Наступали сумерки.
Моряк-японец, известный в нагасакском порту под именем Шери-ге, весь день страшно волновался, чего, конечно, не мог заметить никто из проходивших мимо террасы небольшой прибрежной гостиницы, очень популярной в среде местных и приезжих моряков.
Японец был в синем кепи с галуном и в синей шкиперской куртке и только азиатское лицо его не гармонировало с внешностью европейского моряка,
Шериге сидел за столиком и невозмутимо потягивал содовую, сдобренную зеленым виски, курил и в то же время занимался созерцанием своих сапог; словом, проделывал точь-в-точь то же самое, что проделывают все английские шкипера в минуты отдыха или временного безделья.
На террасе сидело человек пятнадцать таких же шкиперов, в таких же точно позах, не обращая внимания ни на что. Тем не менее, Шериге в душе сильно волновался.
На это были серьезные причины.
Сегодня ему предстояло доставить на шхуну связанного по рукам и ногам ненавистного европейца и он должен был сделать это так, чтобы ни одна живая душа этого не знала.
Между тем, глаза и слух Шериге не могли ошибиться. Он ясно видел темную массу, бросившуюся с бушприта в воду в тот самый момент, когда он покончил свою сделку. Ясно было, что его разговор был подслушан.
Одно сбивало Шериге с толку: кто мог быть этот неизвестный и кому, собственно, понадобилось его выслеживать? Он мог, конечно, опасаться контроля со стороны душителей, но не было надобности обставлять его такой таинственностью.
Незачем было плыть несколько верст, подвергаясь в то же время опасности.
Наконец, какой смысл имел контроль, если он, Шериге, со своими товарищами избран из семидесяти душителей, вызвавшихся на это трудное и сложное дело?
Чем более азиат думал о загадочном человеке, спрыгнувшем с борта, тем сильнее становилось овладевшее им беспокойство.
Азиаты все вообще необычайно хитры, но сами также необычайно боятся какой-либо хитрости со стороны других.
Шериге, словно гончая, чуял западню, чуял врага.
Между тем солнце скрылось за Паппенберг и на террасе заблестели бумажные фонари.
Шериге бросил на стол доллар и удалился.
Выйдя на набережную, он быстро пошел вдоль ее.
Набережная, залитая огнем длинного ряда разноцветных фонарей, представляла интересное зрелище.
Европейские костюмы терялись в массе пестрых, красиво задрапированных в свои кимоно японцев.
Двухколесные рикши мчались взад и вперед во весь дух; изредка попадался европейский экипаж, запряженный лошадьми.
Говор толпы, смех, пение и звуки японской гитары сливались в непрерывный и веселый шум. Словом, тут можно было наблюдать ежедневную картину вечернего оживления и отдыха, но Шериге не обращал ни на что внимания и шел быстро вперед.
Сзади него шла кучка китайцев-моряков в своих синих кафтанах и синих штанах, туго перевитых у икр тесьмами. Они также торопились, стараясь не упустить из вида шкиперскую куртку Шериге, изредка мелькавшую в густой толпе.