Читатель наверняка догадался, что Хети ничуть не огорчился, узнав о смерти Зераха, хотя и простил его, принесшего столько бед и страданий. Более того, выслушав Тахаша, он решил, что, если бы Зерах был жив, он бы не только не оставил его на посту градоправителя, но и потребовал бы, чтобы тот предстал перед традиционным египетским судом. И тем не менее он считал, что наказание, постигшее всю семью тестя, не в характере египтян, всегда отличавшихся милосердием. Он решил, что «поборники справедливости», совершившие это убийство, действовали так жестоко, чтобы отбить у сторонников Зераха желание следовать его примеру. Когда Хети поделился своими предположениями с Тахашем, в ответ он услышал:

— Что ж, Зерах виновен в смерти многих невинных женщин и уж наверняка невинных детей, ведь он без колебаний приказывал вырезать целые семьи, чтобы у всех отбить охоту ему сопротивляться.

Хети созвал на совет всех своих командиров, желая обсудить с ними план дальнейших действий. Несколько человек высказались за то, чтобы немедленно двинуться на юг и померяться силами с гиксосской армией Мансума.

— Создастся впечатление, — сказал один из командиров, — что врагу пока не удалось объединить свои силы. Из услышанного, господин Хиан, я заключил, что Мансум ждет подкрепления из разных районов северной части Черной Земли. Так давайте выступим ему навстречу, пока подмога не подоспела.

— Вода в реке поднимается, но потребуется еще какое-то время, прежде чем наши корабли смогут подойти к Мемфису, чтобы поддержать наступление сухопутных войск, — заметил противник спешки. — К тому же разведчики сообщили, что гиксосы Мансума, отступая, опустошили закрома, уничтожили урожай этого года. Поэтому нашим людям придется голодать.

Хети вмешался в обсуждение, высказав свою точку зрения:

— Нужно дождаться флота. Не слишком разумно было бы выступать в поход с таким количеством солдат, не имея твердой уверенности в том, что все они буду сыты каждый день, а ведь кампания может затянуться. До Мемфиса можно дойти за шесть-семь дней. Я знаю местность, которую избрал Мансум для главной битвы. Знайте, что это безводная пустыня, и единственный источник живительной влаги в тех местах — Нил. Называется эта пустыня Кер-Ага. Именно там произошло грандиозное сражение Сета и Гора, и победу одержал Гор, сын Изиды и бог-защитник царей Египта. Вполне возможно, что Мансум получит подкрепление, хотя я надеюсь, что этого не произойдет. Все отряды, двигавшиеся к Мемфису, уже влились в его армию. Этого не успели сделать разве что отряды, сформированные у западной границы Дельты. Это далеко, поэтому приказ присоединиться к защитникам столицы они могли получить лишь на днях, поэтому, учитывая скорость, с какой поднимаются воды Нила, и расстояние от Мемфиса до западной границы, я могу с уверенностью сказать, что столица Якебхера будет в наших руках, прежде чем они явятся. И им не останется ничего другого, как признать меня своим законным царем. С другой стороны, было бы большой ошибкой выступить, не дождавшись кораблей, груженных продовольствием, пивом и водой: в период разлива мутные воды Нила не годятся даже для простого умывания. А ведь нам нельзя будет брать воду из местных колодцев, потому что враг мог ее отравить.

Было решено дождаться прибытия флота, который, зайдя в Дельту, должен был войти в ведущий к Аварису рукав и, пройдя мимо этого города, устремиться на север, к Мемфису. Установив в городе свою власть, Хети приказал изъять запасы продовольствия во всей провинции и наполнить большие бурдюки пивом и водой. Все эти запасы ожидали погрузки на корабли. Он воспользовался вынужденной задержкой, чтобы лично присутствовать на тренировках солдат, желая оценить уровень их подготовки. Хети приказал принять в армию молодых египтян, пожелавших сражаться против узурпатора. Их набралось не меньше тысячи. Хети понимал, что они не будут хорошо сражаться, но могут усилить арьергард, когда придется преследовать обратившегося в бегство врага.

Воды Нила уже достигли наивысшего уровня и даже начали потихоньку спадать, течение стало спокойнее, и корабли смогли, выйдя на середину реки, двинуться к Мемфису на веслах и под парусами, в то время как сухопутные войска выступили к столице, выбрав дорогу, пролегавшую по границе пустыни и плодородных земель.

Очевидно, Мансум собрал все свои силы в пустыне Кер-Ага, как о том сообщали разведчики-египтяне, хорошо знавшие местность. Колесницы Хети, двигавшиеся впереди колонны, ни разу не встретились с врагом. Жители поселений, построенных на вершинах холмов, где можно было не бояться самого сильного половодья, смотрели на проходящих воинов с нарочитым безразличием, но некоторые, прослышав, что этой армией командует египтянин, который намеревается вернуть богам Египта их могущество, при виде колесниц падали ниц или приветствовали солдат громкими радостными криками.

