Пётр Кондратьевич Анисимов проживал в той же самой «яковлевке», домоправителем которой являлся. Правда, квартира его находилась в другом крыле дома, нежели контора, и выходила окнами на Вознесенский проспект. В видах предстоявшей полицейской операции это было даже неплохо; во всяком случае члены семьи Анисимова не могли слышать его разговор с визитёрами и, соответственно, никак не могли повлиять на возможные действия преступника.
Ровно в три часа ночи Агафон Иванов в одиночку отправился на квартиру Петра Анисимова. Задачу он имел самую простую: используя свой статус официального лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей, разбудить домоправителя и заставить того явиться в контору. Разумеется, не объясняя цели его прихода и по возможности вообще ничего не объясняя. Алексей же Шумилов должен был дожидаться обоих перед дверями конторы; согласно выработанному сценарию, Анисимов не должен был видеть Шумилова раньше времени.
Ожидание в пустом тихом подъезде, растянувшееся почти на четверть часа, могло бы вызвать в Шумилове какие-либо философские или просто отвлечённые размышления, но только не в эту ночь. Мысли о предстоящем разговоре не шли из головы, вытесняя все остальные переживания. Даже боль в плече хотя и ощущалась, но где-то на периферии сознания и почти не беспокоила, что было совсем уж удивительно.
Когда Пётр Кондратьевич Анисимов, поднимаясь по лестнице в сопровождении Агафона Иванова, увидел Шумилова, то лицо его отразило целую и притом весьма богатую гамму чувств, подобную той, что можно видеть на физиономии схваченного за руку карточного шулера. Тут было и недоверчивое изумление, и трусоватая опаска, и готовность взорваться благородным негодованием. Переживания домоправителя можно было понять: буквально прошлым вечером он посылал своего подельника убить Шумилова, а теперь его приводят на встречу с ним!
Алексей Иванович, однако, с самым невинным видом поздоровался с Анисимовым и даже извинился за беспокойство. Эта вежливость, судя по всему, ещё больше сбила с толку преступника, совершенно не понимавшего, чего ему ждать дальше. Дождавшись, пока домоправитель трясущимися руками отопрёт дверь своей конторы, Шумилов и Иванов прошли внутрь, причём. первый сел на стул, а второй, не присаживаясь, потребовал клея.
— Извините, а для чего вам клей? — озадаченно спросил у сыщика Пётр Кондратьевич.
— Чтобы опечатать двери, — флегматично ответил Агафон, извлекая из кармана толстую стопку бумажных полосок с оттисками гербовой печати.
— А что вы хотите опечатывать? — тут же полюбопытствовал домоправитель.
— Квартиру Барклай, разумеется, — по-прежнему спокойно ответил Агафон и безо всяких эмоций брякнул, — Мы ведь туда заходили, спиритический сеанс устраивали…
На лицо домоправителя в эту секунду стоило посмотреть: он был близок к панике, в глазах его стоял ужас. А Агафон, делая вид, будто не замечает эффекта своих слов всё также флегматично продолжал:
— Да вам господин Шумилов сейчас всё расскажет. Я покамест, сбегаю вниз, поклею свежие «маячки».
И вышел за дверь.
Пётр Кондратьевич повернул своё стремительно бледневшее лицо к Алексею Ивановичу.
— Вы… э-э… господин Шумилов, меня простите, но… э-э… вы же хотели сеанс устраивать в моём… так сказать… присутствии.
— Но вы же отказались предоставить мне ключи, — парировал Шумилов, — поэтому пришлось проводить сеанс без вас. Да оно и лучше вышло. В вашем присутствии ничего бы не вышло.
— А почему, простите?
— Для вас это было бы небезопасно.
— В каком, простите, смысле?
— В самом прямом. Вы могли бы погибнуть или сойти с ума. Для чего это? Нам это не надо. Явление «психизма» достаточно опасно для людей с замутнённой душой и психикой, поэтому к отбору участников следует подходить с тщанием. Тем более, что в случае с вами мы имеем весьма сложную причинно-следственную комбинацию.
