Шумилов неспешно побрёл из буфета в свой номер. Алексей пытался выстроить цепочку своих дальнейших действий, но если первые шаги он как-то ещё мог просчитать наперёд, то дальнейшие таяли где-то в неопределённости. Причём, неопределённости весьма рискового свойства. Прежде чем предпринимать какие-то шаги, следовало хорошенько обо всём подумать.

С такими мыслями Шумилов поднялся на второй этаж и аккуратно постучал в дверь второго номера. Анна Григорьевна отворила сразу же, будто ждала за дверью. Они молча прошли в гостиную, подальше от двери, расселись в креслах и Шумилов проговорил тихо:

— Полагаю, я узнал нечто важное. Но вам сейчас надлежит уйти. Я вас провожу до экипажа, а сам вернусь в гостиницу. Доедете до дома сами?

— Доеду, конечно. Но что случилось? — Проскурина явно встревожилась.

Шумилов посмотрел на неё с толикой весьма обоснованного сомнения. Он был принципиальным противником абсолютной открытости перед клиентами, но сейчас ситуация складывалась таким образом, что объяснения были совершенно необходимы.

— Я сейчас напишу записку для начальника Сыскной полиции Санкт-Петербурга Путилина Ивана Дмитриевича, которое вручу вам. Если со мной что-то случится, вы отдадите это письмо в его собственные руки. Это письмо — гарантия спасения вас и вашего друга.

— Вы меня пугаете.

— А вы вспомните фельдмаршала Суворова: меня пугают — а мне не страшно!

— Что с вами может случиться?

— Думаю, на самом деле всё будет хорошо, но готовым надо быть ко всякому.

Шумилов подсел к столу, вытащил из внутреннего кармана блокнот и карандаш. Подумав несколько секунд, написал следующее:

«Уважаемый Иван Дмитриевич! Подательница сего находилась во втором номере вместе с К. Чижевским. Действуя в её интересах, я установил следующее: 1. В ночь с 6 на 7 августа второй номер сдавался трижды. Около полуночи в номере находились люди, в чём коридорный и горничная не сознаются. Почему? 2. В то же самое время своё место на несколько часов оставлял коридорный Полозов. Его подменял Хлопов, коридорный третьего этажа. В этом коридорный также не сознаётся. Почему? 3. Разоблачительными для коридорных является книга учёта заказов, хранящаяся в буфете. Поинтересуйтесь. 4. Обязательно раскройте бельевое отделение платяного шкафа в третьем номере. Увиденное вас заинтересует. 5. Допускаю, что убийцей является кто-то из работников гостинцы, да хоть тот же Хлопов. Обратите внимание на персонал. Шумилов».

Вырвав лист, протянул его Проскуриной:

— Прочтите и спрячьте.

— Я вас одного тут не оставлю… — решительно заговорила женщина, но Шумилов остановил её категоричной фразой:

— Сие не обсуждается! Слушайте меня внимательно, берегите своё и моё время. Итак: если всё у меня пройдёт нормально, то сегодня до полудня вы получите письмо в конверте «салона модных аксессуаров» Агнеты Рейнтхофен. Если до полудня посыльный письма вам не принесёт, то поезжайте ко мне на квартиру по известному вам адресу. Если там никаких вестей обо мне не будет, либо окажется, что я мёртв или очутился в больнице, то немедля отправляйтесь к Путилину. Вы всё ему расскажете, ничего не утаивая: как обратились ко мне, как мы явились сюда, как я отклеил полицейский «маячок». После этого дадите ему прочесть записку. Всё ясно?

— Но…

— Никаких «но»… Ответьте «да» или «нет».

— Да, понятно.

— Быстро собираемся, и я вас провожу, посажу на извозчика, — скомандовал Шумилов. Через пару минут она стояла готовая, в шляпке с густой вуалью. Алексей взял ее под локоток, и они вышли в коридор. Полозов заметил их со своего места у двери и встретил дежурной улыбкой:

— Приятной ночи!

— Я еще не ухожу. У меня еще час «с хвостиком» оплачен. Вот только даму провожу до извозчика, — Шумилов за спиной Анны Григорьевны сделал кислую физиономию, показывая Полозову, как он устал от женских капризов.

