— Знайте, господин Астерион и госпожа Алкиона, что земли Египета, раскинувшиеся по берегам Нила, очень обширны. Многочисленны и провинции, их еще называют номами, которые тянутся в направлении с севера на юг. Первые номы мы пересекли без боя: правители выходили нам навстречу и воздавали мне соответствующие моему рангу почести. Должно быть, они уже знали, что по рождению я египтянин, то есть их соотечественник, поэтому обращались ко мне на нашем языке, в отличие от этого презренного Себекаи, который заговорил со мной на языке ааму. Я принимал их, не выказывая свойственного победителям превосходства, и оставлял на занимаемой должности.

Мы прошли уже больше половины пути к Городу Скипетра, когда Нил наконец вышел из берегов. Поэтому нам пришлось свернуть с дороги, идущей вдоль берега реки, где воды всегда было вдосталь, и продолжать свое движение по дороге, проложенной по границе плодородных земель и западной пустыни.

Однако недолго шли, испытывая трудности, потому что вскоре мы уже подходили к Абидосу, священному городу бога Озириса. Разведчики сообщили, что армия Небкауре высадилась у северных окраин города, чтобы воспрепятствовать нам войти в него. Не лишним будет упомянуть о том, что мои соотечественники свято чтят Озириса, правителя Аменти — царства мертвых. Кроме того, он — отец Гора, поэтому принято считать, что ему принадлежат все земли Египта. Вот почему мы называем нашу богатую страну Садами Озириса. Захват гиксосами города Озириса, в котором хранится одна из самых драгоценных реликвий — голова этого бога, был бы истолкован египтянами как знак того, что бог избрал меня, чтобы возвести на трон Гора.

Поэтому Небкауре, командовавший египетской армией, поспешил прибыть в Абидос и разместить в городе свои войска. Я дал своим людям день отдыха, предварительно расставив вокруг лагеря множество караульных, которые предупредили бы нас о приближении противника.

Как вы догадываетесь, ночь, предшествовавшую сражению, я провел без сна. Да, приятной ее не назовешь: я не мог отогнать от себя мысли о том, что мне предстоит сражаться с соотечественниками и, более того, — со своим другом, супругом моей родной сестры. Я заклинал богов не посылать нам встречу в бою, но боги не вняли моей мольбе, и на это, как вы позднее убедитесь, у них были причины.

Вопреки надеждам моих солдат, битва была кровавой. Египтяне не только не дрогнули под нашим натиском, но и сломали наш строй, что представляло немалую опасность. Солдаты противоборствующих сторон были захвачены вихрем сражения, которое мгновенно превратилось в беспорядочную свалку. И так случилось, что мы с Небкауре оказались лицом к лицу. Мы смотрели друг на друга, не в силах сказать ни слова. Да и о чем можно говорить в такой момент? В пылу битвы воины, желая напугать противника и вывести его из строя, выкрикивали угрозы, клялись не просто убить, но изрубить его на куски. Но мы не могли последовать их примеру, хотя нам было что поставить друг другу в вину, и при этом мы не располагали временем, чтобы объясниться и оправдаться.

На несколько мгновений мы застыли, словно в ожидании. Но окружавшие нас воины не имели причин для душевных терзаний, поэтому яростно налетали друг на друга. Моим воинам было понятно: перед ними — командующий армии противника. Численное преимущество оказалось на нашей стороне, к тому же мои солдаты бились не на жизнь, а на смерть. Многие из них пали под ударами врага, но каждая смерть стоила врагу нескольких смертей. И Небкауре, без сомнения, увидел бы цвет своей крови: ноги его увязли в грязи, древко копья переломилось. Один из моих воинов приготовился поразить его копьем, но я остановил руку, несущую смерть.

