(Объяснительная записка Агу Сихвки классной руководительнице)

Чтобы честно рассказать все, как было, я должен начать с первых дней последней четверти или, точнее, с торжественного собрания, на котором товарищ директор произнес речь. Он тогда сказал:

— Как всем известно, процент нашей успеваемости в третьей четверти был девяносто шесть с половиной процента, это самый высокий процент в районе и равен успеваемости в Каракалпакской автономной республике, но процент пятерок и четверок только тридцать четыре, и это дает лишь шестое место в районе, а к Каракалпакии и близко не подходит. Поэтому нам надо начать последнюю, решающую четверть с лозунгом: «Все тройки на четверки!» — И директор велел нам устремиться на поиски неиспользованных резервов.

Затем, едва только мы вернулись обратно в класс, председатель совета отряда Сильви Куллеркупп взяла таблицу оценок и занялась поисками резервов. И, как можно было предположить заранее, она вскоре выяснила, что у меня, Кийлике и Топпа по рисованию, пению, математике, а также по русскому и английскому — тройки, а у Топпа и по всем остальным предметам тоже.

Как говорит учитель истории товарищ Пюгал, сознание начинается там, где познаешь неизбежность. Я еще не чувствовал неизбежности, поэтому придирки Куллеркупп вызвали у меня противодействие.

Я сказал:

— Чего ты к нам прицепилась! Если кто и должен взять себя в руки, так это Обукакк! У него в табеле три двойки!

Но на сей раз Куллеркупп не желала и слышать про Обукакка.

— Двойки Обукакка теперь не в счет, — сказала Куллеркупп. — Разве же вы не слышали, что по проценту успеваемости наша школа первая в районе и с Каракалпакией наравне. Сейчас наша задача налечь на тройки.

Долго делано — красиво, быстро сделано — тяп-ляп. В этом мы убеждались на уроке по труду всякий раз, когда делали черенки половых щеток. Поэтому мы не могли одобрить торопливость Сильви Куллеркупп.

Я сказал:

— Разве эти тройки так сразу исправишь? Ни один учитель не пишет тройки на черточке дроби, чтобы потом могли снова ответить и получить отметку получше.

Кийлике сказал:

— И я про то же, и даже больше. Исправление троек — не пустяк.

А Топп:

— Надо и о будущем думать тоже. Если я теперь исправлю все тройки на четверки, что же будет в следующей четверти, когда потребуется новое повышение процента успеваемости?

И Топп рассказал нам, как на заводе сельхозинвентаря, где работает его отец, всегда делают так, создавая новую модель, чтобы в дальнейшем можно было облегчить ее вес и, как предусмотрено, добиться экономии сырья и получить премию за рационализацию.

Речь Топпа заставила Куллеркупп засомневаться.

— Никто не требовал, чтобы ты исправил все тройки на четверки, — взяла Куллеркупп обратно свои слова. — Начнем с того, что легче всего!

И она дала Топпу, мне и Кийлике пионерское задание: приступить в первую очередь к исправлению оценок по рисованию. А Кауру дала пионерское задание помогать нам.

После уроков, когда мы шли в интернат, я сказал Кауру:

— Прими мои соболезнования. Наша Куллеркуппиха ошиблась в выборе. Что касается меня, то мне труднее всего повысить оценку именно по рисованию.

Топп сказал:

— Присоединяюсь к точке зрения предыдущего оратора. Когда я пробовал нарисовать кошку, а это было несколько раз, все принимали ее за верблюда.

А Кийлике:

— И я про то же, и даже больше. Я в рисовании до того бездарный, что меня должны освободить от этого предмета.

И он высказал мнение, что, очевидно, в раннем детстве отоспал себе руку.

Но наши признания не вызвали у Каура паники.

— Как я читал, — сказал Каур, — талант не так уж важен. Таланта должен быть один процент, и столько-то у вас на троих наберется. А что касается работы, от которой зависит больше, то тут я помогу.

После этого у нас начало повышаться настроение, потому что заботиться о таланте больше не требовалось, а по части труда Каур, как я уже написал, обещал прийти нам на помощь.

Я сказал:

— Кто сил своих не пожалеет, любую гору одолеет. Если Каур протянет мне свою руку помощи, моя тройка действительно может превратиться в четверку.

Топп сказал:

— Если Каур мне протянет свою руку помощи, осмелюсь пообещать то же самое.

