#img_7.jpeg

Действующие лица

Ионас Мартин — терапевт, 40 лет.

Инга — его жена, 35 лет.

Яан Раут — хирург, 63 лет.

Лео Карри — терапевт, 38 лет.

Анне-Лийз — медсестра, 20 лет.

Мати Кресс — врач-практикант, 25 лет.

Кадри — его мать, санитарка.

Пациент.

Действие происходит в 60-е годы.

Над порталом сцены с правой стороны висит покрытая люминесцентной краской эмблема медиков — чаша и змея. Когда в зале гаснут огни, чаша и змея светятся.

 

Пролог

На просцениуме — комната медсестер больницы. На фоне сине-черных занавесей сверкающая белизной мебель — шкафчики, помеченные буквами «А» и «Б», столик для приготовления лекарств, низкая кушетка, обитая искусственной кожей, несколько стульев, маленький письменный стол, на нем телефон и папки с историями болезней.

В комнате находятся: Я а н  Р а у т, очень представительный, с белыми как лунь, чуть взъерошенными волосами, в роговых очках; Л е о  К а р р и, высокий, держится несколько иронически; К а д р и, выглядит гораздо старше своих лет, чувствуется, что она добра и отзывчива. Все трое удивленно смотрят на  И о н а с а  М а р т и н а; он уже заметно сед; лицо у него задумчивое и располагающее к доверию. Доктор Мартин стоит посреди комнаты, с упрямым видом засунув руки в карманы белого халата.

К а р р и. Странные шутки у тебя, Ионас Мартин.

М а р т и н. С чего ты взял, что я шучу?

К а р р и. Мертвые мстят?.. Да брось…

М а р т и н. А тебе твои умершие пациенты никогда не мстили? Не наказывали тебя самым безжалостным образом?

К а р р и. Наказывали?.. Мертвые?.. Подумай, что ты говоришь, старина…

Р а у т (к Кадри). Пожалуйста, посмотрите, где мой субординатор Мати Кресс… Погодите! Ведь это же ваш сын? Очень толковый юноша. Будьте любезны, позовите его.

К а д р и  уходит.

Послушай, Мартин, ты опять выпил? А на последнем собрании клялся, что не будешь, по крайней мере в рабочее время…

Пауза.

К а р р и. Интересно, где и что ты пил? Пауза.

М а р т и н. Украл у государства глоток спирта. Хочешь, напишу объяснение? (Пауза.) Рука дрожала — даже записи в истории болезни не смог сделать…. А рабочий день у меня окончен.

На авансцену выходит  п а ц и е н т, останавливается у занавеса. Это очень худой, лысый человек средних лет, с изжелта-бледным лицом, в темном костюме. Одет во все самое модное и дорогое, но эта элегантность как-то не гармонирует с его общим обликом, «не идет» к нему. Никто вначале не замечает пациента. Он внимательно прислушивается к беседе врачей.

К а р р и. Все ясно — болтает спьяну. Но в присутствии санитарки…

М а р т и н. Во-первых, я еще не пьян. С этакой-то капли! Во-вторых, санитарка — моя родственница, член моей семьи и трепать языком не станет… А в-третьих… Я не понимаю, Карри, зачем ты делаешь вид, будто не веришь, что мертвые иногда мстят нам? И у тебя, знаменитый доктор Раут, бывало: положишь пациента на операционный стол, заглянешь внутрь и, вздохнув, зашьешь. Скажем, ты увидел там… (Запинается, охваченный какой-то мучительной мыслью.) Ты увидел там далеко распространившуюся раковую опухоль… увидел скорую и неотвратимую смерть этого человека… А что слышит от тебя больной в тот же самый день? «Все в порядке, будем надеяться на самое лучшее!» (Пауза.) Мы часто говорим нашим обреченным пациентам: «Все хорошо, не волнуйтесь, непременно поправитесь». А в действительности — иной раз и недели не пройдет как их хоронят.

Пациент, не двигаясь, мрачно слушает.

К а р р и. Ты же знаешь, порой врач обязан скрывать… такого рода правду. Этого требует профессиональная этика. В этом — глубокий гуманный смысл. Ведь надо попытаться сохранить сопротивляемость организма больного, и надо пощадить его близких. Грубая, неприкрытая правда травмировала бы их.

М а р т и н (какая-то тайная тревога мучает его). Вот эта ложь подчас и влечет за собой жестокое наказание…

К а р р и. Уж не мертвые ли наказывают?

М а р т и н. Мертвые.

Карри и Раут обмениваются быстрым взглядом.

Я сейчас объясню вам. Мертвые дают себя вскрыть, и тогда уже ничто больше не остается в тайне. Все на виду — и наша мудрость, и наше невежество, и наши верные и ошибочные диагнозы, и осложнения, возникшие из-за того, что мы неправильно назначали лекарства, и наши заботы, и наши старания, но также и наше равнодушие, халатность, тупость. Мертвые…

К а р р и. Брось, дорогой Ионас. У тебя всегда была склонность к странным фантазиям. (Рауту.) Помню, в университете он часто мечтал о каком-то особенном пациенте. Пациенте с большой буквы… Этот пациент очень тяжело болен… какое-то сложное заболевание… и только Ионас в состоянии вылечить его. (К Мартину.) Помнишь? А помнишь, какое тебе дали прозвище? Чудо-врач…

Р а у т. В молодости мысль — словно резвый жеребенок, так и норовит взбрыкнуть.

К а р р и. Но сейчас он и на самом деле пользуется славой чудо-врача… «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа…».

М а р т и н. Завидуешь? Даже позеленел от зависти.

К а р р и. Почему? (Пауза.) Почему я должен завидовать тебе?

Р а у т. И не надоест вам! Я вспомнил сейчас совсем другое. (Смотрит вверх, на эмблему.) Когда-то, в далеком прошлом, эмблемой медиков была не чаша и змея, а горящая свеча. Да! И это означало: светя другим, сгораю сам. Какой прекрасный смысл заложен в этих словах! Мифы Древней Греции рассказывают об Асклепии — боге-целителе, чьим атрибутом была змея, обвивающая жезл…

М а р т и н. Асклепии? Его из зависти убил Зевс…

Р а у т (мрачно, так как невольно еще больше усилил напряженность). Позднее, очевидно, понадобилось подчеркнуть в эмблеме большое значение фармакологии — так, вероятно, появилась чаша и змея…

К а р р и. Пусть змея отдает свой яд для лекарств… Змея на страже здоровья человека… На страже… Звучит хорошо! Особенно у нас, в Советском Союзе, где заботу о здоровье людей нельзя делать средством наживы…

Последняя фраза Карри неприятно задела Мартина, но он старается это скрыть.

М а р т и н. Сейчас я вижу в этой эмблеме… как бы чашу своих собственных страданий… она полна до краев. Еще две капли и…

К а р р и. До чего сентиментально! Чаша твоих страданий, говоришь? Ну а кто же эта змея, источающая яд? Разумеется, я?

М а р т и н. Не слишком ли ты большого мнения о себе? Эта змея, возможно, собирательный образ некоторых моих добрых коллег.

Р а у т. Дорогой Ионас, у тебя проявляется какой-то нездоровый комплекс.

М а р т и н. По отношению ко мне этот комплекс уже проявился. У всего нашего дорогого коллектива, и особенно у вас двоих.

К а р р и. Скажи мне, Мартин… Ты вот интересуешься достижениями западной медицины, изучаешь их, любишь приводить примеры…

М а р т и н. Ну и что? Это плохо? Или запрещено?

К а р р и. Ни то, ни другое. Но мне ты во многом кажешься скорее врачом оттуда, нежели…

М а р т и н. Вы что, действительно хотите наставить меня на путь истинный, как бахвалились на собрании, или же…

Пауза.

Входит  К а д р и, замечает пациента.

К а д р и. Доктор Раут… Мне очень неловко, но мой сын ушел.

Р а у т. Что? Но вы сказали, что я жду его?

К а д р и. Сказала. А он махнул рукой. Надел пальто и ушел. Ничего не понимаю. (К пациенту.) Вам кого?

П а ц и е н т. Доктора Мартина.

Д о к т о р  М а р т и н. Я — Мартин. А вы кто?

П а ц и е н т. Я… Для начала я, скажем… просто пациент.

М а р т и н. Какой пациент?

К а р р и. Пациент с большой буквы?

П а ц и е н т. По-моему, да!

К а р р и (тихонько свистит). Вот видишь, Ионас Мартин, он все-таки явился!

М а р т и н. Дорогой мой, я больных не принимаю. Я работаю в стационаре. Только здесь. И сейчас отправлюсь домой.

П а ц и е н т. Что ж, я охотнее пришел бы именно к вам домой.

Карри многозначительно кашляет.

М а р т и н. Я и дома никого не принимаю. Идите в поликлинику, к какому-нибудь другому врачу.

П а ц и е н т. Я хочу, чтобы вы меня выслушали.

М а р т и н. Я не стану вас слушать.

Звучит зуммер сигнала вызова. К а д р и  выключает звонок и быстро уходит.

П а ц и е н т. Неужели вам так трудно?..

М а р т и н. Оставьте меня в покое. Прошу вас. У нас предостаточно хороших врачей.

Входит  А н н е - Л и й з — привлекательная женщина, держится очень скромно.

А н н е - Л и й з. Доктор Карри… Больной, которого сегодня привезли к вам в девятую палату, недавно пришел в сознание.

К а р р и. Сейчас иду. Как он?

А н н е - Л и й з. Очень плох… Большая слабость. Он просит…

К а р р и. Да?

А н н е - Л и й з. Он очень просит перевести его в палату доктора Мартина.

Длинная пауза.

М а р т и н. Как его зовут?

А н н е - Л и й з. Андрес Кару. Ему сорок пять лет… (Находит на столе историю болезни, протягивает ее доктору Мартину.)

М а р т и н. Кару? Кару? Не знаю. Я его не знаю…

К а р р и. Но зато кто в нашей республике не знает доктора Мартина?

А н н е - Л и й з. Вы разрешите перевести его?

К а р р и. Вообще-то это не полагается… Но раз у Кару тяжелейший инфаркт и раз он очень просит, так и быть. Только трогать с места не рекомендую. Девятая — одиночная палата. Отдадим ее на время доктору Мартину.

М а р т и н. Благодарю. Я с вами, Анне-Лийз… (Уходит вместе с ней.)

Р а у т (пациенту). Простите, но посторонним здесь находиться нельзя. Прошу вас.

П а ц и е н т, помедлив, уходит налево.

Извини, но, по-моему, ты был чересчур резок. Такое впечатление, будто между вами личная вражда. Или так оно и есть?.. (Пауза.) Ты все еще не поговорил с Ингой о Ионасе? Пора бы забыть ту старую историю.

К а р р и. А я забыл. Давно.

Р а у т. Это правда?

К а р р и. Честное слово. А что касается Ионаса Мартина, то бессмысленно разговаривать с ним мягко. Я знаю его с университета. Это человек, которого надо атаковать. Вся беда в том, что, очевидно, Инга также считает, будто я придираюсь к ее мужу из зависти. (Помолчав.) Но если говорить честно, я должен быть благодарен Мартину. Мы с Ингой не подошли бы друг к другу во многих отношениях. Послушай, Раут… ты ведь был очень дружен с родителями прелестной Инги Мартин. К тому же ты крупный авторитет в республике, твое слово имеет вес. Почему бы тебе не поговорить с ней?

Р а у т. Авторитет… Сколько лет в лагере отсидел.

К а р р и. Да, и ты хлебнул этого. А теперь — человек, которому полностью доверяют.

Р а у т. Мой молодой друг… Мартины говорят обо мне иначе: волк, которого отдубасили так, что он превратился в дворового пса.

К а р р и. Мартины?

Р а у т. Вернее, Инга. И если хочешь знать всю правду, дорогой коллега, то… в сороковом году… я действительно агитировал против Советской власти. Очень зло агитировал. Ведь вся моя зажиточная родня приняла Советскую власть в штыки. Я был в то время хотя и молодой, но уже довольно известный хирург, имел большую практику. Сине-черно-белый эстонский флаг казался мне в ту пору символом чистоты. Не арестуй они меня, я бы с оружием в руках ушел в лес. Нет, я сидел не напрасно.

Пауза.

К а р р и. Но ты же полностью реабилитирован.

Р а у т. Те, кто меня арестовали, и те, кто реабилитировали, не заглядывали мне в душу.

К а р р и. Но скажи… Ты вот сейчас представил себя в таком невыгодном свете… Будто направил на себя отвратительно яркий прожектор. Зачем?

Р а у т. Очевидно, такой характер. Не люблю темноты. (Пауза.) Так как же быть с Мартином? После того тяжелого собрания я ни разу не заходил к ним — как-то неловко перед Ингой.

К а р р и. Составь мне компанию. Человеку надо помочь встать на ноги. Я как раз думал зайти к ним. Ты придешь чуть попозже, как бы невзначай.

Пауза.

Входит озабоченный  М а р т и н, за ним — А н н е - Л и й з.

Ну как, я прав? Положение тяжелое?

М а р т и н (долгое время мрачно смотрит на Карри). Тяжелое? Да, очень тяжелое! Но я все-таки уверен, что он поправится. (К Анне-Лийз, одновременно отмечая в истории болезни.) Введите Кару внутривенно еще одну треть ампулы строфантина с глюкозой и двадцать пять тысяч единиц гепарина.

К а р р и. Я бы, учитывая состояние Кару, все-таки… (Встречая взгляд доктора Раута, умолкает.)

М а р т и н. Продолжай. Что тебе не нравится? Я бы не прочь предложить вам сейчас глоток горькой правды, так сказать, для профилактики… Ну да ладно…

К а р р и. Говори, говори! Профилактика всегда полезна.

