Глава 33, в которой Марта придвинула кресло поближе к кровати
— Я и не предполагала, что мадам Сифиз — твоя ревностная поклонница!
— Почему? — Марта придвинула кресло поближе к кровати.
— Мне казалось, твои книги для более интеллектуальных читателей. Надо иметь кое-что в голове, чтобы понять твои аллюзии, подтекст, иронию.
— Естественно, потому я и пишу для женщин. Ты не против, если я уберу это? — Она показала на рассыпанное по постели содержимое моей сумки.
— Убери, конечно, если тебе нетрудно. И не прикидывайся феминисткой, ты же прекрасно поняла, что я имею в виду.
— Ты просто ревнуешь, что я подарила свой роман мадам Сифиз. Скажи честно.
— Да что ты, Марта! Ты очень хорошо сделала, иначе бы мы никогда от нее не избавились. Я в состоянии купить твою «Линию на ладони» в магазине.
— Держи, богатейка! — Марта вытащила из своей сумки книжку.
— Спасибо, Марта. Как же тебя роскошно издают! Суперобложка! Цветной портрет!
— А, — она махнула рукой, — дело не во мне, просто издательство изменило оформление всей серии. Была бы моя воля, я бы вообще предпочла обойтись без портрета. Это же кошмар, а не фотография! Прямо для плаката: «Внимание! Разыскивается полицией!».
Затем из сумки на свет появились бутылка шампанского, банка ананасового компота и радикулитный бальзам.
— Брют?! — обрадовалась я.
— Естественно. Я же знаю все твои слабости.
— Особенно эту. — Я показала на тюбик с мазью.
— Это не тебе. Это для твоей спины. Между прочим, отличная штука! Проверено временем!
— Знаешь, Марта, мне иногда кажется, что ты моя старшая сестра или даже тетя.
— Еще чего! Я моложе тебя на десять лет! Давай переворачивайся, я намажу тебе спину, и мы приступим к более приятным вещам. Ты завтракала? Не волнуйся, я уже вымыла руки.
— Может быть, сразу перейдем ко второй части программы?
— Посерьезнее, доктор Лапар!
— Марта, ну как тебе объяснить? Я сейчас лежу, мне очень удобно, а переворачиваться… Я не смогу перевернуться сама!
— А я-то на что? Не стесняйся, Клер, ты же меня вытащила с того света, теперь я попытаюсь сделать для тебя хоть что-то полезное. У-у-у, доктор Лапар, я и не думала, что ты такая же худая, как и я! В одежде ты выглядишь гораздо солиднее.
Руки Марты осторожно блуждали по моей спине. Они были прохладными и жестковатыми. Бальзам благоухал камфарой и ментолом. Я прикрыла глаза. Сколько же лет я знаю Марту?
После рождения сына я не работала около двух лет. Во-первых, у меня было фантастически много молока, и я кормила его грудью чуть ли не полтора года. Рекорд для книги Гиннеса, по словам Оскара, отца Жан-Поля. К тому же я уволилась из одной больницы, чтобы ничто не напоминало о Бруно, и ждала места в другой, где работаю сейчас.
В первый же день, когда я впервые пришла туда, я с ужасом поняла, что все придется начинать заново. Папа предупреждал: хирургия как музыка, она требует занятий каждый день и весь день…
В приемный покой перепуганный парень втащил на руках свою девушку. Они шли по улице, и вдруг Марта побледнела и зашаталась, с безумными глазами объяснял он, он медленно довел ее до ближайшего кафе, но там ей сделалось еще хуже, она больше не могла идти сама и едва-едва шептала, и им сказали, что больница за углом, а им некогда, они опаздывают на лекции. Это была внематочная в критической стадии, ни Марта, ни Жюль даже не подозревали об этом. Наивные дети, первокурсники.
— Чудо, что вы вовремя оказались рядом с нами, — ободрил студента пожилой хирург-гинеколог. — Не волнуйся, сынок. Все будет нормально, у нас лучшие специалисты. — И предложил мне поприсутствовать на операции, неважно, что это не мой профиль, он был опытным и видел, что мне требуется время.
Все действительно шло достаточно нормально для такой серьезной ситуации, труба лопнула уже на операционном столе и внутреннее кровотечение тут же остановили, но вдруг у Марты отказало сердце. Вероятно, перестарался анестезиолог.
— Действуйте, доктор Лапар!
Я плохо помню, какие давала указания, был ли там аппарат электрошока, но в моей памяти навсегда осталось бескровное, еще по-детски пухлое личико Марты и ее юная грудь, которую в итоге мне пришлось вскрыть и взять в руку ее беспомощное сердце. Оно робко дрогнуло и забилось!
— Есть ритм! Можно зашивать.
Это был, конечно, очень рискованный поступок старого хирурга: доверить мне после такого перерыва массаж на открытом сердце, но уже в тот же день я ассистировала на плановой операции и чувствовала себя абсолютно уверенно!
А с Мартой мы подружились. Это вышло как-то само собой. Моя первая «настоящая» пациентка выздоравливала очень медленно, я навещала ее, едва выпадала свободная минута. У нее никого не было в Париже, кроме Жюля, она ведь родом из Бельгии, а с однокурсниками к тому времени Марта еще не успела основательно сойтись, как, впрочем, и позже. Меня всегда поражала ее самодостаточность и та невидимая, но очень прочная стена, которой она ограждала свой мир от внешнего.
Марта знала всегда, чего хочет от внешнего мира, и всегда добивалась желаемого, никогда не предпринимая ничего, что не принесло бы ей выгоды. Удивительно, как она впустила в свой мир меня, но, вероятно, она сделала этот выбор, потому что у нее не было другого, или потому, что я была старше и способна оценить ее доверие, или же просто по причине ее ослабившегося здоровья, особенно после второй внематочной беременности, последовавшей вскоре. Как бы то ни было, но за эти годы мы обе ни разу не пожалели о том, что свели близкое знакомство.
