Поймав испуганный взгляд Джейн, Чарльз усмехнулся.

— Поначалу никто и подумать не мог, что всё сложится именно так. Шестнадцатого мая мы выступили из Эпе в Побо. Браво, как на параде. Сожгли несколько деревень, убили с десяток иджебу. Потом был бой при Атумбе, и происходящее перестало походить на увеселительную прогулку. Полковник Скотт, однако, жаждал доказать всему миру, что его люди с Золотого берега могут сражаться не хуже регулярного Вест–Индийского полка. Он поставил вест–индийцев в центр строя, а нас выслал вперёд. Мы шли к Иджебу–Оде по старому торговому пути, вытоптанной за века тропе через буш. Тропинка была узкая, идти приходилось гуськом, и наша колонна растянулась мили на две.

Чарльз закашлялся, поморщился и, переведя дыхание, продолжил:

— Они нападали внезапно, из засады. Просто хватали человека и снова исчезали в непролазном кустарнике — а безголовый обезображенный труп позднее подбрасывали на тропинку. К вечеру, не дойдя до реки Йемойи, мы с моим приятелем по Аккре, Джонни Мэтьюсом, упокой Господь его душу, решили бежать. Куда угодно, лишь бы не видеть больше отрубленных голов и пятен крови на рыжей тамошней земле. Едва стемнело, мы тихо выбрались из лагеря и пошли, как мы думали, на запад, надеясь выйти на дорогу в Сагаму, чтобы оттуда попасть в Лагос. Но нам не повезло.

— Что случилось? — шёпотом спросила Джейн.

— Мы попали в плен. Я не буду рассказывать, что нам пришлось пережить, пока нас не выручил один из местных, торговавший с англичанами. Через полгода мы всё же оказались в Лагосе, но какой ценой!.. Бедный Джонни Мэтьюс был болен и умер у меня на руках в каком‑то грязном сарае в порту. Каюсь, я взял его вещи и бумаги, а свои сжёг: если меня поймают и отправят на каторгу за дезертирство, думал я, то пусть никто в Англии об этом не узнает. Так я стал Джоном Мэтьюсом. Иногда мне кажется, что тогда, в Лагосе, умер я — а Джонни как‑то принял мой облик и отправился дальше.

— Но почему вы не дали о себе знать? — воскликнула Джейн.

Чарльз пожал плечами.

— Зачем? Лучше быть в чьей‑то памяти героем, павшим на поле боя, чем жалким дезертиром, опозорившим себя и всех своих близких. Впрочем, даже на то, чтобы исчезнуть, у меня не хватило силы воли и благородства. Идти мне было некуда, в Лагосе меня могли в любой момент арестовать. С великим трудом я устроился на корабль, шедший в Танжер, оттуда перебрался в Испанию, дальше тронулся пешком… О моих приключениях можно было бы написать книгу, если бы мир могла заинтересовать судьба такого ничтожества.

— Мистер Торнфилд, — подал голос мистер Верниер, — когда вы прибыли в Ист–Дин?

— В середине февраля, — ответил Чарльз. — Мне удалось заработать немного денег, продавая кое–какие безделушки, африканские, как я говорил. На самом деле, я делал их сам из любого подручного мусора. Люди легковерны, особенно, когда речь идёт о дальних загадочных странах.

Чарльз усмехнулся и снова закашлялся, на этот раз приступ был мучительнее и дольше. Джейн беспомощно взглянула на мистера Верниера, тот пристально посмотрел на Чарльза и обратился к констеблю Ричардсону:

— Констебль, можно попросить воды? Мистер Торнфилд явно нездоров.

— Сию минуту, сэр.

Констебль Ричардсон с готовностью кивнул и постучал в дверь. Когда ему открыли, он вышел в коридор переговорить со смотрителем.

Чарльз, между тем, немного отдышался.

— Мистер Торнфилд, — сказал мистер Верниер, склонившись к Чарльзу и глядя ему в лицо, — вы бывали в Гаскин–Гейт до того, как наведались туда неделю назад?

