Энн наконец взялась разбирать оставшиеся после мужа вещи. Вот она сидит, солнечный свет льется на нее изо всех трех окон. Воспоминания, как дети, толпятся вокруг. Мягкий ковер. Тихий дом. Ее. Теперь только ее.

А у одежды еще запах мужа: легкий дымок курительной трубки, смешанный с его неповторимым ароматом. Уже несколько месяцев, как он ушел из жизни, а она по-прежнему частенько сидит в кресле, завернувшись в его любимый свитер, — покуда и тот не пропитается запахом ее кожи. Не стало его присутствия, нет его гулкого голоса, его постоянного вмешательства. Постепенно чувство утраты затихло, заглушаемое безликим одиночеством, и лишь теперь она собралась с силами спокойно рассмотреть минувшее.

Вещи разложены на несколько кучек: семейные реликвии, ее подарки и прочая всячина. Когда-нибудь и ее дети совершат подобный ритуал, но они вспомнят другое. Перед ними предстанет не многослойный срез сорокалетнего опыта совместной жизни, а странные следы былой эпохи, которую им не суждено никогда понять до конца. Она хранила кое-что из вещей матери: любовные письма (никогда прежде о них не упоминалось); фото юной супружеской пары (молодые лица супругов она узнала потом в собственных детях); какие-то сломанные вещи, осколки — ничего ей не говорящие, но для ее матери значившие достаточно много, чтобы их хранить.

Полуденное солнце сильно печет, лицо покрывает испарина. Энн смахивает капельки влаги и наверняка пачкается пылью. Но теперь это не важно. Смотреть некому, некому подтрунить, некому спросить, как она провела день. С облегчением она отодвигает всякие шкатулки и коробочки — обошлось почти без рыданий — и тут обнаруживает свадебную шкатулку.

От одного только ее вида замирает сердце, как оно падало и замирало всякий раз, когда она закутывалась в свитер мужа. Как это все случилось?.. Приходят воспоминания: горячий полдень, такой же как сейчас, женский голосок в трубке, почти визг: «Он сказал, он меня любит», и приступ ярости, абсолютно убийственного гнева — в бешенстве она бросает трубку на рычаг, зовет мужа в спальню и учительским тоном отчитывает, отчитывает.

Когда он уходил часом позже, оба они были в слезах. В комнате еще раздавалось эхо оправданий («Да разве стала бы она переходить к активным действиям, будь у нее хоть один шанс?»), Энн выхватила свадебную шкатулку из своего шкафчика, где та хранилась, как тайно лелеемая надежда, и не глядя, запихнула ее где-то в кабинете мужа, хороня тут навсегда.

До этой минуты.

Двумя днями ранее в доме гостила внучка, Кэтрин Энн. Бабушка любила визиты Кэтрин Энн — задорной, неукротимой и жизнерадостной девушки. И в этот раз Кэтрин Энн распахнула входную дверь и с порога прокричала:

— Ба! — с таким же напором в голосе, что бывал обычно у деда.

Энн вышла из кухни, вытирая руки о мокрое полотенце. Она только что закончила готовить блюдо, которое наверняка не понравилось бы ее мужу: вафельную рисовую запеканку с грецкими орехами и финиками. В последние месяцы она стала готовить какую-то новую еду и обнаружила, что она ей больше по вкусу, чем блюда времен замужества.

— Ба, — глаза Кэтрин Энн сияют, щеки пылают, — есть новости!

Она сбрасывает пальто, и оно летит на любимое кресло бабушки.

Энн кладет полотенце на стол, улыбаясь этой бьющей через край жизненной энергии, спрашивая себя, неужели она сама когда-то тоже ощущала такой постоянный прилив жизненных сил и радости.

— Ты выглядишь слишком возбужденной, чтобы просить тебя присесть, — говорит Энн внучке, — так что рассказывай.

— Джеф предложил выйти за него замуж.

— И?..

— Конечно же я сказала «да», ты еще спрашиваешь, глупенькая!

Энн застыла, разом потеряв радостный настрой.

— А как же школа?

— Почти уже кончила. Все заметано. Мы любим друг друга, ба.

