Шумилов испытывал определенное удовлетворение результатами первого дня розысков. Теперь он твердо знал, что женщина в пролетке действительно существовала, и она разговаривала с Саррой Беккер буквально за два часа до гибели последней. Сама тема начатого разговора представлялась Алексею Ивановичу весьма подозрительной: с чего это вдруг проезжавшая мимо в пролетке женщина решила поинтересоваться у незнакомой девочки, не желает ли она взять щенка?

Дама вроде бы торопилась, толкала возницу зонтом в спину. И тут такая потеря времени. Что это, просто взбалмошность или нечто другое?

На следующее утро Алексей Иванович направил свои стопы в чайную у Николаевского вокзала. Когда Копытин упомянул о ней, Шумилов сразу понял, о какой именно чайной идет речь. Место это было довольно известное, но репутация его была самая скверная. Железнодорожные рабочие, извозчики, разного рода рабочий люд и только что приехавшая в столицу голь — все собирались в просторном подвале попить чаю с баранками и водки с сухарями.

Это был мир грязных работяг, дешевых проституток, уголовного сброда разного пошиба и, соответственно, полицейских в штатском. Куда ж тут без шпиков!

Поэтому, когда Алексей Иванович оставил гостеприимную квартиру госпожи Раухвельд, в правом кармане его плаща-пыльника лежал короткоствольный револьвер, а под пиджаком на поясе висел мощный кастет, тянувший почти на четыре фунта, — страшное, надежное оружие беспощадного ближнего боя. Кастет этот, изготовленный по всем правилам русского искусства рукопашного боя, имел тонкую пластину-«занозу», позволявшую привешивать его к различным деталям одежды для скрытого ношения.

Кастет никогда не выпадал сам собою при ходьбе, но в случае надобности моментально выхватывался из-под одежды. Надо сказать, что помимо таких, одеваемых на открытую руку, кастетов, в России того времени у публики известного сорта чрезвычайно популярны были кастеты, вкладываемые в зимние рукавицы. Это были свинцовые пластины толщиной до полудюйма, с помощью которых даже сравнительно слабосильные люди ударом кулака «выносили» запертые двери.

В чайной у Николаевского вокзала, как без труда выяснил Шумилов, Дементия хорошо знали, но пояснили, что здесь его искать нечего, поскольку «теперича он работает ниже по Лиговке». Видимо, после драки с Андреем Копытиным «старшой» нижегородской артели передвинул буяна подальше от вокзала. Шумилов отправился по указанному адресу, но и там Дементия отыскать не удалось. Ему назвали адрес третьей забегаловки — на углу Лиговского проспекта и Безымянного переулка, и сказали, что там-то «Дементий с братьями завсегда отирается».

Так Шумилов узнал, что у Дементия есть братья. Весьма неказистое заведение под названием «Блины у Маланьи» принадлежало, насколько было известно Шумилову, татарину, долгое время работавшему официантом при дворце князей Юсуповых. Здесь и впрямь кормили блинами, и торговали ими навынос. В обоих случаях качество блюд оставалось из рук вон. Главным достоинством блинной были вовсе не блины, а дешевая водка, явно набодяженная где-то не далее Обводного канала.

Протиснувшись к прилавку, Шумилов дал прыщавому приказчику десять копеек и поинтересовался, где он может «отыскать Дементия из новгородских извозчиков, рябого, с красной рожей»? Алексею показалось, что прыщавый молодчик ждал его появления. Во всяком случае, он не стал ничего уточнять и переспрашивать, а, не задумываясь, ответил:

— Сделайте заказ и подождите чуток, я дам знать, как он появится.

Шумилов расстался еще с пятнадцатью копейками и сделался обладателем бутылки весьма подозрительного шнапса, с которой и примостился за столиком в уголке напротив двери. Правда, к чести сего заведения стоило добавить, что стакан, врученный приказчиком, был свежевымыт.

Ни к бутылке, ни к стакану Алексей не притронулся. Не прошло и пяти минут, как на стул перед Шумиловым грузно опустился крупный мужик с испитой красной рожей:

— Вы, барин, искали, что ли, Дементия? Я Дементий.

Гаденький прыщавый продавец, разумеется, о появлении мужика Шумилова не предупредил. Кроме того, Алексей был абсолютно уверен, что назвавшийся Дементием человек не входил в заведение после того, как Шумилов уселся напротив двери. Это значило, что он был здесь ещё до его появления. Из этого простого умозаключения Шумилов моментально вывел два вполне два логичных следствия: во-первых, за ним скрытно подглядывают, а во-вторых, явившийся — вовсе никакой не Дементий. Невозможно было сказать, что именно служило причиной этой дурацкой мистификации, но в любом случае она ничего хорошего не означала.

— Слышь, красивый, я знаю, как выглядит Дементий, — ответил Шумилов. — Иди к нему и скажи, что с ним желает говорить помощник присяжного поверенного Карабчевского. У меня к Дементию есть коммерческое предложение, которое я открою только ему. Если же он полный дурак и очень меня боится, то пусть продолжает прятаться. Я жду еще десять минут, после чего ухожу. Все понял, красивый?

Краснорожий озадаченно кивнул.

— Ну, дуй тогда, — отправил его Алексей.

Незнакомец без лишних слов стремглав выскочил на улицу.

