#img_8.jpeg

Действующие лица

Марина Лааст — корабельный кок.

Роберт (Роби) — оркестрант.

Микк (Микки) — кельнер, ее сыновья.

Мирьям Гордон — танцовщица, невеста Роберта.

Юмбо Нурк

Тувике

Алексиус

Матс Лоок — рабочие.

Кикерпу — учитель танцев.

Аап Рооп — карманный вор.

Юри Руут — констебль.

Эстер Лайд — врач.

Кроокус — командир полка.

Тармик — начальник связи полка.

Михкель Эннок — майор юстиции, военный прокурор.

Кадакас — моряк торгового флота.

Эльтс Сепп — телефонистка.

Вальдек Сепп — ее отец.

Эльмо Саулус — рабочий, бывший сверхсрочник.

Оскар — лавочник.

Арчибальд Фукс — экономист.

Шиппай — портняжных дел мастер.

Эва-Май — его жена.

Анни — его старшая сестра.

Секретарь трибунала.

Часовой.

Караульный.

Солдаты.

Действие происходит с 1941 по 1945 год.

Таллинская гавань, учебный лагерь, землянка, фронтовая дорога, на берегу Нарвы.

 

Действие первое

Картина первая

За несколько минут до наступления в зале полной темноты где-то вдалеке возникает топот тысяч кованых солдатских сапог, размеренно чеканящих шаг. В зале темнеет.

Топот усиливается и приближается, приближается, приближается. Тысячи охрипших солдатских голосов угрожающе скандируют: «Sieg heil! Heil! Hitler! Gott mit uns! Sieg heil». Гремят раскаты битвы. Трещат пулеметы, раздаются орудийные залпы. Неожиданно в этот грохот врывается ясная и мужественная музыкальная фраза: «Идет война народная…» Мелодия гаснет в шуме битвы, но потом на мгновение возникает с новой силой, точно призыв военного рога, и снова тонет в гуле сражения…

Но вот все это уходит куда-то вдаль. Воцаряется тишина, которая длится до тех пор, пока не открывается занавес. Таллинская гавань. Решетчатые опоры большого портального крана, чуть поодаль — причал с тускло поблескивающим палом, от которого к корме судна тянется толстый манильский канат. Спустя несколько секунд после открытия занавеса в глухой шум гавани ворвется торопливый лай зенитных орудий, установленных на военных кораблях, — и сразу же в небе один за другим станут рваться снаряды! На переднем плане на огромных ящиках из-под товаров лежат спокойный  Т у в и к е  и озабоченный  Р у у т; они в эту минуту старательно ищут глазами виновника поднебесного шума. Рядом с ними — А а п  Р о о п. Сидящий тут же  Э л ь м о  С а у л у с  пишет письмо. Спрятавшись за ящик, глядит в небо мрачный  Ф у к с  в очках с золотой оправой. Тревожно подняли головы  м у ж ч и н ы, которые до этого с интересом следили за карточным «поединком» между коренастым  О с к а р о м  и маленьким  Н у р к о м.

На Нурке лишь рубашка, брюки и ботинки.

Зенитные, пушки умолкают.

Т у в и к е. Фашист, сволочь, видно, на разведку прилетел… Ну, теперь уже недолго!

Р о о п (тощий, робкий; на груди у него, под пиджаком, две красные велосипедные камеры). Полагаешь, недолго?..

О с к а р (тасуя карты). Недолго. Немец коварен… и силен.

Ф у к с (Роопу). Чертовски коварен и силен. Чрезвычайно силен. На что вам эти камеры?

Р о о п. Мне их надела моя девчонка, так, на всякий случай. Вдруг придется в море помокнуть?..

Ф у к с. Что ж, вполне вероятно. И не исключено даже, что раненным.

Р о о п. Вы думаете — в пути?..

Ф у к с. Уверен. Бомбы, мины, торпеды. Даже если мы чудом и доберемся до Ленинграда, там все равно попадем в лапы к немцам.

Т у в и к е. Эй, ты, не сей панику. Мне что, спуститься и влепить тебе разок по роже?!

Пауза.

Ф у к с. Очевидно, это и есть диктатура пролетариата?..

Т у в и к е. Точно. Она самая. У нас в литейном один, будь он проклят, тоже до тех пор бубнил: «Гитлер победит, Гитлер победит», пока я…

Ф у к с. Пока ты не влепил?..

Н у р к. Вот именно. Как только получил от Тувике затрещину, сразу же вызвался нести лозунг… Ей-богу! Своими глазами видел. Мы вместе работали на «Красном Крулле»… (Оскару.) А ты, кажется, лавочником был?.. Людей обвешивал? Верно?

О с к а р. В советском обществе нет лавочников. Я был работником прилавка! (Кладет перед Нурком несколько карт, весело напевает.) «Земли родные зорко храня…». Хватит?

Н у р к (осторожно переворачивает карты, шепотом). Прикупаю…

О с к а р (дает карту, напевает). «…Смело с врагом сражаясь в боях…». Хватит?

Н у р к (шепотом). Давай еще…

О с к а р (напевает). «…Пали храбрые дружины…». (Дает карту.) Перебор?

Н у р к (кидает карты). Перебор… Надо же, такое издевательство! Все время шли картинки, и вдруг нате вам — восьмерка…

О с к а р. Да, случается. (Зевает.) Может, к пиджаку добавишь и штаны?

Р о о п. Как же он без штанов на войну пойдет?

О с к а р. Ничего, начнет воевать — государство ему новые штаны выдаст!

Н у р к (стягивает с себя штаны, кидает Оскару). Подавись, гад!

О с к а р. Чего ругаешься? Тебе не повезло. Я тоже мог остаться без штанов. Давненько мне не шла такая хорошая карта!

Н у р к. Я все отыграю… Погляди, какие у меня отличные ботинки!..

Р о о п. Хочешь остаться в чем мать родила?

О с к а р (оценивающе смотрит на ботинки Нурка, затем тасует карты, сдает). Еще?..

Т у в и к е (он тщетно пытался уснуть, слезает вниз). Ну и жарища… Что за вид у тебя, Юмбо?!

Н у р к. У меня? Мне тоже стало жарко… Давай еще! Эх, опять погорел… (Снимает с себя ботинки.)

Оскар подбирает его вещи.

Т у в и к е. Это куда же он твою одежду?..

Н у р к. Утюжить… По совести говоря, я дочиста продулся в очко. Впервые в жизни стал играть на деньги — и вот… Носки и рубашка — все, что осталось. Дорогое будет воспоминание…

Т у в и к е. Болван! А если на судне спросят, куда девал одежду?

Н у р к. Скажу — обчистили меня в карты, ободрали как липку.

О с к а р. Вот как?.. И, разумеется, укажешь на меня — вот, мол, кто обчистил.

Т у в и к е. А на кого же?

О с к а р (швыряет Нурку одежду и ботинки). На! Надевай и носи… временно… как чужие вещи.

Н у р к (быстро одевается). А часы… и деньги?..

Т у в и к е. Это, стало быть, плата за учение. Растяпа…

Р о о п. Да-а… Не такая уж маленькая плата… (Выходит вперед.)

Р у у т (тихо). Здорово, воришка…

Рооп поднимает голову, с испугу сплевывает; пауза.

Входит  М а р и н а.

М а р и н а. Здравствуй, Тувике! Роби здесь нет?

Н у р к (всматриваясь в даль). Ребята, смотрите, кто идет!.. Краса и гордость нашей улицы — наша плясунья Мирьям!

В светлом, отороченном вышивкой летнем платье появляется красивая, милая  М и р ь я м; ее сопровождает  М и к к, щеголеватого вида парень.

М а р и н а. Мирьям… и Микк?.. А где же Роби?

М и к к. Роби покинут, и вместо него взят Микк.

Т у в и к е. Молодчина девочка, что пришла проводить нас… Да здравствует Мирьям! Урра!

Н у р к, О с к а р, Т у в и к е  и  С а у л у с. Ура! Ура! Ура!.. Станцуй для фронтовиков, станцуй, девочка, не то заберем тебя с собой!

М и р ь я м. Ох, с какой радостью я уехала бы с вами! И на войну пошла бы. Зачем только я училась танцевать?.. Мне бы врачом быть… И маме могла бы сейчас помочь…

М а р и н а. А что с мамой? Опять сердце?

М и р ь я м. Да. Врач сказал — раньше чем через месяц ей даже пошевелиться нельзя. Ее нельзя ни поднимать, ни переносить. Она должна тихо и неподвижно лежать. Каждую ночь я плачу в подушку от отчаяния… А что, если придут эти палачи со свастикой!

Н у р к. Ерунда… Не так страшен черт, как его малюют.

М и р ь я м. Если бы так…

М и к к. Не бойся. Я немцев знаю.

М и р ь я м (замечает Руута; удивленно). Вы здесь?.. Вот уж не ожидала… Здравствуйте! А где Роби?

О с к а р. Очевидно, Роби передумал. Здравствуйте, барышня Гордон! Вы меня, по всей вероятности, не знаете. А я знавал вашего отца, пана Соломона. Это тот жестянщик, который упал с крыши и разбился насмерть, — ведь верно? Замечательный был человек. Я хорошо помню, как он танцевал краковяк и мазурку и как женщины вечно пялили на него глаза! Огонь!.. Вы очень похожи на него…

Входит  К а д а к а с  в форме моряка торгового флота.

К а д а к а с. Ого! Почему эти голубчики до сих пор не на судне? Здравствуй, Марина.

М а р и н а. Здравствуй, Кадакас. Скоро отчалим?

К а д а к а с. Скоро. Твои парни здесь?

М а р и н а. Один здесь…

К а д а к а с. Ну и пестрое общество собралось тут… Разумеется, настоящие бойцы сейчас в истребительных батальонах и рабочих полках… Посмотрим, как тут насчет военной дисциплины. (К Кикерпу.) Послушайте, товарищ… да, да, вы! Постройте людей для отправки на судно.

К и к е р п у. Я?.. Простите, но почему я? Я никогда в строю… Из меня и не получится… потому, что я… Ну хорошо… сейчас. Ребята… Послушайте, господа… то есть товарищи!.. Послушайте… Надо построиться. Простите, я прошу вас…

Никто не обращает внимания на его тихие увещевания.

С а у л у с (спрыгнул с ящика). Товарищ помощник капитана, разрешите мне построить людей!

К а д а к а с. Разрешаю.

С а у л у с (зычным голосом). Внимание!! Внимание!! Слушай мою команду! (Вытягивает вперед руку.) За мной по одному становись! Шагом марш!

Все, за исключением Микка, бегом выполняют приказ.

Так. Нале-во! Напра-во равняйсь! Эй, ты там… Да, именно ты, — подтяни живот!

О с к а р. Куда я его подтяну?!

С а у л у с. Отставить разговоры! Смирно! Товарищ первый помощник капитана, по вашему приказанию люди построены.

К а д а к а с. Вольно!

С а у л у с. Вольно!

К а д а к а с. Как вас зовут?

С а у л у с. Эльмо Саулус.

К а д а к а с. Вы как будто кадровый офицер?..

С а у л у с. Был на сверхсрочной. Старший унтер-офицер. Или, как говорят в народе, старшая шкура.

К а д а к а с. Из Тондиской унтер-офицерской школы?

С а у л у с. Так точно. Продукт Тондиской фабрики по обработке шкур. Уволили в тридцать восьмом году.

К а д а к а с. За что?

С а у л у с. За пререкания с начальством.

К а д а к а с. И чем вы занимались все это время?

С а у л у с. Варил асфальт.

К а д а к а с. Останетесь старшиной группы.

С а у л у с. Так точно. Есть остаться старшиной группы!

К а д а к а с (к строю). Так… Отправитесь вместе, как и хотели. В кормовом отсеке. (Заметил Микка.) А к этому товарищу приказ строиться не относился?

М и к к. Не относился.

К а д а к а с. Вот как?.. Занятно… Я вижу, тут появились еще новые лица. (Роопу.) Вас как зовут?

Р о о п. Аап Рооп.

К а д а к а с. Где работали?

Р о о п. Я?.. Ах, где я работал?.. Я… (Исподлобья бросает взгляд на Руута, робко посмеивается.) Видите ли, я… я… был на совершенно случайных работах…

К а д а к а с. Так, так… (Останавливает взгляд на Фуксе.)

Ф у к с. Арчибальд Фукс. Экономист.

К а д а к а с. Судовладелец Фукс не ваш родственник?

Ф у к с. Дядя. (С веселой ноткой в голосе.) А вы не тот ли красный боцман Кадакас, который, плавая на «Мийне»…

К а д а к а с. Ну-ну, продолжайте! Продолжайте, продолжайте!..

Фукс молчит.

Хорошо, тогда я сам продолжу. Да, я тот самый красный боцман Кадакас, который, плавая на «Мийне» — было такое судно, — занимался подстрекательством команды. Бывшие хозяева до сих пор скрежещут зубами, проклиная меня за это… В Ботническом заливе команда завладела судном и вопреки воле капитана привела его в Таллинскую гавань. Вы считаете, что я поступил неправильно? (Смотрит на Руута.) Тоже новенький?

Р у у т. Юри Руут.

К а д а к а с. А вы где работали? Какую работу выполняли?

Р у у т (помолчав). Я был констеблем.

К а д а к а с. Иными словами — полицейский?

Р у у т. Полицейский.

К а д а к а с. Признайтесь — не очень-то много вашего брата отправляется с нами?

Р у у т. Не знаю. Мой год подлежит мобилизации. (Пауза.) И я ненавижу фашистов.

К а д а к а с. Тогда, разумеется… Ну хорошо! (Саулусу.) Отведите людей на судно.

С а у л у с. Так точно. Смиррно!

М и р ь я м. До свидания, друзья! Возвращайтесь с победой — все, все!

Р у у т, С а у л у с, Т у в и к е, Н у р к. До свидания, Мирьям!..

С а у л у с. Напра-во! За мной ша-гом ммарш! (Уводит за собой всю группу.)

К а д а к а с (Микку). Значит… этот человек не собирается воевать?

М и к к. Не собирается.

К а д а к а с. Почему?

М и к к. Из принципа. Я человек миролюбивый. Мне военная форма не по душе. Какая бы то ни было.

М а р и н а. Что за околесицу ты несешь, парень?.. Это мой младший, Микк. Просто у него такая работа, не пускает его на войну.

К а д а к а с. Какая же такая работа?

М а р и н а. Сперва не понять было толком, чего он хочет… Получил специальность котельщика, а потом много лет был кельнером… Захотелось и ему работы почище. Брат у него музыкант, в оркестре играет… на работу ходит в воротничке и при галстуке… Потом без конца ходил на эти курсы боксеров…

К а д а к а с. Ого! Кельнер собирался стать боксером?

М и к к. Да нет, просто неплохо, если кельнер знаком с боксом.

М а р и н а. А теперь вдруг взял да и вернулся на завод.