Но Кийлике засомневался:

— Как это во время урока он будет протягивать нам руку? Топп сидит на задней парте, мы с Сихвкой — посреди класса, а сам Каур совсем под носом у учительницы.

Теперь и мы поняли, что протягивание руки помощи во время урока может оказаться затруднительным. И стали обсуждать, что же делать.

Я сказал:

— Как вообще известно и помнится еще с третьего класса, учительница товарищ Пихлак приносит в класс для рисования или свеклу и брюкву, или же самовар и старинный медный кофейник. Если Каур заранее сделает рисунки, чтобы мы во время урока могли бы с них срисовывать, это может здорово помочь получению четверок.

Топп был согласен со мной. Внес только маленькое уточнение.

— Рисунки брюквы и свеклы больше не нужны. Выращенная в школьном саду свекла и брюква, вся до последней, слопана. Об этом свидетельствует тот факт, что в интернате уже две недели к гуляшу и котлетам дают только макароны.

Теперь я и рассказал честно все, как было. И что товарищ директор сказал: «Ищите резервы», а председатель совета отряда Куллеркупп сказала: «Догоним Каракалпакию!» Если тебе навязывают помощника, то надо на него надеяться, что мы и делали. Но затем, когда Каур в шефском порядке стал рисовать для нас по памяти самовары и кастрюли, пришел Тимохвкин и вмешался.

— Нет, нет, нет, — сказал Тимохвкин, поглядев на рисунки. — Так не пойдет. Ваш товар получается сейчас таким одинаковым, как яйца в курином гнезде. И за двадцать шагов видно, что в манере Каура. Если вы хотите получить по рисованию отметки получше, то у каждого должна быть своя манера.

Точка зрения Тимохвкина заставила нас задуматься. И мы принялись обсуждать, какая манера должна быть у каждого из нас, чтобы отличалась от манеры Каура и чтобы у товарищ Пихлак, учительницы рисования, даже не возникла мысль, будто нам, пожалуй, оказана слишком большая помощь.

Кийлике сказал:

— Я как парнишка веселый выберу себе карикатурную манеру.

Топп сказал:

— Если я изберу манеру нового модного искусства, то тогда не нужно, чтобы другие понимали, что я нарисовал.

А Каур поблагодарил обоих, схватил чистую бумагу и пообещал учесть это в шефской работе.

Такой индивидуализм и забота только о себе рассердили меня. Я сказал:

— Хорошенькое дело. Один выберет, другой изберет. Может, я еще раньше, чем Топп, вынашивал идею о модной манере, не говоря уже о карикатурной манере, а теперь мне ничего не останется!

Но Тимохвкин утешил:

— Модной манеры хватит на многих.

И он спросил, неужели я не читал, как в наши дни начали создавать картины даже из семян сорняков, рыбьих чешуек, метелочек сена и стебельков травы.

Слова Тимохвкина меня изумили. Я сказал:

— Не стоит считать других совсем глупыми. Конечно, я читал в газете, как один не то чех, не то словак выклеивает из стебельков лесные пейзажи, а из рыбьих чешуек речные или озерные пейзажи. Но что тут общего с кофейником?

Тимохвкин пояснил:

— Общее то, что ты можешь использовать этот же метод. Только вместо чешуек и стебельков будешь наклеивать кофейные зерна.

Тогда я окончательно понял, что имел в виду Тимохвкин, и перестал обиженно думать, будто другие захватили себе лучшие манеры.

Я сказал;

— Предложение одобряется. У тебя, Тимохвкин, голова варит. Как всегда говорит учительница товарищ Пихлак, признак хорошей картины — выразительность. У моего кофейника в этом смысле недостатка не будет. В придачу ко всему, она еще будет пахнуть.

Но Тимохвкин предупредил:

— Только в том случае, если будешь пользоваться полноценным сырьем, точнее говоря, сортом «Арабика». Другие сорта, которые привозят из Бразилии, в долгой дороге так выдыхаются, что, как говорит моя мать, пахнут кофе не больше, чем дубовые желуди.

Теперь я пропущу, что я взял кофейные зерна без спросу взаймы у интернатской тетеньки-поварихи, потому что ее как раз не было в кухне.

