Душевая кабина представляла собой жалкое сооружение из палок и кусков брезента, где помещалось большое пластиковое ведро с водой, и в нем плавал облупленный эмалированный черпак. Забавный контраст после мраморного бассейна с подогретой водой, усыпанной лепестками роз.

Отведенный мне шатер был тоже убог, но оборудован в своем роде комфортно: несколько слоев старых ковров, уложенных внахлест, низкая, тоже покрытая ковром, довольно широкая лежанка с полудюжиной разнообразных подушек, сундуки, где оказались постельные принадлежности и посуда, и даже складное кресло. На низком столике был накрыт завтрак.

Мой шатер стоял за шатрами, где спали одинокие женщины, в основном вдовы и совсем юные незамужние девушки. Наскоро перекусив, я какое-то время провела с этими женщинами, которые, как могли, объяснили, как проходит их день, как и что они готовят, как учат детей традиционным рукоделиям, и снимала на камеру все подряд.

Без покрывала Фарида оказалась весьма немолодой, но еще довольно привлекательной особой с явными замашками красавицы. Я видела, с каким прямо-таки подобострастным почтением относятся к кормилице эмира другие женщины, даже старшие по возрасту. Было довольно сложно, не зная языка, изъясняться при помощи жестов и улыбок, кроме того, я чувствовала, как женщины перешептываются и украдкой с любопытством поглядывают на меня. Как бы там ни было, в их глазах я — всего лишь подружка эмира. Что же во мне такое, что он выбрал именно меня, а не одну из них?

Когда воцарилась местная сиеста, я все-таки вышла из шатра, чтобы поснимать еще. Камера в руках всегда возвращала мне душевное равновесие. На окраине оазиса я остановилась, наблюдая за верблюдами, группкой бродившими среди песков. Приноравливаясь снимать, я вдруг почувствовала, как кто-то наблюдает уже за мной. Он! Я обернулась.

Мой принц шел по моей же дорожке следов и улыбался.

— Эльза, я вам не помешаю? Можно посмотреть, как вы работаете?

Он был уже совсем близко, и я увидела, что его глаза подведены местным черным гигиеническим средством. И без того огромные и выразительные, сейчас эти глазищи просто лишали меня рассудка.

— Вы? Мне?.. Конечно!

— Конечно помешаю или конечно можно посмотреть?

Он склонил голову набок и вопросительно развел руками. Длинные развевающиеся одежды среди песков и бесконечного неба. Изогнутые губы, точеный нос и эти запредельные очи. Как с древнеегипетской фрески!

— О… — Я встряхнула головой, прогоняя наваждение. — Слушайте! Вы можете встать на фоне верблюдов и рассказывать что-нибудь о них? А я буду снимать.

— И это войдет в фильм?

— Почему бы и нет? Или ваш статус не позволяет?

Он красиво замахал руками:

— Позволяет! Позволяет! Снимайте. А потом вы мне покажете, как работает ваша техника, и я вас тоже увековечу.

Краска определенно прилила к моему лицу. А он уже прошествовал к верблюдам, обернулся ко мне:

— Готовы? Работаем?

Я облизала пересохшие губы. Навела камеру.

— Работаем.

Он кивнул и заговорил медленно, с придыханием, и в его подведенных магических глазах появилось такое интимное выражение, что я боялась выронить камеру.

— Надменными и высокомерными кажутся эти животные. И смотрят свысока. Даже ноги переставляют эдак заносчиво и невозмутимо, будто никто и никогда не сможет заставить их прибавить скорости. Хотя умеют мчаться быстрее лошадей. Ну как, гожусь я для ведущего детской познавательной программы? — вдруг неуверенно спросил он.

— Вполне, — ответила я, не останавливая съемку. — Особенно программы для девочек. Девочки любят сказочных дяденек в длинной старинной одежде.

— Вот как? — Он громко захохотал. — Девочки?

