Сказать, что Шумилов в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое августа спал плохо, значило бы соврать. Потому что он почти вовсе не спал. Во всяком случае, сам Алексей остался с твёрдым ощущением того, будто веки его вообще не смыкались. В голове роилось огромное число противоречивых мыслей, не связанных, либо мало связанных друг с другом, и в иные мгновения Алексей замечал, что думает обо всём и сразу, что служило плохим сигналом. В три часа пополуночи он выпил столовую ложку спиртовой настойки пустырника, но даже после этого толком так и не уснул, а остался в состоянии полудремотного размышления.

Он думал над тем, правильно ли поступает, не сообщая в Сыскную полицию сведения, полученные в «Знаменской». Может быть, не стоило увлекаться розыском Соньки-Гусара, а следовало как можно скорее добиваться освобождения Чижевского? Ведь пока Шумилов катается по городу и ведёт малосодержательные разговоры, невиновный человек томится на нарах, и каждый час пребывания в тюрьме для него превращается в пытку.

Попутно Алексей обдумывал варианты розыска Соньки. Их было множество — а это само по себе всегда плохо! — но ещё хуже было то, что все эти варианты в равной степени оказывались тупы, механистичны и лишены той изюминки, каковая должна присутствовать в любой полицейской операции. Как можно искать Соньку-Гусара? Выйти в центр города, прежде, всего на Невский проспект и Садовую улицу и покрутиться там, в надежде случайно встретиться. Сколько таким образом можно крутиться: месяц? два? три? Надежды юношей питают, а Шумилов давно уже не юноша. Да и трёх месяцев в запасе он не имел.

Можно было бы попытаться узнать фамилию и адрес Соньки у девиц в ресторане Тихонова. Тот ещё вариант! Сонька, зная, что её ищут, может, во-первых, сменить место проживания, а во-вторых, может попросить товарок с умыслом сообщать адрес, по которому Алексея уже будут ждать. Шумилов явится по такому адресу, а там его встретит сонькин «кот» с дружками. И что с ними делать? из револьвера палить? рукопашные битвы устраивать? Не следовало недооценивать угрозу подстроенной ловушки. В такую ловушку менее двух лет назад попался руководитель политического сыска Российской империи Георгий Порфирьевич Судейкин, который, несмотря на немалый опыт конспиративной работы, наличие под рукой оружия и сопровождение охранника, был убит народовольческой засадой. А у Судейскина было намного больше возможностей для обеспечения личной безопасности, чем у Шумилова, и то попался, не смог упредить все риски! У Соньки-Гусара вполне может быть постоянный любовник, именуемый в просторечии «котом», а это личности, как правило, с криминальным прошлым. Потенциальную угрозу со стороны такой персоны не стоило игнорировать.

Алексей Иванович извертелся в кровати, беспокойные и назойливые мысли жгли его, точно угли. Уже после пяти утра, кода и ночь-то фактически закончилась, он забылся буквально на миг коротким, неглубоким сном, и приснилась ему, разумеется, мимолётная встреча с Сонькой в ресторане. Прокрутилась в голове в форме точного, дословного воспоминания. Шумилов увидел всю эту сцену заново, словно бы вернулся в тот зал. Девицы за соседним столиком, небрежно развалясь на полукруглом диванчике, обсуждали свои шляпки, и Сонька, обращаясь к светловолосой Маняше, проговорила: «У Брюно заказала шляпку с бирюзовой ленточкой и чёрной розой. Роза как живая, не подумаешь, что из ткани, только французы такие фитюльки умеют делать. В общем, раскрутила я гуся, сделала заказ, он с умным видом лопатник раскрыл и два червонца кинул на прилавок, сдачи, мол, не надо. Хо-о-рош гусь! Завтра в полдень заказ иду забирать…»

Шумилов аж даже подскочил на кровати. С минуту он обдумывал сновидение, а затем, заведя будильник на восемь часов утра, опять опустил голову на подушку. И только теперь успокоенно заснул.

Встал он на удивление свежим и бодрым. Впрочем, так часто бывает при недосыпе. За завтраком поинтересовался у госпожи Раухвельд, где находится магазин Брюно, торгующий модными дамскими аксессуарами. Домовладелица не знала. Это Шумилова не очень-то смутило: он был уверен, что Сонька-Гусар, поскольку постоянно появляется в «Пассаже», привязана к центру города, стало быть, живёт, работает и по магазинам ходит примерно в одном районе. Там, в центре, возле «Гостиного двора» и «Пассажа», стало быть, и надо искать магазин Брюно.

Шумилов не сомневался, что Сонька-Гусар явится забрать оплаченный заказ. Женщины её круга, несмотря на присущую многим из них изворотливость и хитрость, в силу специфических черт личности чрезвычайно жадны и корыстолюбивы. Полиции всех стран мира, кстати, пользуются этими чертами проституток, вербуя в их среде самых беззастенчивых и циничных осведомителей. Даже рискуя собственной головой, Сонька отправится за шляпкой ценою в два червонца; человек рассудочный ещё бы задумался над тем, а стоит ли так рисковать? для проститутки же такого вопроса просто не существовало.

Уже в половине одиннадцатого утра Алексей Иванович бегал по казавшимися бесконечными коридорам «гостинки» и расспрашивал торговцев, как найти модный магазин Брюно. Результат оказался обескураживающим — обежав «Гостиный двор» по обоим этажам и потратив на это неблагодарное дело почти полчаса, он к ужасу своему обнаружил, что никто никогда не слышал о таком магазине.

Если Шумилов намеревался в полдень перехватить Соньку-Гусара на пороге этого модного магазина, то ему следовало поспешить. Возможно, он неправильно поступал, расспрашивая торговцев; может, следовало начинать с покупателей? Поэтому Алексей, выйдя из-под колоннады «Гостиного двора» на Невский проспект, не долго думая, обратился к первой попавшейся дамской парочке, судя по виду, мамаше лет под сорок и её дочери-подростку.

Обе важно вышагивали под солнечными зонтиками и, судя по всему, никуда не спешили. Шумилов со всей наивозможнейшей вежливостью обстоятельно объяснил им, что желает сделать своей супруге подарок — шляпку с искусственным цветком — и ищет магазин Брюно, поскольку именно там супруга имеет обыкновение заказывать шляпки. Разумеется, мамаша и дочка чрезвычайно заинтересовались услышанным, ибо только совсем уж бессердечная женщина не возьмётся помочь мужчине, желающему сделать подарок жене… Вот только магазина Брюно они не знали. Мамаша, не задумываясь, назвала Алексею Ивановичу с дюжину других модных магазинов, где без особых затруднений можно было заказать шляпку с французским цветком, вот только Шумилова они не интересовали.

Распрощавшись с любезной мамашей и дочкой, Алексей Иванович совершил ещё одну, столь же безуспешную попытку, подойдя к молоденькой девице, по виду гувернантке. Он был уже близок к отчаянию, как совершенно неожиданно получил ответ на интересовавший его вопрос от немолодой уже дамы совершенно провинциальной наружности, сообщившей, что салон г-жи Брюно находится на втором этаже дома № 20 по Невскому проспекту, как раз на пересечении его с Большой Конюшенной улицей.

