Только десять дней прошло с тех пор, как фельдмаршал Суворов выступил из Александрии навстречу Макдональду. За десять дней он успел пройти до Пьяченцы, в трехдневном жестоком бою разгромить сильного противника и преследовать его до Флоренцоло.

И теперь возвращался назад, в Александрию. Уезжая из Флоренцоло, Суворов написал Бельгарду, оставленному командовать войсками у Александрии:

Я надеюсь на Вас, а Вы положитесь на меня!

Угостим Моро так же, как угостил я Макдональда.

Макдональд напрасно ждал поддержки от итальянской армии - Моро только прособирался выступить ему на помощь. Когда же стало известно, что Макдональд разбит, Моро принялся за свои излюбленные демонстрации: на большее он не решался. Он не думал наступать, а делал вид, что собирается.

Моро оправдывал себя тем, будто бы Суворов очень чувствителен к таким демонстрациям. Он считал, что, отвлекая Суворова от Макдональда, помогает Макдональду унести ноги.

В самом же деле было не так.

Суворов никогда ничего не боялся на войне и меньше всего уважал демонстрации. Отменно расправившись с одним противником, он просто-напросто кинулся на другого.

Тогда Моро стал поспешно уходить в горы. А Суворов въезжал в Александрию победителем. Снова была торжественная, пышная встреча, снова он ехал, и тысячи народа кричали: "Еvivа Suvarov!"; матери подымали на руки детей и показывали: "Ессоlо Suvarov" (Вот Суворов). Блестящая свита окружала его. С одной стороны ехал великий князь Константин Павлович, с другой папа-Мелас.

Папа-Мелас теперь тоже забыл все свои страхи и обычные разговоры австрийских генералов о том, что фельдмаршал Суворов "воюет не по правилам",- охотно изображал победителя.

Папа-Мелас обнаглел до того, что в своей реляции, поданной Суворову после сражения при Треббии, имел смелость упомянуть в числе отличившихся и себя лично:

Если и нижеподписавшийся хорошо поступал, то и себя препоручает милостивому вниманию. За большой победой при Треббии шла маленькая: в день, когда Макдональд бежал из Пьяченцы, упрямый генерал Фиорелла наконец-таки сдал союзникам туринскую цитадель.

Когда Александр Васильевич вечером вернулся из театра, где в честь его было изображено "торжество победителей", он застал рескрипт императора Франца.

Рескрипт был длинен, точно кляуза, сочиненная крючкотворцем подьячим. Он начинался неизменным "Lieber Feldmaarschal von Suvorov-Rymnikski!" (Дорогой фельдмаршал Суворов-Рымникский.), в нем лесть переплеталась с иронией, а трусость и австрийская "неискоренимая привычка быть битым" - с прямой угрозой.

Смысл же его был все тот же, уже достаточно знакомый и крайне неприятный Суворову: Вена старалась сузить рамки его деятельности. Суворов хотел очистить от врага всю Италию, а Франц заботился лишь об одном - как бы сохранить свои завоевания.

Убедительно прошу вас, любезный фельдмаршал, всегда следовать прежним моим наставлениям, то есть совершенно отказаться от всяких предприятий дальних и неверных.

И особенно больно задевали такие фразы:

Ваши опытность, храбрость и столь часто испытанное счастье Ваше подают мне надежду, что вскоре Вы успеете дать опять делам благоприятный оборот.

Тут, без сомнения, постарался господин Тугут. Чувствовался его стиль. Тугут подколол Суворова "счастьем": австрийцы никак не могли примириться с тем, что Суворов - великий полководец. Старый прием всех суворовских врагов и завистников.

Но какого же черта им надо? Почти вся Италия свободна, одна армия разбита, вторая заранее уходит от столкновения.

Александр Васильевич побагровел. Со злостью швырнул рескрипт и забегал по комнате.

Аркаша, смирно сидевший в уголке, удивлялся. Давеча в театре был такой веселый, а теперь… Все кругом поздравляют папеньку, превозносят его. Аркаша думал, что и в этом толстом пакете пришла благодарность, а благодарность-то, оказывается, вон какая!