или же поговорите обо мне самом.

— Что ж, Сэмми, давай поговорим о тебе, — тут же согласился астеник в чёрном, хотя и не стал щёлкать пальцами. — Мы прекрасно понимаем, что ты никакой не Сэмми. Ты один из тех пакостников, что мечутся по цивилизованным сообществам и гадят везде, где получают шанс делать это безнаказанно. Ваши пресловутые казаки — это самая большая беда современного мира. Я бы даже с пиратами смирился, но вот казаков вывел бы всех под корень.

— Ваши предки-чекисты в двадцатом веке уже пытались поработать в этом направлении, — заметил я.

— Заткнись и слушай! Ты убил наших людей в Звёздном Акапулько. Уже за одно это тебя надлежит закатать пожизненно в Даннемору.

— Господи Иисусе, не может быть! Господин генеральный комиссар, наши сердца бьются в унисон! Может, и правда, вам закатать меня в Даннемору? Я даже не стану требовать снисхождения!

— Но в Даннемору ты не поедешь. Мне необходимо получить в свои руки Натс. Или Наташу Тихомирову, если угодно. Мы следили за твоими перемещениями по Вселенной, и ты привёл нас к ней. Мне как специалисту в области контрразведки приятно сознавать, что ты не засёк установленное за тобой наблюдение и фактически расшифровал себя. Однако неудачная попытка захватить силами нашей диверсионной группы резиденцию «Покахонтас» позволила тебе всё же получить некоторую фору. У меня, разумеется, есть запасной вариант… Запасной вариант существует всегда, как раз на тот случай, если в ход событий вмешается какой-нибудь умник вроде тебя.

Я помахал ладонью, привлекая внимание женщины. Та, обкурившись «плачущей конопли», безучастно сидела на диване и явно не следила за ходом нашей малосодержательной беседы.

— Господин генеральный комиссар политической безопасности, ваша боевая подруга сильно задумалась! Похоже, пытается обсчитать в уме аэродинамику звездолёта, выполненного по схеме «летающего крыла с инициированным отрывом пограничного слоя набегающего потока».

— Оставьте! Я знаю, как привести её в чувство!

— Я тоже! Презерватив со вкусом жжёной резины, плеть-семихвостка. И, конечно, крепкая рука садиста!

— Не отвлекайся, Сэмми! Так вот, я-то выполню поставленную передо мной задачу. Вопрос, сможешь ли ты мне в этом помочь?

— А о какой задаче идёт речь?

— Я же говорил — мне надо заполучить Натс.

— Ничем помочь не могу. Её нет на моём корабле. И я не знаю, где она.

— Я тебе не верю. Но если это твой окончательный ответ…

— Именно так!

— …тогда мы вынуждены перейти к запасному варианту.

Он поднялся с дивана и подошёл к переговорному устройству у двери: — Кэп, начинайте разгон! Мы покидаем Октагон!

— Ух, господин генеральный комиссар второго ранга, да вы поэт! Ваши чеканные фразы прямо-таки ложатся в стихи!

Астеник устало посмотрел на меня и вернулся к дивану:

— Камертон не отмеряет время. По камертону настраивают музыкальные инструменты.

— Жаль. А ведь какой стих родился! Так и просится в звёздную оперу!

— Ты не думаешь, Сэмми, что тебе следует узнать, куда мы летим?

— Я что же, дурак, чтобы думать о таких глупостях?

— Изображаешь из себя казака со стальными нервами? Это, пожалуйста! Тебе представится случай продемонстрировать в деле своё мужество и самообладание. Я так понимаю, ты в курсе того, что Наталья Тихомирова оказалась человеком, перемещённым в наше время из двадцать первого века…

— Да, — признался я, понимая, что другому моему ответу генеральный комиссар всё равно не поверит. — Мне это известно.

— Очень хорошо. Сейчас мы прыгнем в место, координаты которого тебе знать не следует. Там находится установка по перемещению во времени материальных объектов, построенная специалистами Земной Цивилизационной Лиги. Мы воссоздали технологию такого рода перемещений. Это большой успех нашей науки и техники.

— Душевно рад за вашу науку и технику!

— Ты, Сэмми, обрадуешься ещё больше, когда узнаешь, что мы поместим тебя в корпускулярную камеру и перебросим в двадцать первый век. Как раз туда, где должен состояться переход в наше время Натальи Тихомировой. Если ты хочешь вернуться назад, тебе придётся помешать ей шагнуть в створ открывшегося темпорального демодулятора.

— Темпо… демо… Я только понял, что надо помешать шагнуть!

— И достаточно. Мы не знаем, кем создан этот демодулятор. Мы только знаем, что из двадцатого июля две тысячи шестого года он ведёт в наше время. Демодулятор откроется только один раз, и только один человек сможет воспользоваться им для скачка. Если это будешь ты, то благополучно вернёшься назад. Мы тебя подберём в космосе, как сделали это полтора месяца назад с Натс. Мы отпустим тебя и не выдвинем никаких обвинений. Если же в темпоральный демодулятор шагнёт Наталья Тихомирова, ты останешься в прошлом навечно. А уж с ней мы здесь как-нибудь разберёмся.

Генеральный комиссар второго ранга поднялся с дивана и потрепал меня по плечу:

— Я вижу, ты задумался. Зря… Не к лицу тебе это!

 

13

В принципе, со мной не обращались как с пленником. Весьма учтивые специалисты в комбинезонах с вышитыми на груди и спине фамилией и должностью деятельно трудились над моим телом. Мне сделали полное очищение кишечника и желудка, устроили гипервентиляцию лёгких, ввели препараты, призванные понизить моё кровяное давление. Мне пообещали, что я не задохнусь на большой высоте или в водоёме, не испытаю адреналинового удара, кровоизлияний и интоксикации. Я сделался необычайно трезв, сосредоточен и невесел.

Меня облачили в смешную одежонку, которая, по уверению специалистов в комбинезонах, в точности соответствовала тому, во что одевались жители России двадцатого июля две тысячи шестого года. Светло-серые мятые штаны с отстрочками многочисленных швов и карманов. Светлая же футболка с непереводимой надписью на английском языке. Подозреваю, непереводимость текста объяснялась неграмотностью того, кто его наносил на ткань. Специалисты, впрочем, заверили меня, что текст скопирован без всяких изменений с оригинала того времени. На ноги мне надели мягкую и лёгкую обувь со шнурками. Меня заверили, что шнурки выполнены из поликарбонатного сталинита и в двадцать раз крепче титана такого же сечения — шнурки можно использовать как удавку, пилу и верёвку. Что ж, люблю я разные диверсантские мелочи! Навыки и наклонности, полученные в далёком детстве, не вытравить ничем!

Все процедуры, связанные с подготовкой меня к броску сквозь время, проходили спокойно и даже доброжелательно. Лишь шестеро звёздных десантников, не сводившие с меня бульдожьих глаз, напоминали о том, что я всё же арестант.

С облачением было покончено, и меня усадили в массивное кресло, весьма похожее конструкцией на катапультируемое сидение. Появились двое — знакомый уже генеральный комиссар второго ранга и плешивенький старичок в синем комбинезоне, то ли китаец, то ли вьетнамец. На его груди я разобрал надпись: «Сед Как Лунь, выпускающий специалист».

— Сейсясь вы соверсите прзок церез время, — проскрипел он на отвратительном русском. — Цехнология ета узе вполне отработяна. Зя последние полторя сюток мы перебросили на разные интервали узе пятнадцять предметов. Некоцорие на две тисяци лет!

— А людей вы уже перебрасывали? — уточнил я на всякий случай.

— Биологические объекци перебрасивали, да! Всё нормально полуцялось, всё нормально…

— Биологические объекты — это что? Грибы, овощи, рыбки-телескопы?

— Рибки — нет. Не рибки! Примати, обезьяни.

— А то, может, сразу меня в конвертер? Что б не мучиться, значит… Вы подумайте на всякий случай. Или, может, просто гильотину?

Выпускающий специалист переглянулся с генеральным комиссаром политической безопасности. Тот пояснил:

— Наш русский друг шутит.