Я люблю Марту. Невзирая ни на что, от нее исходит мощная струя оптимизма, оптимизма здорового и практичного. «Переживать и плакать глупо и невыгодно, — уверяет она. — Конечно, если бы мне платили за слезы, я наняла бы тебя, Клер, отгонять тех, кто попытается отвлечь меня от этого занятия. Не сомневайся, уж я бы наплакала столько, что хватило бы нам обеим».
— Ты там не уснула, подруга? — спросила Марта. — Сопишь, притихла. Все. Влезай в халат.
— Спасибо, — не сразу ответила я. — Ты прямо сестра милосердия. Когда только научилась?
— С моим Жюлем научишься всему. Я даже колоть умею. Правда, не смейся.
— Как он себя чувствует?
— Давай не будем об этом. Я суеверная. Похвалю, а он опять баловаться начнет. Какие принести фужеры?
— Какие побольше. И еще. Мадам Сифиз сказала, что в кухне на столе творожная запеканка. Это, конечно, не лучшая закуска к шампанскому…
— Клод испек? — В глазах Марты запрыгали искорки.
— Да. Как ты догадалась?
— Ну не ты же! А он — пекарь.
— Пекарь?
— Ты не знала? Маленькая булочная с пекарней на улице Пайен. Там всегда в обед очередь за сандвичами. Хозяйка торгует, а хозяин хлеб печет. Днем — с одним работником, а ночью с двумя. — Марта взяла банку компота и как ни в чем не бывало направилась в кухню. — У тебя консервный нож в каком ящике?! — крикнула она оттуда.
— Над мойкой висит!
— Ого, да тут еще блины и полно всего в холодильнике. Хочешь лососины? Мой Жюль обожает!
— Марта, бери все, что нравится, и иди сюда! Я не могу перекрикиваться как в лесу! И рассказывай, не томи!
— Как твоей спине бальзам? — Марта явилась с полным подносом и полотенцем начала открывать шампанское.
— Она очень довольна! Ты так удобно устроила ее в подушках! Ну, рассказывай!
— Полный разврат с утра! — Марта обвела взглядом поднос и налила в фужеры шампанское. — Можно, я сначала перекурю?
— Кури и рассказывай!
— Сначала тост. — Она протянула мне фужер и подняла свой. — Доктор Лапар — женщина жар! Доктор Лапар имеет редкий дар! Доктор Лапар исцеляет инфаркт!
— Ты сама придумала? — Я почувствовала, как к моим щекам приливает кровь.
— Баллада сложена в «Кардинале Лемуане», я всего лишь цитирую.
— Ты там тоже была? Неужели я тебя не заметила?
— Не была, не переживай. Там вчера снимал Жюль со своей командой. Понимаешь, у нас с ним очередной приступ чувств, как всегда, когда он возвращается из командировки. Представь, я даже ездила вчера утром в аэропорт встречать его!
— Теперь ясно, почему тебя утром не было дома. Только ты не отвлекайся. Так что там в «Кардинале»?
— Фестиваль. Жюль должен был туда ехать вечером снимать. Я ему говорю: какая нужда снимать песни и пляски ночью? Разве нельзя снять днем и подмонтировать к некоему «ночному» залу? И потом, почему обязательно ты должен быть там сам? Твой оператор вполне без тебя справится. Мне ужасно не хотелось, отпускать его на ночь глядя. Ты же знаешь, Жюль — большой ребенок, он совершенно не умеет пить. А еще я не люблю спать без него. Просто не представляю, как ты живешь одна! Я со страху обмираю, когда Жюль не похрапывает рядом!
— И ты пошла с ним? — Я пока плохо понимала, какое отношение к истории со звонком сержанта имеет Жюль, но, уж если Марта взялась рассказывать что-либо, лучше потерпеть.
— Никуда я не пошла. Я не в том возрасте, чтобы пристяжной лошадкой бегать за мужем. Классная запеканка, спроси у него рецепт.
— Обязательно. Что дальше?
— Я проводила Жюля и решила на всякий случай поспать впрок, вдруг он после съемки завалится со своей командой. Ты же знаешь его гостеприимство.
Я молча кивнула.
— Лежу, то ли дремлю, то ли сплю. Звонок. Смотрю, на часах десять. Кто бы это мог быть? Я снимаю трубку — Жюль! Что стряслось? — спрашиваю. Он смеется и говорит, что концерт потрясающий, зря я не пошла. Я удивляюсь, он же никогда мне со съемок не звонит. А он мне: тут, мол, только и разговоров, что про нашу доктора Лапар, которая вчера оживила венгерского скрипача! Героическая женщина!
— Да ладно, Марта. По-твоему, я должна была стоять и смотреть, как он помрет?
— Это понятно, доктор Лапар. Главное в другом. Доктору Лапар и ее мужу передают привет двое парней из шотландского коллектива!
— Боб и Шон!
— При чем здесь какие-то Боб и Шон? Жюль очень удивился, что ты вышла замуж, а я не знаю об этом. Я говорю, что впервые слышу, он не верит. Я звоню тебе, а у тебя никто не снимает трубку и автоответчик помалкивает.
— Клод отключил телефон. Невозможно было…
— Что — «невозможно»? — оживилась Марта.
— Все же мне звонили!
— Кто? Зачем?
— Марта, ты думаешь, сержанта осенило, что ты моя лучшая подруга, и он набрал твой номер? Он же звонил всем подряд по телефонной книжке! А они в изумлении звонили мне! — Я невольно рассмеялась. — И моим родителям!