М а р т и н (машет рукой). До свидания, дорогие коллеги. (Направляется к двери. Останавливается у самого занавеса, словно размышляя о чем-то. Листает записную книжку.)

К а р р и. Как ни странно, теперь этот Андрес Кару беспокоит меня еще больше, чем прежде.

Р а у т. Да… Хорошо, когда человек уверен в себе, но Ионас Мартин самоуверен, даже самовлюблен. И очень эгоцентричен.

М а р т и н (при последних репликах коллег поднимает голову и подходит к ним). Несколько минут назад здесь высказали мнение, что некоторая профилактика пошла бы кое-кому на пользу. Теперь и я так думаю. Что касается твоего особого мнения о моих методах лечения, доктор Карри, а также твоей исключительной заботы о моем больном, то, будь добр, разреши в первую очередь мне самому заботиться о моих больных. Моя уверенность в себе, или моя самоуверенность, мой эгоцентризм, как тут выразились, тоже, очевидно, кое-кому внушают тревогу. И не без оснований. (Со злым сарказмом.) Ибо у меня действительно не слишком развит стадный инстинкт. У меня своя голова на плечах, и, полагаю, не из самых глупых. Подумайте об этом, пожалуйста. Вы оба. Просто так — для профилактики. (Уходит.)

З а н а в е с.

 

Действие первое

Дом Мартинов. Слева, на авансцене, — холл, правее — просторная, по-современному оформленная гостиная, отделенная от холла декоративной решеткой с вьющимися растениями и керамическими вазочками. Вместо стен в гостиной — драпри, слегка отличающиеся по тону. Пол устилает сплошной гладкий ковер зеленоватого цвета. Мебели мало: два ультрамодных кресла, три таких же стула и стильный столик с длинной, узкой полированной столешницей. На отдельно стоящих секционных полках много книг. На полу, вокруг одного из кресел, в беспорядке разбросаны журналы и книги.

Из внутренних комнат доносятся звуки скрипки. Кто-то играет вторую часть Сонатины Паганини № 12. Исполнение порой выразительно, но едва музыкант доходит до определенного места (2-я вариация, до репризы), требующего большого технического мастерства, как игра прерывается беспомощным диссонансом, за которым следует еще один, нарочито взятый, режущий слух; после минутной паузы скрипач начинает все сначала.

Звонит звонок. Второй раз, третий. И лишь на четвертый игра прерывается. Входит  И н г а — стройная, красивая женщина с холеным лицом, одета весьма изысканно. Она раздражена, но быстро овладевает собой. Положив скрипку, поправляет прическу перед зеркалом в холле и, уже приветливо улыбаясь, идет открывать дверь. Входит  К а д р и  с двумя сумками в руках.

К а д р и. Здравствуйте. Извините, что потревожила. Да вот ключи забыла.

И н г а. Пустяки, Кадринька. Ты все принесла, что я записала?

К а д р и. Какое там! Не хватило денег…

И н г а. Да ну?.. Попросила бы у доктора Мартина.

К а д р и. Я и пошла просить. Да он опередил меня: «Дай, говорит, два рубля взаймы». Так и пришлось распрощаться с последней трешкой. Ну ничего, скоро получка… Мати пришел? Нет еще? Что бы это значило?..

И н г а. Доктор Мартин взял у тебя взаймы!.. Впрочем, ладно. (Берет скрипку, уходит направо.)

К а д р и  уходит налево и вскоре начинает звучать музыка. Слева входит  п а ц и е н т. Он в сером коротком пальто и в черной шляпе с загнутыми кверху полями, очень прямо сидящей на голове. Останавливается и, склонив голову набок, прислушивается к звукам скрипки. Входит  К а д р и.

К а д р и. Тьфу ты господи, опять вы?..

П а ц и е н т (снимает шляпу, тихо). Опять я. Здравствуйте, уважаемая.

К а д р и. Ну, здравствуйте. А кто вас впустил?

П а ц и е н т. Звонок, очевидно, не работает. Потрогал ручку — дверь не заперта.

К а д р и. Как так — не заперта! Все равно честный человек лезть не станет.

П а ц и е н т. Как видите, иной раз лезет. У кого беда, тому не до стыда.

К а д р и. Насильно лезть все же не годится.

П а ц и е н т. Приходится. Без этого нельзя. Таков закон человеческой жизни да и вообще всей жизни на земле. На свет божий тоже силком все вылезает… И с тех пор только и делаем что лезем. Ни за что не хотим уходить из жизни. Любой ценой обратно лезем. Любой ценой…

К а д р и. Вот ведь какой!

П а ц и е н т. Все мы такие.

К а д р и. Я не такая. А доктора нету дома. Уходите-ка лучше подобру-поздорову!

П а ц и е н т. Сейчас уйду. Только сперва ответьте: прислуживать в докторских домах тоже входит в обязанности больничной санитарки?

К а д р и. Иначе никак было не свести концы с концами. Я и сорока-то рублей в месяц не зарабатывала. Сын только нынче кончает университет, первые месяцы на практике. Все надо было справить — костюм, рубашки… парень молодой… Не хочу жаловаться, а только трудно пришлось!

П а ц и е н т. Трудно, а жили, не дали себя вытолкнуть.

К а д р и. Откуда?

П а ц и е н т. Из жизни.

К а д р и. Что вы за человек, не пойму.

П а ц и е н т (опирается о спинку стула). Больной, несчастный человек. Доктора и в самом деле нету дома? А не он ли играет на скрипке?

К а д р и. Милый человек, поверьте мне. Это его жена. А доктор теперь никого дома не принимает.

П а ц и е н т. Так уж и никого?

К а д р и. Никого. Разве что какой-нибудь хороший знакомый порекомендует…

П а ц и е н т. Так, так… А вы давно знаете доктора Мартина?

К а д р и. Родственники мы. Дальние, правда, но…

П а ц и е н т. Это подходяще! (Сует Кадри что-то в карман передника.) Попросите за меня. Скажите, что я ваш старый друг!

К а д р и. Что это? Двадцать пять рублей! Да вы никак рехнулись? Нет, нет, забирайте-ка свои деньги. Забирайте, забирайте!

П а ц и е н т. Никогда не отвергайте подарка, сделанного от чистого сердца. Помогите горемыке.

К а д р и. Не стану я отнимать у вас последнее.

П а ц и е н т. У меня этого добра достаточно. Видите… (Показывает пачку денег.)

К а д р и. Господи, и это все настоящие?

П а ц и е н т. Самая что ни на есть советская валюта. Не бойтесь, я вам сейчас все растолкую. Выиграл за тридцать копеек «Волгу». А на что мне, смертнику, машина? Взял деньгами. Пять с лишним тысяч.

К а д р и. Новыми?

П а ц и е н т. Старыми было бы больше пятидесяти.

К а д р и. Ну и повезло вам! Слушать и то радостно…

П а ц и е н т. Вот как — слушать?.. Мда… Говорят ведь, кажется, что самая большая радость — это радость делиться с ближним. (Вынимает еще одну двадцатипятирублевую бумажку и сует Кадри в карман передника.)

К а д р и. Что вы, что вы! С ума сошли!

П а ц и е н т. Берите эти крохи и разделите со мной мою радость. Вас как звать?

К а д р и. Меня? Кадри… Такие деньги! Ведь вы же не просто так… поди что-нибудь взамен хотите?

П а ц и е н т. Сказали бы доктору, что я ваш старый знакомый.

К а д р и. Не умею я врать, язык не поворачивается.

П а ц и е н т. Ладно уж, не надо. Я сам скажу в подходящий момент.

К а д р и. Вы, видать, мастер на всякие уловки.

П а ц и е н т. А как же! Не то пришлось бы сразу убираться с этого света…

Пауза. Оба слушают музыку.

К а д р и. Да… Очень хорошо.

П а ц и е н т. А какова она из себя? Ну, эта ваша хозяйка? Красивая?.. Хорошо играет…

К а д р и. Но у нашего доктора в последнее время что-то с нервами не в порядке… не переносит эту музыку.

П а ц и е н т. Так, так… значит, и у доктора нервы сдают? А что за груда книг здесь валяется?

К а д р и. Даже и по ним видать, что с нашим доктором неладно. Раньше, бывало, все книжки аккуратненько в стопки сложены. Читал он их тут. А теперь читать не читает и убирать не разрешает… А вы где работаете?

П а ц и е н т. Я по строительству.

К а д р и. Тяжелая работа.

П а ц и е н т. А мне не таскать и не поднимать. Я прораб.

К а д р и. Поди жена есть, дети?

П а ц и е н т. Да нет, не успел еще обзавестись.

К а д р и. А вдруг, чего доброго, опоздаете?

Пауза.

П а ц и е н т. Странная штука жизнь. Вроде бы строишь, строишь — и вдруг все с треском рушится тебе на голову… Следующий адрес — кладбище. (Помолчав.) Как вы думаете, ад и рай… существуют? Некоторые верят.

К а д р и. Я-то не верю. Разве если один человек другому жизнь адом сделает… А вы неужто верите?

П а ц и е н т. Черт его знает. До сих пор ни на грош не верил…

К а д р и. А как здоровья не стало — засомневались?

П а ц и е н т. Что, если в самом деле существует ад и все эти штуковины? Тогда как?

К а д р и. Грехов на душе много?

П а ц и е н т. Какие там грехи… Ну, не всегда, как говорится, жил по букве закона… Может, кто и точит на меня зуб.

К а д р и. Выходит, совесть не так уж и чиста?

П а ц и е н т. А у кого она «так уж чиста»? Найдите-ка человека, который за всю свою жизнь ничего плохого не сделал. У каждого лежит камушек на душе, хоть самый малюсенький, а лежит…

К а д р и. И теперь этот камушек давит?

П а ц и е н т. Вроде бы давит немного.

К а д р и. Видать, вы человек честный…

П а ц и е н т. Я? Вероятно. Ну конечно!.. Говорят, этот ваш доктор очень знающий…

К а д р и. Очень… (Шепотом.) Ну а что в пальцах у него будто бы волшебная сила — в это уж я не верю.

П а ц и е н т. Волшебная сила?

К а д р и. Да, поговаривают. Не знаю я… И недругов у него много. Косятся, сплетничают. А ведь он к людям всей душой. Да вот взять хотя бы нашу больничную сестру Анне-Лийз… Сколько лет он ее выхаживал. Красивая девушка, точно маков цвет. Да вы ее не знаете. Ну, так вот — признали у этой самой Анне-Лийз какую-то тяжелую внутреннюю болезнь. Никто не верил, что выживет. Наш доктор дни и ночи проводил возле ее постели, и гляди — поправилась. Теперь как собачонка не отстает от него. Словно приворожил… Каждое его слово ловит.

П а ц и е н т. Что же тут удивительного — вернул человеку здоровье. Жизнь-то у человека одна! Вот, значит, какой знающий и добрый ваш доктор…

К а д р и. Добрый. Кто победнее, тому, бывает, и денег даст лекарство выкупить. К больному хоть среди ночи пойдет.

П а ц и е н т. Ну и зарабатывает поди неплохо? С денежных людей зато берет больше?

К а д р и. Как так — больше?

П а ц и е н т. Ну, на одних потерял — на других наверстать надо.

К а д р и. Ничего я об этом не знаю.

П а ц и е н т (садится). В глазах потемнело… Сколько дней во рту ни крошки! Как съем что-нибудь, такая адская боль, черт бы ее побрал, все нутро огнем жжет.

К а д р и. Ругаться-то зачем? Нехорошо… (Тихо.) Рак? Операция была?

П а ц и е н т. Была. На первых порах как будто полегчало…

К а д р и. А наш доктор иной раз и против рака средство находил.

П а ц и е н т. Иной раз?

К а д р и. Если не слишком далеко зашло…

П а ц и е н т. Как тут узнаешь — слишком или не слишком…

К а д р и. Это верно… Да ведь у кого слишком далеко, те не живут.

П а ц и е н т. Значит, только так и можно узнать?

К а д р и. Кое-кто совсем поправился…

Пауза.

П а ц и е н т. В доме-то, похоже, не все доделано?

К а д р и. В последнее время с деньгами туговато. Да что вы все время вынюхиваете — кто, да что, да почему?

П а ц и е н т. Я? Я не вынюхиваю. Не в моем это характере…

Раздается звонок.

К а д р и. Что если это доктор, а вы тут!

П а ц и е н т. Выкрутимся как-нибудь… А если не он, тихонечко исчезну и приду попозже.

К а д р и  уходит и возвращается с  К а р р и.

Так я попозже вернусь, Кадри, ладно? (Уходит.)

К а д р и. Пойду позову хозяйку. (Уходит, возвращается с Ингой, та со скрипкой.)

К а р р и. Приветствую вас! Простите, я, кажется, помешал.

И н г а. Здравствуйте… Неужели вы, доктор Карри? Не знаю, кому и поклоны бить. На редкость приятный сюрприз. (Протягивает Кадри деньги.) Пожалуйста, возьми и купи все, что надо. И будь добра, пойди сразу же! (К Карри.) Проходите, пожалуйста. Жаль, мужа нет дома. Но… Я жду его с минуты на минуту.

К а р р и. Благодарю. Я, пожалуй, скорее, к вам.

К а д р и  берет сумку и уходит.

И н г а. Неужели вы… неужели ты… когда-то ведь мы были на «ты»… неужели ты в самом деле решил меня проведать?

К а р р и. Я пришел… чтобы посоветоваться с тобой.

И н г а. Со мной?! Занятно. Ну, сядь же наконец куда-нибудь… Нет, нет, сюда, чтобы я тебя лучше видела. Господи, как давно мы не разговаривали с тобой.

К а р р и. Да, действительно давно.

И н г а. С тех пор, как я вышла замуж за Ионаса. До чего быстро промелькнули эти годы… А ты все еще холост?

К а р р и. Пока да.