— Ви будзете помесени на специальний кресло, а кресло — в специяльную полость. Називается она — демодуляционний хронотипицеский демодюляцор…

— Я понял: демодуляционный демодулятор.

— Да. Там будет осусествлен массированный вброс позитрония, которий рекомбинирует до водорода. Поскольку всё ето слуцится на больсих скоростях и сравницельно малых объёмах, то полуцится маленькая звезда, коцорая тут же коллапсирует в церную дыру. Поцому как для данного объёма мы обеспечим массовую сверхкрицицность. И всё это в объёме ста кубицеских метров, не больсе!

— Вы, что же, милейший, поместите меня в недра искусственной чёрной дыры? — я решил в первую секунду, что ослышался.

— Да-да! Ви — умний, ето приятно!

— Вы же меня убьёте, идиоты! Давайте лучше сразу под гильотину!

— Нет-нет, вы не успеете умереть! Ось времени свернецся, а потом развернецся в обратную сторону. Испарение церной дири обеспецит раскрутку оси времени в отрицацельном направлении. Цем массивнее будцзет наша дира, цем дальше вас забросит! Всё оцень тоцно рассцитано, всё работает, не бойтцзесь!

Я вздохнул, и, боюсь, получилось это у меня очень горестно.

— Но как вы меня перебросите на Землю? Ведь сейчас мы находимся вне Земли, или я ошибаюсь?

Тут в разговор вмешался генеральный комиссар политической безопасности:

— Через «зеркальную Вселенную» можно попасть в любую точку нашей Вселенной. Точно так же, как посредством генерации «схлопа» хронотипический двигатель переносит вас в любую точку пространства, находящуюся на противоположном конце его мнимого диаметра.

— Спасибо за любезное пояснение. Я так и думал, что без «зеркального мира» тут не обойдётся. Наконец, у меня есть последний вопрос…

— Валяйте! — разрешил астеник. — Только покороче.

— Бабла и оружия дадите?

— Денег не дадим. Мы изучили вопрос, и оказалось, что в начале двадцать первого века уже использовались довольно изощрённые системы защиты денег от подделок. Поэтому мы решили не связываться с изготовлением денег в наших лабораториях. У вас будет слиток золота. Продав его на месте, получите достаточно денег для того, чтобы оплатить необходимые расходы. Слиток находится тут, — он указал на кожаную сумку, которую держал в руках. — Там же — «чекумаша» с двумя запасными патронами.

Астеник поставил сумку мне на колени, а её наплечный ремень набросил на шею. Я смотрел на сумку, будучи не в силах дотянуться до неё, поскольку руки мои оказались крепко притянуты к креслу.

— Что ж, Сэмми, в добрый путь, — генеральный комиссар хлопнул меня по плечу. — Ты не захотел отдать нам Наташу здесь — ты решишь её судьбу там. Я знаю одно: когда ты вернёшься в наш мир, Натальи Тихомировой тут не будет.

Кресло на монорельсовой тележке тихо тронулось. Я въехал в черноту. Через мгновение услышал внизу щелчок — это монорельсовая тележка ушла куда-то вниз, отделившись от кресла. Под креслом рыкнули реактивные сопла, придав ему ускорение. Мы медленно двинулись вперёд. По-прежнему ничего не было видно.

Однако уже через пару секунд включились прожекторы, осветившие пространство вокруг. Интересное место! Если, конечно, кому-то интересна внутренность громадной магнитной ловушки. Я находился внутри громадной — метров двести, не меньше! — сферы, из стенок которой выглядывали могучие обмотки сверхпроводящих магнитов. Повинуясь заданному импульсу, кресло в полной невесомости несло меня прямо в центр колоссального сооружения.

Громоподобный рык из скрытых динамиков возвестил:

— Positioning!

По-русски — позиционирование.

Кресло подо мной коротко фыркнуло реактивным двигателем, погасив первоначальный импульс. Я повис в пугающей тишине, медленно вращаясь вокруг своей оси вместе с креслом.

— Removal armchairs! — вновь рявкнул невидимый динамик.

То есть — отвод кресла или удаление кресла.

Ремни, державшие мои руки и ноги, неожиданно ослабли, заструились по коже и с лёгким шуршанием скрылись в щелях ложементов. Кресло вдруг ушло из-под меня.

Я повис в пустоте, лишившись даже той призрачной опоры, иллюзию которой создавало мощное металлическое кресло. Взгляд вниз — стометровая пустота. Взгляд вверх — там тоже самое. Слепящие лучи прожекторов дезориентировали и раздражали.

— Сэмми, держи сумку! — вдруг раздался из динамика узнаваемый голос генерального комиссара второго ранга.

Я подхватил кожаную сумку, которая чуть не отплыла от меня. Господин из Службы Политической Безопасности, стало быть, внимательно наблюдал за мною.

— Start sequences! — вновь рявкнул невидимый оператор.

Команда «запуск последовательности» означала, очевидно, начало… этого самого… миссии, одним словом.

Сколько ещё мне жить? Десять секунд?

В динамике защёлкал метроном. Как это гадко — умирать под метроном.

Вдруг припомнилась Наташа, спускавшаяся в шёлковом кимоно по лестнице в холле виллы «Покахонтас». Ягодицы — как орех, так и просятся на грех! Господи, прости меня, идиота! О чём же я думаю в секунду смерти?!

«Чем дальше в лес, тем гуще грязь», — говаривал нам учитель астрофизики, поясняя закон Хаббла о падении светимости галактик от их центра к краю. Трудно не согласиться с подобной пусть и своеобразной, но всё же весьма точной редакцией этого фундаментального наблюдения. Жизнь человеческая вполне может быть уподоблена слабому лучику света, силящемуся пробиться сквозь непрозрачную толщу газопылевых туманностей, плотных метеорных потоков, рассеиваемому плотными атмосферами планет и хитроумными капканами чёрных дыр. Все силы природы брошены на то, чтобы поглотить, исказить и рассеять слабый луч, рождённый в самом сердце галактики. А он мчится сквозь бездну парсеков и тысячелетий, исполняя этим некую важную миссию. Но кем эта миссия предопределена и в чём она состоит, луч света знать не может, потому, как не дано ему подобное знание.

Я увидел, что падаю. И падаю с приличной высоты — метров с восьми условно-земных. Впрочем, нет. Уже не условно. Прямо подо мной находилось дерево, и я летел в его крону брюхом вперёд.

Мастеру разминка не нужна, а ученику она не поможет. Так нам говорили на уроках рукопашного боя в монастырской школе тюремного типа с углублённым изучением подрывной деятельности. А я и после школы имел возможность долго и небезуспешно практиковаться в науке сворачивания чужих носов, челюстей и коленок без оружия. Поэтому, не успев даже понять, что именно со мною происходит, я сгруппировался, закрыл предплечьями лицо, а ногами — грудь и живот и врезался в крону дерева.

По рукам и ногам ударили ветки, но я почти не почувствовал боли. Во всяком случае, удар о землю оказался куда болезненнее. Теперь я точно знаю, что испытывает метеорит!

Перевалившись на бок, я секунду или две прислушивался к внутренним ощущениям, пытаясь понять, хрустнула ли внутри хоть какая-то косточка или всё же мою посадку следовало признать мягкой? Затем попытался выпрямить руки и перевести себя в положение приседа. Получилось. И даже неплохо.

Под самым стволом дерева, крону которого я так успешно пронзил, сидели четверо молодых людей — два субтильных юноши и две девицы весьма вульгарного типа. Тряпочка, прикрывавшая грудь одной из девиц, была спущена на пупок. Я, видимо, упал как раз в тот момент, когда её друг перешёл к активным действиям интимного свойства.

Перед компашкой в траве были три большие ёмкости из зелёного пластика с надписью «Охота. Крепкое» и четыре жестяные склянки с надписью «Greenols». В ярких пакетах, очевидно, помещалась некая снедь. Завтрак на траве с элементами флирта на пьяную голову и сытый желудок. По молодости я и сам не чурался таких бесхитростных развлечений.

Молодёжь смотрела на меня потрясённо.

— По-русски понимаете? — спросил я лаконично.