На этот раз я не позволил себе убить собрата по оружию, просто крикнул ему, что не следует убивать безоружного противника, нужно взять его в плен. За эту пару секунд Небкауре с помощью своих людей успел освободить ноги и начал отходить. Солдат, хотевший его убить, упрекнул меня в том, что я позволил ему уйти живым. Я ответил, что это не имеет значения, потому что пыл битвы поутих, и египтяне отступают. И добавил, что в свое время, сражаясь против нашего господина Шарека, я предпочел убить своего солдата, чтобы не дать ему подло убить безоружного, тем более что этим безоружным противником был царь.

Победа досталась нам, но какой ценой! Я потерял половину своих людей. Враг бежал с поля боя, но вскоре мы узнали, что египтяне бросили в сражение только часть своих войск, с тем чтобы оставшиеся все-таки помешали нам войти в город.

Я отдал приказ собрать мертвых и помочь раненым вернуться в лагерь, который был разбит на пустынной возвышенности к северу от Абидоса. Оттуда мы могли следить за передвижениями противника, что позволило сделать вывод: армия египтян тоже понесла значительные потери.

На следующий день я собрал своих командиров, и мы отправились осматривать окрестности. Я сказал, что мы могли бы предпринять еще одну атаку с тем, чтобы обратить в бегство остатки армии противника. Однако я отметил, что, имея в распоряжении так мало боеспособных солдат, мы бросили бы вызов богам, если бы продолжили свой путь к Городу Скипетра. Я заверил их, что путь этот совсем неблизкий, к тому же дороги залиты водой. И если перебои с провизией не станут серьезным препятствием на нашем пути, то встреча с превосходящими силами противника наверняка будет стоить нам жизни.

Говоря это, я проявил предусмотрительность и осторожность. Сам же я был уверен, что, заручившись поддержкой моих людей, могу попытать счастья и, возможно, мне удастся все-таки достичь Великого Города Юга, свергнуть узурпатора и объявить Шарека повелителем Двух Земель. Я открыл свои чаяния Житрану, моему возничему Жимне, Лупакку и тебе, мой друг Ява. В ответ я услышал, что только я, и никто другой, знаю дорогу в столицу и могу предвидеть трудности, которые нас на этом пути ожидают. После длительного обсуждения мои товарищи пришли к согласию: они готовы поддержать меня, каким бы ни было мое решение. Прежде чем что-то решить, я захотел узнать, изменила ли местоположение армия противника. Последние три дня она охраняла подступы к городским воротам. И вот на четвертый день мы увидели, что у ворот нет ни одного воина. Казалось, жизнь города снова текла своим чередом. Но мы вполне справедливо опасались западни, потому что жители города прекрасно видели, что наш лагерь все еще стоит на возвышенности, граничащей с пустыней.

Когда я все-таки решил попытать счастья и отправиться вслед за противником, до нас дошли ужасные известия. Несчастье пришло с той стороны, откуда его никто не ждал. Вот тогда-то я и пожалел, что ждал слишком долго.

Утром того дня, дня Сета, отряд, насчитывавший сотню воинов-гиксосов, появился у входа в наш лагерь. Это были солдаты, которые остались охранять Мемфис. Их командир, который был мне знаком, сообщил нам ужасную новость: Якебхер, воспользовавшись тем, что разлив запаздывает, поспешно вернулся в Мемфис во главе нагруженной добычей победоносной армии. Он совершил переворот, убил царя, нашего господина Шарека, и захватил власть. Это первое несчастье оглушило меня, однако я тотчас же спросил, что случилось с моей супругой, царевной Аснат. С удрученным видом командир отряда сообщил, что она сражалась, как львица, однако пала от руки Мансума, одного из командиров Якебхера.