— Однажды, — признался Чарльз. — В конце февраля, в субботу, я неожиданно встретил тётю Лавви с этой старой святошей, кузиной покойного дяди, в Ист–Дине возле почтовой станции…

— Миссис Форсайт поехала проводить мисс Митчем, — пояснила Джейн, поймав вопросительный взгляд мистера Верниера. — Та гостила у нас пару недель, если помните.

Мистер Верниер кивнул.

— Тётушка, — продолжал Чарльз, — как мне казалось, меня не заметила. Однако, судя по тому, что сказал на дознании её поверенный, не только заметила, но и приняла меры. Как бы то ни было, через несколько дней, когда деньги у меня совсем кончились, я отважился прийти в Гаскин–Гейт со своими поделками. Притворился бродячим торговцем. Горничная меня не узнала, зато тётя Лавви… Тётушка раскусила меня с первого взгляда — и выставила со двора. Это было за день до того, как тётя Лавви… как её… как раз накануне.

Мистер Верниер склонил голову набок, прищурился и задал новый вопрос:

— Что вы искали в комнате миссис Форсайт, когда вломились в дом?

Чарльз взглянул на мистера Верниера с искренним удивлением.

— Деньги, что же ещё. Или что‑нибудь, что можно было бы продать. Одно жемчужное ожерелье тёти Лавви позволило бы мне пару месяцев не голодать и, наконец, избавиться от этого тряпья.

Он с отвращением отряхнул потёртый рукав и смущённо добавил:

— Я, впрочем, шёл в Гаскин–Гейт не за этим. Не знаю, на что я надеялся. Возможно, думал застать вас, Джейн. Или добрейшую миссис Рикс, которая, по крайней мере, накормила бы меня. Обнаружив, что дом пуст и заперт, я пришёл в отчаяние и ярость, которые придали мне сил. У меня получилось выбить ставни, но на этом порыв иссяк. Я чуть не сорвался с карниза, пытаясь влезть в окно, поранил руку и не смог даже взломать платяной шкаф тёти Лавви. В бюро она обычно хранила кошелёк с мелкими монетами для посыльных и деревенских детей. Его‑то я и забрал, после чего смог толком поесть, первый раз за пять дней…

Джейн слушала Чарльза, кусая губы. Потом не выдержала и, вскочив со своего места, бросилась к нему:

— Чарльз, бога ради, умоляю, поклянитесь, что вы не убивали миссис Форсайт!

С этими словами Джейн коснулась грязной худой руки Чарльза и ахнула: он горел.

Чарльз бережно накрыл пальцы Джейн своей ладонью и посмотрел девушке в глаза.

— Клянусь вам, чем хотите, Джейн, хоть бы и бесполезной своей жизнью, что пальцем не тронул тётушку Лавви. Признаюсь, порой я бывал на неё так зол, что мне хотелось свернуть старушке шею, но, как бы я ни злился, на такое я не способен.

Дверь отворилась, и в комнату зашёл констебль Ричардсон с кувшином и кружкой. Мистер Верниер налил Чарльзу воды. Тот пил жадно, а потом, опустив кружку, прислонился к стене и закрыл глаза. На лбу у него выступила испарина.

— Нужен врач, — заключил мистер Верниер. — И как можно скорее.

Чарльз открыл глаза и протянул кружку мистеру Верниеру.

— Бесполезно, сэр. От этой африканской заразы, будь она неладна, нет лекарства. Она за три месяца убила Джонни Мэтьюса, а теперь доедает меня — я оказался покрепче, но это лишь дало мне чуть больше времени. Даже если меня захотят повесить за убийство тётушки, хоть я этого и не делал, я, скорее всего, не доживу до виселицы.

Он посмотрел на заплаканную Джейн и улыбнулся. На мгновение Джейн показалось, что перед ней прежний Чарльз, такой светлой и спокойной была его улыбка.

— Простите меня, Джейн, — произнёс Чарльз, не сводя с девушки глаз. — Нет, не так. Вы, чистая душа, простите и самого дьявола. Я виноват, так будет вернее. Я бесконечно виноват перед вами, Джейн, и мне бесконечно жаль, что я не смог стать лучше. А теперь простимся.

— Нам дали полчаса, они ещё не истекли, — прошептала Джейн.

Чарльз покачал головой.