Компания дружно молчала. Прям, как рыба о стену.

— Что, никто вообще по-русски не понимает?

— Так вы ничего и не говорите… — проблеял в ответ один из молодых людей.

— Стало быть, понимаете, — я испытал немалое облегчение. — Уже лучше! Где мы находимся?

— Под деревом… сидим.

— Я спрашиваю, как это место называется?

— Ну… Зины Портновой — там…

— Что такое «Зины Портновой»?

— Место такое. Так называется. Улица, короче.

— Это Петербург?

— Петербург…

— Санкт-Петербург? — уточнил я.

— Ну да, а какой ещё?

— А Санкт-Петербург в России? — снова уточнил я.

— Конечно, в России, — тут хихикнула одна из девиц, та, что сначала сидела с голой грудью. Теперь она натянула тряпку на положенное ей место и приобрела более благопристойный вид. — Где же ещё может быть Петербург?

— Ещё он может быть в штате Флорида, в Сэ-Шэ-А. Или Штаты уже не существуют?

— Почему это? Существуют… Что им сделается?

— Что, что!.. Ось Земли чуть подвинется, и Штаты с глобусов стирать придётся! Ничего, глядишь, доживёте, сами всё увидите, — мрачно пообещал я. — Какой сегодня день?

— Девятнадцатое… Июля.

— Понятно, — я поморщился не без досады. Специалист Сед Как Лунь, засылая меня в прошлое, ошибся на сутки.

— А год какой, знаете? — спросил у меня до того молчавший юноша.

— Какой? — спросил я с опаской. В самом деле, если «цивилизаторы» ошиблись на день, они вполне могли ошибиться и на год. Что же мне здесь делать, имея в теле медленный яд, который сработает через двадцать четыре дня?!

— Две тысячи шестой, — ответил юноша, а его спутники неожиданно рассмеялись. То есть юноша как бы пошутил надо мной.

— Ты, я вижу, приколист? — заметил я. — Хочешь, я тебе клык расшатаю пальцем и выну без анестезии? Вместе посмеёмся…

Молодой человек посерел лицом. Друзья его тоже примолкли.

— Реформа календаря у вас уже была? — Мне совершенно необходимо было определиться с отсчётом времени, чтобы вечером двадцатого июля перехватить Наташу возле её дома на Арьергардной улице.

— Чего-о-о?!

— Так, реформы значит, у вас не было, — догадался я. — Как вы считаете время? Сколько часов в сутках?

— Двадцать четыре.

— Покажите часы!

Юноша вытянул руку. На его запястье была небольшая железка на кожаном ремешке. Две стрелки — короткая и длинная — располагались поверх циферблата с арабской цифирью. Вот хрень-то! Как раз в этой древней системе отсчёта времени я постоянно путался и ещё в школьные годы не мог правильно переводить в цивилизованные стандарты.

Насчёт времени надо будет подумать на досуге. Как бы завтра вечером не вышло какой ошибки из-за моего неумения считать в древней системе расчёта времени!

— Последний вопрос, детишки! Где тут у вас можно золото продать?

Четыре пары бессмысленных глаз вперились в меня, а четыре глотки смачно выдохнули:

— Золото?!

— Ну да, золото… Аргентум… Благородный металл плотностью девятнадцать грамм на сантиметр кубический… Граммы и сантиметры у вас ещё не отменили?

— Н-на углу Зины Портновой и Ленинского — сберкасса. Там есть покупка и продажа мерного золота, — пробормотал смешливый юноша, которому я пообещал расшатать зуб пальцами.

— Это где такое место?

— На углу улицы Зины Портновой и Ленинского проспекта…

— Ты тут не умничай! Лучше пальцем покажи, — строго посоветовал я.

Юноша так и сделал. Ткнул пальцем куда-то позади меня. Там, в некотором отдалении, находился невысокий убогого вида дом в пять этажей.

Я отправился в указанном направлении и скоро вышел на зелёную улочку, по которой резво мчались страшно рычавшие экипажи. Местная технология явно ещё не дошла до создания воздушных подушек — все транспортные средства шуршали по дороге резинотехническими изделиями типа дисков. С минуту, наверное, я рассматривал разнообразные повозки, проносившиеся мимо, и принюхивался к запаху, издаваемому их двигателями. Мой мозг просто отказывался верить в то, что в двадцать первом веке люди всё ещё продолжали бездарно сжигать невосполнимое углеводородное сырьё.

Так вот ты какая, Родина!

В отделение Сберегательного банка, помещавшееся на первом этаже невесёлого вида красного многоквартирного дома, вела убогая лесенка с железными перилами и цементными ступенями. Мне казалось, что человечество научилось обрабатывать мрамор за две с половиной тысячи лет до полёта Юрия Гагарина в космос… В монастырской школе тюремного типа нам говорили, будто Россия всегда была очень богатой страной, но увидев её воочию, я сильно в этом усомнился. А припомнив рассказ Наташи о запахе свиного дерьма в Петербурге… В общем, сделалось как-то очень обидно за свою Родину и своих предков. Может быть, прав был Инквизитор? И нам действительно следует вернуться сюда всем куренем для проведения воспитательно-устрашающей акции среди представителей местной власти? Поотрубать руки-ноги заместителям местного губернатора и предложить устранить указанные замечания в кратчайший срок. Ну, и, разумеется, пообещать вернуться…

На часах в отделении банка я увидел время: четыре двадцать. Только не понять, какой половины дня — первой или второй? Этот двойной счёт по циферблату в дореформенную эпоху всегда сбивал меня с толку своей иррациональностью. Надо же было придумать такую систему счёта! Как сами жители различали, какая у них половина суток?

И как они различали эти половины во время плавания в подводных лодках или полётов в космических кораблях?

Итак, окошки прямо от двери и направо. Толстые стёкла. Типа пуленепробиваемых, что ли? Какие-то оптические штуки на кронштейнах под потолком — элементы видеоконтроля или сигнализации, так надо понимать. Воздух внутри куда прохладнее, чем на улице. Стало быть, местная цивилизация уже дошла до систем кондиционирования.

Встал в очередь. Даром я, что ли, с отличием сдавал зачёты и экзамены по курсу «Легализация»? Законы страны пребывания следует знать, уважать и подмечать. Так-то!

Конечно, я здорово выделялся на фоне местных жителей. Мои двести четыре сантиметра роста для тридцатого века были вполне заурядными, но вот среди жителей Петербурга двадцать первого века я мог скрыться с таким же успехом, что и чёрный мохнатый тарантул среди складок накрахмаленного белого белья. Я уж не говорю о ширине плеч. В местные дверные проёмы шириною девяносто сантиметров я едва протискивался.

Когда подошла моя очередь, я извлёк из сумки кубик золота размером три на три сантиметра и бросил его в пластиковый лоток под стеклом:

— Мне сказали, что в отделении Сбербанка можно продать золото.

Дама взяла кусочек в руку, посмотрела на него с оторопью:

— Что это? Как это? Что это за золото?

Гм! Что-то пошло не так. Хотя непонятно, что именно.

— Это — золото. Наичистейшее! Вы умеете определять золото? Этот кубик весит полкилограмма! Подделать практически невозможно. Во всяком случае, в этом столетии.

— Да, но… Это же не так просто, что пришёл и золото продал! Тут клеймо требуется! Где клеймо аффинажного завода? Пробирной палаты? Что это за слиток? Это не стандартный весовой слиток!

— Гм! Это слиток объёмом двадцать семь кубических сантиметров! Золото чистейшее, из материализатора, химически чистое, чище не бывает!

— Откуда оно у вас?

— Послушайте, мне сказали, что ваш банк принимает золото. Я пришёл вам продать. Если сомневаетесь в чистоте образца, проверяйте.

Далее произошло то, чего я не ожидал. Дама вдруг подскочила со стула и живо метнулась за дверь. Разумеется, с моим слитком в руках. Это мне совсем не понравилось! Все эти «кидательные» темы были мне хорошо известны, я сам в таких штуках большой мастер, благо мы их изучали в монастырской школе тюремного типа как один из профилирующих предметов на протяжении трёх семестров.

