Понедельник выдался дождливый и серый. Крейцер сидел в кресле за своим столом, подперев голову руками, и злобно глядел на папку с материалами по делу Николаи. За соседним столом сидел Арнольд и с помощью неотточенного карандаша делал цепь из канцелярских скрепок. При этом он сердито насвистывал сквозь стиснутые зубы.

В комнате было холодно. Сводка, грозившая похолоданием, явно не дошла еще до котельной, либо им тоже не хватало какого-нибудь документика, или во всем был виноват понедельник.

Порывистый ветер выл за углом дома, то и дело начинал хлестать дождь, и из прохудившейся водосточной трубы назойливо и монотонно падала на оцинкованный скат окна дождевая капля. Крейцер поднял голову и, нахмурив лоб, наблюдал, как тяжелая капля разбивается о карниз и обдает окно мелкими брызгами. «Сколько раз я им говорил, чтобы заделали трубу, и хоть бы хны», — сердито думал он.

В серой пелене виднелся пустой и унылый стадион, ряды скамей почернели от влаги. Тросы трех флагштоков на бетонированном цоколе под аркой главного входа скрипели и бились о ржавый металл.

Голос Арнольда отвлек Крейцера от мрачных мыслей:

— Как вы провели воскресенье?

Крейцер досадливо фыркнул.

— Уж если не повезет, так не повезет. Как говорится, хоть вешайся. Я уже целый месяц обещаю жене и сыну съездить с ними за город, и все что-нибудь мешает: то служба, то спорт. Наконец вчера вроде бы получилось, жена приготовила корзину с провизией, все уложили, и— вот здрасте — как зарядил дождь, да на целый день.

— Ну и что ж такого. От этого хороший брак не развалится, — лицемерным тоном утешил Арнольд.

Крейцер недоверчиво поглядел на него.

— Жена обиделась, мы еще в прошлое воскресенье хотели поехать, да не смогли, и я, дурак, помнится, еще доказывал ей, что бабье лето — это надолго. Пацан чуть не ревел, когда распаковывал свои рыболовные принадлежности и выпускал червей. На обед у нас были холодные бутерброды из дорожной корзинки. Потом сломался телевизор, да еще мы с женой поцапались, когда сыночек, уйдя, хлопнул дверью, а она взяла его под защиту.

— Разделенное страдание уменьшается вполовину, — вздохнул Арнольд. — Я тоже провел превеселое воскресенье. Дама моего сердца подбила меня сходить в кино, а там такое показывали... Лучше и не вспоминать. Кто хочет творить, пусть не падает духом. — После чего он энергично смахнул скрепки в выдвинутый ящик стола. '

Крейцер некоторое время мрачно смотрел перед собой, потом вдруг ударил кулаком по столу и пробурчал:

— Это ж надо, как не повезло.

Арнольд грустно кивнул. Неудача в расследовании дела Николаи лежала у него на сердце тяжелым грузом. Поскольку данное Кранепулем описание афериста не совпадало с внешностью доктора, Крейцер решил, чтоб не оставалось ни тени сомнения, еще раз послать своего помощника к Кранепулю с фотографией доктора. Арнольд качал головой, словно до сих пор не мог понять, что произошло.

— Все так здорово совпадало. Кто бы мог подумать о жульничестве!

— Вы же видите, что и об этом необходимо думать, я не хочу осрамиться во второй раз.

— Н-да, жизнь жестока, — философствовал Арнольд, — а судьба слепа, бьет и доброго и злого.

— От вас рехнуться можно! — рявкнул Крейцер. — Мы по уши увязли в расследовании, а вы потчуете меня дурацкими шуточками. Все наши прежние версии оказались ошибочными. Аферисты облегчили Кранепуля на три тысячи марок. Один аферист воспользовался машиной доктора Николаи и с помощью другого выманил у Кранепуля деньги, а на обратном пути совершил наезд. Тогда понятно, почему он бросил пострадавшего.

— Само собой, — поддержал Арнольд, — иначе афера лопнула бы. Кстати, я не удивлюсь, если окажется, что Кранепуль не единственный, кого одурачили таким манером. Уж больно хороша идея. Если наши молодчики все время используют один и тот же метод, что вполне вероятно, ибо какой жулик по доброй воле откажется от удачной идеи, нам остается только ждать, пока жертвы не начнут взывать к доктору Николаи, напоминая о задатке за машину.

— Вполне, возможно. Но мы тоже не должны сидеть сложа руки. К девяти меня с отчетом вызывает Григолейт. Он желает узнать, какие шаги мы намерены предпринять. Николаи пожаловался на нас. Боюсь, Григо нам хорошенько всыплет, а хуже всего, что нам даже нечего сказать в свое оправдание. Мы вели себя легкомысленно и заслужили взбучку.

— Мне идти с вами? — спросил Арнольд.

— Нет-нет, — сказал Крейцер. — Отвечать я буду один. Теперь нам нельзя терять времени и, главное, надо действовать наверняка. Каждое, даже самое незначительное подозрение надо тщательно проверять, прежде чем высказывать вслух. Впрочем, задание, которое я приготовил для вас, тоже не сахар. Вам для начала надо совершить хождение в Каноссу — извиниться перед доктором Николаи и заодно выяснить, ему ли принадлежит конверт, а если нет, то знаком ли ему по меньшей мере отправитель. Далее, вам надлежит поинтересоваться всеми пишущими машинками, у него дома и в клинике. Попросите у него разрешения взять со всех машинок образец шрифта, но, умоляю вас, подходите к делу как дипломат.

— Приложу все усилия.

— Отлично. Затем отправляйтесь с конвертом и образцами в отдел экспертизы, и пусть доктор Фриче их немедленно сравнит. О надписи на конверте я хочу знать все, что только возможно: на какой машинке печатали, фирма, год выпуска, когда напечатано, особенности печатавшего — словом, все, что из этого удастся выжать. Результаты нам нужны как можно скорей, хорошо бы уже вчера. Ясно?

— Чего уж тут неясного!

— Ладно. А когда сделаете все это, попытайтесь выяснить в редакции «Фольксштимме», в какой именно пункт: по приему объявлений было сдано это. Нам нужно описание того, кто его сдавал, нам нужна квитанция, на которой он расписывался. Пока все. А теперь не вешать носа и за работу!

Крейцер встал, глянул на часы, сунул папку под мышку, ободряюще улыбнулся Арнольду и вышел из кабинета. Впрочем, этот бодрый вид никак не соответствовал истинному настроению Крейцера.

Капитан Григолейт сидел за своим дубовым письменным столом. Это был солидный мужчина лет шестидесяти, у него были черные, с проседью волосы, смуглая кожа и спокойные глаза. Вместо левой руки — протез.

— Доброе утро, товарищ лейтенант, — сказал он входящему Крейцеру. — Садитесь, и давайте приступим к неприятному разговору. Я знаю, что вы не курите, но при сложившейся ситуации вы едва ли откажетесь от сигареты!