— Даже так? — домоправитель потянулся к графину с водой, налил себе стакан и залпом выпил.
— Вам как будто бы не по себе? — участливо осведомился Шумилов, впрочем, не без некоторой глумливой интонации в голосе, за которую тут же себя мысленно укорил.
— Всё в порядке. Просто перед сном сладких перцев поел, горло сушит, — ответил Анисимов, однако же было видно, что ему не по себе, хотя он и старался себя держать в руках, не подавая вида.
— Ну и хорошо, — легко согласился Алексей Иванович, — тогда я, пожалуй, расскажу вам о том спиритическом сеансе, что проходил в квартире покойной Александры Васильевны Мелешевич, в девичестве Барклай, в ночь с первого на второе мая одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. О протекании сеанса был, кстати, составлен официальный протокол, — Шумилов потряс стопой исписанных листов бумаги, которые извлёк из портфеля, лежавшего у него на коленях. — Выдержки из этого разговора я вам сейчас зачитаю.
Пётр Кондратьевич сидел истуканом, боясь пошевелиться. Шумилов же неторопливо переложил листы, как бы выбирая с чего начать, наконец, словно бы найдя нужное место, важно откашлялся:
— Описание места и времени — сие можно опустить… Ага, вот… Присутствовали: Штюрмер Борис Владимирович, чиновник Департамента герольдии Сената… Он совсем недавно, кстати, пожалован в камергеры Двора Его Императорского Величества, вы могли читать об этом в газетах… Очень компетентный спирит. Так, Иванов Агафон Порфирьевич, чиновник для поручений при Начальнике Сыскной полиции Санкт-Петербурга, надворный советник…
— Да что вы говорите? — неожиданно пробормотал домоправитель.
— Да, а вы думали, что Агафон Порфирьевич — это мальчик на побегушках? Нет-с, Петр Кондратьевич, если по военному судить, то у господина Иванова чин подполковника, вот так. Это его только для краткости называют «сыскным агентом», поскольку он занят непосредственно сыском, а на самом деле он чиновник для поручений. Далее, что тут у нас? Ага, Шумилов Алексей Иванович, ваш покорный слуга, издатель журнала «Психизм в России». Далее: Каролина-Мария Эбб-Дельвиг… Это женщина из Австро-Венгрии, выдающийся специалист в области спиритизма, признанный всею Европой эксперт. И наконец, Александр Николаевич Аксаков, виднейший из ныне живущих отечественных спиритов, издатель альманаха «Психические исследования», выходящего на немецком языке с 1876 года. Вот такое в высшей степени почтенное общество собралось этой ночью на квартире, явившейся неделю назад местом жестокого двойного убийства.
Появился Агафон Иванов, молча вернувший Анисимову банку с клеем и присевший на стул у противоположной стенки. Шумилов между тем продолжал читать им же самим написанный пару часов назад «протокол».
— В четверть первого часа ночи был начат сеанс. В качестве медиума выступала Каролина Эбб-Дельвиг. Её духу-«водителю» было предложено пригласить духи убитых в этой квартире женщин. Духи согласились это сделать, причём, они смогли отвечать на задаваемые им вопросы голосами, похожими на человеческие. Голоса исходили из жестяного рупора, опущенного тонким концом в тарелку с водой, и были прекрасно слышимы всеми участниками сеанса.
— Да вы верно… того… шутите? — пролепетал Анисимов.
Шумилов строго посмотрел ему в лицо и Пётр Кондратьевич, окончательно потерявшись, добавил:
— Да как же такое может быть?
— Кто тут может шутить? Вам, господин Анисимов, кажется, что мы сильно похожи на шутов? Это в четвёртом-то часу ночи?! — строго спросил Иванов. — Сидите молча и не питюкайте! Сейчас и до вас дойдём!
Грозный рык сыщика заставил домоправителя поёжиться. Он втянул голову в плечи и точно усох, наверное, он уже почувствовал, что скоро последуют неприятные для него открытия, но не мог знать, какие именно.