— Боже мой! Что теперь о тебе все подумают? Как же ты можешь веселиться?
— Не знаю, Марта! У меня с самого утра просто какая-то эйфория! И спина болит, и встать не могу, и родителей жалко, как их эти звонки достали! А мне весело… Я сошла с ума?
— Поздравляю! — Она подлила в фужеры. — Твой пекарь действительно настолько великолепен? Что ты так на меня смотришь? Естественно, в мужском смысле?
— Марта! У нас ничего не было! Ты тоже так на меня не смотри! Говорю тебе, ничего не было!
— Почему? Неужели он не может?
— Марта, ты ставишь меня в глупое положение. — Я опустила глаза. — Думаю, что может, просто у нас не было времени.
— Как это не было времени? Хорошо, в эту ночь ты заболела. Но ведь Грийо сказал, что ты ночевала у них дважды.
— Так, что он сказал еще?
— В общем, — Марта прикурила новую сигарету, — я, не дозвонившись тебе домой, звоню на мобильный. А мне отвечает сержант Грийо. Представь на минуточку мое состояние, особенно в свете известий от Жюля.
Я молча кивнула и попросила сигарету.
— Хорошо, лирику отбросим. — Марта улыбнулась. — Этот сержант на самом деле ужасно смешной. Представляешь, он мне сразу говорит, что его брат — не бабник и что я обязательно должна передать это Клер Лапар. Я ничего не понимаю, спрашиваю, почему у него твой телефон. Выясняется, что ты забыла свой мобильник вместе с «книжкой в дорогой коже» у них дома, когда сбежала по вине Эммы, которая его бывшая жена, потому что, цитирую, «идиоточная дура и врет, как собака чилийская». Я даже записала для памяти. Я его спрашиваю: почему моей подруге так важно знать, что ваш брат — не бабник? Они разве знакомы? Еще как, говорит, знакомы, она у нас две ночи ночевала. И ты мне после этого заявляешь, что у вас не было времени?
— Марта, он работает по ночам.
— Согласна, печет хлеб. Где вообще ты умудрилась подцепить этого пекаря? С ожогами, что ли, в отделение привезли?
— Марта, честное слово, я познакомилась с ним у них дома в Ля-Ферто-Гош.
— Где? Как тебя туда занесло?
— Длинная история и, признаться, довольно противная. Короче, я заснула в электричке…
— В электричке? Заснула? Куда ты ехала?
— Марта, в пятницу мне позвонил Бруно…
— Час от часу не легче! Ты же клялась, что не будешь с ним встречаться после той ужасной истории в отеле!
— Не напоминай. Давай еще выпьем. И я не верю, что сержант не рассказал тебе ничего больше. Ты же сама проболталась насчет сюжета латиноамериканского сериала.
— В свое время твой пекарь женился на некой особе, соблазненной и брошенной неким мерзавцем. Клод учился с ней в одном классе и, по словам его брата, тайно вздыхал совсем по другой девушке, но та предпочла именно соблазнителя той особы. Улавливаешь ход событий? Итак, Клод из благородных побуждений женится на несчастной жертве. У них рождается дочь, Клод ее безумно любит.
— А жену?
— Про жену сержант мне ничего не говорил. Не перебивай. Кроме дочери, больше у них детей не получается, трудно сказать по каким причинам. Клод очень переживает, мечтая о сыне. Однако, как показало следствие, произведенное нашим душкой-сержантом после развода Клода с этой дамой, среди выброшенных ею перед уходом вещей обнаружены счета из разных лечебных заведений за произведенные аборты, а также за операцию по стерилизации.
— Боже мой! Зачем же она их хранила, если пошла на это без ведома мужа, зная, что он мечтает о детях? Или Клод сам узнал про эти ее фокусы, потому и развелся? Это же чудовищно!
— Сержант уверен, что Клод ничего не знал, а свято верил в болезненность своей супруги и бесконечно отправлял ее на «воды и лечение». В их деревне его женушка слыла примерной, а вот Клода, напротив, многие считают…
— Марта, умоляю! Не произноси это слово! Он что, действительно такой?
— Нет, наш герой просто из разряда «мужчин-спасателей». Вымирающий, кстати, вид, дорогая. Но, кроме того, у него «руки, откуда надо растут», опять же по словам Паскаля, и полнейший бессребреник, выражаясь литературно.
— Это так и есть, Марта. Это потрясающе!
— А вот его благоверной не нравилось, что Клод бежал на выручку к соседским женам, когда у тех ломался утюг или текло из крана, а их собственные мужья покуривали с газетой на диванах. Видишь ли, все обычно работают днем, а Клод — ночью, поэтому днем у него было достаточно времени на оказание ремонтных услуг, за которые он никогда не брал денег, что и вызывало неизменное подозрение окружающих.
— И из-за этого они развелись?
— Нет. Мы подошли к самой деликатной части нашего повествования. Итак, единственная дочь выросла и стала встречаться с парнем. Дело шло к свадьбе. И вот однажды Клод совершенно случайно освободился с работы раньше обычного и застукал собственную жену в объятиях потенциального жениха своей же дочери. Дикий скандал! А тем временем девочка режет себе вены, запершись в ванной. Не волнуйся, все обошлось, потому что она заперлась там вместе с кошкой, той захотелось на волю, она начала орать и драть дверь, девочку обнаружили вовремя.
— Потому-то Клод и просил меня не закрываться в ванной, чтобы кошка могла ходить взад-вперед…
— Верю, верю! У вас ничего не было! Но слушай дальше! Дочери требуется кровь для переливания, Клод, естественно, готов стать донором, тут-то и выясняется, что он ей не родной отец! По счастью, это маленькое недоразумение не меняет его чувств по отношению к дочери, она выздоравливает, но уезжает от злых языков в Марсель, где вскоре и вполне удачно выходит замуж за моряка. Все! Как говорят индейцы: хау, я все сказал! — Марта торжественно подняла руку. — Твоя очередь!