В голове Шумилова лихорадочно мельтешили разные мыслишки, а если точнее — их разрозненные обрывки. Скорее всего, Дементий имел весомое основание скрываться от неизвестного ему человека. Опасался ли он преследования полиции или тому были иные причины?

Весь этот мысленный водопад в голове Шумилова не успел еще оформиться в какое-то окончательное решение, как к его столу подсел здоровенный, как медведь, краснолицый мужчина в драной цигейке. Весом он был далеко за центнер, а ростом, пожалуй, на голову выше Алексея. Круглое лицо его, на котором терялись маленькие глазенки и непропорциональный мелкий нос пуговкой, было изрыто следами давних фурункулов и производило на редкость отталкивающее впечатление.

— Дементий, ты чего тут комедию ломаешь? — раздосадованно проговорил Алексей Иванович. — Я вопросы серьезные решаю, а ты меня заставляешь время терять.

— Я вас, ваше благородие, время терять не заставляю. Вы по своему почину меня искали, уж извиняйте, коли мои планы с вашими не совпадали… — Дементий ухмыльнулся, чрезвычайно довольный своим ответом. — Я вижу, вы шнапсиком брезговаете. Дык, может, я выпью, вы не станете возражать? Здесь шнапсик не самый худший, бывает и хужее…

— Ну, пей.

Мужик налил стакан, опрокинул его в пасть, полную гнилых зубов, сразу же налил второй.

— Уж извиняйте, ваше благородие, трубы горят… хех! — Дементий снова хохотнул. — Дык что там за коммерческие вопросы у вас к Дементию?

— Хочу, чтоб ты мне назвал, кого и куда ты подвозил в день, который я тебе назову. За это я дам тебе денег — красненькую, и обещаю, что никому не расскажу о том, от кого узнал то, что ты мне скажешь.

— Так вот, да? — Дементий оглянулся вокруг себя. — А что за день?

— Двадцать седьмое августа.

— Хех, вашбродь, ну вы даете! Откель я вспомню! Я не помню, что вчерась делал!

— Вот такой, значит, у тебя разговор… Десятка, значит, для такого богатыря — не деньги.

— Дык десятка! Што такое десятка? Кабы четвертной отвалился, я бы подумал.

— Ах ты… — Шумилову потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не назвать собеседника так, как назвать следовало, — умница какой. Скажу тебе, Дементий, для справки, речь идет о деле с убийством. И там ты можешь засветиться как свидетель, со всеми вытекающими последствиями: приглашениями в полицию, к помощнику прокурора, потом в суд. А можешь не засветиться. И зависит это от меня. Поэтому мы либо полюбовно с тобой решаем этот вопрос, либо мы его решаем по-плохому, то бишь в полиции. Вопросы по тексту имеются?

— Да ладно, ладно, — Дементий оглянулся по сторонам. — Давайте сие заведение оставим, мне не резон тут долго сидеть. Человечек может объявиться, с которым мне сталкиваться неохота.

— И куда пойдем? — с усмешкой поинтересовался Шумилов. Он понял всю игру краснорожего Дементия, благо она была на редкость топорна, и решил подыграть. Другого пути добиться от этого человека сотрудничества Шумилов сейчас не видел.

— Да тута во дворе по Безымянному есть тихий такой закуток: чайная Прокофьича зовется. Пойдемте туда, — предложил Дементий.

— Ну, пойдем, — согласился Шумилов, — веди.

Все эти незатейливые бандитские приемы с отходом за угол были известны со времен сотворения мира. Можно было бы дунуть в полицейский свисток, и через пару минут тут бы оказался квартальный надзиратель, но тогда Шумилов никогда бы не достиг цели, ради которой оказался в этой клоаке.

Поэтому он решил сыграть в предложенную игру, благо знал ее правила, о чем красномордый Дементий, конечно же, не догадывался. Шумилову не нравилось драться или бить людей, но в случае настоящей опасности он впадал прямо-таки в неконтролируемую ярость. Сказывалась, видимо, горячая казачья кровь. Шумилов как никто другой знал, что человек может спать в шелку и читать французские журналы, играть в бильярд и курить кальян, но в известные моменты жизни, связанные с риском, вся эта воспитанная утонченность может слетать даже с самого благородного дворянина, и тогда в полной мере проявляет себя дремлющий темперамент. Если, конечно, есть чему проявляться.

Шумилов с Дементием двинулись по Безымянному переулку прочь от Лиговского проспекта, миновали пару домов, прошли под арку и очутились в убогом дворе с полуразвалившимся нежилым флигелем, отгороженным забором и канавой поперек. Дементий шел впереди и дружелюбно о чем-то бубнил, Шумилов тащился сзади, не забывая оглядываться и озираться по сторонам.

Продвигаясь вдоль забора, Дементий оглянулся пару раз на Алексея и вдруг, подняв перед собой согнутую руку, сноровисто крутанулся вокруг своей оси. Локтем он явно метил в голову Шумилову, и этот удар, сокрушительный сам по себе, непременно отбросил бы Алексея на забор, да только тот оказался готов к подобным телодвижениям.