И н г а. Слишком разборчив?

К а р р и. Не все могут решить эту проблему так быстро и так безошибочно, как ты. Ведь верно?

Пауза.

И н г а. Все еще оскорблен…

К а р р и. Нет, правда. У меня удивительно быстро все прошло. Честное слово!

И н г а. Вот как — даже «честное слово»? Ну, особенной галантностью ты никогда не отличался. Но в то время ты любил меня… глубоко и сильно любил… Какие слова ты мне говорил, помнишь?

К а р р и. А ты — мне…

И н г а. Что и дня не можешь прожить без меня!

К а р р и. Очевидно, я плохой диагност. Ты довольна своей жизнью?

И н г а. Да. Ведь Ионас — замечательный врач, я горжусь им. Он готовит материалы для большого научного труда — о возможности излечения рака… или что-то в этом роде. Он же очень талантлив. Да и муж он прекрасный. Для меня.

К а р р и. Много пьет в последнее время. Чертовски много…

И н г а. Ты думаешь, я одобряю это?

К а р р и. Ты умная женщина. Возьми его в руки.

И н г а. Я? Вы издергали ему нервы, а я — возьми в руки… Последнее время он почти каждую ночь просыпается в страхе. И ходит, ходит по всему дому, что-то без конца бормочет и пьет водку. Вот до чего вы довели его! Вы, дорогие коллеги, растоптали человека, а жена изволь ставь на ноги!

К а р р и. А может быть, в какой-то мере он пострадал и по вине собственной жены?

И н г а. Мне просто смешно. При чем тут его жена! Вы обвинили его во всех смертных грехах — все больше пьет, оторвался от коллектива, высокомерен… В поликлинику ему якобы носили подарки. Может быть, кто-нибудь предлагал ему и деньги, я-то этого не знаю! Будто бы принимал дома больных… Успокойтесь, если раньше он и шел навстречу кому-нибудь из знакомых своих знакомых, осматривал их здесь, то теперь с этим покончено раз и навсегда. А пить еще больше он стал потому, что вы, дорогие коллеги, безжалостно прогнали его сквозь строй. Ни за что ни про что.

К а р р и. Ни за что ни про что?

И н г а. Нет, прошу прощения, — с полным основанием. Из зависти вы его высекли. Да, да, из чистой зависти. Потому что порой ему удавалось сделать нечто такое, с чем не справился бы ни один из его мудрых коллег. За это вы его и ненавидите!

К а р р и. Жаль, если ты так думаешь… Мы теперь окончательно в ссоре или я могу считать наш разговор откровенным обменом мнений?

И н г а. Ты предпочитаешь первое?

К а р р и. Нет, второе.

И н г а. И я. Особенно как вспомню, что мы были с тобой добрыми друзьями… пока ты не затащил меня к себе в постель.

К а р р и. Прежде всего небольшое уточнение: не я тебя, а ты меня. Вспомни — я жил тогда в общежитии, отдельная комната была у тебя… Припоминаешь? И это продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день я не обнаружил в твоей постели нашего милого общего друга Ионаса Мартина.

И н г а. Сам виноват, незачем было являться неожиданно.

К а р р и. Да… конечно, сам виноват. Нужен мне был этот второй ключ!.. Иначе легко могло случиться, что звали бы тебя сейчас Ингой Карри, а нашим общим другом все еще был бы Ионас Мартин. Или кто-то другой… третий, четвертый, пятый… А я блаженствовал бы, ослепленный любовью. Ведь то, что нам неведомо, для нас не существует. Верно?

И н г а. Я уж подумала, не принести ли тебе счеты. Ты стал еще бо́льшим циником!

К а р р и. Возможно.

И н г а. И недобрым.

К а р р и. По всей вероятности.

И н г а. Я слышала, ты вступил в партию. А не кажется ли тебе, что в партии место лишь безукоризненно честным и чистым людям?

К а р р и. Безусловно. (С иронией, которой Инга не улавливает.) Но я утешаю себя мыслью, что они скоро непременно поймут, с кем в моем лице имеют дело, и быстро исправят свою ошибку. Тебя это устраивает? (Осматривая гостиную.) А у вас здесь очень уютно.

И н г а. Ты находишь? Да, неплохо… Наверху еще не совсем готово.

К а р р и. Вероятно, немалых денег стоило?

И н г а. Дом начал строить мой отец, доктор Кярстен. Мы с Ионасом продолжаем… Забот уйма. Много лет работали оба, жили очень скромно.

К а р р и. Разумеется!

И н г а. Что — разумеется? Чему ты усмехаешься? Разве у нас популярному врачу легко живется? Просто зло разбирает.

К а р р и. Ты часто перечитываешь «Цитадель» Кронина?

И н г а. Тебе тоже не мешало бы перечитать… и повнимательнее.

К а р р и. Очевидно, ты не поняла книги.

И н г а. Почему — не поняла? Умелый врач пробивает себе дорогу в жизнь. На Западе такой врач живет как миллионер. Дом, машина — все это само собой разумеющиеся вещи. Вот чему учит Кронин.

К а р р и. Нет, Кронин не учит. Кронин предостерегает врача от нарушения профессиональной этики. Дом, машина… Но ведь и у вас есть дом и машина.

И н г а. В долг. Кругом в долгах, страшно подумать…

К а р р и. Может быть, вы приобрели сразу слишком много?

И н г а. Что значит — сразу слишком много? Хорошее никогда не приходит к человеку сразу, и его никогда не бывает слишком много. Ты не ответил на мой вопрос — почему ты до сих пор не женат. Никто больше не нравится?

К а р р и. Почему же? Нравится.

И н г а. Ну-ну… Тогда женись.

К а р р и. Возможно, скоро и женюсь.

И н г а. Да? Что ж, поздравляю. Она красивее меня?

К а р р и. Да, к тому же очень порядочная.

Пауза.

И н г а. Грубиян! Ты уже предложил ей руку и сердце?

К а р р и. Нет еще. Она и не подозревает.

И н г а. До чего романтично… Она работает, это твое волшебное создание?

К а р р и. Да. Сестрой в нашей больнице.

И н г а. В вашей больнице? Так это… Анне-Лийз! Ну конечно, она… И она ничего не знает? Наверняка догадывается.

К а р р и. Не думаю. В последнее время она почему-то сторонится меня.

И н г а. Но ты твердо решил?

К а р р и. Одна сторона еще ничего не решает.

И н г а. Ну, она-то согласится, я уверена. Рада-радешенька будет. Многообещающий врач… Говорят, будущий заведующий отделением.

К а р р и. Не слыхал.

И н г а. Излишняя скромность… Так, значит, Анне-Лийз!

К а р р и. Она тебе не нравится?

И н г а. Она верный и преданнейший друг моего драгоценного мужа. Ты, очевидно, не знаешь. Ионас долго лечил ее. Она была очень тяжело больна, что-то нехорошее с кишечником… или с желудком… И сейчас едва ли совсем здорова.

К а р р и (с трудом подавляя раздражение). Тогда я вылечу ее полностью.

Звонок.

И н г а (идет открывать дверь, возвращается с Анне-Лийз. К Карри). Боги благоволят к вам. (К Анне-Лийз.) Мы только что говорили о вас.

А н н е - Л и й з. Обо мне? Ах, здравствуйте, доктор Карри!

К а р р и. Здравствуйте! Вот видите, как скрещиваются сегодня наши пути.

И н г а. Садитесь, Анне-Лийз. Я сейчас распоряжусь насчет кофе.

А н н е - Л и й з. Спасибо! Некогда… Нет, правда. Я очень спешу. Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз… Непременно с глазу на глаз.

К а р р и. Тогда придется вам меня выставить. (Встает.) Я с радостью удаляюсь, чтобы доставить вам удовольствие, Анне-Лийз.

И н г а. Погоди, Лео. Как раз сейчас тебе не следовало бы…

К а р р и. Я еще зайду сегодня. До свидания! До свидания, Анне-Лийз!

И н г а. До свидания, дорогой… друг.

А н н е - Л и й з. До свидания, доктор Карри. Благодарю вас.

К а р р и  уходит.

И н г а. Интересный мужчина… Когда-то мы были очень, очень… дружны. А вы держитесь друг с другом просто как сослуживцы?..

А н н е - Л и й з. А мы и есть только сослуживцы… Знаете…

И н г а. В самом деле? А по-моему, он к вам неравнодушен.

А н н е - Л и й з. Знаете, зачем я пришла? Я увидела за углом, у киоска, доктора Мартина и Мати Кресса. Они очень шумно ведут себя. Боюсь, что они меня не послушают. Прошу вас, пойдите позовите их домой.

И н г а. Я? Милая моя, с какой стати? И потом вместе с ними возвращаться? Еще подумают, что и я такая же… Нет!

А н н е - Л и й з. Доктор Мартин компрометирует себя! Он то и дело порывается петь во весь голос…

И н г а. Все мужчины, когда напьются, воображают себя выдающимися певцами, это не новость. Анне-Лийз… вы заботитесь о моем муже больше, чем я. Как это понять?

А н н е - Л и й з. Просто я очень уважаю его.

И н г а. Берегитесь!.. Нет, нет, я шучу… У такой хорошенькой девушки найдутся и получше…

А н н е - Л и й з. Значит, вы не пойдете?

И н г а. Явятся и без меня…

А н н е - Л и й з. Извините, что побеспокоила. Всего хорошего.

И н г а. До свидания, Анне-Лийз! (Провожает Анне-Лийз, возвращается, берет скрипку и уходит направо — вскоре оттуда начинает звучать та же сонатина.)

Входит  К а д р и  вместе с  Р а у т о м.

К а д р и. Да, доктор Карри был здесь… Вероятно, он там, в музыкальной комнате. Пойду взгляну. Скажу, что вы пришли.

Р а у т. Хорошо. А я пока посижу здесь, отдохну и послушаю…

К а д р и. Ну что ж, посидите… (Уходит направо.)

Раут долгое время сидит в глубокой задумчивости. Игра обрывается, как и вначале, двумя диссонансами.

Входит мрачная  И н г а, останавливается.

Р а у т (вставая). Добрый вечер. Долгая пауза.

И н г а. Предатель… Мой отец, наверное, перевернулся в гробу из-за тебя. Зачем вам понадобился весь этот шум? Чего вы добились? Из поликлиники вы его вышибли… Последнюю зарплату он пропил всю до копейки.

Р а у т. Водка — дорогое удовольствие… И пойми, наконец: поликлиника — это не частная клиника Ионаса Мартина! Пусть уж тогда открыто занимается частной практикой, платит подоходный налог — все честь честью, как положено.

И н г а. Это значит — отдавать чуть ли не половину заработка… И потом, неизвестно, долго ли просуществует эта частная практика. В один прекрасный день возьмут да и запретят… Нет! Это нечестно!

Р а у т. А обходить закон — честно?

И н г а. Разве он единственный, кто берет деньги?

Пауза.

Р а у т. Зарплату повысили. Очевидно, это разрешит проблему.

И н г а. Нет, не разрешит. Все равно денег уходит гораздо больше, чем получаешь.

Р а у т. Придется и вам тратить столько, сколько зарабатываете. Не больше.

И н г а. Разве я для того кончала консерваторию, чтобы учить музыке желторотых птенцов?

Р а у т. Таким птенцом была когда-то и ты сама.

Пауза.

И н г а. И разве я для того выходила замуж, чтобы изо дня в день ходить на работу? Эта вечная забота о деньгах убивает во мне художника!

Слышно громкое пение; затем раздается продолжительный звонок у двери.

Вот, пожалуйста… Слышишь? Господин доктор прибыли домой…

На этот раз дверь открывает  К а д р и. Входит  И о н а с  М а р т и н. За ним — М а т и  К р е с с. Видно, что он, как и его мать, воплощенная доброта. Следом за Мати — А н н е - Л и й з  и через несколько мгновений — д о к т о р  К а р р и.

М а р т и н (поет во все горло). «У акулы зубы — клинья, все торчат как напоказ. А у Мэкки только ножик, да и тот укрыт от глаз…». (Заметив доктора Раута, тотчас же умолкает.)

Пауза.

К а д р и (к Мати). А ты, сын, откуда?..

Р а у т. Как попала в эту компанию Анне-Лийз?

М а р т и н. Анне-Лийз — обманщица. Сказала, что отведет нас к хорошим людям, а привела сюда. И сейчас меня начнут здесь четвертовать. Великий инквизитор собственной персоной на месте. Беда, беда, беда! (Замечает Карри.) А кто впустил сюда этого субъекта?

А н н е - Л и й з. Доктор Мартин, мне ужасно стыдно за вас.

Пауза.

К а р р и. Прошу слова… Я увидел, как эта процессия во главе со святым Ионасом шла сюда, горланя божественные песни, и подумал…

К а д р и (к Мати). Неужто тебе ни капельки не стыдно, сын? Пить на улице, при всем честном народе!

К а р р и. По-видимому, Мати довольно основательно проходит практику.

К а д р и. Пьяницей решил стать?

Р а у т. И я не нахожу слов, Мати Кресс. В рабочее время, никому ничего не сказав, уйти из больницы и где-то там пить…

К а р р и. Да уж, разумным этот поступок никак не назовешь.

М а р т и н. При чем тут Мати, инквизиторы? Он же абсолютно трезв! Да, трезв! Я два часа уговаривал его выпить, а он, дурак, ни в какую… Он тащил меня домой, а вы…

К а д р и (к Мати). А ну-ка, дыхни на меня, безобразник… Слышишь — дыхни!

Мати повинуется.

Водкой и впрямь не пахнет…

Пауза.