Посадив даму на извозчика, целая вереница которых стояла вдоль фасада гостиницы по Лиговскому проспекту, Шумилов ещё раз проверил всю последовательность своих умозаключений. Запись буфетчика о заказе вина и фруктов во второй номер, сделанная в 23.55, свидетельствовала о том, что между одиннадцатью часами вечера, когда горничная убирала номер, и половиной второго ночи, когда в гостиницу пришли Чижевский и Проскурина, в этом номере побывал кто-то ещё. Присутствие этого человека коридорный от Шумилова скрыл. Совершенно очевидно, что этот факт точно также был скрыт и от полиции, причём в обмане полиции участвовали сразу несколько человек, а именно: коридорный, портье, селивший неизвестных и принимавший от них деньги, и наконец, горничная, убиравшая после этих людей номер. Причем, после одиннадцати второй номер занял не одиночка, раз в заказе содержалось указание выдать к вину два фужера. Логично? Безусловно. Да, именно так, второй номер занимала парочка. Что дальше? А дальше возникает очень интересный вопрос: как портье, коридорный и горничная сумели скрыть от полиции присутствие в гостинице этих людей? Ведь полиция наверняка самым тщательным образом изучила записи кассовой книги портье. Значит, в кассовой книге нет записи, касающейся неизвестной пары. Но, разумеется, портье пустил этих людей не за красивые глаза, он получил с них деньги, только деньги эти… он благополучно положил к себе в карман. Пустил мимо кассы. Правильный вывод? Во всяком случае, правдоподобный.

Итак, неизвестная парочка осталась нигде не зарегистрирована — ни у портье, ни у коридорного; поэтому она благополучно ускользнула от внимания полиции. Портье, разумеется, был «в доле» с коридорным и горничной, они втроём обманули хозяина и, скорее всего, грешили этим делом неоднократно. Поэтому каждый из них покрыл другого, умолчав о парочке, пропущенной «мимо кассы». Разумеется, в проделанном мошенничестве ни в коем случае нельзя было сознаваться полиции, поскольку это непременно заставило бы её указать хозяину гостиницы на плохо поставленный контроль за персоналом. Итак, вся троица благополучно промолчала, и присутствие загадочной пары так и осталось тайной для полиции. И всё внимание следствия оказалось приковано к следующей паре, той, что поселилась в половине второго ночи, то есть к Чижевскому и Проскуриной.

В принципе, Чижевский и Проскурина действительно могли быть убийцами. Но Шумилов пока не имел оснований сомневаться в честности Анны Григорьевны, а потому считал её невиновной. А коли так, то действительными убийцами следовало считать именно неизвестную пару, занимавшую номер до появления Проскуриной и Чижевского. Во всяком случае, такое предположение казалось наиболее достоверным в свете последних открывшихся фактов.

Не менее важно было и то, что коридорный Полозов, по всей видимости, отсутствовал именно в то время, когда эта неведомая пара находилась в номере. В 23.30 он был ещё на своем месте и подал в буфет заявку о доставке в третий номер посуды, а уже в 23.55 заказ на шоколад в третий номер и бутылку красного французского вина для Чижевского и Проскуриной буфетчику сообщал уже Хлопов. И что сие значит? А то, что именно в этот промежуток времени Полозов отлучился и… скорее всего именно Хлопов пустил убийц во второй номер. Не факт, конечно, их мог пустить и сам Полозов, но… Пусть он сам об этом расскажет. В целом же презанятная получилась картинка.

Подышав немного холодным ночным воздухом, Шумилов вернулся в гостиницу и быстро поднялся на третий этаж, где столкнулся с Хлоповым, стоявшим на своём обычном месте у стойки в начале коридора.

— Чем могу служить? — спросил тот учтиво, склонив на бок свою кучерявую цыганскую голову.

— У меня к вам предложение, — ответил Шумилов, — где бы мы могли поговорить?

— Разве у вас номер на моём этаже?

— Нет.

— Ну, коли так, может, вам не ко мне надо? Может, вам надо к управляющему? — с сомнением в голосе спросил Хлопов. — Я просто коридорный. А управляющий будет утром, после девяти утра.

— Нет, Хлопов, я именно к вам. Я занимаю второй номер второго этажа. У меня ещё полтора часа оплаченных. Так что ждать вас я буду не более этого срока. Приходите, нам есть, что обсудить. Это в ваших интересах.

— Извините, сейчас я очень загружен. Самая напряжённая ночная пора. Ну как я покину своё место, посудите сами?

— Либо вы явитесь ко мне и ответите на мои вопросы, либо разговор наш будет перенесён в полицейскую часть, где получит самое неприятное и неожиданное для вас направление.

Шумилов произнёс последнюю фразу официальным тоном, не допускавшим возражений. Он не стал дожидаться дополнительных вопросов, которые, как было видно, вертелись на языке коридорного, повернулся на каблуках и вышел в застеклённые двери на лестницу, оставив Хлопова недоумённо — встревоженным.

Алексей Иванович спустился на второй этаж и, проходя мимо Полозова, сидевшего на своём месте за стойкой возле стеклянных дверей, сказал ему строго, без тени улыбки и прежнего панибратства:

— Прошу следовать за мной в номер.