До полудня оставалось ещё полчаса и Алексей бодрым шагом направился по Невскому в сторону Адмиралтейства, намереваясь успеть как раз вовремя. Подойдя к дому № 20, он увидел по бокам гранитной лестницы, ведшей с тротуара в бельэтаж, две весьма приметные вывески: одну золотыми буквами по молочно-белому фону «Мангазин шляп мадам Е. Брюно», другую — с цветочными виньетками по углам — «Матильда Эйхе. Искусственные цветы». Оба салона выходили своими стеклянными дверьми, расположенными одна напротив другой, на верхнюю площадку лестницы.

Алексей Иванович поднялся по ступеням и вошел в салон искусственных цветов. Через его стеклянную дверь прекрасно был виден вход в шляпный магазин мадам Брюно, а значит, наблюдательный пункт выбран весьма удачно — можно видеть всех входящих и выходящих из дверей напротив.

Салон искусственных цветов Матильды Эйхе торговал не только искусственными цветами для украшения шляп и других деталей дамского гардероба, но и изысканными деталями интерьера — корзинками с букетами цветов, коробками для занятий рукоделием, фотографическими рамками, обвитыми искусственными фиалками и гортензиями. Через полуоткрытую дверь в смежную комнату Шумилов разглядел, что там работает с десяток мастериц, закопавшихся в ворохе цветных лоскутков.

Появление мужчины в этом царстве женской моды было неожиданным и вместе с тем желанным. Тотчас же, оставив других покупателей на попечение молоденькой продавщицы, навстречу Алексею устремилась средних лет элегантная дама с безупречно уложенной высокой прической. «Хозяйка», — понял Шумилов.

— Что желает господин? — спросила она с явным немецким акцентом.

Не выпуская из поля зрения дверь шляпного магазина Брюно, Шумилов принялся пространно изъяснять хозяйке, какой подарок он хотел бы преподнести своей даме сердца. А поскольку желание Алексея не было сформулировано с безусловной конкретностью, хозяйка начала предлагать ему массу всевозможным милых мелочей, способных осчастливить даже самую взыскательную модницу. Алексей долго и придирчиво рассматривал произведения декоративно-цветочного искусства и в конце концов остановил свой выбор на изящной шкатулке из папье-маше, верхнюю крышку которой украшала гирлянда из искусственных незабудок.

— Пришлите завтра вот по этому адресу, — Шумилов чиркнул на бумажке: «Салон и ателье венских аксессуаров на Большой Пушкарской, д.8 «и имя получателя — Агнета Рейнтхофен. — И вот, приложите карточку.

Алексей достал из кармана визитку и надписал изящным почерком: «Надеюсь, вам понравится сия милая безделица, не столь изящная, как вы сами, но, надеюсь, столь же памятная. Ваш А.».

А между тем время уже подходило к часу дня. Сонька так и не появилась. Следовало решить, как поступать: если ждать, то как долго?

Шумилов вышел на лестницу, постоял там пару минут, внимательно разглядывая человеческий поток на тротуарах Невского. Вполне могло статься, что Сонька находилась где-то рядом и в эту самую минуту через витрину какого-нибудь магазина или кафе рассматривала Шумилова. Так же, как он пытался разглядеть ее среди других людей.

Надо было на что-то решаться.

Алексей оттолкнулся от перил и решительным шагом направился к дверям салона Брюнер. Магазин оказался из дорогих, Шумилов это понял с первого взгляда на ценники выставленных за стеклом образцов. Немудрено, что шляпка здесь стоила под два червонца! Из продавцов в торговом зале присутствовали двое: худенький, с усиками в ниточку, смуглый молодой человек, француз, как скоро убедился Шумилов, и томная девица в цветастом платье с обширным, притягивавшим взгляд декольте.

Молодой человек с заметным акцентом поприветствовал Алексея и тут же придвинулся к нему, что вообще-то было против правил, принятых в заведениях такого рода, где мужчины-продавцы обслуживали покупательниц, а продавщицы — мужчин-покупателей. Впрочем, в тот момент предупредительность продавца показалась Шумилову добрым знаком.

— Ищите что-то конкретное или просто любопытствуете? Для себя или, может быть, подарок жене? дочери? или, может, любимой женщине? — сладко улыбаясь стал спрашивать Алексея продавец.

— Мне нужна ваша помощь в одном важном для меня деле… — ответил Шумилов.

— Чем могу?

— Я ищу женщину, сделавшую у вас заказ на шляпку с чёрной искусственной розой и лиловой лентой. Сегодня в полдень она должна была этот заказ забрать. Вам заплатили за него двадцать рублей, платил мужчина, сопровождавший эту женщину. Её возраст двадцать два-двадцать три года, а имя…

— Я даже не знаю, чем вам помочь, — перебил Шумилова продавец. — При всём моём горячем желании.

— В самом деле? Вы даже не дослушали меня.

— Вы знаете, у нас большое число самых разнообразных заказов и при их оформлении мы не требуем паспортов.

— Настолько большое, что вы даже не можете припомнить, кто что заказывает?

— Отчего же, мы прекрасно помним наших покупателей и их заказы, у нас и журнал специальный ведётся, но я уверяю вас, что никто подобной шляпки у нас не заказывал.

Алексей внимательно следил за лицом собеседника, но при этом чувствовал на себе взгляд продавщицы, явно прислушивавшейся к разговору. Что-то в происходящем раздражало Шумилова, что-то было неправильно, но он пока не мог понять, что именно; беседа явно шла не так, как хотелось бы. Вот только в чем причина?

— И вы утверждаете, что вы не знаете женщины двадцати двух-двадцати трёх лет, ростом два аршина одиннадцать — двенадцать дюймов, рыженькую…

— Извините меня, — снова перебил Шумилова продавец, — я много знаю разных женщин, но мне непонятно, почему вы меня об этом спрашиваете…

— Это просто возмутительно! Вы даже не выслушали меня до конца! — Шумилов понял, что продавец очень нервничает, чрезвычайно даже, а значит, у него есть основания опасаться любопытства постороннего человека. — Мне кажется, вы прекрасно знаете девицу, о которой я толкую, да только не хотите мне помочь.

— Уж извините, отчётом вам не обязан, — неожиданно резко отчеканил обладатель усиков-мерзавчиков. С его стороны это была явная дерзость.

— Разумеется, вы не обязаны мне отчётом. Да только я отчёта от вас не требую. Я прошу вашего содействия.

— Да чем же я могу вам помочь? — продавец, видимо, уже просто куражился над посетителем. — Вы хотите непонятно чего. Спрашиваете про заказ, которого быть не может. Посудите сами, как мы можем приготовить вчерашний заказ за сутки, ежели у нас срок исполнения три дня. Вот-с объявление на прилавке, прочтите!

Чрезвычайно довольный своей находчивостью продавец кивнул на большой лист бумаги с набранным типографским способом текстом, излагавшим порядок оформления и получения заказов. Лист крепился канцелярскими кнопками к большому дубовому щиту, стоявшему на прилавке. Что ж, французик, может, и казался сам себе чрезвычайно находчивым, да только он упустил из вида одно существенное обстоятельство: Шумилов ничего не говорил о том, что интересовавшая его женщина делала заказ накануне.

— С чего это вы взяли, что речь идет о «вчерашнем заказе»? Я ни словом об этом не обмолвился, — процедил Алексей, наклонившись к уху продавца.

— В самом деле? Стало быть, я неправильно вас понял, — моментально выкрутился француз. Вернее, он только подумал, что выкрутился.

Шумилов, наплевав на возможные последствия, схватил наглеца за край жилетки и рывком притянул к себе, заставив навалиться животом на прилавок.

