Егора Метаксу сопровождал в Превезу Каймакан Калфоглу, ведавший продовольствием соединенной русскотурецкой эскадры. Султан прислал к Алипаше фирман снабдить союзные войска всем необходимым.

Метакса и Калфоглу отправились на адмиральском катере.

К одиннадцати часам утра катер доставил их к Превезе. Не успели они сойти на берег, как увидели ужасную картину: группа алипашинских разбойников вела связанных по рукам грековневольников. Тут были старики, женщины, дети. Турки предлагали их всем прохожим за несколько пиастров. Несчастные рыдали, протягивали руки, просили их выкупить. Метакса выхватил веревку из рук турка и хотел уже силой освободить пленных, но Калфоглу в ужасе сказал пофранцузски:

– Что вы делаете? Не трогайте. Они изрубят нас!

Метакса с сожалением выпустил веревку. Но оставить пленных в руках турок ему было жаль. Егор Павлович отдал конвоирам все свои деньги и выкупил греков.

Они пришли к дому французского консула, который погиб вместе со всеми защитниками Превезы.

Их глазам представилось страшное зрелище. У входа на лестницу были сложены пирамидой, как ядра у пушки, отрезанные головы превезян с открытыми, застекленевшими в последних муках глазами.

Привычный к турецким зверствам Калфоглу шел, словно не видел этих голов.

Метакса еле плелся за ним по лестнице. Ужасный смрад кружил голову. На лбу выступил холодный пот. Егор Павлович не выдержал и сел на ступеньки.

– Мне дурно! – сказал он пофранцузски.

У лестницы на верхней площадке стояли вооруженные до зубов алипашинские янычары. Они с удивлением и презрением смотрели, как этому «франку» дурно при виде приятного для них, обычного зрелища.

– Дайте воды! – крикнул потурецки Калфоглу.

Чьято рука протянула кружку с холодной водой. Метакса выпил. Стало легче. Он поднялся, шатаясь.

Калфоглу хотел поддержать его, но Егор Павлович нашел в себе силы самостоятельно подняться наверх.

Им загородил дорогу какойто неприятного вида человек с ятаганом за поясом.

– Откуда и зачем? – сурово спросил он, держась за ятаган.

– От его превосходительства русского адмирала Ушакпаши, – ответил Калфоглу.

– Придется обождать. Паша делает смотр коннице.

Метаксу и его спутника отвели в пустую комнату.

В ней не уцелело ни одного стекла, потолок и стены были изрешечены пулями. Сверху сыпалась штукатурка. В стене блестели остатки большого прекрасного зеркала. Метакса подошел к нему и посмотрел в осколок:

– Хорош посол: желтый как лимон, глаза провалились…

Калфоглу стоял у окна, задумчиво теребя бороду.

Егор Павлович опустился на ломаную скамью, стоявшую у стены.

Три чиновника Алипаши вертелись в комнате.

Они как будто развлекали послов, а на самом деле задавали вопросы, стараясь выведать силы и планы русских.

Метакса, пользуясь своим плохим самочувствием, старался говорить поменьше, а Калфоглу расхваливал русский флот, преувеличивая его мощь.

Вдруг за окном раздались пушечные и ружейные выстрелы, послышался топот сотен конских копыт, затрубили трубы. Это возвращался всесильный Алипаша.

Прошло еще четверть часа – в комнату вошел человек с ятаганом. Он повел Метаксу и Калфоглу к Алипаше.

Они прошли ряд пустых комнат с разбитыми стеклами и изодранными обоями, в которых сидели и лежали алипашинские солдаты, вышли на другую лестницу и попали в небольшую комнату. Комната была наспех обита парчой и малиновым бархатом.

Алипаша в зеленой бархатной куртке с бриллиантовыми пуговицами сидел на диване с трубкой в руке. Плечи паши покрывала шуба из черных соболей. Голова замотана зеленой шалью. Это был плотный, среднего роста человек лет пятидесяти с правильными, даже красивыми чертами лица. Поражали его большие коричневые глаза, очень живые и острые. Темнорусые усы и бороду коегде тронула седина.

Метакса поклонился и протянул письмо Ушакова, сказав:

– Адмирал Ушаков, находящийся в СантаМавре, командующий русскотурецкой эскадрой, послал меня к вашему превосходительству пожелать вам здоровья. Я имею также приказание вручить вам это письмо и ждать ответа.

Алипаша чуть привстал, взял письмо и сказал:

– Добро пожаловать!

Почтенный Калфоглу по турецкому обычаю стал перед Алипашой на колени и поцеловал полу его шубы. Вокруг стояли вооруженные с ног до головы арапы и турки. Они зорко следили за каждым движением послов.

Алипаша кивнул. Один из слуг подал кресла, с которых была содрана шелковая обивка – виднелись только голубые обрывки гобелена.

Метакса и Калфоглу сели. Калфоглу рассказал о причине их приезда.

Алипаша спросил у Метаксы погречески:

– Тот ли это Ушакпаша, который разбил славного морехода СаитАли?

– Тот самый. Он же разбил при Гаджибее самого Гассанпашу, взял в плен восьмидесятипушечный корабль и сжег корабль паши.

– Ваш государь знал, кого послать, – улыбнулся Али. – А сколько вашему адмиралу лет?

– Пятьдесят семь.

(Метакса дипломатично прибавил Федору Федоровичу четыре года).

– Так он гораздо старее меня, – покрутил усы Алипаша.