Вскоре передовой отряд армии подошел к стенам Гелиополя, египтянами именуемого Инну, или Столпом. Хети посетил храм бога-покровителя города — Атум-Ра, одного из величайших египетских богов-создателей. Несмотря на главенствующее положение Амона, покровителя города Скипетра, благодаря тому что царский трон перешел к местным династиям, сумевшим объединить империю, Атум-Ра у египтян был в большом почете. Жрецы встретили Хети как освободителя и выразили готовность ему служить. Тот в ответ даровал жрецам многочисленные привилегии. Затем армия снова двинулась к югу, к пустыне Кер-Ага, над которой поднималось солнце, прежде чем осветить храм Птаха в Мемфисе.

По словам разведчиков, военный лагерь Мансума находился теперь на расстоянии половины дня пути. Хети решил разбить свой лагерь в этом месте: достаточно далеко, чтобы враг не смог застать их врасплох за установкой палаток и хозяйственными хлопотами, и достаточно близко, чтобы солдаты не слишком устали, преодолевая расстояние до месторасположения противника. И все-таки из соображений осторожности Хети отправил часть колесниц вперед, ближе к лагерю Мансума, с приказом наблюдать за действиями неприятеля.

Создавалось впечатление, что воины Мансума занимаются своими делами, даже не подозревая о том, что враг уже близко. Хети объявил своим людям, что в этот день они будут отдыхать после долгого перехода и готовить оружие к сражению. Зилпа предложил ночью выступить в направлении лагеря неприятеля, чтобы на рассвете атаковать и застать его врасплох. Хети не согласился, пояснив, что не хочет красть победу, тем более что намерен обратиться к солдатам Мансума с речью — «ибо так велел бог, который явился мне во сне прошлой ночью».

Хети, которого бездействие противника настораживало, лично проследил за тем, чтобы многочисленные часовые заняли свои места вокруг лагеря. Близилось полнолуние, и ночь обещала быть светлой, поэтому разведчикам было приказано как можно ближе подобраться к лагерю противника, чтобы попытка врага напасть ночью не стала неожиданностью. Но страхи эти были напрасны: солнце еще не поднялось над горизонтом, небо на востоке только-только начало светлеть, когда армия Хети двинулась навстречу армии Мансума.

Как только впереди показался вражеский лагерь, Хети приказал солдатам перестроиться: если до этого момента они двигались колонной (обычный порядок движения на марше), то теперь образовали девять рядов — по числу божественных участников гелиопольской эннеады. Сам Хети был в первом ряду, а слева и справа от него стояли колесницы. Наконец он дал сигнал — и армия двинулась вперед.

Солдаты шли медленно, чтобы не разорвать строй и дать врагу время занять позиции. Хети был твердо уверен в том, что его армия, медленно надвигающаяся стеной щитов, ощетинившейся копьями, которую, казалось, ничто не способно пробить, и сопровождающий ее движение глухой рокот кожаных барабанов впечатлили противника, привыкшего бросаться на врага, пренебрегая строем, который в первые же минуты схватки рушился.

Хети остановил своих людей, когда они подошли к армии Мансума на расстояние полета стрелы. Он знал, что гиксосы привыкли сражаться с помощью копий и мечей, в то время как он обучил воинов-кефтиу стрелять из луков и метать дротики. Именно их он выставил в первом ряду и приказал, как только враг двинется навстречу, выпустить по нему как можно больше стрел, а потом переместиться в арьергард, освобождая место воинам, вооруженным копьями и защищенным большими щитами.

Он рискнул подъехать к неприятелю на своей колеснице, управляемой Жимной, так близко, чтобы стоящие в первых рядах услышали его слова.

— Воины-гиксосы! — крикнул Хети. — В былые времена вы сражались под началом великого царя Шарека, моего отца, и вместе с ним основали огромную империю! Неужели теперь вы обратите ваше оружие против ваших братьев, против гиксосов, которые сражались бок о бок с вами? Неужели вы осмелитесь поддержать предателя и подлеца, который убил благородного царя, каким был мой господин Шарек? Неужели снова пойдете в бой, повинуясь приказу Мансума, — труса, который убил женщину, царевну Аснат, дочь царя Шарека и мою супругу?