— Какие-то жалобы? — встрепенулся Полозов, но Шумилов пресёк лишние рассуждения:

— Без разговоров!

Полозов прошёл вслед за Шумиловым. Только они успели пройти в гостиную и рассесться по креслам, как в дверь постучали: это явился Хлопов. От Шумилова не укрылось то, как тревожно тот переглянулся с Полозовым.

— Располагайтесь, господа, — сказал официальным голосом, без тени улыбки, Шумилов. — Нам предстоит серьёзный разговор.

— Мы не можем надолго отлучаться с рабочего места, — осторожно возразил Хлопов, опускаясь на край дивана.

— В ваших интересах довести наш разговор до конца и исчерпывающе ответить на все мои вопросы. В конце концов, речь пойдёт именно о вашей свободе, а не моей. Кроме того, я не задержу вас надолго. Для начала представлюсь: я юридический консультант «Общества взаимного поземельного кредита», моя фамилия Шумилов, а зовут меня Алексей Иванович…

— Но вы же сказали, что вы журналист, — не сдержал удивления Полозов.

— Одно другому не мешает, — уклончиво ответил Шумилов. — Так вот, господа коридорные, в данный момент я действую в интересах человека, ложно обвиненного в убийстве. В том самом убийстве, которое произошло здесь, в соседней комнате, вот за этой дверью, — Шумилов показал на драпировку, скрывавшую дверь. — Мне доподлинно известно, что ты, Полозов, отлучался в ту ночь в промежутке между половиной двенадцатого и до… до четырёх часов пополуночи. Более того, я смогу это убедительно доказать. Зачем ты отлучался, я пока не знаю, но полагаю, что ты поспешишь мне это объяснить, поскольку, не сделав этого, рискуешь отправиться на нерчинские рудники копать серебряную руду лет, эдак, на восемь. А ты, Хлопов, как я точно знаю, прикрыл своего приятеля. Да только это была медвежья услуга: по сути, ты его «подставили», пустил во второй номер настоящих убийц, которые пришли и ушли в промежутке между половиной двенадцатого ночи и половиной второго пополуночи. И если бы полиция докопалась до этого, то в ответе за всё оказался бы Полозов, ведь это был его этаж и его дежурство. А ты, вроде как, оказывался и не при чем. Ну-с, поправьте меня, господа коридорные, если я где соврал.

Полозов поднял на Хлопова тяжёлый взгляд, но оба коридорных промолчали, будучи пока не в силах понять, куда же именно клонит Шумилов.

— Хорошо, господа, — кивнул удовлетворённо Шумилов. — Стало быть, я прав во всём. Едем дальше, ведь дальше только интереснее! Вы оба скрыли от полиции тот факт, что один из вас оставался вместо другого. Кроме того, оказался скрыт и другой факт, а именно то, что во втором номере до и после полуночи находилась некая неизвестная парочка. Сие даёт основание подозревать вас в сговоре с убийцами. Поэтому вопрос стоит так: либо прямо сейчас вы рассказываете мне о событиях той ночи во всех подробностях и тогда я, видя вашу непричастность к убийству, не сообщу обо всём этом полиции, либо… Либо в дело вступает Сыскная полиция, перед которой вы оба уже виновны тем, что утаили истину при первом допросе. И в этом случае вам обоим прямая дорога в арестный дом. Замечу, что рассказав сейчас мне правду, вы получите право при любых осложнениях сослаться на меня как на свидетеля сделанного вами признания, и я эту ссылку всегда подтвержу. Замечу ещё кое-что: если вы начнёте наводить тень на плетень, то я в праве считать, что вы — и в первую очередь именно ты, Хлопов! — были в сговоре с преступниками и нарочно всё устроил так, чтобы они смогли прийти и уйти незамеченными, и всемерно облегчили им их задачу. Я говорю сейчас о смазанных петлях стенной двери и двери бельевого отделения шкафа, а также о дверной ручке, которую убийцы оставили в шкафу. Да-да, я знаю о шкафе с сюрпризом, не смотри на меня так! — усмехнулся Шумилов, перехватив настороженно — злобный взгляд коридорного. — И вот тогда вам каторга обеспечена. Это вне всяких сомнений. Так что выбирайте.

Полозов сидел, сцепив кисти рук так, что костяшки пальцев побелели. Его губы были стиснуты, взгляд устремлен под ноги, только желваки ходили на неподвижном лице. Хлопов же неожиданно подскочил с дивана и метнулся к драпировке. Отдёрнув её в сторону, он несколько секунд таращился на нетронутый полицейский «маячок», наклеенный поперёк щели между дверным полотном и коробкой. Затем резко оборотился к Шумилову и с негодованием в голосе спросил, почти крикнул:

— Чёрт возьми, как же вы узнали про шкаф?