К а д а к а с (с улыбкой). Потому что в конечном итоге работа котельщика много чище…

М и к к. Нет. Профессия кельнера нравится мне куда больше. Фрак на тебе как влитой… галстук бабочкой… Изысканное общество. Правда, ближе к утру приходилось видеть и свиней… Но в общем мне нравилось! Да… А котельщик… эта работа освобождала меня от армии, давала бронь. А бронь — это жизнь! (Смотрит на Мирьям.) Я хочу жить… очень хочу жить…

Появляется  Р о б и — на плече у него висит рюкзак, из его кармана видна красная роза.

М и р ь я м. Роби!.. Где ты так долго был, Роби?

М и к к. Очевидно, товарищ доморощенный композитор музицировал.

Р о б и. Он прав, Мирьям. Я действительно написал для тебя… одну довольно странную вещь… пьеса для трубы… соло…

М а р и н а. Как хорошо, что ты пришел, мой дорогой!

М и к к. В самом деле, замечательно, что ты, будущий знаменитый композитор, спасаешь честь семьи и отправляешься на войну, завоевывать победу. (Пауза.) Тебя не оскорбит, если Мирьям тем временем снова полюбит меня?

М и р ь я м. Снова тебя? Я же тебя никогда не любила… (Помолчав.) То есть не так, как Роби… Ты был и остался моим другом… Ведь так?

М и к к. Я надеюсь, что так это не останется… Я умею заставить полюбить себя…

Р о б и. Умеешь. Даже я люблю тебя. Хвастун! Болван! Шкуру свою бережешь!

М и р ь я м (умиротворяюще). Мои хорошие…

К а д а к а с. Отца бы вашего сюда. И с ремнем!

М а р и н а. Ты, Кадакас, видать, не знаешь — их отец вместе с кораблем погиб в Северном море, когда они были еще вот такие махонькие… Тогда я сама стала ходить в море. С тех пор я очень редко видела парней… Их растила бабушка, как могла и умела…

Пауза. Крик с корабля: «Товарищ Кадакас, капитан зовет!»

К а д а к а с. Сейчас! (Уходит.)

Роби прикалывает розу к груди Мирьям.

М и р ь я м. Какая чудесная роза! Красная, как кровь! Я никогда не видела такой… удивительная…

Роби несколько раз целует Мирьям. Микк исподлобья смотрит на них.

Р о б и. Ты знаешь, дорогая, у меня нет твоей фотографии…

М и р ь я м. Сегодня же сфотографируюсь и пришлю тебе… С этой красной розой… Роби, если бы ты знал, как я боюсь… Их остановят?… Роби, как ты думаешь, скажи?..

Р о б и. Не знаю, что и сказать…

М и р ь я м. Какое несчастье… И почему я такая ужасная трусиха? За всю свою жизнь я никому ни причинила зла. У меня нет ни одного врага… у моей мамочки — тоже… Роби, я люблю только тебя… Я буду ждать тебя.

Целуются. Микк смотрит на них с такой нескрываемой ревностью, что  М и р ь я м  уводит  Р о б и.

М а р и н а. Ну, сын мой Микк, счастливо тебе оставаться на этот раз! Через недельку, наверно, снова буду дома… если только не подорвемся на мине… (Пауза.) Я не хотела при Мирьям… но если, не приведи господь, они действительно явятся и узнают, кто был ее отец… Дай слово, что ты не оставишь девочку! Спрячешь ее, убережешь…

М и к к. Уберегу! Не беспокойся, мама. Со мной она в безопасности. Я в свое время достаточно обслуживал немцев, знаю, как управляться с ними.

М а р и н а. Наш Кадакас говорит, что это не немцы, а гитлеровцы. И что это не одно и то же.

М и к к. Все-таки — немцы. Народ высокой культуры. Не стоит верить всему, что болтают.

Появляются  Р о б и  и  М и р ь я м.

Р о б и. Мама, в следующий раз, когда пойдешь из Таллина, привези мне фотокарточку Мирьям.

М а р и н а. Непременно… Непременно привезу. Ну, будь молодчиной, девочка! До свидания… доченька…

М и р ь я м. До свидания!

М а р и н а. Пошли, сын… Долгие проводы — лишние слезы… Пойдем… (Уходит.)

Р о б и. Сейчас… еще минутку… (Вынимает из рюкзака свернутые в трубку ноты и передает Мирьям.) Тут кое-что для тебя… и мое последнее соло для трубы… Я так хочу, чтобы эта пьеса тебе понравилась!

Не отрывая глаз от нот, Мирьям выходит на просцениум, прислушивается.

Сцена погружается в полумрак. Где-то высоко вдали возникает музыка — соло на трубе, отрывистая, с очень своеобразными ритмами и интонациями. Музыка все ближе и ближе, пока наконец не заполняет весь зал. Как бы непроизвольно Мирьям делает несколько танцевальных па. Мелодия захватывает ее, и, словно подхваченная порывом бури, она страстно и темпераментно отдается танцу.

Роби и Микк, стоящие в лучах света по обе стороны портала, пристально смотрят на нее. Внезапно раздается торопливый лай зенитных орудий. Музыка обрывается.

Мирьям бежит к Роби. Все трое смотрят вверх. Слышно, как высоко один за другим рвутся зенитные снаряды. Раздается тревожный бас пароходного гудка…

Картина вторая

Просторная, с бревенчатым накатом землянка в учебном лагере. На переднем плане, влево от столика дежурного, за которым сидит  Н у р к  с красной повязкой на рукаве, расположен ряд двойных нар, сколоченных из неоструганных березовых досок. Справа — глубокая ниша; в ней длинная полка с котелками и кружками. Тут же — пирамида из винтовок и лестница из брусков, ведущая наружу. Ближе к авансцене — сплетенное из прутьев чучело, так называемый «противник» для занятий по штыковому бою. В момент, когда открывается занавес, с о л д а т ы, лежащие на нарах, тихо напевают: «Там, где в поле колосится рожь…» Р о б и  наблюдает за  Т у в и к е. Тот — в красноармейской форме, в огромных самодельных шлепанцах, в руке винтовка со штыком, — встав в классическую для штыкового боя позу, колет «противника».

Т у в и к е. Мне уже тошно. Я скоро себя самого проткну. Честное слово!

Р о б и (устало). Коли!.. Мне велено муштровать тебя, и, пока ты этого дела не осилишь, я не отстану.

Т у в и к е. Думаешь, фашист будет стоять и зевать, пока я с грехом пополам проткну его?

Н у р к. Твое дело слушаться, красноармеец Тувике. Тебе дан штык, и ты знай себе коли!

Появляется  Т а р м и к, на рукаве у него повязка дежурного, за ним — Э с т е р  Л а й д.

Р о о п. Внимание!

Н у р к. Встать! Смирно! (Спешит навстречу Тармику.) Товарищ командир батальона…

Т а р м и к (прерывает). Отставить. Чем тут занимаются?

Р о б и. Обучаю красноармейца Тувике штыковому бою.

Т а р м и к. Почему не на учебном плацу?

Р о б и. Из-за размера ног красноармейца Тувике: они у него такие большие, что, пока не будет выполнен специальный заказ на сапоги, Тувике разут.

Т у в и к е. Товарищ командир, разрешите обратиться!

Т а р м и к. Говорите.

Т у в и к е. Пожалуйста, прикажите сержанту Лаасту, чтобы он не тратил свое, а также и мое время на эти дурацкие занятия. Штыковой бой — устарелая штука, современная военная техника другая! Фашист умрет со смеху, если увидит, что я собираюсь его колоть…

Т а р м и к. А хоть бы и со смеху, — главное, умрет. Ну да ладно, Лааст, перенесем занятия по штыковому бою на учебное поле. Но осваивать эту «устарелую штуку» придется, и усердно осваивать. Для чего у винтовки штык, а? Ближний бой выигрывает тот, кто лучше усвоил технику этого боя. Ясно?

Т у в и к е. Теперь намного яснее, товарищ командир.

Л а й д (она тем временем побывала в нише и возвращается, держа в руках три котелка; осматривает дно каждого, читает). «Тувике… Рооп… Нурк…». Кто Нурк?

Н у р к. Весьма приятный юноша примерно моей наружности, моя очаровательная юная дама…

Л а й д. Я вам никакая не «очаровательная юная дама». Грязь! Грязь! Грязь!

Р о о п (разглядывает свой котелок). Мой вовсе не грязный. Может быть, только чуть-чуть — от супа…

Л а й д. У нас порядок такой: командир отделения приходит вечером в санчасть и сам чистит котелки своих нерадивых подчиненных. Нурк, кто у вас командир отделения?

Пауза.

Р у у т. Я, ефрейтор Руут.

Л а й д. Мда… Где я вас встречала?

Р у у т. В Таллине. Я был констеблем вашего района. Однажды мне пришлось составить на вас протокол: ваша плохо воспитанная собака загрызла соседских кур.

Л а й д. Верно! Итак, прошу вечером зайти в санчасть.

Р у у т. Ясно. Грязные котелки прихватить?

Л а й д. На этот раз придете без них. Я разъясню вам правила элементарной гигиены.

Т а р м и к  и  Л а й д  уходят. Пауза. Тувике старательно колет «врага».

Н у р к. Руут, если тебе неохота, пошли меня. Ее трактат о гигиене я готов слушать и на пустой желудок.

Входит  О с к а р.

Смирно! Налево равняйсь! Явился Чапаев номер два!

Т у в и к е (ставит винтовку в пирамиду). Сейчас… у меня готово… (Приносит шпоры, прикрепляет их к сапогам Оскара.) Ну, шагай!

О с к а р (ходит взад-вперед, щеголевато прищелкивает каблуками, — шпоры звенят). Ну, как?..

Т у в и к е. А что, сила!

Н у р к. Сила! Курам на смех…

О с к а р. Думаешь?

Р о б и. Ты же не умеешь ездить верхом… Каптенармус со шпорами!

О с к а р. А ты почему знаешь, что не умею?

Н у р к. Да, сложен ты как кавалерист… Но вот никак не пойму, зачем тебе шпоры, — хлеба без них не взвесить, что ли?

О с к а р. Думаешь, не нужны? (Отсыпает Тувике табаку.) Первый сорт… На десять самокруток. Как и договаривались!

Н у р к. Тут только на пять приличных самокруток, а, Тувике?

О с к а р. Поскольку работа хорошая, добавим еще столько же — как премию! Пусть не говорят, что Оскар скупердяй. Ты что-то сказал, Тувике?

Т у в и к е. Ничего.

О с к а р. Я думал, ты поблагодарил!

Т у в и к е. Ослышался. Скручивайте, ребята, — табак что надо. Честно заработан. Обтачивал так, что глаза на лоб вылезли!

Пока все скручивают цигарки, на лестнице один за другим появляются К и к е р п у, А л е к с и у с  и  Ф у к с. Они в драных и залатанных ватниках и брюках. У Алексиуса на голове что-то вроде папахи, на ногах разного цвета валенки. На Фуксе рваная шапка-ушанка, ноги обуты в дырявые сапоги. У Кикерпу от очков остались лишь скрепленная проволокой оправа и половина одного стекла. На ногах огромные лапти.

К и к е р п у. Добрый вечер, господа!

Ф у к с. Разрешите перелетным птичкам, вестникам весны?..

А л е к с и у с. Привет товарищам красноармейцам…

Р о б и (помедлив). Здравствуйте и вы…

К и к е р п у. Дай-ка разок затянуться, Тувике!

Т у в и к е (протягивает каждому бумагу и табак). А ты откуда меня знаешь?..

К и к е р п у. Спасибо… Глядите — Аап Рооп?..

Ф у к с. И не за решеткой?!

Р о о п. Чертовщина… Профессор танцев?!

К и к е р п у. Он самый. Прошу, господа! Итак, на чем мы прошлый раз остановились? Ах да, вариация основного па румбы… Одну минутку, я только выберу даму… (Подходит к пирамиде, берет винтовку со штыком; поет и танцует румбу. Останавливается.) Неужели моим следующим танцем будет военный танец?.. И с такой пылкой дамой? (Относит винтовку на место.)

Ф у к с. Иезус-Мария! Ну и аромат у этого табака…

А л е к с и у с. Живете вы здесь — как в раю!

К и к е р п у. Хотите — верьте, хотите — нет, а я действительно тот самый Руди Кикерпу, всегда dernier cri, что означает «последний крик моды». Изысканнейший мужчина во всем Таллине!

Р о о п (Фуксу). А ты тот самый парень, которому Тувике собирался дать по морде, — ведь это ты сказал, что Гитлер выиграет войну…

Ф у к с. И выиграет.

Т у в и к е. Врезать, а?..

Ф у к с. Непременно выиграет! Уже на Сталинград жмет… Победа у него, считай, в кармане.

О с к а р. У нас здесь верят в обратное. И крепко верят. Вот Роби не далее как вчера вступил в кандидаты партии.

Ф у к с. Прими мое глубокое соболезнование.

Р о б и. Мы еще поглядим, кто кому в конце концов выразит соболезнование. Откуда идете, человеки? Из Котласа?

Ф у к с. Отовсюду. И из Котласа тоже. Мы туристы. Попутешествовали немного по матушке России! Явились сюда впятером… все в таком виде, что близко лучше и не подходи. Двое сразу же заковыляли в санчасть… Почему с нами так поступили?!

А л е к с и у с. Да. Почему нам не поверили?!

Ф у к с (бросает шапку на землю, туда же летит и ватник). И после всего этого еще могут думать, что мы рвемся воевать за Советскую власть!

А л е к с и у с. Ты власть сюда не приплетай. Командир рабочего батальона — это еще не Советская власть. (Пауза.) Или ты, Кикерпу, думаешь иначе?

К и к е р п у. Не знаю, что я думаю. Хочу видеть и оборотную сторону медали…

Р о б и. Ваше счастье, что догадались прийти сюда!

А л е к с и у с (разглядывает винтовку). А что вы тут делаете с этими деревянными ружьями? Играете в войну, а? Настоящих-то не хватает?

Т у в и к е. Пока вроде бы и впрямь не хватает… Но скоро будет хватать. Всего будет хватать! И тогда ударим так, что…

Ф у к с. Бедная гитлеровская армия!.. Знала бы она свой печальный конец…

Н у р к. Мы здесь и вправду готовимся к страшной схватке. Вот гляди — учимся делать шашлык из Адольфа! (Берет винтовку со штыком, делает молниеносный выпад и классическим ударом протыкает «врага».) Гитлер капут!

На лестнице появляется  М а р и н а. Она в шапке-ушанке, зеленой солдатской фуфайке и кирзовых сапогах.

Р о б и. Мама!..

М а р и н а. Роби! (Сбегает с лестницы, бросается в объятия сыну.) Я все-таки нашла тебя… Нашла…

Р о б и. Мама… Мамочка… Дорогая мама! Откуда же ты?

М а р и н а. Из Ленинграда, из блокады… через Ладогу — лед уже ломался… Многое видела, и смерть видела, а вот жива… Дорогой сын, дай я посмотрю на тебя…

Р о б и. Ты давно из Таллина? Ты видела Мирьям еще хоть раз?