— Не отвлекайтесь. Рассказывайте дальше про верблюдов.

— Дорогие девочки, вам обязательно нужно увидеть скачки на верблюдах, и вы убедитесь собственными глазками, какую скорость способны развить эти удивительные животные.

Я фыркнула и спросила, подыгрывая его интонации:

— А почему на передних ногах у них болтается веревка?

— Чтобы далеко не убежали. И чтобы потом было легче их поймать. — Он помолчал и добавил с веселой иронией: — Вы, девочки, должны уже знать, что мы — специалисты, чтобы не давать сбегать людям и животным. Животным мы связываем ноги, людей запираем.

Я рассмеялась и выключила камеру.

— Польщена, что меня вы, по крайней мере, не связали.

— Потребуется — свяжем. Давайте сюда ваш агрегат. — Он забрал у меня камеру. — Пойдемте!

— Куда? Или вы передумали меня снимать?

— Точно, передумал. Вам катастрофически не идет этот платок. Пошли! — Он сунул камеру себе под мышку и освободившейся рукой потянул меня за запястье.

От его прикосновения у меня тут же перехватило дух.

— Идем-идем, — повторил он, сверху вниз заглядывая мне в глаза своими подведенными фараонскими очами.

— Да-да, — едва слышно прошептала я, утопая в их бездонной гигантской черноте и отчетливо понимая, что еще немного, и наконец все произойдет. — В мой шатер?..

— Конечно. Я же должен посмотреть, достаточно ли экзотично вы устроились. Или нужна большая цивилизация?

Мне нужны только вы, я пойду за вами куда угодно…

— Так идемте же! — Он опять потянул меня.

Я перехватила его руку и переплела его пальцы со своими. Он шумно перевел дух.

— Эльза, а вы не торопите события?

Вместо ответа я привстала на цыпочки и прильнула губами к его губам. Какой-то миг они сопротивлялись, но потом я почувствовала, как с тихим стоном содрогнулась его грудная клетка, его дыхание ворвалось в мой рот, и мы поцеловались так, будто от силы этого поцелуя напрямую зависели наши жизни.

— Пожалуйста, больше так не делайте, — отстраняясь и не глядя на меня, произнес он, но не разнял переплетенных пальцев.

Я промолчала, и мы, держась за руки, пошли к стоянке. Он заговорил первым:

— Обещаете больше не делать так?

— Так? — Я посильнее сжала его пальцы. — Нет, не обещаю.

— Напрасно. — Он тоже сжал мои. — Кажется, я вас просил не выходить в самые жаркие часы на солнце. С вами снова может случиться обморок.

— Жаль, что не случился. Иначе вы не отчитывали бы меня, а несли на руках! — Я дернула свою руку, но он не отпустил.

— Успокойтесь. До вашего шатра совсем близко. Потерпите. Нас все видят.

— Кто? Оглянитесь, ни души! Хотя все и так прекрасно понимают, зачем вы меня сюда привезли! Разве что верблюды не в курсе! А Нурали и вообще наблюдал, как мы целовались!

Он молчал, но не ускорял и не замедлял шаг, как и не выпускал мою руку, хотя не смотрел на меня. Я тоже притихла, искоса поглядывая на его профиль. Опущенные, чуть подрагивающие, длинные густые ресницы. Изумительный медальный нос. Обветренные губы с усталыми морщинками в углу, как и в уголке обведенного черным фараонского глаза. И мне опять было стыдно за свою несдержанность — вряд ли он успел отдохнуть хоть немного с той минуты, как мы расстались, а я на него нападаю. Я хотела сказать что-нибудь примирительное, но тут противно завыл незнакомый мобильный.

— Извините, я должен ответить. — Он отнял руку и полез в свои одежды.

— Ваш мобильник срабатывает? А мой здесь не берет.

— Это не телефон. Это рация.