— Эй, куда вы?! А ну, верните моё золото, иначе я вас обижу…

Кто-то тронул меня за локоть. Я обернулся и увидел странного вида седого мужичонку в чёрной бесформенной робе:

— Отойдёмте, молодой человек!

— Я никуда отсюда не отойду! Тут эта… эта крыса слямзила мой кусок золота! Я тут сейчас устрою образцово-воспитательный тренинг для персонала!

— Отойдите, я вам сказал, в сторону! — уже с явной угрозой в голосе потребовал седой мужичонка.

Тут я увидел в его свободно опушённой правой руке чёрную палку. Ну, это явный перебор!

Я даже не стал поворачиваться к нему лицом — просто жёстко воткнул дяденьке локоть в переносицу и, когда тот качнулся назад, подсёк его ногу ударом под колено. Он звучно впечатался спиной и затылком в выложенный камнем пол. Очередь позади меня ахнула. Впрочем, нет, ахнула вся сберкасса.

— Спокойно! — по-доброму сказал я. — Обещаю, что не стану убивать бедолагу. Хотя, может, и следовало… Короче, всем лечь на пол и не питюкать!

Первое правило обращения с заложниками: внятно и в доступной форме формулировать свои требования. Второе правило: продемонстрировать готовность любыми способами добиться их безусловного выполнения. Третье правило: поощрять исполняющих требования и наказывать противящихся. Теоретически всё очень просто. Важен практический навык!

Открыв портфель, я вынул «чекумашу» и выстрелил в толстое стекло, за которым ещё несколько секунд назад сидела стерва, убежавшая с моим золотом. Стекло с грохотом обрушилось, брызнув фонтаном искрящихся осколков. Получилось громко и эффектно.

Народ в сберкассе рухнул на пол. То-то же!

С присущим мне энтузиазмом я шагнул в образовавшийся проём, спрыгнул там на пол, добрым пинком высадил фанерную дверку и прошёл в коридор, изгибавшийся буквой «Г».

— Эй, дурочка! Верни мне моё золото, иначе обижу всерьёз! — возвестил я и свободной рукой постучал по стенкам коридора, определяя, где капитальная кладка, а где лёгкая перегородка.

Двери по правую руку меня сейчас интересовали мало, я уже успел понять, что кассовые машины с деньгами находились в тех загородках, что выходили к операционному залу, то есть по левую руку. Двигаясь по коридору, я выбивал ногой дверь и требовал от упавших на пол кассиров: «Соберите мне все деньги, и тогда никто не пострадает! Если будете тянуть время, я прострелю вам коленку!»

Время никто тянуть не пытался. Буквально за пару минут я обошёл пять кабинок, и пятеро кассиров вручили мне изрядные стопы с бумажными деньгами. Их оказалось столько, что я едва смог рассовать по карманам штанов. Уже в самом конце коридора я увидел две противолежащие двери. Одна, очевидно, являлась чёрным ходом и вела во двор, а через другую можно было попасть в операционный зал. То есть туда, откуда я зашёл, прострелив бронированное стекло.

У меня возникло подозрение, что дама с моим золотом через эту дверь выбежала в зал и, возможно, покинула помещение сберкассы. В конце концов, пока я собирал деньги у кассиров, никто не контролировал происходившее там. Народ, должно быть, давным-давно расползся кто куда. И это правильно!

Ударом ноги я вынес лёгкую дверь и едва не наступил на лежавшую буквально у меня под ногами дамочку. Ту самую, что схватила моё золото и куда-то убежала, вынудив меня устроить весь этот цирк. Она смотрела на меня снизу вверх, лицо её было перекошено от страха, а губы тряслись.

— Заберите… заберите своё… золото, — она протянула блестящий жёлтый кубик.

— Дура ты! Сказано же было: отдай! А ты куда побежала?

— Я… показать… хотела зам… зам… заместителю…

— Ну и что мне с тобой сделать? Хочешь — этот день станет самым холодным, нерадостным и продлится весь остаток твоей напрасной жизни?

Женщина завыла. Вот уж дура! Мы, «донцы», не воюем с бабами.

Я шагнул через порог, взял протянутый золотой кубик и, выпрямившись, остолбенел.

Только теперь я понял, почему эта дамочка не выбежала из помещения Сбербанка, а покорно улеглась на пол. В стороне от входной двери, прикрыв спину капитальной стеной, стоял мужчина в блестящей селенитовой броне. В одной руке он держал «чекумашу», в другой — двуствольный «канделябр» с автоматической подачей стрел. Сари на его мощной груди распирала абляционная подложка. Между широко расставленных ног находился блестящий платиновый чемоданчик.

Мужчина этот имел рост два метра четыре сантиметра, был сугубо гетеросексуален, должен был родиться спустя восемьсот сорок два года и получить при рождении доброе русское имя Пафнутий. Кроме того, он являлся куренным атаманом прославленного казацкого куреня имени Че Гевара-Самовара.

Этим человеком был я.

 

14

Я сказал самому себе:

— Деньги собрал?

— Собрал, — ответил я опять же самому себе. — Какой-то придурок вызвал группу быстрого реагирования. Машина стоит перед крыльцом. Я засадил им внутрь салона стрелу с пикриновым цианидом. Но там ещё одна машина подъехала. Кроме того, человек в каске и со стреляющим устройством кинетического действия сидит под крыльцом на противоположной стороне. Сторожит, стало быть, твой выход. Короче, они сидят и морщат репу, придумать ничего не могут, заходить боятся. План есть?

— Конечно! — отозвался я. — Как насчёт алгоритма Бэ-Одиннадцать?

— Лучше Бэ-Девять. Категоричнее получится. Кроме того, если дашь заложникам денег, то они тебе ещё благодарны останутся. Ты всё равно набрал бабла больше, чем надо…

— Бэ-Девять, так Бэ-Девять. Дай мне пару деморализующих гранат!

Я не сомневался, что коли я оказался в этом месте со своим любимым платиновым чемоданчиком, там должна находиться дюжина необходимых гранат. Я-Второй нагнулся, вынул из чемодана два синих шарика и бросил себе же Первому. Подойдя к двери, я чуть высунулся из-за выступа стены, выстрелил в стекло и заорал в образовавшуюся дыру:

— Мать вашу, козлоногие рогоножцы! Только суньтесь сюда! У меня заложники, блин! Кровищи будет по колено! Покрошим всех в «чесумойку»!

— Они не знают, что такое «чесумойка», я у Наташи специально интересовался, — подсказал мне Я-Второй. — Скажи, что покрошишь в винегрет или окрошку! И ещё скажи: «Менты — козлы!»

— Все менты — козлы! Я вас покрошу в винегрет и окрошку! Во как! — на этот раз я остался очень доволен собой.

Для усиления эмоционального воздействия на скудное воображение местных работников правоохранительных органов, я метнул на улицу оба синих шарика. Высокомолекулярные эфиры, рассеянные взрывами в воздухе, должны во много раз усилить впечатление от сказанного.

Я повернулся к лежавшим на полу людям и спросил:

— Господа заложники, покушать желаете? Сейчас мы закажем еду и напитки… Какие будут пожелания?

Один из группы тинэйджеров, лежавшей в углу кассового зала, приподнял голову:

— Пиццы потребуйте! И пива… По две бутылки на брата! Это минимум… «Балтику»-семёрку. И кальмаров солёных… И креветок!

— Где ты собираешься креветок варить? — неожиданно подал голос его сосед. — Да и «Балтику» на хрен! «Гиннес» давай! Тёмное! Две упаковки.

Я опять заорал на улицу:

— Менты — козлы, мать вашу! Пива сюда! Четыре упаковки тёмного «Гиннеса»! И солёных кальмаров! Если через полчаса пива не будет, в окно полетит первая голова! Да, кстати, и пиццу тащите! Двадцать пицц!

Пока я создавал видимость переговоров с органами власти, Я-Второй прошёл вглубь сберкассы, подготавливая путь к отступлению. Покинув место у двери, я проследовал за ним.

В узком коридорчике позади кассовых кабинок Я-Второй стоял на стуле и крепил к потолку клейкую взрывную ленту:

— Сколько денег дать заложникам?