М а р и н а. Видела. Мирьям была… ну, как тебе сказать… В общем, настроение у нее неплохое, мать стала поправляться. Что правда, то правда — Микк заботился о них как мог. И совершенно бескорыстно. Мирьям пришлось бы плохо без него. Как-то они там теперь?.. (Роется в котомке.) Вот… конверт с фотокарточкой и письмом от Мирьям. Все время лежал у меня за пазухой. Я завернула его в кусок материи. А то порвался бы. Трижды наш корабль подрывался на минах — в последний раз я всю ночь проплавала в море неподалеку от Сууресаара… утром меня подобрал катер… (Развертывает материю, достает конверт и передает Роби.) Сколько раз сушила его…

Роби целует мать, распечатывает конверт и вынимает из него письмо и фотографию, вернее, то, что осталось от нее, — кусок белого картона.

М а р и н а (с ужасом). Что же это такое?! Господи, беда какая… Ничего не осталось… Все смыла вода…

Роби печально переворачивает в руках белый прямоугольник.

Картина третья

Подвал разбомбленного большого жилого дома. Слева, в той части, где потолок цел, перед стиральным катком, на ящике с боеприпасами, сидит  м а й о р  Т а р м и к, в обгоревшем полушубке, перепачканный, весь в ссадинах, и что-то пишет. В том же углу около аппарата — Э л ь т с, в валенках, в чуть тронутой огнем шубе и шапке-ушанке.

Справа с потолка свисают чудом удержавшиеся на арматурном каркасе большие бетонные глыбы, у печки, скомбинированной из бензинового бочонка, греется  Н у р к  в сильно обгоревшем полушубке. Снаружи время от времени доносятся выстрелы, разрывы снарядов и пулеметные очереди.

По разрушенной каменной лестнице спускается  А л е к с и у с  в полушубке и валенках. Кладет автомат на ступеньку и долго, скрестив руки, хлопает себя по плечам, стараясь согреться.

Т а р м и к. Неужели никак не натопить эту чертову дыру?!

Н у р к (показывает на пролом в потолке). Вентиляция чересчур хороша, товарищ майор.

Т а р м и к. Не понимаю, что это с Роопом — заснул он там, что ли? Спросите!

Э л ь т с (в трубку). Наш связной Рооп еще у вас?.. (Слушает.) Они говорят, что Рооп уже час как ушел. (Кладет трубку.)

Т а р м и к (встает). Что бы это значило? Оттуда сюда рукой подать…

Пауза.

Н у р к. С Фуксом под Алексеевкой было то же самое. Час пропадал, два, три, день, два, три… и до сих пор нет.

А л е к с и у с. Рооп не Фукс. Фукс перебежал к немцам.

Э л ь т с (горячо). Он что, сказал тебе, что перебежит? Подозревать легко. Может быть, убили…

Тармик подходит к Эльтс, нежно успокаивает ее.

А л е к с и у с. Рооп честный. В десять раз честнее Фукса.

Э л ь т с. Честный? Говорят, Рооп был вором!

А л е к с и у с. Мало ли что — был. Важно, какой он сейчас. Фукс постоянно твердил, что он порядочный… а сам ночью тайком таскал хлеб у товарищей…

Н у р к (старается обратить внимание Алексиуса на Тармика и Эльтс; двусмысленно). Не говори сейчас о хлебе… Я вспомнил один анекдот…

Т а р м и к (поймав его взгляд, отходит от Эльтс). Не говорите с ним сейчас о хлебе… Лучше скажите, чтобы сменил вас и подежурил перед этой дырой, а не рассказывал здесь анекдоты…

Н у р к (кряхтя, встает). Что-то кости ломит… Нет ли у меня температуры?.. В самом деле!

Т а р м и к. От лени жара не бывает.

Нурк берет автомат и, прихрамывая, медленно поднимается по ступенькам. С лестницы навстречу ему сбегает разгневанная  М а р и н а — в полушубке, шапке-ушанке, с карабином в руках.

Э л ь т с. Марина! Наконец-то!..

Н у р к. А ну, приветственный марш! (Поет «Свадебный марш» Мендельсона.) Ты привезла поесть?! У меня в брюхе пусто, как в Голодной степи…

М а р и н а. Привезла! Как бы не так! Черт знает что…

Т а р м и к. В чем дело?

М а р и н а. Мины стали рваться совсем близко… и лошади, будь они прокляты, понесли. (Плачет.) Термосы с горячей едой… ящик с хлебом… все потеряла! Все…

Н у р к. Марина… дуреха, перестань реветь! Я же глупо пошутил, когда сказал, что у меня в брюхе пусто… Честно говоря, я даже думать не могу сейчас о еде!

Т а р м и к. Нурк говорит чистую правду. У него… (Смотрит на Нурка; сердито.) Нурк!

Н у р к. Слушаюсь! (Уходит.)

Входят  Э н н о к  в белом перепачканном полушубке и  Т у в и к е с винтовкой, в руке у него портфель.

Т у в и к е (Энноку). Ну, вот… Мы и на месте.

Э н н о к. А где… мой портфель?

Т у в и к е (протягивает). Этот?

Э н н о к. Нет, у меня был целый… и чистый… Покажите… Этот, да… (Заглядывает внутрь.) К счастью, все бумаги целы… Портфель был между мной и шофером. А где мой шофер?

Т у в и к е. Ваш шофер… Его же убило… (Пауза.) Да, его убило на месте, товарищ командир… не знаю, как вас называть… В шубе звания не видно, сразу не разберешь, где солдат, а где генерал…

Входит  А а п  Р о о п  с большим узлом, следом за ним — любопытный  Н у р к.

Т а р м и к (приподнимается). Начальник связи полка майор Тармик.

Э н н о к. Военный прокурор Михкель Эннок.

Р о о п (украдкой сплевывает три раза, делает несколько шагов к авансцене). Надо же — и везде-то их хватает, этих чертовых прокуроров.

Э н н о к. Что? Вы что-то сказали? Повторите!

Р о о п (громко отчеканивая). Я сказал: как хорошо, что у нас везде хватает прокуроров.

Э н н о к. Ах вот что?.. Значит, мне послышалось.

Р о о п (Тармику). Товарищ майор, связист Рооп вернулся с задания!

Тармик кивает. Рооп поворачивается — на его полушубке сзади огромная дыра с рваными краями.

Т а р м и к. Рядовой Рооп! Что это с вами?!

Р о о п. Вы ведь знаете про контейнер, который фрицы сбросили сегодня с самолета. Он упал на поле между нами и немцами. Все ждали вечера, чтобы пойти посмотреть… Ну а я решился сходить туда засветло. Ползу, разгребаю себе в снегу дорожку… И тут полушубок, дрянь этакая, почему-то вздыбился у меня на спине, а немецкий пулеметчик и полоснул по нему длинной очередью. Но я все-таки добрался. Вы же знаете, что говорили об этих контейнерах!.. Битком набиты деликатесами!

Н у р к. Ох, парень! Там же, наверно, шоколад, копченая колбаса… Этот узел у тебя оттуда?

Р о о п. Оттуда. Я весь контейнер облазил. Он был набит — дальше некуда… Посмотрите сами, что им Гитлер послал… (Развязывает узел.)

Н у р к (засовывает туда руку, прыскает со смеху). Железные кресты!.. (Вынимает кресты.) Смотрите — одни железные кресты…

Т а р м и к. В самом деле — железные кресты… (Смотрит на Нурка; гневно.) Нурк!!

Н у р к. Слушаюсь. (Бежит наверх, на свой пост.)

Э н н о к. Значит, здесь командный пункт?

Т а р м и к. Точнее, здесь был командный пункт еще полчаса тому назад. Сейчас он перенесен вперед. Вам кого?

Э н н о к. Командира полка подполковника Кроокуса.

Т а р м и к. Он сейчас впереди, на новом командном пункте.

Э н н о к. Еще ближе к передовой?

Т а р м и к. Да. Еще ближе. Там, где оперативный отдел штаба. Если желаете, я провожу вас туда.

Неподалеку разрывается несколько тяжелых мин.

Э н н о к. Сперва отдышусь немного… Мне, старику, в самом деле здорово сейчас повезло. То ли мина, то ли снаряд… Машина опрокинулась, загорелась, и я очутился под ней. Меня только оглушило и помяло немного… А шофер… Жаль… Очень жаль. Какой-то боец вытащил меня. Молодчина. Если бы не он, то, очевидно, я…

Т у в и к е. Это Лааст… старший сержант Роберт Лааст.

Э н н о к. Старший сержант Роберт Лааст?.. Молодчина! Его легко могло ранить, кругом шла такая пальба…

Т у в и к е (быстро взглянув на Марину). Да, палили там основательно… (Шутливо обнимает Эльтс; Тармик ревниво взглянул на него.) Эльтс, у тебя больше не найдется хлеба? Живот так подвело, что…

Э л ь т с. Мой последний хлеб ты съел утром.

Т а р м и к. Что ж, тело большое, постоянно требует заправки! А я вот даже и не чувствую, что не ел. Да мне Эльтс и не предлагала хлеба.

Э л ь т с. Да, кажется, не предлагала.

Т а р м и к. А я всегда предлагаю Эльтс свои бисквиты.

Э н н о к. Что я слышу? У вас даже хлеба нет?.. А горячей пищи?

Т а р м и к. Пустяки. Иногда получаем… Сюда ведь не добраться!

Э н н о к. Ну, разумеется… повара — известные трусы!

Т а р м и к. Сегодня наша повариха сама взяла вожжи в руки, и ничего — пробилась. Только так гнала, что, к несчастью, растеряла всю провизию.

Э н н о к (смеется). Да неужели?! Растеряла провизию? Ну, ясно, у страха глаза велики. Посмотреть бы на нее сейчас!

М а р и н а. Смотрите.

Т у в и к е. Она не робкого десятка! Она мать того самого парня, Роберта Лааста, который был ранен, когда спасал вас.

Длинная пауза.

М а р и н а. Роби ранен?! Тяжело?

Т у в и к е. Не страшно. Осколок пробил руку, вот тут, прошел через мякоть. Успокойся, Марина… Роби скоро вернется.

Э н н о к. Значит… вы?.. Я прошу простить меня. Очень прошу простить меня… Я не знал, что этот юноша — ваш сын и что он ранен…

Появляется  Р о б и, левый рукав его полушубка пуст, рука на перевязи.

Р о б и. Товарищ майор, я вернулся в строй.

Т а р м и к. Значит, рана несерьезная? Отлично, отлично…

М а р и н а. Роби… Ну, слава богу!.. (Энноку.) Это он и есть…

Э н н о к. Роберт Лааст? До самой своей смерти я — ваш должник! Вас надо представить к медали… нет, к ордену!

Р о б и. Дорогой товарищ…

Э н н о к. Майор юстиции Эннок.

Р о б и. Дорогой товарищ майор, за что меня награждать? Я помог вам, вытащил вас из-под машины — ну и хорошо. Быть может, будет такой день, когда вы меня вытащите из-под какой-нибудь машины, вот мы и сочтемся! Согласны?

Э н н о к (после паузы). Если вы так думаете… Вы занятный человек. Рана не болит?

Р о б и. Пустяки. Перевязали как следует, через несколько дней забудется. У меня все раны отлично заживают, ведь правда, мама?..

Картина четвертая

Ночь. Все залито лунным светом. На снегу поблескивают крошечные ледяные кристаллики. Перекресток дорог с гладко утоптанным голубоватым снегом, посередине столб с указателем дороги.

Через сцену, по диагонали, в том направлении, куда показывает дорожная стрелка, нескончаемой колонной идут  с о л д а т ы, они несут на плечах противотанковые ружья, тянут установленные на лыжах минометы, пулеметы и прочее военное снаряжение. Очень далеко, за черным горизонтом, грохочут, выбрасывая огонь, пушки, трепещут огни взлетающих в воздух ракет и красным заревом полыхают далекие пожары.

Где-то в стороне слышится сигнал трубы, и вслед за этим раздается команда, которая передается по колонне: «Стой! Привал десять минут!» Этот возглас звучит все ближе и ближе. Солдаты, которые в этот момент пересекают перекресток, останавливаются.

С а у л у с (кричит идущим впереди). Стой! Привал десять минут!..

Мы слышим эту фразу еще несколько раз — все дальше и дальше, пока она наконец не замирает.

Т у в и к е (опускает на землю противотанковое ружье, которое он нес). Проклятье… плечо совсем онемело…

С а у л у с. Длинное ружье — неплохая штуковина, но тяжелая…

Н у р к. (ложится на снег). Сколько раз я тебе говорил — понесем вдвоем!

К и к е р п у (ложится). Это противотанковое чудище и рассчитано на двоих… одному не под силу…

Т у в и к е. Подумаешь, не такое и тяжелое… просто под конец надоедает. (Садится на снег.)

Р о о п. Оно, конечно, надоедает… Курить будешь?

Т у в и к е (растягивается на снегу). Спасибо… пожалуй… не буду.

Р у у т. Звезды-то как сияют! Крепкий морозец…

С а у л у с (тоже ложится). Градусов двадцать, не меньше.

Н у р к. Больше. Видишь, ободок вокруг луны… Тувике, как ты думаешь — сколько градусов, а? Тувике?.. Заснул…

Появляется  О с к а р, смотрит вдаль, затем читает надпись на дорожном столбе.

О с к а р. «Бер-ли-ин»… Ну и фантазия у людей!

Н у р к. Зато у тебя ее ни на грош… Это плохо!

Появляется  Р о б и.

Р о б и. Что — плохо?

Н у р к (зевая). Оскар не верит, что мы когда-нибудь войдем в Берлин.

О с к а р. Да, не верю. Говорят, у немцев какое-то чудо-оружие… Фау.

А л е к с и у с. До чего же мне порой хочется как следует врезать тебе, Фау!

О с к а р. Ясно — ты ведь комсомолец…

Р о б и. Шел бы ты на свои сани с хлебом. Ну, шагай, шагай!

О с к а р  набычивается, уходит.

А л е к с и у с (кладет под голову рюкзак, осматривается вокруг). Спят…

Р о б и. Ребята устали… Гляжу я на эти звезды и думаю: может быть, и дома кто-нибудь сейчас смотрит на них и вспоминает меня…

Пауза.

А л е к с и у с. Она красивая?

Р о б и. Очень.

А л е к с и у с. Работает?

Р о б и. Она еще только училась… хотела стать балериной… Тебя тоже кто-нибудь ждет?

А л е к с и у с (не сразу). Мою девчонку убили в сорок первом. Выстрелом через окно. Она была активисткой…

Р о б и. Кто убил, знаешь?