— Вот что, умник, дело идёт о серьёзном преступлении, в котором засветилась упомянутая дамочка. И если ты не желаешь разговаривать со мной, то в этом случае тебе придётся беседовать с агентами Сыскной полиции. И у меня есть сильное подозрение, что беседа эта доставит тебе очень мало удовольствия. Уж я постараюсь…

— Я скорее сам вызову полицию, ежели вы не отпустите мой жилет.

— В самом деле? Ну, так вперёд, зови! Вот тут-то у нас и начнётся самый интересный разговор. Я посмотрю, как ты начнёшь рассказывать полицейским о том, сколь много у вашего магазина клиентов и как трудно тебе припомнить ту самую девицу, о которой я толкую, в то время как за последний час ваш магазин посетили всего-то восемь человек! И это в среду, в полдень! Хех, не сказать, чтобы у вас очень бойко шла торговля! И вот тогда-то полиция начнёт думать, что именно мешает тебе быть искренним.

Продавец остановившимся взглядом, полным ненависти, буравил лицо Шумилова и молчал. Неизвестно, в каком направлении пошёл бы разговор далее, но тут Алексей, скосив глаза, встретился со взглядом продавщицы. Та весьма выразительно шевельнула бровями и лёгким кивком указала ему на дверь. Она явно приглашала Шумилова выйти.

Алексей оттолкнул от себя продавца и, бросив на ходу: «У вас лоб вспотел, утритесь!» вышел из магазина. Спустившись по лестнице, он прошел 20 шагов по тротуару проспекта и, став поодаль, принялся дожидаться, что же последует дальше. Ждать долго не пришлось, буквально через минуту в дверях магазина появилась продавщица; оглянувшись и увидев Шумилова, она поспешила к нему. Женщина открыто улыбалась и имела чрезвычайно довольный вид.

— Как вы Франсуа схватили! Он чуть не обделался за прилавком! — это были первые слова, произнесённые ею.

— Простите, как вас зовут? — полюбопытствовал Шумилов.

— Ольга.

— Давайте, Ольга, отойдём в сторону, желательно даже уйдём отсюда подальше, и вы расскажете мне всё, что хотели сказать.

Они так и поступили. Перейдя мост через Мойку, они вошли в кондитерскую Вольфа. Расположившись за столиком и попросив принести кофе, Алексей обратился к новой знакомой:

— Я так понимаю, что рыжую девушку ваш Франсуа неплохо знает…

— На самом деле Франсуа вовсе не мой. А вот эту саму рыженькую он действительно знает хорошо, поскольку она тут работала буквально вплоть до последней недели.

— В самом деле?

— Да! И наш милый Франсуа имел на неё виды. Но… не срослось! А так хотелось! Сонечка явилась давеча в сопровождении смешного господина с усами, как у сома, — продавщица обеими руками изобразила, как свешивались эти усы, — заказала шляпку, а господин оплатил. Франсуа лез ей на глаза и вид имел самый жалкий, однако ж, подсуетился, заказ велел подготовить вне очереди… Фигляр!

— Сонечка, стало быть…

— Сонечка. Карьянова. Кстати, шляпку-то она сегодня забрала, только раньше вас.

— В самом деле?

— Ага. Явилась к открытию, говорит, недосуг ждать полудня. Франсуа вытащил ей коробку, гнусно улыбался, стелился и низкопоклонничал. Тьфу, смотреть было тошно!

Теперь вроде бы всё начинало вставать на свои места. Оставалось выяснить сущие пустяки, но в них-то, как это часто бывало, крылась вся соль.

— Вы говорите, что Сонечка уволилась неделей раньше. Даты не припомните?

— Ну-у, — продавщица на миг задумалась, забавно наморщив лобик, — седьмого она отработала, а восьмого… да, в среду, взяла расчёт.

— Без объяснения причин? — задал уточняющий вопрос Шумилов.

— Без объяснений.

— А адресочек Сонечки Карьяновой, часом, не припомните?

— Отчего же, припомню. Но вы-то мне, надеюсь, спасибо за это скажете?

— Разумеется, скажу, — Шумилов запустил руку под плащ и извлёк портмоне. — Вот вам десять рублей. Только с условием: не говорите мне о том, что Сонька живёт на Тележной улице. Я уже там был и знаю, что это не так.

— Тележная? — переспросила Ольга. — Про Тележную я ничего сказать не могу. А знаю только, что Карьянова снимает комнатку в квартире на третьем этаже в доме Плещеева в Толмазовом переулке, это по правую руку, если смотреть со стороны Садовой.

Теперь Алексею стало ясно, как Сонька-Гусар убежала от него давеча — она просто пересекла двор и поднялась к себе домой. И привязанность её к ресторану Тихонова в «Пассаже» тоже получила простое и ясное объяснение: до этого заведения ей было всего-то две минуты ходу. Как, оказывается, всё просто…

Уже при расставании с Шумиловым продавщица не выдержала и задала вопрос, видимо, мучивший её на протяжении всего разговора:

— Скажите, пожалуйста, а Сонька правда причастна к какому-то преступлению или это лишь выдумка?

— Причастна в самом деле.

— Что же, её определят в тюрьму?

— Сложно сказать. Сейчас многое будет зависеть от её поведения. Вполне возможно, что она действительно подвергнется судебному наказанию.

Шумилову показалось, что его новая знакомая испытала при этих словах глубокое и плохо скрываемое удовольствие. Сонька-Гусар, безусловно, вызывала у неё сильную антипатию, но на исследование причин этого антагонизма Алексей Иванович не имел сейчас ни времени, ни желания.

Уже через четверть часа Шумилов отыскал не только нужный ему дом, но и квартиру, в которой, по словам дворника, действительно проживала Софья Карьянова. В нужную ему дверь Алексей Иванович позвонил, будучи совершенно спокоен: теперь-то он был уверен, что сноровистая девица никуда от него не денется.

Едва только дверь приоткрылась на ширину цепочки, Шумилов заложил кастет в щель возле петель, сугубо на тот случай, чтобы её обратно не захлопнули перед носом. Предосторожность оказалась нелишней: Сонька действительно попыталась затворить дверь, и у неё это, разумеется, не получилось. Убедившись, что отделаться от Алексея подобным способом не получится, он отпрянула от двери в глубину темной прихожей и со вздохом спросила:

— Ну что вы меня преследуете?

— Нам надо поговорить. В ваших, Софья, интересах поговорить со мною до того, как вас отыщет полиция, — ответил Шумилов.

— При чём тут полиция? Моя совесть чиста, я не сделала ровным счётом ничего такого, из-за чего должна бояться полиции, — ответила она с вызовом.

— В самом деле? Вы не опаивали убитого в гостинице «Знаменская» господина Кузнецова снотворным? — быстро спросил Шумилов; он выдержал внушительную паузу и, поскольку Сонька молчала, продолжил. — Хорошо, что не стали врать, у меня есть свидетель, который подтвердит обоснованность моего вопроса. Так мы поговорим?

— Поговорим. Только дайте мне снять дверную цепочку.

— Если вы меня обманите и захлопните дверь, я обещаю, что приглашу агентов Сыскной полиции, — заверил девицу Шумилов. — Мне уже надоело гоняться за вами. Честное слово, у меня есть занятия поинтереснее.

— Не беспокойтесь. Обещаю, что впущу вас.