– Вашему превосходительству нельзя дать более сорока лет. Вы еще молоды, – польстил Метакса.

– Нет, куда там. Мне сорок шесть, – сказал Алипаша, убавив себе больше пяти лет.

Он был доволен, что так молодо выглядит. Потом взял с дивана конверт. Играя кинжалом, рукоять которого так и сверкала драгоценными камнями, Алипаша вскрыл конверт.

– Где подпись адмирала? – спросил он, глядя на бумагу.

Метакса привстал и показал подпись. Алипаша минуту смотрел на нее, потом передал письмо секретарю.

Слуги внесли трубки и кофе в золотых чашках.

Алипаша угощал представителей союзной эскадры. Егор Павлович с удовольствием пил кофе. А у Калфоглу чашка дрожала в руках.

Алипаша спросил у Калфоглу, с чем он приехал.

Калфоглу вынул изза пазухи султанский фирман.

Алипаша усмехнулся. Взял фирман двумя пальцами, помахивая им, многозначительно посматривал на своих секретарей, точно говорил: «Не стоит внимания! Легко весит!»

И вернул его Калфоглу, приказав читать вслух.

Старик стал почтительно читать именной указ султана, но Алипаша не слушал его. Он кивнул одному из слуг. Вошел секретарь и стал возле него на колено. Алипаша нагнулся, и тот чтото долго шептал паше на ухо.

Метакса понял, что секретарь передает перевод ушаковского письма. Алипаша посмотрел на Егора Павловича и ехидно улыбнулся:

– Жаль, что адмирал Ушаков не знает меня так, как должно. Он добрый человек, но верит всяким бродягам, преданным французам и действующим во вред султану и императору.

– Адмирал Ушаков не руководствуется ничьими доносами. Он только выполняет повеления государя императора и султана. Ваше превосходительство не может сказать, что все это ложь, – указал Метакса на письмо.

– Хорошо, хорошо, – прервал Алипаша. – Я с вами поговорю обо всем наедине. Садитесь сюда, – указал он на диван. Алипаша совершенно не обратил внимания на то, что Калфоглу уже окончил чтение.

Метакса сел рядом с ним.

– Как вы называетесь?

– Метакса.

– Если не ошибаюсь, вы с острова Кефалония?

– Мой отец из Кефалонии, а я родился в России.

– Какое жалованье вы получаете?

– Лейтенант получает триста рублей в год, а в походе мы получаем еще столовые деньги. Впрочем, никто не служит императору изза денег, а из усердия и благодарности.

– Рейзы, управляющие моими купеческими судами, получают у меня до пяти тысяч пиастров.

– Но, ваше превосходительство, портовое дело и военная служба – вещи разные.

– Почему?

– Ваши рейзы ищут добычи, а мы – славы и случая положить нашу жизнь за отечество.

– Слышите вы? – обратился к слугам Алипаша.

– Быть может, ваши шкиперы имеют больше доходов, чем сам адмирал Ушаков, но зато они целуют вашу полу, стоят перед вами на коленях, а я, простой лейтенант, сижу рядом с знаменитейшим визирем. И этой высокой чести я обязан только русскому мундиру, который имею счастье носить.

Алипаша захохотал и, хлопнув Метаксу по плечу, сказал:

– Нам с тобой надо о многом поговорить. Ну, ступайте кушать: вы, франки, обедаете в полдень, а мы – в девять часов вечера. Я пойду отдыхать, а потом позову вас.

Он встал и ушел.

Метаксу и Калфоглу повели в другую комнату. В ней возле маленького дивана стоял круглый оловянный столик. На нем лежали хлеб, две роговые ложки и серебряная вилка.

– Садитесь на диван, а я на ковре, – сказал Калфоглу, усаживаясь на корточки перед столом.

Четверо арапов стояли возле стола. Они держали по оловянному закрытому блюду.

Прежде всего принесли чорбу, которую Метакса привык есть на корабле у Кадырбея, и плов. Затем – меньше чем в полчаса – подали двадцать восемь блюд.

Полагалось обязательно отведать каждое.

Последним блюдом был тот же плов, затем черный ливанский кофе и трубка.

Метакса ел без аппетита: он не мог забыть ужасных отрубленных голов.

После обеда Алипаша вызвал к себе Калфоглу. Метаксу обступили приближенные паши. Они удивлялись его скромному мундиру, шляпе, шпаге, трости.

Егору Павловичу стало скучно с ними. Он пошел на берег посмотреть, как его гребцы, дали ли им поесть.

Адмиральская «десятка» стояла на якоре. Гребцы лежали под тентом, не выходя на берег.

Метакса издалека услыхал, как один из матросов пел тенорком:

В Ахтиаре на горе

Стоят девки на дворе.

На горе девки стоят,

В море Черное глядят.

В море Черное глядят,

Меж собою говорят: -

Скоро ль корабли придут,

Наших милых привезут?

Матросиков привезут.

Тоску нашу разнесут?

– Эй, там, на катере! – крикнул Егор Павлович, подходя к берегу.

Песня прервалась. Все гребцы вскочили.

– Чего изволите, ваше благородие? – спросил боцман Макарыч.

– Вас накормили?

– Точно так, накормили. Прислали три жареных барана, сыр, хлеб и ведро вина.

Метакса улыбнулся: гребцы поели сытнее, чем он.

– Значит, сыты?

– Точно так, ваше благородие! А стоять здесь долго еще будем?

– Часика через два отвалим, – ответил Метакса и без удовольствия пошел назад.