А л е к с и у с. Мне сразу сказали. Я взял у брата винтовку и отправился вечером к их дому. Он сидел за столом и — уплетал… я видел в окно. (Пауза.) Там и остался…

Долгая пауза. Алексиус тоже задремал. По-прежнему далеко громыхают орудия, вспыхивают и гаснут огни ракет. Роби стоит среди спящих на снегу солдат и смотрит на далекие всполохи. Где-то очень высоко с воем проносятся снаряды дальнобойных орудий. Роби выходит вперед, к самому краю авансцены. Сцена темнеет еще больше. Пауза.

Следует картина, возникающая в воображении Роби. Раздаются тихие звуки далекой мелодии, исполняемой на трубе, — странная, пронизанная каким-то особым настроением музыка. Она приближается, ширится и в конце концов начинает звучать со всех сторон.

Из темноты ночи появляется улыбающаяся  М и р ь я м; она одета, как и в первой картине.

Г о л о с  М и р ь я м. Ты ведь написал ее для меня?.. Конечно, она мне нравится. Она мне очень нравится… нравится… нравится! Нравится… нравится… (Начинает делать близкие к танцу ритмические движения. Останавливается возле Роби.) Дорогой… Как хорошо, что ты меня любишь… Никогда не оставляй меня! Никогда… никогда… никогда… никогда… (Танцует.)

Отрывистая, с быстро меняющимися ритмами музыка внезапно переходит в высокий, протяжный сигнал трубы. М и р ь я м  исчезает. Роби, вздрогнув, оборачивается.

Н у р к. (садится). Что такое? В чем дело?!

С а у л у с (встает). Поднимайтесь, ребята!

Все встают.

Ну, братцы, вперед, в Эстонию, — ммарш!

Т у в и к е (взваливает на плечо противотанковое ружье, Нурк пытается помочь ему). Оставь… Я сам как-нибудь.

И снова бесконечная колонна солдат потянулась сквозь снежную мглу, туда, к горизонту, где небо все чаще озаряют вспышки орудийного огня, где слышится далекий гул и где красным заревом полыхают пожары.

З а н а в е с.

 

Действие второе

Картина пятая

Ночь. Просторная землянка штаба войсковой части. Стены, потолок и пол — из расколотых стволов деревьев и еловых жердей. В задней стенке большое прямоугольное окно. Рубленные топором табуретки, несколько столов. На видном месте — пишущая машинка, полевые телефоны, аппаратура радиосвязи, знамя войсковой части и прочие характерные для штаба предметы. Под потолком тянутся разноцветные телефонные провода. Слева — двери в карцеры, направо — лестница с несколькими ступенями, ведущая наружу.

У наружной двери стоит вооруженный часовой. Это  А л е к с и у с. У стены, в маскировочных халатах и шлемах гитлеровской армии, стоят  М и к к, Л о о к  и  Ф у к с. Их охраняют  Н у р к  и  Р у у т  с автоматами наготове. За столом, на котором лежат изъятые у «легионеров» документы и оружие, сидят  С а у л у с, К и к е р п у, Э л ь т с  и  Т у в и к е. Л а й д  заканчивает перевязку руки Фукса. Долгая напряженная тишина.

С а у л у с. Итак, все вы эсэсовцы чистой эстонской породы — красивые, белые… Только уж больно вислоухие, как я погляжу.

Л о о к. Эстонской — это верно, но не эсэсовцы… по крайней мере я и…

С а у л у с. Отставить разговоры! Вы все — эсэсовцы. Есть на ваших воротничках и шлемах этот проклятый знак?! Я поражаюсь, Фукс, твоей наглости… и невезучести.

Л а й д. Так. Рана у вас пустяковая. Через несколько недель все заживет.

Ф у к с. Благодарю. (Нурку.) Этого я тебе, гад, не прощу!

Входят  К р о о к у с  и  К а д а к а с.

Н у р к. Руки коротки… Внимание!

С а у л у с. Встать! Смиррно! Товарищ полковник, наш разведывательный патруль взял в зарослях у реки этих трех фрицев эстонской породы. Один из них оказался нашим старым знакомым!

К р о о к у с. Вольно. (Садится вместе с Кадакасом за стол.) Обыскали?

С а у л у с. Так точно! Оружие и прочие вещи — на столе.

К р о о к у с. Как вам удалось взять их?

Н у р к. Мы курили в кустах, около лодок, вдруг один из них как чихнет! Будто мина разорвалась!

К а д а к а с. Вот как — курили на переднем крае?.. А развести костер у реки вам не хотелось?.. Какой же это умник чихнул?

Л о о к (показывает на Микка). Он.

К а д а к а с. Знакомое лицо… Погоди, погоди…. Правильно! Это вы решили принципиально не надевать никакой военной формы… помните, в Таллинской гавани? Черт побери, брат Роберта Лааста? Младший сын нашей Марины… (Пауза.) Позовите сюда лейтенанта Лааста. И Марине скажите — пусть придет.

М и к к. Не зовите мать!..

Э л ь т с (в трубку полевого телефона). Передайте лейтенанту Лаасту и Марине Лааст, что в штабе их ждет командир полка… Да. Сразу же!

К р о о к у с (просматривает документы). Значит, вы Микк Лааст… Арчибальд Фукс… (Пауза.) Вот это неожиданность! Перебежчик попался… Выходит, гитлеровцы сразу же запрягли вас? Какой чин вам дали? Отвечайте! Какой у него чин?

Л о о к. Унтер-офицер.

К р о о к у с. Он, очевидно, уже и родного языка не понимает?.. (Берет следующий документ.) Вы — Матс Лоок. Какое великолепное эстонское имя — Матс, то есть неуч. И лицо… С какой целью вы пришли? Отвечайте, Матс Лоок.

Л о о к. Сдаться в плен.

Ф у к с. Он врет!

М и к к. Заткни пасть!

К р о о к у с. Молчать! Будете говорить, когда спросят, и скажет тот, кого спросят. Кто вставит еще хоть слово, отправится прямиком в карцер! Продолжайте, Матс Лоок. Значит, вы пришли, чтобы сдаться в плен?

Л о о к. Так мы порешили — я и Микк Лааст, — прежде чем переправиться на этот берег. К тому же Микк знал, что здесь — его брат.

К р о о к у с. Как вы это узнали?

М и к к. Из громкоговорителя. Я слышал, как Роберт звал наших переходить. Я сразу узнал его голос… Да и те, кто под Великими Луками перебежали к немцам, тоже рассказывали о Роби.

Ф у к с. Разрешите сказать!

К р о о к у с. Говорите.

Ф у к с. Они врут. Мы разведчики. Реку переплыли в резиновой лодке. С определенным заданием — взять «языка».

К р о о к у с. Кто-то из них действительно врет!

К а д а к а с (Рууту). Это вы схватили их?

Р у у т. Я и Нурк. Эти двое (показывает на Микка и Лоока), как только услышали команду, сразу же кинули оружие… а вот Фукс встретил нас свинцом. Этот (показывает на Лоока) отвел его автомат, и тогда Нурк продырявил Фуксу руку маленьким кусочком никеля.

Н у р к. Но до этого Фукс успел ранить Руута.

Л а й д. Что?.. Вы ранены?

Р у у т. Пустяки… Немного поцарапало шею…

Л а й д. Покажите… Покажите, покажите! (Смотрит.) Ну, знаете… Это достаточно… серьезная рана. Товарищ полковник, разрешите отвести сержанта Руута в санчасть на перевязку!

К р о о к у с. Если считаете необходимым, — пожалуйста.

Р у у т. Стоит ли беспокоиться…

Л а й д. Сержант Руут, выполняйте приказ, следуйте за мной.

Р у у т. Слушаюсь! (Уходит вслед за ней.)

К а д а к а с (перебирает лежащие на столе документы, рассматривает вложенные в записную книжку фотографии). Фотографии… и даже цветные… (С интересом разглядывает одну из них, затем вдруг мрачнеет.) Это чья?

Все молчат.

К а д а к а с. Я спрашиваю: это чья записная книжка?

М и к к. Моя. Пожалуйста, порвите эту фотографию!

К р о о к у с (берет фотографию). Почему?

М и к к. Она уже не поможет… Только несчастье принесет… Я передумал, я не скажу ему…

К р о о к у с (разглядывает фотографию). Кто это тут, на коленях?

М и к к. Вы ее не знаете…

К р о о к у с. А почему у нее на груди красная роза?..

М и к к. Это не роза… Ее… ее расстреливали…

Пауза. Входит  Р о б и.

Р о б и. Товарищ полковник, младший лейтенант Лааст явился по вашему приказанию.

К р о о к у с. Садитесь. Вам знаком этот человек?

Р о б и. Микк?! Ну конечно. Это мой брат.

Входит  М а р и н а.

М а р и н а. Пресвятая дева! Микк?! Ты как здесь очутился?! Товарищ полковник, это мой младший сын…

М и к к. Пожалуйста, порвите эту фотографию…

М а р и н а. Какую фотографию?

К р о о к у с. Мы нашли ее в записной книжке вашего сына. (Протягивает фотографию Марине.)

Марина смотрит на нее и в ужасе вскрикивает. Роби выхватывает у нее фотографию и застывает на месте. Пауза. Затем, словно потеряв рассудок, он достает из кобуры пистолет и целится в Микка. Кадакас хватает его за руку.

К а д а к а с. Отдайте оружие, лейтенант Лааст! Отдайте оружие! Держите его!

Кадакасу и Кроокусу удается обезоружить Роби. Тогда он хватает табуретку, чтобы обрушить ее на Микка. Саулус и Нурк удерживают его.

К р о о к у с. Уведите пленных! Быстро! А этого Лааста заприте отдельно.

П л е н н ы х  уводят.

К р о о к у с. Вы сошли с ума, Лааст?!

Р о б и. Мама, ты видела, кто стоит на коленях… на этой фотографии… Это же Мирьям… Пустите меня! Товарищ полковник, скажите, чтобы они отпустили меня!

К р о о к у с. Если дадите слово вести себя как подобает офицеру и не буйствовать.

Р о б и. Даю слово.

К р о о к у с. Отпустите его. Садитесь…

Роби садится, берет со стола фотографию. Пауза.

М а р и н а (тихо). Почему ты думаешь, что именно Микк виноват в ее смерти? На фотографии ведь ясно видно, кто стреляет в Мирьям…

Пауза.

К р о о к у с. Товарищ Лааст, когда началась война, у меня было три сына. И все они погибли. Жену и дочь арестовали немцы — это все, что я о них знаю. (Пауза.) Мужчины должны быть сильными… Особенно те мужчины, которые воюют. Подумайте об этом… Приведите сюда Матса Лоока. Вы, Кикерпу, будете вести протокол.

К и к е р п у. Слушаюсь!

Вводят  Л о о к а.

К а д а к а с. Скажите, Лоок, вам что-нибудь известно об этой фотографии?

Л о о к. Только то, что говорил мне Микк Лааст.

К а д а к а с. Расскажите.

Л о о к. Он сказал, что девушку звали Мирьям Гордон и что она была невестой его брата и оставалась верна ему. Еще он сказал, что Мирьям была очень хорошей и честной девушкой. Ее арестовали и отправили вместе с матерью в лагерь.

К а д а к а с. За что ее арестовали?

Л о о к. Отец Мирьям был еврей, только поэтому. Тогда, чтобы спасти девушку, Микк Лааст добровольно вступил в немецкую армию. Он каким-то образом сумел сделать так, что его направили охранником в тот самый лагерь, где были Мирьям и ее мать… Но он так и не смог помочь девушке.

К р о о к у с. Почему?

Л о о к. Он сказал, что у него не хватило смелости. В лагере умерла мать девушки, а девушку убили…

К р о о к у с. Почему Микк Лааст носит с собой эту фотографию?

Л о о к. На ней же ясно видно лицо этого душегуба.

К а д а к а с. Вы рассказали нам всю правду?

Л о о к. Я рассказал то, что слышал от Микка.

К а д а к а с. Вы полагаете, что это правда?

Л о о к. Да.

К р о о к у с. Что вы еще можете добавить?

Л о о к. Больше ничего.

К р о о к у с. Как Микк Лааст попал на этот фронт?

Л о о к. Он сам попросился на Нарвский фронт. Эти просьбы удовлетворяют сразу же… Меня тоже назначили в лагерь охранником, но я не в силах был находиться в лагере смерти. Если бы вы знали, как там обращались с заключенными! Вспомнить страшно… Микк Лааст — мой школьный товарищ, классом старше… Когда он рассказал мне о своем намерении, я тоже сразу решил — попрошусь на фронт.

К р о о к у с. Все?

Л о о к. Все.

К р о о к у с. Уведите его. Подождите… А этот… Фукс знает что-нибудь про фотографию?

Л о о к. Едва ли. Но если и знает, то только от капитана Раллинга, с которым знаком лично.

К р о о к у с. Кто такой Раллинг?

Л о о к. Тот самый, который стреляет в девушку. Садист. Он уничтожил в лагере многих людей…

К р о о к у с. Из чего вы заключаете, что Фукс лично знаком с Раллингом?

Л о о к. Раллинг сейчас в Нарве. Вчера он заходил к командиру заградотряда, куда направили всех нас. Я сам слышал — он разговаривал с Фуксом как с хорошим знакомым.

К р о о к у с. Вас направили в заградительный отряд? И что вы должны были там делать?

Л о о к. Что? Не давать отступать парням, которые стоят на том берегу, напротив вас. Когда немецкая армия станет отходить, они обязаны будут прикрывать ее. А если они сами начнут под вашим натиском отступать, нашей зондеркоманде велено открыть по ним огонь.

К р о о к у с. Расстреливать отступающих?

Л о о к. Да. (Пауза.) Там много очень молоденьких и… глупых… (Очень тихо.) Микк Лааст тоже сказал, что, скорее, пустит себе пулю в лоб, но мальчишек убивать не станет…

К р о о к у с. Все?

Р о б и. Разрешите задать вопрос, товарищ полковник?

К р о о к у с. Разрешаю.

Р о б и. Вы сказали, что… Раллинг в Нарве. Но где именно?

Л о о к. Понятия не имею. (Пауза.) Может быть, Фукс знает.

К р о о к у с. Все? Уведите арестованного.

Л о о к а  уводят.

К а д а к а с. Как будто не врет. Проверим… Введите Фукса!

Вводят  Ф у к с а.

К р о о к у с (показывает фотографию). Кто этот человек?

Пауза.

Ф у к с. Меня… Меня расстреляют?!

К р о о к у с. Многое будет зависеть от вас.

Ф у к с. Я расскажу вам все… Чистосердечное признание учтут, не правда ли?..

Р о б и. Где он живет, знаете?

Ф у к с. В точности. Он сам нарисовал схему, как его найти. Она тут, на столе, в моем бумажнике… Я должен был завтра вечером зайти к нему.

К р о о к у с. Зачем?

Ф у к с. Отнести письмо.

К р о о к у с. Какое письмо?

Ф у к с (помолчав). Хорошо, я скажу… Раллинг обещал, как только вернется в Таллин, устроить так, чтобы меня отправили в тыл. За это он получит тысячу долларов.

К а д а к а с. От кого?