Энн собиралась было сказать то, что положено говорить в таких случаях бабушкам, вроде: «Я знаю, лапушка, с твоей стороны это искреннее чувство», но слова не шли. Вместо этого из глаз потекли слезы, иг к ужасу своему, она тихо всхлипнула.

В ту же секунду руки Кэтрин обвились вокруг шеи, пахнуло свежим теплом молодой женщины, которую Энн, казалось, вчера только качала на руках.

— Ну же, ба, — проговорила Кэтрин Энн, — все в порядке. Я уверена, деда там уже все знает и радуется за меня.

Энн кивнула, пытаясь пересилить слезы и объяснить внучке, какие чувства на самом деле ее обуревают.

Чуть отстранившись, Кэтрин Энн отерла слезы с бабушкиных щек.

— И мы будем счастливы, вот увидишь. Обязательно будем счастливы, как вы с дедом.

Энн беззвучно глотала воздух, не в силах удержаться от ответа, надеясь только, что прозвучит он радостным тоном, несмотря на смысл, вложенный в слова:

— О дорогая, — выговорила она, — надеюсь, вы будете счастливее.

Пожалуй, думается ей, в эту комнату сейчас ее как раз и привело желание вновь прикоснуться к счастью тех лет, когда ей было столько же, сколько сейчас Кэтрин Энн. Ее любил мужчина. С миром было все в порядке. В двадцать один год ее предназначение исполнилось.

Она тихо улыбается, но рука, протянутая к шкатулке, дрожит. Глянцевая картонная крышка прохладна, урожай воспоминаний созрел, настала пора собирать. Надо потянуть за клапан… слышится шуршание картона о картон. Шкатулка открывается, распространяя запах ладана и роз. Рука, запущенная наугад, что-нибудь отыщет — вот и сюрприз.

Пальцы легли на книгу в матерчатом переплете. Улыбнувшись, она достает ее. Да, это Флосси, подруга (что-то сталось с ней потом?), подарила им эту книгу-альбом с фотографиями и открытками. Энн открыла первую страничку и увидела себя очень юной, прильнувшей к руке такого же молодого мужчины — их первое свидание. И закрыла альбом.

Не такие воспоминания ей сейчас нужны. Она хочет именно прочувствовать, увидеть, где здесь кроется ее жизнь, а не судить о прожитых годах с позиции безгрешного родителя. Придвигает шкатулку и удивляется ее весу. Взору открывается букетик из сухих роз и гвоздик, гостевая книга, приглашения, салфетки, фужеры для шампанского. Слева, в углу, еще одна коробочка, поменьше, приглушенного красного цвета. С тем самым подарком.

Откинувшись назад, Энн присела на пятки и застыла в этой японской позе. Так вот ради чего была открыта свадебная шкатулка, вот почему она и была запрятана так далеко. Подарка, хранящегося в ней, муж не видел никогда, поскольку предназначался он ей, и только ей. Коробочка извлекается на свет, пора ее открыть.

Оберточная бумага падает на колени, обтянутые джинсами. В руках Энн оказывается маленький шарик, внутри сверкают сапфировыми искорками сотни кристалликов. На шарике есть дымчатый плоский ободок. Если легонько надавить на ободок, шарик раскроется, и сапфиры высыплются на ладонь. Слова старушки-дарительницы отчетливо звучат в памяти, будто только что сказанные: «Любое твое желание исполнится. Можно изменить все, что захочешь. Запомни мой зарок: когда дела пойдут плохо, возьми шарик и все исправь».

Однажды после сильного скандала Энн взяла шарик в руки и долго-долго вглядывалась в него, в конце концов решив для себя не верить больше в такую несусветицу. Затем убрала с глаз долой и этот шарик, и всю свадебную коробку, намеренно вычеркнув из памяти все, что с ней связано.

Но сейчас ладонь крепко сжимает шарик. Так что же изменить? Воскресить мужа? Бессмысленно. Он не найдет жену прежней. Слишком много пережито после его смерти, и Энн уже стала другой. И у этой женщины нет уверенности, что им нужно встретиться вновь. Разбогатеть? Но сейчас она ни в чем не чувствует себя обделенной.