— Много текста, Хлопов! Голова у тебя сейчас должна болеть совсем по другому поводу! — резко осадил его Шумилов.

— Я уходил играть в карты, — глухо заговорил Полозов. — Слаб я. Играю-с. Большая игра на деньги, подпольный игорный дом. Каждый раз назначается новое место. Накануне того дня мне сообщили, что очередная игра пойдёт в ночь с шестого на седьмое по одному секретному адресу на Гороховой. Начало в полночь. Вы же знаете, как это бывает: полиция игорные дома гоняет, ну и… каждый раз в новом месте собираемся, адрес никогда заранее не известен. Мне подменяться было поздно, а игру пропускать нельзя было, мне «волна» катила последние игры, по примете, перерыв делать нельзя. Ну, я и попросил Василия постоять за меня часа три-четыре. — Полозов недобро зыркнул на Хлопова и рыкнул на него. — Опусти тряпку, дурень, так и будешь, что ли, до утра стоять?

Хлопов опустил драпировку и вернулся на диван.

— У нас ведь как? Начальство не разрешает, да ведь сегодня я его пожалею, а завтра он меня… — неожиданно философски изрёк Василий.

— Ты, Хлопов, мне зубы не заговаривай, лучше расскажи-ка про парочку, которую запузырил во второй номер по моему уходу, — грубо остановил его Полозов. — Тоже мне, жалельщик нашелся. За червонец-то, чё б тебе меня не пожалеть, правда? В гробу я видел такое жаление. Главное, ведь мне ни гу-гу про «левую» пару!

— Ну, а что толку? Какое ты «гу-гу» хочешь? — огрызнулся Хлопов. — В долю, типа, залезть? Так какая твоя доля тут может быть, а-а? Ну, сказал бы я тебе, ты бы только дёргаться начал. Всё равно духу не хватило бы пойти и признаться! Как до управляющего дошло бы, что ты «свалил» ночью, а я тебя прикрыл, а ещё паче того, что «мимо кассы» клиентов пропустили, так вообще выкинули бы пинком под зад обоих! Не так, что ли, скажешь?! И полетели бы не только ты да я, а ещё бы и Егорка Васильев, хотя он тут вообще, почитай, не при делах, сидит у себя «в трюме», что на этажах делается — знать не знает. Егорка Васильев — это наш портье, — пояснил Хлопов, поворотившись к Шумилову.

— Говори по делу, — скомандовал Алексей, — Надоело глупости слушать!

— В общем, господин юрисконсульт, дело было так, — начал свой рассказ Хлопов. — Есть у меня знакомая, зовут её Сонька-Гусар. Девица видная, веселая, модистка, но… это только одна видимость, что модистка, а на самом деле — совсем другим ремеслом промышляет. Короче, из этих, что «по бланку ходят», но без «бланка», разумеется. Пришла она как-то ко мне и говорит: «Дельце надо одно провернуть, лёгких деньжат „поднять“ можно». Я, говорит, приду к тебе с кавалером, и надо устроить так, чтобы за нашими занятиями понаблюдал другой человек. У него, дескать, свои счёты с этим кавалером. Служат они как будто вместе, и этот кавалер праведника из себя строит, дескать, с девицами в номера не хожу, жене верность блюду и всё такое прочее. Ну вот, значит, надо бы застать его с поличным и подшутить. Сонька знала, что у нас тут есть места специальные, оборудованные для таких случаев.

— Ну, да, — кивнул Шумилов понимающе, — дверь смежная и шкаф без задней стенки, с односторонним зеркалом. Кстати, как вы полиции про шкаф объяснили?

— Хе, да никак! — усмехнулся Полозов. — Они не поняли, что за шкаф перед ними. Я им сказал, что бельевое отделение заперто потому, что занято барахлом горничных, они и поверили! В плательное отделение заглянули, ну, а там полный ажур. Они и успокоились. Их больше дверь в стене интересовала. А ты, значит, Вася, решил Соню-Гусара через мой этажец пропустить в моё отсутствие?

— Ну да…

— Умный ты, как я погляжу, — процедил Полозов и друг резко, не приподнимаясь со стула, ударил Хлопова кулаком в ухо.

Тот как сидел на диване, так и кувыркнулся с него на пол, только пискнул как мышь.

— Что ты делаешь? — Хлопов вскочил с пола, но попытки приблизиться к Полозову не сделал, а сел на дальний край дивана. — Что ты руки-то распускаешь?

