Алексис тихо вошел в покои матери. Почувствовав присутствие сына, она поднялась с колен и обратила на него взволнованный взгляд. На её лице ещё остались следы слез, и это немного встревожило Алексиса.

— Мне сказали, что вы только что вернулись, и я решил зайти к вам, объяснил он свое появление. — Вы ездили к графу Вольшанскому, не так ли?

— Да, к нему.

— Вы чем-то расстроены?

— Нет, — возразила она и в подтверждение своих слов улыбнулась. Милый, я должна с тобой поговорить. Это очень важно!

— Хорошо. Только, может быть, сначала вам лучше снять плащ.

— Да, конечно, — растерянно произнесла она и тут же принялась снимать плащ и шляпку.

Она небрежно положила уличную одежду на кресло. Затем присела на канапе ближе к краю и жестом руки пригласила сына присесть на другой край.

— Присядь, пожалуйста, — прокомментировала она свой жест словами. Разговор будет очень долгим.

Алексис послушно последовал её приглашению и присел на другой край канапе.

— О чем вы хотите со мной поговорить, матушка? Впрочем, я, кажется, догадываюсь. Граф признался вам в любви? — предположил Алексис. — Или, ещё значительнее, предложил вам руку и сердце?

— Нет! То есть да! — сказала она, запутавшись в ответе от его неожиданного вопроса. — То есть я хочу сказать, что он, действительно, предложил мне руку и сердце, но не об этом я собираюсь с тобой поговорить.

— Вот как!

— Я расскажу тебе одну историю. Эта история случилась со мной и с одним человеком. Но к тебе она тоже имеет отношение. Я никогда никому об этом не рассказывала. Я не могла об этом рассказывать. И ты поймешь: почему. Ты поймешь, почему я на протяжении двадцати лет я хранила тайну и почему только сейчас я решилась её открыть.

— Я слушаю вас, матушка.

Алексис придвинулся поближе к ней. Она взяла его руку и сжала её в своих ладонях.

— То, что я тебе расскажу, заставит тебя по-другому взглянуть на свою жизнь и на меня. Возможно, ты отдалишься от меня, разочаруешься во мне и перестанешь мне доверять.

— Этого не случится, — заверил её сын, — какие бы ужасы вы мне рассказали.

— И тем не менее, даже если я рискую потерять твою любовь и уважение, я расскажу тебе все. Ты должен знать.

— Я слушаю вас.

— Мне едва исполнилось шестнадцать лет, когда моя маменька объявила мне, что нашла для меня хорошую партию, — начала свой рассказ Елизавета. Я дала свое согласие на обручение. У меня не было причин, чтобы не соглашаться с выбором маменьки. К своему предстоящему браку я относилась как к необходимому и естественному событию, которое рано или поздно происходит в жизни каждой девушки. Но вместе с этим мне очень нравился мой жених. Он был молод, привлекателен и умел нравиться. Мне было приятно находиться рядом с ним. Тогда мне казалось, что я люблю его, но по сути — я его совсем не знала. Несмотря на то, что мы были официально обручены, мы очень редко встречались. А когда встречались, я видела в нем любезного, вежливого и влюбленного молодого человека, каким он хотел мне казаться. Мне и в голову не приходило, что он может быть другим, что его любезность, вежливость и влюбленность — насквозь пропитаны ложью. Тебе хорошо известно, сынок, что до своего обручения я воспитывалась в Смольном институте. Но ты и представить себе не можешь, до какой степени я была наивна и доверчива. Я знала лишь ту жизнь, которая была в пределах института. И это в какой-то мере стало причиной тех ошибок, которые я совершила. В институте мне привили хорошие манеры и правила поведения, меня научили послушанию и добропорядочности, но меня не научили, как отличать ложь от правды, как поступать с предательством и лицемерием. Я говорю тебе все это, сынок, не затем, чтобы оправдать себя в твоих глазах и ещё более очернить его, а затем, чтобы ты понял, насколько велико и болезненно было мое разочарование, когда я увидела истинную сущность князя Дмитрия Ворожеева.

— Вряд ли что-либо более способно очернить его в моих глазах, нежели то, что уже его очернило, — сказал Алексис. — А что касается разочарования, то мне хорошо известно, насколько оно может быть велико и болезненно. Но продолжайте, матушка. Я вас внимательно слушаю.

