Проснувшись в своем номере, барон долгое время не мог прийти в себя. Мысли уносили его то в «Цветочный садик», то в ресторан, то в какую-то маленькую уютную комнатку, отгороженную японскими ширмами.

Он себе не отдавал ясного отчета о происшествиях вчерашней ночи. Была ли это Хризанта или Фиалка, или это был чудный волшебный сон… Но что-то приятное и полное неги разливалось по всему его телу.

Мало-помалу он стал припоминать, как Фиалка обвила шею нежными ручонками, как она пела, обожгла его своим взглядом…

Потом им овладело раскаяние. Как он мог изменить Хризанте! Голова его кружилась. Он негодовал на фон-Лауница, который ввел его в искушение.

Барон позвонил.

Лакей на серебряном подносе подал ему письмо.

— Какой незнакомый почерк. Какие-то странные духи и к чему эта тоненькая фиолетовая ленточка?

Он машинально дернул за ленточку и письмо открылось. На нем виднелись латинскими буквами написанные слова, которых он не понимал.

— Ко мне ли это письмо? — спросил он лакея, ожидавшего ответа.

— Так точно, мосье. Мусме, приносившая это письмо, назвала вашу фамилию.

Барон удивился. Письмо было на японском языке. Он обратился к лакею.

— Вы понимаете по-японски?

— Как же, мосье. Я тут живу двенадцать лет.

— Так переведите мне эти строки.

Лакей подошел к окну и начал читать.

«Дорогой барон! Я жажду вас видеть. Приходите погулять в Оссувском парке в час после обеда. Я буду одна. Меня отпустили на весь день. Целую вас, как вчера. Ваша Фиалка».

— Передайте, что буду, — сказал барон.

Лакей поспешно удалился.

Бароном овладело неприятное чувство. Он в душе сознавал, что поступает скверно, что подобного поступка с его стороны не заслуживала Хризанта, так беззаветно и бескорыстно полюбившая его.

— Но это больше не повторится, — успокаивал он себя, — я ей при свидании во всем сознаюсь.

Внутренний голос убеждал его отказаться от свидания. Но соблазн был слишком силен. Он жаждал встречи с гейшей.

— Погуляю с нею полчаса в Оссувском парке и немедленно вернусь, — успокаивал он себя. — Мне некогда, да и к чему возобновлять то, что во мне вызывает раскаяние.

Тем не менее он, принялся одеваться, видимо торопясь. В номер внесли черный кофе, еще накануне заказанный. Барон подсел к окну и закурил сигару. Его глазам открывался чудный вид на длинный бульвар, ведущий к морю. Солнце ярко освещало левую сторону Нагасакского рейда. Вид моря и чудный ландшафт на минуту приковали к себе его внимание. Он даже забыл о кофе. Вдали раздавался монотонный звук гудка. Он взглянул на часы. Была уже половина первого. Сделав глоток, он отыскал шляпу, трость и быстро направился к выходу.