— Тебя, шельма, убить мало за твой ум! — раздражённо проговорил коридорный. — Селил бы свою шлюху к себе на этаж, да и разбирался сам с полицией…

— Да само собой как-то так получилось, — не нашёлся, что ответить на это, Хлопов. — Короче, сговорились мы с нею, что я дам ей знать, когда случай подвернётся, — вернулся он к прерванному рассказу. — Решили, что она приведёт своего кавалера в двенадцатом часу ночи и займёт третий номер. А этого шутника я должен был запустить чуть позже, когда Лёха уйдет. Ты уж извини, брат, но… сам понимаешь, чего ещё и тебя в это впутывать? наши дела… Так вот, этот господин ждал напротив, в кофейне. Как Леха ушел, я ему в окошко помахал платочком, он и явился — с дамочкой, кстати, был, ну, для правдоподобности. Мы их с Егоркой Васильевым решили «мимо кассы» пустить, потому как они сказали, что долго не задержатся. И, кроме того, обещали, что в койку не лягут. Так что, почитай, и перестила после них делать не требовалось. Без, горничной, стало быть, можно было обойтись…

— То есть горничная не участвовала в этом деле? — уточнил Шумилов. — И она ничего не знала о заселении второго номера?

— Именно так. Раскинули мы с Егоркой «пятерку» на двоих. Я отвёл их сюда, объяснил про шкаф, про дверь…

— … и ручку дал, — подсказал Шумилов.

Он вздохнул. Но это был вовсе не вздох сожаления по поводу произошедшего, а скорее досадливое удивление оттого, что этот, неизвестно откуда свалившийся на его голову юрист-журналист успел узнать столько закулисных подробностей.

— Опиши, Хлопов, как выглядела эта пара.

— Ну… мужчина такой… осанистый, хоть и молодой, лет тридцати, не более. С бородой. Лицо такое… широкое, — коридорный раздвинул руки вокруг своей вытянутой физиономии, показывая, каким было это лицо. — Волосы на голове светлые, русые, а в бороде темнее и как бы даже рыжее.

— Рост, цвет глаз, может, какие-то особые приметы — шрамы, родинки?

— Росту среднего. Глаза… да не приглядывался я, какие у него глаза, карие, может. Одет хорошо. Пальто лёгкое из габардина, светло-серое. Шляпа серая. Да всё, как обычно бывает. Ничего приметного.

— А дама?

— Лет двадцати с небольшим. В вуальке. Бледная такая, фигуристая, можно сказать, чуть полноватая. Ну, тут уж на любителя… В общем, очень даже ничего-с.

— Ты по делу говори: волосы, рост. Про глаза уже и не спрашиваю, — не удержался от сарказма Шумилов.

— Волосы темно-русые, в мягкую косу под шляпкой на затылке уложены. Ростом пониже мужчины будет. Ну, обычного женского роста.

— Да, — крякнул Шумилов, — описание хоть куда. Узнать-то хоть сможешь?

— Дык смогу, конечно! Сразу узнаю, она у меня вот тут, — он почему-то показал себе на печень, как это обычно делают пьяницы, сетуя на своё пристрастие, — прямо отпечаталась.

— Одета хоть в чём была, помнишь?

По тому, как Хлопов замер с остановившимся взглядом, Шумилов понял, что и тут ничего дельного не услышит:

— Дык, если б знать, что они убийцы, я бы их, конечно, рассмотрел бы… А так… У них же на лбу не написано… люди как люди…

— Как они вели себя? нервничали?

— Ничего такого я не заметил. Говорю же — обычные посетители. Он вина красного заказал, а потом, когда я принёс, сказал, чтоб не беспокоили.

— Они как-то объяснили цель своего визита?

— Мужчина сказал, что когда убедится, что тот, сонькин кавалер, с нею выкрутасы вытворяет, ну, выйдет из шкафа. Там защелки есть специальные, чтоб можно было пройти через дверцу. Выйдет и пристыдит его. Потеха, говорит, будет. И выиграет большое пари.

— Большое пари, говоришь?

— Ну, да, так он сказал. Спорили они, дескать.

— Понятно. А когда ты приготовил шкаф для «просмотра»? Там ведь надо заднюю стенку снимать.

— Гм-м. Так наши мастер-ключи все номера открывают. Это на случай пожара так сделано, гостиница-то огромная и чтобы не получилось так, что ключ от всех дверей у одного только коридорного. Ведь по закону подлости, в момент пожара коридорного на месте-то и не окажется. Так что я перед сменой зашёл на этаж, улучил минутку, когда отошёл Полозов, спокойно вошёл в третий и снял заднюю стенку шкафа. Там делов-то на полминуты от силы. Её я спрятал под кровать и спокойно вышел из номера. И не смотри ты на меня так, Лёха, — оборотился Хлопов к Полозову, — Ещё раз ударишь меня, цветочный горшок на голову одену! Нечего тут овечку из себя корчить! Ты тоже… пользуешься, когда занадобится!

