Александр Васильевич следовал с дивизиями через Богемию. В Праге он пробыл рождество. Как и в других городах, где на походе бывала главная квартира Суворова, она в Праге пользовалась всеобщим вниманием.

Чтобы только взглянуть на непобедимого генералиссимуса, издалека приезжали иностранные генералы, министры, знатные дамы. Ловили каждое его слово. Дамы целовали его руки.

Курфюрст Саксонский прислал в Прагу своего известного придворного портретиста Шмидта. Однажды утром, когда Суворов сидел еще в одном белье, Фукс пришел доложить, что явился Шмидт.

Суворов хотел отказаться позировать, но Фукс напомнил ему, что сказали Монтескье, который так же отказывался: "Разве в отказе меньше гордости?"

Суворов махнул рукой:

– Ну, пусть идет! Только чтоб недолго!

Не успел Шмидт войти, как уже стал что-то набрасывать на бумагу.

Суворов схватился:

– Что вы меня в таком виде рисуете? Эй, Прошка, неси мундир!

Слава генералиссимуса Суворова гремела по всему свету.

В Праге Суворов был необычайно весел. Еще ни разу он так часто не появлялся в обществе, как здесь.

Весело провел Александр Васильевич в Праге русские святки. Он забавлялся тем, что заставлял чопорных немецких дам играть в жмурки, ходить в хороводах а петь по-русски хороводные песни. Танцевал, играл в любимую игру "жгуты" и больно хлестал жгутом важных австрийских сановников.

Глядя на Суворова, никто не мог бы подумать, что ему семьдесят лет и что дни его сочтены.

В половине января 1800 года русская армия двинулась дальше.

В Кракове Суворов сдал генералу Розенбергу армию и отправился в Петербург - император ждал его. Суворову готовили небывалый торжественный прием. В Гатчине его должен был встретить с рескриптом флигель-адъютант. Комнаты отводились генералиссимусу в самом Зимнем дворце.

Но уже в Кракове Суворов почувствовал себя плохо.

Сначала его сильно мучил кашель, который разбивал всю грудь. Затем по телу пошла сыпь и пузыри. Они постепенно покрывали все тело. Путешествие пришлось остановить. Суворов доехал до своего имения в Кобрине и тут слег.

Павел I, узнав о болезни генералиссимуса, отправил к нему лейб-медика Вейкарта.

Суворов немного поправился уже-вставал с постели, ходил в церковь. Всю жизнь не признававший никаких лекарств, Суворов не хотел подчиняться предписаниям латинской кухни и слушал советы только своего фельдшера Наума. Вейкарт убеждал Суворова, что он должен одеваться потеплее.

– Мне кутаться негоже - я солдат.

– Нет, вы - генералиссимус!

– Правда, генералиссимус, да солдат с меня пример берет! Не в шубе дело… Мне надобна деревенская изба, молитва, кашица да квас! - упрямо стоял на своем Суворов.

И если кто-либо заводил разговор о торжественном приеме, который готовился ему в Петербурге, Суворов говорил:

– Вот это вылечит меня лучше, чем Иван Иванович Вейкарт. (Всех иностранцев Суворов обязательно называл "Иванами Ивановичами".)

Но иногда, когда приступы кашля усиливались, он уныло заявлял:

– Нет, стар стал. Поеду в Петербург, увижу государя и потом - в деревню умирать! Долго гонялся я за славой, все мечта: покой души у престола всевышнего!

Наконец Вейкарт нашел, что Суворов может отправиться в путь-дорогу. Решено было ехать медленно, не более двадцати пяти верст в сутки.

Суворов ехал в дормезе, лежа на перине.