— Я видела их свадебную фотографию на столе у Клода.
— А по порядку можно? Если хочешь, встречу с Бруно я разрешаю тебе опустить и не объяснять, почему ты от него сбежала. Я и так знаю — он пошлый, мерзкий, жадный и старый импотент. — Марта всегда отличалась проницательностью и резкостью суждений в разговоре с близкими, но я даже вздрогнула, когда она в точности озвучила мои мысли.
Я постаралась покороче пересказать ей все мои события, Марта выразительно сопереживала, а потом заявила:
— Уверена, твой Клод — просто раритет и невероятная удача. Дай мне сказать. Мы все привыкли считать идиотами тех мужчин, которые совершают благородные и невыгодные на обывательский взгляд поступки. А мужчины должны поступать так, и именно это нормально, а идиоты — те, кто так не делают. Моего Жюля тоже многие называли идиотом, когда он забрал к нам племянника. Со своими перманентно разводящимися и сходящимися родителями Огюст оказался бы в лучшем случае в интернате, если не в приюте, а там, глядишь, где еще и похуже.
— Марта, просто ты сама героическая женщина. Я бы вряд ли решилась взять чужого ребенка.
— У тебя есть Жан-Поль. Захочешь, успеешь родить и Клоду. Эта стерва ведь сто раз залетала от него. А я-то не могу, сама знаешь. Я уверена, он не подведет и в койке!
— Теперь-то ты веришь мне, что у нас с Клодом ничего не было?
— Да койка ерунда! Нет, конечно, без интима ничего не получится, но разве это главное в мужчине?
Зазвонил телефон.
— Что же, по-твоему? — Я сняла трубку.
— Ой, а ты дома? — удивилась моя кузина Аннель. — Я хотела позвонить тебе на работу, а ты дома.
— Риторический вопрос, — сказала Марта.
— Да, привет, Аннель. Спина разболелась.
— Тем более с твоей спиной, — пояснила свою мысль Марта.
— А мы все чуть с ума не сошли! Звонит какой-то полицейский, говорит про какого-то Клода! Ты не снимаешь трубку!
— Аннель, я лежу в постели, я не могу подойти к телефону!
— Твоя бестолковая кузина? — догадалась Марта, и я кивнула.
— Но ты же разговариваешь сейчас со мной, могла бы сама позвонить мне вчера. Кто такой Клод?
— Клод… Аннель, долго рассказывать.
— Она с работы? — спросила Марта.
Я помотала головой. За всю жизнь Аннель не работала ни одной минуты.
— А сержант Грийо? Почему у него твой мобильный? Тебя арестовали?
— Аннель, я заболела, лежу дома в постели. Профессор Альме пришлет мне сестру, чтобы сделать уколы. Сама посуди, была бы я дома, если бы меня арестовали?
— Тогда почему, когда я звоню на твой мобильный, сразу говорят: «Сержант Грийо у аппарата»? До этого он обзвонил всех, а ты, оказывается, в постели. С Клодом?
— Пусть приезжает, — Марта нетерпеливо махнула рукой, — я ей в пять секунд все объясню. Скажи, что тебе трудно говорить.
— Аннель, приезжай, мне трудно говорить.
— Ты по-честному так больна? А доктора вызывала? Почему ты сразу не позвонила мне? Я вызвала бы.
— Клер, заканчивай! Мне еще много чего надо тебе сказать, — жестикулируя, шептала Марта. — Приедет, я ей все сама объясню! Повидаетесь заодно.
— Аннель, приезжай, поговорим. Марта откроет тебе дверь.
— Марта ван Бойгк! — восторженно взвизгнула кузина. — Я сто лет не видела ее! Я купила ее новую книжку! Ты договорись, чтобы она мне ее тоже, как те, подписала! Мне так все в фитнес-клубе завидуют! Тебе привезти чего-нибудь?
— Все есть. — Я поторопила ее и повесила трубку. — Еще одна твоя почитательница.
— Высокоинтеллектуальная?
— Исключительно. Так что ты хотела сказать мне?
— Видишь ли, — начала Марта, но телефон зазвонил снова.
— Всё, Марта, все проснулись, не будет нам теперь покою. — Я сняла трубку. — Слушаю.
— Это президентский дворец? — официально осведомилась моя школьная подруга Аньес, теперь она сама работает в той же школе. — Офицер, могу я узнать, как самочувствие секретного агента Лапар?
— Во-первых, у секретных агентов не бывает фамилий, мадам, — в тон ей возразила я, — а во-вторых, почему сведениями об их самочувствии должны располагать в аппарате президента?
— Аньес? — спросила проницательная Марта.
— Кто же еще? — шепнула я. Из всего моего окружения Марта симпатизирует только ей, причем искренне.
— Клер, я так рада, что ты жива! Можно, я к тебе заскочу, чтобы увидеть это собственными глазами?
— Пусть тоже приедет, а то мы вдвоем с ума сойдем с твоей кузиной. Скажи ей!
— Ты там не одна, Клер? Если не одна, я не приду. Я тебе потом из дома позвоню, мне сейчас пора на урок.
— У меня Марта, Аньес. Мы пьем шампанское. Приезжай, она тоже будет рада тебя видеть!
— Ну, если сама великолепная Марта ван Бойгк взялась за дело, я могу не волноваться! Все, я побежала на урок, это последний, а потом сразу выезжаю. Смело допивайте ваш брют, я привезу нам еще! Ящика хватит?