Шумилов увидел, как шея и лицо Полозова начали багроветь, он налился злобой и гневно выпалил:

— Только я тебя, шельма, никогда не «подставлял», и мои клиенты никого не убивали! Паскуда ты, Хлопов, паскуда, всё молчком, всё втихаря! Одно слово — гнида.

— Потом будете собачиться, господа коридорные, и цветочные горшки о головы бить, — вмешался в готовую взорваться дракой перепалку Шумилов. — Итак, что же было дальше?

— А дальше… Да ничего особенного. Когда я их запустил, подал Соньке сигнал, что, дескать, они на месте, и она может начинать свою «арию», — коридорный самодовольно хихикнул.

— Что за сигнал?

— Дал в буфетную заявку на шоколад для третьего номера. Через пару минут официант его принёс. Так Сонька поняла, что можно начинать действовать. Кстати, заодно и вино для этой парочки из второго номера тоже заказал.

— Ясно. Дальше.

— А дальше… что ж, примерно через час Сонька ушла.

— Как это? А что же её кавалер? Уже был убит?! — напористо, с вызовом спросил Шумилов, и взгляд его сделался жёстким.

Хлопов, моментально почувствовав эту перемену, заговорил быстро и примирительно:

— Да нет же, что вы! Просто спал. Я зашёл посмотреть. Думаете, я бы её просто так выпустил? У нас правило — завсегда проверять, если клиенты порознь уходят. Мало ли что… Сонька хоть и знакомая мне, но не кума и не невеста. Ну вот, я зашёл и вижу — он спит, носом свистит, меня не слышит, дышит ровно. Чего же более?

— Спит, говоришь, да? Что же это он так разоспался? — в голосе Алексея слышался нескрываемый сарказм. — Сдается мне, вы за врождённо-убогого меня тут держишь. Подумать только, до чего туп оказался этот убитый: выложил кучу денег за номер, за угощение, заплатил девице и захрапел как боров буквально через час. И девицу-то отпустил. Вот дурень-то! Как я посмотрю, Хлопов, не получается у нас с тобой доверительной беседы, — Шумилов сделал вид, что собирается прервать разговор. — Так пеняй ж на себя, полиция сумеет тебя разговорить: сыскной агент навернёт в ухо раз, навернёт другой, посадит в карцер «холодный» или «горячий» на пару суток, так слова-то и польются. На допрос будешь сами проситься, Хлопов…

— Васька, падла, не темни! — взвился Полозов. — Через твое паскудство все на каторгу загремим!

— Да я что же, я же рассказываю, — поспешил заверить Хлопов. — Ваша правда, господин юрист, он уснул от снотворного.

— Сонька подсыпала? — догадался Шумилов. — В вино?

— Если честно, то… помог я ей. Понимаете, она пожаловалась мне, дескать, боюсь, как бы мне не досталось на орехи, когда эти двое начнут отношения выяснять. Между нами говоря, я её понимаю: этак и затрещину схлопотать недолго, и подсвечником по голове. А как она с битой рожей зарабатывать будет? Вот я ей и предложил насыпать снотворного в вино. Объяснил, как все сделать — купить в аптеке опийных капель и через пробку в бутылку шприцем впрыснуть. Дело-то нехитрое, прокола не видно. Велел ей эту бутылку с собой в гостиницу принести — у нас же это не возбраняется — ну, чтобы в буфете не заказывать. Так мы решили поступить на тот случай, что ежели кавалер после сна и догадается, что в вино что-то было подмешано, то чтоб не пошел бы жаловаться на буфетчика к управляющему… ну, одним словом, чтоб, значит, совсем отвести подозрения от себя и от гостиницы.

— Благодаря этому снотворному убийцы смогли подойти к жертве незаметно и прикончили её во сне, — жестко сказал Шумилов.

— Да кто ж знал, что они его резать будут! — запричитал Хлопов. — Что вы мне-то пеняете, как будто я нарочно подвёл господина этого под заклание. Да я же не душегуб какой! У меня самого душа не на месте все эти дни. Я же поверил, будто они и вправду хотят его уличить в измене, мало ли какие пари господа в клубах у себя заключают. Им потеха, ему посрамление, хоть и шуточное!

— Ну, ладно, Хлопов, рассказывай дальше.

— Через какое-то время после того, как ушла Сонька-Гусар, и я проверил комнату, ушла из второго номера и эта парочка. Они, как и обещали, не задерживались. Я после них зашёл в номер, проверил — там всё чисто, постель действительно не смята. То есть слово своё господин этот сдержал. Я быстренько пустую бутылку и посуду убрал, полотенца заменил, благо знаю, где взять смену, проветрил комнату и следующую парочку буквально через четверть часа в номер и запустил.