Алексей вынул заложенный в щель между дверью и дверной коробкой кастет, а Сонька сняла цепочку. Когда дверь распахнулась, Шумилов увидел, что она была облачена в прекрасный стеганый халат с шёлковым воротником-шалью. Высокая девичья шея, бледная кожа, лишенная обычных для рыжих веснушек. Коротко остриженные рыжие волосы топорщились ежиком, придавая Соньке-Гусару сходство с тифозным больным.

— Идите за мною, — пригласила она Шумилова.

— Квартирная хозяйка не будет ругаться из-за моего посещения?

— Не будет. Её сейчас нет дома. Иначе бы я не вышла к двери.

Они прошли в маленькую, но довольно чистую комнату с высоким потолком. У самого порога стоял закрытый саквояж, второй, разверстый, словно пасть бегемота, лежал на кровати. Подле него с одной стороны выстроились рядком закрытые маленькие коробочки, а с другой были навалены в кучу дамские платья, штук пять или шесть. Платяной шкаф напротив двери ощетинился распахнутыми дверцами. По одному взгляду на обстановку в комнате нетрудно было понять, что живший здесь человек паковал вещи.

— Вы, как я посмотрю, собрались бежать… — пробормотал Шумилов.

— Представьте себе.

— И как долго вы собираетесь бегать?

— Пока всё не уляжется.

— «Всё» не уляжется до тех самых пор, пока не будет пойман убийца.

— Какой убийца?

— Если вы, Софья, будете идиотничать, я прекращу разговор и сдам вас в полицию. Либо мы разговариваем как взрослые люди, спокойно, достойно, уважительно, без лжи, либо мы вовсе не разговариваем. Словесной эквилибристикой мне надоело заниматься уже лет шесть как.

— Я действительно не понимаю, о каком убийце вы говорите.

— О том, который перерезал горло господину Кузнецову.

— Я никоим образом не прикосновенна к убийству.

— В самом деле? Тогда я немного порассуждаю, и если в моей логике вы найдёте изъян, то немедля остановите и поправьте меня. Итак, Софья Карьянова, вы профессионально занимаетесь проституцией, то есть вступаете в интимные отношения с мужчинами за деньги. В широких кругах проституток, работающих на Садовой улице, вы известны под «погонялом» Сонька-Гусар. Живёте вы не по «бланку» как должно, а маскируете свой промысел работой в модных салонах. Сие есть грубейшее нарушение Положений 1848 и 1862 годов, известных в вашей среде как «Положения о городских проститутках». Такое нарушение карается административной высылкой из столицы. Что-то я не слышу криков негодования в попытке защитить оскорблённую невинность. Вы молчите? Что ж, значит я во всём прав.

Шумилов прошёлся по комнате, заложив руки за спину, словно намеревался читать лекцию. Сонька, отодвинув на угол кровати платья, уселась прямо на одеяло, забросив нога на ногу. Она с деланым равнодушием наблюдала за своим визитёром и как будто приготовилась слушать.

— Полиция без труда устроит вам опознание работниками гостиницы «Знаменская». Уверяю, стриженые волосы вас не спасут. Вас узнают коридорные, да и портье вспомнит. Вы пришли в гостиницу вместе с человеком, найденным после вашего ухода убитым. Вы скрылись с места преступления. Вы не примчались в полицию на следующий день, чтобы дать показания, снимающие с вас вину. Значит, обстоятельств, способных снять с вас подозрения просто-напросто не существует.

— Послушайте, господин сыщик, мы люди практические и… мне есть что вам предложить, — с этими словами Сонька развязала поясок халата и сбросила его с плеч, обнажив молодую крепкую грудь нерожавшей еще женщины, затем, откинувшись на спину, приняла недвусмысленную приглашающую позу. — Может мы столкуемся, а-а?

— Вы красивая женщина, Софья, но существует масса причин, по которым я никогда не лягу с вами в одну кровать.

— Вот как? Что же это за причины?

— Боюсь, вам будет трудно меня понять. Причины эти лежат в области моих этических представлений. Я даже не считаю нужным их объяснять, поскольку, как мне кажется, тот участок вашего мозга, который отвечает за этику и нравственность, полностью атрофирован.

Софья фыркнула, флегматично вернулась в исходное положение, влезла обратно в халат.

— Чего же вы хотите? Денег, что ли? У меня в средствах недостаток, они, знаете ли, у меня не задерживаются…

— Ваши деньги меня также не интересуют.

— Тогда что? И кто вы вообще такой?

— Я — Шумилов Алексей Иванович, юридический консультант «Общества взаимного поземельного кредита». В настоящий момент работаю в интересах присяжного поверенного Карабчевского, защищающего интересы господина Чижевского, ошибочно обвинённого в убийстве вашего спутника Кузнецова.

— Стало быть, вы не из полиции. Гм, а я-то, дура, и не поняла сразу, решила — то ли филёр, то ли сыщик. И что же вам от меня нужно? что вы ко мне пристали?

— Если вы поможете установить все обстоятельства произошедшего в «Знаменской», присяжный поверенный Карабчевский поможет вам выкрутиться из опасной для вас ситуации.

— Хм… это было бы замечательно… — с некоторой настороженностью отозвалась Сонька.

— Вот и хорошо. Для начала покажите мне свой паспорт.

— А зачем это? Вы у меня его не отнимете? — с подозрением спросила девица.

— Не отниму. Поскольку это было бы незаконно.

Взяв в руки паспорт, Шумилов его внимательно изучил. Согласно сделанным в документе записям Софья Аркадьевна Карьянова была уроженкой Пинской губернии, православного вероисповедания, полных двадцати трёх лет от роду. Паспорт был трёхлетним, буквально через пару месяцев заканчивался срок его действия, и надо было выправлять новый.

Алексей вернул документ владелице и, сев на жесткий венский стул, сказал:

— Рассказывайте, Софья Аркадьевна, всё, что связано с Кузнецовым. Внимательнее с мелочами и деталями, смотрите, не врите. Если кто-то и сможет вытащить вас из грозящей вам передряги, то именно я и Карабчевский. Поэтому постарайтесь завоевать моё доверие.

Сонька-Гусар убрала паспорт в саквояж и равнодушно-деловитым голосом отозвалась:

— Ладно, расскажу. Сами увидите, что ничего такого уж ужасного я не сделала. Примерно с месяц назад познакомилась я с одним типом, Максимом — так он назвался. Подцепила его на Невском. Домой к себе я не вожу мужчин, есть тому масса причин, прежде всего — опасно им показывать, где живёшь. Так что завернули в гостиничку возле Сенной, благо тут недалеко. Сделали «дело». Он хорошо заплатил, даже «сверху» пятёрку кинул. Такой… с душой мужчина, с подходом, деликатный… — она на миг задумалась, глядя куда-то сквозь Шумилова. — И потом он сделал мне интересное предложение: помоги, говорит, устроить розыгрыш приятеля. Служим вместе, в одном клубе «по-маленькой» играем, а он даже в «мальчишниках» не участвует, отговаривается — я, мол, примерный семьянин, мне не подобает. И Бог, дескать, не велит. Я веду праведный образ жизни, мол, не то, что вы все, развратники. Ну, и надо бы его уличить, доказать, что он ничуть не лучше нас… Их, то есть… ну, Максима этого с товарищами. Так мне всё это Максим объяснил, пообещал денег дать за помощь. Много…

— Много — это сколько? — тут же уточнил Шумилов.

— Пятьдесят целковых.

— Ясно. Что дальше?