— При появлении духа-«водителя» начались и в дальнейшем только усиливались температурные эффекты, проявлявшиеся в виде явных и резких похолоданий то в одном, то в другом местах гостиной. Непродолжительное время наблюдался и оптический эффект в виде невесомого расплывчатого облака над столом, которое, однако, с началом активного общения с духами убитых исчезло. Голосов, отвечавших на вопросы присутствующих, было два: один представлялся духом Александры Барклай и просил именно так себя называть, другой — духом Надежды Толпыгиной, горничной, также убитой в этом месте. Так-а, далее, что у нас по протоколу… — Шумилов выдержал паузу. — Ага, вот! Господин Штюрмер задаёт вопрос духу Барклай: если вы знаете, кто ваш убийца, назовите его. Дух госпожи Барклай отвечает: домоправитель Пётр Кондратьевич. Господин Аксаков задаёт вопрос духу Толпыгиной: если вы знаете, кто ваш убийца, назовите его. Дух горничной Надежды Толпыгной отвечает: на меня напал домоправитель Пётр Кондратьевич, он нанёс первый удар, затем повалил и держал, а добивал меня молодой человек, которого домоправитель называл «Ваней».
— Да что вы такое говорите? — взвился Анисимов. — Да помилуй Бог, какие духи? Какой такой Иван?
— А нам сие пока неинтересно, — мрачно отозвался Иванов, — нас сейчас вовсе не Иван интересует. Ивана пусть полиция ищет…
— А… — домоправитель осёкся и непонимающе уставился в лицо сыскному агенту. — А вы, простите, что ищете?
Иванов промолчал и посмотрел на Шумилова. Тот в свою очередь многозначительно посмотрел на Анисимова. На несколько секунд воцарилась тишина, которую прервал Алексей Иванович:
— Если вы, господин Анисимов, закончили со своими дурацкими вопросами, то я, пожалуй, продолжу чтение… У меня тут ещё пара интересных для вас фрагментов найдётся. Итак… Вопрос господина Аксакова духу убиенной Барклай: Что было похищено преступниками из вашего дома? Ответ духа Барклай: Домоправитель забрал облигации «Санкт-Петербургского международного банка» на шестнадцать тысяч рублей, «Учётно-ссудного банка» на двадцать две тысячи рублей и консолидированные казначейские облигации на две тысячи восемьсот британских фунтов. Кроме того, помощник домоправителя, которого он называл Ваней, похитил статуэтку древнеегипетской богини Таурт, сделанную из чёрного диорита. Её он вынес в мешке для сменной обуви…
— Как в мешке?… Вы и об этом… знаете? — пролепетал Анисимов. На него в эту секунду было страшно смотреть. Шумилов всерьёз испугался того, что домоправителя сейчас хватит «кондрашка»: взгляд его сделался совершенно безумным, брови сошлись к переносице, а из полуоткрытого рта явственно доносился сдавленный хрип.
— Голоса нам сказали даже то… — важно начал Иванов, но прервался посреди фразы и выдержал томительную паузу, — что вы разделись на кухне до исподнего белья.
— Как же это? Господи, помилуй… да ведь такого не бывает! Да ведь такого быть не может, Господи… — забормотал Анисимов.
— И наконец, самое главное: что вы сделали с имуществом, взятом на месте преступления, — продолжил Шумилов; перехватив взгляд Анисимова, он позволил себе улыбнуться, — Да-да, и об этом нам тоже рассказали духи убиенных вами женщин. Статуэтка древнеегипетской богини ныне брошена в воду, хотя духи и не сказали, в каком именно месте. Возможно, потребуется провести новый сеанс для прояснения этого вопроса. А вот где спрятал облигации господин Анисимов, духи нам рассказали довольно подробно: на Волковом кладбище, в конце ряда могил, где начинается берёзовая аллея, под раздвоенной берёзой.
А дальше произошло неожиданное. Пётр Кондратьевич схватил обеими руками голову и буквально завыл не своим голосом:
— Да как же такое может быть? Эт-того никто не видел! Как вы узнали-и-и?