Ф у к с. Вы же знаете моего дядю, судовладельца Фукса…

Пауза.

К р о о к у с. Все? Уведите его.

Ф у к с а  уводят.

Пленных мы еще сегодня ночью переправим дальше, в штаб корпуса. Машина прибудет через несколько часов. Часовой!..

А л е к с и у с. Я!

К р о о к у с. Как только придет машина, сразу же сообщите мне.

А л е к с и у с. Слушаюсь. Как только придет машина, сразу же сообщить вам! (Продолжает неподвижно стоять у входа.)

М а р и н а  медленно и как бы в нерешительности уходит. Покидают помещение  К а д а к а с, К р о о к у с  и другие.

Роби сидит и пристально смотрит на Алексиуса. Кроокус, дойдя до двери, возвращается и садится на стол против Роби. Пауза.

К р о о к у с. Пойди поспи…

Р о б и. Товарищ полковник, разрешите мне отпуск на несколько дней.

К р о о к у с. В Нарву решил?

Р о б и. Да. Чтобы он больше не убивал невинных людей! Разрешите. Вдруг он исчезнет! (Пауза.) Товарищ полковник, я прошу вас!

К р о о к у с. Я не могу отпустить тебя туда.

Р о б и. Иначе этот Раллинг исчезнет!.. Я чувствую это…

К р о о к у с. Нет! Не проси у меня невозможного! (Пауза.) Сейчас ты получишь задание на завтра. Рано утром сосед передаст нам свой наблюдательный пункт. Примешь его и продолжишь журнал. Выяснишь также, сколько боеприпасов получит за день вражеская батарея, что за ветряной мельницей. Ясно? (Пауза.) Теперь иди и отдохни пару часиков. (Уходит.)

Роби идет к самому краю авансцены, закрывает лицо руками. Следует картина, возникающая в его воображении. Раздаются отрывистые, похожие на всхлипывания звуки. Такое впечатление, будто они доносятся из огромной пустой пещеры.

Появляется  М и р ь я м. На ней то же платье, что и в первой картине. Глаза широко раскрыты, на лице тень легкой улыбки. Она держит руку у сердца. Звучит быстрая, ритмичная барабанная дробь — это похоже на глухую автоматную очередь. Мирьям беззвучно вскрикивает и падает на колени. На ее груди кроваво-красная роза… М и р ь я м  исчезает.

Роби отнимает руки от лица; он все еще не знает, что ему делать. С лестницы спускается  М а р и н а.

М а р и н а. Ждала тебя на улице… Теперь оба мои сына здесь, а как будто ни одного нет… Ты не должен идти туда! Помни — ты солдат. Против запрета нельзя! Скажи, что ты замышляешь?.. Посмотри на меня. Покажи мне свои глаза! Покажи… (Долгая пауза.) Да… когда ты вот так смотришь… я… И все-таки я не разрешаю тебе идти, Мирьям ты все равно уже не вернешь…

Р о б и. Алексиус, друг… Отопри карцер, где Микк Лааст!

Алексиус отпирает.

Теперь запри. Когда постучу, откроешь. (Входит в карцер вместе с Мариной.)

Алексиус закрывает за ними дверь. Теперь карцер виден изнутри. М и к к, который сидел на нарах, встает. Роби и Марина останавливаются у дверей. Пауза.

М а р и н а. Ох, сыновья… сыновья… Вы же оба мои сыновья… Братья…

Долгая пауза.

Р о б и. Ты в лагере видел Мирьям живой?..

М и к к. Видел…

Р о б и. Они… как они обращались с ней? Ничего не таи.

М и к к. Хуже нельзя… Молодая, красивая девушка…

М а р и н а. …среди скотов.

М и к к. Среди пьяных скотов!

Пауза.

Р о б и. Ты разговаривал с ней?

М и к к. Да. Дважды. Она просила достать лекарство для матери… Я достал, но…

М а р и н а. Она понимала, почему ты там?

М и к к. Думаю, что да… В следующий раз она спросила, почему во всем рейхе объявлен трехдневный траур — это было после Сталинграда… В тот раз она взяла с меня слово, что я все расскажу тебе, Роби… конечно, если увижу.

Р о б и. Что она еще сказала? Говори все!

М и к к. Велела передать, что… что она тебя крепко любит… только тебя… И попросила меня…

Р о б и. О чем? О чем?.. Говори!

М и к к. Попросила… Сказала, что если ее пошлют еще раз на работу и я окажусь надзирателем, то…

Р о б и. Продолжай.

М и к к. Она сделает попытку бежать, и тогда я должен буду застрелить ее… Но они больше… не выводили… ее… Там и сейчас каждый день расстреливают людей! Женщин, детей… совсем крохотных… Особенно свирепствует этот Раллинг…

Р о б и. Ты слышишь, мама!..

М а р и н а. Да… Я глупая женщина… Даже если мне и суждено потерять тебя — все равно ступай. Ступай и уничтожь этого душегуба.

Р о б и (Микку). Дай свой мундир. Быстро!

Микк поспешно раздевается. Роби забирает его одежду, кладет на стол лист бумаги.

Р о б и. Покажи, где на том берегу проходы в минных полях. Напиши и нарисуй все что надо!

Микк быстро склоняется над бумагой.

Пароль?

М и к к. «Честь фюрера».

Р о б и. «Честь фюрера»?.. (Стучит в дверь.)

Алексиус открывает дверь и выпускает Марину и Роби. Роби достает из шкафа документы немецкого разведчика и оружие.

М а р и н а. Берешь бумаги Микка?

Р о б и. Да.

А л е к с и у с. В гости к Раллингу?

Р о б и. Да. Через полчаса позвонишь командиру полка. Скажешь — лейтенант Лааст велел доложить, что отправился на другой берег на особое задание!

А л е к с и у с. Ясно!

Р о б и. Если я не вернусь через два дня… передай привет ребятам и скажи, чтобы не поминали лихом. Прощайте! (Целует Марину. Уходит.)

Картина шестая

Неровная полоса дюн с золотисто-коричневыми стволами высоких сосен. Змеевидные корни тянутся во все стороны и уходят вниз, в природную траншею. Готовый вот-вот обвалиться, вертикальный ее край укреплен плетенкой, сделанной из крепких прутьев. Здесь сооружен хорошо замаскированный наблюдательный пункт командира полка. С о л д а т ы, голые по пояс, сильно загорелые, только что закончили работу. Один лишь  Н у р к  еще возится, устанавливая стереотрубу.

Черную грозовую тучу, заслонившую небо, прорезает ослепительная молния, и сразу же над головой звонко и грозно прокатывается гром.

Н у р к. Старик громовержец старается…

На противоположном берегу начинается и вскоре стихает ожесточенная винтовочная, автоматная и пулеметная стрельба.

Какая муха их укусила?.. (Смотрит в стереотрубу.) Ничего не видать… словно белая стена на реке. Это уже не ливень, это — потоп.

Т у в и к е (сворачивает самокрутку). Юмбо, перекур!

Появляется  О с к а р  с узлом под мышкой.

О с к а р. Майора Тармика нет?

А л е к с и у с. Как видишь, нет.

О с к а р. А собирался прийти.

Р у у т (подходит к стереотрубе). Дай-ка я посмотрю… (Смотрит.) Ну и льет! До самой Нарвы — водяная завеса…

С а у л у с. Загасит пожары.

А л е к с и у с. Фашисты сровняли Нарву с землей. Смотреть жутко!

О с к а р. Только ли фашисты?

Т у в и к е. Только! Если б их там не было, разве мы послали бы туда хоть один снаряд.

Р у у т. Пожалуй, это верно… Сегодня четвертый день, как Роби ушел…

А л е к с и у с. Обещал вернуться через два дня, не позже…

С а у л у с. Наверное, зацапали и отправили на тот свет…

О с к а р. Сумасшедший парень! Пуля ждет его и там и тут…

С а у л у с. Да, видно, конец пришел храброму парню…

Раскаты грома слышны уже где-то в стороне. По стволам сосен скользит неожиданно яркое и теплое солнце.

Н у р к (растягивается на песчаном склоне). Ребята, живо на солнышко! (Саулусу, который встал перед ним.) Отчаливай, загородил солнце…

С а у л у с. Что?.. Ты как со старшиной разговариваешь! Я тебе отчалю! Встать! Встать!..

Н у р к (приподнимается). Опять начинаешь?..

С а у л у с. Пойми — иначе нельзя. Ефрейтор Нурк, ты что, отдыхаешь на пляже в Пирита или ведешь бой с врагом на берегу Нарвы?

Н у р к. В настоящий момент я и враг отдыхаем на берегу Нарвы. Один — на одном, другой — на другом.

С а у л у с. Два наряда на уборку помещений за мягкое отношение к смертельному врагу!

Н у р к. Дай два на кухню, будь человеком… там хоть поешь вдоволь!

С а у л у с. Ладно. За торговлю добавим тебе два наряда на кухню. А станешь дальше торговаться, заработаешь еще два, и не на кухню, а… (Зажимает пальцами нос.)

Н у р к (вздохнув). Ясно! Хватит… Ты настоящий старшина!

С а у л у с. Спасибо за признание.

Н у р к. А тебе известно, в чем различие между старшиной и генералом?

С а у л у с. А то как же! Чин!

Н у р к. Ну, так вот… если ты обратишься к генералу как к старшине, то настоящий генерал никогда не станет вести себя как старшина. (Снова растягивается на песке.) Но если ты обратишься к старшине не как к генералу, то старшина поведет себя так, как никогда не повел бы себя ни один настоящий генерал.

С а у л у с. Да?.. Поведет… не поведет… Повтори, деточка!.. Повтори… Повтори!..

Н у р к. Очевидно, будет лучше, если я промолчу.

Входит  Т а р м и к; Тувике смотрит на него с неприязнью.

Т а р м и к. Сидите, сидите… Я вижу, наблюдательный пункт командира полка готов!

С а у л у с. Готов, товарищ майор. Только связи пока нет.

Т а р м и к. Связь сейчас будет.

Слева появляется  К и к е р п у, держа в руках катушку со сбегающим проводом, за ним — Э л ь т с  с тремя полевыми телефонами.

Э л ь т с. Ну и сонное царство! Лодыри… Хотела бы я знать, когда мы этак до Эстонии доберемся!

Т у в и к е. А я хотел бы знать, когда некоторые милые молодые женщины пошире раскроют свои глазки и возьмутся за ум.

Пауза. К и к е р п у  выводит провод в наблюдательный пункт и уходит направо.

С а у л у с. Да, ребята, поднимайтесь! Лежа войну не выиграешь… Работа ждет! Разрешите увести людей, товарищ майор?

Т а р м и к. Разрешаю.

С а у л у с. Взять лопаты и оружие! За мной — шагом ммарш! (Уводит свою команду.)

О с к а р (достает из вещевого мешка парусиновые сапоги). Примерьте… Я подумал — такая зверская жарища… и принес вам…

Т а р м и к. Спасибо! (Натягивает сапоги.) Ничего, впору… Вечерком загляните.

О с к а р. Так точно! Успеется… Главное — вы довольны. Разрешите идти? А эти прихватить с собой?..

Т а р м и к. Да, да… забирайте… Идите, идите…

О с к а р  сует сапоги Тармика в вещмешок и уходит.

Эльтс… Послушай, Эльтс!

Э л ь т с (присоединяет провод к аппарату). Что — Эльтс?.. Скоро явится Кроокус, а у меня связь еще не налажена!

Т а р м и к. Я хочу поговорить с тобой. Слышишь, Эльтс? Почему ты все время обманываешь меня? Обещаешь прийти и не приходишь. Уже три вечера подряд…

Э л ь т с. И не приду.

Т а р м и к. Но ведь однажды пришла и осталась?..

Э л ь т с. Слушай, майор, тебе пятьдесят пять, а мне двадцать три. Для твоего же здоровья будет лучше, если я не приду! А что касается того, что я однажды пришла и осталась, то… Если б я не выпила лишнего в тот раз, на дне рождения дивизионного деятеля, то едва ли на следующее утро проснулась бы рядом с тобой… Вернее, нас разбудил твой посыльный… и теперь…

Т а р м и к. Эльтс?

Э л ь т с. Нет-нет. Я не хочу, чтобы все смеялись надо мной… И так уши постоянно красные…

Т а р м и к. Кто?.. Этот Тувике? Ну, знаешь…

Э л ь т с. Тувике — хороший парень. К тому же он холост.

Т а р м и к. Я тоже могу оказаться холостяком, когда вернусь домой. Жена наверняка удерет в Германию… Эльтс…

Э л ь т с. Оставь! Кто-то идет!.. Я отнесу этот аппарат соседу.

Т а р м и к. Возвращайся скорее!

Э л ь т с. Нет.

Справа появляется  Р о о п, в руке у него катушка, с которой сбегает провод; он выводит концы в наблюдательный пункт. Эльтс берет под мышку один аппарат и идет направо.

Т а р м и к (кричит ей вслед). Рядовой Сепп!

Э л ь т с (останавливается). Я.

Т а р м и к. Отнесите аппарат соседу и немедленно возвращайтесь. Получите новое задание. Ясно?

Э л ь т с. Ясно, товарищ майор. (Уходит.)

Т а р м и к. Видимо, погода сегодня совсем разгуляется…

Р о о п (возится с аппаратом). Вполне возможно, товарищ майор!

Т а р м и к. Если только к вечеру снова не соберется гроза…

Р о о п. Вполне возможно, что и соберется, товарищ майор! (Берет катушку и уходит налево.)

Слева появляется  В а л ь д е к  С е п п.

С е п п. Майор Тармик?

Т а р м и к. Я.

С е п п. Пакет из штаба корпуса на ваше имя.

Т а р м и к. Могли бы оставить в штабе. (Принимает пакет.)

С е п п. В штабе сказали, что вы здесь. Я тут кое-что слышал о вас, хотел сам посмотреть на вас, товарищ майор.

Т а р м и к. Что ж, смотрите… (Расписывается.) Можете идти!

С е п п. Вот вы, значит, какой?.. Честно говоря, я вас представлял иным… А вы и не производите очень уж плохого впечатления.

Т а р м и к (садится, закуривает папиросу). Я сказал — можете идти!

С е п п. А я не спешу. (Садится рядом с Тармиком, берет из его коробки папиросу.) Посидим побеседуем, к примеру… о женщинах и девицах… Вам как, девицы нравятся?

Т а р м и к. Что?.. Что вы себе позволяете? (Достает спички; очень иронически.) Дорогой товарищ рядовой, вы разрешите предложить вам огня?

С е п п (закуривает). Спасибо, дорогой товарищ майор!

Т а р м и к (идет к телефону, крутит ручку). Говорит Тармик! Пришлите в «Чайку» двух-трех человек… Да, двух-трех караульных, разумеется, и как можно быстрее!

С е п п (с наслаждением курит). Черт побери, хорош все-таки «Казбек»… Напрасно вы себя утруждаете.