Он нырнул под руку и упал на колено. Левая рука рванула с пояса кастет и взлетела вверх, подобно поршню паровой машины. Кулак с зажатым кастетом воткнулся в самые мудя Дементия, и даже будь на том штаны из кровельного железа, они бы не спасли от этого безжалостного удара. Здоровенный мужик взвыл нечеловеческим голосом и повалился на Шумилова, точно подрубленное дерево. Все описанное заняло меньше секунды. Алексей, придавленный неожиданно свалившейся сверху массой, не удержал равновесия и упал на четвереньки, уронив шляпу и угодив руками и полами плаща в грязь. Через секунду, однако, он уже вскочил на ноги и озирался по сторонам. Дементий, вытянувшийся в полный рост, хватал ртом воздух и был не в силах произнести даже слово. В это мгновение он был похож на рыбу, выброшенную из воды.

Алексей наклонился к нему и жестко, вложив всю силу, ударил извозчика кастетом вторично, на этот раз по ребрам. Помедлив секунду, добавил и в третий раз, так чтобы наверняка лишить противника желания продолжать бой. Шумилов прекрасно знал, что зачастую у выпившего человека меняется восприятие боли, и даже получившие серьезные травмы люди оказываются в силах продолжать сопротивление. Кроме того, Шумилова душил гнев, он был готов буквально затоптать в грязь своего обидчика.

Шумилов выпрямился и, с глубоким внутренним удовлетворением наблюдая за конвульсиями человека подле своих ног, процедил:

— Ну что, падла краснорожая, наелся? Думал, самый умный в этом департаменте? Женщин ты уже любить не будешь никогда, это я тебе обещаю. Вопрос в другом, Дементий: останешься ли ты вообще жив. Я ведь имею полное право сейчас тебя убить. А что поделать, оправданная самозащита. Уж я оправдаюсь перед судом, верь мне.

Дементий корчился и немо ловил ртом воздух. Примерно через полминуты, или чуть более, кое-как восстановив дыхание, он просипел:

— Знаешь что, барин… Помяни слово, не уйти тебе отседа…

Он не договорил, потому что Шумилов наклонился и снова ударил по ребрам зажатым в кулаке кастетом.

— Ты не понял песни, Дементий! Ты сейчас сам будешь плакать и просить, чтобы я поскорее отсюда ушел.

Шумилов испытывал огромное желание ударить лежавшего ногой, но прекрасно знал, что лакированные туфли, купленные в магазине Франсуа Пежье за тридцать пять рублей, порвутся от первого же доброго пинка.

— Слышь, Дементий, ответь на мои вопросы, и я не посажу тебя в тюрьму, — предложил Шумилов.

Дементий стоял на четвереньках, опустил голову вниз и промычал:

— М-м… м-м… слышь, адвокат, ну что я тебе сделал, а-а? Отвяжись, а-а…

Шумилов не успел ответить. Из канавы, прорытой поперек двора, стали быстро выскакивать мужички — один, второй, третий. Шумилов отпрянул назад, потянул из кармана пыльника револьвер, который зацепился мушкой за подкладку, и закричал:

— А ну, братишки, кому пулю? Подходить по одному в порядке живой очереди!

Времени нельзя было терять: секунда-другая, и его могли посадить на «перья» друзья побитого извозчика. Так и не вытащив полностью револьвер, Шумилов взвёл курок и выстрелил вверх через одежду:

— Всем стоять по местам! Больше предупреждать не стану!

Грохот выстрела прокатился по тихому двору, словно раскат грома. Ошарашенные мужики застыли, боясь пошевелиться. Шумилов тут же взвел курок для нового выстрела и поворотился к Дементию:

— Слышь, хряк красномордый, будешь отвечать на вопросы или коленку тебе отстрелить? Если б мы были не в Питере, а где-нибудь в лесу, я бы твои пятки в костер сунул. Ты б у меня севильским цирюльником запел, честное слово.

Дементий по-прежнему стоял на четвереньках. Было видно, что ему по-прежнему очень больно, и он при всем желании не мог подняться. Однако, обратив лицо к Шумилову, он процедил:

— Ну чё тебе надо, а? Ну-у чё ты ко мне прицепился, барин?

— Хорошо, Дементий, хорошо. Уже много лучше, чем раньше! Ну-ка, расскажи мне о дамочке, что ты возил двадцать седьмого августа. Только не ври, видит Бог, прострелю тебе коленку, ведь инвалидом станешь, ей-богу, станешь, Дементий! Подаяние просить станешь, а тебе не дадут, скажут, мордатый, сука, здоровый. Иди, падла, землю пахать, а не милостыней христовой побираться. Да я б тебе и сам не подал, видит Бог, лучше пристрелил под забором. Ты ж, падла, душегубец, я тебя насквозь вижу.

— Да о какой дамочке ты толкуешь, барин?! — чуть не заплакал извозчик. — Скажи ясно, о какой? Их, этих дамочек, как грязи катается! Ты о какой спрашиваешь?!

— О той, Дементий, из-за которой ты поссорился с Андреем Копытиным, из рязанской артели извозчиком. Помнишь, сучий потрох, или тебе локоть прострелить?!

— Не надо стрелять, — взмолился Дементий. Видимо, он был окончательно сломлен. — Да помню я эту дамочку, помню! Токмо не стреляй! Как глупо все получилось! Странная бабенка, с-сука, ты из-за нее, что ли, ко мне пристал?!

Происходящее, должно быть, выглядело совершенно нереально. Шумилов с направленным в сторону вылезших из канавы мужиков револьвером и стоящим подле него на четвереньках Дементием был очень импозантен, если б только не перепачканные грязью руки и плащ.

— Давай-ка по порядку!