Шумилов переглянулся с Ивановым. Теперь, когда домоправитель фактически признался в совершении убийств, именно Агафону предстояло повести разговор далее.
— Вот что, господин Анисимов, мы люди практические, так что давайте рассуждать без лишних эмоций, — вполне будничным тоном заговорил сыскной агент, — Вас разоблачать нам совсем неинтересно, а вам в свою очередь неинтересно отправляться в каторжные работы. Поэтому, мы можем предложить вам компромисс, учитывающий обоюдные интересы.
— Да? А что такое? — заинтересованно спросил Анисимов.
— Прямо сейчас мы едем на Волково кладбище, где вы достаёте свой тайник, и мы делим его на троих. После этого мы разбегаемся и никогда более не вспоминаем о спиритическом сеансе.
— Вы… вы, что же, не будете сообщать о нём в полицию?
— А зачем? Вы нам с Алексеем Ивановичем дадите две трети спрятанных облигаций и мы полюбовно разойдёмся.
— А мне, стало быть, останется всего одна треть?
— Стало быть да, — кивнул Иванов.
— Нет, не будет такого. Не согласен я!
— Ну-ну… Это, Петруша, твоё заднее слово? — угрожающе процедил Иванов.
— Почему «заднее»? Последнее!
— Последнее у тебя, Петруша, будет в суде, перед тем, как жюри присяжных отправится выносить вердикт. А покуда слово у тебя именно заднее. Стало быть, не хочешь ты с нами делиться?
— Не буду я делиться. То, что вы предлагаете — грабёж!
— Ха-ха-ха, — неожиданно весело засмеялся сыскной агент. — Вот уж кому бы не стоило упоминать про грабёж! Ну да ладно, мне наплевать. Вставай, пойдёшь с нами!
Иванов поднялся со стула, вслед за ним встал и Шумилов. Домоправитель, напротив, вжался в кресло и вцепился в подлокотники руками:
— Куда это «с вами»?
— Ты что же думаешь, дурачина, мы вот поговорим и отпустим тебя спать, жёнушке под бочок? Что б ты быстренько свой клад перепрятал? Не-ет, милай! Посидишь денька три в части, покамест мы с Алексеем Ивановичем Волково кладбище осмотрим и тайник твой отыщем. А как отыщем — так тебя выпустим.
— Не хочешь отдать две трети, тогда мы всё заберём, — добавил Шумилов.
— Описание у нас есть, — продолжал давить Иванов, — Я лично ради такого куша, что тобою запрятан, готов все берёзы на Волковом перекопать.
Анисимов затравленно смотрел то на Шумилова, то на Иванова. Было видно, что мозг его лихорадочно работает, очевидно, в поисках выхода из создавшегося положения, да только ничего здравого на ум Анисимову в этот час не шло.
— Я… мне… дайте минуту подумать, — взмолился он.
— Нечего думать! Вставай, я сказал! Или сейчас в ухо наверну! — прикрикнул Иванов.
— Господа, господа, минуточку… я согласен… я согласен поехать с вами, — запричитал домоправитель, — Только нужна лопата!
Согласие Анисимова было просчитано с самого начала и его желание прихватить с собою на кладбище какой-либо инструмент было вполне предсказуемо и даже очевидно. В конце-концов, убить двух человек лопатой гораздо проще, нежели голыми руками! Однако, именно потому, что это предложение не явилось новостью, Иванов знал как на него следует отреагировать:
— Лопата не нужна! В портфеле у Алексея Ивановича уже лежит пионерский тесак.
В портфеле Шумилова действительно лежал завёрнутый в промасленную ветошь здоровенный сапёрный тесак времён императора Николая Первого. В те времена такие тесаки входили в амуницию солдат пионерных батальонов. Этим грозным оружием с тяжёлым широким лезвием длиною десять вершков можно было с одинаковым успехом рубить деревья, копать землю и вспарывать вражеские животы. За сапёрным тесаком Путилин специально посылал нарочного в Управление Сыскной полиции. Кстати, и сам портфель тоже принадлежал вовсе не Шумилову, а одному из полицейских Адмиралтейской части, одолжившему его на время ночной операции.
