— выводил чистый женский голос под рояль. Словно камешки перекатывались в пронизанном солнцем ручье. Казалось даже, что это не с диска в плеере — а просто поют за стеной.

— Тео Давен… Вам нравится? — спросила Марина.

Сашка кивнул. Женщина вздохнула:

— За душу берет. Как будто… обо мне. А ведь столичная певица, известная. Хорошо вам, — Марина вздохнула с легкой досадой — колыхнулась полная грудь. — Небось не по разу на ее концертах бывали, ручкались…

Она подалась вперед, обхватив руками округлое колено:

— А пригласите меня к себе? А? Я у ней, если повезет, автограф возьму.

Сашка засмеялся:

— Это просто. Могу познакомить!

Марина ойкнула:

— Вы не шутите? Серьезно? Вы ее, вот как меня, видели?

— У бабы Степы бывают разные знаменитости, Тео тоже.

Губы женщины дрогнули:

— Вы… уж простите, что мы так, по-простому. Ой, я и разгильдяйка! Усадила столичного гостя на крыльце чай пить!

Сашка удержал ее за локоть:

— Что вы, мне нравится.

Сад пах вечерней прохладой, тяжело и неторопливо осыпались яблоки. Мягко чпокали в траву, а о жесть крыши стукались звонко и громко катились, заставляя вздрагивать. И улыбаться нелепости собственного испуга.

Ровно то, что происходит сейчас в этом городке. Сашка опустил недопитую чашку, звякнув о блюдечко.

— Марина, вот вы сказали, что у вас дети есть. Где они сейчас?

Она лукаво глянула из-под русой челки.

— А… в Орлятках, у бабушки. Что им в жару такую в городе делать? Да и у меня получаются… как бы каникулы.

— А учебный год?

Женщина отмахнулась:

— Они там учиться пошли.

И замерла, ожидая продолжения. И в небрежно шевельнувшемся плече, и в поволоке взора читалось, каким это продолжение обязано быть.

— Это… из-за того, что происходит ночью?

Ложка громко стукнула о розетку, Марина зачерпнула повидло и по-детски сунула в рот. Облизнулась.

— Ой, ну что вы городите!

Тут же шумно хлебнула из чашки, пряча зардевшееся лицо.

— Александр, простите, как вас по батюшке?..

— Андреевич.

— Ага. Мы с этим уже почитай двадцать лет, как живем. Ой, нет, двадцать четыре. Привыкли.

— Что?

— Ну да, двадцать четыре. Мы с мамой как раз сюда переехали, — кивнула Марина. Мне восемь где-то было.

Она засмеялась, прикрывая рот рукой.

— Не верится даже… что я была такой молоденькой. Тогда Агния здесь ковен возглавляла. Латушко, смешная фамилия, пушистая, как лопушок.

Марина откинулась головой к медовому косяку, прикрыла глаза, отдаваясь воспоминанию.

— Тогда с утра до вечера предупреждение передавали, по телевидению и радио. И на улице из динамиков. Каждые полчаса. И перед закатом еще прошли патрули.

— Но кто-то остался снаружи?

Марина пожевала губами:

— Кто-то остался.

— И… что с ними было?

— Ой. Да не знаю я.

Она глубоко вздохнула, заставив грудь колыхаться. Яркие цветы на платье зашевелились, как живые.

— Дураки всегда найдутся. Может, исчезли, а может, еще что…

— И не страшно вам так жить?

Женщина помотала головой, сдула волосы, упавшие на глаза.

— Вы варенье ешьте лучше. Вкусное. «А если вечно про ужасы помнить — так и свихнуться недолго», — громко додумала она.

Это ж надо было так попасть.

Сашка встал.

— Могу я позвонить по межгороду?

— Да, конечно! — хозяйка проводила его в коридорчик с телефоном и деликатно ушла. Пальцы дрожали, дознаватель пару раз ошибался, накручивая диск. Когда он услышал Настин голос, колени ослабели, и Сашка проехался спиной по стене, садясь на корточки, потянув трубку за собой.

— Саш, это ты? Я ужасно соскучилась!

— Я тоже, котенок. А теперь послушай меня. Откажись от уколов.

— Но…

— Что-нибудь придумай. Скажи, что тебе от них плохо.

— Но мне же хорошо! Я уже кашлять меньше стала…

— Настя!

Она задышала в трубку.

— Ладно, я попробую.

— Только откажись обязательно. Слово?

— Ага, — девушка вздохнула.

— И еще, — заторопился дознаватель, — свою еду давай сперва Тимофею пробовать.

Ну да, Тимофей просто кот. Сашка вдруг задумался, что ни разу не видел ба Степиного приживала. То ли тот всегда был в делах, или ведьме такого уровня просто не нужен?..

— Да он и так вечно башку сует, — засмеялась в трубке Настя. — Госпожа Стефания только и делает, что его гоняет.

— Кстати, а она где?

Сашка почувствовал, что Настя улыбается:

— Пошла к соседям новым. Они просили с ребеночком посидеть.

— Передай ей привет. А ей ничего не говори, просто сделай, как я прошу. Я все объясню, когда приеду. Я тебя очень люблю.

— И я…

Потекли гудки. Сашка сидел, прижимая к уху согревшуюся трубку, устало прикрыв глаза. Только что он объявил войну родному человеку. Беззаветно чтимому, дорогому, за которого был готов и в воду, и в огонь. Сколько у него остается времени? Какие шаги баба Степа предпримет в ответ? Распечатку разговора ей принесут, самое позднее, завтра утром. А сам он вернуться до выходных не может. Иначе — нарушение приказа, опала, возможно, арест. И вряд ли Насте будет прок от такого защитника.