Он извлек аппарат с большим цветным мигающим дисплеем и ответил по-арабски. Голос звучал устало, но мы не останавливались, а шли дальше, и только перед самым моим шатром разговор был окончен. Я вежливо спросила:

— Все в порядке?

— Да, — произнес он, рассеянно глядя на мою камеру в одной своей руке и на рацию в другой.

— Давайте мне камеру, а то вам неудобно прятать рацию.

Он улыбнулся, словно возвращаясь издалека.

— Мне незачем ее прятать. Просто не забыть перед уходом взять с собой. Прошу. — И рукой с рацией отвел полог шатра.

Я увидела вновь накрытый низенький столик.

— Не удивляйтесь, Эльза. Я велел подать перекусить в ваш шатер. Вообще-то у нас из-за жары не принято есть среди дня, но я просто зверски голоден. Оттого и соображаю плохо. Ну проходите же!

Я юркнула внутрь, он вошел за мной. Положил на ковер камеру и рацию. Обвел взглядом шатер.

— Так. Молодец матушка Фарида. Позаботилась даже об умывании. — И показал мне на кувшин с водой, стоявший в тазу возле единственного кресла, на котором висело нечто напоминающее полотенце. — Эльза, пожалуйста, если вам не трудно, полейте мне на руки. Так хочется умыться.

— Конечно-конечно! — Я сбросила с головы платок. — А потом вы мне.

— Ладно. — Он улыбнулся. — Тогда лейте поэкономнее, чтобы и для вас осталось. — Снял куфью и, присев на корточки, поместил руки над тазом. — Ну, чего вы ждете? Лейте!

— Может, лучше снаружи? А то мы забрызгаем все ковры.

— И очень хорошо. Будет прохладнее. Лейте же!

— А ваш макияж не размажется? Краска, или какое там у вас снадобье, не попадет в глаза?

Он усмехнулся.

— Это матушка Фарида постаралась. Не мог ей отказать. Лейте! Смыться не смоется, может, хоть побледнее будет.

Я осторожно стала лить воду в его подставленные ковшиком ладони. Он ополоснул их раз, другой, потом, шепнув:

— Пока хватит, — умылся и тихо попросил: — Еще!

Я снова наполнила его руки водой. Он вдруг приблизил их к моему лицу и умыл меня.

— Что вы делаете? — От неожиданности я чуть не выронила кувшин.

— Еще? — доверительно прошептал он, не убирая своих мокрых рук с моего лица и заглядывая мне в глаза. — Ну? Скажите: е-ще!

— Еще…

Ковшик его рук снова был над тазом передо мной. Я налила воду, и он снова ласково умыл меня. Его взгляд светился любовью.

— Еще, — замирая от нежности, попросила я.

— Нет, теперь моя очередь. — Он забрал у меня кувшин. — Вы поняли, как правильно умываться?

Я кивнула и подставила над тазом руки. Он налил в них воды. Я осторожно понесла эту воду к его лицу. Он погрузил его в мои руки и там, в воде, стал трогать языком и целовать мои ладони и пальцы. Это было до того дивно, что я, не удержав равновесия, плюхнулась на ковер.

— Еще? — весело спросил он и прилег рядом.

— Еще, — согласилась я и подставила руки под струйку из кувшина.

И это чудо с прикосновениями его языка и губ к моим пальцам и ладоням повторилось…

— Еще!..

— Все. Воды больше нет! — Он перевернул кувшин над собой и поймал ртом последнюю каплю.

— А мне?

Он многозначительно кивнул и, обнимая меня на ковре — я почувствовала долгожданную тяжесть и гибкость его тела, — одними губами вдохнул эту каплю в мой рот. Я застонала, ловя его губы, но он тут же отстранился и, приподнявшись на локте, заглянул мне в глаза.

— Ну вот. Я отдал вам все свое богатство — всю воду до последней капли. Больше у нищего кочевника ничего нет. Вы останетесь со мной?