Не прошло и минуты, как вся троица — Шумилов, Иванов и Анисимов — вывалилась на Садовую улицу. Агафон тут же замахал вознице, стоявшему подле пересечения Садовой с Вознесенским проспектом. Извозчик тронул лошадь и неспеша подъехал:
— Куда изволите, господа?
— До Волкова кладбища за трёшку, только живо! — предложил Агафон.
— Эвона! За трёшку! Троих! Не пойдёть! Тут, барин, надоть набавить… — важно отозвался извозчик.
Шумилов знал, что возницей, который повезёт их на Волково кладбище, будет филер из отряда наружного наблюдения. Поэтому в первую секунду Алексей Иванович решил было, что вышла какая-то накладка и вместо подставного извозчика к ним подъехал настоящий. Но тут же отмёл эту мысль: сие представлялось прямо-таки невероятным. Не могло быть такой накладки в операции, которую проводил сам Путилин!
— Да ты, братец, совесть проел! — Агафон Иванов выглядел поражённым не менее Шумилова. — Я тебе трёшку предлагаю за четверть часа работы! А ты десятку ломишь! Креста на тебе нет!
— Извиняйте, барин, да только на Волково ехать стоит «красненькую»… — флегматично ответил извозчик.
Агафон онемел от такой наглости. Секунду или две он испепелял возницу взором, потом с гневом в голосе прошипел:
— Я у тебя жетон отниму, с-сучий потрох! Ты не будешь в столице извозом заниматься! Честный извозчик такую цену не ломит!
— А честный православный по ночам на кладбища не ездит, — огрызнулся возница. — Вы, барин, бровями тута не шевелите и зубами не скрежещите! Мне на ваши зубы — тьфу и растереть! Ругаться я и сам умею…
Шумилов слушал перебранку Иванова с возницей и никак не мог взять в толк — является ли извозчик полицейским или же это совершенно посторонний возница, волею случая вклинившийся в самый эпицентр разработанной полицейскими комбинации. Если это на самом деле был филёр, то играл он свою роль прямо-таки блестяще; его склока с Агафоном Ивановым выглядела абсолютно натурально, без малейших натяжек.
Неизвестно, как долго сыскной агент был готов препираться с возницей, но их спору положил конец Шумилов, извлёкший из портмоне десятирублёвую золотую монету и подавший её извозчику:
— Возьми, братец, только отвези поскорее!
А Иванов, раздражённый спором, накинулся на Шумилова:
— Зачем вы ему дали. Это же сущий бандит! До Волковки за червонец везти! Да я за червонец в Гельсингфорс уеду!
А извозчик, не желавший, видимо, чтобы последнее слово оставалось за оппонентом, тут же отозвался:
— Это завсегда пожалуйста! Только ночью на Волково кладбище — десятка… Днём сорок копеек, а ночью — десятка. Только так! А ежели в Гельсингфорс пешком бежать, то вообсче бесплатно получится!
Город уже вступал в пору белых ночей, поэтому когда пролётка подъехала к воротам Волкова кладбища, небосвод где-то далеко на востоке окрасился лучами восходящего солнца. Было совсем уже не темно, но зато очень холодно, стылый воздух пробирал буквально до костей.
Агафон Иванов пребывал в состоянии крайнего раздражения, возможно, из-за своего спора с извозчиком. Подъехав к кладбищенским воротам возле Воскресенской церкви, он принялся колотить в них, точно явился к себе домой, при этом истово ругаясь и грозя «расстрелять сторожа перед строем». Сторож появился неожиданно быстро, возможно, потому что испугался этих угроз, а возможно, потому, что уже не спал. Услыхав, что перед ним агент сыскной полиции, он живо отворил ворота и вытянулся по стойке «смирно».