— Уже был назначен день нашей свадьбы, — продолжала Елизавета. — Со времени нашего обручения прошел почти год. Я немного научилась жизни. И я стала замечать неискренность в поведении своего жениха. Все началось с того, что однажды я случайно услышала, как он, уходя от меня, грубо выругался: «Черт бы побрал эту святошу со всеми её причитаниями!» А однажды, когда я в сопровождении своего кучера делала покупки для предстоящей свадьбы, я заметила, как в одной лавке две незнакомые девицы указывали на меня пальцем и о чем-то переговаривались. Девицы были явно не нашего круга: вульгарно одетые и ярко накрашенные. До меня дошли обрывки их разговора. «Представляешь, наш главный пройдоха женится на этой святоше», сказала одна их них. «Бедняжка! — посочувствовала другая. — Она такая чистая и невинная, что мне её даже жаль». «А мне нисколько! — злорадно сказала первая. — Ненавижу этих чистеньких и благородных барышень!» Больше мне ничего не удалось услышать. Они вышли, бросив в мою сторону насмешливые взгляды. Этот разговор запал мне в душу. Я приказала кучеру подождать меня, а сама проследовала за девицами. Они зашли в один странный дом. Это был обыкновенный бордель. Тогда я, конечно же, не знала об этом. Но мне один вид этого дома внушал нечто неприятное, от него за версту веяло запретом и непристойностью. И поэтому войти туда вслед за ними я не решилась. После этого случая я стала недоверчивой по отношению к своему будущему супругу. Я стала обращать внимание на мелочи, которым ранее не придавала значения: на пренебрежительное отношение к моим чувствам; на грубость, которая порой проскальзывала в его выражениях, и другие детали, которые ухудшали мое мнение о нем. Разговор двух незнакомых девиц на не выходил у меня из головы и этот дом, куда они вошли. Мне казалось, в этом доме заключается разгадка всего. И однажды поздно вечером я незаметно для всех покинула свою комнату и через ход для прислуги вышла на улицу. Не нужно объяснять, куда я направилась — в этот странный дом, который не давал мне покоя. Чтобы себя не скомпрометировать, я надела маску, шляпу с широкими полями и закуталась в плащ. Я не знала, что именно мне предстояло увидеть в этом доме. Меня словно направил туда какой-то внутренний голос. Я подошла к одной из девушек, что там работала, и спросила её о князе Ворожееве. Я уже не помню, что конкретно я спросила, но к моему удивлению, она ответила мне, что князь наверху и лучше сейчас его не беспокоить. Я поднялась наверх. Из одной из комнат раздавались голоса, отвратительный хохот и странные звуки, от которых меня бросало в дрожь. Я узнала голос своего жениха. Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в эту комнату. И я увидела его… в постели с кокоткой.

Алексис передернулся от отвращения. Елизавета это заметила и прервала свой рассказ.

— Тебе неприятно все это слышать, не так ли? — спросила она.

— Вы сказали мне не новость. Я знаю, каков из себя этот человек. Я просто представил, что чувствовали вы в тот момент. Чистая, наивная девушка, никогда не видевшая грязи и простодушно верившая в любовь своего жениха, неожиданно обнаруживает его в борделе с… Какая мерзость!

— То, что я чувствовала в тот момент, невозможно охарактеризовать, призналась Елизавета. — Я помню, как бродила по улицам города, как меня душили слезы и боль, а в голове была эта мерзкая сцена. Этой ночью я попала на маскарад, который происходил в доме госпожи Лейтер. Как я уже говорила, на мне была маска. Я слилась с толпой веселящихся людей и сама, подобно им, предалась всеобщему веселью. На этом маскараде я встретила молодого мужчину. Он тоже был в маске. Меня в нем что-то привлекло, едва я его увидела. И тогда я дала себе зарок, что этой ночью буду принадлежать ему. Так и случилось. Сейчас я не смогу объяснить, что заставило меня тогда отдаться этому неизвестному мужчине: то ли мой протест по отношению к правилам и нормам, по которым я жила, в которые верила и в которых разочаровалась; то ли желание отомстить своему жениху; то ли моя слабость и отчаяние, заставившие искать поддержки у сильного мужчины. Он был со мной галантен и почтителен, как истинный рыцарь; заботлив и внимателен, как лучший друг; нежен и страстен, как обожающий меня возлюбленный. Но тогда я не могла по достоинству оценить его галантность, заботливость и нежность. Слишком велика была моя боль и велико разочарование от того, что я узнала о своем женихе. Эти чувства заглушили все остальное. А когда боль стала понемногу затихать, я стала осознавать, как хорошо мне было рядом с этим мужчиной, как спокойно и сладко в его объятиях. И тогда я оценила его по достоинству. Но было уже слишком поздно.

— Поздно? Почему? — спросил Алексис.

— Потому что мы расстались, — объяснила Елизавета. — Расстались сразу же после этой ночи. Когда он заснул, я тихо оделась и незаметно ушла, не разбудив его и не попрощавшись с ним. О, если бы я тогда смогла довериться ему или хотя бы просто назвать свое имя и дать возможность увидеть лицо, все было бы по-другому! Но тогда я думала лишь о тех последствиях, которые могли бы произойти, если бы о моем ночном похождении стало кому-то известно. Я очень боялась. А тот мужчина был для меня чужим. Я не позволила ему снять с меня маску и взяла с него слово, что он оставит свои попытки узнать что-либо обо мне. Ранним утром, когда ещё все спали, я вернулась домой и незаметно прошла в свою комнату.