— Я заинтересовалась, спрашиваю Максима, что надлежит сделать? А он такой план мне предлагает: написать этому мужику письмо, что, дескать, хотя он тебя не знает, но ты его хорошо знаешь, и некоторое время уже влюблена. Ну, и пригласить на свидание. Мужчина клюнет, конечно же. Привести его надлежало на специально снятую квартиру с мебелью, а ему при этом сказать, что как будто к себе я его привела. Максим с друзьями планировал заранее спрятаться в шкафу. Они хотели сначала за нашими играми понаблюдать, а когда бы мы закончили, тут-то они и вышли бы из шкафа. Ну, и разоблачили бы этого «праведника». Вот такой вот план был у Максима. Я задумалась и поняла, что план этот совершенно дурацкий.

— Молодец, — похвалил Шумилов, — хорошо соображаешь. Потому что тебя в этой квартире и зарезали бы вместе с Кузнецовым. И оказалось бы два трупа вместо одного.

— Ну, в тот момент я о трупах вовсе даже и не думала. Просто я не захотела в их препирательствах участвовать. А вдруг этот мужчина не понял бы шутки? вдруг разозлился бы?… Эдак можно и по физиономии схлопотать. Как я потом с фингалом?.. В общем, отказалась я. Максим принялся уговаривать: дескать, сможешь под любым предлогом выйти — якобы, к соседке или в мелочную лавочку. Да только всё равно, не нравился мне его план. Нутром чуяла, что не стоит идти в квартиру. Но и пятьдесят целковых за пару часов поднять — это тоже не шутки… Короче, в ответ я рассказала ему, что существуют в Питере места специальные, для подсматривания, значит, и всё можно грамотно устроить. Максим этого, видимо, не знал. Ну, таких вещей многие не знают.

— Вы имели в виду номера в «Знаменской», оборудованные для подсматривания?

— Ну да. Только такие штуки есть не только в «Знаменской». Практически в любом приличном публичном доме есть апартамент, оборудованный для подглядывания. Это ныне весьма популярное развлечение, многие клиенты интересуются. Хотя мне это непонятно, извращение какое-то. В общем, я рассказала Максиму о «Знаменской» и пообещала всё устроить. Договорились повстречаться через неделю. И встретились на том же месте, где и познакомились. Максим повёл меня обедать в ресторан к Доминику. Не из самых дорогих, конечно, но там не поскупился, заказал рябчиков в белом вине, мадеры, на десерт — бланманже. А в гостиницу не пошел — говорит, некогда.

— То есть встреча ваша носила сугубо деловой характер? — уточнил Шумилов.

— Именно так. Спросил у меня, как, дескать, договорилась? Я сказала, что да, только надо немного подождать. Человек этот на следующей неделе будет ночью дежурить. Но ему потребно будет за услуги червонец дать. Он стал выспрашивать, что это за услуги такие, дескать, дорого. Я рассказала, что знакомец мой в гостинице работает, он устроит нам два номера смежных, между ними дверь и шкаф стоит с односторонним зеркалом, через которое можно всё видеть. Я с этим твоим знакомцем займу один номер, а ты со своими приятелями или сам, как пожелаешь, придёшь в смежный, откроешь дверь в стене, зайдёшь в шкаф — там даже задняя стенка будет снята, так что двигать ничего не придётся… просто зайдёте в шкаф и станете смотреть. Когда я с этим кавалером закончу, то уйду. Вы немножко подождете, а потом можете выходить и с ним свои шутки шутить. А Максим мне говорит, дескать, а вдруг он с тобой решит уйти? Я пообещала, что не уйдет, сказала, что я уж устрою так, чтоб он в номере остался. А я к тому моменту уже прикинула, что надо будет опия дать этому господину, чтоб он уснул. Пусть они его потом будят как хотят, воду льют на голову или по щекам хлопают — это как угодно, мне главное спокойно уйти и не получить на орехи.

— Сейчас я вас, Софья Аркадьевна, прерву ненадолго, — остановил рассказ девицы Шумилов. — Расскажите-ка мне о знакомом из гостиницы.

— Зовут его Васька Хлопов, коридорный. Это он идею подал насчёт снотворного, чтоб я уйти спокойно могла. Дошлый малый, с опытом. Рассказал, как снотворное в вино добавить: опийные капли купить в аптеке и обычным шприцем через пробку впрыснуть в бутылку. В сургуче маленький скол сделать, такие иногда бывают, и иглой проколоть пробку. Бутылку, сказал обязательно принести с собою, чтобы в буфете не покупать. Это для того, чтобы потом проснувшийся кавалер не вздумал жаловаться управляющему на то, что ему из буфета выдали такую бутылку; чтоб, значит, не было подозрений на сговор. Так всё и сделали. Я с Хлоповым поддерживала в те дни плотный контакт, он буквально каждый вечер заглядывал в ресторан Тихонова, туда, где вы на меня вчера пялились….. ну и пятого числа сказал, что на следующий вечер, шестого то есть, можно всё дело провернуть. А у меня на утро шестого была назначена встреча с Максимом. Шестого утром он заглянул ко мне в шляпный салон Брюно, я как раз там работала, и мы обо всём договорились. Под его диктовку я написала письмо Кузьме Кузнецову — именно так звали знакомца Максима и моего будущего «кавалера».

— Что было в письме?

— Оно было написано от лица девицы, снимавшей комнату в одном из домов, владельцем которых был Кузнецов. Максим молодец оказался, толково всё придумал: дескать, я робкая девушка, стесняюсь прямо обратиться к Кузнецову и потому прибегаю к помощи письма. Мол, я знаю, что он одинок и воспитывает дочку без жены, для меня он образец мужского достоинства, так сказать, крепкое плечо и мужское начало — вот такая галиматья. В конце письма я немного написала о себе, мол, живу уроками, учусь попутно на Высших курсах, ну и назначила свидание в Александровском саду у фонтана в восемь часов вечера. Вот такое вот письмо, ни слова правды. Но составлено складно, я была уверена, что на эту ахинею любой, даже самый умный мужик клюнет, — Сонька несколько секунд изучающе смотрела на Шумилова и неожиданно добавила, — ну, может, только вы бы не клюнули. Но я так вижу, что вы и на куда более конкретные предложения не клюёте.

Она шутливо огладила себя по пышному бюсту, напоминая о сделанном не так давно предложении интимного свойства, и искоса лукаво взглянула на Алексея, но натолкнувшись на его ироничный взгляд, притворно вздохнула и состроила насмешливую гримаску.

— И что же последовало дальше? — спросил Шумилов, полностью проигнорировав последнюю эскападу Соньки.

— Максим письмо забрал, а мне сказал, чтобы была готова к назначенному часу. А мне что? За пятьдесят рублей я всегда готова. В общем, мы решили, что Максим будет ждать в кафе напротив гостиницы. Ему сигнал из окошка второго этажа будет — белым платком помашут. Это Васька Хлопов должен будет сигнал подать, когда я уже с кавалером на место прибуду. Как платочком помашут — значить, можно заходить. Портье будет предупреждён, Максиму лишь надо будет сказать, что бронь у него на второй номер второго этажа, и пятёрку сунуть. Это для того было задумано, чтобы Максим случайно в коридоре с Кузнецовым не столкнулся.

— А когда же вы снотворное в вино добавили?

— Незадолго перед тем, как отправиться на свидание, примерно около шести часов вечера.

— С этим ясно. А что с кокаином?

Сонька аж вся съёжилась, вопрос, видимо, показался ей очень неприятным:

— Про кокаин откуда знаете?