— Не дотащишь ящик, Аньес. Обойдемся парой бутылок. Пока. — И я повесила трубку.
— Зря ты отказалась, подруга. Ты, я, кузина, медсестра, Аньес, — Марта нарочито серьезно загибала пальцы, — твой придет…
— Кто?
— Пекарь твой, который не бабник. — Она невинно захлопала ресницами. — У него смена через полчаса заканчивается.
— Ты и это знаешь?
— Может, и пораньше отпустят, учитывая его семейные обстоятельства. Как-никак, невесту сковал тяжкий недуг.
Я открыла рот, чтобы ответить достойно, но не успела, потому что опять зазвонил телефон. Мы переглянулись.
— На твоем месте, я бы отключила его, — вздохнула Марта. — Или давай я поговорю.
— Говори, — я протянула ей трубку, — буду искренне тебе благодарна.
— А, привет, Жан-Поль, это я, тетя Марта. Сразу узнал? Здорово. Да, маме намного лучше. — Она вопросительно взглянула на меня.
— Давай сюда. — Я взяла трубку. — Привет, малыш. Конечно, гораздо лучше. Как ты? Еще две пары? Хорошо, не буду волноваться. Целую, звони. — Я вернула трубку Марте. — Представляешь, в жизни не звонил из института! А сегодня уже второй раз.
— Значит, что-то от тебя нужно. Или действительно взрослеет. Ты сама-то часто родителям звонишь?
— Марта, честно, я исправлюсь, а сейчас отключи телефон. Хотя бы до прихода Аннель.
Я ожидала от Марты очередной шуточки, но она очень сочувственно произнесла:
— Устала? — И направилась в гостиную, чтобы вытащить телефонную вилку из розетки.
В прихожей задребезжал звонок.
— Марта, открой, пожалуйста, это Аннель!
— Не уверена, рановато для нашей чудо-кузины.
Я услышала, как Марта открыла дверь, потом тихо предложила войти, затем шаги стали приближаться, и вдруг в ванной зашумела вода, а Марта на цыпочках вошла ко мне и шепотом доложила:
— Строгая дама хорошо за пятьдесят с седым пучком и с вот такой шелковой розой на плече. — Марта обеими руками показала размеры розы. — Она столь пристально смотрела на меня, я даже смутилась! И с порога пошла мыть руки.
— Ты ее не узнала? Это же Эрнестина по прозвищу Золотце, старшая медсестра отделения.
— В последний раз я имела счастье лежать в твоей больнице восемь лет назад. Почему Золотце?
В этот момент гостья вошла в спальню из ванной. Роза на ее плече поражала размерами.
— Рада тебя видеть, Эрнестина. — Мы давно на «ты», а Золотце на «ты» вообще со всем миром. — Познакомься, это моя Марта, Марта Рейно. А это старшая медсестра нашего отделения мадам Эрнестина Лезиньи.
— Очень приятно.
Они улыбнулись друг другу, но я обратила внимание, что Эрнестина действительно слишком откровенно разглядывает Марту. И тоже вдруг взглянула на нее глазами постороннего человека. Длинный нос на худом лице без косметики — я ведь не дала Марте времени привести себя в порядок, — огромные прозрачно-голубые глаза и не по возрасту слишком много морщин вокруг них. Темные волосы, кое-как схваченные заколкой на затылке, черное платье балахоном. Мне не понятна любовь Марты к черному, с ее худобой и с цветом лица я бы не держала в гардеробе ни одной черной тряпки.
— Золотце, а тебе никогда не говорили, что ты похожа на писательницу Марту ван Бой-г-к? — Эрнестина старательно произнесла голландскую девичью фамилию Марты.
— Вам нравится ее творчество? — равнодушно спросила моя скрытная подруга.
— Ты не читала? Клер, золотце, ты тоже обязательно прочитай! Это потрясающе! «Танцующего павлина» я проглотила два раза подряд, смеялась до слез и рыдала в голос! А сегодня я купила ее новый роман «Линия на ладони» с портретом на обложке. Представь, золотце, твоя Марта — вылитая Марта ван Бойгк! Конечно, я сейчас присмотрелась и вижу, ты, золотце, моложе. — Это относилось к Марте и, судя по всему, было комплиментом. — Если нетрудно, золотце, принеси из прихожей мою сумку, пусть Клер убедится.
— Пожалуйста. — Марта повернулась, чтобы уйти.
— А заодно сделай, золотце, нам кофе!
— У меня только растворимый, — предупредила я, — кофеварка сломалась.
— Отлично, — сказала Эрнестина, — ступай, ступай, золотце! — И, едва Марта скрылась с глаз, старшая медсестра заговорщицки зашептала: — Клер, мне звонил полицейский, я, конечно, никому ничего, ты не подумай, но, похоже, он звонил и профессору, и еще кое-кому! Золотце, что это значит? Кто такой Клод?
— Мой приятель. — К дальнейшим объяснениям я была еще не готова, поэтому сменила тему. — Странно, Эрнестина, что ты не узнала Марту. Ты же ее видела, ее муж лежал у нас в отделении, ну вспомни, телевизионщик!
— Толстый такой, смешливый? К которому по сто человек визитеров в палату набивалось?
— Вспомнила? И Марта у нас лежала, только в гинекологии. Давно, правда. Я сама ее оперировала в первый день, когда пришла в нашу больницу.
— Золотце, разрази меня гром, телевизионщика помню, а ее нет! Нет, золотце, совсем не помню! С тобой-то что стряслось? Может, перевозку вызвать? Я тебе палаточку у нас в кардиологии подберу, чтоб свои все. Ты со спиной-то не шути, золотце, это тебе не волосы, загубишь, новая нипочем не вырастет! Болит?