Т а р м и к. Чего не сделаешь для дорогого гостя… Хочу послушать, дорогой товарищ рядовой, какую песенку вы скоро запоете!

С е п п. Вместе запоем, дорогой товарищ майор… вместе!

Т а р м и к. Вы на редкость бесстыжий тип!

С е п п. Однако менее бесстыжий, чем вы.

Т а р м и к. Ну, знаете, этот день запомнится вам на всю жизнь!

С е п п. Вам тоже.

Появляется  Э л ь т с, в испуге застывает на месте.

Э л ь т с. Отец!.. Господи… отец… (Бежит к нему, обнимает.) Какая неожиданность… Как ты меня разыскал?

С е п п. Спросил тут у одного обозника, не знает ли он Эльтс Сепп. Ответил: «Кто же ее не знает — это же нашего начальника связи…» Так… спасибо за приятную новость, дочка!

Быстро входят  д в о е  к а р а у л ь н ы х.

К а р а у л ь н ы й. Товарищ майор, караульные явились по вашему приказанию.

Т а р м и к. Вы… вы мне не нужны. Вы свободны. Да, да… можете идти.

К а р а у л ь н ы е  уходят.

С е п п. Так когда же свадьба, дорогие детки?.. (Пауза.) Вы чертовски красивая пара… Тебе сколько лет, зятек? Больше шестидесяти, пожалуй, не дашь… Мне сорок пять. Дочь у меня уже давно взрослая, сама знает, что делает… Ну, черт с вами! (Пауза.) А сердце все-таки ноет…

Появляются  К р о о к у с, К а д а к а с  и  К и к е р п у.

С е п п. Так… Очень интересно было побеседовать с вами! Разрешите идти, товарищ майор? (Отдает честь и уходит налево.)

Э л ь т с. Разрешите идти, товарищ майор?

Т а р м и к. Идите, идите…

Э л ь т с  быстро идет вслед за отцом.

К р о о к у с. Ну, Тармик, какова картина?

Т а р м и к. Неважнецкая…

К р о о к у с. Что?!

Т а р м и к. Ах картина? Честно говоря, я еще не смотрел в стереотрубу.

К р о о к у с (подходит к стереотрубе, смотрит). Тот берег словно вымер… ну и льет там! (Всматриваясь.) А что за базар на нашем берегу?.. Кадакас, взгляни-ка ты!

К а д а к а с (смотрит в стереотрубу). По-моему, там… Какой-то голубчик, черт бы его побрал, искупался. Голый как будто… Посмотри-ка сам…

К р о о к у с (смотрит). Ну конечно. Черт знает что! Кикерпу, пойдите и приведите сюда этого… Как следует маскируйтесь.

К и к е р п у. Так точно, товарищ полковник. (Уходит.)

К а д а к а с. Смотри!..

Кроокус смотрит в стереотрубу. Он и Кадакас смотрят друг на друга. Пауза.

Ну, сейчас они будут здесь…

Слева, из-за дюн, выходит  К и к е р п у, затем — Р о б и  Л а а с т, в одних трусиках, с прилипшими к плечам водорослями, на голове каска гитлеровской армии; за ним — солдат с автоматом.

С о л д а т  с  а в т о м а т о м. Стой!

Роби снимает с головы шлем, достает оттуда пакетик и кладет на ящик полевого телефона перед Кроокусом.

К р о о к у с. Что это?

Р о б и. Его документы…

К р о о к у с. Чьи?

Р о б и. Раллинга. Убийцы.

Долгая пауза.

К р о о к у с. Если все мы самовольно, очертя голову отправимся мстить — а повод найдется у каждого, — что получится?.. (Пауза.) Мой приказ вы не выполнили. Не помните? Вы должны были выяснить, сколько боеприпасов в течение дня получит вражеская батарея за ветряной мельницей. (Пауза.) Вы получали такой приказ?

Роби молчит.

К а д а к а с. Ты знаешь, что тебя ждет? (Пауза.) Трибунал. (Пауза.) Вся эта история кончится для тебя очень плохо. Очень плохо.

Пауза.

К р о о к у с. Уведите его!

К и к е р п у — впереди, с о л д а т  с автоматом — позади уводят  Р о б и.

Картина седьмая

Штабная землянка. Слева, у входа в карцер, стоит  ч а с о в о й  с автоматом. В глубине большой стол, покрытый красным сукном, и три стула. За столом, спиной к зрителям, сидит  с е к р е т а р ь  т р и б у н а л а. Справа, у лестницы, стоит  М а р и н а.

Входят  Э н н о к, К а д а к а с  и  Л а й д. Проходя мимо Марины, Эннок останавливается.

Э н н о к. Здравствуйте. Знакомое лицо… Где я вас видел?.. Погодите, погодите… вы тот самый бесстрашный повар, который растерял… термосы с пищей? Это было под Великими Луками? Помните?..

М а р и н а. Отлично помню. И с вами там приключилась беда…

Э н н о к. Да, приключилась. Погодите… как вас зовут?

М а р и н а. Лааст. Марина Лааст. Я мать того самого Роберта Лааста, который вытащил вас тогда из-под горящей машины. Его еще ранило там осколком мины…

Э н н о к. Потому-то эта фамилия и показалась мне такой знакомой, когда я читал дело… Годы уже не те, быстро забываю. Так, значит, это действительно тот самый?..

М а р и н а. Тот самый.

Э н н о к. Странная история, но плохая история, очень плохая история. Вы ведь не собирались просить меня за него?

Марина молчит.

Не собирались. Это хорошо… Это хорошо, что вы не собирались просить меня…

М а р и н а. А… остаться послушать можно?

Э н н о к. Заседание закрытое.

М а р и н а. Но доктор Лайд — здесь!

Э н н о к. Капитана Лайд и подполковника Кадакаса полк выбрал заседателями трибунала. (Пауза.) Но если вы где-нибудь совсем тихонечко… так, чтобы я вас не видел…

М а р и н а. Спасибо.

Э н н о к. За что? Я ничего не обещал вам. (Проходит в помещение штаба.) Итак, товарищи, начнем. (Смотрит на часы.) У меня сегодня еще одно заседание… Здесь все ясно, много времени не займет. (Секретарю.) Пусть введут арестованного Роберта Лааста!

Секретарь делает знак часовому. Вводят  Р о б и.

Он без ремня и погон. На мгновение задерживается, заметив у лестницы Марину, затем проходит дальше, до места, которое ему указывает часовой Алексиус.

Объявляю заседание трибунала открытым. Рассматривается дело по обвинению Роберта Лааста. Подсудимый, ваше имя, отчество и фамилия, год и место рождения?

Р о б и. Роберт Лааст, сын Марта. Родился второго мая тысяча девятьсот пятнадцатого года в Таллине.

Марина кивает.

Э н н о к. С обвинением знакомы?

Р о б и. Да.

Э н н о к. Признаете ли вы себя виновным в том, что нарушили приказ командира полка и дезертировали из части?

Р о б и. Да.

Э н н о к. Признаете ли вы себя виновным в том, что самовольно отправились на территорию, оккупированную врагом?

Р о б и. Да.

Э н н о к. С какой целью вы туда пошли?

Р о б и (долгое время смотрит на Алексиуса). Отомстить. Уничтожить убийцу.

К а д а к а с. Почему вы не подождали? Ведь наши войска настигли бы преступника.

Р о б и. Я боялся, что он убежит, а отомстить потом будет очень сложно, если не невозможно.

Долгая пауза, во время которой Эннок смотрит на лежащие на столе предметы и документы, но будто не видит их.

К а д а к а с. Как вы нашли… этого… Раллинга?

Р о б и. Я пошел к нему в тот самый вечер, когда он ждал Фукса, и по дороге встретил его. Он гулял. Я сразу же узнал его по фотографии. Он был в великолепном настроении, вежлив, предложил мне сигарету. Я передал ему письмо и попросил прочитать. Оно было написано мной, и в нем говорилось, что во имя человечности он приговаривается к смерти. Раллинг оказался трусливой тварью… ползал на коленях, умолял…

Э н н о к. И вас не схватили?..

Роби молчит.

К а д а к а с. Как вы пробрались обратно к своим?

Р о б и. Я пережидал на том берегу… на кладбище… два дня. Во время ливня переплыл реку. Немцы заметили, как я прыгнул в воду, и открыли огонь, но… мне снова повезло.

Э н н о к. Повезло?.. Вы думаете, что здесь вас не накажут?

Р о б и. Мне повезло, что я остался жив, — я во что бы то ни стало хотел вернуться. Я хотел, чтобы все знали, что мой поход туда удался… Я только поэтому и боялся смерти… только поэтому. А наказание? Я знал, что меня накажут. Наказание — неизбежная цена за ту месть, которую мне удалось осуществить.

Пауза.

Э н н о к. Еще есть вопросы к Роберту Лаасту?

К а д а к а с. Вы, безусловно, раскаиваетесь, что совершили такой тяжкий проступок, как дезертирство из части?

Р о б и. Нет, я не раскаиваюсь.

Л а й д. Совершенно очевидно, что он действовал под влиянием тяжелого психического потрясения. Это почти полностью снимает с него ответственность. Я бы даже сказала, что он не отдавал себе отчета в своем поступке.

Р о б и. Я точно знал, что делал. И если бы мне пришлось повторить все это, я не колеблясь повторил бы!

К а д а к а с. Несмотря на то, что вы офицер… то есть, что вы были офицером Красной Армии?

Пауза.

Э н н о к. Еще вопросы есть? Нет? Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.

Р о б и. Я все сказал.

Э н н о к. Тогда трибунал начинает совещание. Уведите арестованного.

Р о б и  уводят обратно в карцер. С е к р е т а р ь  удаляется. Долгая пауза.

Ну, что вы скажете?

Л а й д. Я впервые в жизни заседаю в трибунале… Я могу сказать лишь одно — его надо оправдать и представить к ордену!

К а д а к а с. Правильно!

Э н н о к. К сожалению, неправильно. К сожалению… Он очень серьезно нарушил законы военного времени. Своей партизанщиной он показал крайне плохой пример всему личному, а особенно рядовому составу воинской части. Дезертирство! Самоуправство! И что хуже всего, он не выполнил боевого задания командира полка. Это проступок, за который предусмотрена высшая мера — расстрел. (Пауза.) Но, к счастью, есть кое-какие смягчающие обстоятельства. К счастью. И все же он совершил тяжкий проступок. Очень тяжкий. Резюмирую мое мнение — Роберта Лааста отправить в штрафной батальон.

К а д а к а с. Но это равносильно смертной казни!

Э н н о к. Смертная казнь через расстрел — это смерть. В штрафном батальоне человеку дается шанс остаться живым!

Л а й д. Ничтожный шанс…

Э н н о к. Но все-таки шанс.

Занавес закрывается и тут же открывается снова.

В тускло освещенном помещении штаба неподвижно стоят  ч а с о в ы е, один — у знамени, другой — у двери. Но вот все это исчезает в темноте, и слева мы видим карцер.

На нарах, подложив руки под голову, тихо лежит  Р о б и. Он прислушивается к музыкальным фразам, рождающимся в его воображении, и мы тоже слышим эти странные, отрывистые, будто идущие из огромной пустой пещеры глухие звуки, напоминающие крик.

Появляется  М и р ь я м. Она держит руку у сердца.

Г о л о с  Р о б и (словно откуда-то издалека). Я не хочу жить…

Г о л о с  М и р ь я м. Надо жить!..

Г о л о с  Р о б и. Я ведь уже отомстил!..

Г о л о с  М и р ь я м. Надо жить — живые должны отомстить за всех невинно убитых…

Долгая пауза.

Г о л о с  Р о б и. Как Мирьям танцевала… Как она танцевала.

Сверху льются звуки музыки. Кажется, сотни серебряных труб рассыпали их в воздухе и теперь они потоком падают вниз. Мелодичные звуки все падают, падают, падают… Мирьям танцует. Глухая автоматная очередь. Еще раз. Еще. Мирьям спотыкается и падает на колени. На ее груди — кроваво-красная роза…

Р о б и (вскрикивает). Мирьям!

Карцер погружается в темноту. И снова перед нами лишь штабная землянка и двое неподвижно застывших часовых…

З а н а в е с.

 

Действие третье

Картина восьмая

Таллинская гавань, как в первой картине. Но теперь здесь все разрушено. Портальный кран разбит и завален железным ломом. В глубине — разбитый край причала с одиноким палом. Огромный диск заходящего солнца. Сквозь серые облака пламенеет огненно-красное небо. Тени длинные, темно-синие.

Появляются  К и к е р п у, Т у в и к е  и  Н у р к. Долго, с грустью смотрят на развалины.

К и к е р п у. Реветь хочется… Кричать!

Т у в и к е. Нет, это не то место.

Н у р к. То самое, ребята. Честное слово! Наше судно стояло вот там… помните?

Появляется  О с к а р, грудь его увешана медалями.

Именно тут Оскар, черт бы его побрал, дочиста обыграл меня в карты.

О с к а р. Здрасте, товарищи! (Осматривается.) Ну, ничего, — все заново отстроим. К тому времени, когда в коммунизм шагнем, жизнь снова будет приятной и легкой… Чем займемся, ребята? Предложения есть?

Н у р к. Не перекинуться ли нам на скорую руку в картишки? Ты отлично воевал, каптенармус. Сержантские погоны, грудь в медалях… Заслуг, видать, много. Вот Тувике действительно воевал, а медалей у него нет. Скоро, вероятно, и в партию попытаешься пролезть…

Т у в и к е. Ладно, Юмбо, пора бы уж забыть тот проигрыш. Давно было. (Оскару.) Дом в порядке? По лицу вижу — сгорел…

О с к а р (мрачно). Дом, в котором я жил, цел. А вот жена… да нет, все в порядке. Даже кое-каким барахлишком обзавелась. Она у меня ничего… молодчина.

Н у р к. Молодчина, ясно. В самом деле, барахлишком обзавелась. Мне моя мамаша говорила — Оскара ждет дома большая радость. Его мадам Меета недавно произвела на свет здорового парнишку, и первое, что он сказал, было: «Гутен морген, либе муттер!»

Оскар замахивается на него.

Ну-ну, нечего тут кулачищами размахивать… у других тоже руки есть!

Т у в и к е. Да, да, нечего размахивать. Если Нурк треплется, так и скажи!

Входит  С а у л у с.

Н у р к. Старшина-то наш как сияет, глядите… Как дела дома?

С а у л у с. Дома — чин чином. Парню два с половиной года… Сходится! Минута в минуту. Вылитый я. Даже несколько темных волосков на подбородке. И как громко орет! Что он, что я — не отличишь!

Н у р к. Значит, действительно твой. Квартиру как следует обыскал? Младенцев не обнаружил? А вот у Оскара на голове — красивые импортные рожки. Младенец вырвался у него из рук и как завопит — подавай ему настоящего папочку… Твоя жена, значит, чужого не подпустит?

С а у л у с. Она и меня-то не всегда подпустит… Угадайте, кого я сейчас встретил в городе?.. Роби!

