Таинственное исчезновение барона фон-дер Шаффгаузена поставило на ноги всю нагасакскую полицию.

Красавец-блондин высокого роста, барон отличался атлетическим сложением. Его темно-голубые глаза, бледно-розовый цвет лица, роскошные, длинные, всегда тщательно закрученные усы, элегантная осанка, манеры салонного кавалера — все эти качества, при свойственном ему остроумии, легко открыли барону гостеприимные дома высшего общества Нагасаки.

Приезд его сюда никого не удивил, так как барон всем представлялся в качестве туриста. Не удивило также никого, что местный англо-японский банк переводил барону значительные суммы из Германии.

Долгое время барон фон-дер Шаффгаузен не возбуждал ни любопытства, ни подозрения, несмотря даже на то, что его часто видели в «чайных домиках», помещавшихся около великого Оссувского храма.

Ютившийся около этого храма «Цветник» или, вернее, «Цветочный садик» ничем не отличался от обычных заведений этого рода.

Японцы сюда ходят совершенно без стеснений, подобно тому, как мы ходим в ресторан.

Еще вечером четвертого августа барона видели у японского брадобрея, где он рассказывал германскому консулу замечательный анекдот по поводу ненависти японцев к русским. Разговор шел на немецком языке, который, однако, прекрасно понимали некоторые из присутствовавших клиентов куафера. Злобным взглядом провожали барона до выхода и внимательно расспрашивали хозяина, сидевшего за кассой, о том, кто этот барон.

Но хозяин ничего определенного сказать не мог, кроме того, что это один из лучших клиентов, вдобавок весьма щедрый.

Поздно вечером, когда обыкновенно наступает непроглядная тьма южной ночи, которой отличаются страны, приближающиеся к экватору, в Оссувском парке, как уверяли стражники храма, раздавались крики, затем послышался конский топот и невдалеке от роскошной паперти Оссувского храма найдена была красновато-коричневая перчатка барона.

Вот все, что полиции удалось узнать на утро следующего дня, когда прислуга гостиницы «Бель-Вю» по телефону уведомила полицейское управление о загадочном происшествии.

Внезапные розыски уже на следующий день обратили на себя внимание европейской колонии. Невольно напрашивался вопрос: почему же сразу бросились искать барона? Пало даже подозрение на саму полицию, которая, будто бы, для отвода глаз отыскивает барона, местонахождение которого ей-де прекрасно известно.

Весь дипломатический корпус, в лице консулов и случайно пребывавших там агентов, комментировал загадочность исчезновения барона.

Возникали, как всегда бывает в таких случаях, цельные легенды самого фантастического характера. К тому же образ жизни этого любимца нагасакских дам не отличался особой скромностью. В салонах пошептывали о каких-то романтическим связях барона с дамами высших сфер и в исчезновении этого Дон-Жуана стремились усмотреть роковую развязку чьей-то ревности и мести.

У маркиза NN собралось многочисленное общество. Настал вечер. Предполагали покататься ночью на электрической яхте амфитриона и кстати посетить островок-ресторан, чтобы там весело провести часть ночи.

Туда были приглашены гейши и майко (танцовщицы), без которых не обходится ни один такой пикник.

Все уже были в сборе, когда телеграф принес гостеприимному хозяину, близко стоявшему к одному из посольств, известие, что накануне исчезновения барона на его имя было получено в гостинице от какого-то принца из Токио письмо. Швейцар гостиницы ясно видел на конверте герб с хризантемами, который присвоен в Японии лишь высочайшим особам. Барон в тот же день, приблизительно в десять часов вечера потребовал в свой номер телеграфный бланк. Маркизу стало очевидно, что бароном вечером должна была быть отправлена в Токио ответная телеграма или письмо.

Однако ни письмо, ни телеграмма никому из служащих гостиницы не были поручены для отправки; тем не менее, портье гостиницы, словоохотливый итальянец, некогда эмигрировавший в Японию, утверждал вскользь, что барон вечером, уходя из гостиницы, имел в руках petit bleu — т. е. бумагу, по описанию близко подходившую к телеграфному бланку.

Общество, только что говорившее о пикнике, сразу принялось на все лады обсуждать это новое известие, когда в салон вошел капитан Дюшар и со свойственным ему весельем шутя рассказал, что вчера во время кутежа он побывал в «Цветочном садике» и обнаружил там пропажу самой красивой женщины, «Фиалки». Замечательнее всего было то, что барон несколько раз ужинал с этой «Фиалкой» и ее подругой «Азалией».

«Азалия», в противоположность «Фиалке», отличалась голубыми глазами, тогда как подруга представляла собой тип южной красавицы с умеренно развитыми формами и с черными, как смоль, волосами и глазами.

Эти две гейши служили украшением «Цветочного садика». Поэтому исчезновение одной из них не могло не вызвать недоумения постоянных посетителей.

Невольно напрашивалась мысль спросить о бароне «Азалию».