— Дай им по две тысячи. Извинись, пообещай, что никто не пострадает, пусть люди не волнуются.

— Я возьму пару штук шумодымовых гранат? Чтобы замаскировать подрыв потолка?

— Ты у меня спрашиваешь? — усмехнулся Я-Второй. — Этот чемоданчик мой в той же степени, что и твой!

Я вернулся в зал, попросил заложников сесть. Принялся раздавать деньги — каждому по две тысячи рублей. Даже той, что хапнула моё золото, вручил означенную сумму. Всего раздал тридцать восемь тысяч рублей. Поскольку в ценах две тысячи шестого года я не ориентировался, мне трудно было понять, сколь велико воздаяние в глазах заложников.

— Призываю вас не беспокоиться! Штурма не будет, никто из вас не пострадает! Попрошу соблюдать правила заложников! Вас обучали в школе правилам поведения в случае террористической атаки?

— Не-е-е-ет! — хором отозвались заложники. Получив деньги, все они заметно повеселели.

— Скверно… — Я всё более разочаровываюсь в своей Родине! — Надо будет провести разъяснительную работу среди губернаторов…

— Проведите, проведите! — оживились тинэйджеры, заказавшие пива с пиццей. — Особенно среди нашего губернатора!

— Будем считать, что ваш губернатор попал в оперативную разработку. Пока же все пригнитесь и заткните уши. Сейчас станет немного громко.

Публика тут же повалилась на пол, позатыкав уши. Я же закричал наружу:

— Менты — козлы, где пиво?! И пицца?! — и сразу метнул первую шумодымовую гранату. Следом полетела вторая. Их рёв длился в общей сложности почти восемь секунд. Взрыв, прогремевший внутри сберегательной кассы, почти потерялся в уличной какофонии.

Гранаты всё ещё продолжали свистеть и жужжать, а я уже пересёк помещение, вскочил в пробитое моей пулей пуленепробиваемое окно, преодолел узкую комнатку кассира и выскочил в коридорчик за нею. Там стояло облако пыли, но можно было рассмотреть кусок обрушившейся потолочной плиты. Я-Второго нигде не было видно. Стало быть, он уже вскарабкался наверх.

Я вскочил на стол, оттуда прыгнул в пролом. Меня подхватили крепкие руки:

— Наклоняй голову, тут очень низкий потолок, — услышал я свой собственный голос. — Это у них здесь технический этаж.

Я-Второй, подхватив чемоданчик и сжимая в руке рулон взрывной ленты, побежал вдоль ряда разноформатных труб. Я припустил за ним.

Преодолев по изогнутому буквой «Г» помещению около полусотни метров, мы оказались перед запертой дверью, тут же подорванной клейкой лентой.

— Они проследят маршрут нашего отхода, — заметил я.

— Не сразу. Я тут набросал шутих по всему району. Они подрываются каждые три-пять минут. Этот взрыв ничем не отличим от двух дюжин ему подобных.

Мы выскочили из технического этажа и помчались, разумеется, наверх. Дверь на крышу взрывать не стали. Орудуя сверхпрочным стволом «чекумаши», Я-Второй просто-напросто выломал дверные петли. Затем — энергичная пробежка по крышам.

— Краткий курс местной топографии, — сказал Я-Второй. — Вот Ленинский проспект. Там — Московский проспект. Мы на крыше дома номер сто семнадцать. В соседнем доме — гостиница. Там ты можешь спокойно переночевать.

— Документы потребуются? У меня ведь ничего нет…

— Там сегодня дежурит женщина с коровьими глазами. Скажешь ей ласково: «Красавица, можно денежки провести мимо кассы!» И она тебя поселит без всякого оформления.

— Женщина, говоришь…

— Тебе не понравится. Мной уже проверено. Даже ты столько не выпьешь!

— Понял. Как узнать адрес Наташи Тихомировой?

— Зайди в любое интернет-кафе, попроси администратора отыскать в адресной базе нужное тебе лицо. Пообещай тысячу рублей — это хорошая плата. И кстати, имей в виду, что сто рублей — здесь хорошие чаевые. Практически в любом случае. Администратор подскажет её адрес.

— А ты не подскажешь? Ты же его уже знаешь!

Я-Второй тяжело вздохнул:

— Видишь ли, Пафнутий… Не всё так просто, как ты думаешь.

— Что ты имеешь в виду, Пафнутий?

— Я не уверен, что мы с тобой имеем за плечами одну версию прошлого. И, соответственно, будущего.

— Стоп… Подожди… Что ты сказал?

— Что слышал. У нас с тобой общее настоящее, но в остальном наши пути могут быть весьма различны. Сильно подозреваю, что версий прошлого и будущего множество. И они далеко не во всём идентичны. И адрес проживания Наташи может меняться в зависимости от того, где мы находимся.

— Стоп-стоп! Что же это получается?!

— Да чертовщина полная получается, в том-то и дело! И чем дальше в лес, тем гуще грязь!

— Ладно, понял. Пошли, что ли, пока эти обормоты оцепление вокруг района не выставили…

— Я пойду первым! — сказал Я-Второй.

Он (то есть всё же я!) снял селенитовое сари, абляционную подложку и остался в одежде, похожей на мою: штаны с двойными швами, майка с какими-то буквами. Из платинового чемоданчика он достал пакет с одеждой, протянул мне:

— Смени облик.

Мой экземпляр номер два из будущего спрятал сари и абляционную подложку в чемоданчик, туда же положил и «чекумашу». Прикрепив кусочек взрывной ленты к двери выхода с крыши, снёс её, на хрен. В смысле, напрочь.

— Спасибо, Пафнутий, что помог! Что бы я делал без тебя!

— То же, что и со мною, только без меня… — ответил я самому себе.

Несколько иррационально, но, по сути, верно.

— И ещё… Имею вопрос, сугубо мужской… — я запнулся.

— Про Наташу, что ли?

— Ну да… Молодец, догадался!

— Ещё бы не догадаться! Я — это ты… Что, правда, хочешь знать, как у тебя с ней сложится?

— Э-э… Да, пожалуй, нет.

— Тогда и не спрашивай.

В доме сто пятнадцать по Ленинскому проспекту действительно оказалась гостиница. На месте администратора был коротко стриженый мужичонка лет тридцати пяти. На кармане его рубашки болталась закатанная в целлулоид этикетка «Дежурный администратор Мацуев Павел Вячеславович». Что-что, но он никак не женщина с коровьими глазами.

Как-то меня это смутило, но и не очень. Малорослый администратор оказался бестолково-суетливым заикой, брызгавшим слюной и постоянно ронявшим со стола предметы. Мои переговоры с ним уложились в две минуты. За это время Мацуев умудрился трижды уронить со стола письменные принадлежности, пять раз встал со стула и сел обратно.

Он поселил меня за две тысячи рублей «без отчётных документов» и с условием, что я съеду в восемь часов утра.

Разумеется, ни о каком голосовом управлении в номере не могло быть и речи. Пришлось довольствоваться тривиальными ключами. Впрочем, разобраться с этим оказалось несложно — изучению замково-слесарного дела в монастырской школе тюремного типа посвящались два семестра.

Я поднялся в номер, оказавшийся однокомнатным универсальным жилым блоком с независимой сантехникой и кухней, упал в кровать и отрубился.

Проснулся посвежевшим и умиротворённым, с бодрящим ощущением лёгкого голода. Пересчитал деньги, рассованные по карманам. Оказалось более сорока четырёх тысяч рублей. Вполне должно хватить до завтрашнего вечера.

Я спустился вниз. Администратор отсутствовал…

Розыски места, где можно было бы перекусить, привели меня в забавное заведение под названием «Кактус». Изучение меню убедительно показало, что сорока четырёх тысяч рублей мне хватит здесь на многое, а потому я заказал всякого. В том числе, дольку настоящего чеснока!