Предатель Якебхер объявил себя царем гиксосов и сел на трон Гора в Мемфисе! Городскому гарнизону не оставалось ничего, кроме как присягнуть на верность новому царю. Охранявших город было несколько сотен, а армия Якебхера насчитывала пятнадцать тысяч воинов. Еще я узнал, что наш старый товарищ хуррит Келия умер с оружием в руках, защищая царя. Затем командир сказал, что явился сюда с приказом схватить меня и доставить пред очи нового царя. «Он хочет убить меня», — уточнил я. В ответ командир опустил голову. И тогда в разговор вмешался Жимна, мой возничий. Он заявил, что я разгромил противника, и мои люди ни за что не позволят меня увезти. Не медля ни секунды, Житран призвал наших солдат к оружию. Когда все собрались, он рассказал им о смерти царя, предательстве Якебхера и о его требовании выдать ему меня. Затем он спросил, готовы ли они отдать Якебхеру командира, который привел их сюда, к Абидосу, одерживая победу за победой. В едином порыве солдаты хором выкрикнули: «Никогда!»

Командир прибывшего из Мемфиса отряда после этого заявил, что он, как и те, кто пришел с ним, считает, что Якебхер совершил страшное преступление, но в его распоряжении огромная армия, которой он командовал последнее время. Это была единственная причина, по которой он и его люди после переворота признали Якебхера царем, против своей воли и без особой радости. Он добавил, что моим солдатам придется последовать их примеру:

— Я вижу, что вы ослабели в сражениях, хотя и одержали победу. Что сможете вы противопоставить Якебхеру с его пятнадцатью тысячами приспешников, признавших его царем, как только он надел на голову венец царей-пастухов?

Один из моих солдат от имени всех своих товарищей ответил ему, что он прав, и им придется признать власть предателя, но добавил, что они ни за что меня не выдадут, поскольку Якебхер, без сомнения, желает моей смерти. Командир охотно с этим согласился. Закончилось тем, что меня решили отпустить на все четыре стороны вместе с теми, кто решится за мной последовать. А таких нашлось немного: Жимна, мой возничий, заявил, что видел достаточно великих воинов, но я среди них лучший, поэтому он будет со мной до конца; Лупакку, который напомнил собравшимся, что поступил на военную службу к Шареку на поле боя под Содомом и, будучи гордым хиттитом, не станет подчиняться приказам предателя и цареубийцы; третьим был ты, Ява. Большинство моих солдат уверяли, что пошли бы за мной, но не могли так поступить, боясь этим ослабить армию гиксосов, тем более что находились они теперь во враждебной стране.

И вот я вместе с преданными мне друзьями отправился в путь, преодолевая разлившиеся воды Нила. Житран выразил мне свои соболезнования и проводил до небольшой лодки, на которой мы решили плыть. Он шепнул мне на ухо, что я непременно должен однажды вернуться, чтобы отомстить за царя, моего названного отца, и за мою супругу. Сам он намеревался тайно настроить солдат армии гиксосов против узурпатора и привлечь их на мою сторону, если только я вернусь с войсками, способными победить армию Якебхера. Что до командира, принесшего дурные вести, то он заявил, что по возвращении заверит Якебхера в том, что я бежал. Все присутствующие выразили готовность подтвердить его слова. Командир добавил:

— Разумеется, мы не скажем, что бежал ты с нашего ведома. Мы скажем, что ты, по всей видимости, отправился на юг, без сомнения, чтобы присоединиться к этим презренным египтянам, а значит, не представляешь никакой опасности для Якебхера, захватившего твой трон.

Известие о смерти Аснат очень меня огорчило, и все же я испытывал странное чувство: это была печаль, и в то же время я ощутил… облегчение. Я вспомнил об Исет и сказал себе, что отныне у меня нет причин корить себя, думая о ней. Вышло так, что поразившее меня несчастье вернуло ей мою душу.

Мы поплыли на север. Я хотел как можно скорее добраться до Авариса, чтобы узнать, что случилось с войсками под командованием Зилпы, которые я там оставил. Благодаря разливу, превратившему огромные пространства долины в настоящее море, нам не пришлось подплывать близко к Мемфису, откуда, правда, выбраться сейчас можно было только на лодке. Мы добрались до Авариса, не встретив на пути никаких препятствий, если, конечно, не считать того, что нам приходилось бороться с сильным течением, норовившим прибить наше суденышко то к раскисшим берегам, то к нависшим над западным берегом холмам.