Дюшар не догадался это сделать, и когда такую мысль высказал маркиз, тот круто повернулся на каблуках и стремглав выбежал из салона, крикнув, проходя мимо, камердинеру, что вернется через полчаса.

Когда камердинер доложил об этом в салоне, все громко рассмеялись.

Стало очевидно, что Дюшар поехал допрашивать «Азалию».

Решили подождать его возвращения. При этом маркиз рассказал присутствовавшим, что ровно год тому назад тут же, в Нагасаки, в один прекрасный день исчез капитан испанской службы дон Фердинанд де Капитро. Его исчезновение было также очень загадочным и розыски его лишь через несколько месяцев дали совершенно неожиданный результат. В одном из парков, прилегающих к большой Нагасакской дороге, был найден сильно разложившийся труп, причем в карманах платья оказались некоторые документы и письма, указывавшие на то, что до неузнаваемости сгнившие бренные останки принадлежат исчезнувшему в свое время де Капитро.

Удивила всех та неуловимая деталь, что капитан де Капитро состоял в частой переписке с одной маркизой, близко стоявшей ко двору микадо. За несколько дней до рокового события капитан познакомился с двумя богатыми японскими негоциантами, которые в тот же день странным образом исчезли.

Замечательнее всего было совпадение. И в том, и в этом случае, некоторые предметы одеяния исчезнувшего также были найдены в парке, прилегавшем к Оссувскому храму.

К рассказу маркиза прислушивались с большим вниманием. Никто не проронил ни единого слова.

Когда маркиз кончил, присутствовавшая здесь же графиня Иотава стала припоминать, что в минуты нежной откровенности, в какую имел обыкновение впадать капитан под влиянием джинджера и вермута, он однажды сказал графине, что тяготится интригой с одной из придворных дам и проклинает тот день, когда ею увлекся.

— Чего она от меня хочет? Не понимаю, — говорил капитан. — Не могу же я стать японским шпионом ради ее прекрасных глаз.

Затем, в другой раз, капитан среди дня почти вбежал в будуар графини Иотава в большом волнении:

— Читайте, — сказал он, протягивая маленькое письмо, написанное на французском языке.

— Я читала, — продолжала графиня, — и недоумевала. Письмо было лаконическое: «Я тебя люблю, поэтому предупреждаю, что тебя хотят убить. Отошли важные бумаги». Подпись была неясная, но письмо было, очевидно, начерчено женской рукой. Что оно было написано японкой, в этом я не сомневалась, так как японки всегда на французском языке путают падежи и род, а в этом маленьком письме были три такие ошибки. Кроме того, письмо было написано красками, смешанными с духами — также японская привычка. Высказав эти предположения капитану, я обратила внимание на то, как он задумался, приутих и долго молчал. Затем, как бы оправившись, капитан стал поговаривать о том, что ему следовало бы бросить всю эту канитель и поехать в Мадрид, где его ждут близкие, родные и невеста — друг его детства.

Многое говорилось еще вкривь и вкось об испанце, когда распахнулись портьеры салона и блестящему обществу предстал, точно призрак, бледный, как полотно, вернувшийся из «Цветочного садика» Дюшар.

Впечатление, произведенное его видом, было потрясающее. Произошла немая сцена.

— Что с вами? — тревожно заговорил маркиз.

— Ничего… — нерешительно отвечал взволнованный Дюшар.

— Войдите же, сядьте, расскажите.

Капитан грузно опустился на кресло и, глубоко, вздохнув, сказал:

— Представьте себе: завтра хоронят «Азалию». Она внезапно умерла сегодня утром и… есть полное основание предположить, что бедняжка умерла насильственной смертью.

Это известие действительно поразило всех.

Напряжение достигло своего апогее, когда в салон вошел офицер английской службы Эйтонг и сообщил, что, насколько ему известно, барон находился в тесной дружбе с одной принцессой, с которой он его часто видел в Париже.

Как барон познакомился с нею и кто она, Эйтонг благоразумно умолчал.

Эйтонг также знал веселый нрав барона и рассказал несколько эпизодов из жизни этого Дон-Жуана, слышанных им в Париже.

— Однажды я сидел в чайном домике, как раз в это время ко мне подошел барон и пригласил проехаться к Оссувскому храму. Так как я новожен и меня, как заметного обывателя Нагасаки, хорошо знают, то я не особенно охотна согласился на это предложение. Но барон настаивал так упорно, что я, не желая ему сделать неприятное, согласился. На сей раз барон был в каком-то особенном настроении. Всю дорогу он молчал; лишь подъезжая к величественному подъему перед горой Оссувского храма, барон мне указал на роскошную беседку в китайском стиле:

— Вот тут я провел одну незабвенную ночь. Знаете, Эйтонг, каждый раз, когда я подъезжаю к этим местам, меня охватывает страшное волнение. Я положительно не понимаю, почему меня так влечет сюда, и в тоже самое время я точно предчувствую что-то роковое, таинственное. Представьте, я, как вы знаете, познакомился тут с двумя гейшами.

— Как же, знаю, — ответил я.