— Ну, короче, села она ко мне около Свечного переулка. Вези, говорит, на Гончарную. Повёз, лучше бы не связывался с дурой. Замочить надо было, замочить дуру! В самом начале Гончарной остановила и пошла в контору ростовщика. Фамилии не помню, ну еврей, короче, или поляк, одно и то же… Ну, я остался ждать чуть поодаль. И точно помню, что когда она заходила к нему, была рыжая, такая… темно-рыжая. Волосы вверх подобраны, и на голове ничего… ничего не было! Сижу, жду-пожду, как последний дурень на завалинке. Вдруг смотрю, эта падла прыгает к другому извозчику! А там как раз поблизости рязанцы стояли. Только рыжих волос уже не видать было — на голове у ней шляпка с вуалью, черная, и лицо закрыто. А я ее, курву эту, признал по остальной одежке — юбка на ней была приметная, такая, в клетку, а в руках зонтик длинный, дурацкий, желтый. От солнца, значит. А какое, на хрен, солнце, весь август шли дожди?! Ну, я подскочил к рязанцу — сука, мол, не дело чужих клиентов перехватывать, да он, гад, только отмахнулся. Ну, они и уехали…

— А как эту даму зовут, ты случайно не знаешь? Может, кто-то ее называл? — бесцеремонно перебил рассказчика Шумилов.

— Да откуда ж, господин хороший, знать-то? Мы люди маленькие. Отстань от меня, а-а, барин, ну, чё ты ко мне пристал, а-а?..

Может быть, Шумилов и отстал бы от извозчика в другой ситуации, но тут из-под арки выскочил полицейский. Увидевши расстановку сил: один человек с пистолетом, а против него трое плюс еще один на четвереньках — он рванул из ножен свой палаш и заревел:

— Всем оставаться на местах!

Вот уж воистину явление…

Шумилов опустил пистолет и как можно спокойнее сказал:

— Господин полицейский, подойдите, пожалуйста, и выслушайте меня! Я, помощник присяжного поверенного Карабчевского, осуществил только что задержание лица, причастного, возможно, к ряду противозаконных деяний. Это лицо находится перед вами, уж извините, на карачках. Фамилия моя Шумилов, вот моя визитная карточка, — Алексей опустил руку во внутренний карман и протянул визитку полицейскому. — Я вас попрошу доставить этого человека в участок, — последовал кивок в сторону Дементия, — и подержать его там до утра. К вам явится агент сыскной полиции, которому вы его и сдадите.

Полицейский, вдвинув палаш обратно в ножны, живо нагнулся над Дементием и выдернул из его штанов пояс. Не прошло и четверти минуты, как с помощью этого пояса он связал накрест запястья извозчика. Затем полицейский, рванув за ворот цигейки, поставил Дементия на ноги. Тот, однако, не смог стоять прямо и привалился, согнувшись, к забору. Полицейский, не разобравшись, дал ему крепкую затрещину:

— Стоять по стойке «смирна-а»!

— Он не может стоять, — пояснил Шумилов. — У него причинное место зело болит.

Полицейский сноровисто ощупал задержанного, быстро прошелся по его карманам. Из правого бокового кармана меховой цигейки он извлек большой кусок грязной ваты и хотел было положить его назад, но Шумилов прикрикнул:

— Но-но, квартальный, ну-ка разверните вату!

Она оказалась свернута наподобие рулона. Внутри оказались золотая заколка для галстука с бриллиантом, золотые запонки, две многократно свернутые «катеньки» — сторублевые ассигнационные билеты с изображением Екатерины Второй.

Полицейский покачал головой:

— Эвона! Хорош гусь…

И он, снова вытащив из ножен свой палаш, толкнул задержанного в плечо:

— Пш-шел, давай, в участок, переставляй мослы живей!

Как это ни покажется удивительным, но Шумилов смог сдать в полицейский участок Дементия даже без составления протокола. Фактически его участие в задержании извозчика никакого документального отражения не нашло. Это, безусловно, было одним из достоинств сословного общества — человек с хорошей стрижкой, с вензелем на визитке и в дорогой одежде априори признавался лучше и порядочнее любого лохматого бродяги.

В первом же почтовом пункте, попавшемся Шумилову на Лиговском проспекте, он написал короткую записку на имя начальника столичной сыскной полиции Ивана Дмитриевича Путилина. Текст её гласил: «Ваше высокородие, Иван Дмитриевич! Мною — небезызвестным вам Шумиловым Алексеем — только что произведено задержание одного из возчиков новгородской артели по имени Дементий. При нем найдены вещи, ему заведомо не принадлежащие: золотые запонки, заколка для галстука, а также 200 рублей ассигнациями. Есть основания подозревать его в причастности к преступлениям, совершенным на территории Петербургского судебного округа. Будьте любезны, направьте во вторую Литейную часть, куда доставлен задержанный, одного из своих агентов.

Возможно, удастся устроить опознание.

Р.S. Ваш агент в штатском, направленный для сбора сведений по делу Мироновича под видом точильщика ножей, намудрил с гримом. Подскажите ему, что в двадцать пять лет не надо гримироваться в пятидесятилетнего деда. Такие ошибки могут стоить жизни.

С неизменнейшим уважением, Шумилов».

