В восемь вечера мы, как и было решено на военном совете, который провёл Пуаро, вновь оказались возле дома номер семнадцать по Черри-Три Лейн. Было необычайно тихо, в густо-синем небе дрожали от холода звёзды, вишнёвые деревья вдоль улицы стояли, не шелохнувшись.

— Взгляните, Гастингс, — сказал Пуаро, когда я взялся за калитку. — Картина monsieur Берта!

Я обернулся и посмотрел на тротуар. Даже в неверном свете фонаря, горевшего за вишнёвыми деревьями, было видно, что кто-то тщательно уничтожил рисунок мелом. От корабля и капитана в алом мундире на асфальте осталось лишь грязное пятно.

— Как жаль, — заметил я. — Кому это могло понадобиться?

— Очевидно, mon ami, кому-то, кто очень не любит пиратов.

В дом нас, как обычно, впустил Робертсон. Как ни странно, несмотря на вечерний час, выглядел он гораздо бодрее, чем обычно.

— Джентльмены, инспектор и два констебля уже здесь, дежурят в комнате рядом с детской.

— А madame Бэнкс?

— Собирается вместе с мистером Бэнксом и малышами в номер восемнадцатый, к брату, как было условлено. Мисс Джейн и мастера Майкла Мэри уже уложила. Окно я открыл, сэр, всё, как вы велели.

— Благодарю вас, monsieur Робертсон.

В это мгновение на пороге гостиной появился растерянный мужчина в тёмном костюме.

— Мистер Пуаро и капитан Гастингс, полагаю? Я Джордж Бэнкс, мы прежде не встречались, я всегда был на службе, когда вы приходили. Возможно, вы скажете мне, что происходит? Полицейские твердят, что у них приказ, Уинифрид сказала…

— Джордж, прошу тебя, — послышался с лестницы голос миссис Бэнкс. — Мы с Джоном тебе всё объясним, сейчас нам нужно уходить.

Миссис Бэнкс несла одного из близнецов, Джона, Эллен с Барбарой на руках следовала за ней. Вдвоём они уложили спящих детей в коляску, стоявшую в холле.

— Уинифрид, дорогая… — начал, было, мистер Бэнкс.

Но миссис Бэнкс только положила ему руку на рукав и повторила:

— Джордж, нам нужно уходить. Мистер Пуаро и капитан Гастингс здесь, чтобы помочь. Доверься им — и мне.

Пожав плечами, Джордж Бэнкс подал жене пальто, оделся сам, и они вышли из дому, толкая перед собой коляску.

— А мне что теперь делать, сэр? — спросила Эллен, повернувшись к Пуаро.

— Вам лучше уйти к себе, mademoiselle. Как и вам, monsieur Робертсон. В доме должно быть как можно тише, словно все уже спят.

Мы поднялись на второй этаж. Дверь в комнату напротив детской была открыта. Свет внутри не горел, но я заметил в глубине три тени, а потом из комнаты выглянул инспектор Джэпп.

— Мы на месте, Пуаро, — вполголоса произнёс он. — Ждём сигнала.

— Очень хорошо, инспектор.

Пуаро еле слышно поскрёбся в дверь детской. Через пару мгновений нам открыла Мэри Поппинс.

— Дети спят, мистер Пуаро, — прошептала она. — Я дала им микстуру.

Мы на цыпочках вошли в детскую и встали за ширмой. Возле детских кроватей горел неяркий матовый ночник, освещавший комнату лишь в полушаге от себя. В тишине было слышно, как ровно дышат в своих постелях Джейн и Майкл. Пуаро опустился на краешек стула, рядом с ним на походной койке сидела Мэри Поппинс, как всегда с прямой спиной и гордо поднятой головой. Её руки были сложены на коленях, у ворота блузки по-прежнему блестела брошь в виде морской звезды. Я прислонился к стене, скрестил руки на груди и стал ждать, слушая, как тикают на каминной полке часы.

Должно быть, я задремал с открытыми глазами, потому что, когда ночник мигнул и погас, а оконная рама с тихим скрежетом пошла вверх, вздрогнул и очнулся. Пуаро, уже стоявший рядом со мной, жестом велел мне молчать и указал в сторону комнаты. Я осторожно взглянул в щель между полотнищами ширмы.

По комнате металось пятно света. Сперва я решил, что это свет фонарика, но потом понял, что ни один фонарик не способен выписывать такие круги и петли — и уж конечно, фонарик не мог временами издавать тихий мелодичный звон, похожий на звук металлического колокольчика.

— Что там, Динь? — раздался голос из-за окна.

Свет скользнул к окну, снова зазвенел колокольчик. Рама поднялась ещё немного, и за край подоконника ухватилась длинная тонкая рука, а через мгновение в комнату легко запрыгнул тот, кого мы ждали.

Невысокого роста, худой и гибкий, он покрутился на пятке между кроватями Джейн и Майкла, хлопнул в ладоши и рассмеялся.

— Эй, проспите все приключения!..

С этими словами он сложил ладони перед лицом и дунул в них. В воздухе повисло искрящееся серебристое облако.

— Гастингс, vite! — шепнул Пуаро. — Окно!