Барон замолчал. Видно было, что он углубился в свои мысли.

— В особенности странно со мной обращается «Фиалка». Она, хотя и не ревнует подругу, но сама несколько раз намеками предостерегала меня, говоря: «У нее сердца нет, она очень умна, она хитра, но… будь осторожен, говори поменьше, она коварна и лжива».

Что все, эти предостережения означают, я положительно понять не могу, но эта маленькая гейша имеет такие драгоценности, которым могла бы позавидовать любая принцесса. Ах, она очаровательна, это маленький черт в юбке! Это целый кратер страстей, и притом она так молода, ей нет еще семнадцати дет!

Тут он снова задумался и даже взгрустнул, что с ним бывало очень редко.

Но вот мы подъехали к «Цветочному садику».

— Ах! расскажите, расскажите подробнее, что там делается! — пристали к нему дамы. — Мы там ни разу не были, нас ведь туда не пустят.

Но Эйтонг был, видимо, не расположен вдаваться в детали и промолчал.

Тогда глава устремились на Дюшара, который нервно вертел в руках брелоки и цепочку от часов.

— Да, господа, — промолвил он, вздохнув. — Я уже с прошлого года замечаю, что у нас тут творится что-то неладное: исчезают люди, находят покойников, почта вскрывает корреспонденцию, являются какие-то таинственные шпионы.

— Шпионы?

Присутствующие переглянулись.

Он промолвил с ударением:

— Куда мы идем? Непонятно. Во всяком случае, ясно, что мы находимся накануне каких-то событий. Даже некоторые иностранцы служат японскому правительству в роли секретных шпионов, agents provocateurs…

Тут в свою очередь побледнел Эйтонг и, не проронив ни слова, встал и начал прощаться.

Его никто не удерживал.

Как только он ушел, графиня Иотава обратилась к капитану Дюшару:

— Скажите откровенно, капитан, неужели вы думаете, что наш прелестный барон погиб?

Он ответил категорически:

— Я почти убежден, что не только он, но и еще некоторые лица погибли. Вообще говоря, эти роковые происшествия должны быть для нас предостережением.

— Почему?

— Не забудьте, господа, что мы находимся накануне великих политических осложнений между Японией и Россией, а в такие моменты шпионы обнаруживают усиленную деятельность.

— Что же из этого следует?

— А то, что подозрительность японского правительства сейчас дошла до колоссальных размеров. Мне рассказывали, что в Токио арестовали одного туриста-француза только потому, что он снимал при помощи своего «кодака» виды окрестностей. Его продержали больше недели под арестом. Только благодаря счастливой случайности удалось об этом узнать французскому консулу, который настоял на освобождении.

— Неужели, капитан, вы придаете катастрофе с бароном также политическое значение? — спросили некоторые.

— Определенного я ничего не могу сказать, но думаю, что подобная версия возможна.

Против этого энергично запротестовал маркиз.

— Позвольте с этим не согласиться, — отозвался он.

— Вы сомневаетесь?

— Да, сомневаюсь и на то у меня имеются веские причины.

— Какие?

Маркиз пожал плечами.

— Политика здесь не причем. По моему, скорей следует приписать исчезновение какому-нибудь роману.

— Нет ли тут акта мести из ревности? — спросила графиня.

Никто не отвечал.

О пикнике точно забыли и лишь веселый, вечно остроумный виконт Дарьяр обратился к маркизу:

— Все это грустно, однако, мы помочь горю не в силах. Господа, вы знаете мой девиз: «Торопиться жить». Жизнь так коротка, так преисполнена роковых пертурбаций, злоключений и несчастий, что следует пользоваться каждым моментом для наслаждений. Вы здесь все носы повесили. Барону мы не поможем: он, быть может, в лучшем из миров, хотя также вероятно, что он на какой-нибудь яхте блаженствует в обществе прекрасной «Фиалки». Так не лучше ли, господа, поехать всей компанией к Оссувскому храму? Вблизи него находится и прекрасная таверна маэстро Галине. Он великолепно кормит, да и вино у него недурное. Мы, мужчины, произведем веселое следствие в роковом «Цветочном садике», а вы, mesdames, обождете нас в ресторане.

Предложение было подхвачено всем обществом с большим воодушевлением и дамы немедленно поднялись со своих мест.

— В самом деле, блестящая идея! — Вы нам, понятно, расскажете, что увидите в «Цветочном садике», со всеми подробностями, — сказала графиня Иотава.

— Господа, захватите побольше револьверов, — просила, вздыхая, еще совсем юная баронесса Лимерт, жена одного из вице-консулов Нагасаки.

— Не брать же нам, дорогая баронесса, еще кавасов, — ведь это было бы уже слишком осторожно, — не без ядовитой улыбки произнесла графиня Иотава.

— А что вы думаете? Весьма возможно, что и так, — вступился маркиз. — Береженого Бог бережет.

— Ехать так ехать, гулять так гулять, — крикнул Дарьяр.

В ожидании экипажа маркиз велел подать вина.