Агафон только махнул ему рукой, мол, «вольно» и поманил за собою Шумилова и Анисимова.
Пётр Кондратьевич от ворот сразу повернул налево и повёл своих спутников в сторону Расстанного переулка. Идти пришлось не очень долго. Дойдя до конца ряда могил, Анисимов немного прошёл вправо, к концу следующего ряда. Там он встал возле крайней могилы и указал на берёзу, росшую через дорожку: «Ну, вот что ли!»
Берёза была довольно старой, лет сорока, не меньше. От самой земли она разделялась на два толстых ствола. Насколько хватало взгляда, других подобных деревьев рядом не было.
— Думаете здесь? — спросил с сомнением в голосе Иванов.
— Уверен, — ответил домоправитель.
— В чём вы закопали бумаги?
— В жестяной коробке из-под английского чая, обмотанной мешковиной.
— Как глубоко?
— Да поларшина, не больше.
— Что ж, попробуем копнуть. Алексей Иванович, дайте-ка мне тесак, — попросил Агафон.
Взяв в руки оружие, он снял с него ветошь, обошёл вокруг берёзы. Земля была сырой и как будто бы потревоженной. Как давно здесь копали сказать с определённостью было невозможно, но в том, что кто-то снял дёрн возле корней берёзы сомнений быть не могло. Присев на корточки, Агафон Иванов мощными короткими ударами сначала взрыхлил грунт, а потом принялся его отбрасывать. Прошла минута-другая, перед Агафоном уже выросла приличных размеров горка земли, а под корнями берёзы — довольно глубокая ямка, куда глубже половины аршина.
Видимо, несколько притомившись, Агафон остановился и встал, разминая ноги. Пользуясь образовавшимся перерывом в работе, он поинтересовался у Анисимова:
— Пётр Кондратьевич, признайся, откуда узнал о тайниках Барклай? Я не для протокола спрашиваю, не бойся, просто интересно…
— Зачем вам знать лишнее? И так вон сахарную косточку изо рта тащите…
— Да не ломайся ты! Это ж закон жизни такой: делиться надо. Тебе привалило — так поделись с нами! Но про тайники-то в мебели признайся! — не отставал Иванов. — Ведь не может быть, чтобы мебельный мастер рассказал.
— Может, может. Не сам, конечно, мастер, а… один из его работников. Мой племяш у него учился, рассказывал, что Барклай на мебель с секретом заказ размещала. Он краем уха разговор слышал, хотя саму мебель не делал. Ну и мне как-то обмолвился, — Анисимов горестно вздохнул, — А мне мысль про её мебель гвоздём в башке засела. Полгода, почитай, я с этой мыслью нянькался, вынашивал её, крутил в голове по-всякому. Вот и вынянчил на свою голову! Кабы только знал про спиритов, ни в жизнь бы на такую глупость не поддался.
Агафон снова присел на корточки и принялся ковырять землю тесаком. Очень скоро раздалось отчётливое звяканье металла о металл. Иванов расширил ямку в том месте, где послышался звон и очень скоро обнаружил нечто квадратное, размером четыре вершка на четыре, завёрнутое в мешок. Воткнув рабочий инструмент рядом с собою, Агафон двумя руками потянул было крепко засевший в земле предмет, как вдруг случилось неожиданное: Анисимов шагнул вперёд и схватил тесак. Через мгновение он замахнулся им на Агафона, грозя раскроить тому голову одним ударом грозного оружия.
Сыскной агент, моментально оценив ситуацию, отпустил мешковину и, резко толкнувшись, откатился вбок. Анисимов же схватил ценный груз и рывком вырвал его из земли. Всё это уложилось буквально в одну секунду и произошло в полной тишине.
Домоправитель, помахивая тесаком, не без самодовольства осклабился:
— Ну что, господа спириты, думали вы — самые умные? Найдутся и поумнее вас! Как теперича разговаривать будем? Или пустить вас на сало без разговоров?