Я хотела сказать: «Я безумно люблю тебя, и совсем не нужно тратить время на дурацкие шутки, и, когда мы одни, давно пора говорить «ты»», — но лишь потянулась к нему, чтобы прижаться и поцеловать. Он не дал мне этого сделать, мягко, хотя и решительно отодвигая рукой.

— Вы молчите, Эльза, а я жду ответа. Я задал вопрос.

Я успела погладить его по этой руке и, изловчившись, даже поцеловать косточку на гибком смуглом запястье с тонкими черными волосками…

— Пожалуйста, Гамид…

Он вскинул голову: я же впервые назвала его по имени.

— Пожалуйста, Гамид, — повторила я, вытаскивая заколку и встряхивая волосами. — Не нужно шуток. Просто… Просто люби… те меня! Ско… рее…

Я действительно задыхалась, потому что эта его бездейственная близость сводила меня с ума. К тому же по подрагиванию уголков его губ и напряженному дыханию я чувствовала, что ему тоже неимоверно трудно сдерживаться.

Он кашлянул и погладил меня по волосам.

— Мадам, вы искушаете. Но все же: вы действительно готовы отдаться нищему?

— Хватит! — Я вскочила на ноги. — Сначала с этим ларцом — тест на богатство? Теперь с водой — на нищету?

Он какое-то время загадочно смотрел на меня, доводя до исступления взглядом своих подведенных фараонских глаз, потом рассмеялся и сел на ковре.

— А мне нравится ход ваших мыслей. Раздевайтесь!

— Что?!

— Я должен вам помочь или вы действительно предпочитаете заниматься лю-бо-вью в одежде? Скажите! Не отказывайте себе ни в чем. Я целиком к вашим услугам! Камасутра, миссионерские утехи, тантрический секс? В одежде или без? А может быть, забавы маркиза де Сада? Только скажите, я исполню любые ваши фантазии!

— Прекратите! — Я топнула ногой. — Это омерзительно!

Он резко посерьезнел:

— Простите. Но вы ведь так и не ответили на мой вопрос.

— Какой? Про вид утех?

— Ладно. Забудем. Идите сюда. — Он потянулся ко мне и поманил обеими руками. — Идите-идите. Не злитесь! Ну я погорячился. Я был не прав. Очень сожалею. Довольны?

— Не очень. — Я подошла и опустилась на ковер рядом с ним. — Но у меня же нет выхода.

— То есть? — Он пододвинулся и положил свою голову мне на колени. — С чего вы это взяли?

От его головы и плеч в меня тек нестерпимый жар, но чернущие магические глаза смотрели снизу вверх с удивительной покорностью. Я люблю тебя, мой принц, мысленно ответила я этим ночным глазам, наклонилась и стала целовать его лицо, куда только попадали мои губы.

— Я знаю, — шепнул он, будто я произнесла это вслух, и, перекатившись на бок, тоже целовал меня и играл пальцами в моих волосах, изредка повторяя: — Эльза, Эльза…

Странно, но от этих совершенно невинных ласк на место моего дикого желания и дикой же злобы, что оно никак не реализуется, приходил необыкновенный покой и тихая трепетная радость. Дыхание моего принца и жар его тела, который не могла скрыть никакая одежда, тоже постепенно стихали.

— Так хорошо, — прошептала я, — так спокойно. Будто лодка плывет по течению и укачивает. Я сейчас усну…

— Спите, моя прекрасная пери. Спите, — тихо заговорил он между поцелуями. — Мне все равно пора уходить. А когда вы проснетесь, я уже вернусь.

Я хотела напомнить ему про рацию и о том, что он хотел есть, но блаженная дрема окутывала меня все сильнее, и даже его ласковый голос я уже едва слышала сквозь сон:

— Мы поужинаем под звездами, моя пери. Я назову вам все их имена и расскажу все истории нашего звездного неба…