— Я ведь вас предупредил, чтобы не пытались мне врать или о чем-то умалчивать. Если отвечаете на вопросы — то начистоту. Либо вообще не отвечайте.

— Кокаин — это секрет нашего женского могущества, — усмехнулась Сонька. — Многие мужики весьма слабы, особенно пожилые, их надо как-то подстегнуть. И кокаин наш первый в этом деле помощник. Когда я посмотрела на этого кавалера — на Кузнецова, значит — мне его даже как-то жаль стало: поистрепанный, волоски седые, пузатый. Сидел бы дома на печи или возле камина, так нет же, этих дураков на молодых тянет, молодого тела, вишь, хочется… Какое там тебе девичье тело, дедушка? растирай настойкой мухомора суставы и не питюкай… Поняла я, что дело с ним сладить будет трудно по той банальной причине, что его могучий Феникс в нужный момент может не восстать из пепла и оказаться вовсе даже не могучим Фениксом, а так, дряблым петушком. Ну и капнула в фужер с шампанским кокаинчика из своих запасов для поднятия мужского достоинства. Себе тоже капелюшечку, чтоб работу, значит, с огоньком исполнить. Наша работа… того… тоже порой душевного порыва требует.

— Хорошо, с кокаином ясно. Что же последовало далее?

— Когда мы с Кузьмой Кузнецовым у фонтана встретились, он весь аж павлином расплылся. Видно, опасался, что курица мокрая на свидание явится, а как меня увидал, так у него прям слюна закапала. Повёз ужинать на Острова. Там всё просто сладилось: пара танцев, несколько смелых прикосновений. В общем, секреты женского мастерства! Вижу, он созрел, чтобы творить глупости. Я без затей предложила ехать в гостиницу. Причём, сама назвала «Знаменскую». Кузнецов нисколько не спорил…

— Отдал инициативу в ваши руки, — закончил мысль Шумилов.

— Ну да! В двенадцатом часу приехали, заняли номер. Вместо Васьки был другой коридорный, но Хлопов предупреждал, что он будет на подмене, так что я волнений на сей счёт не испытала. Кузьма попросил принести посуду для вина и фруктов. Ну, заодно и бутылочку шампанского. Тот коридорный и принёс, а вскоре, видимо, ушёл. Прошло немного времени, и Васька Хлопов постучал в дверь и осведомился, был ли из нашего номера заказ шоколаду. Для меня это был сигнал того, что Максим уже в соседнем номере, и можно комедию начинать. Я кокаинчик незаменто добавила Кузьме в бокал с шампанским, пока тот на горшке сидел. Потом он свои дела закончил и я, значит, приступила. Мы с ним в кресле «делом» занялись, ещё в гостиной, прям напротив зеркала — это для того, чтобы тем, в шкафу лучше видать было. Ну-у, — Сонька-Гусар примолкла, подбирая слова, — всё нормально прошло… как и должно было. Кузнецов очень доволен мною остался. Посидел немного в кресле, мы поболтали, он поверх шампанского ещё фужерчик вина хлопнул, уже без кокаина, понятно, что через четверть часа его опий рубить стал. Он пошёл на кровать, еле дотащился, стал на ходу раздеваться, а потом прилег, да почти сразу и захрапел. Я немножко подождала. Возбуждена была, кокаин подействовал, а сама я разрядки так и не получила. Когда Кузнецов стал явственно похрапывать, я постучала в зеркало и открытым текстом сказала, давайте, мол, господа, денежку. Из шкафа вышел Максим и со мной расплатился. Я ушла. Васька меня в коридоре встретил, проводил до выхода из гостиницы, мы с ним немного под козырьком потолковали, так, шутейно, буквально минутки три. Вот и всё.

— И всё?

— Ну да. На следующий день, когда уже после работы зашла в «Пассаж», там наши вовсю судачили про убийство в «Знаменской». Я беру в руки вечернюю газету и… Там, правда фамилия погибшего не называлась, только инициалы — «К.К.» — но надо быть полной дурой, чтобы не понять, что речь шла о Кузьме Кузнецове. Я задёргалась, ночь не спала, решила, что надо спрятаться, нигде не светиться, посмотреть, как события станут развиваться. На следующий день — восьмого, значит, взяла расчет у Брюно. Волосы остригла. Вот волосы мне и сейчас жаль, я ими гордилась, но уж больно они приметные были. Три дня носу никуда не показывала. А потом — куда ж деваться, опять стала выходить, мужиков «цеплять». Только уже в парике.

Шумилов посидел в задумчивости, перебирая в голове сказанное Сонькой. В общем-то, он ей поверил, была в её рассказе та безыскусность, что всегда отличает правду от сконструированной лжи.

— Скажите, Софья, вы Максима больше не видели? — спросил он, наконец.

— Нет. Если честно, я боюсь с ним встретиться.

— Как его фамилия? чем занимается? каков из себя?

— Фамилию не сказывал, да только… да только я узнала, — самодовольно проговорила Сонька, — я у него визитную карточку заныкала.

— В портмоне, что ли, залезла? — удивился Шумилов. Он прекрасно понимал, что украсть визитную карточку совсем непросто, гораздо труднее, чем часы или булавку для галстука.

— Зачем же так грубо? Я не воровка какая-нибудь. Просто момент подвернулся, а я и воспользовалась. Когда мы сидели у Доминика, Максим увидел в зале артисточку известную, честно скажу, не знаю какого театра, я вообще не театралка. Ну и решил подарок ей организовать: прямо в зале у девушки — цветочницы взял букет, официанту велел бутылку шампанского принести и всё это вместе передать за столик артистке. В букет Максим вложил визитную карточку, для этого он достал портмоне, а когда стал вынимать карточки, то рассыпал их по столу. Там этих карточек целая пачка была, только из типографии. Пока он прилаживал карточку к розе, я одну из выпавших накрыла перчаткой и со стола смахнула себе в сумочку. Правда, надо сказать, что он букет купил не только артистке, но и мне, причём, мне даже лучше!

— Карточка эта у вас?

— Конечно.

— Давайте её сюда! — распорядился Шумилов.

Софья соскочила с кровати, залезла в шкаф и вытащила оттуда сумочку. Покопавшись в ней, вручила Алексею Ивановичу изящную визитную карточку с замысловатыми виньетками по углам и набранным готическим шрифтом текстом: «Терехов Максим Петрович. Председатель Правления Общества „Уральских железоделательных заводов“ и дочерних компаний». Солидно и со вкусом. Шумилов покрутил карточку в руках; что-то его настораживало в словах Соньки, только он пока не мог понять, что именно. Какое-то противоречие ощущалось между текстом на визитке и тем, что девица рассказывала о Максиме.

— Покамест продолжайте, — попросил Алексей Иванович. — Что насчёт внешности и примет?

— Максим всегда был в цивильном. Одет не очень дорого, но прилично, со вкусом и во всё новое. Видно, что внимание своей внешности уделял немалое. Светлое пальто, тонкие сорочки, атласный жилет… Лет ему около тридцати, возможно, чуть за тридцать. Сам из себя видный: рост выше среднего, «в мясе», не худой, значит. Кожа чистая, хорошая, весь как молочный поросёнок, аж розовенький. Волосы светлые, русые, на косой пробор расчесаны. Борода и усы.

— Рост «выше среднего» — это как? — спросил Шумилов. — Насколько выше? Встаньте, покажите рукой.

