Вернувшись вечером после осмотра турецкого флота и адмиралтейства на «Св. Павел», Ушаков отправил в Севастополь судно «Ирина» с донесением Павлу обо всех соглашениях с турками и о плане совместных военных действий.
В этот же вечер Ушаков послал первое письмо Нельсону. Он поздравил английского адмирала с победой при Абукире и сообщил, что постарается с помощью турок освободить от французов Ионические острова, принадлежавшие Венеции.
Несколько следующих дней ушло на приготовления к отходу.
Из Терсаны81 привезли легкие пушки для будущих десантных операций и два новых руля, взамен поврежденных во время перехода из Севастополя в Константинополь. Потом сам капитан порта привез к Ушакову опытных лоцманов, а султан прислал шесть тысяч рублей нижним чинам русского флота.
Матросы остались довольны султанским подарком: какникак по восьми гривен на человека!
Можно было отправляться в путь, но Ушаков ожидал бури.
И он оказался прав.
В Буюкдере пришел из Синопа новый 74пушечный турецкий корабль. Он выдержал на Черном море сильную бурю, потерял бушприт и все стеньги.
К вечеру подул сильный северовосточный ветер. Он превратился в шторм. Даже здесь, в тихом проливе, трещали и ломались стеньги. Шторм продолжался двое суток и окончился страшной грозой. Наутро 8 сентября от него остался легкий северовосточный ветерок.
Русский флот, простоявший в Буюкдере две недели, наконец снялся с якоря и при попутном ветре начал спускаться по проливу.
Привыкнув за две недели к красотам Босфора, русские не ожидали, что их поразит Константинополь. Но перед ними открылся чудесный город, раскинувшийся на семи холмах.
Среди зелени садов, окруженных кипарисами, ослепительно белели стены султанского сераля. А дальше шло живописное нагромождение разноцветных домов, горевших красными черепичными крышами, султанских, мечетей с огромными куполами и высокими минаретами, облепленными ажурными балкончиками и сверкающими на солнце золотыми полумесяцами.
Голубое море внизу, и голубое небо вверху.
Все снова высыпали на палубу, прильнули к портам:
– Царьград!
– Вот красотаа!
Замолчали, пораженные.
И вдруг кокмосквич, словно очнувшись, радостно сказал:
– Братцы, а ведь нашато Москва лучше, ейбогу!
– Ну, конечно, лучше!
– Кто же с ней сравнивает? – посыпалось со всех сторон.
У Бешикташа турецкая эскадра салютовала русскому адмиралу. Ушаков отвечал тем же. Дальше показался дворец султана.
Томара предупредил Ушакова, что султан будет смотреть на прохождение русского флота. Ушаков приказал эскадре, шедшей в линию, поставить команду по вантам. Караул матросов, одетых во все новое, отдавал честь ружьями, барабаны били поход, трубачи трубили. С корабля «Св. Павел» салютовали из тридцати одной пушки и шесть раз прокричали «ура».
Видно было, как толпы народа бежали по кривым уличкам к проливу, торопясь посмотреть на русских.
10 сентября приплыли в Галлиполи, где стояла турецкая эскадра, назначенная в помощь Ушакову.
11 сентября на «Св. Павел» прибыл начальник турецкой эскадры, высокий, с длинной седой бородой и мохнатыми черными бровями, адмирал КадырАбдулбей. Это был старый морской волк, участник многих походов и сражений. С первых его слов Ушаков увидал, что имеет дело со сведущим и неглупым человеком.
С ним приехал его советник, Махмутэфенди, человек себе на уме. Его кофейного цвета острые глазки так и бегали… Адмирала сопровождали грекдрагоман и несколько богато одетых офицеров свиты.
Ушаков уже знал, что свита у турецких адмиралов обычно состоит из невежественных и не сведущих в морском деле людей. Впрочем, для того чтобы водить Кадырбея под руки или подавать ему трубку, больших познаний и не требовалось.
Ушаков и Кадырбей с советником, пользуясь помощью Метаксы и драгомана, сели обсуждать детали совместного плавания. Чтобы адмиральская свита не мешала работе, Ушаков, с согласия Кадырбея, поручил ее капитанам Сарандинаки и Веленбакову, командовавшему на «Св. Павле» артиллерией нижнего дека.
– Займите их, угостите кофеем! – сказал Ушаков.
– Мы их сейчас, Федор Федорович! – моргнул Веленбаков и увел гостей в каюткомпанию.
Сарандинаки хотел кликнуть адмиральского повара, по Веленбаков остановил его.
– Евстафий Павлович, что им кофей? Они дуют его ежечасно. Видал, у турок на корабле на каждом деке по две кофейни! А угостимка мы их лучше водочкой. Посмотри на этого капитана, – указал он на толстого турка с маленькими, заплывшими глазками. – Ему штоф – в самый раз будет.
– Нерон Иванович, да ведь им пить запрещено по закону…
– Э, знаешь, Евстафий Павлович, говорится: закон что дышло… Не откажутся!
– Ну, попробуем! – улыбнулся Сарандинаки и кликнул баталера.
Увидев на столе графины, никто из турок не пришел в негодование и ужас. Только все они вопросительно поглядывали на старшего в чине – толстого капитана, который умильно поглядывал на поставленное угощение.
Веленбаков предложил капитану выпить.
Турок сказал:
– По закону нам пить нельзя, но на христианском корабле, я думаю, греха не будет!
Офицеры охотно согласились с авторитетным мнением капитана и как следует отдали честь русскому вину.
– Ну что, видали этих постников? – смеясь, спрашивал у Сарандинаки Веленбаков, когда турки уезжали к себе.