Или это идея не Стефании? Но кому тогда пришло в голову убрать Сашку из столицы под вымышленным предлогом?

Двадцать четыре года Верхние Ежики живут с вырванными ночами. Явление давно оприходовали, рассмотрели, изучили и убрали в файлы с грифом «секретно». Не могли о нем не знать в столице! И уж тем более ведал о нем великий инквизитор края, проработавший на этом посту не один год до своей безвременной гибели. Знает, молчит. И вдруг срывается ни за что, ни про что, пишет докладную записку в столичный Дом, требуя разобраться со злостными нарушителями ночного покоя местных граждан, и через несколько дней при инспекции на Меловой речке получает бельт в горло. А папка с документами спокойно уходит по сети в Эстарду, в распечатке дублируется курьером и ложится на стол высокого начальства. И Сашка получает приказ заступить на место покойного и разобраться. В преданьях старины глубокой. Да еще приказ подкрепляется личной просьбой ба. Причем, все происходит настолько быстро, что ознакомиться с другими документами по вопросу у него не остается времени.

Кому-то понадобилось очень срочно убрать Сашку из столицы. И проделали это блестяще. Есть дело, есть тело — разбирайся. «Убивать инквизитора края за сливание информации, что и так давно всем известна? Не верю! Хотя в совпадения не верю тоже». Они, те, кто задумывали интригу, должны были понимать, что он узнает правду через какие-то двадцать часов. Через сутки, максимум. От столицы до Ежиков тринадцать с половиной часов дороги. Допустим, ни один из попутчиков не в курсе ночных ужасов, или Сашка не рискнет их расспрашивать. Но попасть в город, поднять бумаги, пошариться по сети или просто побеседовать с местными жителями… Разумно рассудили, что дознаватель не покинет пост самовольно, даже если толку от его пребывания в Ежиках ноль: Дом с подобными не церемонится. У бабы Степы есть три дня, чтобы что-то проделать с Настей, пока он не вернется. Почему-то Сашка не сомневался, что главная ведьма стоит во главе интриги, даже если ее участие и выглядит косвенным. Почерк угадывал, что ли? А может, подсознание, наконец, смогло проследить и оценить мелкие обмолвки, недоговорки, намеки… вдалеке, на свежую голову. И даже сказанное прямым текстом — что хотелось отодвинуть и забыть.

Июнь, июль, август.

— Ба Степа, мы решили пожениться.

Она медленно повернулась от трельяжа, перед которым закалывала шпильками косу, короной обернутую вокруг головы. Полное лицо оставалось непроницаемым. Только щеки чуть побелели.

— Ты… спал с ней?

— Нет.

— Ты не мог бы погодить с этим… ради меня?..

— Ба… если тебе не нравится, мы переедем на старую квартиру родителей. Я уже начал ремонт…

Она поерзала ну пуфике, сложила руки под шалью:

— Перестань подпирать косяк. Садись. Нам надо поговорить серьезно.

Сашка оседлал стул, сложив руки на спинку и упершись в них острым подбородком.

— Ты помнишь, кем ты работаешь?

Он пожал острыми плечами:

— А разве это важно? Ты сама защищала Настю.

— От распоясавшихся подростков — это одно, а тут совсем другое. Она человек больной и потенциально крайне опасный. Я выговорила для Насти свободу при условии, что она не покинет этого дома и не будет иметь детей. Подумай: какая жизнь ожидает тебя с нею?

Парень стиснул скрипнувшее дерево.

— А при чем тут дети?

Баба Степа постучала себя по лбу согнутым пальцем:

— Если ребенок будет тусклым… по статистике, большинство мужчин отказывается от детей-инвалидов сразу по их рождении. Ладно! — она взметнула руками с зажатой шалью. — Ты не такой. Но тогда с твоим ребенком очень возможно то, что было между Настей и этими придурками. Если не хуже. Он не сможет посещать ясли, садик, школу, он всегда будет чувствовать себя изгоем. И тебе все равно придется отправить его в спецучреждение.

Ведьма вздохнула.

— А если он все же родится нормальным — лишенная ведовства мать с ним просто не справится. Да и с вынашиванием, и с родами могут быть проблемы. Это первое, — она взглядом пригвоздила ерзнувшего Сашку к месту.

— Второе. Вопрос с подобной свадьбой будет решаться на самом высоком уровне. И если — я подчеркиваю: если вы все же получите добро, то вам придется буквально каждый миг быть начеку, чтобы детей не получилось. Прости меня за цинизм, мой дорогой внук, — старуха изящным жестом поправила волосы, — но мой жизненный опыт намного превосходит твой. Как и умение мыслить логически. В порыве страсти нечасто думают о предохранении, а коли думают — это губит страсть. Такое положение вызывает необходимость стерилизовать одного из партнеров, чтобы неприятных для вас и для общества последствий не было.

— Что? — сипло переспросил он.

— Ты хочешь для себя или для Насти этого? Или раскаяться потом, через много лет, когда гормоны для логики не так убийственны?

Сашка разогнулся медленно, как под тяжелым грузом:

— Я уйду с ней. В ее мир.

Баба Степа рассмеялась. Почти девичьим движением разгладила шаль на плече:

— Хорош!.. Ну, хорош! Отречься от себя, от своих способностей. Прозябать в какой-нибудь конторе, даже представить не могу, ну, скажем, по гибернации ежиков. И… как ты собираешься бросаться в омут, если девочка не помнит, где этот мир находится? Сканирование памяти в данном случае невозможно. Ибо погубит слухачей.

— А расспросить во сне?

— Думаешь, назовет координаты?

— Я ее не брошу!

— Я и не предлагаю бросать. Вдруг способности все же вернутся. Просто подожди. Хотя бы до сентября. Слово?

Внук кивнул.