М а р т и н. Всыпьте теперь ему за то, что он не пьян! Всыпьте как следует, избейте, высеките! Подвергните и его честной и объективной товарищеской критике, задайте и ему хорошую коллективную трепку!.. Но прежде узнайте у этого ягненочка, почему он ушел, не спросившись у своего вожака! Интересно, что он проблеет вам в ответ! Не решаетесь!.. Я знаю, что не решаетесь! Потому что он побьет вас вашими же собственными поступками, о вы, мудрые и надменные врачеватели.

Р а у т. Мати Кресс, что с вами?

М а т и. Ничего.

К а д р и. Говори, парень, набедокурил?

Р а у т. Наоборот! Он ассистировал сегодня при очень серьезной операции и показал себя молодцом.

М а р т и н. Что же ты там делал, дорогой мой Мати?

М а т и. Что положено практиканту: держал корнцанг и помалкивал.

М а р т и н. А почему ты удрал? Скажи это дядям… Скажи!

М а т и. Доктор Раут… Могу я задать вам один довольно неприятный вопрос?

Р а у т. Спрашивайте.

М а т и. Почему вы сегодня не стали оперировать молодую женщину, которая упала с лесов? Она может не дожить до завтра.

Р а у т. Она ни в коем случае не перенесла бы операцию.

М а т и. Испугались — вдруг умрет на столе? Испугались за свою репутацию? Вы попросту побоялись ее оперировать!

Р а у т. О молодость, молодость… Вы, разумеется, не побоялись бы?

М а т и. Да! Я бы не побоялся риска.

Р а у т. Рисковать жизнью другого человека — это вовсе не смелость, это авантюризм. Когда имеешь дело с больным, обязательно задай себе три вопроса. Первый — безусловно ли необходима операция? Второй — возможна ли операция вообще? И третий — нельзя ли все-таки обойтись без операции? Потому что любая операция неизбежно что-то нарушает и разрушает в организме. Вам это понятно?

М а т и. Да, но… возможно, в данном случае быстрое хирургическое вмешательство…

Р а у т. Хирург, а особенно молодой, очень смелый хирург, всегда обязан спросить себя: будь этим больным моя мать или мой отец, сестра, брат, дочь или жена — я и тогда решился бы на столь спешную операцию? И если хирург, серьезно поразмыслив, скажет «да», значит, он трезво взвесил все «за» и «против». Я подумал сегодня: окажись эта молодая женщина моей дочерью, решился бы я оперировать ее в таком состоянии? И твердо ответил себе — нет.

Пауза.

М а р т и н (тихо). Ты это сейчас неплохо аргументировал, старина Раут. В самом деле, совсем неплохо! Запомни, Мати, пусть это будет тебе наукой… Ты рассказал мне обо всем очень путано… а вообще-то ты замечательный парень, замечательный… Анне-Лийз, подойди-ка сюда, встаньте рядом. Ну чем не пара? В самом деле, чудесная пара… Как они подходят друг к другу! Не правда ли, Инга?

И н г а. Великолепно. А как вы считаете, доктор Карри?

К а р р и. Что?.. Да, разумеется.

М а р т и н. Женись на этой славной девушке, Мати, и я вам такую свадьбу устрою! Я не шучу. Согласен?

М а т и. Такой вопрос следует задать сперва даме. Этого требует элементарная вежливость.

М а р т и н. Да ну? Так что же ты скажешь, Анне-Лийз?

А н н е - Л и й з. Вы отлично знаете, доктор Мартин, что мне не нравятся такие шутки.

М а р т и н. Значит?.. Мда… Тогда ничего не поделаешь… (С внезапной усталостью и злостью.) Дорогие гости, я с огорчением замечаю, что вы устали и спешите домой. Так и быть! (Протягивает руку Рауту.) Спокойной ночи, столп мудрости! (К Мати.) Спокойной ночи, храбрец! (К Анне-Лийз.) Спокойной ночи, дорогое дитя… (К Карри.) Спокойной ночи, добрый дух моего дома. Идите. Карри, у меня к тебе большая просьба: будь хоть раз в жизни джентльменом, проводи Анне-Лийз домой.

К а р р и. С большим удовольствием.

А н н е - Л и й з. Ну зачем же? Я живу далеко.

К а р р и. Именно поэтому.

А н н е - Л и й з. Спокойной ночи.

Все уходят: К а д р и  и мрачный  М а т и — налево. И н г а, проводив гостей, возвращается в гостиную.

М а р т и н. Инга, где-то оставалась бутылка?

И н г а. С меня взяли слово, что я не дам тебе ни капли.

М а р т и н. Карри, разумеется?.. Что ж, я сам найду. (Уходит направо.)

Инга, насмешливо улыбаясь, смотрит вслед мужу. Слева, из холла, входит  п а ц и е н т.

П а ц и е н т. Добрый вечер, сударыня!

И н г а (оборачиваясь). Ох! Ну и напугали же вы меня! Кто вы? Как вы вошли?

П а ц и е н т. Прошу прощения, но, видимо, звонок не работает и дверь оказалась незапертой.

И н г а. Да? Мне помнится, я запирала… Вам кого?

П а ц и е н т. Доктора Мартина. Мне он очень нужен!

И н г а. Мой муж никого дома не принимает. К сожалению.

П а ц и е н т. У меня к нему рекомендательное письмо. (Передает синий конверт.)

И н г а. Рекомендательное письмо?.. Но сегодня он… в таком состоянии, что…

П а ц и е н т. Если сударыня разрешит, я приду завтра рано утром. До свидания. (Уходит.)

Инга разглядывает конверт. Входит  М а р т и н.

М а р т и н. Черт! И куда ты могла засунуть эту бутылку коньяку?

И н г а. Только что приходил какой-то человек. С рекомендательным письмом. Вот…

М а р т и н. Куда ты девала коньяк? Инга!.. А кто его рекомендует?

Инга открывает конверт, заглядывает внутрь и застывает на месте.

Прошу тебя, скажи, куда ты запрятала бутылку? Я прошу тебя, Инга… Мне одну-единственную рюмочку!

И н г а. Коньяк?.. (Несколько мгновений раздумывает.) Пожалуйста, вот тут, на полу. Между книгами…

М а р т и н. Между книгами? (Сразу же находит бутылку, быстро берет большой бокал, наливает, садится в кресло у столика. С наслаждением пьет; откинувшись на спинку кресла и запрокинув голову, закрывает глаза.) Пожалуйста, прочитай мне это письмо…

Инга вынимает из конверта пачку денег и, считая, начинает медленно выкладывать их на стол. Ионас Мартин смотрит, наклоняется вперед — он не верит своим глазам.

(Встает, опирается руками о стол.) Это что за деньги?

Пауза, в течение которой Инга продолжает выкладывать деньги.

Инга, что это?

И н г а. Это и есть… рекомендательное письмо…

З а н а в е с.

 

Действие второе

Декорация первого действия. В комнате тихо и темно. Откуда-то пробивается голубоватая полоска лунного света. Тишину прорезает громкий, почти нечеловеческий вопль. Это в соседней комнате закричал  М а р т и н. Из спальни выбегает  И н г а, в коротенькой ночной рубашке. На ходу накинув халат, зажигает настольную лампу, спешит в холл, к телефону; набирает номер. Снова слышится крик Мартина.

И н г а. Доктора Раута, пожалуйста… Ты, дядя Яан? Господи… сейчас же приходи к нам! Ионас… Я боюсь за его рассудок! Поторопись, прошу тебя! (Кладет телефонную трубку.)

В холл входят  М а т и  и  К а д р и  в наспех наброшенной одежде.

М а т и. В чем дело? Кто-то кричал?

К а д р и. Я так напугалась… Что случилось?

Справа появляется  М а р т и н  в пижаме.

М а р т и н (с ужасом озирается). Инга!.. Где ты, Инга?

И н г а. Я здесь, Ионас. Что с тобой?

М а р т и н. Зажги свет… Все лампы… всюду… Скорей! Скорей!

Инга поспешно зажигает люстру, торшер и лампу в холле.

(Беспокойно осматривается вокруг; заметив за решетчатой перегородкой Кадри и Мати, стоящих в холле, пятится с криком.) Они там, Инга! Они там!..

И н г а. Успокойся, Ионас. Это всего лишь Кадри и Мати. Идите сюда, покажитесь.

Кадри и Мати входят в гостиную.

М а р т и н. Кадри… ты? (Опускается в кресло.)

Пауза.

И н г а. Что с тобой, Ионас? Ты меня так испугал… Страшный сон приснился?

М а р т и н. Да… страшный! Очень!

Кадри делает знак сыну; оба хотят незаметно уйти.

(Испуганно.) Не уходите… вдруг они вернутся?

И н г а. Кто? (Гладит мужа по голове. Пауза.) Ионас, кто вернется? Скажи!

Пауза.

М а р т и н. Инга, я прошу тебя… (Берет со стола пустую бутылку, разглядывает ее.) Инга, у тебя есть где-нибудь!

И н г а. Нет. Вечером ты выпил последнее.

М а р т и н. А может быть, у тебя, Кадри, припрятано наверху? Хоть сколько-нибудь?

К а д р и. Ни капельки…

М а р т и н. Даже для компресса нет?

К а д р и. Истинная правда — нету.

И н г а (приносит халат). Надень, Ионас. Здесь прохладно.

М а р т и н (резко поднимает голову). Который час?

М а т и (смотрит на ручные часы). Уже утро. Без пяти семь.

М а р т и н (с явным облегчением). Тогда — хорошо… Можно не ложиться!

Звонок. Все вздрагивают. Инга спешит открыть дверь и возвращается с  Р а у т о м.

Р а у т. Доброе утро… Ого, здесь уже все бодрствуют? Доброе утро, Кадри… Доброе утро, Мати! Здравствуй, Ионас!

И н г а. Будь добра, Кадри, приготовь нам кофе.

К а д р и. Сейчас, я быстренько… (Уходит.)

М а р т и н (встает, надевает халат; собирается с мыслями, подходит к телефону, набирает номер). Терапия?.. Доброе утро, это Мартин. Как провел ночь Кару из девятой? Ах так… Но в общем немного лучше? Так, так… Ну что ж, введем ему четыре кубика камфары… поддержим сердце… Хорошо. Да… Спасибо! (Кладет трубку, садится в кресло среди разбросанных книг, старается говорить спокойно.) Инга, передай, пожалуйста, мою записную книжку!

Инга протягивает книжку.

(Записывает и громко повторяет.) Девятая палата, Кару — четыре кубика камфары… Последнее время я записываю все распоряжения, которые даю по телефону. Позже заношу их в историю болезни. (Пауза.) Как погода?

Р а у т. Прекрасное утро… тихое, все в инее…

Пауза.

М а р т и н. А ты почему так рано на ногах?

М а т и  тихо уходит.

Р а у т. Вызвали к больному… Шел мимо твоего дома, увидел свет в окнах, и вдруг очень захотелось чашечку крепкого, горячего кофе. Как спал? Хорошо?

М а р т и н. Да… сравнительно.

И н г а. Ионас, поговорил бы ты с доктором Раутом, а?

Пауза.

Р а у т. О чем?

Пауза.

И н г а. Пойду приведу себя в порядок… (Уходит направо. Мартин провожает ее беспокойным взглядом, словно хочет удержать.)

Р а у т. О чем Инга советовала тебе поговорить со мной?

Мартин молчит.

У тебя заботы, старина? Может, потолкуем?..

Входит  К а д р и  с кофейником и чашками, ставит на стол. Наливает кофе и уходит. Раут пьет кофе. Пауза.

Как приятно… (Ставит чашку на стол, встает.) Конечно, тебе лучше знать…

М а р т и н. Куда ты?.. Садись. Я не хочу оставаться один!

Р а у т. Чего ты боишься?..

М а р т и н. Нервы сдали… не сплю… Они не дают мне спать!

Р а у т. Кто?

М а р т и н. Мертвые.

Пауза.

Р а у т. Извини меня, но… но я что-то не понимаю. Какие мертвые? И почему они тебя беспокоят?

М а р т и н. Помнишь, я когда-то рассказывал тебе… у меня было несколько раковых больных… безнадежных… Я даже чертовски гордился тем, что они попали ко мне… Хирурги, оперировавшие их, предсказали всем скорый, неизбежный конец…

Раут кивает.

Ты знаешь, что в республике были, да и сейчас еще в ходу, противораковые препараты — как заграничные, так и наши, экспериментальные.

Р а у т. Знаю. Помню, что одно из этих чудодейственных лекарств просто привело тебя в восторг. И если я не ошибаюсь, ты даже добился некоторого успеха?

Пауза.

М а р т и н. Этот препарат и мой комплексный метод лечения кое-кого действительно… поставили на ноги… Но потом выяснилось, что… Но ведь я так хотел, чтобы все было хорошо!.. Ты веришь мне? Еще мальчишкой я больше всего на свете мечтал стать врачом. Я ни о чем другом так не мечтал. Как я хотел вылечить их!

Р а у т. Разумеется. Возьми себя в руки… Так что же с ними? Ты сказал, что кое-кто из них поправился? Ведь так?

М а р т и н. Да, поправился… Такое было впечатление, но… (Пауза.) Несколько месяцев назад двое из них умерли, сначала один, а вскоре и второй.

Р а у т. Вот это уже нехорошо.

М а р т и н. Очень. Очень! Один умер от инфаркта!

Р а у т. От инфаркта?

М а р т и н. Второй попал под машину.

Р а у т. Я не понимаю…

М а р т и н. Сейчас поймешь. Я присутствовал на вскрытии обоих. Хотел убедиться в действенности моего комплексного лечения. Ведь этот препарат получали человек двадцать безнадежных больных. Я давал его в самых разных комбинациях, с группами витаминов, продумал диету. Большинство моих пациентов умерли. Думал, болезнь зашла далеко… Но трое выжили. Трое безнадежных — ты понимаешь? Все-таки это был большой успех! И он словно вскружил мне голову… Троим я вернул здоровье. Они работали, жили нормальной жизнью и даже понемногу выпивали. Никто уже не сомневался в их полном выздоровлении.