Сонька опять соскочила с кровати, подойдя к стене, приложила пальчик на такой высоте, которая должна была соответствовать макушке Максима. Получалось, что он должен был быть выше самой Соньки-Гусара примерно на пару дюймов.

— Обувь он носил на каблуках?

— М-м… — девица задумалась на миг, — Нет, вроде… Как-то это в глаза не бросалось.

— Приметы какие-то особые имел? Родимые и пигментные пятна, следы ожогов, деформированные пальцы? Может, говорил как-то особенно, акцент имел, дефект речи, слова-паразиты употреблял?

— Как смешно вы сказали: «слова-паразиты»! У него часто в речи проскальзывало «эх-ма». Не то чтобы слух резало, но как-то не по делу… И родинка, кстати, была узнаваемая, хотя и незаметная, за правым ухом, чуть пониже мочки.

Шумилов подумал, что Васька Хлопов ничего не упоминал о родинке, но это и неудивительно, принимая во внимание место её расположения.

— Вот что, Сонечка, собирайтесь-ка, прогуляемся немного по городу, — предложил девице Алексей Иванович.

— Куда это?

— Прокатимся в Правление «Уральских железоделательных заводов».

— Он нас там часом не поубивает? — с опаской в голосе спросила Сонька.

— Ну что вы! Когда в одной руке я держу кастет, а в другой — револьвер, то меня довольно трудно убить. Для господина Терехова я имею одно очень смелое предложение, которое его, полагаю, чрезвычайно заинтересует.

— Это какое же?

— Хм… А вот это уже секреты моего ремесла, — отмахнулся от глупого вопроса Шумилов.

Алексей Иванович верил в чудесные совпадения, но относился к ним с известной толикой опаски: опыт учил его, что слишком часто первоначальное везение вело в сторону, противоположную истине. Поэтому, когда в просторной приёмной акционерного общества секретарь сообщил визитёрам, что им «очень повезло, поскольку именно сейчас проводится полугодовое собрание Правления», Шумилов воспринял услышанное с настороженностью.

Хотя Сонька-Гусар по настоянию Шумилова обрядилась в самое строгое своё платье, вид она всё же имела весьма броский и даже вызывающий. Во всяком случае, её смелое декольте никак не соответствовало официальной и чопорной обстановке солидной компании. Алексей перехватил несколько в высшей степени заинтересованных взглядов, брошенных секретарём в сторону присевшей на диван Соньки.

Они терпеливо дожидались окончания заседания, наблюдая за тем, как сновавшие туда-сюда официанты сервировали длинный стол в большом зале, куда из приёмной были открыты обе створки массивных дверей. Очевидно, после заседания для членов Правления готовился ужин.

Наконец, ровно в половине шестого распахнулись двери кабинета Председателя Правления, и в приёмную повалил народ, что означало окончание заседания. Секретарь поднялся из-за стола и тут же скрылся в кабинете, очевидно, чтобы доложить о визите двух лиц, пожелавших видеть господина Председателя по «частному вопросу». Не прошло и минуты, как он вернулся и приглашающим жестом указал Алексею и Соньке на кабинет: «Максим Петрович примет вас, проходите, пожалуйста, но не задерживайте слишком господина Председателя, поскольку у него сегодня был весьма напряжённый день».

Они дождались, пока все выходящие из кабинета пройдут, и только после этого вошли в двери. Помещение, в котором оказались Шумилов и Карьянова, производило сильное впечатление своими масштабами: высоченный, не менее трёх саженей, потолок украшала роскошная золочёная лепнина, стены забраны резными дубовыми панелями, а за громадным столом без труда могли поместиться не только три десятка человек, а в два раза более. Две роскошные хрустальные люстры заливали кабинет ровным ярким светом, а идеально подогнанный дубовый паркет убегал из-под ног фантастическим лугом. Кабинет был достоин богатейшей уральской компании, здесь было бы не стыдно расположиться и великому князю, и самому Государю.

Шумилову потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться в незнакомом интерьере. Алексей Иванович не сразу заметил мужчину, тихо сидевшего за длинным столом. Когда этот человек поднялся, сразу стало ясно, что он никак не может быть тем самым Максимом, о котором рассказывала Сонька: Терехов оказался немолод, далеко за пятьдесят, сухопар, брил усы и бороду — словом этот человек не обладал даже отдалённым сходством с тем, кого ожидал увидеть Шумилов. Алексей перехватил удивлённый взгляд Соньки — она явно никогда прежде не видела этого человека.

— Господин Терехов? Максим Петрович? — на всякий случай уточнил он.

— Он самый. Господин Шумилов, кажется так? — в свою очередь спросил председатель правления.

— Именно. Позвольте представить вам Софью Аркадьевну Карьянову (в сторону женщины последовал церемонный кивок хозяина кабинета). Сразу хочу поблагодарить за любезное согласие выслушать нас. Чтобы не томить вас, позвольте сразу к делу…

— Присядем, — Терехов жестом указал на стулья вдоль длинного стола.

— Я действую в интересах присяжного поверенного Карабчевского Николая Платоновича, — начал Шумилов. — Обстоятельства весьма драматического свойства заставляют просить вас посмотреть на собственную визитку и припомнить, кому и при каких обстоятельствах вы могли её вручить.

Шумилов извлёк из портмоне визитную карточку, полученную часом ранее от Соньки, и подал её Терехову. Тот лишь только глянул на неё и тут же проговорил:

— Карточка не моя. Вот моя настоящая карточка!

Он достал своё портмоне и выложил на стол визитку такого же размера и весьма похожую оформлением: готический шрифт, замысловатые виньетки в углах. Лишь присмотревшись внимательнее, Шумилов заметил, что если на карточке, полученной от Соньки, украшения представляли собою орнамент с использованием растительных элементов — цветов и дубовых листьев — то украшения на карточке настоящего Терехова комбинировались из геометрических фигур.

— В самом деле, — только и пробормотал Алексей Иванович.

— Я скажу больше: каждый год я меняю внешний вид своих визитных карточек и крайне осмотрительно раздаю их. Это связано с тем, что когда-то, много лет назад, мой отец чуть было не сделался жертвой мошенничества. Я знаю, что разного рода аферисты охотятся за визитками людей именитых и состоятельных. А я, в общем-то, состоятелен. Так вот… — Терехов задумался, — для меня очевидно, что человек, заказавший эту подделку, имел перед глазами оригинал, то есть мою настоящую карточку.

— Мне тоже так кажется, — согласился Шумилов. — Шрифт подобран идеально, да и текст аккредитации совпадает слово в слово.

— Вот посмотрите-ка на мою прошлогоднюю визитную карточку, — Максим Петрович выложил на стол ещё одну визитку, — видите, она совсем другого вида: бумаге придана пергаментная желтизна, текст сдвинут вправо, совсем не тот шрифт.

— В самом деле, — согласился Шумилов, возвращая карточку хозяину.

— Скажите, а в чём подозревается предъявитель сей поддельной визитки?

— Убийство с особой жесткостью и по предварительному сговору…

— Ай-яй-яй, как это неприятно, — Терехов покачал головою. — Вы знаете, я ведь вообще-то не живу в Петербурге, я бываю тут наездами раз в два-три месяца. У меня дом в Екатеринбурге и, кроме того, есть недвижимость в Европе, в Лондоне, на Луаре. То, что вы меня сейчас застали здесь — это чистая случайность. Я приехал буквально вчера и завтра же уезжаю.

