Двое суток Ушаков благополучно шел к румелийским берегам. Эскадра была в трех обычных колоннах.

Сколько раз ходили так к этим же берегам, зорко всматриваясь в каждое облачко на горизонте – не турецкий ли парус?

А теперь плыли спокойно.

Впрочем, адмирал Ушаков не был спокоен. Ему начинал не нравиться ветер: он постепенно усиливался и развел большую волну.

– Ох, раскачает нашу старую посудину! – беспокоился Ушаков.

А ветер становился все крепче.

Наутро пришлось приказать стать под берегом на якорь всей эскадре. Два дня ветер продержал эскадру на месте.

«Я и говорил: не надо было выходить тринадцатого – все равно потеряли двое суток», – рассуждал сам с собой Федор.

18 августа ветер ослабел. Суда починили повреждения и снялись с якоря. 23 августа подошли к проливу. Но «Панагия» еще не вернулась с ответом – входить в пролив или нет. Пришлось лавировать у пролива, ожидая известий от Томары.

Наконец. 24го вернулась «Панагия». Она привезла чиновника посольства, который сказал, что турки давно с нетерпением ждут русский флот.

25го вошли в пролив. При входе каждое судно салютовало из семи орудий. Турецкие крепости отвечали столькими же выстрелами.

Берега были усеяны народом, радостно приветствовавшим союзников.

На русских судах все бросились к портам и на верхнюю палубу, чтобы наконец посмотреть на Босфор, о котором всегда было столько разговоров.

Он оказался похожим на величественную реку, текущую между двумя рядами холмов, поросших лесом. Их склоны были все в садах и красивых загородных домах и дачах.

Местами пролив причудливо извивался. Он образовывал прелестные бухточки и заливы, в него выдавались зеленые мысы с кипарисами и платанами.

После неспокойного Черного моря, где вечно бушуют и бьются в берега волны, здесь царила поразительная тишина: скалы и горы защищали Босфор от ветра.

– Вот, братцы, где стоять на якоре – спи, не хочу! – удивлялись моряки.

– А дельфиновто, дельфинов сколько!

– Смотрите, вон цапли! И откуда их так много?

– А какие кипарисы! Словно веретенце с пряжей!

Чиновник посольства стоял на шканцах вместе с Ушаковым, капитаном «Св. Павла» Сарандинаки и другими старшими офицерами. Он давал объяснения.

– Это Буюкдере, – указывал он на загородные дома, раскинувшиеся в прекрасной долине. – До Константинополя осталось двадцать пять верст. Здесь летом живут иностранные министры, консулы, чиновники миссий, купцы. Вон видите, на набережной, большой красивый дом в саду среди платанов и кипарисов? Это дом нашего посольства. Он построен министром Яковом Ивановичем Булгаковым, – с гордостью сказал чиновник.

Ушаков дал сигнал эскадре стать против Буюкдере в линию на якорь.

И тотчас же на «Св. Павел» приехал сам посланник, обрусевший грек, носивший странную фамилию – Томара.

Это был небольшой, худощавый человек.

Ушаков встретил Василия Степановича Томару у трапа и повел в свою каюту.

– Вот вы уже у ворот Стамбула, – сказал, садясь, Томара.

– Меня обещали когдато привезть сюда в клетке, а я приехал сам! – пошутил Ушаков.

– Это хвастался СаитАли – пылкий и не очень умный господин. Он известен еще и тем, что однажды фрегат из его флота разбился во время бури у греческого острова Самос. СаитАли заставил островитян уплатить ему все убытки на том основании, что если бы острова Самос не было, то фрегат остался бы цел. О словах СаитАли теперь нечего поминать. Теперь вы здесь – самый желанный гость! Вот послушайте.

И Томара изложил Ушакову международную обстановку. Оказалось, что Франция готовила морскую экспедицию не для вторжения в Черное море, а для захвата турецкой провинции Египта: генерал Бонапарт три недели назад высадился с 36тысячной армией в Александрии, – английский адмирал Нельсон не успел ему помешать в этом, хотя потом всетаки разбил французский флот у Абукира. Томара сказал, что французы захватили еще остров Мальта. Царь Павел I, считавший себя покровителем Мальты, увидел в последнем действии французов вызов и предложил Турции военный союз против Франции.