Р а у т. Но в смерти этих двоих ты же нисколько не виноват.

М а р т и н. Да, не виноват. (Пауза.) Но ведь и от рака я их не вылечил. Вскрытие показало, что они никогда и не болели раком. Был конгломерат язв, обусловленный воспалительной реакцией, или, как в свое время говорили, флоридная, или цветущая, язва. Хирург, оперировавший их, поставил ошибочный диагноз. Так что этот противораковый препарат, на который вначале возлагалось столько надежд, принес очередное разочарование, а я оказался… жалким обманщиком.

Р а у т. Ты не обманывал! Ты же хотел помочь им. Так же как и тысячи ученых во всем мире, которые пытаются найти средство против рака или способ его лечения… Все они хотят помочь человечеству… стараются найти средство, которое восстановило бы в больной клетке нормальные жизненные функции. Кое-какие успехи уже достигнуты, и, может быть, именно сейчас какой-нибудь ученый выводит формулу, которая поможет победить рак во всех его формах… Что же касается препарата, о котором мы говорили, то когда-то и я был склонен верить в его целительную силу. Ты рассказал Инге, чем завершились эти твои… попытки лечения рака?

М а р т и н. Нет, никак не могу решиться… Она все еще греется в лучах моей славы… Славы чудо-врача. Но знаешь, что самое страшное? Все они теперь приходят ко мне!

Р а у т. Кто приходит?

М а р т и н. Мои покойные пациенты. Все те, кого я в последние годы пытался вылечить от рака. Каждую ночь они здесь…

Р а у т. Во сне?

М а р т и н. Во сне… По вечерам я долго не засыпаю — боюсь, вдруг придут. Часами тянется какой-то кошмарный полусон. (Встает.) Как это изматывает, мучает!.. И стоит мне заснуть — они тут как тут…

Р а у т. Успокойся. Сядь. И что же они… что же они хотят от тебя?

М а р т и н. Чтобы я сдержал свое слово!

Р а у т. Какое слово?

М а р т и н. Я же обещал вернуть им здоровье. Они… заплатили мне за это!

Р а у т. И теперь требуют вернуть им деньги?

М а р т и н. Нет. Жизнь!

Пауза.

Р а у т. Это у тебя от длительного возбуждения одного из участков коры головного мозга.

М а р т и н. Сам знаю. Но это невыносимо… Они приходят и молча стоят передо мной в ночном полумраке. Иногда кто-нибудь отделяется, но чаще всего они вместе, одна длинная шеренга — неподвижная и молчаливая. И тогда…

Р а у т. И тогда ты просыпаешься?

М а р т и н. Нет. Вот сегодня ночью мне словно кто-то приказал: проверь, действительно ли они мертвы. Я должен был всем им пощупать шею (показывает), вот тут, всем. Они были ледяные. Ледяные… Все! Я закричал и… проснулся. В комнате было темно, и я не понял, что проснулся. Я думал, что сон продолжается, и снова закричал…

Р а у т. Успокойся…

Пауза. Входит  И н г а.

Прежде всего я сделаю тебе успокоительный укол. Потом полежишь минут пятнадцать. Хорошо, если бы ты немного поспал. Позже я обдумаю все. Посоветуюсь… Непременно что-нибудь придумаем. Пойдем.

М а р т и н. Не надо. Я не хочу.

Р а у т. Старая истина: медики — самые упрямые и капризные пациенты… Ну, идем, идем. (Вместе с Мартином уходит направо.)

Инга нервничает, не находит себе места. Р а у т  возвращается.

Надо поторапливаться, а то еще опоздаю в больницу…

И н г а. Прошу тебя, скажи, что с ним? Что-нибудь серьезное?

Р а у т. Довольно-таки. Я кое-что тебе расскажу, девочка, только обещай — Ионасу ни слова о том, что ты знаешь о его большой неудаче…

И н г а. Неудаче? Да, да, обещаю. Говори!

Р а у т. К сожалению, этот противораковый препарат помогает не больше, чем зубная паста.

Долгая пауза.

И н г а. Значит, все те случаи, когда Ионас успешно лечил рак…

Р а у т. Полный нуль… Но ни одного намека, что ты знаешь!

И н г а (потрясена). Разумеется. Поэтому-то у него?..

Р а у т. Да, и поэтому. Но его можно вылечить. Прежде всего — раз и навсегда покончить с алкоголем. Затем — никаких волнений. После того как посоветуюсь с коллегами и что-нибудь решу, мы… (Уходит вместе с Ингой.)

И н г а  возвращается, берет книгу, пытается читать, но бросает ее и начинает ходить из угла в угол. Прислушивается, затем торопливо пересекает холл. Возвращается с  п а ц и е н т о м, который двигается с еще большим трудом, чем вчера.

П а ц и е н т. Сударыня одна? Разве моего друга детства нет дома? Ну, санитарки, которая вам тут прислуживает?

И н г а. С каких это пор Кадри — ваш друг детства?

П а ц и е н т (тихо и серьезно). Со вчерашнего дня, сударыня.

Пауза.

И н г а. Почему вы так странно на меня смотрите?

П а ц и е н т. Похоже, что уже смерть за плечами, а я по-прежнему не могу устоять перед женской красотой. А вы красавица!

И н г а. Вы женаты?

П а ц и е н т. Нет еще. Вот поправлюсь с помощью вашего мужа и уведу вас от него!

И н г а. В знак признательности?

П а ц и е н т. Да…

И н г а. Ну и болтун же вы…

П а ц и е н т. У сударыни есть дети?

И н г а. Нет.

П а ц и е н т. Почему?

И н г а. Нет — и все. Не хочу. А вы хотели бы иметь детей?

П а ц и е н т. С вами — да… хоть две дюжины!

И н г а. Вы удивительно откровенны. (Тихо.) Чем вы больны?

П а ц и е н т. Рак. (Пауза.) Но ведь ваш доктор одолел эту болезнь? Верно? Говорят, будто и в руках у него такая волшебная сила… И будто он знает средство, которое убивает рак.

И н г а. Вам сегодня хуже?

П а ц и е н т. Да, гораздо… Как не хочется помирать! Вот и денег поднаскреб, поднакопил — пусть все мужчины завидуют мне… а женщины любят… красивые женщины… Вид у меня, правда, не ахти какой, но если у тебя водятся денежки, тогда женщинам все равно. Думаете, вру? Вот видите… (С трудом подавляет приступ боли.) Вы говорили обо мне с вашим доктором?

И н г а. Говорила.

П а ц и е н т. Лечить возьмется?

И н г а (протягивает конверт). Велел возвратить…

П а ц и е н т. Нет, не возьму. Неужели дело мое настолько дрянь, что он уже и денег не берет? Или мало ему? Я могу добавить…

И н г а (пожимает плечами). Откуда у вас столько денег?

П а ц и е н т. Уж не работает ли сударыня в милиции, что допытывается?.. (Садится.) Ноги не держат, и в голове гудит… Попробуйте как-нибудь повлиять на вашего доктора. Пожалуйста, прошу вас. А деньги оставьте себе…

И н г а (прячет конверт за вырез платья). Хорошо. Сделаю все, что смогу…

Справа появляется  М а р т и н. Одет в обычный костюм.

П а ц и е н т (с трудом встает). Доброе утро, доктор Мартин! (Снова садится; ему плохо.)

М а р т и н. Здравствуйте.

И н г а. Почему ты так скоро встал?.. Как самочувствие?

М а р т и н. Ничего.

Входит  К а д р и. Пациент смотрит на нее вначале с надеждой, затем с робостью и под конец — с отчаянием.

К а д р и. Ну, слава тебе господи, явились… Знаете, голубчик, я теперь получаю почти вдвое больше, чем раньше. Так что не обижайтесь… (Достает из кармана передника деньги.) Забирайте свои деньги! (Протягивает деньги — пациент не делает ни одного движения, чтобы принять их. Кадри бросает бумажки ему на колени.) Всю ночь сердце болело… Никакой он мне не друг и не родственник. Вчера в первый раз увидела! Наврал вам!

М а р т и н. Но он мне ничего не…

К а д р и. Ах нет? А собирался… Не решились соврать?

П а ц и е н т. Не решился… (Мрачно сует деньги в карман.)

Пауза.

К а д р и. Жалко его, конечно…

И н г а. Кадри, принеси нам, пожалуйста, кофе.

К а д р и  уходит налево. Пауза.

М а р т и н. И ты, Инга, верни, пожалуйста, ему деньги.

Инга делает легкое движение, но пациент останавливает ее.

П а ц и е н т. Сударыня уже вернула. Говорит, вы приказали.

М а р т и н. Вернула? Молодчина, Инга! Ты мне доставила большую радость.

Пауза.

И н г а. Но просто из сострадания все же осмотри его, Ионас! Мне… тоже очень жаль его. И солгал-то он с горя. Может быть, хоть совет дашь…

Пауза.

М а р т и н. Хорошо.

И н г а. Спасибо, что решил помочь человеку… (Идет налево.) Принесу вам кофе. (Уходит.)

М а р т и н. Рассказывайте — что вас беспокоит?

П а ц и е н т. Здоровье, что же еще… (Пытается справиться с приступом слабости.)

М а р т и н. Конкретнее.

П а ц и е н т. Рак.

Пауза.

М а р т и н. Вы так уверены в этом?

П а ц и е н т. Рентгеновские снимки, микроскоп. Да и доктор, который меня оперировал, сказал.

М а р т и н. Он действительно сам сказал вам?

П а ц и е н т. Сперва он наврал мне — все они обычно врут… «Все в порядке, вот увидите, скоро опять будете здоровы…». А своему хорошему знакомому шепнул: мол, через три месяца с этим человеком, то есть со мной, все будет кончено. (Пауза.) Большей пакости даже представить себе нельзя.

М а р т и н. Что вы сказали? Большей…

П а ц и е н т. Большей пакости, чем в земле гнить… Верно?

М а р т и н. Да, конечно… (Встает, ощупывает пациенту шею и лимфатические узлы под мышкой.)

П а ц и е н т. Тот тоже тут щупал… Картина ясная, да? (Пауза.)

М а р т и н. Сколько времени прошло после операции?

П а ц и е н т. Точно восемь недель и пять дней.

М а р т и н. И что вы чувствуете?

П а ц и е н т. Снова боли, доктор. Зверские боли… Как что-нибудь съем — так хоть на стенку лезь. Один тут посоветовал мне свиную желчь пить… А потом я услышал про вас и сразу явился.

М а р т и н. К сожалению, я ничем не могу вам помочь.

П а ц и е н т. Слишком далеко зашло? Тот, кто меня оперировал, говорят, только заглянул внутрь и тотчас же зашил…

М а р т и н. Вы это точно знаете?

П а ц и е н т. Уж будьте уверены. Эта штуковина приключилась со мной в командировке, в другом конце республики. Однажды утром умял полселедки — и вдруг меня как схватило, думал — отдам концы! К счастью, один знакомый строитель рассказал о тамошнем старике докторе: пьяница, правда, но резать, говорят, мастак. Ну, я и лег к нему под нож. Когда выписали из больницы, отправился к старику домой. Спрашиваю его, действительно ли рак, а он говорит: «Отвечать не обязан». (Умолкает, ждет, пока пройдет приступ слабости.) Ну, выложил ему на стол сотнягу новенькими, спрашиваю: «Неужто и теперь не скажешь?» Разозлился, черт. Схватил деньги, затолкал мне в карман и говорит: «Не скажу я тебе правды. Ступай!» Так я и ушел… (Пауза.) Доктор… я заплачу как следует! (Не обращая внимания на протестующий жест Мартина.) Я торговаться не стану, я сам добавлю! Деньги добудешь везде, а жизнь — нигде! Вот беда какая… (Пауза.) А ведь в последнее время мне здорово везло. Тетка умерла… Всю жизнь сквалыжничала, копила, а наследников — один я. Так что насчет денег я кум королю…

М а р т и н. Давно ли у вас эти боли, не помните?

П а ц и е н т. Давно. Лет десять… Вначале почти не чувствовал их, только исхудал. И ослаб очень.

М а р т и н. Но почему вы сразу не обратились к врачу?

П а ц и е н т. А мне, знаете ли, вначале даже нравилась моя болезнь.

М а р т и н. Что?

П а ц и е н т. Ну да… Думал — лучше уж быть тощим, нежели толстым.

М а р т и н. И поэтому вы не пошли к врачу?

П а ц и е н т. Вроде бы так…

Пауза.

М а р т и н. К сожалению, я ничего не могу сделать для вас. Разве только вот что… Поскольку хирург, который вас оперировал, лишь заглянул внутрь — так вы сами сказали, — советую повторить операцию у специалиста. По крайней мере тогда… вам будет гораздо легче…

П а ц и е н т. Смерти ждать?

М а р т и н. Ну, зачем же так? Бывает, что операция дает весьма хорошие результаты.

П а ц и е н т. Да, если болезнь не зашла слишком далеко. А в моем случае?.. (Пауза.) Вы, врачи, без конца крутите. Как будто боитесь называть вещи своими именами.

М а р т и н. Возможно, иногда и боимся…

Пауза.

П а ц и е н т. Так, значит?..

М а р т и н. К сожалению…

П а ц и е н т. Выходит — сложи руки и жди смерти? (Пауза.) А говорят, будто вы вылечили многих таких, как я. Ну достаньте мне хотя бы это противораковое лекарство! Доктор!

М а р т и н. Препарат, о котором вы говорите, не поможет.

П а ц и е н т (в отчаянии). Другим помог, а мне не поможет?

М а р т и н. Он никому не помог.

П а ц и е н т. Достаньте все-таки… Заплатите ему столько, сколько он спросит. Ну, тому, кто делает это лекарство. Достаньте!