— Когда лежу, вроде нормально. А встать сама не могу.
— Так поехали в больницу! Чего тебе одной-то лежать?
— Я не одна. Со мной Марта.
— Вижу. Как дети малые, кафешантан развели! — Она недовольно покосилась на бутылку и пепельницу с окурками. — А уйдет? Тебе и стакан воды подать некому!
— Все не так трагично, Эрнестина.
— Он хоть непьющий?
— Кто?
Раздался звонок в дверь.
— Я открою! — крикнула Марта.
— Ну этот, как его, который звонил?
Я пожала плечами, но это явно не понравилась спине, заставившей меня поморщиться.
— Так я и подумала, золотце. Нет, я не осуждаю, мой сам в полиции сорок лет служит, работа не сахар!
— Это его брат — сержант, а он не полицейский, Эрнестина. — Из прихожей доносились невнятные голоса, и мне показалось, что мужской принадлежит Клоду.
— Любой мужик, — Эрнестина махнула рукой, — мимо рта нипочем не пронесет! Стал бы кто с трезвой головы чужим людям звонить?
— Эрнестина, я забыла у них свою записную книжку. — Нужно очень быстро развеять ее сомнения, ведь Клод вот-вот войдет! — Сержант решил, что мы с его братом поссорились, и стал звонить всем подряд, он хотел таким образом помирить нас! — выпалила я. — Дай мне, пожалуйста, с зеркала расческу!
Раньше надо было думать об этом, спохватилась! — жестоко заявила о себе спина, не позволяя мне поднять руку, чтобы причесаться, и недвусмысленно намекая, что не отказалась бы от обезболивающего.
— Никак, золотце? Давай я помогу!
— Лучше сделай-ка мне укольчик, Эрнестина. Все есть в холодильнике. — Что же они торчат в прихожей? Почему Клод сразу не пришел ко мне?
— На другой раз прибереги, золотце. Марта! Мне нужна моя сумка! Жена телевизионщика говоришь? — уточнила она шепотом. — А страшна, тоща! И как они на таких все женятся?
Я усмехнулась.
— Нет, правда, похожа на писательницу, золотце. Только та будет такой лет через двадцать.
Марта с сумкой в руках появилась на пороге. В ее глазах задорно играло лукавство.
— Кто пришел, Марта?
— Твоя трепетная кузина в наряде от кутюр. Держите, мадам Лезиньи. — Она протянула сумку Эрнестине.
— Одна? — не выдержала я.
— Нет. Я сейчас принесу кофе.
— Чуть позже, золотце, — попросила Эрнестина, раскладывавшая на тумбочке медикаменты, шприцы и прочее.
— Марта, с кем пришла моя кузина?
— С кем надо. Мадам Лезиньи, вы, помнится, хотели продемонстрировать некое сходство?
— Не видишь, золотце, я занята? Притвори-ка дверь с той стороны, а заодно унеси отсюда окурки. — Эрнестина ловко набрала лекарство в шприц и выпустила тугую струйку.
Марта не двигалась с места, она явно что-то задумала, а когда Марта задумывала что-либо, пытаться сбивать ее с плана бесполезно. Я промолчала, тем более что больше не сомневалась: одновременно с Аннель пришел именно Клод.
— Давай, Клер, поворачивайся и подставляй мне нижний бюст. А ты чего стоишь, золотце? Помоги ей перевернуться, не видишь разве, она сама не в состоянии!
— Слушаю и повинуюсь! — Марта откинула одеяло, перекатила меня на живот и приподняла мой халат. — Можно идти за кофе?
— Ох и болтушка ты, золотце!
Я почувствовала прикосновение влажной ватки, а потом слабое пощипывание вливающегося в меня лекарства.
— Спасибо, Эрнестина!
Марта молча стояла рядом и внимательно наблюдала за действиями старшей медсестры.
— Лежи, лежи, золотце! Я сейчас еще кое-чем получше угощу твое второе полушарие!
— Мадам Лезиньи! — неожиданно взмолилась Марта. — А можно мне под вашим присмотром? Я умею! Мой муж будет мной гордиться, если узнает, что я лечила саму доктора Лапар!
— Правда, позволь ей, Эрнестина! — Мне опять стало ужасно смешно. — Пусть писательница Марта ван Бойгк сделает укол доктору Лапар! Это войдет в анналы истории!
— Так она… правда, что ли, золотце? Ты же сказала, что она Марта Рейно.
— Правда, правда, Эрнестина! Марта творит под своей девичьей фамилией, она по мужу Рейно. — Я засмеялась. — Отдай ей шприц. Смелее, претендент на премию Букера! Я потерплю! — Но, как, ни странно, шприц в руках Марты вел себя вполне уверенно. — Отлично, Марта! Совсем не больно!
— А вы подпишете мне книгу, в смысле дадите автограф, мадам ван Бойгк? — запинаясь, произнесла, наконец, Золотце и полезла за книжкой в сумку.
— Это, конечно, не очень вежливо со стороны известной писательницы, — задумчиво изрекла Марта, водворяя меня в позицию «лежа на спине», — но она позволила себе похозяйничать и уже подписала книгу своей самой ревностной поклоннице.
— Золотце мое! — Эрнестина была близка к тому, чтобы пустить слезу. — Ты только взгляни, Клер! Муж мне не поверит! Сама Марта ван Бойгк! Вы уж извините, мадам, если что не так! Я не знала! Что же ты раньше-то мне не сказала, золотце, что это она! Морочила голову…
Золотце протянула мне книгу, не выпуская ее из своих рук. На форзаце размашистым почерком Марты было написано про искренние дружеские чувства к самой ревностной, поистине золотой читательнице и красовалась вполне изящно нарисованная Мартой же роза. А подпись, то есть собственно автограф, занимала оставшиеся пол-листа.