А Иванов, спокойно поднявшись с земли, негромко проговорил:
— Ты — дурак, только что сдал сам себя полиции. Теперь получено неопровержимое свидетельство того, что ты принимал участие в убийстве Барклай и Толпыгиной, поскольку только убийца мог знать, куда же были спрятанные похищенные облигации. Ты арестован, Анисимов!
— Ну-ну, — снова осклабился домоправитель, — Кто меня арестует? Может ты сам? — последовал небрежный кивок в сторону Агафона. — Или этот цыплёнок? — Анисимов ещё более небрежно кивнул в сторону Шумилова. — Да я вас обоих дураков прямо тут и порешу… скорее, чем нос прочищу!
— Ну зачем же? — теперь уже ухмыльнулся Иванов. — Здесь полно народу, готового тебя застрелить на месте. Ты лучше оглянись вокруг…
И из глубины кладбища, и с другой стороны кладбищенской ограды, по Растанному переулку, к ним спешили люди: пара человек была в синих полицейских шинелях, основная же масса — в штатском. Один из полицейских, показавшийся из-за отдалённой могилы с высоким чёрным крестом, держал в руках лёгкий кавалерийский карабин, которым целил в спину Анисимову. Он, видимо, должен был застрелить его при попытке напасть на Иванова или Шумилова. Мгновение Анисимов разглядывал приближавшихся к нему людей, а потом сделал то, чего Шумилов никак от него не ожидал.
Бросив на землю мешок с коробкой и тесак, он с силой ударил головой берёзу и заревел, точно медведь «Вы меня били! Вы издевались надо мной!» И снова ударил лбом дерево. Шумилову доводилось уже видеть как преступники занимались саморанением, обычно, разбивая для этого оконные стёкла, но вот чтобы так запросто человек бился головою о дерево — такого Алексей Иванович прежде никогда не наблюдал. С криком «Я всё расскажу прокурору!» Анисимов помчался к выходу с кладбища.
— Дурак, ой дурак! — крикнул ему вслед Иванов. — Ну куда ты денешься! Ты думаешь там нет полиции?..
Подбежал Гаевский, в карете по Растанному подъехал Путилин, поманил к себе Иванова и Шумилова. Они подошли к ограде, да так и разговаривали, разделённые её прутьями.
— Ну что ж, похоже господин домоправитель купился на нашу «разводку»… — подытожил кратко Начальник Сыскной полиции.
— Причём, с потрохами, ваше высокопревосходительство, — кивнул Иванов. — Согласился на наши условия почти без спора. Филёр, «работавший» под извозчика, сыграл как надо. Всё вышло очень натурально, Анисимов до последнего мгновения думал, что нас на кладбище трое. Решил напоследок отнять у нас облигации и даже был готов применить силу.
— Прекрасно, прекрасно. Давайте посмотрим, что же Анисимов запрятал в коробке. — предложил Путилин.
Агафон откинул мешковину, подцепил кончиком тесака плотно притёртую крышку жестяной коробки и потянул её вверх. С лёгким звоном крышка соскочила со своего места и упала на землю. В молочном предрассветном свете было хорошо видно, что коробка… пуста. Полностью. Абсолютно. Пустее не бывает.
Секунду-две-три все присутствовавшие глядели в пустую коробку из-под чая, видимо. пытаясь постичь, что сие может означать и какие последствия данное открытие будет иметь для дальнейшего хода следствия. Первым пришёл в себя Иванов, поднявший с земли крышку и раздражённо сплюнувший:
— Тьфу, вот напасть же! По-моему, нас кто-то здорово обманул.
— Обманули не нас, — резонно заметил Шумилов, — Обманули Анисимова. Он ничего не знает о том, что коробка пуста. За неё он был готов убить нас с вами, Агафон Порфирьевич.
— Ну-с, господа сыскные агенты, какие будут по этому поводу мысли? — осведомился Путилин.
— Мысль тут может быть одна: поработал Трембачов. Подельник украл нычку подельника, — ответил Гаевский. — Тут и к бабке ходить не надо.