Томара сказал, что турки очень напуганы последними событиями. Французы заняли Ионические острова, а теперь продвигаются к Каиру. Турки боятся, что французы прочно укрепятся в Средиземном море и постепенно превратят Турцию в своего данника. Французы помогали туркам заводить флот, строили им крепости и корабли, учили лить пушки, и турки привыкли считать, что французы всё знают и всё могут.

– Поэтому теперь все надежды они возлагают на русскую помощь, на Ушакпашу! И на вас смотрят как на избавителя!

Напоследок Томара сказал Ушакову, как нужно держать себя с турками.

– Как обходиться с турками на море, вы и без меня отлично знаете, ваше превосходительство, – улыбнулся Томара, – но позвольте мне посоветовать вам, как держать себя с ними на суше.

– Буду вам очень благодарен, Василий Степанович! – ответил Ушаков.

– Когда придется иметь дело с какимлибо пашой, не старайтесь обходиться с ним почтительно: турки сочтут это за слабость и перестанут уважать вас. Если бей или ага входит к вам, а вы из вежливости подыметесь с места, он сочтет это за уважение христианина к мусульманину. Вы же хоть сто раз входите к нему, он не встанет. Если вы входите в комнату к паше, а он сидит и не приглашает вас садиться, то не ждите приглашения, садитесь сами, как бы свирепо ни смотрели на вас его окружающие. В следующий раз он посадит вас рядом с собой. Знайте, что кофеем угощают всех. Только трубка считается признаком равенства. Если вас угощают одним кофеем, но не подают трубки, прикажите подать.

– А что мне делать с трубкой? Я не курю, – улыбнулся Ушаков.

– Делайте вид, что курите. Помните: на Востоке нет середины между равенством и рабством.

– Понимаю.

– Вот пока и все. Приготовьтесь к тому, что вас приедут поздравлять с благополучным прибытием, – предупредил Томара, прощаясь с адмиралом. – Для угощения турецких вельмож я сейчас же пришлю вам лучшего табаку – македонского или латакийского из Сирии.

Ушаков велел повару приготовить кофе и варенья и приказал поставить на бак часовых, чтобы следить, кто пожалует к нему.

Вскоре после отъезда Томары часовой на баке крикнул:

– Шлюпки с правого борту!

Вся очередная вахта, сидевшая на верхней палубе, и вахтенный мичман с удивлением смотрели вниз. К «Св. Павлу» двигался целый караван. Корма первой шлюпки утопала в цветах. Среди цветов, поджав ноги, сидел в красной чалме и огромной шубе чернобородый турок. За шлюпкой тянулись шесть фелюг, нагруженных свежими овощами, живыми баранами, клетками с птицей.

– Братцы, никак брандеры идут? – шутили на баке.

– Неужто все к нам?

– Много ли тут на столько тысяч человек!

– А цветы – ровно невесте!

– Молодец турка: понимает, что свежая баранинка лучше прошлогодней солонины!

– Ишь как салтан хочет задобрить нашего Ушакпашу!

– Таких гостей почаще бы! Верно, Макарыч?

– Глянь: турокто в шубе. Вот дурак! Жарина, а он…

– Ничего не поделаешь – форма…

Метакса побежал доложить адмиралу о гостях.

Ушаков вышел и с интересом смотрел на эту картину. А когда передняя шлюпка начала приставать к «Св. Павлу», ушел в каюту, кивнув Метаксе и капитану Сарандинаки:

– Встречайте богатого гостя!

Оказалось, что это кехая, то есть придворный чиновник, приехавший от имени великого визиря поздравить адмирала Ушакова, прославленного Ушакпашу, с благополучным прибытием.

Федор Федорович тотчас же принял его. За турком внесли корзины цветов и чудных лимонов и апельсинов. Адмиральская каюта сразу заблагоухала.

Цветами больше всех был очарован денщик Федор. Он не мог оторваться от них, стоял и смотрел, в умилении сложив руки на груди.

Кехая просил Ушакова принять в подарок цветы, овощи, фрукты и свежую провизию.

Адмирал поблагодарил великого визиря за подарки и пригласил кехаю сесть. Турок сел. Пот тек с него, он утирался рукавом, но шубы не снимал.

Федор Федорович велел принесть кофе и варенья.

– А трубки подавать? – спросил шепотом Федор.