Заплатив за срочную доставку по городу двадцать копеек, Шумилов устремился дальше. Он постепенно отходил от недавней драки, и мысли его начинали крутиться вокруг услышанного от Дементия рассказа. Получалось что-то совсем уж малопонятное: из пролетки вышла и зашла в ссудную кассу рыженькая женщина без головного убора, а вышла в шляпке с вуалью. Откуда же взялась на ней эта шляпка с вуалью? Она ее купила в конторе ростовщика? Маловероятно. Во-первых, в подобные места ездят совсем с другими целями. Во-вторых, надо знать женщин: купив обновку, они сто раз покрутятся перед зеркалом, перемеряют ее со всякой своей одеждой, приспособят к ней не только прическу, но даже походку и посадку головы. А представить, чтобы вот так просто купила, одела и пошла — это немыслимо для женщины. И тогда что же получается? А получается, что дамочка шляпку не покупала, а привезла с собой и потом просто вытащила из сумочки.

Никогда раньше Шумилов не сталкивался с тем, чтобы обычная женщина ехала с непокрытой головой в то время, как в ее сумке лежит шляпка с вуалью. Но изменять подобным образом свою внешность могла женщина, преследующая некие особые цели. Например, любовница, направляющаяся на свидание. Проститутка, скрывающая свой род занятий. И, разумеется, воровка.

На Николаевском вокзале Шумилов зашел в мужской туалет и, как мог, постарался вернуть себе человеческий вид. Взглянув на себя в зеркало, он увидел добрую царапину поперек лба длиной никак не менее вершка. Запекшаяся кровь придавала ей весьма зловещий вид. Умывшись и расчесавшись, Шумилов как будто бы вновь почувствовал себя в своей тарелке. Гнев и мандраж, охватившие его во время драки, теперь прошли, он вновь стал сосредоточен и деловит. Конечно, ему бы следовало что-то сделать со своим плащом-пыльником, перепачканным в жирной грязи и притом с дырой от пули на кармане, но попытка очистить его успехом не увенчалась. Чтобы не привлекать излишнего внимания, Шумилову пришлось снять плащ и перебросить его через руку.

Покинув уборную на вокзале, он направился на Гончарную улицу. Дементий сказал, что незнакомка направилась в ссудную кассу в самом начале Гончарной, причем фамилии владельца он не помнил, то ли это был еврей, то ли поляк. Стало быть, касса имела вывеску, которую извозчик мог видеть с улицы. Итак, ростовщическая контора в начале Гончарной. Нумерация домов по этой улице начиналась от Знаменской площади. Это означало, что нужная Шумилову касса находилась где-то недалеко.

Среди владельцев ссудных касс и ломбардов было немало людей с криминальным прошлым или крепкими криминальными связями. Многие из них не брезговали скупать краденое, хотя это запрещалось правилами и преследовалось законом. Но дух стяжания, который витал над этими заведениями, зачастую оказывался сильнее любых запретов. Понятно, что лишние встречи с полицией не входили в планы ростовщиков и всегда несли потенциальную угрозу их бизнесу. Но если ростовщику от полицейского невозможно было отмахнуться, то от человека «со стороны», который суется с разными лишними вопросами, — запросто.

Шумилову довольно быстро удалось найти нужную ссудную кассу. Она действительно располагалась в самом начале Гончарной, буквально во втором от Знаменской площади доме. Рука на вывеске с вытянутым указательным пальцем показывала во внутренний двор, а текст гласил, что у «Б. Березовского всегда отличный процент». Шумилов зашел туда, куда вел его указательный палец. Двор оказался тесен, грязен и к тому же заставлен штабелями ящиков из-под винных бутылок. Высокое крыльцо с коваными железными перилами и таким же козырьком над ним свидетельствовали о том, что именно здесь находится вход в контору ростовщика. Шумилов позвонил в колокольчик. В двери распахнулось небольшое, в вершок, окошко, забранное для пущей безопасности железными прутьями. Через него на Шумилова глянули два угольно-черных глаза под такими же угольно-черными бровями.

— Что у вас? — спросил глухой голос.

— У меня разговор к господину владельцу кассы, — как можно миролюбивее ответил Шумилов. — Я работаю помощником присяжного поверенного Карабчевского. Вот моя визитка.

— Подайте в окошко, — обладатель черных глаз и бровей несколько секунд изучал полученную карточку. — Тут написано, что вы — юрист «Общества поземельного взаимного кредита». И ничего не сказано о том, что вы — помощник Карабчевского.

— Совершенно верно, — согласился Шумилов. — Кроме того, там ничего не сказано о том, что в настоящее время Карабчевский работает по делу об убийстве ребенка и я, соответственно, тоже и при попытке препятствия нашей деятельности мы обратимся в полицию с требованием официального допроса хозяина этой кассы. Так вот, хотя об этом на визитке ничего не написано, я сейчас заявляю вам это устно.

— Вы меня, милостивый государь, никак пугать вздумали, — изрек голос после мгновенного замешательства. — Это вы напрасно…

— Ни в коем случае. Я лишь сообщаю вам, что хотел бы поговорить с господином владельцем кассы.

— Подождите, не уходите.

Окошко захлопнулось. Примерно с минуту Шумилов стоял на крыльце в полном одиночестве. Затем дверь распахнулась, и здоровенный детина за порогом, ткнув пальцем куда-то себе за спину, проговорил:

— Пройдите прямо по коридору, никуда не сворачивая, там комната. Господин Березовский поговорит с вами.