Только молодость ушла навсегда. Может, ей хочется новых горизонтов, тех возможностей, которыми пренебрегает Кэтрин Энн?

Если бы в свое время Энн вообще не вышла замуж, она, наверное, продолжила бы работу в универмаге. Она собиралась стать дилером-оптовиком — она была достаточно обаятельна, любила элегантно одеваться и разбиралась в одежде, да и во всем остальном неплохо подходила для такой работы. Но муж запретил ей работать, и после того, как он раз десять порвал на кусочки ее платежную ведомость, она в конце концов смирилась и послушалась его.

Шарик раскрыт, сапфировые кристаллики кажутся теплыми в ее ладони. Если она пожелает никогда не выходить замуж, то сохранится ли память о прожитом? Или же Энн просто появится в другой жизни, в другом доме и ничего больше не будет помнить о теперешнем? От нервного напряжения пальцы сдавили кристаллик, ее бросило в жар, по рукам пробежала дрожь. Не знаю…

«Ты должна быть уверена, точно знать, чего хочешь», — так говорила старушка, но Энн никак не может выбрать. И тут ее охватывает и кружит, кружит немыслимая сила, могучая энергия, существования которой она никогда не допускала.

Остановка. Шарик все еще прижат к сердцу, Энн стоит на знакомой улице, залитой теплым летним утренним солнцем. Ночью была гроза, очистившая воздух. Отовсюду веет свежей влагой недавнего дождя. Автомобили сорокалетней давности кажутся неожиданно большими, а дома вроде стали меньше, чем она помнит. Сама она стоит на тротуаре и заглядывает в окно спальни, где находится тоже она, только еще молодая: готовится вступить в день, который считает самым важным в своей жизни.

Она застывает под окном, накатывают воспоминания…

…Горячие мамины щипцы для завивки в ее пальчиках. Энн откладывает их и пристально всматривается в слегка волнистую поверхность зеркала. Ничего волшебного за ночь не произошло. Она не стала прекрасной просто от того, что собралась замуж.

Замуж. Она обхватила себя руками, мягкое шелковое касание лифчика показалось вдруг странным. Энн посмотрела на белое платье, раскинутое по кровати, туфли с высокими каблуками (на них ушел весь недельный заработок), вуаль, что будет закрывать лицо, пока Скотт не поцелует ее.

Замуж. Но сейчас еще можно отказаться. Отец, конечно, расстроится, но она останется свободной. Сможет продолжить свою собственную жизнь — и умереть старой и нелюбимой в каком-нибудь госпитале или приюте. Скотт любит ее, И она любит его. Весь мир будет вращаться вокруг них, пока они любят друг друга.

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. А она думала, родители где-то бегают, отдают последние распоряжения.

— Войдите, — говорит Энн.

В дверях стояла старушка — пожилая бедная женщина в хлопчатобумажных брюках и белой блузке. В руках она держала прозрачный шарик.

— Кто вы? — спросила Энн.

— Я пришла со свадебным подарком для тебя, Энн, — ответила пожилая женщина и положила перед ней шарик. — Чаша добрых пожеланий. Замужество — нечто большее, чем сердечки и цветы, чем прелестная свадебная церемония. Замужество — на всю жизнь. А люди меняются, и любовь умирает…

— Кто вы? — повторила Энн, сердце ее заколотилось. Она бы закричала, стоило женщине сделать еще хоть шаг.

— Но тут заключена сила, способная все исправить. Ты должна знать, чего хочешь, а поняв это, ты сможешь загадать любое желание. Можно изменить все, что угодно. Вот мой наказ тебе: когда дела пойдут плохо, возьми шарик и все исправь. — Старушка улыбнулась. — И запомни. Быть замужем — это еще не все в жизни. Твоя жизнь имеет собственную ценность.

Тут старушка попятилась и вышла из комнаты, притворив за собой дверь. Энн быстро подбежала к двери и рывком распахнула ее, но женщина исчезла. Энн выглянула из окна прихожей — никого.