— Вот про них-то полиция больше всего и расспрашивала, — вставил слово Полозов. — Когда пришли, как выглядели, в каком настроении и прочее. Я эту парочку провожал уже в шестом часу утра и смог полиции всё подробно рассказать. Даже ничего и не придумывал, сказал, что видел. Ну, скажите, господин юрист, разве можно меня обвинять в содействии убийцам? Я про тех, что перед ними были, сегодня первый раз слышу!

И Полозов метнул на Хлопова полный яда взгляд.

— Хлопов, расскажи всё, что знаешь про Соньку, — приказал Шумилов, проигнорировав вопрос Полозова. — Откуда такая кличка — «Гусар»?

— Того не знаю, кличка давняя. «Гусар» и «Гусар». Что сказать? Девица видная, лет, эдак, двадцати трёх, стройная, высокая, мне вот так будет, — Хлопов встал с дивана и показал ее рост себе до подбородка. — Так что погоняло ей товарки приклеили в самый раз. Рыжая. Волосы… такие… пушистые, кудрявые, она их буклями из-под шляпки выпускает с боков. Мордочка смазливая. Вообще, на внешность оченно приятная деваха. Служит модисткой в салоне, только каком — того не припомню, у меня эти иностранные имена не запоминаются. Уж извините.

— Тогда где её можно найти? Как ты с ней связывался?

— Ну, она раньше часто обреталась в ресторане Тихонова, что в «Пассаже» на Невском.

— Ясно. А живёт где, не знаешь?

— Никак нет-с. В её клиентах не хаживал.

Наступила тишина. Полозов заерзал на сиденье и, вопросительно взглянув на Шумилова, несмело проговорил:

— Как бы кто нас не хватился, господин юрист. Можно идти?

— Тебе, Полозов, можно, а вот к Хлопову у меня ещё парочка вопросов будет.

Полозов, видимо, несколько успокоенный окончанием разговора, поспешно покинул номер. Хлопов, напряжённо следивший за лицом Шумилова, остался сидеть на диване.

— Ты покуда не всё рассказал, — продолжил беседу Алексей, — когда и как всё на место убрал, шкаф закрыл, заднюю стенку из-под кровати вытащил…

— Так сразу же после ухода этих, из второго номера, и закрыл-с, — бодро ответил коридорный, но глаза его предательски забегали и он как-то непонятно стушевался. Шумилов сразу понял эту непроизвольную реакцию на, казалось бы, обыденный вопрос и моментально ухватился за ниточку, хотя ещё и не понимая причину этой лжи.

— Я вижу, ты всё ещё пытаешься меня обмануть, Хлопов. Я уже устал следить за твоими наивными выкрутасами. Давай закончим на этом наш разговор. Продолжать его ты очень скоро будешь не здесь и не со мною. Там, полагаю, тебя образумят очень быстро и отучат врать на всю оставшуюся жизнь.

Коридорный молчал, повесив голову. Вид он имел раздавленный.

— Ну, а коли вы и так всё знаете, так что ж меня спрашиваете? — спросил он негромко.

— Хочу посмотреть, когда ты начнёшь вести себя как честный человек. Но, видимо, этого я не дождусь. Убийцам незачем было трогать заднюю стенку шкафа, не так ли? И шкаф двигать им было решительно незачем. Этими действиями они всё равно следы преступления скрыть не могли, поскольку на кровати лежал залитый кровью труп. И что же тогда получается? Ты был в третьем номере уже после ухода убийц из второго, и это ты, Хлопов, запачкался в крови, оставил кровавые отпечатки на шкафу, а теперь наводишь тень на плетень, лепечешь тут невесть что… — Шумилов всё более и более возвышал голос. — Ты пойми, дурак, ведь полиция, ежели не найдёт Соньку-Гусара и эту парочку из второго номера, именно тебя обвинит в убийстве. А может… может, ты и убил его, Хлопов? — Шумилов сделал вид, будто всерьёз задумался над этой версией. — Позарился на деньги, на часы или что там ещё у него было? Запонки с изумрудами! — Алексей почти закричал, подойдя к Хлопову совсем близко и почти нависая над его согбенной фигурой. — Решил, что ты самый умный и всех запутаешь. Свалишь убийство на мифическую Соньку-Гусара, ищите, дескать, её, ну а если и найдёте, так попробуйте доказать… Полиция же дура, там же не докопаются, так?

— Нет, нет, не убивал я, ваше благородие, нет, нет! — взмолился коридорный. Сейчас он сделался совсем жалок, лицо его пошло пятнами, а виски и лоб покрылись большими каплями пота.