М а р т и н. Вы не смеете так говорить. Он делает это лекарство не ради денег. Он хочет помочь людям. Как вы этого не понимаете?

П а ц и е н т. Так помогите же! Достаньте мне это проклятое лекарство! Я сам буду глотать его… Может, мне и не нужны будут ваши советы. В последние дни я чертовски сдал, едва хожу… Дорогой доктор… (Жалобно плачет.)

М а р т и н. Мне очень жаль… но я действительно не могу вам помочь. Честное слово! Я не лгу.

П а ц и е н т. Может быть, мне и жить-то осталось всего неделю… Я видел в больнице одного больного раком — в среду шутил и играл в шашки. Здорово играл. В четверг не стал есть и слег… В пятницу уже никого не узнавал… А в воскресенье… Вы понимаете, доктор?

М а р т и н. Никто не говорит, что вам осталось жить неделю. Я уверен, вы проживете долго!

П а ц и е н т. Лжете! Я знаю… Лжете, чтобы успокоить меня! Может быть, уже через несколько дней… я буду гнить в земле… (В ужасе вскрикивает.) И черви будут меня… Меня?.. А те, другие? Будут жить и веселиться… Мерзавцы! Мерзавцы!

М а р т и н. «Веселиться»? О ком вы говорите?

Пауза.

П а ц и е н т. Прошлую ночь я почти не спал. Внутри скребло, на душе скребло… Вам никогда не хотелось исповедаться?

М а р т и н. Что?

П а ц и е н т. Исповедаться… выложить все, что накопилось на душе! В прежние времена такой человек звал к себе пастора и выкладывал ему все. Любые грехи, говорят, отпускались? Особенно если ты богат?

М а р т и н. Да, отпускались. За большие деньги католическая церковь и сейчас отпускает самые тяжкие грехи.

П а ц и е н т. Вот видите. А у нас нигде ничего не прощают… (Пауза.) А верно, что докторам иной раз рассказывают все как на духу? Будто есть у докторов такой закон: о том, что услышал, — никому. А?

М а р т и н. Да. Профессиональная этика запрещает нам разглашать тайну больного.

П а ц и е н т. Значит, слушать можно, а болтать нельзя?

М а р т и н. Примерно так… Что же вас мучает?

П а ц и е н т (после долгой паузы, тяжело дыша и собираясь с силами). Знаешь, какая птица сидит перед тобой? Гений! Без малого пятнадцать лет таскал материалы с государственных строек — и ни разу не попался. У нас компания, тонко работаем! Все точно рассчитано. За наши штучки сидят другие. Да! Ни в чем не повинные… у них оказались крупные недостачи. Они влипли, а мы получили денежки… Много денег. И гуляем на свободе!

М а р т и н. Значит, за ваши преступления несут наказание невинные люди?

П а ц и е н т. Вот именно. Двое. Девушка, кладовщица, — на нее мне наплевать. Молодая, одинокая, ей спешить некуда, пусть посидит. А вот прораба жаль — все-таки жена, трое детишек. Неплохой парень, верил мне, как брату… Но что поделаешь! Он глуп, я умен. Дураков и в церкви бьют… Припаяли ему восемь лет, конфисковали все имущество. Да какое там имущество…

М а р т и н. Невероятно… И сколько им еще осталось сидеть?

П а ц и е н т. Девчонке — больше двух лет, а ему — шесть с чем-то. Ведь вот какие фортели судьба выкидывает — в тюрьме, а живут. Бед по горло, а живут! Когда-нибудь выйдут… Может, и здоровье еще вполне хорошее будет! А я… Денег куры не клюют, зато…

М а р т и н. Значит, эта история с наследством…

П а ц и е н т. Чепуха. Повезло, конечно, что тетка умерла. Отправился туда в старом барахлишке — и нате вам, закатил роскошные похороны, оделся с ног до головы, шик-блеск… Все поверили, что старуха оставила мне неплохой куш. Кое-какие сбережения у нее, конечно, были… Ну а мне ни к чему стало скрывать свои денежки, выволок их на свет божий. (Съеживается на стуле.) Доктор, неужели так-таки нет лекарства от этого проклятого рака? Неужели я должен подыхать где-то в углу, как чумной пес, воя от боли? А, доктор?

М а р т и н (жестко). От болей кое-что найдем, конечно. Разрешите дать вам совет.

П а ц и е н т. Валяйте…

М а р т и н. Я бы порекомендовал вам две вещи. Пойдите в прокуратуру и расскажите там все.

П а ц и е н т. К чертям! Что я, с ума сошел? А второй совет?

М а р т и н. Ложитесь-ка в онкологический стационар, еще раз под нож. После операции вам станет легче, по крайней мере на какое-то время.

П а ц и е н т. Ерунда… (Скрючивается от боли; лицо у него, когда он выпрямляется, серое.) Видно, в самом деле подыхаю… а мои компаньоны… останутся живы, будут сорить деньгами… А что, если впрямь рассказать эту историю в прокуратуре! Вот был бы номер! Еще успел бы посмотреть, как всю эту теплую компанию возьмут за шкирку. Между нами говоря, там есть и бывшие эсэсовцы и прочая сволочь… Словом, кормушка была жирная. Кое-кто и домишком обзавелся. У одного лупоглазого эсэсовца даже «Волга» в гараже.

М а р т и н. И никто ничего не подозревал?

П а ц и е н т. Подозревали. Но и мы не дураки, читали газеты и книги… Знали, как без дубинки пришибить кого надо. Чуть кто заикнется про нас — мы сразу же: проклятый враг народа, порочит честных людей! Сразу все и затихнут. Ведь всякой ерунде верили! Я вот прихрамываю немного. В сорок первом случайно оцарапало осколком ногу — в собственном саду. Немцам врал, что красные трахнули, а у нас в отделе кадров числюсь в списках чуть ли не как боец истребительного батальона, которому фашисты по копытам угодили… Да, у нас артель — не подкопаешься! Эти свиньи и меня здорово обставили!

М а р т и н. Обставили?

П а ц и е н т. Ну да, обманули. Денег получил куда меньше, чем причиталось.

М а р т и н. За краденый материал?

П а ц и е н т. А за что же еще? В этом городе, пожалуй, сотни индивидуальных домов построены из краденого добра… Если где-то на казенной стройке штукатурка валится или еще что рушится, трескается, — значит, больше половины цемента и другого материала, какой получше, перекочевало налево. Хороший товар заменен дрянью… А где что плохо лежит — прости-прощай! (Приступ боли. Пауза.) Ну, предположим, я снова лягу под нож?.. Ведь я могу так на столе и остаться? Две серьезные операции одна за другой… вдруг так и не проснусь?.. Пауза.

М а р т и н. Не думаю. Вы безусловно выдержите.

П а ц и е н т. А если нет?.. Вам хорошо говорить «не думаю». А если неудача? Раз и навсегда избавлюсь от проклятых болей… (Пауза.) А что, если и впрямь пойти и настучать? Пусть почаще вспоминают обо мне — за решеткой! (Смеется, но почти сразу становится серьезным, сжимает кулак.) Вот она у меня где, судьба этих господ прохвостов!

М а р т и н. Но и судьба той девушки и отца троих детей тоже в ваших руках. В последние дни своей жизни вы сможете стать могущественным, как в сказке, — покарать виновных и освободить невинных!

П а ц и е н т (слушает с напряженным интересом). Освободить… и покарать? Я еще посмотрю… (Встает, но от волнения и слабости шатается и чуть не падает.)

Мартин поддерживает его.

Конечно… Да, со мной и правда все кончено!.. (Пауза.) Доктор… а вы не пошли бы со мной туда… язык не поворачивается сказать… ну, к этим прокурорам?.. Сам я, видимо…

М а р т и н. До двери я провожу вас с удовольствием.

П а ц и е н т. Вы, конечно, с удовольствием… И потом тоже поможете?

М а р т и н. Непременно. (Поддерживает пациента, выходит с ним в холл.)

Входит  И н г а  с кофейником и чашками.

И н г а. Куда это вы вдвоем?

П а ц и е н т (останавливается, долго смотрит на Ингу). К причастию, прекрасная сударыня… К причастию…

З а н а в е с.

 

Действие третье

Декорация первого действия. Книги вокруг кресла сложены в маленькие аккуратные стопки. Когда открывается занавес, И н г а, М а т и  и  М а р т и н  ведут себя так, как будто только что услышали пикантную историю сомнительного содержания, на которую каждый реагирует соответственно своему характеру.

М а р т и н. Это же чушь, Инга! Кто тебе сказал?

И н г а. Вся республика говорит об этом.

М а т и. Не верю. Все это слишком грязно, чтобы быть правдой.

М а р т и н. Известно, что о выдающихся людях завистники вечно распространяют всякие слухи и сплетни — одна хуже другой.

М а т и. И есть люди, которые просто с каким-то сладострастием передают все эти мерзости…

М а р т и н. Мерзости, которые нередко они сами и выдумывают!

И н г а. Я ничего не выдумала! На каждом углу шепчутся.

М а т и. Нечего ходить по углам слушать.

Пауза.

И н г а. Оригинальная благодарность… Живете у нас — и ты и твоя мамаша — на правах членов семьи. Все эти годы, пока ты учился в университете, мы тебе помогали!

М а т и. Мне помогало государство — стипендией. А от вас, мадам, мы ничего даром не получали. Да и не хотели.

И н г а. Разве я требовала платы за комнату? И разве Кадри не ела с нами за одним столом?

М а т и. А разве все эти годы не была она у вас бесплатной прислугой? Не работала на вас не покладая рук каждый свободный от дежурства день?

Пауза.

И н г а. Чего ты хочешь?

М а т и. Ничего.

И н г а. Вот видишь, Ионас, — и это благодарность…

М а т и. Моя дорогая дальняя родственница, какой особой благодарности вы ждете от меня? В каникулы, как послушный слуга мадам Мартин, я не раз выполнял тут любую работу, даже заменял в этом доме электропилу. Попробуй-ка распилить и расколоть около пятидесяти кубов сырой березы!.. Впрочем, благодаря этому у меня на руках мускулы как у десятиборца. Я все до единого приказы выполнял. Даже стирал ваше белье!

И н г а. Господи! Будто я заставляла тебя стирать белье!

М а т и. Я хотел помочь матери. Никакого вреда мне это не причинило. Еще не известно, какая жена и мне достанется…

И н г а. Ах, какая жена? На тебе и сейчас костюм Ионаса.

М а р т и н. Перестань, Инга.

И н г а. Не перестану! Они, словно клещи, впились в нас, а сами…

М а т и (встает). С сегодняшнего дня уважаемая госпожа будет от клещей избавлена. Даю слово! А за костюм я с доктором Мартином расплатился. В прошлую получку отдал последние десять рублей.

И н г а (после паузы). Если ты уже и шуток не понимаешь…

Раздается звонок.

Сядь и прими человеческий вид! Сор из избы не выносить! Сядь! Ионас, пойди открой.

Мартин идет открывать дверь; возвращается с  А н н е - Л и й з  и  К а р р и.

А н н е - Л и й з. Здравствуйте! Как тут хорошо, тепло… Здравствуйте, Мати!

К а р р и. Здравствуйте, доктор Кресс.

Мати молча кланяется.

Приветствую. Мы не помешали?

М а р т и н. Нет, нисколько. Мы тут слегка поспорили.

И н г а. Да, дружеский обмен мнениями. Садитесь! (Приносит кофейные чашки, разливает кофе.) Молодожены, прошу вас!

Пауза.

К а р р и. Благодарю. Чашка горячего кофе — что может быть сейчас приятнее… На дворе метет, хороший буран начинается.

А н н е - Л и й з. Я не ослышалась? Вы сказали — молодожены?

И н г а. А что в этом плохого?

А н н е - Л и й з. Да нет, ничего. (Бросая взгляд на Мартина.) Только сегодня мы встретились с доктором Карри совершенно случайно.

К а р р и. Верно. Вчера я совершенно случайно узнал, что Анне-Лийз собирается на художественную выставку, и поэтому совершенно случайно явился туда к самому открытию. Чуть ли не четыре часа ждал, пока наконец совершенно случайно не встретил ее…

И н г а. Браво! Помню, с каким упорством ты осаждал когда-то и меня.

М а р т и н (после неловкой паузы). Откуда он мог знать, что…

И н г а. Ну… Договаривай! Ты хотел сказать — мог ли он знать, что ворота крепости, защищающей мою добродетель, оказались лишь небрежно притворены?.. Прошу вас… К сожалению, ничего покрепче предложить не могу. Сегодня ровно пять недель, как мой любезный и деликатный супруг обходится без алкоголя. Ну чем не герой?

А н н е - Л и й з. Настоящий герой! (Встает и, сияя от радости, целует Мартина в щеку.) Я страшно рада…

М а р т и н. Подумаешь, геройский поступок… Впрочем, не у каждого хватило бы силы воли!

К а р р и. Я бы все равно не стал пить. Мне скоро на ночное дежурство, Анне-Лийз — тоже.

И н г а. Какое совпадение!

К а р р и. Да, так получилось.

И н г а. Учись, Мати, вести дела. Ведь и этому юноше (взглянула на Мати) Анне-Лийз очень нравится… Я-то знаю! Ну, чего засмущался?..

М а т и. Меня не это смутило. Меня смутило другое.

И н г а. Моя бестактность, разумеется?

М а т и. Да.

И н г а. У нас сейчас гости, не то я бы тебе сказала!..

К а р р и. А вы не стесняйтесь.

И н г а. Только оскорблять умеет, а вот извиниться…

К а р р и. Неужели? А я вот, например, вчера слышал, как мужественно он извинился перед доктором Раутом. Вчера выписалась из больницы женщина, упавшая с лесов, — помните, та, из-за которой Мати, если не ошибаюсь, в этой самой комнате несправедливо обрушился на доктора Раута…

М а т и (с легкой усмешкой). …и получил по носу. Побей, но выучи! К счастью, доктор Раут это умеет.