Все поражены.

Н у р к. Да ну?.. Ну и как, изменился?

С а у л у с. Мрачный. Больше молчит. А так все по-прежнему — снова погоны, снова в нашей роте. Говорит — в бою легко ранило, и все…

О с к а р. Поучительная история!

Н у р к. Тебя бы в штрафную роту. Ну, да война еще не кончилась. Успеешь.

О с к а р. Я, дорогой товарищ, отвоевался. Дружки вытащили меня… Тыл надо восстанавливать. Не жалея сил! Ударю по своей специальности.

Н у р к. В карты, стало быть, начнешь сражаться?

О с к а р. Заведовать большим магазином ставят.

Н у р к. Ловок, черт… Ну ничего, для каждой крысы найдется своя крысоловка!

Горланя песню, появляются  Р о о п  и  С е п п, оба сильно навеселе. Они поют.

Р о о п. «Как за баней у пруда…

С е п п. …Маннь играла с Микком.

Р о о п. Лягушат они ловили…

С е п п. …старой сковородкой. Валери-и-валераа!»

С а у л у с. Отставить! Кто вам разрешил напиваться в стельку?

Р о о п. С пьяными людьми надо разговаривать тихонечко, ласково…

С е п п. А у меня свой старшина есть, чтобы орать на меня. (К Тувике.) Здравствуй, мой истинный зятек! Ну и дочка у меня, чуть было не стала госпожой майоршей, да только у майора своя мадам оказалась… Не хмурься, ты в сердце у Эльтс крепко сидишь…

Р о о п (вытаскивает из карманов несколько бутылок, поет). «Ты меня никогда не расспрашивай, почему я…». Кто нам разрешил выпить? Ты и впрямь хочешь знать кто? Это моя тайна. Огромная тайна. Видишь — это все дорогой, заграничный товар… И это тоже большая тайна…

О с к а р. Для милиции. Наверняка уже ищут тебя с собаками.

Р о о п. За что ты меня так?.. (Трижды сплевывает.) Ну ладно. Раз я почти твердо решил стать честным человеком, объясню вам, как было дело с этими бутылками… Со мной по соседству живет старый маклак, перекупщик всякого барахла. Он натаскал себе полный дом трофеев из того, что побросали немцы, — сицилийские сардины, французские вина и коньяки… Уйма ящиков — от пола до потолка. Честное слово! Спросите у Сеппа, он своими глазами видел…

С е п п. Честное слово! А вот эти мы у него купили… вернее, выменяли.

О с к а р (разглядывает бутылки). Солидный товар… Говоришь, у него много этого добра?

Р о о п. Хватает…

Оскар сует бутылку в карман, но Рооп ловко вытаскивает ее.

О с к а р (смотрит на часы). Пойду туда, взгляну…

Н у р к. Да, чувствуется, что ты уже начинаешь восстанавливать тыл. Оно и лучше, если ты отсюда смотаешься.

О с к а р. Это почему же?

Н у р к. Не годишься в нашу компанию. Калибр не тот.

Т у в и к е. Юмбо прав — твой калибр и правда слишком сильно отличается от нашего. Мотай отсюда. Мотай, мотай!

Входят  Р у у т  и  Л а й д.

Р у у т. Разрешите обратиться, товарищ гвардии капитан!

Л а й д. Но только с разумной речью!

Появляется  Р о б и. Заметив Лайд и Руута, останавливается, хочет уйти.

Л а й д. Здравствуй, Роби!

Р о б и (после долгого молчания). Здравствуй…

Л а й д. Роби, мы понимаем твое горе…

Р о б и (прерывает). Прошу тебя — не надо. Ты хорошая девушка, Эстер… Я много раз думал, — в сущности, вам надо пожениться… тебе и Рууту…

Л а й д. Как раз сегодня мы и поженились. Ты не хочешь поздравить нас?

Р о б и. Вас — поздравить? Да… конечно… Поздравляю. Когда кончится война, я возьму на воспитание ребенка, маленькую девочку. Маленькую еврейскую девочку, у которой нет никого. Не знаю, осталась ли еще где-нибудь в живых такая еврейская девочка…

Пауза. Роби прислоняется к железной решетке. Сгустились сумерки. Л а й д  и  Р у у т  тихо уходят.

Сцена погружается в темноту.

Следует картина, возникающая в воображении Роби. За спиной у него появляется М и р ь я м, на груди у нее — кроваво-красная роза.

Тихо звучит музыка — соло для трубы из первого действия, создавая ощущение, будто все время разбивается что-то хрупкое и нежное…

Г о л о с  Р о б и (откуда-то сверху). Как неузнаваемо изменилось место нашей последней встречи…

Г о л о с  М и р ь я м. Многое изменилось до неузнаваемости…

Г о л о с  Р о б и. У счастья было лицо Мирьям!

Г о л о с  М и р ь я м. Лицо счастья тоже изменилось…

Г о л о с  Р о б и. Хотя бы один еще раз увидеть, как танцует Мирьям.

Г о л о с  М и р ь я м. Я не могу… не могу, не могу, не могу. Нужна музыка, которая заставила бы меня танцевать… твоя музыка… В ней должно быть много огня… потому что мне холодно-холодно, холодно… холодно… холодно…

Г о л о с  Р о б и. Разве Мирьям не слышит моей музыки?..

Снова звучит несколько тактов той же самой странной музыки. Словно тяжелые холодные капли падают с высоты на что-то очень нежное и, разбиваясь, издают хрупкий звон. Звуки возникают внезапно и затем растворяются наверху…

Г о л о с  М и р ь я м. Нет, не эта. Нужна радость… радость, радость, радость… радость…

И снова повторяется та же музыкальная фраза. М и р ь я м  печально качает головой и исчезает в темноте.

Картина девятая

Большой бетонированный подвал со сводчатым потолком. На переднем плане слева — проход, ведущий в соседнее помещение. В центре его — стереотруба, выведенная наружу через вентиляционное отверстие в потолке. Рядом, на низкой широкой бочке, — большая дверь с ручкой, своего рода стол, на котором стоят котелки с дымящейся кашей, жестяные кружки и ковшики.

Когда открывается занавес, подвал пуст. В углу на ящике хрипло надрывается радиоприемник, извергая поток немецкой пропаганды. Мы различаем такие слова, как „Wunderwaffe“, „Sieg heil!“, „Lebensraum“, „Adolf Hitler“. Снаружи доносятся короткие пулеметные очереди и редкие разрывы мин.

Слева, крадясь по проходу, появляются  К а д а к а с  и  Р о б и  с автоматами наготове, за ними — К и к е р п у, А л е к с и у с  и  Р о о п.

Р о б и (выключает радио). Удрали через этот выход! (Подходит к дверному проему, осторожно выглядывает.) И след простыл…

А л е к с и у с. Далеко не уйдут. Не так уж велик этот полуостров Сырве.

Слышна пулеметная очередь. Над головой Роби сыплется сорванная пулями штукатурка. Все отходят подальше от двери. Пулемет умолкает.

К а д а к а с. Бдительны, черти! (Идет к стереотрубе, смотрит.) Ребята, вполне исправная труба! Она и нам пригодится. Ты, Алексиус, понаблюдай за ними.

Алексиус смотрит в трубу.

Хороши подвалы…

К и к е р п у. Рыбак-богатей хранил в них рыбу!

К а д а к а с. Нагонял цену на угря и лосося…

Р о о п (подходит к столу). Вас ист дас?! Что тут? Каша?.. Не волнует… (Тянет носом, пробует, что в кружках.) Вино… Честное слово, вино!

К и к е р п у. Может, отравлено?

Р о о п. Ясное дело, отравлено… (Пьет с удовольствием.) А мне отравленное особенно по вкусу.

К а д а к а с. Лааст, останешься здесь за хозяина. Держи связь. Алексиус отправится со мной. Пойду взгляну, как там люди расставили пулеметы.

Появляется  Э л ь т с. За ней — Т у в и к е  и  Р у у т, они несут аппаратуру радиосвязи.

Э л ь т с. Ставьте сюда. Аккумуляторы — сюда… вот так… Спасибо! (Садится, надевает наушники и начинает передачу.) «Ястреб»… «Ястреб»… «Ястреб»!.. Я «Ласточка». Прием. (Пауза.) «Ястреб», слышимость хорошая. (Слушает.) Роби, начальник штаба вызывает!

Р о б и. Руут, становись к трубе. (В радиотелефон.) Да, Лааст слушает… Нет, с соседом связи пока еще нет, он между морем и нами… Слушаюсь. Одну минуту, товарищ подполковник.

Снаружи раздается короткая очередь и крик. Тувике и Кикерпу бегут налево и сразу же возвращаются, ведя за собой  Н у р к а, раненного в ногу. У Нурка на шее катушка, с которой сбегает провод.

Н у р к. Спасибо, ребята… Вот видите, у самой двери сразил парня смертельный выстрел… Не могу смотреть… не могу видеть своей крови. Оторвало ногу, да?! Все одеревенело сверху донизу…

Т у в и к е. Перестань чепуху пороть, все у тебя на месте! Сверху донизу! И нога на месте. Только малость поцарапана…

К и к е р п у (зубами разрывает индивидуальный пакет первой помощи). Сейчас наложим ему белую повязочку.

Т у в и к е (гладит Нурка по голове). Юмбо, не скули… главное, не скули…

Р о о п (наладил телефонную связь). Я «Ласточка»… Да! Сосед на проводе… Роби, «Сокол» на проводе!

Р о б и (в радиотелефон). Товарищ подполковник, связь с «Соколом» налажена… Так точно. Через десять минут передам сведения.

Т у в и к е. Роби, разреши мы с Кикерпу отведем Юмбо?..

Р о б и. Хорошо. Только сразу же возвращайтесь!

Т у в и к е  и  К и к е р п у  сажают  Н у р к а  на винтовку и уносят его.

Р у у т. Значит, тебя, Аап, в Таллине семья дожидается?..

Р о о п. Да, чудеса… Просто чудеса! Девочка, с которой я гулял до мобилизации, — милая крошка, ох, до чего милая крошка — разрешилась за это время двойняшками, ей-ей, не вру. Два прехорошеньких младенца… Девчонка — ну прямо мисс вселенная, такие глазищи… вот только имя позабыл — не то Кисси, не то Тисси… А второй — парень… Зовут его Яап. Так что — Яап Рооп, сын Аапа. Сногсшибательное имя, а? Да, черт побери, жизнь все-таки прекрасная штука… Кончится война — пойду на завод слесарем. Хватит, поработал специалистом по замкам.

Р у у т. Печально. Еще, чего доброго, оставишь милицию без хлеба.

Р о о п. Когда кончится война, люди станут благородными — никто не будет пить, воровать… поносить ближнего… клеветать… Даже язык не будут показывать.

Р у у т. Воры все равно останутся. И милиция останется.

Р о о п. Пройдут годы, и в краеведческом музее будут показывать чучело вора. Поверь мне, полицейский! И рядом с чучелом вора будет стоять чучело последнего полицейского…

Р у у т. Хорошо бы!

Р о о п. Через двадцать лет… будет тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год. Моей красавице дочери Кисси или Тисси и ее умному и мужественному брату Яапу минет двадцать два года, они будут разговаривать по-русски и по-английски. У них будет высшее образование. Девчонка… не знаю, что получится из девчонки… авось замуж выскочит, а? А Яап станет конструктором. Он будет выполнять очень важную работу. Что бы такое ему сконструировать? Как ты думаешь?..

Р у у т. Надежный замок от воров.

Р о о п. Да?.. Возможно… Скажи, Руут, почему ты стал полицейским? Я вот вырос в колонии… а ведь ты, наверное, из порядочной семьи!

Р у у т. Да… Однажды нас обокрали до нитки. Отец остался в одной спецовке. Полгода так ходил. Мне было лет четырнадцать-пятнадцать…

Сигнал зуммера.

Р о о п (берет трубку). «Ласточка» слушает… Сейчас позову! Роби, «Сокол» вызывает!

Р о б и (берет трубку). Лааст слушает. Да, сейчас запишу.

Снаружи доносится уханье пятиствольного миномета.

Алло, алло?.. Немец словно подслушал, что «Сокол» говорил об их гаубицах… Дьявол, неужели снова порвал линию?!.

Р у у т. Пристрелянный участок. Им тут каждый квадрат знаком.

Р о б и. Алло! Алло! «Сокол»… «Сокол»…

Р о о п. Там, на этом пустыре, даже рельсы не уцелели бы, а эта тоненькая проволочка и подавно.

Р о б и. «Сокол»!.. Алло?!. Молчит. Немец снова все разворотил.

Р о о п. Пойду взгляну. (Встает, берет катушку с проводом.)

Р у у т. Погоди, Аап… мой черед. (Хватается за катушку.) Давай…

Р о о п. Отпусти!

Р у у т. Если ты пойдешь, твой Яап может остаться сиротой. Давай сюда, воровская твоя морда! (Вырывает катушку, идет к двери.) Почему там нет каменной ограды? Немножечко чересчур открыто…

Р о о п. Помни: там, на поле, — смерть… для солдата это самое высокое начальство, оно не жалует слишком прямую спину… Так вот, там уж — ползи!

Р у у т. Ты суеверный.

Р о о п. Все воры суеверны. Пусти, я пойду!

Р у у т. Иди знаешь куда!.. Я проворнее тебя и сильнее. Я спортсмен, а ты? Килька. Прощай, воровская морда! (Выходит.)

Снаружи долгое время очень тихо.

Р о о п (в дверях). Почему он не маскируется как положено?!

Р о б и (отложив в сторону наушники, подходит к двери). Да, жарко… Ну вот, теперь начинается пустырь… Смелый, дьявол! Бежит как на стадионе… Уже чинит… Если…

Доносится отвратительное хрюканье пятиствольного миномета, завывание мин и грохот разрывов. Роби и Рооп всматриваются: с Руутом что-то случилось. Рооп хочет бежать на помощь Рууту.

Куда ты лезешь, Аап? Остановись…

Р о о п. Где он?.. Роби… скажи, куда он делся?!

Р о б и. Очевидно… мина… прямое попадание…

Р о о п. Но почему он?.. Я же рядом с ним — дрянь, ничтожество… почему он?!. Я сам пойду. (Берет катушку с проводом.)

Р о б и. Никуда не пойдешь!

Р о о п (смотрит в стереотрубу). Не вижу… Почему я позволил ему?

Э л ь т с (кричит из прохода). Лейтенант Лааст, сосед вызывает, «Цапля». Вы слышите, товарищ лейтенант?.. Роби!

Р о б и. Да… (Идет в проход, берет трубку.) Лааст слушает. Да. Нет. Связь с «Соколом» ежеминутно прерывается.

Р о о п  берет катушку с проводом и быстро выходит.

У меня сейчас никого, кроме Роопа, нет… Отлично, товарищ подполковник, подождем, пока стемнеет… Так точно. Слушаюсь. (Кладет трубку.)

