К счастью, дома Мэдди встретила тишина. Была суббота, и Ретта наверняка занималась стиркой. Эхо ударов топора сказало ей, что Гил на заднем дворе, колет дрова. Дедушка спал, как обычно в полдень, так что Мэдди ничего не стоило проникнуть в свою комнату незамеченной. Ей нужно было переодеться, а объяснять прислуге или дедушке, почему платье в крови, не было сил.

Несмотря на больную ногу, Мэдди почти бегом пронеслась вверх по широкой лестнице в свою комнату в конце холла. Тихо закрыв за собой дверь, она выдохнула с облегчением. Солнечные лучи заливали комнату, даря тепло. В этой комнате она всегда чувствовала себя в безопасности. За то время, пока она выздоравливала и лежала целыми днями в постели, разглядывая стены, Мэдди успела выучить каждую розочку на обоях в цветочек, каждый листочек деревца в кадушке у кровати. В этой комнате она радовалась жизни, эта комната видела её разбитой вдребезги.

Плюшевые ковры смягчали падение — а ей пришлось постараться, заставляя свои разбитые ноги ходить. Доктор Филмор настаивал на трости и говорил, что Мэдди нужно смириться с хромотой. Пуховые подушки помнили слёзы боли и разочарования — иногда ей казалось, что доктор прав и все впустую. Они заглушали её крики во время ночных кошмаров и убаюкивали, когда она плакала так долго, что засыпала. Толстые портьеры заслоняли комнату от внешнего мира, который Мэдди тогда просто боялась снова увидеть.

В безопасности спальни и окружении привычной мебели время словно остановилось. Воспоминания о жизни до несчастного случая, о подругах, о весёлых временах, казалось, прятались в каждом углу. В тиши этих стен она могла наслаждаться счастливыми воспоминаниями и снова и снова переживать плохие, не двигаясь вперёд. Эта спальня хранила её прошлое. Утраченные мечты. Её секреты.

Быстро раздевшись, Мэдди скомкала испачканное платье и туфли и засунула их в наволочку. Потом убрала сверток в высокий шкаф и плотно закрыла дверцы. Надо избавиться от улик при первой возможности. Конечно, Ретта не позволит ничему пройти мимо её бдительного ока, но Мэдди думала, что ей удастся что-нибудь придумать.

Она отмыла руки, потом переоделась в чистое дневное платье и туфли. Обессиленная, плюхнулась в большое кресло у окна. Боль в ноге усилилась, но Мэдди уже привыкла к тому, что та постоянно болит. Откинувшись в кресле, она закрыла глаза. Её мысли вернулись к доктору Меррику.

Джейс.

Дыхание Мэдди сбилось. Его прекрасное лицо предстало перед её мысленным взором как живое. И мускулистое тело.

На мгновение в лесу, ничего не зная о её прошлом, он увидел в ней женщину. Она почувствовала его осознание — этот особый блеск, который вспыхивает в глазах людей, когда они видят что-то, что им нравится. Конечно, их перебранка по поводу оленя быстро погасила этот блеск, но Мэдди всё равно ощущала притяжение.

Уже давно мужчины не смотрели на неё так. И еще дольше она не чувствовала чью-то симпатию. Неожиданная встреча напомнила ей, как много она упускала — и как многого ей не хватало. Она позволила себе насладиться моментом, ощутить, как это здорово — чувствовать себя желанной.

Мэдди открыла глаза, хмурясь. И почему она всё ещё думает о Джейсе? Он ведь врач. Угроза. Может, страх и привлек её в нем? Она видела сомнение в его умных глазах, когда рассказала историю про раненого оленя. Его предположения, то, как он осмотрел стрелу, говорили о том, что Джейс — человек, который не склонен верить всему, что видит, человек, который ищет ответы. Человек, который бы сделал всё, чтобы их получить.

Мэдди предполагала, что он всё ещё там, в лесу, пытается охотиться. Она приняла его за глупца, а он, оказывается, пытался помочь миссис Тремонт. Мэдди ощущала себя виноватой за его неудачу.

Впервые Мэдди задумалась о своём даре в таком ключе. Она никогда прежде даже не предполагала, что её странные способности могут не только помогать, но и вредить. Она никогда особо не раздумывала над своими поступками — просто действовала, эмоционально, инстинктивно. Спасла оленя, оживила воробья, который врезался в оконное стекло террасы, котенка, который застрял в двери конюшни и сломал шею. Могли ли эти акты сострадания обернуться неизвестными ей доселе последствиями? И что с её намерением исцелить дедушку?