— Я потратил столько времени зря, что за несколько минут ничего не исправить. К тому же, милая Джейн, я не могу придумать, что ещё сказать. Разве что вернуть вам слово. Живите счастливо, и, если сможете, вспоминайте обо мне без печали. Стаббс, мы закончили!..

Служитель, ждавший у двери, забрал Чарльза.

Глаза Джейн туманили слёзы. Она застыла на месте, не зная, что делать. Мистер Верниер, присутствие которого девушка скорее почувствовала, чем увидела, подал ей руку.

— Идёмте, мисс Марпл, — сказал он, — я помогу вам.

Забыв о приличиях, Джейн ухватилась за его локоть обеими руками, и мистер Верниер осторожно, не торопясь, вывел Джейн на воздух и солнце.

Почти всю дорогу до Апстока они молчали. Мистер Верниер, попросив разрешения, закурил трубку. Джейн, выплакавшись, забилась в угол сиденья и прикрыла глаза. От яркого солнца, птичьего щебета и слёз у неё нестерпимо разболелась голова, покачивание экипажа вызывало дурноту.

Уже на въезде в Апсток, там, где от дороги уходил в сторону просёлок, ведший через луг с купами орешника и рябин, мистер Верниер окликнул сидевшего на козлах мистера Рикса и попросил его остановить экипаж. Джейн открыла саднящие глаза.

— Мисс Марпл, — мягко произнёс мистер Верниер, — возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, поездка не доставляет вам удовольствия. Если вы в силах, я предложил бы пройтись до Ленгстонов пешком, через выгон. Просёлок идёт как раз мимо их сада, самое большее, через полчаса мы будем на месте.

Джейн, подумав, кивнула:

— Благодарю вас, сэр. Мне и в самом деле будет полезнее немного пройтись.

Мистер Верниер по обыкновению стремительно поднялся, легко соскочил с подножки и подал Джейн руку.

— Мистер Рикс, мисс Марпл немного укачало, — сообщил он, — мы пройдёмся до дома Ленгстонов по просёлку. Не ждите меня, прошу, поезжайте в Гаскин–Лодж. Я вернусь позже.

— Как скажете, сэр, — отозвался мистер Рикс. — Мисс Джейн, это у вас от солнца, видать. Печёт, как летом. Погуляйте, оно и полегчает. Доброго дня.

Мистер Рикс приложил пальцы к козырьку своей кепки и тронул экипаж.

Какое‑то время Джейн и мистер Верниер шли молча. Джейн опиралась на руку своего спутника, благодарная ему за возможность ни о чём не говорить, и с удивлением чувствовала, как понемногу отступают дурнота и горячая тяжесть в голове.

Потом мистер Верниер вынул изо рта давно погасшую трубку и, глядя строго перед собой, словно внимательно изучал показавшийся вдали старый вяз возле апстокской церкви, задумчиво сказал:

— Мисс Марпл, я плохо умею говорить нужные слова в нужное время, более того, считаю, что их произнесение большей частью лишено смысла. Но поверьте, я всей душой вам сочувствую. То, что произошло с вами, в высшей степени несправедливо. Впрочем, жизнь редко бывает справедливой, как ни прискорбно.

Джейн кивнула. И, помолчав, спросила:

— Вы верите, что Чарльз непричастен к убийству миссис Форсайт?

— Я в этом убеждён, — решительно ответил мистер Верниер.

Он покосился на Джейн и добавил:

— Скажу больше, я полагаю, что мистер Торнфилд вовсе не так плох, как хочет казаться.

— Война его очень изменила, — отозвалась Джейн.

— Не думаю, мисс Марпл, — покачал головой мистер Верниер. — Мне доводилось близко знать людей, прошедших настоящие бои. Подобный опыт не столько меняет человека, сколько очищает его от всего наносного и ложного. Именно так, после закалки огнём, порой получаются лучшие люди.

Джейн вздохнула.

— Чарльз, боюсь, не из них. Но я так рада, что вы ему верите. Только если ни Чарльз, ни Нед Харди не нападали на миссис Форсайт, кто тогда мог это сделать?..

Мистер Верниер внимательно посмотрел на Джейн. На солнце ореховые крапинки в его серых глазах казались ярче, да и серый цвет был не таким пасмурным, слегка отливал палой листвой.