Сидя в «Кактусе» у окна, выходившего как раз на Ленинский проспект, я не без любопытства наблюдал за вознёй работников правоохранительных органов вокруг сберкассы, где я так забавно погеройствовал вместе… ну, вместе с самим собою. На пересечении улицы Зины Портновой и Ленинского проспекта сгруппировалось шесть автомашин с синими полосами на бортах и надписями: «криминалистическая лаборатория», «взрывотехническая лаборатория», «ГУВД», «РОВД», «ФСБ». Прям азбука какая-то!

Покончив с трапезой и тремястами граммами водки «Мягков», которая своим вкусом напомнила мне использованный памперс для охотников на слонов, я вернулся на базу. То бишь в гостиничку.

Теперь администратор оказался на месте. Я не смог пройти мимо.

— Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?

— К-к-к… оторый ч-ча-ас? — переспросил он, подпрыгнув вместе с креслом и уронив на пол очередную партию канцелярской мелочёвки.

— Это вы меня, что ли, спрашиваете?

— Н-нет! Просто в… в… в Петербург…г…г… г-г-го-ворят «Который ча-а-ас?»

— Пусть говорят. А я спрашиваю «Сколько времени?».

— П… п… пятн-н-н…

— Пятнадцать…

— Да!.. М-минут д-д-десятого.

— Я так понимаю, уже вечер? — уточнил я.

— Да.

— Почему же ещё светло?

— Б-б… белые ночи.

— Что — белые ночи?

— Были в мае.

— А сейчас июль?

— Да.

— А белые ночи были в мае?

— Да.

— Поэтому сейчас светло?

— Да.

Кто-то из нас двоих — ненормальный!

— У вас, молодой человек, какое образование?

— А-к-к-кадэмия У-управления… — администратор произнёс «академия» через «э». В двадцать первом веке было принято выражаться именно так?

— Вы акадэмик? — поразился я.

— У-у-учусь…

А я-то решил, что его потолок — два начальных класса школы прикладного даунизма!

— Господин администратор, а как можно найти человека в вашем городе по фамилии? Говорят, надо обратиться в интернет-кафе, там есть адресные базы…

— Я M-м-м…огу помочь.

— Замечательно! Я вам заплачу тысячу рублей, если вы поможете мне установить адрес и телефон Тихомировой Натальи Александровны.

— Да!

Я поднялся в свой номер, сел на поперечный шпагат, пытаясь добиться вечерней релаксации. Недолго я так просидел. В дверь постучали. «Акадэмик» принёс записку с адресом и телефоном. Получив обещанную тысячу рублей, он тут же свинтил, опасливо поглядывая на мою гимнастику.

Номер телефона начинался с цифр «295». Это показалось знаковым совпадением. Ведь двадцать девятого числа пятого тетрацикла я появился на свет. Правда, должно это состояться ещё очень нескоро — лет через… м-м… чтоб не соврать, восемьсот сорок. Тем не менее, совпадение есть совпадение!

Передо мной на стеклянном столике стоял телефон. Я поднял трубку, понажимал кнопки.

Трубка хрюкнула. И важный баритон неприязненно произнёс мне в ухо:

— Алё?

Признаюсь, никак не ожидал услышать баритон. Впрочем, а чего бы я хотел? Половозрелая девочка не станет сидеть в тереме за высоким забором.

— Здравствуйте, — вежливо сказал я. — Можно ли слышать Наталью Александровну Тихомирову?

— Кто её спрашивает?

Я испытал приступ желчного раздражения. Может быть, это водка «Мягков» имела такое необычное отложенное действие? Или в моей реакции было нечто сугубо личное?

— Её спрашивает Пепеданг Чивалдоси.

— Чего-о? Типа приколист, что ли?

— Наташу позовите, — я с трудом продолжал быть вежливым.

Трубка клацнула о какую-то твёрдую поверхность. Прошло некоторое время. В моём восприятии оно растянулось надолго. Наконец, я услышал хорошо знакомый мне голос:

— Да, слушаю вас…

— Наташа, извините, что я вас потревожил. Завтра в вашей жизни случится очень важное событие, я хотел бы вас предуведомить… — Тут я запнулся. Следует ли вдаваться в объяснения по телефону? — Так случилось, что мы с вами оказались в самом эпицентре сложной интриги…

— Кто вы такой? О чём это вы говорите?

— Можете называть меня Сэмми. Силами, недоступными моему и вашему пониманию, запущена цепь событий, которую мы пока не в силах предотвратить или изменить. Но это временно! Вселенский баланс никем не может быть разрегулирован или отменён…

Вот как загнул! Прям дословно процитировал господина генерального комиссара второго ранга!

Трубка загудела. Я не сразу понял, что связь прервалась. Как всё же странно! Такое взаимное непонимание в фатальные для судеб мира мгновения!

Я улёгся в кровать и, делая зарядку для мизинцев ног, предался горестным размышлениям о своём сипатом голосе, вызывавшем оторопь милых дам и дрожь вурдалаков… Медведь я, медведь косматый! Так называла меня моя матушка… И ведь даже по телефону поговорить не умею.

С такими вот мыслями я незаметно погрузился в расслабленную дрёму. И кажется, уснул.

 

15

Проснулся я много раньше, чем мне надлежало покинуть гостиницу. Странное чувство испытал я, глядя из окна на безмолвный и безлюдный двор, неподвижные автомобили на автостоянке и тёмные окна в доме напротив. В двадцать девятом веке город бы уже вовсю кипел, сейчас же Санкт-Петербургом правило сонное бесчувствие.

Довольно долго я смотрел телевизор и успел прослушать несколько программ новостей. Затем изучил карту города в справочнике «Жёлтые страницы 2006» и выдрал схему юго-запада города. Именно там и находилась Арьергардная улица. Я даже отыскал дом, в котором проживала Наташа.

В номер постучал администратор. Стало быть, пора выселяться…

Солнышко пригревало, впереди у меня целый день. Настроение при выходе на улицу заметно улучшилось. Ведь именно сегодня я должен встретиться с Наташей! Ей придётся меня выслушать! Пусть даже и против воли!

Другое дело, захочет ли она меня понять? И ещё одно другое дело: как действовать мне после нашего разговора? Казаки, кстати, делая любимым женщинам предложения интимного свойства, обычно говорят: хочешь — давай, а не хочешь — давай, как хочешь…

Если по уму, то в эту самую «воронку демодулятора», как её назвал генеральный комиссар второго ранга, должен шагнуть я сам. Иначе с чем и для чего оставаться мне в этом мире? Но ведь именно этого и желал астеничный мучитель из Службы Политической Безопасности. Должен ли я сыграть в поддавки с врагом? Ответ представлялся мне очевидным.

С другой стороны, почему вообще возникло предположение, будто объектом переброски сквозь время является именно Наташа? Может быть, она в этой истории столь же случайный человек, что и я! Возможно, вовсе не для неё создавался этот коридор вне времени, а именно для меня… А она — совершенно случайный персонаж. И я, втягивая её, разрушаю законы гармонии мира и посягаю на вселенский порядок вещей.

Очень интересной показалась мне мысль о возможном существовании нескольких вариантов прошлого. Ведь Я-Второй сказал, что в гостинице будет работать «женщина с коровьими глазами». А на самом деле? Заика-«акадэмик».

Уяснить бы, какую, собственно, цель ставили перед собой загадочные создатели машины времени! Но сначала хотелось бы узнать, кто вообще они такие! «Цивилизаторы» в лице генерального комиссара второго ранга пытались уверить меня в том, что им неизвестен создатель «торпиллера». Только можно ли верить их словам? А если можно, то вопрос ставится ещё острей: как в наше время в человеческом сообществе могла анонимно появиться альтернативная сила настолько могущественная, что её технологии опередили уровень развития Земной Цивилизационной Лиги?

Инопланетян не существует. В нашей Вселенной нет иных цивилизаций и поселений, кроме тех, что созданы расселившимся человечеством. Это одна из констант нашего бытия. Стало быть, принцип действия машины времени, разрушающей базовые представления людей о законах мира, мог быть создан только в голове человека. И реализован только людьми… Какой целью могут руководствоваться люди, возжелавшие перебросить из двадцать первого века в век тридцатый смешную длинноногую зеленоглазку? И почему во всю эту кашу замешан я? Случайно?