— Полагаю, мадам Лезиньи не откажет мне в удовольствии побеседовать с ней и выпить в кухне по чашке кофе? — церемонно произнесла Марта, протянула Эрнестине руку и буквально уволокла за собой ошалевшую от счастья Золотце.
Я открыла рот, чтобы крикнуть вдогонку: «Приведи ко мне Клода!», но дверь из ванной отворилась.
— Привет. Марта жить не может без театральных эффектов, — невольно сказала я, потому что в спальне появился Клод собственной персоной. — Ты поддался на ее уловки?
— Нет. — С рукава его рубашки свисал магазинный ярлычок, а волосы были слегка влажными. — Я просто принял после работы душ и переоделся.
— Странно, но я не слышала шума воды.
— У тебя было полно народу. Я действительно потом немножко подождал, чтобы не мешать вам.
— Красивая рубашка. — Мне очень хотелось дотронуться до него и поцеловать.
— Нравится? Пришлось купить вместе с бритвой. — Он машинально потрогал свои щеки. — Не ехать же домой за вещами? Как ты?
— Все хорошо. Почему ты сразу не зашел ко мне?
— Да ну. — Он смешно наморщил нос. — Я был такой грязный! Жан-Поль накормил тебя завтраком?
— А мы тут с Мартой пируем. — Мне не хотелось выдавать сына. — Посиди со мной.
— Потом, Клер. Надо же что-то приготовить, накормить обедом твоих гостей. Аннель — твоя кузина?
— Понравилась?
— Хорошая. — Он пожал плечами и начал собирать на поднос остатки нашего пиршества. — Слушай, Клер, я не понял, ей что, действительно звонил Паскаль?
— Не только ей одной. Он звонил всем подряд по моей записной книжке. Теперь пол-Парижа знает, что Клод — не бабник. Эй, Клод! Ты поднос-то не уронишь?
— Зачем? — Клод наконец вышел из столбняка и, опустив поднос на кровать, прижал к груди руки. — Клер, честное слово! Я просил его позвонить только твоей матери, я был уверен, что ты у нее! И больше никому! Я убью его!
— Успокойся, а? Я уже пережила все, остальные тоже забудут со временем. Или ты злишься, что Паскаль опорочил твою репутацию? Ты действительно… это слово?
— Какое еще слово? Кто его вообще просил звонить?
— Слово из шести букв, означает мужчину, падкого на слабый пол.
— А какие там уже есть буквы?
Я непростительно резко, по мнению спины, обернулась. На пороге стояла Аннель в удивительном брючном костюме ярко-алого цвета, ее прическа и вовсе не поддавалась описанию.
— Привет, дорогая! Тебе лучше? Марта подписала мне «Танцующего павлина» и все объяснила! Можно, я теперь с вами тоже кроссворд поотгадываю?
— Аннель! Какой дивный костюм! Тебе так идет алый цвет!
На самом деле костюм, во всяком случае, едва не лопавшиеся на моей кузине брюки были малы ей размера на два, если не на три, а коротенький вышитый жакетик а-ля тореадор с объемными буфами-рукавами делал Аннель похожей на мультяшного красного поросенка-обжору, мордочка которого по прихоти художника неестественно выбелена, как у гейши.
Клод недоуменно взглянул на меня и даже как-то сжался. Но сказать моей кузине что-либо другое по поводу ее внешности означает испортить отношения с ней и со многими родственниками минимум на полгода.
— Правда, оригинально? Смотри, молния не спереди, а сзади, — она старательно продемонстрировала это достижение, — что сообщает силуэту исключительно стройность. Я купила его в бутике на Сен-Пласид! Я так боялась, что будет полнить, но тренер в фитнес-клубе — настоящий кудесник и такой милый!
— Аннель, познакомься, это Клод, — едва успела вставить я.
— Я знаю, — кузина махнула рукой, — мы вместе поднимались в лифте. Ты помнишь моего стилиста Эдуарда? Я же знакомила тебя с ним! Не волнуйтесь, мсье, малыш Дуду вовсе не интересуется женщинами! Так он мне сказал, что к этому костюму нужен макияж «коррида»! Я не согласна! Ты обратила внимание на мою прическу? — Она кокетливо покрутила головой.
Волосы Аннель были выщипаны неровными прядями и клоками окрашены в несколько цветов. Челке преимущественно досталось бордо, а на затылке топорщился хохолок розово-кремового цвета.
— «Мексиканская осень»! Но тебе, Клер, я советую отдать предпочтение «Зорям Флоренции», там больше золотистых оттенков, ты же когда-то была блондинкой! Нравится?
— Великолепно, Аннель. Марта тебе все объяснила?
— Объяснила! Сколько можно, Клер! Я пытаюсь познакомить тебя с новыми тенденциями, а ты перебиваешь! На чем мы остановились? — спросила она тоном экзаменатора.
— На «Мексиканской осени», мадам, — робко напомнил Клод. — Клер, я пойду, у вас дамский разговор.
— Что вы, мсье! Никакого полового шовинизма я себе не позволяю! Разве я похожа на суфражистку? Тенденции моды касаются обоих полов, вы можете остаться, мсье. Взять хотя бы макияж. Я специально сделала сегодня а-ля джапаниз — это по-английски, мсье, японский стиль, — чтобы создать гармонию всего ансамбля. Кроме того, я посоветовала бы вам, мсье, обязательно придать вашему облику капельку экстравагантности. Скажем, отрастить бороду? Нет, пожалуй, Клер, твоему приятелю пойдут усы. Да, именно! С небольшими стрелочками вверх а-ля Дали!