– Приедет визирь – тогда, а этому лупоглазому много чести, – ответил вполголоса Ушаков.

– Федор Федорович, а может, подадим, а? Вы бы сами не курили, а он пусть сосет. Человекто какой уважительный! – шептал Федор, которого кехая расположил своими роскошными цветами.

– Уважительный! Останься с ним на ночь, он те голову оттяпает! Вишь, насупился, как нагорелая свеча! – говорил на одной ноте Ушаков, приветливо глядя на гостя.

Принесли кофе и варенье.

Выпили кофе, поговорили о том, о сем, и кехая уехал. Фелюги давнымдавно были пусты: припасы быстро перегрузили на русские суда.

– По пять барашков на корабль, на семьсот человек. Не оченьто разойдешься, ваше высокоблагородие, – докладывал капитану Сарандинаки вахтенный мичман.

– Даровому коню в зубы не глядят! – ответил Сарандинаки. – И за это спасибо!

– Овощей много – это хорошо! – заметил Метакса.

– Ну, кто еще сегодня к нам пожалует? – сказал Ушаков после отъезда кехаи и пошел снимать парадный мундир: жара адова!

Баковый часовой успел уже смениться. Заступила другая вахта. Матросы разомлели на баке. На берег смотреть уже не хотелось, – одно и то же. Разговор не клеился.

– Ребята, а ну, кто отгадает загадку? – спросил всегдашний весельчак матрос первой статьи Левкович.

– Ну, говори, – лениво согласился ктото.

– Что это: поставь на ноги – бежит, поставь на голову – бежит, и на стену повесь – бежит, и пусти – бежит, и держи – бежит, а положи – лежит? Кто знает, не говори!

– Муха, – сказал молодой матрос.

– Почему муха? Разве ее поставишь на голову, и она бежит?

– А по потолку, скажешь, она не бежит?

– Хорошо. А положи – лежит? Что, муха будет лежать?

– Отдави ей голову, будет лежать, – засмеялись матросы.

– Это не дело. Да и сказано: на стену повесь – бежит…

– Неет, это не муха! – повертел головой молодой матрос.

Его, видимо, заинтересовала загадка.

– Ну так что?

– Погоди, погоди, кажется, догадался, – повеселел он. – Склянка, склянка!

– Тото же. Ну, а вот эту…

– Шлюпка по носу! – вдруг крикнул часовой.

Сразу возникла живая загадка: кого бог несет?

Все кинулись смотреть.

Шлюпка была красивее прежней, но одна. Издали видно: гребцы в красных фесках и синих кафтанах. На корме натянут голубой тент. Под тентом на софе сидит ктото в чалме и пестрой одежде.

– Шестерка!

– Ктото важный.

– Но уже без шубы…

– Смекнул все ж таки, что в шубе еще рановато…

Доложили адмиралу. Ушаков вышел не надевая мундира, в одной рубашке.

– Шестивесельный каик, – сразу разглядел Ушаков. – Он и не собирается приставать к нам.

– Федор Федорович, это султан! – зашептал Метакса.

– Отчего ты так думаешь?

– Вон у него на корме – алый флаг. И концы весел расписаны и украшены серебром.

– Пойдемка, Егорушка, на шкафут, там посмотрим. Тут неловко, – сказал Ушаков и пошел со шканцев.

Каик медленно шел вдоль русской эскадры. Турок, сидевший под тентом, внимательно осматривал каждое русское судно.

– Хочет убедиться, хороша ли помощь, – догадался Ушаков. – Смотри, брат, смотри!

– Вот бы в него теперь пальнуть холостым хоть из нашей двенадцатифунтовой, – подумал вслух артиллерийский мичман.

Ушаков улыбнулся:

– Он и так пуганый!

– Хочешь, чтоб у Томары родимчик приключился? – сказал Сарандинаки. – Чуть чего – и посадят раба божьего в Семибашенный замок блох кормить!

Била уже третья склянка, когда султанский каик обошел вдоль линии русских судов и вернулся обратно.

– Султан уже пошел домой! – доложил, входя в каюту к адмиралу, Метакса.

– Значит, теперь можем спокойно спать – больше никто не пожалует. Выше султана ведь у них кто?

– «И Магомет, пророк его…» – процитировал Метакса.

– Ну, Магомет до нас, грешных, не снизойдет! – улыбнулся Ушаков.