Услышав столь опасные для него речи, Мансум, стоявший на колеснице в первом ряду, метнул в Хети дротик. Но наш герой, который, произнося свою речь, внимательно следил за малейшими движениями неприятеля, и в первую очередь Мансума, быстро наклонился, и дротик пролетел мимо. Этот отчаянный жест врага он использовал как повод для насмешки:

— Я же сказал, что он трус… Разве не оправдал Мансум только что мои слова, метнув в меня дротик? Но будьте уверены, бог хранит меня, и он уже приговорил к смерти убийц Шарека и его дочери. Так слушайте же меня! Пожертвуете ли вы жизнью, чтобы защитить преступников и цареубийц, проклятых богами? Разве в этой битве не должны встретиться один на один Мансум, убийца моей царственной супруги, и я, Хиан, законный наследник трона моего господина Шарека? Мой долг — отомстить за смерть царя, моего отца, и моей супруги Аснат! Вам не следует вмешиваться в эти распри! Мы с Мансумом сразимся, чем спасем многие сотни жизней. За моей спиной вы видите армию, готовую к бою. Вступите ли вы в схватку, защищая жизнь этого убийцы женщин и жизнь нечестивого узурпатора, осмелившегося осквернить кровью трон и воссесть на него, отчего ужаснулись боги?

Этого было достаточно: со всех сторон стали звучать призывы к Мансуму сразиться с Хети, признать себя единственным виновным в преступлениях и оставить надежды пожертвовать жизнями воинов-гиксосов ради своих корыстных целей. Дело в том, что Мансум уже объявил своим людям (Хети этого знать не мог), что, одержав победу, он свергнет Якебхера и сядет на трон. Первые призывы сразиться с Хети один на один прокатились по рядам гиксосов и эхом вернулись к Мансуму. Теперь к ним добавились крики возмущения — рядовые воины не знали, что Мансум убил царевну, так как тот никогда этим не хвастал. Итак, его воины требовали, чтобы Мансум ответил на вызов Хети и сразился с ним, и отказывались приносить в жертву свои жизни, отрицая свою причастность к совершенным ближайшим соратником Якебхера преступлениям.

Теперь Хети был уверен в том, что ему нечего бояться внезапного нападения неприятеля, — воины Мансума были близки к тому, чтобы перейти на его сторону. Хети сошел с колесницы, сжимая в руке копье, и направился к колеснице Мансума. Тот, казалось, прирос к днищу, парализованный страхом. Поскольку он не проявлял никакого желания двинуться навстречу Хети, возничий Мансума схватил его в охапку и сбросил с колесницы, крикнув:

— Что, Мансум, ты не только убийца, но и трус? Можешь не отвечать, я-то видел, что в битве ты всегда стараешься держаться в сторонке и даже просишь меня стать впереди, прикрывая тебя щитом от ударов вражеских копий! Но теперь иди один и докажи нам, что ты настоящий воин-гиксос, хотя я думаю, этого звания ты не достоин!

Это восклицание, похоже, вернуло Мансуму самообладание, и, отбросив щит и сжав в руке копье, он с громким криком бросился к Хети.

Хети ждал его, не двигаясь с места. Он вспомнил рассказы жрецов о сражении Гора и Сета, которое произошло в этой самой пустыне в ночь времен, когда на земле правили боги, и отождествил себя с Гором. Однако он все-таки не хотел позволить противнику вырвать у себя глаз, что удалось сделать Сету, хотя это не помогло ему одержать победу.

Очевидно, Мансум был опьянен ненавистью и ослеплен гневом. Он тыкал копьем во все стороны, как сумасшедший, хотя даже еще не подошел к своему сопернику достаточно близко. Поэтому Хети, сохранившему спокойствие и точность движений, не составило труда ударить Мансума сначала в пах, намеренно выбрав эту часть тела, потому что он знал: удар этот причиняет страшную боль, но не смертелен. Мансум замер на месте и, выпрямляясь, стал поднимать правую руку, чтобы метнуть в Хети копье. Хети без труда уклонился от удара, и в следующее мгновение его копье оставило глубокую рану на левом боку Мансума. Тот закричал от боли и только начал нагибаться, как острие копья Хети выбило глаз из его левой глазницы.

И в тот же миг воины стоявших друг напротив друга армий разразились криками, сопровождая их ударами мечей по щитам. Все они требовали добить Мансума. Противник Хети распрямился и поднес руки к лицу. Одним ударом, молниеносным и милосердным, Хети вонзил копье ему в грудь, угодив прямо в сердце, и отпрыгнул назад, не выпустив из руки оружие.

Смертельно раненный Мансум, спотыкаясь и плюя кровью, сделал несколько шагов и упал лицом на каменистую землю пустыни.

Хети же произнес громко:

— Я отомстил за преступления Сета, ибо я — месть Гора!

Однако его голос не был услышан воинами, испускавшими оглушающие крики, но теперь не одобрительные, а восторженные.

В едином порыве воины Мансума подняли над головами копья и щиты, приветствуя своего законного царя.