– Да, теперь не они поддерживают капудана, а он их, – сказал Сарандинаки, глядя, как офицеры ведут под руки Кадырбея к трапу.
V
На следующий день Ушаков поехал смотреть свою вспомогательную турецкую эскадру КадырАбдулбея.
Разумеется, в Бешикташе турки показали товар лицом.
Недаром султан захотел, чтобы русский адмирал побывал на судах, которые стояли на якоре у самого дворца.
А здесь, в Галлиполи, турецкий флот предстал в натуральном виде. Стоя рядом на рейде, русские могли наблюдать повседневную жизнь турецкого корабля.
Три раза в сутки – утром, в полдень и в сумерки – с бизаньмачты флагманского корабля раздавался мелодичный призыв муллы: «Аллагу экбер, ашгеду анна ла иллага…» Его подхватывали муллы на всех судах.
На море, в тихом вечернем воздухе, это было не лишено своеобразной красоты.
По зову муллы вся палуба тотчас же покрывалась распростертыми телами. Галионджи становились на колени, подостлав свои драные кафтаны, а офицеры и артиллеристы – коврики.
А в полночь и утром, когда на русских судах било восемь склянок, у турок вдруг подымался ужасный грохот: по судну ходили барабанщики и изо всех сил колотили в барабаны.
Русские сначала думали, что это какаято тревога, но потом выяснилось: турки так подымают новую вахту.
Ночью турецкие суда освещались, – должно быть, для того, чтобы матросы не могли сбежать с корабля.
Собираясь в плавание, Кадырбей послал на берег набирать матросов. В ближайших деревнях насильно брали первых попавшихся людей, которые не только не хотели отправляться в плавание, но в большинстве случаев впервые видели корабль.
Когда Ушаков приехал на флагманский двухдечный корабль, на нем толкалось много народу. Всюду на палубах стояла сутолока, шум и гам, как на базаре. Слышался разноязычный говор.
– Откуда столько народу? Ведь на двухдечный корабль достаточно не более восьмисот человек команды? – удивился Ушаков.
– Мы взяли свыше тысячи двухсот матросов, – ответил грекдрагоман.
– Зачем так много?
– Их берут насильно, и потому на первой же пристани несколько сот обязательно сбежит. Приходится набирать в запас, – объяснил переводчик.
Ушаков усмехнулся и подумал: «Вот почему в бою у турок всегда много жертв».
– А кто же управляется с парусами? – спросил он.
– Наемные матросы, греки. Без нас они бы пропали! – ответил грекдрагоман.
Галионджи занимались, кто чем мог и хотел: спали, играли в шахматы, ели, курили.
Федор Федорович знал уже, что кормили на турецком корабле скудно: сухари да маслины. И только раз в неделю, по пятницам, варили чорбу – кашу из риса и чечевицы.
Но больше всего галионджи кричали и ругались. Видимо, никак не могли примириться со своим новым положением. Капитан корабля, одетый во все белое, за исключением красной фески и желтых туфель, ходил с огромным курбамом и охлаждал им пыл галионджи.
Только прислуга каждой пушки держалась вместе и в порядке. Разостлав на палубе коврик, артиллеристы спокойно сидели с трубками, курили и пили кофе. Они так и жили у своих пушек.
На баке Ушаков увидал толпу галионджи. Они окружили кадку с водой. Перед кадкой стоял голый до пояса мокрый турок. Он вытирался подолом своего грязного кафтана; а стоящие кругом смеялись.
– Что они делают? – спросил Ушаков.
– Забавляются. Надо достать зубами со дна кадки с водой пиастр, – объяснил драгоман.
В такой сутолоке было трудно осмотреть корабль, но зоркий глаз опытного моряка сразу схватил главное.
Все суда Кадырбея – четыре корабля, шесть фрегатов и четыре корвета – были хорошо, надежно сделаны из сухого, выдержанного леса, отлично выкрашены. Но такелаж болтался, обвиснув слабиной, а реи, выражаясь noморскому, «стояли козлом», то есть один конец реи был выше другого. Оттого турецкие корабли с точки зрения правил европейского парусного флота представляли безобразную картину. Особенно это сказалось, когда стали наконец сниматься с якоря и уходить из Галлиполи в Адалатденгиз, в море, наполненное островами, как гурки называли Архипелаг.
Когда уходили из Галлиполи, Ушаков отправил к Кадырбею для объяснения туркам сигналов и прочих движений командующего соединенным флотом – Егорушку (как называл Метаксу Федор Федорович) и в помощь ему двух расторопных мичманов.
Соединенный русскотурецкий флот сделал небольшую остановку у острова Хиос, – здесь брали лоцманов.
Греки на Хиосе, увидев на берегу турок, в ужасе закрыли все лавки и скрылись в домах. Улицы опустели. Русские моряки не могли ничего достать на берегу.
Ушаков тотчас же послал сказать Кадырбею, что если так будет всюду, то, пожалуй, русским и туркам лучше идти порознь, условившись о месте встречи.
Султан строго приказал Кадырбею действовать вместе с Ушакпашой, и Кадырбей боялся и подумать отделяться от русских. Он немедленно вывесил сигнал: каждый из моряков, на кого пожалуется ктолибо из жителей острова, будет казнен на месте без следствия.
А грекам велел открыть лавки.
Эти распоряжения мгновенно облетели и эскадру и островитян. Греки вышли на улицы, открыли лавки, харчевни. И на берегу сразу все оживилось. Русские матросы смешались с турецкими.
Союзники впервые встретились лицом к лицу.