Сигнал зуммера на другом полевом телефоне.

Э л ь т с (недоверчиво берет трубку). Как же так?.. «Ласточка» слушает. «Сокол»?!. Да, очевидно. (Передает трубку Роби.)

Р о б и. Лааст слушает. Повторите координаты! (Быстро записывает.) Сейчас передам. Так точно. (Кладет трубку.) Дайте штаб!.. Говорит Лааст. Три с половиной вправо от елки со сломанной верхушкой — гаубицы фрицев… Точно… Да. Все. Так… (Кладет трубку. К Эльтс.) Что за чертова метаморфоза? Кто починил эту линию? (Входит в подвал.) Рооп?.. Аап Рооп!

Снаружи доносятся пулеметные очереди.

(Быстро идет к двери и сталкивается с вбегающим в подвал Роопом. Резко.) Ты где был, болван?

Р о о п (мрачно). Где надо, там и был.

Р о б и. Отвечать как положено!

Р о о п. Товарищ лейтенант, рядовой Рооп исправил разрушенную врагом линию связи. Сделал четыре соединения. Вот, гляди, ранило в руку. Теперь и моя ничтожная кровь на алтаре Великой Отечественной войны!.. Возможно, кто-нибудь другой на моем месте и остался бы в строю, боевой орден заработал бы… Но моя мораль помельче. Пойду в санчасть. Лягу на белые простыни. А потом — в Таллин, отдохну немножечко… Разрешаешь?

Р о б и. Отправляйся! Ты все-таки молодчина… Эльтс, окажи ему первую помощь…

Э л ь т с. Поди сюда, Рооп!

Р о о п. Видел Руута. Лежит в углублении, будто спит… Вот, принес его документы и карманные часы… (Кладет на стол.)

Р о б и (наклоняется над часами). Остановились в пятнадцать ноль четыре… А как будто целые… Даже стекло целое…

Пауза. Слышен свист пролетающих снарядов, и сразу же в расположении немцев раздается четыре разрыва. Еще раз пролетают наши снаряды — и снова разрывы. И еще раз… Звучит телефон.

Э л ь т с (в трубку). «Ласточка» слушает! «Сокол» благодарит и сообщает, что немецкие гаубицы только что взлетели в воздух!

Вблизи грохочут немецкие пятиствольные минометы. Быстро входят  К и к е р п у  и  Т у в и к е.

Р о б и. Иди к трубе, Кикерпу!

К и к е р п у (смотрит в стереотрубу). Слева от нас немецкие мины подожгли жилой дом. Горит…

Р о б и. Эльтс, спросите у «Сокола» координаты этой пятистволки.

Э л ь т с. Сейчас. (Идет в проход, пытается наладить связь по телефону. К Тувике.) Садись сюда… ну, быстро! Как у меня болело сердце… Товарищ лейтенант, «Сокол» не отвечает. Очевидно, линия снова повреждена.

Р о о п. Лааст…

Р о б и. Молчать!

Т у в и к е. Я пойду починю…

Р о б и. Я сказал — молчать!

Входит  Л а й д.

Л а й д. Добрый день. (Роопу.) Покажите… (Смотрит.) Кость цела.

Р о о п. В санчасть, да? А если остаться в строю?

Л а й д. Нет. Сразу же на перевязку, а потом отправлю дальше. (Замечает на столе часы Руута.) Это же часы Юри!.. Как они сюда попали?

Р о о п (тихо). Остановились…

Л а й д. Ах, поэтому… А где он сам?

Р о о п (показывает). Там…

Л а й д. У соседа? (Берет часы, на мгновение прикладывает к щеке. Слушает, встряхивает, снова слушает.) Идут… в самом деле идут. (К Роби.) Послушай… ведь идут. (Снова кладет часы на стол.) Будет ему сюрприз… Пойдемте, Рооп!.. Роби, если я понадоблюсь, то пункт первой помощи и перевязочная теперь на опушке того ельничка, двести метров от командного пункта… В таком же надежном железобетонном подвале… (Уходит вместе с Роопом.)

Р о б и (берет часы Руута, слушает). В самом деле, идут… и стекло цело… (Кладет часы на прежнее место.)

Из прохода доносится женский крик и плач. Снаружи снова слышны короткие пулеметные очереди. Входит  С а у л у с.

Что за шум?

С а у л у с. Вот ведь оказия… В подвале того красного дома, что горит… прятались какие-то люди. Теперь все гурьбой прибежали сюда!

Из прохода появляется  А л е к с и у с. За ним — Ш и п п а й, его жена Э в а - М а й  и сестра Шиппая, А н н и. У всех в руках перевязанные веревками узлы и чемоданы.

А л е к с и у с. Зачем таскаете за собой эту поклажу?

Э в а - М а й. Если не будем таскать, останемся без всего. Великий боже, вы все тут говорите по-эстонски? Разве это не армия красных русских?..

Т у в и к е. Она самая! Без русских нам бы сюда не дойти…

Слышен грохот рвущихся мин.

К и к е р п у (смотрит в стереотрубу). Шпарит, проклятый, по вашему дому так, что бревна летят!

Э в а - М а й. Пусть себе шпарит. Дом-то ведь не наш!

А л е к с и у с. В последний момент вылезли. Сами-то откуда?

Ш и п п а й. Я портной Шиппай из Таллина. Жена и сестра тоже из Таллина.

Т у в и к е. А тут что делаете?

Э в а - М а й. Пресвятая Мария… мы беженцы.

А л е к с и у с. От кого бежите?

Молчание.

Т у в и к е. И с кем бежите?..

Все молчат.

Ш и п п а й. Про вас говорили… придут и убьют…

А н н и. Моего брата несколько дней тому назад постигло страшное несчастье — отобрали все золотые монеты. А самого оставили на берегу на коленях…

Ш и п п а й. Что ты болтаешь!

А л е к с и у с. Кто же это отнял у вас золото? Русские?

Вновь молчание.

К и к е р п у. Или немцы?

А н н и. Свои. Обещали переправить в Швецию…

А л е к с и у с. И много у вас было этого золота?

А н н и. Да небольшая жестяная банка, почти доверху!

Ш и п п а й. Анни, я же сказал — чего ты болтаешь?!

К и к е р п у. Почему же они надули вас?

Никто не отвечает.

Э в а - М а й. А этот, который все время молчит, — ваш начальник?

А л е к с и у с. Начальник.

Э в а - М а й. Разумеется, русский?

Р о б и. Разумеется, русский.

Входит  М а р и н а, на ремне у нее термос, под мышкой карабин.

М а р и н а. Здравствуйте, ребята! Здравствуй, сын… Принесла вам поесть горяченького.

Р о б и. Здравствуй, мама! Черт, как же ты добралась с термосом? Пришлось, наверное, ползти, а?..

М а р и н а. Где надо ползла. Что за базар у вас тут?

Э в а - М а й. Пресвятая дева… у вас и женщины под ружьем?!

К и к е р п у (смотрит в стереотрубу). Роби! Там, в доме… глянь-ка, там, у окошка, — маленькая девочка!..

Р о б и. Не может быть. (Смотрит.) Верно. В самом деле, совсем крошка, едва до окна дотянулась.

А н н и. Я тоже говорила, что слышала детский плач…

Э в а - М а й. Я ничего не слышала.

Р о б и. Ребенка надо перетащить сюда! Все это общество пусть убирается.

Б е ж е н ц ы  уходят. Роби идет в проход.

К и к е р п у (смотрит в стереотрубу). Дом с одного боку пылает вовсю…

Вблизи начинают ожесточенно стучать пулеметы.

Немец держит дверь под прицелом.

Р о б и (возвращается). Фриц и носа высунуть не дает — сразу начинает палить! Кикерпу, смерти не боишься?

К и к е р п у. Не боюсь. Честное слово. Хоть и был учителем танцев, а смерти, ей-ей, не боюсь.

Р о б и. Молодец. Тогда слушай. У тебя трезвая голова и быстрые ноги. Побежишь к дому. Возьмешь ребенка и доставишь сюда. Ясно?

К и к е р п у. Ясно. Взять ребенка и доставить сюда. Разрешите выполнять?

Марина движением руки останавливает его.

Р о б и. Стой! Ты хочешь что-то сказать, мама?

М а р и н а. У подвала с той стороны — два выхода. Один, что обращен к немцам, все время под обстрелом…

Р о б и. Знаю. Слушай, Кикерпу, — я выбегу отсюда на несколько секунд раньше тебя и побегу вдоль каменной ограды к пустырю. Немцы сразу откроют по мне огонь и, возможно, тебя не заметят.

К и к е р п у. А как же ты, Роби?.. Они изрешетят тебя.

Р о б и. Ерунда. Успею добежать до другой каменной ограды и там залягу. Тут метров двести, не больше… Держу пари, что покажу лучшее время в своей жизни! Немцы подумают, что я побежал чинить линию, и все внимание сосредоточат на мне. Назад выбегу тоже на несколько секунд раньше тебя. Ты увидишь меня и…

К и к е р п у. Так-то так, но…

Р о б и. Без всяких «но»! (Снимает ремень, расстегивает крючки на воротничке. Марине.) Ты не волнуйся, мама… Но все-таки держи за меня кулак! Тувике скомандует Кикерпу, когда ему выбегать. (Подходит к двери, берет в руки пилотку.) Пошел! (Выбегает.)

К и к е р п у  идет в проход.

Снаружи начинается бешеная стрельба.

Т у в и к е (кричит в проход). Кикерпу!

Г о л о с  Э л ь т с. Кикерпу пошел… бежит… бежит… бежит… Уже в доме.

М а р и н а (в дверях). Роби упал… Неужели он?..

А л е к с и у с (смотрит в стереотрубу). Пересек пустырь и бросился на землю. Ну и скорость! Как молния!

Г о л о с  Э л ь т с. У Кикерпу на руках ребенок… Стоит под навесом дома…

А л е к с и у с. Роби вскочил… летит как стрела…

Огонь снаружи становится все сильнее. Тувике отскакивает от двери, Р о б и  вбегает и, словно споткнувшись, падает на пол.

Р о б и. Кикерпу?..

Э л ь т с. Кикерпу с ребенком здесь. Цел и невредим!

Р о б и (смеется сквозь кашель). Удалось!! Удалось…

Появляется  К и к е р п у.

К и к е р п у (задыхаясь). Да, удалось… эта Анни взяла девочку…

Марина пытается поднять Роби; Эльтс и Тувике помогают ей.

Р о б и (стонет). Оставьте… больно…

К и к е р п у. Ты ранен?!. (Рвет на нем гимнастерку, мрачнеет, разрывает индивидуальные пакеты первой помощи, сует бинты ему за пазуху.)

М а р и н а. Врача… Роби… Роби?!

К и к е р п у. Потерял сознание… Врач! Нужен врач! Пули прошли через грудь навылет…

Зуммер полевого телефона.

Э л ь т с (в трубку). «Ласточка» слушает. Лейтенант Лааст тяжело ранен. Саулус? (Передает трубку Саулусу.)

С а у л у с. Старшина Саулус слушает. Понимаю. Остаюсь за командира наблюдательного пункта.

А л е к с и у с (смотрит в стереотрубу). В можжевельнике зашевелились немцы. Очевидно, собираются в контратаку…

С а у л у с (в дверях). Ребята! Взять оружие…

Э л ь т с (прерывает). Можно я тоже?

С а у л у с. Пошли, девочка. Быстро! Тувике… всем за каменную ограду, занять оборону. Марина останется здесь.

С а у л у с, К и к е р п у, А л е к с и у с, Т у в и к е  и  Э л ь т с, взяв автоматы, быстро уходят; тотчас же начинают трещать автоматы и пулеметы.

Р о б и (поднимает голову). Мама…

М а р и н а. Да, сын?

Р о б и. Жарко там…

М а р и н а. Да, сын. Немец наступает.

Р о б и. Дай… мой автомат… (Хочет встать, не может.)

М а р и н а. Тебе нельзя… лежи!.. Скоро придет доктор…

Р о б и. Зачем?.. Мирьям… Как ты прекрасна, Мирьям… (Теряет сознание.)

М а р и н а. Роби!.. Роби!..

Входит  С а у л у с, пробует позвонить — соединения нет.

С а у л у с. Марина!

М а р и н а. Да?

С а у л у с. Ты ведь знаешь, где командный пункт, — тут неподалеку, у самого ельника. Сбегай туда и скажи, что хоть мы и отбили атаку, но нужна подмога. И захвати врача. Быстро!

М а р и н а. Хорошо… (Хватает свой карабин, уходит.)

Саулус стоит возле Роби, меняет в автомате обойму. Доносятся автоматные и пулеметные очереди. С а у л у с  быстро выходит. Роби пытается приподняться. Следует картина, возникающая в его воображении. Сцена темнеет. Где-то начинает звучать соло на трубе. В вихре танца появляется  М и р ь я м. К ее светлому платью приколота кроваво-красная роза, на лице улыбка. Мирьям прекрасна.

Г о л о с  М и р ь я м. Любимый…

Г о л о с  Р о б и. Ты?.. Здравствуй, Мирри, дорогая… Я… кажется, спал?.. У тебя все еще цела эта красная роза… ты не потеряла…

Г о л о с  М и р ь я м. Ее нельзя потерять… она со мной навсегда… Расскажи, как ты?

Г о л о с  Р о б и. Чудесно. Ведь ты здесь!.. Я только одного боюсь…

Г о л о с  М и р ь я м. Да?..

Г о л о с  Р о б и. Вдруг ты снова уйдешь…

Мирьям опускается перед Роби на колени, целует его. Сцена на мгновение погружается в темноту. Когда снова становится светло, М и р ь я м  уже нет. Входят  Л а й д  и  М а р и н а. Снаружи доносятся редкие пулеметные и автоматные очереди.

М а р и н а. Как оставила, так и лежит… Как хорошо, что я сразу же разыскала вас… К счастью, он у меня крепкого здоровья.

Лайд склоняется над Робертом, берет его руку, долго держит и осторожно кладет.

Много занимался спортом. И вообще такой…

Долгая пауза. Лайд натягивает на лицо Роби плащ-палатку. Марина молчит. Дотронувшись до ее плеча, Лайд уходит. Марина долгое время стоит около сына. Снаружи раздается громкое «ура!» и треск выстрелов. В проходе появляются К р о о к у с, С а у л у с, А л е к с и у с, Т а р м и к, К а д а к а с, Т у в и к е, К и к е р п у  и  д р у г и е.

К р о о к у с. Быстренько организуйте здесь командный пункт. А наблюдательный двинется следом за немцами и расположится где-нибудь впереди, на новом месте. Марина?.. Как сын? Я слышал, он ранен… (Подошел к Роби.)

Входят  с о л д а т ы. Минута большой тишины.

Да… вот она, эта проклятая война… Вперед, ребята! Нам за многое еще нужно отомстить…

Сцена темнеет. Звучит музыка — «Идет война народная…», все громче и громче.

З а н а в е с.

1965