— Анисимов во время разговора с нами обмолвился, что никто не видел того, как он закапывал на Волковом кладбище украденные облигации, — напомнил Шумилов, — однако, Трембачов был прекрасно осведомлён о месте их сокрытия. Это означает, что он проследил за домоправителем. Ну а раз так, то разумно предположить, что он же и перепрятал облигации.
— Ну да, — согласился Путилин и продолжил мысль Шумилова. — И тем самым вывел подельника из-под нашего удара. Теперь Анисимов будет твердить, будто мы его впутали в это дело, били его и запугивали, а сам он — всего лишь жертва оговора Ваньки Трембачова. Н-да, плохо получилось…
Появились полицейские, которые вели под руки связанного Анисимова. По его ободранному лбу змеились кусочки содранной кожи, кровь собиралась в струйки, стекавшие на брови и заливавшие глаза. Вид он имел на редкость измученный, глядя на него можно было подумать, что арестованный претерпел жесточайшие побои, хотя по большому счёту все эти ссадины на лбу были абсолютно не опасны для его здоровья. Увидев, что его подводят к группе полицейских в штатском, молчавший до того Анисимов принялся кричать и извиваться в руках конвоиров:
— Меня избивали! Меня мучили! Меня терзали побоями! Я обо всём расскажу господину прокурору! Я буду жаловаться прокурору судебного округа! Нет, я буду жаловаться господину Градоначальнику. Нет, я пожалуюсь в Сенат!
— Заткнись, здесь нет ни прокурора, ни Градоначальника, ни тем более Сената. — осадил его Путилин, однако, арестованный продолжал нести свою околесицу:
— Нет, я не буду молчать! Я буду жаловаться Царю-батюшке!
Агафон Иванов в чрезвычайном раздражении повернулся к кричавшему и с силой ударил его кулаком в печень, в правый бок под рёбра. Анисимов поперхнулся и замолчал; он бы упал на землю, если бы его не удержали полицейские, на чьих руках он безвольно повис.
— Его Высокопревосходительство велел же тебе замолчать! — свистящим шёпотом процедил Иванов. — Здесь не перед кем ломать комедию!
Путилин некоторое время с брезгливостью смотрел на висевшее мешком в руках конвоиров тело убийцы; Начальник Сыскной полиции хотел, видимо, сказать что-то важное, да так и не сказал, махнул только рукой и бросил кратко «врачу покажите!»
После того, как Анисимова увели, Путилин обратился к сыскным агентам и Шумилову:
— Что ж, господа, благодарю за службу. У всех нас была долгая бессонная ночь, но она не прошла даром. Закончено большое, серьёзное дело. Всем спать, набираться сил. Господ Иванова и Гаевского жду к себе к пяти часам пополудни. Вам, господин Шумилов, моя особая благодарность за всё, сделанное вами в рамках настоящего розыска.
Он подал руку Шумилову, и тот подал свою. Алексей Иванович знал, что подобное рукопожатие начальника столичного сыска почиталось в среде полицейских высшей наградой и расценивалось как безусловное признание личных заслуг. Пользуясь случаем, Шумилов задержал ладонь Путилина в своей руке:
— Один только вопрос, Иван Дмитриевич.
— Весь внимание…
— Я могу быть уверен в том, что в отношении Аркадия Штромма все подозрения сняты?
— Можете заверить Аркадия Венедиктовича, что он свободен от всех подозрений и волен располагать собою как ему заблагорассудится.
Уже на выходе с Волкова кладбища Шумилова остановил какой-то незнакомец, неожиданно протянувший ему золотую десятирублёвую монету. Потребовалась секунда, чтобы Шумилов вспомнил это лицо и зипун: перед ним стоял филёр, замаскированный под извозчика.
— Ваши деньги, господин Шумилов, — проговорил полицейский. — Возьмите назад.
— А я уж думал, ты их взял себе за службу, — пошутил Алексей Иванович.
Филёр шутки не понял и ответил степенно:
— Извините, никак не можно. Мне за службу Царь-батюшка платит, а потому, чтоб чужое брать — в том не нуждаюсь…