Целые кофейные зерна трудно было приклеивать к картону — они все время отваливались. Но не боится трудностей пионер, и я тоже. Пришлось каждое зерно разрезать пополам. Назавтра картина с кофейником была у меня уже почти готова, что может подтвердить весь класс, потому что все подходили понюхать. Но когда должен был начаться урок рисования и другие приготовили свои блокноты и карандаши, а я клей, выяснилось, что учительница рисования товарищ Пихлак заболела. Вместо нее в класс пришла учительница русского языка товарищ Смородина, которая, конечно же, не знала, как развивает чувство формы изображение кофейника, и поэтому сказала:

— Чтобы получше использовать время, будем сейчас склонять слово «жук» и спрягать глагол «жужжать». Так мы убьем двух зайцев, потому что ведь буквы «ж» в эстонском алфавите нет. А чтобы урок рисования не пропал совсем и отметок не осталось мало, нарисуйте дома картинку на свободную тему.

И она велела нам нарисовать на свободную тему весенние полевые работы или молодого тракториста.

Теперь я и подошел к тому, с чего по-настоящему следовало бы начать. «То, что можно сделать сегодня, не откладывай на завтра» — так написано над доской в учебной комнате интерната, поэтому, как только уроки окончились, Кийлике и Топп взялись рисовать молодого тракториста.

Кийлике сказал:

— Поскольку у меня карикатурная манера, Каур, помогая, должен не упускать из виду, чтобы у тракториста были большие уши, или еще лучше — большой нос.

Топп сказал:

— А мне помощь в этом деле вовсе не требуется. У модной манеры то преимущество, что вообще не надо рисовать человеку ни ушей, ни носа.

И они оба радостно рассмеялись, отчего мое и без того грустное настроение сделалось еще грустнее и вынудило меня искать уединения.

Но когда я предавался грустным раздумьям, сидя возле поленницы во дворе интерната, мой взгляд упал на старый школьный гараж. В первый бокс гаража первоклассники натаскали кучу разных железяк, во втором боксе был свален железный хлам, который насобирали второклассники, а в третьем — тот металлолом, который насобирали все остальные классы. Тут-то у меня и возникла мысль, что если, изображая кофейник, можно повысить выразительность, использовав кофейные зерна, то, изображая тракториста, следует использовать для этой цели шплинты, болты, гайки, шайбы.

Всевозможные детали машин тоже годятся. Только придется взять какую-нибудь широкую доску или даже дверное полотно, потому что на картон железки не прикрепишь.

Вот я и рассказал честно, почему из кучи металлолома, собранного октябрятами, я взял цепь сцепления «Виллиса», четыре шатуна от поршней, колпак автомобильного бензинового насоса и еще шестеренки, шплинты, шайбы и гайки. «Сделайте портрет молодого тракториста», — велела учительница товарищ Смородина, я и сделал. «Больше выразительности!» — всегда говорили на уроках рисования, и я это имел в виду, выкладывая из цепи сцепления голову тракториста. Шплинты изображали волосы, шайбы и гайки — глаза, шестеренка — рот, а шатуны — руки и ноги.

Но через три дня, когда работа была готова и мы с Кийлике, взяв тачку, повезли портрет для оценки в класс, нам встретилась по дороге в школу учительница первоклассников товарищ Хиндрикус, и даже слушать не захотела, что искусство требует выразительности, а только обвинила нас в расхищении металлолома, собранного октябрятами, велела поворачивать и везти моего тракториста в гараж, в бокс номер один.

Теперь я и в самом деле все-все честно рассказал, как было, и объяснил, что не было ни дурного намерения, ни преступного расхищения. «Наляжем на тройки по рисованию», — велела председатель совета отряда Куллеркупп, и я налег; «Догоним Каракалпакию!» — призвал товарищ директор к совести всех, и я пытался догнать, повышая выразительность изображения тракториста всеми средствами. Кое-что я взял из кучи металлолома первоклассников, потому что в других кучах ничего толкового не было, кроме обрезков труб и секций отопительных батарей.

Старшему брату моего одноклассника Александру Калкуну моя работа очень понравилась. Он работает экскаваторщиком и должен разбираться в таких вещах. Когда я показал ему свой портрет молодого тракториста через щель в стене, потому что на двери гаража теперь висит амбарный замок, брат Калкуна сказал:

— Такая картина была бы на почетном месте в любой мастерской. — И добавил: — Если в ходе ремонтных работ вдруг понадобились бы шплинты или гайки семнадцатого номера, при наличии такого портрета не пришлось бы искать их по ящикам, а можно было бы выдрать прямо из портрета.