— Благодарю, — Шумилов кивнул охраннику.

Он миновал прихожую, оттуда попал в душный, пропахший пылью и мышами, коридор, прошел мимо трех закрытых дверей и, наконец, очутился в помещении, бывшем собственно ссудной кассой. Посреди комнаты стоял письменный стол, на котором красовалась одна-единственная амбарная книга, а вдоль стен располагались две стеклянные витрины и два закрытых шкафа. В витринах лежали какие-то безделушки. Навстречу Шумилову из-за стола поднялся Березовский, одетый неожиданно прилично для такого места. Ростовщик был немолод, в черном сюртуке и бабочке он походил скорее на государственного служащего, нежели торговца долгами.

— Вы из полиции? — был его первый вопрос.

— Нет. Я уже объяснил человеку на дверях, что работаю по особым поручениям присяжного поверенного Карабчевского, — уклончиво ответил Алексей Иванович. — Мне необходима ваша помощь. Надо ли говорить, что в ваших же интересах снять с себя все подозрения в сотрудничестве с неблагонадежным лицом.

— Анзор мне сказал, будто вы упомянули об убийстве ребенка. Речь на самом деле идет об убийстве или это только предлог, чтобы попасть сюда? — уточнил ростовщик.

— Да, на самом деле. Карабчевский сейчас занят делом об убийстве ребенка.

— Простите за нескромный вопрос, возможно, я вторгаюсь в запретную область, но… не идет ли, часом, речь о гибели девочки в кассе Мироновича?

Шумилов заколебался с ответом, но решил вести разговор начистоту:

— Да, господин Березовский, присяжный поверенный Карабчевский работает как раз по этому делу.

— Понятно. Что бы вы хотели знать?

— Вы помните, две недели назад, это был субботний вечер двадцать седьмого августа, к вам приходила женщина лет двадцати пяти-тридцати, в клетчатой юбке, с зонтиком?

Хозяин кассы озадаченно посмотрел на Шумилова, жестом пригласил его сесть на стул и сам расположился на другом стуле.

— Да, была такая, прекрасно ее помню. Приехала она поздно, я уж закрываться хотел.

— Скажите, а вы лицо её рассмотрели?

— Да не особенно, на ней была маленькая черная шляпка с густой вуалью. По голосу и по фигуре было понятно, что молода, но и только. Многие дамы, посещая ростовщика, стремятся остаться не узнанными.

— А волосы? Какого цвета были волосы?

— Не могу сказать, уж не обессудьте. Уже вечерело, лампа у меня коптит, сами видите, да я и не особенно разглядывал.

— Н что эта дамочка закладывала?

— Хотела заложить часы и золотой лом — серёжки сплющенные. Я часы был готов принять, а от лома отказался. У нас здесь, знаете, место неспокойное — вокзал рядом, малин по Лиговке хватает. Карманники часто ворованные вещи расплющивают, чтоб не опознать было, и в таком виде предлагают. Но это, уж извините, не мой профиль. Да и зачем мне неприятностей на свою голову наживать? Хотя эта дамочка и не похожа была на карманницу, да только кто ж это может доподлинно знать? Мастеров такого профиля в столице выше крыши! Я ей и говорю: «Часы возьму под шесть рублей и пятнадцать процентов в месяц, а золотишко — нет». Она ни в какую, мол, хочу непременно вместе сдать. Тогда я ей и говорю, дескать, езжайте на Итальянскую, там живет дантист один, он лом принимает, дал ей адрес. Только, говорю, для визитов уже поздновато.

— Адрес дантиста можете сообщить?

— Да, конечно, — ростовщик извлек из стола четвертинку белой бумаги, чиркнул на ней несколько слов и подал Шумилову.

— И эта дамочка не назвалась? — уточнил Шумилов. — Адрес проживания нигде не указала?

— Да говорю же: у нас до закладной дело не дошло. Она взяла адрес протезиста и ушла.

— Скажите, а как она вам показалась? В каком настроении была?

— Решительная барышня, быстрая. Худые, они, как правило, шебутные и бойкие. Я ей, когда адрес протягивал, говорю: «Сегодня уже поздно, должно быть, лучше завтра к нему», а она бумагу из руки выдернула и говорит уже на ходу: «Мне очень надо». И ушла.

— Скажите, а сумка у нее была?

— Дайте припомнить… Да, конечно, она же свои вещички как раз из сумки доставала. Черная такая, с костяными ручками. У неё ещё замок заело, и она его дернула в сердцах.

— А вы наблюдательны! — похвалил Алексей Иванович.

— А как же иначе? Смотришь, как человек с вещичками своими обращается, как иной раз руки дрожат, и сразу понимаешь, что его привело и чем он живет.

— А ту дамочку что, по-вашему, привело?

— Не очень понятно. С одной стороны, видно, что особых средств у неё действительно нет, но с другой стороны, при крайней нужде человек должен был бы заложить часы. А ей, вишь ли, непременннадо было сдать в паре с ломом. Хотя лом этот намного не потянет. Ему красная цена рубль. Непонятно, почему она отказалась.

«Действительно, непонятно ведет себя дамочка, — размышлял Шумилов. — Внешность изменяет, извозчиков разных, приезжает заклад сделать и не делает. Может, и нужды такой у нее не было? Может, какой иной мотив ею двигал?»