Прибывающие воды реки нас опередили, и когда мы добрались до Авариса, улочки, в сухой сезон соединявшие расположившиеся на возвышениях кварталы, до которых вода никогда не доходила, были уже затоплены. Высадившись в той части города, где находился порт, я без труда нашел Яприли, жившего в просторном доме в египетском квартале. Он встретил нас радостно, потому что подумал, что вслед за нами идет армия, с которой я отправлюсь покорять юг страны. Его ждало горькое разочарование. Я рассказал, что мы одни, а мои люди перешли на сторону Якебхера, убийцы Шарека. Яприли сообщил мне, что, стоило дойти до Авариса слухам о том, что Якебхер поднял мятеж, убил царя и сел на трон, Акирум во главе отряда соплеменников попытался убедить солдат гарнизона перейти на сторону предателя, которого он назвал законным наследником царей-пастухов. Но те остались верны своему прежнему царю, а значит, и мне, благодаря усилиям моего носителя арфы Зилпы. С согласия Яприли и его соплеменников — воинов Ершалаима, которыми он командовал, солдаты гарнизона хотели схватить Акирума. Но тому удалось захватить дворец и городскую крепость. Разлив превратил дворцовый квартал, в котором обосновался предатель Акирум, в остров, остальные кварталы охраняли верные мне люди.

Я не сомневался, что, как только уровень воды понизится, Якебхер, который, конечно же, знал, что произошло в Аварисе, пришлет своему пособнику вооруженное подкрепление. Посланный узурпатором отряд будет куда многочисленнее, чем наш, поэтому мы неминуемо потерпим поражение. Яприли и Зилпа тоже это понимали. Они даже высказали опасение, что Якебхер соберет необходимое количество лодок и отправит армию в Аварис незамедлительно. Я успокоил их, заверив, что этого опасаться не следует, потому что с приходом разлива египтяне, у которых были лодки, спешно покинули Мемфис, и случилось это незадолго до дворцового переворота.

Итак, лодок у Якебхера не было. Но не было их и у нас, поэтому планы захватить дворец до конца разлива казались неосуществимыми. Конечно, я мог отнять у местных жителей лодки, с помощью которых они переправлялись за покупками на западный берег реки. Там находились разделенные сетью крохотных каналов поля, нетронутые разливом. Но ведь этих лодок не хватило бы для того, чтобы переправить тысячу солдат под стены дворца…

Как перебраться через разлившуюся реку, нам подсказал наш старый приятель, вавилонянин Тарибатум. Он рассказал, что в его стране есть две подобных Нилу огромных реки, течение которых направлено в противоположную сторону. Местные жители, чтобы переправиться на другой берег, пользуются хитроумно соединенными между собой плотами. На плаву эти плоты держатся с помощью бурдюков из шкур баранов или коз. Я немедленно приказал купить у кочевников и пастухов столько домашнего скота, чтобы его было достаточном для изготовления необходимого количества бурдюков, и собрать весь тростник с речных берегов.

Пока солдаты и крестьяне выполняли мои распоряжения, я отправился к Зераху. Его служанка, та самая Маака, встретила меня почтительно и сразу же проводила к хозяину.

— Я ждал тебя, — услышал я слова Зераха, как только вошел в комнату, где, как мне помнилось, он принимал меня во время наших предыдущих встреч.

Этими же словами он встретил меня, когда я впервые вошел в его дом.

Он пригласил меня сесть напротив, и я спросил, как мог он предвидеть мой приход. Он ответил, что узнал о моем возвращении несколько дней назад и удивлялся, почему я не пришел раньше. На мой вопрос «Зачем нужно было мне торопиться с визитом?» он ответил так:

— До меня, как и до всех жителей Авариса, дошли печальные новости, которые касаются и тебя. Я знал, что ты покинул Мемфис и отправился покорять южные номы. До нас даже долетели отзвуки твоих побед. Поэтому я был уверен, что ты поторопишься вернуться в Аварис, где остались верные тебе воины.