— Вынужден признать, — начал, наконец, мистер Верниер, — это едва ли не самое странное дело среди тех, что мне попадались.

— Попадались? — изумлённо повторила Джейн. — Вы хотите сказать, что подобное с вами не впервые?

— Случалось и прежде, — сдерживая улыбку, произнёс мистер Верниер. — Искать истину — одно из самых увлекательных занятий на свете, мисс Марпл.

— И вы всегда её находите?

Мистер Верниер, наконец, улыбнулся.

— Раньше или позже. Впрочем, я часто не вижу загадки там, где все пребывают в растерянности, — и, напротив, нахожу её там, где окружающим всё кажется простым и понятным.

Джейн помолчала, обдумывая его слова, потом робко поинтересовалась:

— Вы когда‑нибудь разгадывали загадку, схожую с нынешней? Находили, кто убил?

Мистер Верниер склонил голову в знак согласия.

— Боже!.. — прошептала Джейн. — Но ведь это так жутко!..

— Повторю, мисс Марпл, — тихо сказал мистер Верниер, — жизнь редко бывает справедливой. Если в наших силах хоть как‑то это исправить, мы должны действовать.

Потрясённая Джейн не нашла, что на это сказать, но ей показалось, что перед нею открылся какой‑то неведомый, суровый и прекрасный мир, частью которого она на мгновение захотела стать — и тут же, испугавшись, отогнала от себя это видение.

— Мистер Верниер, — спросила она полминуты спустя, — вы знаете, кто убил миссис Форсайт?

— Мне нужно кое‑что выяснить, — ответил мистер Верниер. — Нынче вечером я на пару дней уеду из Апстока, а когда вернусь, думаю, смогу говорить вполне уверенно.

Такой привычный и понятный мистер Верниер: долговязый, сухощавый, с вечно прищуренными глазами, резким орлиным носом, скрипучим голосом и длинными подвижными пальцами. Джейн, однако, продолжала видеть внутренним взором сверкающие доспехи, пылающий на солнце меч и что‑то вроде белых крыльев за спиной жильца Риксов.

 

***

После обеда Джейн долго говорила с миссис Ленгстон. Та обещала, что доктор осмотрит Чарльза и постарается как‑то облегчить его страдания. Выслушав сетования Джейн на жалкое состояние одежды Чарльза, — рассказывая об этом, девушка снова расплакалась, — миссис Ленгстон приняла решение:

— Я пошлю ему пару рубашек и что‑нибудь из старых вещей доктора. Ему, правда, всё это будет не по росту, он ведь, как я поняла, много выше Роберта, но вещи хотя бы будут чистые и целые.

— Миссис Ленгстон!.. — всхлипнула Джейн. — Не знаю, как вас благодарить. Вы так добры ко мне. И к бедному Чарльзу.

Миссис Ленгстон ласково улыбнулась и погладила Джейн по плечу.

— Мисс Марпл, милая Джейн, если вы позволите вас так называть. Люди должны быть добры друг к другу. Мистер Торнфилд мог вести жизнь неправедную и порочную, он поступил с вами в высшей степени недостойно, но это не даёт оснований быть к нему жестокими. Он и так сурово наказан.

— Вы полагаете, что жизнь обошлась с ним справедливо? — печально спросила Джейн, вспомнив слова мистера Верниера.

Миссис Ленгстон покачала гладко причёсанной темноволосой головой.

— Я полагаю, что у всех наших поступков есть последствия. И, делая выбор, мы выбираем надолго вперёд. Чарльз Торнфилд сделал дурной выбор. Что ж, это повод задуматься для других.

В тот вечер, заплетая перед сном косу, Джейн вдруг ясно осознала, что мир, в котором она жила до сих пор, то ли полностью изменился, то ли вовсе исчез.

Дни до пятницы, на которую было назначено повторное слушание дела, тянулись невыносимо медленно. Мистер Верниер уехал, к Ленгстонам никто не захаживал выпить вечером чаю. Джейн занималась рисованием с Уильямом, — мальчик делал заметные успехи, — вязала в обществе миссис Ленгстон и прилежно составляла опись книг и богословских трудов, упомянутых в дневниках мистера Форсайта. О последнем её особо попросила мисс Митчем, с которой Джейн, к величайшей своей тоске, виделась теперь в доме викария ежедневно.