Она почувствовала уныние от таких мыслей. Чертов Джейс Меррик отнял у неё единственный источник радости в этой жизни. Талант исцеления — это всё, что было у Мэдди, но внезапно, благодаря одному нарушителю границ чужих владений, она начала задаваться вопросом, а было ли это действительно благословением.

Час спустя Мэдди спустилась в столовую на обед. Дедушка уже сидел во главе длинного стола, наслаждаясь своим обеденным портвейном. Он казался настоящим карликом из сказок, сидя в своем кресле с высокой спинкой. Поверженный колосс — хрупкий и одинокий.

Мэдди проглотила комок в горле. Его ухудшающееся здоровье было нельзя исправить её способностями, но то, что они обедали и ужинали за пустым столом вот уже три года, несомненно, было её виной.

— Здравствуй, дедушка, — сказала Мэдди, усаживаясь справа от него.

Дедушка поднял свой стакан в знак приветствия, сделал глоток. Его впалые щёки казались бледными. Мэдди с трудом подавила желание спросить, как он себя чувствует — они договорились, что этот вопрос она задает не чаще раза в день. Но с каждым днем держать обещание становится всё труднее. Что она будет делать без этого старого упрямца?

Она почти была готова поддаться искушению — и предложить деду обратиться к новому доктору. Но домашняя прислуга держала его в курсе городских новостей, и Мэдди сильно подозревала, что старый умник уже знает о Джейсе Меррике. И просто решил держаться подальше от того, кто может раскрыть тайну его любимой внучки.

— Эх, Мэдди. По твоему кислому лицу видно, что ты наконец-то получила ответ от Амелии, — сказал он.

Она кивнула, радуясь возможности отвлечься на что-то менее тревожное. В сравнении с опасениями за здоровье дедушки ультиматум Амелии был мелочью.

— Она отказывается принять мои извинения.

Он улыбнулся. Глаза под кустистыми седыми бровями блеснули.

— Меня это не удивляет, — дедушка отставил стакан, пальцы его дрожали от усилий. — Меня удивляет, что Хоглы позволили ей пригласить тебя.

— О, ты же знаешь Амелию, — сказала Мэдди со вздохом. — Она, наверное, отказалась проводить свадьбу в Мисти Лейк, если меня не будет в числе приглашенных. Она любит Лестера Хогла, но хочет, чтобы я была там. И Амелия всегда получает то, чего хочет.

— Это уж точно! Она вертит этим мальчишкой, как хочет.

Взрыв дедовского смеха закончился приступом тяжелого кашля. Несмотря на его слова о том, что всё нормально, эти приступы все учащались. Сердце дедушки слабело, и его состояние ухудшалось все быстрее. Мэдди старалась изо всех сил, применяя свои силы для его исцеления, но было все более очевидно, что её вечерние ритуалы не помогали. Из-за малокровия дедушка казался желтоватым, грудь и конечности отекли, и теперь этот хронический кашель.

Мэдди сидела, как на иголках, пока дедушка пытался отдышаться. Он не хотел, чтобы над ним тряслись. С трудом соглашался помазаться мазью, которую Мэдди использовала, чтобы замаскировать свои попытки его исцелить. В свои семьдесят два года дедушка по-прежнему был горд, как и в молодости. Эта гордость в своё время помогла ему нажить состояние.

Вытерев рот салфеткой, он откашлялся, а затем продолжил, как ни в чём не бывало.

— Тогда решено. Ты поедешь.

— Я должна. Ради Амелии, — она вздохнула. — Ради девочек.

Он потянулся за бокалом. Мэдди редко упоминала при нем катастрофу; это было просто ни к чему. Дед оплакивал трагедию по-своему, молча и не желая смириться — и он бы хотел, чтобы она сделала то же самое. Пока Мэдди не оправилась, он постоянно был рядом. Ей пришлось прятать своё горе.

Ей не нравилось, что она всё ещё питала какие-то обиды по поводу этого глупого молчания. Особенно сейчас, когда здоровье дедушки было не ахти. Она любила его всем сердцем, но он сам создал между ними натянутые отношения, отказавшись обсуждать произошедшее. Пытаясь, игнорировать обиду, Мэдди всё ещё чувствовала боль от невысказанных слов. Они, казалось, сочились сквозь каждую щель в её одинокой душе.

Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем она снова заговорила:

— Пастор Хогл будет на свадьбе.