Я ответил ему, что он прав, и я сделаю все, чтобы изгнать из города предателя-Якебхера и его приспешников. Я уточнил, что не пощажу и тех, кто, как я считаю, своим бездействием поспособствовал убийцам моего названного отца и моей супруги. Зерах сказал, что отныне я волен взять к себе Исет, которая все это время оставалась моей супругой. Услышав это, я, конечно же, спросил, знает ли он, где сейчас его дочь. Он ответил, что не знает, но за этими словами последовало признание, повергшее меня в изумление.

— Я до сих пор удивляюсь, почему ты ни разу не спросил, что случилось с моей женой Басмат, матерью Исет, — проговорил он.

Я пояснил, что у меня не было нужды интересоваться судьбой женщины, настоящее имя которой было Несрет, поскольку я был уверен, что ее убили ее же сыновья.

— И ты поверил, что сын может убить свою мать, какое бы прегрешение она ни совершила? — спросил он.

— Убийство матери — преступление, которому нет прощения. Но ведь ее убил Нахаш, который не был ее сыном?

— Знай, — ответил мне Зерах, — что ни Нахаш, самое имя которого мне ненавистно, ни ее собственный сын Ханун ее не убивали. Она до сих пор жива. По крайней мере, я на это надеюсь. Мои сыновья успели связать ее и засунуть в кожаный мешок до того, как вы с Исет пришли к ним в дом. В таком виде они привезли ее ко мне. Но к тому времени я при всем желании уже не мог выбросить ее на улицу, чтобы жители города побили ее камнями. Поэтому я запер ее в доме. И вот однажды к нам пришел торговец, мореплаватель, рожденный на одном из северных островов, которые вы, египтяне, называете Островами посреди моря. Его остров расположен к северу от острова Каптара. В то время его соплеменники на своих длинных лодках приплывали в расположенные на берегах Нила города. Торговали они и в Аварисе, который находится на берегу западного рукава реки. Поскольку приплывали эти торговцы со стороны Хару и Ханаана, первая протока дельты Нила, которая попадалась им на пути, как раз и вела к Аварису. Так вот, этот торговец увидел Басмат. Я сказал ему, что она — моя служанка, рабыня. Должно быть, этот сумасшедший в нее влюбился, ведь она все еще была очень красивой. Он хотел у меня ее купить, и в конце концов предложил за нее столько товаров и золота, что я согласился. Думаю, Басмат была очень этому рада, потому что, насколько я знаю, жить в моем доме было для нее пыткой.

Я сказал ему, что понимаю ее, потому что не сомневаюсь: в доме мужа с этой бедной женщиной обращались как с рабыней. Если верить Зераху, тот человек увез мать Исет на своей лодке. Я спросил, как зовут торговца и как называется его остров. Зерах все прекрасно запомнил: торговца зовут Амиклас, а уплыл он на остров Стронгиле.

Услышав название острова, Астерион незамедлительно обратился к Хети со словами:

— Мы не знаем, кто такой Амиклас, но знаем, где находится остров Стронгиле. Узнай же и ты, наш гость, что это очень красивый и очень богатый остров, окруженный несколькими столь же прекрасными островами, и расположен он к северу от Каптары. Его жители говорят с нами на одном языке, и торговля между нашими островами процветает. На нашем языке «стронгиле» означает «круглый». Этим названием остров обязан своей форме и расположенной в его центре высокой конической горе с глубокой впадиной на вершине. Говорят, что через это отверстие, откуда время от времени вырываются клубы дыма, во времена великой войны богов Офион бежал в недра земли. Возможно, однажды он вновь поднимется на поверхность, изрыгая пламя и дым.

— Не говори так, господин мой Астерион, — обратилась к мужу царица. — Для жителей этого острова было бы большим несчастьем, если бы Офион попытался прорваться сквозь груды земли и камня, которыми богиня-победительница засыпала отверстие на вершине, чтобы помешать ему вырваться из заточения.