И он заговорил торопливо, брызгая слюной, судорожно глотая слова, уставившись невидящими глазами в пустоту перед собою.

— Не убивал, видит Бог, не убивал! Часы… да, взял… нечистый попутал, пачку билетов казначейских украл у трупа… но не убивал, вот вам крест! — он начал истово креститься. — Когда Лёха Полозов его утром нашёл и заорал, как умалишённый, я вопль его услыхал на лестнице. Он метался как оглашенный, честное слово, к швейцару помчался, дурачок. А я смекнул, что беда выйдет, когда полиция нагрянет, а там шкаф открытый. Вмиг к ответу притянут. И ведь не докажешь никому! На маленького человека всегда списать легче! И даже если не засудят, так из гостиницы попрут, как пить дать. Что делать? Я метнулся в номер, благо Лёха его открытым оставил… подскочил к кровати. Тут меня… чуть не вывернуло наизнанку — такое зрелище, не приведи, Господи, — он опять перекрестился. — Ну, я вижу, жилетка на нем, на убитом то есть, распахнута, а из кармана цепочка золотая свешивается. Я ее схватил, часы себе в карман сунул. Тут, видать, и испачкался. Давай из-под кровати заднюю стенку шкафа тащить… вытащил… навесил на два гвоздочка… это секундное дело, когда сноровка имеется. Придвинул шкаф к стене. И вижу, в гостиной на диване пиджак лежит, и карман интересно так оттопыривается. Я туда…

— …сам в руки просится, — саркастически подсказал Шумилов.

— … ну да… то есть, тьфу… Достаю бумажник — ба! мама родная, что б я так жил… там пачечка сторублёвок… красивая такая пачечка. Взял я их. Черт попутал, ваше благородие! Ничего больше из того бумажника брать не стал, хотя там ещё деньги были. Решил, что нельзя вчистую выгребать. Эх-ма… Никогда в руках столько денег не держал, это ж соблазн почище… не знаю даже чего! Но только я никого не убивал, видит Бог!

— Дальше, — прерывая поток словоизвержений, строго приказал Шумилов.

— Ну, вот, потом тем же макаром вернулся на свой этаж. Этот дурачина, Полозов, соловьём внизу заливался. Меня даже и не видел. А я всё быстро сделал, минутки хватило.

— А как с часами и деньгами поступил?

— В сохранности они. Я, как бы это сказать, заробел после убийства. Ни единого билетика из пачки не потратил. Они у меня все схоронены в надёжном месте. Что же мне теперь будет? — спросил он с тоской в голосе.

— Если правду говоришь и ценности вернешь, то до каторги дело не дойдёт. Сознание причиненного вреда и всемерное содействие исправлению оного само по себе уже является смягчающим вину обстоятельством. А я всегда смогу подтвердить, что ты всё рассказал и выдал ценности по собственной воле, из раскаяния. Так где ценности?

— Они здесь же, на моём этаже припрятаны. Нести?

— Неси. Я их у тебя изымаю под расписку. Расписку составим и подпишем в присутствии Полозова, он тоже подпишется. Ежели полиция и спросит, ты смело покажешь расписку, расскажешь всё, как было, и направишь ко мне.

— А вы имеете право? — неуверенно спросил Хлопов.

— Имею, — рявкнул Шумилов. — Запомни, дурачина, я единственный человек в целой Вселенной, который может спасти тебя от каторги! Ты это понял?

По прошествии десяти минут, которые показались Шумилову нескончаемо-долгими, Хлопов принёс золотые часы-луковку и пачку казначейских билетов, завернутую в голубой носовой платок и перехваченную поверх тесемкой. После тщательного пересчёта денег и переписывания номеров банкнот, произведённого в присутствии Полозова, Шумилов забрал их. В двух экземплярах была составлена расписка, гласившая, что в ночь на 13 августа нижепомянутые ценности в присутствии Алексея Полозова были вручены коридорным Василием Хлоповым юристу «Общества взаимного поземельного кредита» Алексею Шумилову. Все трое подписались под обоими экземплярами, один из которых остался у Хлопова, а другой забрал с собою Шумилов.

Засим Алексей Иванович покинул гостиницу, оставив коридорных выяснять отношения. Очевидно, им было, что сказать друг другу.

Ночь стояла тиха и безлунна. Уже закончился дождь, которого Шумилов даже не заметил. В природе царило мрачное, холодное умиротворение. Несмотря на скверную, совсем не летнюю погоду, на душе у Шумилова сделалось легко и весело. Усаживаясь в пролётку, Алексей Иванович думал о том, как здорово будет оказаться через полчаса в своей постели, под уютным одеялом, и уснуть под тиканье старинных напольных часов.