Дед нахмурился.

— Черт с пастором Хоглом.

— И Даниэль.

— Черт с ним тоже, — он сделал ещё глоток портвейна. — Тебе нужно собраться с силами, девочка, и ты сможешь.

Дедушка говорил правду резко и в глаза, и она была благодарна за это.

— Я полагаю, ты можешь написать кузену Марвину, — сказала Мэдди.

Он опустил усталый взгляд в бокал.

— О Марвине… — дедушка изучал содержимое бокала так тщательно, словно там был ответ. Длительная пауза дала Мэдди понять, что что-то не так. — Марвин не сможет поехать с тобой.

Её сердце сжалось.

— Он уехал в Париж на прошлой неделе. Но, возможно, я мог бы…

— Нет, дедушка, нельзя. Я люблю тебя и безумно благодарна, но я не позволю тебе ставить под угрозу своё здоровье. Там будет куча народу, а это тебе всегда не нравилось.

Он не стал спорить. У него не было сил даже спорить, а уж тем более присутствовать на свадьбе. Амелия написала о своих планах. Поход по магазинам, пикник на берегу озера, ужин, репетиция церемонии и танцы. В другой жизни Мэдди с удовольствием бы посетила каждую вечеринку по два раза без единого сомнения. Но теперь все это казалось таким лишним.

Дедушка кивнул в знак капитуляции.

— Да, танцую я немного не так, как раньше, — пошутил он. — Придумаем другой план.

Да, из-за Марвина придется. Не то чтобы она могла винить кузена за то, что он предпочел блеск Парижа сомнительному удовольствию сопровождать её на какой-то провинциальной свадьбе.

— Мы придумаем, — она улыбнулась с фальшивым оптимизмом. И у нас для этого есть всего четыре недели.

* * *

Джейс был рад видеть, что миссис Тремонт ест принесенную им от Ле Туми оленину. Отказавшись от поисков оленя в то утро, он попросил у Ле в качестве оплаты за заштопанный палец два фунта свежей олеины. Если бы Джейс знал, что у Ле Туми всегда имеется достаточный запас свежей дичи, он попросил бы раньше, вместо того чтобы тратить весь день на поиски животного, которое растворилось в воздухе. Но тогда он не встретил бы девушку, которую теперь не мог выбросить из головы.

В ней было что-то завораживающее. Эти карие глаза и румяные щёки. Эти губы. Нежное личико контрастировало с жесткой линией плеч и гордо поднятым подбородком. Джейс не мог вспомнить, когда был так заинтригован женщиной. Бесстрашие было редким качеством в женщине, но мисс Саттер, казалось, обладала им в избытке.

Он явно задел её за живое, поставив под сомнение её слова. Но какого дьявола она ожидала после своего безрассудного поведения? Их странная встреча запомнилась ему, но знакомство прошло неудачно. Ещё более странным было то, что Джейс уже месяц жил в Мисти Лейк, а столкнулся с Мэдэлайн Саттер только сегодня. В буквальном смысле столкнулся.

Городок был полон гостей из столицы. Но Мэдэлайн Саттер была местной. Даже жителям дальней окраины города уже удалось утолить своё любопытство по поводу нового доктора, заглянув к нему в кабинет или — случайно — столкнувшись с ним где-то на улице.

Джейс оглядел кухню деревянного дома миссис Тремонт. Интересно, как выглядит дом мисс Саттер. Его любопытство уже прорывалось наружу.

— Сегодня утром я встретил здесь соседку, — сказал он. — Мэдэлайн Саттер.

Миссис Тремонт перестала жевать, затем проглотила.

— О, понятно.

Не совсем такого ответа он ожидал.

— Она попросила меня передать вам свои наилучшие пожелания.

Поджав губы, миссис Тремонт насадила кусочек мяса на вилку и отправила в рот.

Джейс ждал, пока она прожует и продолжит, но женщина молчала. Её молчание интриговало его.

— Она живет со своим дедушкой? — настойчиво спросил он.

Она нахмурилась, глаза утонули в море глубоких морщин.

— Адам Саттер должен был отослать её подальше после того происшествия. Было бы лучше для всех, включая саму девушку.

— Несчастный случай?

— Перевернулась коляска, три года назад. Страшнее катастрофы город не знал, — голос миссис Тремонт стал тише и печальнее. — Мэдэлайн Саттер была одой из четырех девушек, сидевших в коляске, когда она врезалась в дерево.

Миссис Тремонт проткнула мясо вилкой.