На Знаменской площади Шумилов взял извозчика и решил повторить путь, каким ехала в тот субботний вечер незнакомка. Когда коляска выехала на Невский, Алексей Иванович приказал остановиться напротив дома № 57. Прямо над входом в подворотню красовалась большая яркая вывеска золотом по малиновому фону «Касса ссуд. Миронович И. И.». И ниже помельче: «Выгодно. Надёжно».

Шумилов покрутил головой в разные стороны: вот мелочная лавка, куда направлялась в тот вечер Сарра, вот тут, видимо, незнакомка выскочила ей навстречу из экипажа.

«Возможно, по пути к протезисту она увидела вывеску кассы Мироновича. Заинтересовалась, остановилась, подозвала первого попавшегося прохожего. Им случайно оказалась Сарра. Простодушный ребёнок всегда источник исчерпывающей информации. Воры прекрасно знают, что справки надо наводить именно у детей — они местные, всегда обо всём осведомлены, по своей наивности на контакт идут легко. Женщина, видимо, желала замаскировать объект своего любопытства, поэтому начала разговор со щенка. И лишь потом, наклонившись к Сарре, спросила про кассу. Если на самом деле все было именно так, то это… это поведение опытной воровки! Ну, и что же могло быть потом? Сарра ответила, что касса уже закрылась. Возможно, девочка с присущей ей непосредственностью добавила, что сама там служит и сторожит, и предложила приходить завтра. Так-так, это логично. И что же было потом? Дамочка поехала к дантисту…»

Занятый такими мыслями, Шумилов доехал до театра на Итальянской и там отпустил извозчика. Сверившись с полученным у Березовского адресом, он посмотрел напротив и на той стороне улицы увидел дом с медной табличкой у парадного подъезда: «Доктор Фогель К. К. Безболезненное лечение зубов». Солидно, достойно, ни прибавить, ни отнять.

Перейдя улицу, Шумилов толкнул тяжелую застекленную дверь. В вестибюле швейцара не оказалось, но вход в приемную доктора был совсем рядом, на первом этаже.

В просторной приемной, богато декорированной лепниной по потолку и стенам, находились полная дама со страдальческим выражением лица и мужчина, ее сопровождавший. Дама нервно теребила носовой платок и бросала по сторонам горестные взгляды, ее спутник тем временем поглаживал холеные дамские пальчики. Увидев Алексея Ивановича, она интуитивно угадала в нем соперника, претендующего на внимание доктора, и поспешила вздохнуть:

— Ну, когда же? Как же долго все это тянется…

Едва Шумилов опустился в кресло, как из-за белой двери появился благообразный молодой человек в белом халате, с зализанным пробором, очевидно, ассистент доктора. Он тихим голосом заверил страдалицу, что доктор примет ее при первой же возможности, и тут же передвинулся к Шумилову.

— Здравствуйте. На что жалуетесь, господин… э… — спросил он таким же вкрадчивым голосом.

— До жалоб дело пока не дошло. Мне угодно, — ответил Шумилов холодно, не понижая голоса, — безотлагательно переговорить с господином Фогелем по делу, не терпящему промедления. Речь идет о соблюдении господином Фогелем закона. — Он замялся, потому что убедился, что сказанного оказалось достаточно, с ассистента моментально слетела напускная важность. Молодой человек пулей влетел в белые двери, из-за которых только что вышел. Не прошло и полминуты, как он так же стремительно вернулся и пригласил Шумилова пройти в смежную комнату.

Доктор показался из смежной комнаты почти сразу же, даже не дав Шумилову оглядеться. Это был типичный немец — аккуратный, подтянутый, в отутюженном крахмальном халате без единой морщинки. Глаза смотрели настороженно.

— Чем могу служить, господин агент?

Алексей Иванович уже многократно убеждался, что редкий человек не испытает внутреннего трепета при намеке на какие-то его потаенные грешки и нарушения, особенно если намеки эти сделаны лицом «при исполнении». Было совершенно очевидно, что ассистент принял Шумилова за агента сыскной полиции и именно так отрекомендовал визитера патрону. В том, что ассистент не разобрался толком, кто же именно был перед ним, была только его собственная вина. У Шумилова были свидетели, которые всегда смогут подтвердить, что он не называл себя полицейским и не заявлял о своей принадлежности к сыскной полиции. В этом отношении совесть его была чиста, никто бы не смог доказать, что он нарушил закон, который строжайше запрещал «называться не принадлежащими именами и званиями». Но вот использовать ошибку ассистента в своих интересах можно было и даже нужно.

— Позвольте отрекомендоваться: моя фамилия Шумилов. Я прибыл к вам с особым поручением.

— Да, чем могу?.. С удовольствием, — залепетал доктор.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Да-да, конечно, что ж это я… Конрад Карлович Фогель.

— Дело у меня весьма щепетильное: по поводу ваших сделок с золотом. Сразу хочу предостеречь от запирательства: мы полностью владеем ситуацией, знаем, когда, от кого и на чем прибыло к вам разыскиваемое лицо. Также нам известна сущность сделанного вам предложения. Так что запирательство бессмысленно. Речь идет о вашем добром намерении помочь разобраться в серьезном деле, связанном с убийством ребенка, — самое забавное в этой ситуации заключалось в том, что Шумилов не солгал ни единым словом. При этом доктор Фогель явно слышал в словах Шумилова совсем не то, что тот говорил на самом деле.