Пришлось вернуться в комнату, и, конечно, шарик оказался в руках. Теплый стеклянный шарик и сотни сапфировых кристалликов внутри. Рука нащупала ободок на гладкой поверхности шарика в том месте, где соединялись крышечка и донышко.

— Мы любим друг друга, — твердо и решительно сказала она, будто странная дарительница была все еще здесь. — И всегда будем любить.

Энн стоит на улице с шариком в руках и смотрит на старый любимый дом, который ей после смерти родителей пришлось продать. Теперь-то она понимает, что произошло, и улыбается себе — молодой. Конечно же, старушка. Что бы сказала молодая девушка, знай она, что эта пожилая дама будет потом каждый день кивать ей из зеркала?

Все еще поглаживая шарик, она вспоминает, как рассердилась тогда, в то утро, и в какое приходила негодование каждый раз, когда впоследствии доводилось притрагиваться к нежданному подарку. Энн и думать не хотела, что ей придется что-то менять в своей жизни. И так и не стала. Жила общей с мужем жизнью, в горе и радости, в бедности и достатке, пока смерть не разлучила их…

И ей вспоминается Скотт, словно въяве — его сияющее, обращенное к ней лицо, когда они выходили из церкви после венчания; восхищение во взоре, когда он держал на руках их новорожденную дочь; гордость в каждом движении во время игр с их внучкой. А эти ночи — они еще хихикали в постели, как подростки, а их собственные дети-подростки давно уже спали крепким сном. Да, он обижал ее и выставлял неприемлемые условия. Но то же самое она может сказать и о себе.

Отказалась переехать, когда ему предложили более высокооплачиваемую должность. Холодно отсылала из спальни за возвращение домой на час позже. Не давала побыть одному, без нее, с друзьями.

Их обоюдный выбор. Их совместный выбор.

За три дня до смерти Скотт шепнул, держа ее руку в своей: «Энни, я всегда любил тебя».

Пальцы судорожно сжимаются, еще немного — и шарик сломается «Скотти, — шепчет она в ответ, — я тоже люблю тебя».

Открывается дверь в доме напротив, и сосед (она никак не может вспомнить его имени) недоуменно оглядывает ее с головы до ног. Выбор приходится делать прямо сейчас, без промедления Отступись она, обретет ли ее молодое «я» ту веру и ярость, что дадут ей силы пережить трудные годы? Ей всю жизнь помнились встреча с той старушкой-дарительницей и те показавшиеся зловещими слова, что Энн услышала в день свадьбы.

Но надо ли вновь класть начало тому, что она помнит всем своим существом?

Энн медленно бредет по полузабытой аллейке, которая ведет в дом ее детства.

Оставив недоумевающую себя-невесту за дверью, Энн тратит один сапфирик, чтобы вернуться обратно, на сорок лет вперед. Комната сначала исчезает в вихре, потом медленно проступают очертания охотничьих трофеев Скотта на книжных полках, разбросанная по полу одежда. Энн по-прежнему сжимает в руках шарик.

Она озадаченно смотрит на сапфировые огоньки и тут понимает: можно получить волшебный дар, лишь одарив им саму себя. А она только что преподнесла свой подарок. Теперь на душе покойно как никогда.

Энн достает из свадебной шкатулки желтоватую от времени подарочную оберточную бумагу. Узор устарел лет на сорок, но бумага еще бодро похрустывает и источает аромат розовых лепестков. Энн берет ножницы и ленту со стола и опять опускается на колени. Ловко, руками, что всю жизнь готовили подарки, она заворачивает шарик и коробочку в старинную бумагу. На подарочном ярлычке — чудесным образом никем не заполненном — она пишет:

«Кэтрин Энн.

Миллион наилучших пожеланий к твоей свадьбе».

Завернутый подарок будет вручен Кэтрин Энн в следующий ее приход вместе с объяснением, что любовь — это еще не все. Любовь заканчивается разлукой, будь то смерть или развод, поэтому главное — чтобы отпущенное время жизни вашей делалось совместным и тем длилось.

И чтобы не забываться ложью.

Перевод с английского В. Герасименко.

+ + +