Вы так прекрасны, что я ослеп и принял камень за хлеб и за воду из родника принял струйку песка.

Как галерник к цепи, я прикован к вам. Как галерник к цепи, я прикован к снам, где апрель и август слились в одно. Надо только разбить стекло.

И одно лишь в мире неизменно тонкие врачующие пальцы. И одно лишь в мире невозвратно ваших губ сухих прикосновенье.

Я думала, мне это снится, я не знала, что все всерьез. Но Боже! Как сладко спится на подушке, мокрой от слез.

…и вам вдруг стало казаться по воле чуда и случая, что тот человек перед вами — всех на свете лучше. Раскиданный по ожерельям, закутанный в покрывала ваш сон из тоски и смиренья стал вдруг походить на пламя.

Как в незапамятной дали, звучит негромко «Свете мой…» Минует все, и канет свет, и сгинет самоя любовь, но двадцать лет, и тридцать лет нетленно это «Свете мой…», как в незапамятной дали.

Спутаны сосен янтарных стволы, мечутся белок рыжие стрелы и на песках ослепительно белых серые спят валуны.