— А до этого когда вы были в столице? — полюбопытствовал Шумилов.

— В мае. Я могу доказать своё alibi. Я публичный человек, и мои перемещения по стране затрагивают интересы очень многих людей, поэтому их можно восстановить с точностью до часа. Я не знаю, какой интервал времени вас интересует, но я убеждён, что сумею доказать необоснованность подозрений в свой адрес, буде таковые возникнут.

— Что вы, что вы, Максим Петрович, вопрос так не ставится. Ваша непричастность к упомянутому преступлению для нас очевидна. Скажите, пожалуйста, во время своего последнего приезда в столицу кому вы раздавали визитные карточки?

— М-м… Только в учреждениях. В Министерстве народного просвещения… В Святейшем Синоде… — стал вспоминать Терехов. — Я, знаете ли, приезжал по поводу открытия школ при наших заводах. Требовалось согласовать штаты, пригласить людей на вакансии… Раздал буквально две или три визитки и всякий раз в руки высоких чиновников, от главы департамента и выше. По-моему, эти люди вне подозрений.

— Скажите, пожалуйста, знаком ли вам человек, отвечающий следующим приметам…, — и Шумилов подробно, возможно, даже излишне, описал человека, представлявшегося Соньке «Максимом», не забыл упомянуть и о родинке за ухом, и о привычке повторять «эх-ма». Терехов внимательно выслушал всё сказанное, ничем не выразив нетерпения, и убеждённо ответил:

— Определённо нет.

— А был ли в числе знакомых вам Кузьма Кузнецов, владелец доходных домов в Санкт-Петербурге, в прошлом офицер гвардии?

— Клянусь, я не знаю, о ком вы говорите, — Терехов даже руку приложил к сердцу, стараясь придать словам больше убедительности. — Готов повторить под присягой в суде.

— Ну, что вы, так вопрос не стоит, — Шумилов улыбнулся и поднялся, давая понять, что считает разговор исчерпанным. — Приносим извинения, что невольно отняли ваше время, благодарим за любезную готовность помочь.

— Могу ли я оставить у себя подделку, которую вы принесли? — осведомился Терехов.

— Боюсь, что нет, Максим Петрович. Это важная улика, которая будет передана нами в распоряжение следствия и суда.

Выйдя из здания акционерного общества, Шумилов крепко задумался. Он был абсолютно убеждён в том, что столь солидный человек, каковым оказался Максим Терехов, не был причастен к убийству Кузнецова. Однако, это открытие влекло за собою несколько весьма любопытных выводов. Прежде всего, оно заставляло расценивать все действия неизвестного друга Соньки-Гусара как тщательно обдуманные, подготовленные и исполненные. То, что убийство Кузнецова не явилось спонтанным актом, было ясно и прежде, но теперь способность преступника мыслить перспективно, безошибочно рассчитывая как свои шаги, так и действия окружающих, вызвала даже восхищение Шумилова. Алексей был готов поклясться, что неизвестный умышленно подсунул Соньке заблаговременно подготовленную фальшивку, рассчитывая, что девица либо прочтёт, либо украдёт визитку. Следовало признать, что расчёт преступника полностью оправдался.

Напечатать карточки было вовсе не таким простым делом, как мог подумать несведущий человек. В типографии следовало обязательно предъявить паспорт, либо нотариальную доверенность, если карточки заказывались на чужую фамилию. Такой порядок был заведён в силу очевидных соображений: сословное общество не могло допустить, чтобы разного рода проходимцы раздавали визитные карточки великих князей или университетских профессоров. Репутация честного человека была слишком ценна для того, чтобы допускать бесконтрольную печать визитных карточек. Однако, неизвестный сумел обойти формальные препоны. Каким образом? Вряд ли он предъявлял в типографии свой настоящий паспорт; скорее всего он либо располагал подложным паспортом, либо каким-то образом был связан с типографским производством.

Наконец, напрашивался ещё один вывод: псевдо-Максим знал о том, что настоящий Максим Терехов нечасто бывал в Санкт-Петербурге. Предъявляя карточку иногороднего жителя, преступник мог быть уверен в том, что этого человека нет рядом. Именно поэтому визитная карточка последнего представилась ему предпочтительной для подделки! Что ж логично, удобно и хорошо продумано…

— Кто бы ни был этот человек, он умён и хитёр, — пробормотал Шумилов задумчиво.

— Что? — не расслышала Сонька.

— Давайте вот над чем подумаем, Софья Аркадьевна, — предложил Алексей Иванович, — Что ваш знакомец носил в карманах и портфеле? Ведь он же вынимал что-то из карманов, правда?

Они не спеша двинулись по Малой Садовой улице, обсуждая все те мельчайшие детали, которые в той или иной степени могли раскрыть род занятий или место проживания фальшивого Максима Терехова. Шумилов расспрашивал Соньку о том, какие ключи от входной двери носил с собою её приятель, присутствовала ли монограмма на его запонках или галстучной булавке, что за газеты лежали в его портфеле, и метки какого портного были нашиты на его пальто и пиджаках, — одним словом, разговор вертелся вокруг тех мелочей, на которые люди обычно не обращают внимание, но которые порой могут многое сказать о человеке. Разговор оказался долгим и изнурительным, Сонька искренне старалась быть полезной Шумилову, но её воспоминания по большей части были малосущественны.

Уже в самом конце она вдруг вспомнила:

— Во время нашей первой встречи, когда мы с «Максимом» пришли в гостиницу, он открыл свой портфель, дабы освежиться одеколоном. Так вот, в портфеле у него лежала папка казённая, канцелярская, знаете такая, с надписью «Дело»…

— А что ещё было написано на папке? — тут же ухватился за это воспоминание Шумилов.

— Что-то от руки, довольно много, строки четыре или пять, как бы название этого самого «Дела». Но почерк такой… мелкий, прочесть невозможно. Да я и не пыталась, на что мне? А поверху папки типографским шрифтом было напечатано что-то… что-то такое длинное…

— Прокуратура Санкт-Петербургского судебного округа… — предположил Шумилов.

— Слишком длинно.

— Военное министерство…

— Слишком коротко. Второе слово вроде как «народный»… точно не помню, но вот так мне сейчас кажется, — словно бы извиняясь, пробормотала Сонька.

— Министерство народного просвещения.

— Да, наверное, — задумчиво кивнула девица, — три слова в две строки набранные. Похоже, именно на это.

— Вот что, Сонечка, давайте-ка завтра прогуляемся с вами по Фонтанке вдоль Министерства народного просвещения, эдак, с восьми часов утра до десяти, — предложил Шумилов.

— Да вы шутите, верно! — изумилась Сонька-Гусар. — Я в восемь ещё сплю!

— Я не шучу, голубушка, — строго сказал Алексей Иванович, — так что придётся встать до восьми! В восемь мы уже должны быть перед фасадом министерства. Оденьте самое неприметное платье, самое позорное пальтецо, — одним словом, прикиньтесь жалкой серой мышкой, дабы пресловутый Максим вас часом не опознал.

— Чёрт побери! — Сонька с досады аж сплюнула себе под ноги; выглядело это на редкость вульгарно и отталкивающе. — Вспомнила на свою голову!

— Дура ты, Сонька! — в свою очередь, раздражаясь, тут же парировал Шумилов. — Ты молиться должна на то, чтобы мы завтра отыскали этого субчика! Тебя это от каторги спасёт, а ты, дурища, по глупости своей чёрта всуе вспоминаешь!