— И никто не обнаружил вашего отсутствия в ту ночь? — спросил Алексис.

— Ни у кого не возникло даже малейшего подозрения. Мне удалось сохранить полную тайну.

— А тот неизвестный мужчина? Вы не пытались его найти? поинтересовался Алексис.

— Я не знала ни его имени, ни то, откуда он и как попал на этот маскарад. Его лицо я видела только мельком. Найти его было почти невозможно, так же, как ему — меня.

— Как это печально! — промолвил Алексис. — Это, наверное, все равно что пройти мимо чего-то важного и не заметить этого. А потом, когда это важное окажется вне пределов досягаемости, внезапно остановиться и задаться вопросом: «Что же это было? Какое? Почему мне не удалось это распознать? Может быть, это и было счастье?»

— Все именно так, — вздохнула Елизавета.

В благодарность за его понимание она нежно ему улыбнулась и погладила его по щеке.

— Однако напрасно вы считали, что эта история заставит меня разочароваться в вас и по-другому взглянуть на жизнь, — с некоторой укоризной произнес Алексис. — Как видите, я умею понимать.

— Дело не в этой истории, — возразила Елизавета, — а в её последствиях.

— В том, что вы проявили слабость и вышли замуж за моего отца после всего того, что вы видели и что о нем узнали? — уточнил Алексис, снисходительно улыбнувшись. — Но вы были очень молоды, и вы были одна против всех. Я знаю свою бабушку, знаю, какое она имела влияние на вас.

— Дело не в твоей бабушке, — возразила Елизавета.

— Вот как!

Она немного помедлила, затем, собрав свое мужество, произнесла:

— Почти перед самым днем, на который была назначена моя свадьба с князем Ворожеевым, я обнаружила, что беременна.

— Что? — глухим голосом спросил Алексис, почувствовав, как внутри у него что-то замерло.

— Случайная ночь на маскараде со случайным мужчиной оставила след не только в моем сознании и моем сердце. Она оставила мне тебя.

— Вы хотите сказать, что я… — промолвил он и замолчал на полуфразе, не в силах продолжать.

— Богу было угодно, чтобы этот неизвестный, с которым я провела единственную ночь, стал отцом моего сына, — сказала она, вкладывая в эти слова остатки своего мужества, и добавила: — Твоим отцом.

Алексис посмотрел на неё расширенными от потрясения глазами. Все его эмоции и мысли, казалось, застыли от действия её шокирующего признания. Между матерью и сыном воцарилось молчание. Она с виноватым выражением лица наблюдала за ним и терпеливо ждала, когда он придет в себя от этого шокирующего известия и что-нибудь скажет.

— Стало быть, поэтому вы вышли замуж за князя Ворожеева, — наконец, произнес он. — Вы хотели при помощи этого брака сохранить свое доброе имя.

Его голос был спокойным и ровным. В нем не было ни упрека, ни обвинения, а какая-то глубокая грусть.

— Да, именно для того, чтобы сохранить свое доброе имя, — подтвердила Елизавета. — Если бы я отказалась от этого брака, а через какое-то время стало бы известно о моей беременности, ты не представляешь, какой бы разразился скандал. Мое имя было бы обесчещено, моя репутация — запятнана, передо мной закрылись бы двери всех приличных домов. Даже сейчас все это меня пугает, а тогда для меня это было страшнее смерти. Впрочем, я могла бы довериться своей маменьке. Она сделала бы все возможное и невозможное, чтобы избежать скандала. Она отослала бы меня куда-нибудь подальше, где я втайне от всех родила своего ребенка, а затем передала его на воспитание какой-нибудь наемной матери. Но я предпочла выйти замуж за князя Ворожеева, хранить свою тайну от всех и воспитывать тебя, как его наследника.

— И он никогда ни о чем не догадывался?

— Нет, — возразила Елизавета. — И этим я обязана его самоуверенности. Он всегда считал, что был единственным мужчиной в моей жизни. Он считал, что я не способна изменить ему с другим, даже из чувства мести, поскольку это противоречит моей природе. В его глазах я была до тошноты правильной и до глупости верной.

— И вы все это время несли груз этой тайны?

— Мне ничего другого не оставалось. Да, я, ненавидевшая ложь и лицемерие, все эти годы поддерживала уверенность своего мужа в том, что ты его сын, или, проще сказать, лгала. Ты не представляешь, как это тяжело: от страха скрывать и поневоле обманывать! Но, я и представить не могу, что было бы со мной, если бы я призналась во всем этому человеку!