— Господи, что вы говорите… Как же это меня угораздило, — доктор закрыл руками лицо. — Спрашивайте, я скажу все, что мне известно.

— Так вот, Конрад Карлович, нам стало известно, что две недели назад, а именно двадцать седьмого августа, вечером, к вам приехала молодая женщина и предложила купить у нее золотой лом — сплющенные серьги и часы. — Голос Шумилова звучал строго и официально. — Вы это подтверждаете?

— Да, действительно приезжала. И именно вечером. Это ее Березовский прислал. Борис — это сущий бес во плоти. Попутал, вот попутал…

— Отвечайте только на вопросы, а эмоции оставьте на потом, — остановил врача Шумилов. — Свидетели встречи были?

— У меня был последний посетитель. Я уже и ассистента отпустил, и наружную дверь закрыл, а эта дамочка все не уходила, трезвонила и трезвонила в колокольчик.

— Далее… вы что-то у нее купили?

— Да, купил, но только лом, в смысле — расплющенные сережки. А часов никаких не было. Но сделка оформлена с соблюдением всех правил, я вас уверяю. Она занесена в книгу учета, могу продемонстрировать, — поспешно добавил Фогель.

— Да уж, будьте любезны, давайте посмотрим на запись, — кивнул Алексей Иванович.

— Сей момент, — доктор подошел к конторке и вытащил из нее большую «амбарную книгу». Полистал и показал выведенные аккуратным почерком строки: «Принято: августа 27 числа. Золото (лом) 7,25 г. От кого: гр. Варварина Г. Я., мещанка. Адрес: дом Лабазникова в Мучном пер. Уплачено: 4 рубля 15 коп. Деньги мною получены полностью. Подпись: Варварина».

— Вы можете сказать, что случилось? — нервно поинтересовался доктор.

— Конрад Карлович, боюсь, я зря вас побеспокоил. Похоже, это не совсем то, что мы ищем, — сказанное, конечно, звучало не совсем логично, ибо минутой ранее Шумилов утверждал, что ему всё известно, но доктор был так взволнован, что не заметил этой логической нестыковки. — Но на всякий случай опишите, пожалуйста, эту женщину.

Доктор недоуменно пожал плечами:

— Да обычная женщина, молодая, лет под тридцать. Худенькая, как девочка.

— Как была одета?

— Не помню. Впрочем, зонтик у нее был длинный, желтый, с загнутой ручкой, он ей мешал все время, она его на руку вешала, а он даже упал с руки.

— Была на ней шляпка?

— Да нет же, не было никакой шляпки. Волосы рыжие неаккуратно так торчали, я еще отметил про себя, что негоже вот так ходить с непокрытой головой. Неприлично, и вид неряшливый.

— А платье на ней какое было? Или жакет?

— Юбка в крупную клетку. Я еще подумал тогда: и зачем при такой субтильной фигуре носить ткани с таким крупным рисунком, это же ей не подходит!

— Скажите, а золото она из сумочки доставала?

Доктор на секунду задумался, припоминая:

— Нет, вы знаете, сумочку она вовсе не раскрывала. А золото дама в кулаке зажала. Я еще удивился — обычно так вещи не носят. Ну, уж по крайней мере, в носовой платок заворачивают, а лучше прячут куда подальше, чтоб не потерять ненароком. А тут вдруг — в кулаке…

— Доктор, вспомните как можно точнее, когда она пришла к вам и когда ушла, — попросил Шумилов.

— Да и вспоминать особенно нечего. Пришла примерно в 21.20. Но я не смог сразу с ней заняться, потому что у меня в кресле сидел пациент. Я ей предложил либо ждать, либо отправляться. Она осталась ждать. Я освободился около 22.00, может быть, в 22.10. Потом с ней поговорил, принял золото, проверил его, взвесил, отсчитал деньги. Так что ушла она в 22.20, самое позднее в 22.30.

— Спасибо, Конрад Карлович, ваша помощь неоценима. К вам нет никаких претензий. Впрочем, вы можете еще понадобиться, и тогда вас пригласят для составления протокола в Следственную часть прокуратуры. Впрочем, возможно, нужды в этом и не возникнет.

Шумилов откланялся, оставив доктора в состоянии тревожного недоумения. Сыщик считал, что в этот раз фортуна ему по-настоящему широко улыбнулась — теперь ему были известны имя и адрес незнакомки. Анализируя ее поведение тем вечером, нельзя было отделаться от неясных подозрений. Получалось, что она объезжала места, где можно было сдать вещи под заклад, при этом зачем-то старалась изменять внешность. Эту манипуляцию она осуществила не меньше двух раз — на лестнице перед кабинетом доктора и в подворотне перед ссудной кассой на Гончарной.

Второй настораживающий момент во всей этой истории — это бросающаяся в глаза противоречивость поступков дамочки, которые никак не стыкуются с её словами. У ростовщика на Гончарной она отказалась сдать часы под тем предлогом, что хочет заложить вещи непременно в паре, а у протезиста не только продала расплющенные сережки, но часы даже и не предложила. Что это могло означать, Алексей Иванович пока не знал, но чувствовал, что металась дамочка неспроста.

Поскольку от дома, где помещался кабинет Фогеля, до конторы Карабчевского на Малой Садовой было всего две минуты ходу, Шумилов решил зайти к присяжному поверенному, рассказать о событиях последних дней.