Хризанта спала крепким сном. Юное тело лежало так непринужденно, безмятежно отдаваясь наслаждению сна.

Грудь ее колебалась ровным и мерным дыханием, рот, слегка открытый, показывал ряд жемчужных зубов…

Барон проснулся. Увидав принцессу в столь безмятежном сне, он с любовью взглянул на нее.

— Боже, — подумал он, — счастливая доля юности — сон. Вот она спит, а быть может, завтра в это время она не будете спать, если меня сегодня убьют…

— Но, однако, уже семь часов, — спохватился барон и присел на кровать.

Хризанта, не открывая глаз, что-то лепетала.

— Дорогая моя, пора, надо мне одеваться, — нежно проговорил барон.

Принцесса испуганно открыла глаза, как бы не понимая, в чем дело и где она. Мысль о дуэли, однако, привела ее к ужасной действительности.

— Неужели? — в отчаянии спросила Хризанта, как бы очнувшись от сладостного сна. Кровь бросилась ей в лицо. — Неужели нам суждено расстаться?

Хризанта присела в кровати и грустно взглянула на барона, стоявшего у старинного трюмо с потускневшим стеклом.

— Да, милая моя, настал час разлуки.

— Это нестерпимо больно, — проговорила она и на ее сонных глазах показались слезы.

Барон продолжал молча одеваться, стараясь не видеть слез Хризан-ты.

Уходя из «Гранд-Отеля», барон догадался одеть редингот и захватил черный пластрон и перчатки.

Когда дошло до перчаток, Хризанта бросилась к нему и уста их сомкнулись страстным поцелуем, прерываемым рыданьем.

Но барон был тверд.

Часы уже показывали половину восьмого и автомобиль ждал у подъезда.

— Во всяком случае, дорогая моя, ты ни под каким пред логом не уходи отсюда. Я надеюсь вернуться через час, — сказал он, прощаясь.

Когда принцесса осталась одна, она долго не могла придти в себя. Ее мозг точно перестал работать. Предстоящая дуэль, ей казалось, лишает ее надежд, радостей, всего, всего дорогого и даже жизни. Она сознавала, что с этим человеком ее связывают неуловимые цепи. Жизнь без него — равнялась смерти, той нравственной смерти, какую женщине пережить так трудно и которую она все-таки переживает.

Динь, динь, динь, прозвонили часы, показывая три четверти восьмого.

Хризанта как бы проснулась от тяжелого кошмара.

— Нет, я не могу тут сидеть, когда, быть может, в него стреляют, его убивают!

С этими словами она быстро принялась одеваться. Не убрав даже своей прически, наскоро закрутив и слегка приколов ее парой шпилек, она одела свою легкую накидку и с зонтиком в руках выбежала из отеля.

Было так светло на дворе. Солнце так ярко освещало безлюдное Мадридское шоссе. Лишь изредка несся велосипед или какой-нибудь воз с сеном медленно пробирался к Парижу.

Для рабочих было уже поздно, а буржуа сюда заглядывают значительно позднее.

Утренний, весенний аромат листвы действовал благотворно. Хри-занта дышала полной грудью и только сердце, это несчастное женское сердечко, трепетало от волнения в каком-то тревожном ожидании. Принцесса не шла, а бежала, не отдавая себе даже отчета куда и зачем и к чему она стремится.

Она прошла мимо маленькой часовни с громадным распятием Христа.

Монах Капуцинского ордена молился, кладя земные поклоны. Седой старец своим молитвенным настроением привлек внимание Хризанты. Она остановилась и у нее явилось непреодолимое желание молиться о любимом человеке. Но робость и страх ее одолевали. Она не знала, как молиться и может ли язычница молиться Христу Спасителю. Она убоялась показаться смешной в глазах других. И это ее остановило.

Монах продолжал молиться, а Хризанта мерным уже шагом пошла дальше.

Вдруг раздался конский топот, Хризанта остановилась. Ей вспомнились слова барона, предостерегавшего ее не выходить из гостиницы до его возвращения.

Она бросилась обратно,

Конский топот все приближался. Она издалека увидела очертания фигуры всадника… Но вот уже калитка гостиницы. Она поспешно вбежала на крыльцо.

Минуту спустя проехал всадник. Хризанта через стекло веранды ясно видела, как всадник остановишь лошадь и подозрительно взглянул на гостиницу. Затем, дав шпоры своему чудному коню, снова понесся дальше.

Хризанта во всаднике узнала Ямато.