— Я понимаю, — с сочувствием и грустью произнес Алексис. — Сколько же вам пришлось выстрадать, матушка!

— Поначалу я чувствовала за собой вину, — призналась она. — И чтобы как-то её загладить, я старалась быть заботливой и примерной женой. Я старалась забыть о его предательстве, о своей боли и своем разочаровании. Мне казалось, той ночью на маскараде я в полной мере расквиталась с ним за его предательство. Но помимо этого, я ещё чувствовала огромную вину перед старым князем Ворожеевым, который относился ко мне, как к родной дочери. Я хотела подарить ему настоящих наследников, но не смогла. Однако моему чувству вины и моим угрызениям совести не суждено было долго жить. Одно предательство моего мужа сменялось другим, третьим; неуважение ко мне перерастало в откровенные насмехательства; пренебрежение приобретало форму цинизма. В такие моменты я его ненавидела и считала себя полностью правой. А со смертью старого князя мое чувство вины и угрызения совести исчезли окончательно. Да, я страдала, но страдала по другой причине. Я страдала от неизвестности — оттого, что не знала, кто был тот мужчина на маскараде, и что его невозможно было найти; страдала от своего вынужденного смирения что мне приходилось молчаливо терпеть выходки своего ненавистного мужа; и ещё страдала оттого, что не могла ничего изменить.

— И все из-за меня, — с тяжелым вздохом произнес сын.

— Нет! Что ты говоришь? — возразила мать. — Если бы не ты, я не смогла бы вынести все это! У меня не хватило бы мужества и решимости, чтобы противостоять ему. Ты — смысл моей жизни. Когда мне очень плохо, я нахожу в тебе утешение. Когда грустно, ты приносишь мне радость. И так было всегда.

Алексис положил голову на её плечо, она нежно погладила его по волосам.

— Хорошо, что вы решились доверить мне эту тайну, — сказал он. Теперь мы будем нести её груз вместе.

— Нет, — резко сказала Елизавета. — Ты не понимаешь. Я рассказала тебе все это не потому, что хотела разделить с тобой этот груз. Мне известно, каково это — растить сына и не знать при этом кто его отец и как его найти. Никогда тебе такого не пожелаю.

— Тогда почему? — спросил он. — Что такого произошло, что заставило вас открыться?

— Я нашла этого человека. Нашла твоего настоящего отца. Теперь я знаю кто он и как его имя.

— Знаете как его имя? — с огромным волнением переспросил Алексис. — И вы можете мне его назвать?

— Да, — подтвердила Елизавета. — Это граф Вольшанский.

— Граф Вольшанский, — повторил Алексис. — Невероятно! Мой отец — граф Вольшанский. Тот, кто по-настоящему любит вас. Вы встретились спустя столько лет и полюбили друг друга. И открылась тайна. Даже самая бурная фантазия ничто в сравнении с этой историей — историей моего происхождения!

— Что ты сейчас чувствуешь?

— Не знаю. В моих чувствах полная неразбериха, впрочем, и в мыслях тоже. А граф? Он знает о том, что я его сын?

— У меня не хватило мужества сказать ему все сразу. Он знает только то, что я была той девушкой на маскараде. Но я обязательно ему все расскажу! И потом, я хотела прежде поговорить с тобой.

— Вы правильно сделали, — поддержал её сын.

— Ты сердишься на меня?

— Как я могу на вас сердиться! — возразил он, с сыновней нежностью обняв её за плечи.

— Но я столько лет тебя обманывала, и всех остальных! Ты считал меня самой лучшей, самой справедливой, самой честной.

— Я и теперь считаю вас самой лучшей, самой справедливой, самой честной. Ни мое уважение к вам, ни моя любовь не уменьшились. В том, что произошло, нет вашей вины. Вы стали жертвой провидения.

— Ты самый понимающий и самый чудесный сын на свете! — с восхищением и любовью произнесла Елизавета, крепко обняв его. — Когда Владимир узнает о том, что ты его сын, он будет счастлив. Он необыкновенный человек! Ты полюбишь его, милый. Все должно быть хорошо! Я это чувствую.

— Да, наверное, — задумчиво произнес он.

Его взгляд непроизвольно упал на часы. Он мягко отстранился от матери.

— Почти три часа, — сообщил он. — Вы, наверное, едва держитесь от усталости. Представляю, как вас, должно быть, утомили все эти события. А вы ещё недостаточно окрепли. Вам необходим отдых и сон.

— Вряд ли я сейчас смогу заснуть. Хочешь, я побуду с тобой?

— Нет, — возразил Алексис. — Я должен побыть один и сам во всем разобраться. Я хочу, чтобы вы крепко заснули и ни о чем не переживали. Достаточно с вас переживаний.

Поцеловав её и пожелав ей спокойной ночи, он вышел из её покоев.