А если я вовсе не случайно оказался внутри этого сюжета? И Наталья Тихомирова точно так же вовсе не случайный его персонаж? Нас хотят поменять местами: её вбросить в будущее, а меня — в прошлое. Для чего? Я должен сделать что-то важное для России? Чем именно? «Чекумашей» с двадцатью патронами? Голыми руками? Головой, набитой обрывками всевозможных сведений, представляющий для жителей двадцать первого века сугубо абстрактный интерес?

Полная ерунда! Или надо выпить ещё триста грамм водки «Мягков» — и тогда мыслительный процесс активизируется?

Я неспешно прошёл проспект Ветеранов, глазея по сторонам и читая вывески. По мосту перешёл речку Дудергофку и свернул на Арьергардную улицу. Можно сказать, я был уже на месте.

Побродив окрест, изучил взаимное расположение объектов на местности. Отыскал, в частности, детскую больницу, о которой упоминала Наташа, отвечая на вопрос Юры Круглова о стратегических объектах рядом с её домом.

Что ж, пора выдвигаться на исходную позицию.

Я встал на углу дома, в котором, согласно записке администратора-акадэмика Мацуева, проживала Наташа. Судя по её рассказу, переход состоялся в половине десятого вечера, в это время она возвращалась из магазина. Магазинов окрест было не так много, а подходов к дому и того меньше. В любом случае, со своего места я бы прекрасно видел, когда именно она окажется на улице.

Расчёт мой полностью оправдался. Натс вышла из второго от меня подъезда в сопровождении собакоподобного молодого человека с выдвинутой вперёд челюстью и недобрым взглядом. Тот самый баритон, с которым я имел удовольствие общаться давеча по телефону?

Наташа была одета весьма… весьма… Во всяком случае, в тридцатом веке я ничего подобного на ней не видел. Обтягивающие бёдра светло-голубые штаны с обрезанным поясом позволяли обозревать поясницу и животик, а тряпица, прикрывавшая торс, оставляла простор для разгула мужской фантазии. Штаны имели потёртости и дыры, подобные пулевым отверстиям. Замызганный комбинезон, в котором я впервые увидел Наташу на Корабле дураков, в сравнении с этими штанами — прямо-таки верх респектабельности! Если б мне поручили надзор за общественной нравственностью в Санкт-Петербурге, то торговцев такими штанами я бы приказал по пояс закатывать в гудрон на перекрёстках и площадях города и многократно переезжать общественным транспортом.

Наташа вместе со своим спутником направилась прочь от дома. Поскольку я уже прекрасно знал местную географию, мне не составило труда понять, что они идут в магазин. Я двинулся следом, особенно не таясь. А чего мне таиться, я — не тать, крадущийся в ночи!

«Баритон», сопровождавший Наташу, зыркал по сторонам, изображая её сторожа. Может, любовник? Или просто ухажёр? Или муж?

Присутствие третьего человека могло определённым образом повлиять на поведение Наташи. Насколько я мог судить, те люди, что находились в непосредственной близости от места перехода, сохраняли способность осмысленно действовать. Течение времени для них не прекращалось. Ксанф, например, не только разговаривал со мной, но даже отдал мне запасную обойму к «чекумаше». А что если этот кавалер-любовник-муж вмешается в мой разговор с Наташей? Или, чего доброго, сам скакнёт в переход?

Что же мне с ним сделать? Отоварить по репе? Или вежливо попросить постоять в сторонке?.. Эх, дротик бы мне с ацилоперидопирином…

Наташа со своим спутником пробыла в магазине довольно долго — с четверть часа. Вышли они, нагруженные пластиковыми мешками, двинулись к дому. Тут-то, на обратном пути, я их и нагнал. Со всей возможной вежливостью поздоровался и сразу брякнул:

— Наталья Александровна, это я вам вчера звонил.

Натс отшатнулась от меня в сторону, а её кавалер, бросив пакеты с покупками на землю, выскочил вперёд, заслоняя её собой:

— Ты кто такой?! Ты че тут трёшься?! Хочешь, чтоб я в лобешник тебе закатал?!

Он имел явно избыточный вес и, судя по неразвитым кистям рук, даже кулаки не мог правильно сжать. Его угроза вызвала у меня улыбку.

— Че ты лыбишься? Че ты зенки-то выкатил?

М-да. Ничего содержательного.

— Наташа, мы могли бы поговорить с вами хотя бы пять минут? — Я полностью проигнорировал смехотворного защитника. — Для вас это важно.

Первый испуг у неё прошёл. Да и моё спокойствие определённым образом сказалось на её восприятии. Она шагнула ко мне и коротко сказала своему защитнику: «Не кипятись!».

— Всё, что я вам скажу, Наташа, покажется фантастичным, невероятным. Тем не менее, хотя бы примите сказанное к сведению… Наташа, сейчас вам предстоит совершить путешествие во времени более чем не восемьсот лет вперёд. Вы попадёте в две тысячи девятьсот двадцатый год, в совершенно другую эпоху и в совершенно другое место. Вы увидите много удивительного, странного. На вашу долю выпадут испытания, связанные с риском для жизни, и некоторые из людей, которые первоначально будут вас окружать в будущем, погибнут при трагических обстоятельствах. Но вы не погибнете, и мы обязательно встретимся в будущем. Точнее говоря, я вас там спасу. А если говорить ещё точнее, то и вы меня там спасёте. Долг, как известно, платежом красен, правда? Я хочу, чтобы вы все это знали. А знание придаст вам силы стойко встречать испытания, которые выпадут на вашу долю.

— Послушайте… — Наташа вздохнула. — Может, вы книжку напишете? Я работаю в издательстве, покажу её редактору…

— Ценю ваш такт и здравый смысл. Но будущее настигнет вас неотвратимо. И вы должны быть к этому готовы. Иначе… вам трудно будет адаптироваться. А так вы будете вспоминать мои слова, и это поможет вам сохранить здравый смысл.

— Послушайте… — Наташа коснулась пальцами лба. Видимо, ей трудно было подобрать слова. — То, что вы говорите… Не обижайтесь, но вам надо к врачу. Вы милый человек, в вас ощущается такая энергетика… такая мощь… Вы интересный мужчина, но вам не надо звонить мне и искать встречи со мной…

— Вы не так меня поняли, Наташа. Я не сумасшедший. И я не домогаюсь вашего внимания. Мне семьдесят два года. Поверьте, о любви мужчины и женщины я знаю много больше любого жителя двадцать первого века. У нас, в будущем, эта область человеческих отношений очень сильно видоизменилась.

— Правда? — В её улыбке читался сарказм. — И как же?

— Если вас это, в самом деле, интересует, могу сказать, что появился третий пол, созданы мозговые симуляторы сексуальной направленности, чрезвычайно расширилась сфера химических средств, модифицирующих сознание. Я уж не говорю о таком модном направлении секс-хирургии, как имплантирование парных половых органов… Как-нибудь поговорим об этом там, в 2920 году.

— Как это всё странно… Как вы узнали обо мне?

— Это не я о вас узнал. Вас выбрал кто-то другой. Почему и зачем — сказать пока невозможно. Во всяком случае, мне это неведомо. Цепь событий, связанная с вами, не может быть изменена или предотвращена мной. Хотя существует сила, которая очень бы хотела, чтобы я вмешался в происходящее и разрушил однажды сформированную цепь.

— Вам надо к врачу…

И тут в воздухе появилась чёрная точка. Не прошло и секунды, как она раскрылась в чёрный круглый зев, повисший над самой землёй.

Наташа вскрикнула и инстинктивно подалась ко мне. Признаюсь, я и сам немного оторопел, хотя внутренне был готов.

— Саша, Саша! — Натс обернулась к своему «защитнику». Тот стоял с пакетами в трёх метрах позади и таращился перед собою невидящим взором.

— Он вас не слышит. Вас никто не слышит, кроме меня. Для окружающего мира этого мгновения не существует, как вообще не существует дискретного мига. Ось времени для всех жителей Земли свёрнута. Время течёт только для нас.

— Но… Как же это?

— Вы запомнили всё, что я вам говорил? Прошу вас! — я сделал приглашающий жест в сторону чёрного круга.