— Все четверо погибли.

Джейс наклонил голову, размышляя, а правильно ли он всё услышал.

— Но вы сказали, что она была одной из четырех.

— Она тоже умерла.

Джейс моргнул.

— Миссис Тремонт, это не имеет смысла, — сказал он, качая головой.

— Имеет или нет, но она была холодна, как могильная плита, и лежала вместе с остальными до следующего дня.

Он наклонился вперед.

— А что произошло на следующий день?

— Она открыла глаза.

Всемогущий Христос. Джейс откинулся на спинку сиденья. Он читал о таких экстраординарных случаях, когда человек впадал в кому и просыпался после нескольких дней, иногда недель такого состояния. Но таких пациентов не признавали мертвыми.

Думая об этом, Джейс понимал, что в таком удаленном городке, как Мисти Лейк, о подобных случаях вряд ли знали. Если происшествие уносило несколько жизней, начинался настоящий хаос. Истеричные родственники и случайные прохожие часто затрудняли постановку диагноза и оказание помощи. Особенно в маленькой общине, как эта, где врач знал жертв и их семьи лично. Конечно, доктор Филмор мог упустить из виду пульс Мэдэлайн.

Джейс затаил дыхание, когда представил себе сцену.

— Это, должно быть, был настоящий шок.

— Это было ужасно, — согласилась женщина. Закрыв глаза от воспоминаний, она передернулась. — Чтобы кто-то вернулся из мертвых вот так…

Он замер от этих слов. Миссис Тремонт, конечно, была немного эмоциональной, но не могла же она считать так всерьез.

— Мэм, вы понимаете, что врач ошибся? — Джейс замолчал. — Ведь так?

Она ткнула в него костлявым пальцем.

— Вы, молодой человек, чужой в Мисти Лейк. Доктор Бенджамин Филмор — один из нас. На протяжении тридцати лет он заботился о городе, помогал нам пройти через тиф и холеру, и другие худые времена нашей жизни. Он помогал нашим детям прийти в этот мир и облегчал страдания уходящих. Он не мог сделать такую ошибку, и вы не докажете мне обратное. Не в моем доме.

Она встала из-за стола так быстро, что это его изумило. Вернулась с кофейником и наполнила свою чашку.

— Доктор Филмор был поражен её воскресением, как и все мы.

— Воскресе… — Джейс оборвал себя, пока не вспылил. Злость и неверие одолевали его. — Так это назвал доктор?

Миссис Тремонт пожала плечами.

— Так все считали. Сначала.

— Что вы имеете в виду?

Она взяла вилку и снова ткнула в кусок мяса на тарелке.

— Её нога была сломана. Доктор Филмор сказал, что девушка не будет нормально ходить. Никогда. Доктор Рид из Стивентауна согласился с ним. Никто не видел её в течение нескольких месяцев после аварии. Она даже от лечения отказалась. А потом в один прекрасный день она приходит в церковь, на своих ногах. Порхает, как птичка.

— Она поправилась? — удивлению Джейса не было предела, но оно увяло, когда он понял, куда все ведет. — И?

Нетерпеливо вздохнув, миссис Тремонт пояснила. Видимо, заявила она, ее гость слишком наивен, чтобы догадаться.

— Доктор Меррик, молния не бьет дважды в одно место. Так же и с чудесами, — она взмахнула вилкой. — Что-то неестественное есть во всем этом. Пастор Хогл так и сказал, когда девушка пришла на службу. «Пути господни неисповедимы», — сказал он. Так же, как и пути дьявола.

* * *

Вернувшись домой несколько часов спустя, Джейс всё ещё пылал от ярости. Как он узнал, весь город разделял мнение миссис Тремонт о Мэдэлайн Саттер. Не думаете же вы, что уважаемый пастор Мисти Лейк оклеветал невинную! Слухи о странном излечении Мэдэлайн были достаточно злы и без вмешательства Хогла. Вмешательство церкви просто отполировало эти сплетни до блеска.

Дочь пастора была одной из погибших в аварии — но горе было плохим оправданием для действий Хогла. Как мог человек веры скормить своей преданной пастве такую чушь?

Джейс покачал головой. Если жители Мисти Лейк почитали Хогла хотя бы вполовину так сильно, как доверяли доктору Филмору, они наверняка готовы были слепо верить его словам.

Джейс открыл дверь в домик, который одновременно был и его кабинетом, и его жилищем. Бен Филмор отказался от дома в пользу нового доктора. Он и его жена перенесли свои пожитки в гостиницу.