А н н е - Л и й з. Да, чуть не забыла… (Мартину.) Угадайте, что я вам принесла? (Достает из сумки свернутый лист бумаги, вынимает из него ярко-красный цветок цикламена.) Вчера Кару навестили жена и четырехлетняя дочурка. Девочка принесла этот цветок дяде доктору, я обещала передать его вам.

М а р т и н. Спасибо… (Ставит цветок в вазочку.)

А н н е - Л и й з. Когда Кару прошелся по палате, малышка сказала: «Наш папа уже учится ходить!» (Смотрит на часы, встает.) Мне пора…

Мати, взглянув на часы, встает.

К а р р и (тоже смотрит на часы и тоже встает). Да, в самом деле, пора… Товарищ практикант тоже с нами?

М а т и. Если позволите. И мне пора в больницу.

И н г а. О, у Анне-Лийз целая свита…

М а р т и н. До свидания, доктор Карри. До свидания… доктор Кресс. Возьмитесь-ка под ручку и идите вдвоем. Я решил сорвать ваши амурные планы. Анне-Лийз, не могла бы ты задержаться на несколько минут? Я хочу поговорить с тобой… о некоторых больных.

А н н е - Л и й з. С удовольствием, доктор Мартин!

И н г а. Я провожу вас, молодые люди! Ужасно люблю, когда на улице вьюжит и кружит… Спрячь иглы, Мати! Пошли!

И н г а, К а р р и  и  М а т и  уходят налево.

А н н е - Л и й з. Я вас слушаю, доктор Мартин.

М а р т и н. Да… Не знаю, как и начать этот разговор…

А н н е - Л и й з. Этот разговор будет не о больных, а обо мне и докторе Карри?

М а р т и н. Поразительно!

А н н е - Л и й з. Нисколько. У женщин чутье на такие вещи…

М а р т и н. Поскольку ты предполагаешь, что я не слишком жалую доктора Карри…

А н н е - Л и й з. Я не предполагаю. Я знаю это наверное. Не стану скрывать — доктор Карри действительно сделал мне предложение. Но я отказала ему. Я… я и сама не знаю, почему отказала. И зачем я вам все это рассказываю? Нет, правда, если быть совсем честной — я не могу сказать о Лео Карри ни одного плохого слова.

М а р т и н. Ни одного?

А н н е - Л и й з. Ни одного. Не сердитесь, но я считаю его во всех отношениях честным и порядочным человеком. И очень одаренным.

М а р т и н. Ну, безусловно, он гораздо одареннее меня! К тому же он ловкий и умный карьерист. Он…

А н н е - Л и й з. Прошу вас, доктор Мартин! Неужели и я тоже вынуждена буду думать, что вы только о себе одном высокого мнения?.. А ваши коллеги, с вашей точки зрения, никуда не годятся…

М а р т и н. Значит, все еще злобствуют за моей спиной? Ну конечно, не кто иной, как Карри. Несомненно, это он опять где-нибудь помянул меня добрым словом!

А н н е - Л и й з. Не только Карри.

М а р т и н. Ну что ж, выходите за него замуж! (Во время всего последующего разговора стоит к Анне-Лийз спиной.) Он в самом деле неплохой человек. А я попросту ворчун и брюзга…

А н н е - Л и й з. Как мне хочется, чтобы у вас все было хорошо, доктор Мартин! Я даже сама не знаю, почему мне этого так хочется… Знаете, почему я решила не выходить за доктора Карри? Есть одна крошечная причина. Понимаете, я не люблю его. Да… Я люблю совсем другого человека. Но я не могу выйти за него замуж, потому что он не любит меня и…

М а р т и н. И?

А н н е - Л и й з. И, кроме того, он женат. Но если когда-нибудь жена оставит его…

М а р т и н. Тогда что?

А н н е - Л и й з. Тогда я сразу приду к нему, если только он позовет меня!

М а р т и н. А достоин ли он твоей любви? Не кажется ли тебе, что чувство благодарности ты принимаешь за любовь?..

А н н е - Л и й з. Я, пожалуй, пойду. До свидания!

Пауза.

До свидания, доктор Мартин.

М а р т и н. До свидания, Анне-Лийз…

А н н е - Л и й з  уходит. Мартин стоит, заложив руки в карманы. Он очень озабочен. Начинает шагать из угла в угол. Появляется  п а ц и е н т. Дойдя до другого конца комнаты, Мартин поворачивается и только теперь замечает его.

М а р т и н. А-а… это вы? Разумеется, дверь была опять не заперта?

П а ц и е н т. Да. Вчера я вышел из больницы. Видно, придется все-таки убираться с этого, света… Устаю отчаянно, ноги подкашиваются.

М а р т и н. Вас оставили до суда на свободе?

П а ц и е н т. Да, дал подписку. Я ведь сам во всем чистосердечно признался. Человек я безнадежно больной, перенес тяжелую операцию… Дело сделано, обсуждать больше нечего. Денежки ухнули… все до копейки. За душой ни гроша, как у новорожденного… (Достает из портфеля пузатую бутылку французского коньяка, ставит на стол.) Вот, приберег для вас. Знаю — любите крепенькое.

М а р т и н. А про тех, что без всякой вины сидят за ваши преступления, тоже рассказали?

П а ц и е н т. Оба уже на свободе. (Пауза.) У меня к вам один-единственный вопрос, доктор. Я не понимаю… Сегодня мне страсть как захотелось селедки с луком и уксусом и свежего ржаного хлеба… Ну, я не удержался и здорово набил брюхо.

М а р т и н. И снова боли?

П а ц и е н т. В том-то и дело, что никаких! Что бы это значило?

М а р т и н. А что вам сказали в больнице?

П а ц и е н т. Ту же чепуху, что и раньше, — что я непременно поправлюсь…

М а р т и н. И поправитесь. Вы и сейчас уже здоровы. За недельку-другую наберетесь сил и тогда — хоть в каменоломню! Да! Потому что никакого рака у вас не было — мне сказал хирург, который вас оперировал. У вас была просто большая застарелая язва. Ее удалили — и теперь проживете хоть до ста лет. Поздравляю.

П а ц и е н т (шепотом). Врете…

М а р т и н. Правда. Чистейшая правда.

П а ц и е н т. Врете… Врете… Или… врали раньше?

М а р т и н. Раньше? Нет, не врал. Сомневался — да, но о своих сомнениях, разумеется, вам ничего не сказал. Иначе вы и не подумали бы идти к прокурору.

П а ц и е н т. Нет… Нет?.. Нет!..

М а р т и н. Чего вы бушуете? Вы же не умрете, будете жить. У вас сейчас такой вид, словно вы стоите под виселицей, с петлей на шее… Да, хоть я и не хирург, но на этот раз мне действительно посчастливилось полностью удалить раковую опухоль. Поздравьте меня… Из организма нашего общества я изъял такую злокачественную опухоль, как вы, — ликвидировал ее вместе со всеми корнями и отростками. Что же вы меня не поздравляете?.. Вы когда-то жаловались, что чуть-чуть не сдохли от боли, сделав глоток коньяку. (Открывает принесенную пациентом бутылку, наливает полную рюмку.) Пейте. Я вам гарантирую — никакой боли вы не почувствуете! Одно удовольствие… Пейте. Пейте!

Пациент, словно невменяемый, берет рюмку.

Пейте, пейте — и вы убедитесь, что я говорю правду. Пейте!

П а ц и е н т. Нет… (Медленно ставит рюмку на стол. Он никак не может прийти в себя.) Что я наделал? Что же я наделал!.. Сам себя разорил… И теперь — в тюрьму!.. Они ж меня там убьют! (Вцепившись обеими руками в волосы, начинает подвывать противным, прерывающимся голосом, точно волк, попавший в западню.)

Входит  И н г а.

И н г а. Что тут за дикие вопли?.. Кто… (Замечает пациента, смущенно умолкает.)

М а р т и н. Поздравь и ты этого попавшего впросак преступника — он совершенно здоров!

И н г а. Что? Кого?.. Да, да, конечно, поздравляю… Это правда?

П а ц и е н т (мрачнее мрачного). И надо же так влипнуть — похоже, что я буду жив… Но деньги, мои деньги!

Пауза.

Сударыня, вы не вернули бы мне мои деньги?.. Помните? В рекомендательном письме?.. За эти деньги добрые люди хоть передачу присылали бы.

М а р т и н. Вы, видно, с ума сошли от радости, что остались в живых. Вы же сами при мне сказали, что моя жена вернула вам деньги, — припоминаете?

П а ц и е н т. Я тогда солгал.

И н г а. Вы лжете сейчас. Или… просто все перепутали.

Пауза.

П а ц и е н т. Наверное, просто перепутал… (Обхватив голову обеими руками, медленно уходит налево. В дверях оборачивается к Инге.) Будьте здоровы, прекрасная сударыня. Перед вами я всегда готов снять шляпу… (Уходит.)

М а р т и н. Чему ты усмехаешься? Или… ты действительно тогда не отдала ему денег?

И н г а. Тебе важнее было бы знать, что наш дорогой Мати и его мамаша не намерены больше жить у нас. Этот молодой болван окончательно оскорбился… Но где я найду новую домработницу?.. Боюсь, что санитарки теперь нос задерут — зарплату ведь повысили.

М а р т и н. Ты не ответила мне. Ты вернула этому человеку его деньги? Говори правду.

И н г а. Правду? Пожалуйста. Тогда он не захотел, а сейчас я не отдала. Потому что этих денег больше нет. Нет! Они помогли нам утрясти кучу всяких дел. И этот костюм, который ты видишь на мне, тоже куплен на эти деньги. И твои ботинки и…

М а р т и н. На деньги этого преступника?

И н г а. Ну и что? Подумаешь какой эстет…

М а р т и н. К черту!

И н г а. Ну зачем же так грубо? Некрасиво!

Мартин подходит к столу, выпивает приготовленную для пациента рюмку, наливает и опять пьет.

За старое принялся? И такими темпами? Ну что ж, дело твое… (Вынимает скрипку из футляра, валяющегося среди книг, проводит пальцами по струнам.) С каким наслаждением я бы трахнула эту штуку об стол — да так, чтоб щепки взлетели под потолок!

М а р т и н. Этот же настоящий Ториони!.. А впрочем, бей… Кончится раз навсегда это бессмысленное пиликанье. (Пьет.) Обиделась?

И н г а (с обидой в голосе). Конечно, нет. Но я все-таки не понимаю… Когда я кончала консерваторию, считалось, что у меня выдающиеся способности. Кое-кто даже говорил про меня — музыкальное чудо.

М а р т и н. А меня еще совсем недавно считали выдающимся врачом. Кое-кто говорил — чудо-врач.

И н г а. И все-таки… почему у меня такой неожиданный спад?

М а р т и н. Вернее, почему не получилось того взлета, которого все ожидали?

И н г а. Прекрати, пожалуйста, свои глупые и несносные насмешки.

М а р т и н. Насмешки всегда кажутся глупыми и несносными тем, против кого они направлены. Но для того, кто насмехается, это веселое и остроумное занятие… Твоя главная беда и заключается в том, что никто всерьез не критиковал тебя.

И н г а. В том числе и ты?

М а р т и н. И я.

И н г а. Заметно, что ты уже пьян. Трезвый ты превозносишь мою игру до небес.

М а р т и н. У трезвого у меня, наверное, не хватает смелости.

И н г а. Сейчас ты просто удивительно смел! Ну-ка, скажи мне, великий знаток и ценитель музыки, почему я не двигаюсь вперед? В чем, по-твоему, главная причина?

М а р т и н. Хочешь услышать откровенный ответ искреннего любителя музыки?

И н г а. Да, говори.

М а р т и н. Замечала ли ты сама, как твоя натура проявляется и в твоей манере исполнения? Ты очаровательная женщина, речь у тебя бойкая, подчас не лишенная блеска. И точно так же ты играешь: бойко, порой — почти с блеском. Но вот случается, что в разговоре ты неожиданно для себя самой касаешься тем, требующих большой эрудиции, и тут оказывается, что твоих, в общем, довольно-таки туманных знаний недостаточно. Сболтнув какую-нибудь глупость, ты сама это сразу понимаешь, раздраженная своим промахом, теряешь самообладание — и тут же делаешь новую, еще большую глупость. Так и с твоей музыкой. Если какое-нибудь сложное произведение ставит тебе все более серьезные задачи, ты вскоре начинаешь спотыкаться и путать, потому что уровень твоего мастерства невысок. И тогда ты приходишь в ярость от собственного несовершенства и готова оборвать струны у скрипки. Ты…

И н г а. Хватит, профессор! Впрочем, ладно, продолжай.

М а р т и н (наливает коньяку, пьет). С удовольствием. Ты никогда не станешь выдающимся исполнителем, потому что тебе, как мне кажется, не хватает высокой нервной восприимчивости… тонкого музыкального чутья, у тебя нет той страстности, которая захватывает слушателей и уносит их в мир трагического или прекрасного…

И н г а. Значит, по-твоему, у меня нет ничего?..

М а р т и н. Я этого не говорю, но прежде всего у тебя слишком мало… настоящей человеческой теплоты, сердечности. Тебе надо еще много…

И н г а (перебивает его). И это говоришь мне ты?.. Ты… шарлатан! Пьяница! Жалкий знахарь, спекулянт на человеческих болезнях! Врачеватель бессильных старикашек… Они тебе не снятся — те, что попали впросак с гормонами, которыми ты их пичкал?

Мартин при каждой фразе Инги вздрагивает, словно от удара. Берет со стола вазочку с цветком, держит ее в руках, потом ставит на книжную полку. Возвращается и в раздумье стоит среди книг, сложенных стопками на полу. Тихонько начинает ворошить их ногой, постепенно раскидывает.