Я сдвинул ширму, рванулся вперёд, стараясь не дышать, рывком опустил раму и повернулся, готовясь отразить нападение.

На каминной полке горела лампа — видимо, её зажгла Мэри Поппинс. Пуаро только что со стуком задвинул ящик комода, из которого слышались звон и шорох. Между кроватями детей, сжимая в кулаке длинный нож, стоял ночной гость.

Только тут я понял, в какие лохмотья он одет: казалось, его тело прикрыто опавшими листьями и паутиной, оборванные рукава не доходили до локтей, из коротких штанин с бахромой и дырами торчали голые лодыжки. На сальные волосы была нахлобучена старая порыжевшая шляпа, давно потерявшая форму. Из шляпы торчало сломанное фазанье перо.

— Monsieur Питер, — произнёс Пуаро. — Меня зовут Эркюль Пуаро, и я должен вас спросить, где дети.

Питер в ответ оскалился и махнул ножом.

— Пираты! — с ненавистью процедил он.

В темноте его можно было принять за подростка, но теперь, даже при приглушённом свете лампы, стало очевидно, что перед нами вполне взрослый мужчина. Однако в его лице было что-то неправильное — оно выглядело лицом ребёнка, но высохшим и каким-то обветшавшим, словно принадлежало не живому человеку, а старой игрушке.

— Где дети, monsieur Питер? — повторил Пуаро.

— Там, где вы их никогда не найдёте, — огрызнулся Питер и сделал выпад ножом в сторону Пуаро.

Отступив назад, Пуаро достал из кармана полицейский свисток и готов был поднести его к губам, когда раздался голос Мэри Поппинс.

— Питер, — сказала она, — Питер, мальчик мой, что ты творишь?

В её голосе звучала нежность и бесконечная грусть. Питер вздрогнул и крепче сжал нож.

Мэри Поппинс шагнула в его сторону.

— Mademoiselle Мари, осторожнее! — воскликнул Пуаро.

— Мистер Пуаро, я знаю, как обращаться с детьми, будь они сколько угодно злыми и напуганными, — ответила Мэри Поппинс.

Она подошла к Питеру, державшему нож в вытянутой руке, так близко, что острие ножа почти коснулось её розовой блузки. Я затаил дыхание и услышал, что звон в ящике комода стих.

— Питер, — тем же ласковым голосом, от которого у меня едва не выступили на глазах слёзы, повторила Мэри Поппинс, — ты ведь не хочешь никому причинить боль.

— Только пиратам.

— Здесь нет пиратов. Нет и никогда не было.

— Все взрослые — пираты, — убеждённо произнёс Питер. — И каждый раз, как делаешь вдох, кто-то из них умирает.

— Зачем тебе нужно, чтобы кто-то умирал? Разве ты не знаешь, как это страшно? Разве ты сам не боишься умереть, Питер?

— Я не умру. Я не стану взрослым и не умру.

— Мальчик мой, ты давно стал взрослым. Ты помнишь, сколько лет мы с тобой не виделись?

На мгновение мне показалось, что Питер сейчас ударит Мэри Поппинс ножом, и я готов был броситься на него, но Мэри Поппинс вдруг сделала ещё шаг вперёд и взяла Питера за руку. Нож со стуком упал на пол.

— Сколько дней рожденья ты не отметил, Питер? — спросила Мэри Поппинс.

— Я… Я не помню.

— Смотри, что мы тебе приготовили. Я и миссис Брилл, трудились полдня.

С этими словами Мэри Поппинс обняла Питера и вывела его из детской. Мы с Пуаро последовали за ними. Я не заметил этого раньше, но на площадке обнаружился круглый столик, а на нём — прекрасный пирог с сахарной глазурью.

— У меня есть свечи, много свечей, — сказала Мэри Поппинс, по-прежнему обнимая Питера. — Сегодня твой праздник, мой мальчик.

Питер всхлипнул и прижался к Мэри. Она погладила его по голове.

— Мама пекла бы нам пироги и подтыкала одеяло, — сквозь слёзы сказал Питер. — Джейн должна была стать нашей мамой.

— Бедный мой Питер, она не может стать твоей мамой, как не могла быть ей её мама, когда была маленькой.

— Но нам нужна мама. Мне, и всем им.

— Скажи мистеру Пуаро, где они все, прошу тебя, Питер.

— В саду, — сквозь слёзы прошептал Питер. — Там, где озеро.

— В Кенсингтонском саду! — прошептал Пуаро. — Ah, mais certainement!

— Феи хотели, чтобы они остались в саду, — продолжал Питер. — Я ставил над ними белые камни, чтобы не забыть, где они лежат. Столько и ещё вот столько.

Я похолодел, увидев, как он растопырил пальцы на обеих руках, потом сжал кулаки и снова раскрыл пальцы, все на левой и два на правой. Семнадцать.

Инспектор Джэпп, уже какое-то время наблюдавший за происходящим с порога комнаты напротив, откашлялся.

— Мисс Мэри, вы сможете отвести… молодого человека вниз?

— Конечно, инспектор, — ответила Мэри Поппинс. — Сразу, как он задует свечи и получит свой кусок пирога.