— Я не хочу. И не могу. Я… отказываюсь.

— Это невозможно. Кое-кто очень хотел бы, чтобы не вы, а я шагнул туда. Но я намерен спутать им карты!.. Вперёд! Вселенский баланс никем не может быть разрегулирован или отменён!

Натс продолжала оцепенело стоять на месте. Я подхватил её за талию и просто вбросил в разинутый чёрный зев. Просто и сердито, и чтоб, значит, особенно не чикаться.

Переход тут же закрылся. Секунду ещё он висел чёрной точкой передо мной, затем исчезла и она. Я спокойно пошёл вперёд. Уж и не знаю, что подумал Саша с пакетами, потерявший вдруг из вида Наташу. Меня это совсем не интересовало.

Подойдя к двери подъезда, я набрал на домофоне номер квартиры. Вероника Ивановна открыла подъезд, даже не спросив «кто там». Ждала возвращения дочери с этим самым… переносчиком пакетов.

Поднявшись на пятый этаж, толкнул вторую дверь налево.

— Вероника Ивановна! — позвал я маму Наташи, не проходя вглубь жилища, дабы не напугать.

Мне навстречу вышла женщина со скалкой в руках. Очевидно, она раскатывала тесто — руки и передник в муке.

— Здравствуйте, — поприветствовал я. — У вас чудесное имя. Есть такая галактика — Волосы Вероники.

— Что такое?! Кто вы?!

— Можете звать Иван Объедалов. Я хотел вам сказать, что Наташа сегодня домой не вернётся. Вы не должны беспокоиться. В том смысле, что…

Возможно, я не так начал разговор. Но отступать уже было поздно.

— В настоящий момент она переправлена в другое место пространства-времени и находится практически на девять столетий в будущем. Она жива, здорова. Всё с ней будет хорошо. Я бы хотел успокоить вас на тот счёт, что…

И тут из-за моей спины послышался голос:

— Вероника Ивановна, это тот идиот, что звонил Наташе вчера! Он её похитил!

Сашок стоял на лестничной клетке. Подходить ближе явно опасался. Я полуобернулся к нему и… Нет, краем глаза я уловил движение Наташиной мамы, даже успел повернуть голову. Единственно для того, чтобы увидеть опускавшуюся на темя деревянную скалку.

…Когда я пришёл в себя, руки мои оказались скованы за спиной. Голова жутко болела, темя горело огнём. Краем глаза я видел натёкшую под собой лужицу крови. Рядом — какие-то мужчины… Сквозь полуприкрытые веки я рассмотрел на их серых штанах красные канты. До меня долетали обрывки разговора:

— Этот мудень вроде бы им уже звонил, нёс какую-то околесицу. А сегодня подстерёг девчонку возле дома. Она вечером вышла буквально на четверть часа, до магазина… Девчонка исчезла, а он припёрся к мамаше и давай ей там что-то говорить про перелёт в будущее на девять столетий.

— Девчонку-то ищете?

— Сейчас по Юнтоловскому парку весь свободный состав ведёт прочёсывание. Изнасиловал и убил? Или просто бросил?

— Вот что! Парк прочесать — само собой. Но у этого муденя могла быть машина. Осмотреть все машины окрест! Прямо подряд идите, толкайте машины, пусть сигнализация срабатывает.

Я собрался с силами и сказал всё, что думал:

— Менты — козлы!

ИЗ ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ ГР.______

ПОСТУПИВШЕГО В ПСИХИАТРИЧЕСКУЮ

БОЛЬНИЦУ СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ

С ИНТЕНСИВНЫМ НАБЛЮДЕНИЕМ

(АРЬЕРГАРДНАЯ УЛ., Д. 9) «____»________Г.

(от руки ниже строки приписано 21 июля 2006 г.)

Анамнез: Больной поступил с травмой головы (парантральная зона), полученной в момент задержания. Рентгенограмма головы показала целостность костей черепа. Внутри мозга, между таламусом и гипоталамусом, обнаружено тело оживальной формы диаметром ок. 15 мм и длиной ок. 70 мм. Природа обнаруженного тела и способ его введения внутрь не поддаются определению.

Рост — 204 см, вес — 105 кг, сложение — атлетическое, крепкое; возраст — 72 года (со слов больного). По объективным оценкам возраст около 35–40 лет.

Документов, удостоверяющих личность, в момент поступления не имел.

Больной в момент поступления находился в сознании, был контактен, бредил. Называл себя разными именами, утверждал, что явился в 21 век из будущего. Цель визита объяснял тем, что принудительно был направлен сюда врагами. Исчезновение гр. Тихомировой Н. А., явившееся причиной его задержания (см. сопроводительную справку прокуратуры Кировского р-на г. С. — Петербурга), объясняет её перемещением в 30 век.

В последующие дни характер бреда не изменился.

Рассуждения внутри бреда логичны, взаимосвязаны и отличаются реалистичностью причинно-следственных связей. Больной утверждает, что родился в 2848 году на планете Красная Площадь, заселённой «донскими казаками». Учился в монастырской школе тюремного типа с углублённым изучением подрывной деятельности (sic!), которую закончил с отличием. На протяжении многих лет являлся активным участником подрывных действий «донских казаков», направленных против масонской Земной Цивилизационной Лиги. Характер упомянутых «подрывных действий» уточнить отказывается.

Упоминания о масонах и «масонском заговоре» против России являются одним из «пунктиров» бреда больного и вызывают его сильное эмоциональное напряжение. При этом в выраженном виде элементы бреда преследования не прослеживаются.

Демонстрирует незаурядные физические данные и хорошую атлетическую и гимнастическую подготовку. Задерживает дыхание на пять минут. Отжимаясь от цементного пола на сжатых кулаках, выпрыгивает вверх на высоту метр и более (повторяя это упражнение 120–150 раз без остановки). Без разминки садится в продольный и поперечный шпагаты. Искусственно может вызывать состояние каталепсии, при которой все мышцы тела напрягаются до такой степени, что становится невозможным осуществить инъекцию. По этой причине за всё время пребывания под наблюдением больному не сделали ни одного укола. Демонстрирует пренебрежение к боли — разряды электрошокера вызывают у больного смех.

Тело больного иссечено рубцами, похожими на следы полостных операций. Таковые рубцы имеются на груди, животе, в паху. По утверждению больного, его жизненно важные внутренние органы неоднократно пересаживались в ходе операций по омоложению организма.

Обстоятельно описывает общество будущего. Рассказы больного многоаспектны, внешне логичны, лишены явных противоречий. С удовольствием вступает в научные дискуссии. Особенно по вопросам, связанным с космогонией, астрофизикой, а также историей земной цивилизации. Демонстрирует незаурядную эрудицию по широкому кругу как чисто научных, так и научно-прикладных вопросов. Больным сделаны записи, описывающие устройство Вселенной (по отзывам сотрудников С. — Петербургского ун-та, которым эти записи предъявлены, изложенные там сведения частично совпадают с данными совр. науки, а частично могут рассматриваться как достоверные, но неподтверждённые).

В своей речи больной широко прибегает к использованию активных неологизмов. Диапазон употребления неологизмов весьма широк. Языковые новообразования используются больным для описания многочисленных бытовых и технических элементов общества будущего — транспортных средств, оружия, одежды, различной утвари и пр.

Относительно слитка, который больной имел при себе в момент задержания, сообщил, что это золото получено им в будущем, из которого он прибыл. Именно этим объясняется отсутствие на слитке клейма аффинажного завода.

Относительно устройства непонятного назначения, также обнаруженного при нём, больной утверждает, будто это оружие под названием «чекумаша». Но никто никогда не сможет им воспользоваться, кроме самого больного, поскольку данное оружие обладает элементами искусственного интеллекта и может быть активировано только его владельцем.

Больной выражает твёрдую уверенность в том, что не останется надолго в стенах больницы, т. к. люди из будущего не допустят этого. По неоднократно высказанному им мнению, никто и ничто не сможет остановить тех, кто явится освободить его.

DS: Шизофрения, отягощённая неврозом навязчивых состояний.