— Ты права, Аннель. Да, Клод? Ты отпустишь усы? — Я даже подмигнула ему, чтобы он поддержал беседу, но, судя по его виду, Клод воспринимал бред моей кузины всерьез.
— Да, мсье, вам срочно нужны усы, и обязательно перекрасьте волосы. Бриолин и «вороново крыло» с подбритым пробором — именно то, что вам нужно! Да-да, стиль… Стиль — это главное в человеке!
По-моему, если бы Клод видел перед собой живую змею, то и тогда бы он был менее напуган, чем сейчас.
— Мужчины очень консервативны, Клер. Я никак не могу убедить своего Гугу… Августэн — мой супруг, мсье, он занимается инвестициями, если Клер вам еще не сказала.
Клод медленно пятился к двери.
— Я уже шестой год пытаюсь убедить Гугу сходить к Дуду, мы с девочками от него в восторге!
— У Аннель две дочери, Клод, — пояснила я, чтобы добавить Аннель хоть немного человеческого. — Если тебе нетрудно, Клод, позови Марту. Ей тоже будет интересно познакомиться с новыми тенденциями.
— Я ей уже все рассказала! Не уходите, мсье. Так вот, мой Гугу считает Дуду…
Раздался звонок в дверь.
— Извините, мадам, похоже, к Клер еще гости. — Клод явно обрадовался возможности сбежать от Аннель.
— Да, Клод, открой, пожалуйста. Это, должно быть, моя школьная подруга Аньес. Ты ее помнишь, кузина?
— Эта кислая физиономия? — Аннель уныло посмотрела вслед уходящему Клоду. — Если бы я знала, что она тоже будет, я бы не пришла.
— Что ты, она вовсе не кислая! Ты с кем-то путаешь, Аннель! Она преподает математику в школе!
— Вот именно! Напыщенная зануда! О чем с ней можно говорить? Тупая, как все школьные учителя!
— Аннель, я вообще-то неважно себя чувствую и могу обидеться.
— Кузиночка, прости, милая! Я не хочу тебя обижать! Я тебе больше скажу! Твой Клод просто модель! Такая фактура! Я помогу тебе придать ему нужный стиль! Лучше скажи, ну, мне-то ты можешь сказать, я же твоя родственница, он как? Хорош в постели? Или вы пользуетесь вибратором? Дуду посоветовал мне самую последнюю модель, а мой Гугу и слышать не хочет! Все в постели да по старинке.
— Клер, смотри, кого я тебе привела! — Через гостиную к нам направлялись Марта и Аньес.
— Аньес! Как ты вовремя! — Еще пять минут и от премудрой кузины у меня поехала бы крыша.
— Привет тайным агентам! — В каждой руке школьная учительница держала по бутылке шампанского. — Как заказывали!
— Добрый день, Аньес. — Аннель привстала со стула, протягивая руку. — Отлично выглядишь! Поправилась! Высоким женщинам неприлично быть тощими!
Аньес задохнулась. Чувство юмора покидало ее в одном-единственном случае: когда речь заходила о ее внешности.
— По-твоему, кузина, мы с Мартой выглядим неприлично?
Зачем я только позвала эту идиотку? Я встретилась взглядом с Мартой. Она понимающе качнула головой и переглянулась с Аньес, та незаметно сделала мне знак рукой, дескать, не волнуйся, скандал не состоится. Будем надеяться, вздохнула я. Впрочем, сейчас мне больше всего на свете захотелось, чтобы ушли все, даже Марта, и мы с Клодом остались бы вдвоем.
— Что ты, дорогая! Я имела в виду простых женщин. К женщинам нашего круга это не относится!
— Давай бутылки, Аньес, я пока поставлю шампанское в холодильник, — буднично сказала Марта. — С твоим сорок шестым тебе все равно далеко до нашего идеального «круглого круга». — И, не давая моей кузине опомниться, безмятежно попросила ее: — Ты бы не могла, Аннель, сервировать стол, пока мы с Клодом займемся обедом? Кроме тебя, все равно никто не сможет сделать это стильно.
— А мадам Лезиньи ушла? — удивилась я и вдруг поймала себя на том, что мне не понравилось, что Марта так легко произнесла «мы с Клодом», как если бы сказала «мы с Жюлем».
— Не хотела выдавать свою поклонницу. — Марта укоризненно покачала головой и прошептала: — Мадам Лезиньи уже готовит десерт. Девочки! Она взбивает крем вилкой!
— Эстетка! — восхитилась Аньес.
— Вилкой! — ахнула Аннель.
— У твоей кузины в доме отродясь не было миксера. Как ты живешь, дорогая! — копируя интонацию Аннель, воскликнула Марта.
— Клер, я отдам тебе свой! У меня их четыре!
— Аннель, это слишком большая жертва, — сказала я.
— Что ты, дорогая! Я теперь не буду думать, что подарить тебе на день рождения! У тебя когда?
— В июле. Клер напомнит тебе за неделю, — Марта потянула ее за руку. — Пошли, Аннель, накроем в кухне.
— Клер, а ты хорошо знаешь этого Клода? — Кузина не двинулась с кресла. — Он не утащит столовое серебро?
Теперь задохнулась я.
— Мы ему не скажем, что это серебро, он и не догадается, — предложила Марта. — Пошли, Аннель.
— Мадам Лезиньи может проболтаться. Я сразу поняла, та еще штучка! Ты вечно приглашаешь в дом кого попало. — Кузина выразительно посмотрела на Аньес, она определенно не желала оставлять меня с ней наедине. — Кстати, дорогая, у тебя нет одноразовой посуды? Я, конечно, понимаю, это моветон…
— Вот именно, кузина! Пластиковые приборы — не твой стиль! — резко перебила я. — Аньес, не могла бы ты отвести меня в ванную?