Подумаешь — психоанализ!.. Так мне, значит, не хватает тончайшей нервной восприимчивости?

М а р т и н. Слушай внимательнее. Тебе не хватает того, что делает обыкновенного скрипача большим художником, — тонкого музыкального чутья.

И н г а. Значит, у меня его маловато? Не больше, чем у пилы?

М а р т и н. У чего?

И н г а (с плаксивой гримасой). У пилы. У обыкновенной пилы. Вот… (Яростно пилит смычком по струнам.)

Входит  Р а у т.

Р а у т. Увлекаешься ультрамодной музыкой? Не понимаю, что за народ тут живет. Входная дверь настежь. На дворе стужа. Я не помешал? Нет? Ну, тогда… (Снимает пальто.) Ох и метет на улице!

М а р т и н. Чудесно, что ты пришел. Честное слово, чудесно! (Наливает коньяку.)

Р а у т. Заставил себя немного пройтись, хоть мне и нездоровится. Очевидно, погода… Ты что, приятель, делаешь? Опять пьешь?

М а р т и н. Пью. Опять.

Р а у т. Инга, Инга, зачем ты позволяешь? Зачем ты позволяешь ему пить?.. Почему вы так зло смотрите друг на друга? О чем вы беседовали, если не секрет?

М а р т и н. Никакого секрета нет. Мы ссорились.

И н г а. Ты, очевидно, не веришь?

Р а у т. Верю. (Садится в кресло.) Я очень устал сегодня… Слишком устал…

И н г а. Карри говорил, что ты совсем не бережешь себя. Непомерно много работаешь… Мой отец, вырезав человеку слепую кишку, две недели держал его в больнице. А ты на пятый день отпускаешь домой. Случись с ним дома что-нибудь — отвечать будешь ты.

Р а у т. Лечение у нас бесплатное, поэтому каждый чуть что — сразу к нам. Иногда даже в коридорах полно больных.

И н г а. Не принимай так много!

Р а у т. Как же так?

Пауза.

И н г а. Ох, как я тоскую по Западу…

М а р т и н. К сожалению, на Западе никто не тоскует по тебе.

И н г а. Что ты за человек, дядя Яан? Недавно ездил с женой в Швецию — и вернулся. Где-нибудь в Торонто или Сиднее такого специалиста, как ты, озолотили бы… Да одних эстонских эмигрантов там столько, что…

Р а у т. Там хорошо, где нас нет.

И н г а. Ты загубил здесь свое здоровье… Столько вытерпеть!.. Знаешь, кто ты? Дурак! Старый дурак…

Р а у т. Будь добра, Инга, посмотри…

И н г а. Что?

Р а у т. Будь добра, посмотри внимательно, какого цвета у меня волосы.

И н г а. Волосы? Седые. Как снег белы… (Останавливается на полуслове; пауза. Тихо, за его спиной.) Ты можешь простить меня, дядя Яан?.. Я… я… очень нехорошая… и я не понимаю…

Р а у т. Я был за границей в шестьдесят втором году. Но даже если бы я чудом попал туда в пятьдесят втором, я все равно не остался бы. Здесь моя родина, здесь мой маленький стойкий народ. Здесь настоящие эстонцы — твердые и суровые, как валуны в поле… Сильные, работящие и надежные.

И н г а. Ты же форменный националист.

Р а у т. Я стар, и здоровье у меня плохое. Я много ошибался в жизни… Что ж, называй меня националистом, если тебе так нравится.

Звонит телефон.

И н г а (берет трубку). Квартира доктора Мартина… Кто?.. Из больницы?.. Да, пожалуйста… Кого?.. Доктора Раута? (Прикрыв рукой телефонную трубку, Рауту.) Тебя, конечно, здесь нет!

Р а у т (встает). Дай-ка я сам послушаю… (В трубку.) Раут слушает. Здравствуйте, доктор Мурдмаа… Высокая температура? Хорошо, я загляну… Да, скоро. (Кладет трубку, с улыбкой разводит руками.) Такова жизнь врача…

И н г а. Самому нездоровится… Никто не может тебя заставить!

Р а у т. Заставляет больной, который нуждается во мне. Ну, я пойду. У одного в терапевтическом сильные боли в области живота. Надо взглянуть, надо взглянуть. Спокойной ночи, Ионас! Я очень прошу тебя — не пей больше. Спокойной ночи, Инга… Нет, я не сержусь на тебя… (Уходит.)

М а р т и н. Когда-то давным-давно эмблемой медиков была горящая свеча… До последнего трепетного огонька — светит…

И н г а. Что же тут удивительного — ведь свеча. Пока горит, светит.

М а р т и н. Пока горит — светит…

Пауза. Мартин наливает себе коньяку, пьет. Наливает еще, но в этот момент звонит телефон.

(Берет трубку.) Да, Мартин у телефона… Ну, что новенького, Анне-Лийз?.. Что?.. Кару из девятой просил позвонить мне?.. Слушаю, слушаю… Немного не по себе? Разумеется — погода. (Прихлебывает коньяк.) Введи ему кордиамин, один кубик… (Вынимает из кармана записную книжку.) Или вот что… (Инге.) Передай, пожалуйста, мою чашку кофе.

Инга передает.

Спасибо… (В телефон.) Введем ему лучше строфантин — один кубик. (Записывает.) «Кару Андрес — один кубик строфантина». Ясно?.. Чудесно… Утром увидимся. Доброй ночи, Анне-Лийз! (Сует записную книжку в карман, напевая, подходит к полке с книгами, берет цветок, ставит на стол рядом со своей рюмкой коньяку. Садится, напевает тихонько.) «Бродил ли здесь последний могиканин, в руке сжимая острый томагавк…». Инга!

И н г а. Ну, что тебе?

М а р т и н. Я горд. Чертовски горд. Кару никому, кроме меня, не доверяет. Сам попросил сестру позвонить мне. Дежурного врача не позвал. Это называется — большая популярность. Большой авторитет. Большое…

И н г а. Большое хвастовство.

М а р т и н. Хочешь, я налью тебе рюмочку?

И н г а. Нет. У меня плохое настроение.

М а р т и н. Именно поэтому. У меня тоже было плохое настроение, а теперь, как видишь, прошло… Все прекрасно, все хорошо! И ты, Инга… Потанцуем? Спляшем твист… Или индейский военный танец? (Поет и танцует.) «Бродил ли здесь последний могиканин, в руке сжимая острый томагавк…».

И н г а. Перестань, пожалуйста. Ты пьян. Ты… отвратителен!

М а р т и н. Да. Отвратителен. Я давно это знаю…

И н г а (стоя среди книг). Последний могиканин… Глупец! Святой Ионас любуется сам собой! Все поза и самореклама — глядите, дескать, меня обуревает жажда знаний…

М а р т и н. Скоро они прочтут мою статью, и она потрясет всех!

И н г а. Своей расплывчатостью…

М а р т и н. И все-таки я чертовски талантлив… чертовски талантлив!

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Да, разумеется, это я, доктор Мартин… Что? Кто умер только что?.. Повторите! Не может быть… Алло, алло, алло!..

Пауза.

И н г а. Кто звонил?

М а р т и н. Из больницы… Я… Кару… из девятой палаты… умер… После укола… Неправильная доза?

И н г а (берет у него трубку, кладет на рычаг). Говори яснее.

М а р т и н. Я ничего не понимаю… Кару из девятой палаты только что умер. Я не понимаю, как… как могла Анне-Лийз так ошибиться в дозе? Ведь я же не мог ошибиться…

И н г а. Конечно, ты не мог ошибиться!

М а р т и н (берет записную книжку, в которую записал распоряжение Анне-Лийз). Разумеется, я не… (Невнятно читает.) Инга!

И н г а. Да?

М а р т и н. Что я наделал!.. Инга!.. Инга… Это я! Вот смотри… моей собственной рукой… Анне-Лийз ни при чем. Кару нельзя было вводить целую ампулу строфантина… Это я!.. Я?.. Где-где мое пальто?

И н г а. Куда? Ты же пьян.

М а р т и н. В больницу. Это я!.. Ужасно… Дай мне пальто…

И н г а (отталкивает Мартина к стене). Никуда не пойдешь. Сумасшедший!

М а р т и н. Я должен. Надо выяснить… Я пойду…

И н г а. Замолчи! Прошу тебя — замолчи! Так… Теперь слушай меня. Прежде всего ты примешь холодный душ. Я сейчас дам тебе горячего черного кофе. Ты должен явиться туда трезвым. Понимаешь? Абсо-лют-но трезвым!.. И запомни — ты не мог ошибиться!

М а р т и н. Но ведь я…

И н г а (прижимается к мужу). Дорогой, послушай меня. Никто ничего не знает. Это может стоить тебе звания врача. Кто сегодня дежурит?.. Карри? Ничего, он выкарабкается! Они же тебя угробят, весь этот ваш коллектив. А я хочу помочь тебе, потому что я люблю тебя. Понимаешь? Люблю, несмотря ни на что. Иногда говорю, что ненавижу… Но и тогда люблю.

М а р т и н. Жена Кару и маленькая дочурка еще вчера навещали его…

И н г а. Не распускай нюни — ты не виноват! Ты не виноват! Не виноват! Не виноват!.. (Срывает с него галстук.) Дай сюда пиджак… (Берет у него пиджак.) Вот так. (Подталкивая Мартина, идет за ним, беспрестанно гладя ему спину и руки, как бы ободряя и защищая его силой внезапно вспыхнувшего в ней большого чувства. Интонации ее нежны, но тем не менее совершенно очевидно, что она стремится воздействовать на мужа.) Теперь иди в ванную, прими холодный душ. И заруби себе на носу — ты не мог ошибиться. Понимаешь? Не мог… Не мог… (Вплотную подходит к мужу.) Погоди… Постой же. Ответь — ты ошибся?

М а р т и н. Да… То есть — нет, нет. Я… не ошибся…

И н г а. Слава богу, рассудок возвращается к тебе. Запомни твердо — ты не ошибся!

М а р т и н (с ужасом смотрит на Ингу). Да… Неужели я не ошибся… неужели я не ошибся?.. (Медленно уходя.) Я… не… ошибся…

З а н а в е с.

 

Эпилог

Декорация та же, что в прологе.

Входит  Р а у т. У него очень усталый вид, ему нездоровится. Садится на кушетку и, прислонившись к стенке, закрывает глаза. Долгая пауза.

Входит серьезный, озабоченный  К а р р и. За ним — взволнованный  М а т и  К р е с с. Заметив Раута, оба тихо останавливаются. Входит удрученная, убитая  А н н е - Л и й з. Раут с трудом встает. Подходит к Анне-Лийз, внимательно смотрит ей в лицо. Долгая пауза.

Слева на авансцену быстро входит  М а р т и н. Останавливается у крайнего занавеса.

Р а у т. Анне-Лийз… вы? Как мне трудно этому поверить…

А н н е - Л и й з. Я ошиблась. Виновата только я…

М а р т и н. Нет, я! (Приближается, резким движением вынимает из кармана записную книжку.) Я отдал это распоряжение по телефону. Разговаривая с Анне-Лийз, я, как всегда, записал себе все в книжку, слово в слово. Вот, смотрите…

А н н е - Л и й з. Доктор Мартин… Зачем вы это делаете!.. Доктор Мартин!

М а р т и н. Только я несу всю тяжесть ответственности за эту трагическую смерть.

А н н е - Л и й з. Но ведь его спасли! Доктор Карри и доктор Раут сразу же сделали ему закрытый массаж сердца. (Со слабой улыбкой.) И оно опять заработало! Около Кару — люди. (Счастливым голосом.) Он жив!

Мартин озирается, словно помешанный, его блуждающий взгляд останавливается поочередно на Карри, Мати, Рауте, лица которых светятся радостью — спасен человек!

К а р р и. Да… Он снова живет.

М а т и. Он живет! Он даже сказал несколько слов!

Р а у т. Нам действительно удалось спасти его. Кару из девятой палаты будет жить.

Мартин оборачивается, и на его лице мелькает подобие улыбки. Потом он начинает смеяться, смеется все громче и громче. Его смех переходит в неудержимый истерический хохот. Так смеется человек, находящийся на грани безумия. Запрокинув голову и смеясь, он медленным шагом идет вперед и неожиданно умолкает. Взгляд его широко раскрытых глаз пуст и неподвижен. Анне-Лийз, повинуясь переполняющей ее жалости, делает шаг к нему, но Раут легким движением руки останавливает ее.

Мартин вдруг как бы сникает и, закрыв лицо руками, начинает громко плакать. Его плач производит вначале тяжелое, удручающее впечатление, как это бывает, когда в безумном отчаянии плачет уже немолодой мужчина. И тут появляется  К а д р и. Она останавливается возле Мартина, мгновение колеблется, потом дотрагивается до его плеча.

К а д р и. Доктор Мартин, дорогой доктор Мартин, как хорошо, что вы здесь. Кару просит вас в палату. Да. Кару…

М а р т и н (поднимает голову). Кару? Меня? Нет, скажите, что я… Что меня здесь нет… (Смотрит на Раута.)

Р а у т (протягивает Мартину белый докторский халат). Бери, бери… И ступай сейчас же…

Мартин делает несколько шагов, но снова в нерешительности останавливается. К нему подходит Карри и (по крайней мере так кажется) с какой-то суровостью отбирает у него докторский халат. Мгновение они молча стоят друг против друга, затем Карри помогает Мартину надеть халат и подталкивает его к двери, ведущей во внутренние помещения больницы.

Мартин идет, все провожают его взглядом. И только доктор Раут стоит отвернувшись и озабоченно разглядывает что-то на полу.

З а н а в е с.

1964