Мисс Митчем, судя по всему, вознамерилась взять компаньонку покойной подруги под своё покровительство. Покровительство состояло в том, что пожилая дама помыкала Джейн, как могла: посылала её то к аптекарю, то на почту, просила читать вслух скучнейшие брошюры, над которыми Джейн изо всех сил старалась не заснуть, а главное, бесконечно рассказывала о покойном мистере Форсайте, о его высоком призвании и значении его трудов.

— Если бы не болезнь Лавинии, из‑за которой он принял опрометчивое решение воспользоваться услугами местного колдуна, — говорила мисс Митчем, скорбно заламывая брови, — Джорджа ждало бы великое будущее. Когда обо всём стало известно, Джордж был вынужден оставить миссию, чтобы избежать скандала. Разумеется, его блестящий ум и редкостный дар проповедника от этого не пострадали, но, увы, высокое положение в церкви для него отныне было невозможно.

Наслушавшись в четверг за чаем о погубленной карьере мистера Форсайта, Джейн вернулась к Ленгстонам в расстроенных чувствах и застала в доме весёлую суматоху: только что приехал из школы на каникулы Руперт. Джейн, занимавшая комнату мальчика, почувствовала себя крайне неловко.

— Миссис Ленгстон, — прошептала она, отведя хозяйку в сторону, — мне лучше вернуться в Гаскин–Гейт. Я не хочу вас стеснять.

— Полно, дорогая Джейн, вы никого не стесняете, — ответила миссис Ленгстон. — И потом, вы ведь всё равно собирались к сестре, если коронер вынесет завтра решение. К чему лишние переезды.

Несмотря на сердечность миссис Ленгстон, на душе у Джейн не стало легче. Она тихонько ушла наверх, — это комната Руперта, напомнила она себе, — и, чтобы прогнать дурные мысли, по привычке взялась за бумаги мистера Форсайта. После разговоров с мисс Митчем ей хотелось заново перечитать историю о том, как заболела миссис Форсайт, и как мистер Форсайт сделал важнейший в своей жизни выбор, из‑за которого позже так пострадал.

Глаза Джейн скользили по давно знакомым ей строкам:

23 августа. Милой Лавинии всё хуже. Доктор Гийо, французский врач из Гран–Бассама, подтвердил наши самые страшные опасения. Болезнь Л. — лихорадка эдже'йара, которая около трёх месяцев назад поразила несколько деревень к северу от Аккры. Исцеления от этого недуга европейская медицина не знает, но, возможно, сказал доктор Гийо, имеет смысл обратиться к здешним знахарям, которые, по его словам, умеют облегчать течение болезни и продлевать жизнь больному. Прибегнуть к помощи колдовства…

Эдже'йара, повторила Джейн непривычно звучащее слово. Потом, смутно вспомнив что‑то, перелистала дневник на несколько дней назад и нашла нужное:

«От легчайшего прикосновения на коже Лавинии остаются синяки, — читала она, ведя пальцем по странице. — Она уже не может пить… Сижу подле неё до утра…».

— Боже мой, — прошептала Джейн. — Боже мой, это нужно показать доктору Ленгстону!.. Немедленно!..

Схватив дневник, Джейн бросилась вниз но, подойдя к двери гостиной, вдруг почувствовала, как у неё слабеют коленки. Войти, прервать мирный семейный разговор, отвлечь доктора от общения с сыном, которого он давно не видел, и высказать свои, возможно, пустые догадки… при мысли об этом Джейн растерялась. Она уже готова была уйти прочь, но потом взглянула на дневник мистера Форсайта, напомнила себе слова мистера Верниера: мы должны действовать — и решительно открыла дверь.

Миссис Ленгстон, рассматривавшая какой‑то камень, который ей с гордостью показывал Руперт, подняла голову.

— Джейн, дорогая, что‑то случилось?

— Пока не знаю, миссис Ленгстон. Но мне нужно срочно переговорить с доктором.

Доктор Ленгстон удивлённо взглянул на Джейн, потом на жену — и поднялся из кресла.

— Пойдёмте в кабинет, мисс Марпл.