Пространство будет более чем достаточным для работы, когда всё придет в норму. Сейчас, однако, здесь царил беспорядок.

В первую же ночь Джейса в Мисти Лейк был такой шторм, что ветка рядом стоящего дерева оторвалась и пробила крышу. Все это затянуло открытие практики на неопределенное время. Мебель была свалена в углу. Заплесневелый ковер ещё не полностью высох от дождя, хлынувшего в комнату потоком. Несколько недель Джейс выметал из дома желуди.

Благодаря соседской помощи Генри Уэлена, ремонт был уже почти завершен, но предстояла основательная уборка. Если бы Джейс был хотя бы наполовину так суеверен, как миссис Тремонт и другие, он бы воспринял это, как дурной знак.

Джейс протиснулся между ящиками и кучей хлама и направился в свой кабинет. В высоком шкафу хранились ящики с карточками всех пациентов доктора Филмора. Он стал искать карту мисс Саттер. Найдя, пролистал её детские болезни и всё такое, пока не наткнулся на записи, относящиеся к аварии.

Мэдэлайн Саттер, двадцать один год, умерла.

И всё? Джейс пролистал карту, но никаких других записей не было. Он откинулся на шкаф, проводя рукой по волосам. Миссис Тремонт сказала, что Мэдэлайн сломала ногу, но записи об этом не было. Джейсу придется обратиться к доктору. Он нуждался в объяснении всему тому безумству, которое услышал, и нуждался сейчас.

Доктор Филмор был ещё в городе, но ненадолго. Он сообщил Джейсу на прошлой неделе, что заканчивает дела с обществами, в которых состоит, и уезжает с женой в Бостон, где живут их взрослые дети. Его поезд отправляется сегодня. Проверив часы, Джейс понял, что на всё про всё у него всего лишь несколько часов.

Джейс почти бегом преодолел короткое расстояние до отеля. Запах лимонного масла и свежеполированной мебели встретили его в дверях. В середине мая погода была тёплой, и персонал отеля был занят подготовкой к наплыву отдыхающих.

По данным комитета найма, который и выбрал Джейса местным врачом, Мисти Лейк недавно стал популярным местом отдыха для состоятельных городских семей. Гребля, плавание, природные пейзажи привлекали толпы горожан, ищущих развлечений. Прибыль для местного бизнеса. Потенциальные пациенты для Джейса.

Джейс прошел по холлу, обмениваясь на ходу приветствиями. Цветы, развешенные на стенах, приятно пахли, их аромат смешивался с запахом озера. Джейс поднялся наверх в комнату доктора и постучал в дверь.

— Расскажи мне о Мэдэлайн Саттер, — потребовал он, переступая порог.

Доктор Филмор замер. Он уставился на открытую дверь так, словно его вот-вот хватит инфаркт.

— Она не является моей пациенткой уже несколько лет, — произнес он, закрывая дверь. — После аварии она отказалась от моего лечения.

— Стоит ли удивляться?

Оскорбление не вызвало злости. Доктор Филмор смотрел на Джейса глазами провинившегося ребенка.

— Ошибки случаются, Бен, я понимаю, — сказал Джейс. — Шок и неверие, мертвые девушки, массовая истерия. Путаница. Она была без сознания; у неё был слабый пульс. Но когда она пришла в сознание после всех этих часов, ты должен был знать, что она была в коме и не умирала.

Доктор Филмор отвел глаза.

Джейс знал, что кто-то должен принять на себя ответственность за то, что случилось, но он не думал, что это будет Бен — врач. Джейс вдруг понял, что больше не видит перед собой врача. Он видел человека. Человека, который страдал от того же горя, что и другие.

Но каким бы трагичным ни было случившееся, оправданий тому, что последовало, нет. Бен не объяснил случившееся людям, позволив им облечь свою боль в форму. Результат был жестоким и разрушительным. И, несмотря на врачебную клятву, несмотря на моральные принципы, этот хороший человек, этот хороший доктор не сделал ничего, чтобы всё исправить.

— Девушке была нужна твоя помощь, Бен.

С каждым мгновением тишины злость Джейса росла. Это было поведение труса, и такое поведение он принять не мог. Как будто он говорил со стеной — или со своим отцом.

— Скажи хоть слово, черт побери, Бен.

— Мне надо на поезд.

Джейс с отвращением покачал головой.

— Сукин ты сын.

Он повернулся на каблуках и вышел за дверь.